Текст книги "Хозяин Океана"

Автор книги: Алекс Макдуф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

Глава XVII

Процесс подтверждения оказался весьма и весьма приятен им обоим, но размеренный, гармонично совершенный механизм Най-Брэнил, искусно скрытый под оболочкой невообразимой хаотичности, вписал и этот неожиданный вираж в судьбе двоих людей в свои грандиозные орбиты.

Най-Брэнил все сгладил, выровнял, взвесил, учел и с алмазной точностью скрестил пути королевы Ниам, короля Аквилонии и наследного принца острова, при этом вовсе не там, где ожидали этого принц и королева.

Ниам зажгла вторую свечу, не слишком торопясь, ибо по ее расчетам до прибытия комнаты в искомое место оставалось еще немало времени.

Вдруг за дверью, откуда доселе не проникло пи единого звука, послышалось звяканье и приглушенный невнятный шелест человеческой речи. Некто явно вел беседу.

– Кто это? – насторожился Конан. – Мы на месте?

– Не знаю, – несколько растерялась Ниам, – Впрочем, это неважно. Скоро я буду готова к выходу.

Искать обычное платье взамен бывшего иа ней давеча карнавального королеве не пришлось: ларь с одеждой находился здесь же.

– Мне нужно еще меньше, – усмехнулся Конан. – А как ты объяснишь наше совместное здесь нахождение?

– Тебя это заботит? – Ресницы королевы удивленно вспорхнули.

– Настолько, насколько это заботит тебя, – пожал плечами киммериец, с любовной тщательностью устраивая на поясе ножны с мечом.

– Я здесь пока что королева, – горделиво, но без тени неуверенности в сказанном провозгласила Ниам. – Только Бренн может требовать от меня объяснений, да и то не всегда.

Королева оглядела себя в зеркале, собирая волосы в прическу и еще надменнее вскидывая голову. «Хороша!» – одним взглядом сказала она себе.

– Ты хочешь сказать, что не нарушила сегодня никаких законов? – поинтересовался Конан.

– Если я это сделала, Бренн сообщит мне об этом, – засмеялась Ниам, заканчивая туалет. – А он сделает это, только если сочтет сие покушением на свою королевскую власть.

– Измена мужу – везде преступление, – несогласно покачал головой Конан. – И это право мужа…

– Я – не вещь, и сама распоряжаюсь собой, – резко сказала Ниам, моментально превращаясь из простой женщины, опьяненной страстью и карнавалом, в королеву. – Что же до измены, то определимся прежде о значении этого слова. Если речь о прелюбодеянии, то только боги мне судьи. Я не люблю Бренна при всем его благородстве и доблести. Если же о предательстве… Да если бы вы хотели убить короля, то все рыцари Мейлаха не остановили бы вас троих! А если у вас планы похитрее… – раздумчиво произнесла она и посмотрела на киммерийца так, что король Аквилонии понял: характер у Ниам потверже меча Ллейра. – Тогда я забуду все, что было сегодня ночью. И ты можешь забыть.

Последние слова были речены без вызова, но сомневаться в их истинности не приходилось.

– Я живу не затем, чтобы забывать, – отвечал Конан. – Если Бренн может спать спокойно… без тебя… пускай спит, – ухмыльнулся киммериец. – Лучшего сторожа, чем я, вряд ли найдешь. Хоть на Материке спроси.

– Пошли, – Ставшее жестким, словно прекрасная маска, лицо Ниам озарилось теплой улыбкой – И приготовься к странностям. Судя по голосу, это принц.

Она без стеснения оперлась на предложенную руку киммерийца, повернула в замке ключ, и они вышли в помещение, вовсе не походившее на те коридоры и галереи, коими проникли сюда давеча.

Впрочем, странности сопровождали Конана всю жизнь, и к ним он был готов более, нежели к обыденности.

В просторной светлой комнате, выходившей тремя довольно широкими стрельчатыми окнами на море, бывшее теперь лазурным и смирным, находились двое.

Один, пожилой жрец – не Дубтах, но лишь на ступень пониже верховного рангом, – восседал на крепком дубовом стуле, составленном из двух полуокружностей, напоминающих очерком песочные часы: нижняя концами дуги опиралась на пол, верхняя же напротив, разрезом была обращена вверх. Она была обита изнутри шелком и снабжена подушкой. Жрец был коротко стрижен, сед, грузен, лицом полон, но без болезненности, на лбу имел залысины, а облачен был в черные одежды.

Но сидеть спокойно почтенному старцу не позволяли, чем жрец был недоволен вельми. Помеха присутствовала в виде молодого человека – стройного, среднего роста, весьма крепко сложенного и очень недурного собой. Лицом принц походил на Бренна, но в чертах его было больше твердости, подчеркнутости и притягательности. Вьющиеся льняные волосы принца едва не достигали ему до плеч и были убраны простым ремешком. Но манерой держаться и выражением лица сын являлся в значительной степени противоположностью отцу. Весь он был выражением иронии, насмешливости и в то же время какой-то неопределенной рассеянности. Кроме того, принц беспрестанно перемещался по комнате самым непоследовательным образом, и жрецу приходилось без конца оглядываться, выворачивая шею, или ерзать на стуле, чтобы хоть как-то видеть того, с кем он беседовал. Разумеется, старик нервничал и имел все основания для раздражения.

– Принц Кондла, – взывал жрец, тщетно пытаясь уследить за пируэтами принца, кои тот выписывал за его спиной. – Еще раз смею указать вам и смею вас заверить, и это не только мое личное предостережение, но и настоятельная рекомендация иерарха Дубтаха: вам не следует посещать библиотеку в одиночестве и в особенности ночью. Это не только противоречит вековым традициям Най-Брэнил, но и в свете последних трагических событий может навлечь…

– Ночью. Это когда луна? – вдруг спросил принц, на миг замерев и уставив на жреца пристальный, не то вопрошающий, не то смеющийся взгляд, а далее вновь продолжил свои хождения.

– Разумеется, принц, – пропыхтел в очередной, далеко не в первый, по всей видимости, раз сбитый с мысли старик. – Луна бывает ночью, пусть и не всег…

– Эта луна ночью не остановит меня, – не то изрек, не то пропел принц Кондла. Голос у него был звонок, но не тонок, и приятен, без металла. – Кто же прогонит крыс? – неожиданно резко бросил он прямо в лицо жрецу, очутившись внезапно прямо перед ним.

– Кого вы имеете в виду? Что за крысы? На острове нет крыс! В библиотеке, во всяком случае, – огрызнулся жрец, начиная терять терпение. – О каких, наконец, крысах вы все время изволите говорить?

– О, вы не знаете, каковы собой крысы? – удивился принц, и снова не понять было, издевается он, либо выражает себя самым искренним образом. – Это весьма благочестивые твари: они едят себе подобных лишь в том случае, когда хотят есть, в отличие от прочих разумных существ. В ином случае они грызут книги. Беда лишь, что сии прилежные грызуны не обучены грамоте. Так какая польза от них библиотеке, особенно при северном ветре?

– При северном… Что за чушь? При чем здесь северный ветер, наконец? Еще раз вам повторяю: крыс в библиотеке нет. Если ж вы изволите выражаться аллегориями…

– Аллегориями? – словно мячик на лету подхватил реплику старика принц. – Вы правы: говорить, что в библиотеке нет крыс – это, пожалуй, и аллегория. Даже крыса дохнет в такой библиотеке.

– Чем вам теперь библиотека-то наша не угодила? – Жрец еще пробовал уследить за казавшейся безумной мыслью принца.

– Наша? – переспросил принц, делая рукой изящнейший жест извиняющегося. – О, разумеется. Весь мир – библиотека, но наша – образцовая!

– Ну, раз образцовая, так не делайте все, чтобы сделать ее не образцовой! – рассердился вконец запутавшийся жрец.

– Помилуйте, – рассмеялся принц. – Я не смею допустить, чтобы такие благородные твари, как крысы, гибли лишь по слепому своему неведению, да еще в библиотеке, да ко всему и давясь книгами. Этого нельзя! Или крысы, или библиотека…

– Как бы то ни было, право на вход в библиотеку имеют только лица, принадлежащие к высшему жреческому сословию… – начал вещать жрец.

– По этим принца было не испугать!

– А крысы? – тут же осведомился он. – А они-то?

– В библиотеке нет крыс! – Жрец хлопнул ладонью по подлокотнику.

– Образцовая библиотека – и без крыс? – изумился принц. – Давеча мы ж выявили, что весь мир библиотека; и крысы в нем, а, значит, и в ней, несомненно имеются. Коли так, то в образцовой библиотеке должно быть образцовым крысам. Ведь так, если следовать логике?

– Если следовать логике… – раздраженно и грозно начал жрец.

– А как же северный ветер? – грохнул Конан отменным киммерийским басом, никак не желавшим изнежиться и утончиться в Тарантийском дворце.

– Месьор, соблаговолите встать в присутствии дамы, – немедленно нашелся принц.

Он заметил Конана и королеву сразу же, как те вошли в комнату, но смотрел как бы сквозь них, даже когда его взгляд не мог их миновать. Жрец же уселся спиной к двери и в пылу полемики с принцем или по причине лет даже не услышал щелчка в замке и тонкого скрипа петель.

– Сидите, учитель, – жестом остановила старика королева. – Оставим этикет для приемов. Месьор Конан, рыцарь Ордена, пожелал увидеть вас, принц. Не откажите гостю. Я прошу вас об этом.

Принц замешкался всего лишь на миг, но Конан успел заметить, что в молодом человеке боролись два желания: одно – играть далее, теперь уже с соперником посильнее старого жреца, другое – угодить Ниам.

Принц Кондла прекрасно понял, что просьба королевы сделана именно с расчетом на то что он не откажет. Но наследник Най-Брэнил умел решать задачки моментально. Несмотря на то, что великанского роста и гладиаторского телосложения пришелец, несомненно очень привлекательный для женщин, появился под руку с Ниам – и это принца отнюдь не восхитило, – понял Кондла и другое: чужестранец ему не друг, но и не враг, и опасаться его сей же миг не следует, пусть за его крепкой спиной и встает до небес всесильная тень Ордена.

– Северный ветер? – переспросил Кондла – Что может быть полезнее для здоровья! Северный ветер – это ко мне. Он хранит то, что сокрыто.

– Не Всадника ли в ночи, кой неистребим, оттого что невидим? – столь изощренной изобретательности от Конана ожидал, пожалуй, единственно старик жрец, который говорил и мыслил со слов Дубтаха и веровал в чудодейственную силу воинов Ордена.

– Всадник уже за чертой, – усмехнулся принц.

– И вправе вершить все, что вздумается? – сказал киммериец полуутвердительно, не давая Кондле посмеяться вдоволь. – Да еще при северном ветре.

– В северном ветре нет ни зла, ни печали, – отпарировал Кондла.

– Ни гордости, ни обиды? – неожиданно продолжила Ниам.

– Он только разгоняет тучи, – кивнул Кондла. «Ага! – обрадовался про себя Конан. – Он впервые с кем-то согласился, а не ответил вопросом на вопрос! Но он и Ниам знают что-то, чего не шлю я. Жаль, что я не учен, как Ойсин! И тем не менее она мне помогла!»

– И очищает поле для Всадника? – не отступал Конан.

– И будит меня, – покачал головой Кондла.

«С ним нельзя говорить напрямик, – лихорадочно соображал король Аквилонии. – Он высокомерен в своей учености, как Евсевий, и хоть не поится меня, но стеснен присутствием жреца. И нельзя делать утверждения – спрашивать, спрашивать! Тогда он вынужден в конце концов отвечать! Но нельзя спрашивать напрямую!»

– Если ветер разгонит тучи, то появятся звезды? – Киммериец слегка отошел от темы, словно повернул румпелем лодку.

– Я жду их, – отвечал принц.

– Всадник станет видим? – Конан вернулся на прежний курс.

– Всадник за чертой, – был ответ.

– Наконец-то повторяется! – обрадовался киммериец. – Ищем черту!»

– Кто сотрет черту? – спросил король.

– Время стирает все, – высказал Кондла простейшую из истин.

– И крыс? – вывернулся киммериец.

– Да, – вынужден был согласиться Кондла.

– И черту? Или прежде крыс? – Конан чувствовал, что лазеек у принца остается немного; что жрец слушает их, разинув рот и не понимает ни единого высказывания; что Кондла видит это и не видит за ним, Конаном, воли верховного жреца, оттого близок к тому, чтобы ему доверять. Но поставить жирную точку – знак доказательства, как объяснял Евсевий, – покуда не удавалось.

– Они дохнут на черте. – Принц сохранил мину, не ответив на вопрос, но и такой ответ вполне годился!

– Время сотрет ли библиотеку? – Гонка за невидимым Всадником продолжалась.

– Ту, что до черты? – наконец спросил Кондла, но Конан ловко отвел этот ложный выпад:

– Ту, куда вырвался Всадник, – это был вопрос.

И одновременно утверждение! Не дожидаясь ответа, Конан продолжил комбинацию: ответный ход в этой игре не был обязателен! Вернее, соперник имел право его не делать, и Конан заставил принца воспользоваться сим правом:

– Ту, откуда приходит северный ветер. Откуда взойдет звезда. Откуда ты ждешь пробуждения.

– И камень тонет в водах, – отвечал Кондла. Маска была прозрачна. Ответ откровенно сиял через нее.

– Сегодня северный ветер? – Конан был уверен в успехе. Но все же внутренне напрягся: этот вопрос должен был стать последним. После была победа: в два ли, в пять ли шагов – она достигалась неотвратимо и безошибочно.

– Мы у него в ладонях. – Принц улыбнулся.

И это не было игрой.

«Точка! – воскликнул про себя Конан – Теперь надо выяснить время встречи. И место. И так, чтобы жрец не догадался».

Но говорить ничего не пришлось. Кондла так взглянул на Ниам, что стало понятно: «мы» относилось не только к принцу и воину Ордена.

«А это даже и лучше, – прикинул король. – Пожалуй, через Ниам я передам ему, что «Орден» для меня значит не более чем «северный ветер».

– Покорнейше благодарю за насладительную беседу, – рисуясь, принц поклонился всем сразу и никому. – Будьте здравы, учитель, – обратился он к жрецу. – И запомните, – это опять относилось ко всем, – при северном ветре я не так безумен, как при любом ином.

Не дожидаясь реакции присутствующих, принц Кондла скользнул в ту самую дверь, откуда совсем недавно вышли Конан и Ниам. Но ведь он не воспользовался ключом, а королева запирала дверь, и киммериец мог в том поклясться! Конан еще раз посмотрел на злополучную дверь и попил: она была из другого дерева, нежели давешняя! Най-Брэнил сделал свой ход, не пропуская очереди.

«Да не я ли безумен по-настоящему? – усомнился Конан. – Остров – вот мой противник! Скорей бы уж северный ветер: при нем, наверное, легче…»

– Дозволено ли будет задать единственный вопрос солнц воину Ордена? – прервал размышления короля жрец.

– Вопрошай, – снисходительно кивнул Конан. Старец встал и просительно поклонился:

Если то не тайна следствия, что можно передать верховному жрецу Дубтаху об итогах сего допроса?

– Ты же сам слышал, – пожал могучими плечами киммериец, так что не маленький жрец сразу как-то прижух и съежился. – Всадник, северный ветер, звезда грядущая и не освещающая – все суть символы воинства мрака, – вещал король, стараясь при этом воспроизвести манеры Евсевия. – И ты же слышал, как подвел я принца к черте: он ныне в сомнениях, но впереди еще работа, и мои спутники вскоре присоединятся ко мне. Дубтаху передай, чтобы он доверился нам. Первые оковы тьмы пали, и не так прочны они оказались, и ты свидетелем стал сему. Падут и прочие. Ступай, старик, и спасибо тебе за присутствие: оно помогло мне.

Конан простер вперед руку, так, чтобы направление, им указуемое, было возможно более неопределенным.

– Разрешите удалиться, ваше величество? – с должным почтением осведомился жрец у королевы.

– Благодарю вас, учитель. Удаляйтесь, – царственно кивнула Ниам.

Старик еще раз поклонился и с неожиданной для его возраста скоростью и проворством двинулся прочь по боковой галерее. Король и королева вновь остались вдвоем.

– Ты увидишься с ним, чтобы договориться о встрече? – тихо спросил Конан.

– Даже скорее, чем ты думаешь, – загадочно улыбнулась Ниам.

– А что это он говорил про зло и печаль? – решился осведомиться Конан.

– Гордость и обиду? – подхватила Ниам. – Это из его песни. Он пел мне ее как-то, довольно давно. Теперь кажется, что давно.

– Мне тоже так кажется, – понял ее Конан.

– Ужели? – притворно не поверила королева.

– Да. Я уже давно не обнимал тебя. Вот так…

* * *

– Брайдиган, ты где? Ну и темень! Если бы у меня были глаза, как у кошки! Впрочем, даже кошка не видит ничего в полной тьме.

С этими словами, запнувшись о нечто тяжелое, угловатое и деревянное – должно быть, о набитый чем-то ящик, – Ллейр не устоял и повалился вперед. Хорошо еще, что доблестный рыцарь успел выставить перед собой руки, не то Зеленый остров мог лишиться лучшего своего воина. Меч загремел оглушительно по каменным плитам пола, а сам Алейр, согнув руки в упоре и плавно затормозив падение, ощутил ладонями что-то мягкое, но не рыхлое, а довольно упругое и не шелестящее, более всего напоминающее кожаную подушку.

Ну конечно, это опять пергаменты, свернутые в трубки и поставленные вертикально, набитые в другой ящик так плотно, что всунуть в него еще одну подобную кожаную книгу было решительно невозможно.

Ллейр, – прозвучал в двух шагах приглушенный голос Ойсина, в коем чувствовалось раздражение. – Во-первых, я тебе уже говорил: здесь не та библиотека, что в Глеyнллане – здесь неизмеримо больше книг, а значит, теснее, поэтому ступай осторожнее. И, во-вторых, очень может статься, что мы тут не одни. Тебе сильно хочется сообщить о своем присутствии всем?

Да уж никто не станет шастать тут без огня. Только такие… такие глупцы, как мы, способны на такое, – на сей раз Ллейр молчать не стал. – Говорил тебе, что надо взять фонарь.

Чтобы нас сразу поймали? Или чтобы сжечь библиотеку? – возмутился Ойсин.

– Да зачем же непременно сжечь?! – оскорбился Ллейр. – Как-то ведь надо освещать дорогу? И как ты собираешься искать нужную книгу без света?

– Ну кто же ходит ночью в библиотеку? В библиотеке работают днем, когда солнце еще не скрылось за горизонтом.

– Особенно много света зимними вечерами или в бурю, – съязвил Ллейр. – И какие здесь окна, в этих подземельях?

– Значит, есть световоды, – убежденно вещал Ойсин. – Свежий воздух откуда-то проникает, значит, и свет может.

– Слушай, Ойсин, – вздохнул Ллейр. – Ты читаешь по ночам?

– Читаю, – отрывисто ответил Ойсин. – А здесь иное. Сюда ночью никто не ходит – из простых смертных то есть. Здесь этого нельзя. Разве этого не понять из того, что мы услышали, и по тому, как сюда пробрались?

– Ладно, – примирительно молвил Ллейр. – Здесь столько комнат, что нам еще долго бродить. Наверняка какие-то освещены, потому что там, куда нельзя ходить, обыкновенно есть сторожа. И фонарь у меня есть. Я тебя нарочно предупреждаю об этом. Чуть что, я его зажгу. Пока мы не знаем, что именно ищем, и мне все равно, куда идти и как действовать. Ночью все кошки черны, даже если их нет. Как только появится маяк… Не мне учить тебя навигации, Ойсин.

– Хорошо, – успокаиваясь, ответил Ойсин. – Маяки, как ты знаешь, тоже могут обманывать. Между прочим, ты не находишь, что чары библиотеки уже начали действовать?

– То есть?

– Мы повздорили из-за пустяка. Если где-нибудь на Касситеридах вдруг пойдет спор, выходить ли нам на битву в блестящем доспехе или же в вороненом, то участь наша будет плачевной.

– Значит, будем следить еще и за собой, – спокойно изрек Ллейр. – Пошли дальше.

Они двинулись, определив на ощупь дверной проем.

Комнаты следовали одна за другой, иной раз в них было по несколько выходов, а в другой раз приходилось возвращаться назад по причине тупика. В книгохранилище царила непроглядная темнота, и было весьма удивительно, что Ллейр споткнулся лишь однажды. Вел маленькую экспедицию Ойсин: именно ему принадлежала идея отыскать ключи к загадкам Най-Брэнил в библиотеке. Но на сей раз коса нашла на камень. До того, руководствуясь какими-то соображениями, выведенными из уймы прочитанных текстов, и впечатлениями от посещения еще более грандиозной книжницы в храме острова Семи Городов, полагая, что подобное познается подобным, и якоже все лабиринты схожи, Ойсин непостижимым образом открывал запертые двери, кои в изобилии являл пред ними Най-Брэнил. Теперь удача изменила ему. Гигантский текст, коим мыслился Ойсину остров, внезапно утратил смысл как раз там, где полагалось быть его средоточию. Помещение сменялось помещением, образуя замкнутое безвыходное пространство, полное единственно темнотой и тишиной. Ойсин ждал знака, а знака не было; простой же поиск – с фонарем, сиречь воспринимая виденное таким, как оно есть, – он изначально отверг как метод, предоставив этот путь Конану.

Глава XVIII

Первый луч, увиденный ими, просачивался сквозь узенькую щелку между захлопнутой дверью и косяком. Это был тусклый красноватый отсвет, какой может дать неспешно горящий камин, полный угольев, но даже такой скудный источник позволил Ойсину и Ллейру, чьи глаза привыкли к темноте еще до проникновения во мрак библиотеки, определить, куда они попали. Комната представляла собой трапецию с равными боковыми сторонами и плоским потолком на высоте около восьми локтей. Дверь, из-за которой являлся свет, находилась именно в боковой стене, ближе к углу между нею и меньшим основанием. Ллейр же и Ойсин вошли со стороны большего основания. Все стены, до самого потолка, были закрыты книжными полками, и лишь над дверями оставалось свободное место, но было ли оно чем-нибудь занято, рассмотреть не удавалось. Не удавалось также разобрать, какие книги смотрели здесь c полок на двух ночных татей.

– Занятно, – прошептал ни с того ни с сего Ллейр. – А ведь книги, наверно, тоже видят нас и силятся прочесть. А некоторые, кои преуспели в науке чтения, еще и норовят понять. А иные, редкие, и вовсе зрят всю нашу грешную душу будто бы сквозь стекло…

– Погоди, – остановил нечаянные философии друга Ойсин. – Эта мысль посетила тебя именно сейчас?

– Возможно, – в свою очередь подивился вниманию, оказанному его отвлеченным построениям, Ллейр, – я всегда так полагал, но до сего момента…

– До сего момента, – бесстрастно повторил Ойсин, будто додумывая про себя нечто. – Как ты назвал сии прозорливые книги? Редкими?

– Да, редкими. Сиречь исключительными, – уточнил Ллейр.

– Исключительность и редкость не равны друг другу, но равно усиливают друг друга, рождая высшую степень, – витиевато, но безусловно истинно высказался Ойсин. – Находясь в предмете совместно, исключительность и редкость являют редкостность.

Ллейр не мог видеть, что делает Ойсин, но готов был биться об заклад, что жрец стоит, воздев перст, с видом первооткрывателя.

– Вот куда мы забрались, – возбужденно-обрадованно и быстро зашептал Ойсин. – Редкостные книги окружают нас семо, и свидетельствует это, что мы у некого притина, заключенного в книжнице сей, – объявил он.

– Да полноте. – Ллейру такое проявление радости показалось необоснованным. – Неужели помысел, представший мне – даже тень помысла, ибо помысел не был завершен, – столь смутили тебя, что делаешь подобное заключение?

– Раньше ведь он тебе не предстал – помыcел, – спустился с высот на землю Ойсин. – Здесь ничего не говорится такого, что не есть знак.

– И то, что я высказал, растянувшись на полу, когда споткнулся о ящик с пергаментами, – тоже? – спросил Ллейр.

– И это, – убежденно изрек Ойсин.

– Хорошо, – поспешил согласиться Ллейр, дабы не тревожить ретивое бесполезным спором заново. – А что теперь? Мы добрались до последнего знака?

– Как ты сказал? До последнего?

Ойсин застыл в молчании, словно перенесся из этой комнаты куда-то в иное место, где мог бы в одиночестве неторопливо размышлять – домой, например.

Ллейр чувствовал это по тому, как стал недвижен воздух и как напряжение, порожденное сосредоточенным вниманием Ойсина, растворенное в том же воздухе и реально ощущаемое, пропало.

– Скажи, Ллейр. – Жрец очнулся столь же внезапно, сколь и погрузился в абстракцию. – Я похож на бессмертного бога?

– Сейчас – да, – ответил Ллейр. – Тебя не видно, а недавно было и не слышно, да и вообще ты будто бы исчезал отсюда напрочь, хотя и оставался рядом – я тебя вовсе не ощущал. Такое обычно устраивают боги, кои бессмертны.

– Прекрасно. А ты? – пренебрег острословием спутника Ойсин. – Ты похож?

– Полагаю, что на Стеклянной Башне так думают. Да я и сам не прочь думать так: сражаться удобнее, – немного высокомерно, но честно ответил Ллейр, – хотя… Слушай, да ты о чем вообще?! Скажи лучше…

– Скажу, – просто и приподнято, без торжественности, ответствовал Ойсин. – Ты сам ответил: последний знак. Я говорил уже, что остров – это свиток, рукопись, текст. Рукопись эту можно читать саму по себе и шифровать множеством способов, а можно наоборот, почесть ее за тайнопись и отнюдь не меньшим множеством способов разгадать. Все условно, но что же остается неизменным?

– Сами знаки, разумеется, – сказал Ллейр.

– Верно, – кивнул жрец. – Итак, я – да и вы оба, прельстившись первым нашим успехом – прохождением рифа – почли остров за тайнопись и принялись за постижение ее… его. Но мы, и я тоже, до сего места не задумывались, а каким же ключом пользуемся! Но смотри, – продолжил Ойсин, хотя по-прежнему не было видно ни зги. – Сначала были ворота, открытые библиотекой храма на Семи Городах: первые врата лабиринта открыл другой лабиринт; селиорон же оставил нас, погрузившись в глубины. После мы прошли некие препоны, по ходу я обмолвился о десяти мирах, и в конце мы были вознаграждены, повстречав перевозчика. – Калагана? – Его. Затем мы оказались на тверди, и нас препровождали стражники во главе с полководцем Най-Брэнил – Мейлахом. После мы были представлены монаршей чете. Мы лицезрели богослужение и камлание…

– И Конан изловил пелен-тан.

– Именно. После же грянул карнавал, и мы держали бой.

– Это было настоящее наваждение! – воспротивился Ллейр.

– Не важно, – урезонил его Ойсин. – Потом все закончилось…

– И тут наши пути разделились, – подвел черту Ллейр.

– Да. Конан – и я не просто так сказал ему быть с королевой – переменил путь. Он перестал разгадывать загадки, но, исходя из обстоятельств, предложенных островом, стал действовать.

– Разве мы занялись не тем же самым? – не ощутил разницы Ллейр.

– Нет. Разница существует. Мы нанизываем события на шнурок, будто бусы собираем. Мы следуем за событием. Мы их ищем. Мы читаем. Киммериец же отталкивается от события. Он сам творит события, сиречь, если придерживаться моей аллегории…

– Пишет, – подхватил Ллейр. – Понятно. Дальше я и сам могу продолжить: Конан с Ниам убежали, мы принялись изображать самих себя – мореплавателей. И нам это чудесно удалось. Ты, разумеется, прочел книг куда больше меня, но и я владею не одним лишь мечом. Всякий эпизод нашего карнавального плавания так или иначе повторял знаменитое плавание-возвращение на родину короля Деала, кое совершил он после многолетней осады и падения Кортириона. Кстати: то, что я перебил стражу, изображавшую племена фир-болг – это тоже не важно? В смысле по-настоящему я это сделал или иллюзорно? Человек пятнадцать, как-никак. Впрочем, они напали первыми, и всерьез. В конце концов мы ускользнули от Призрака Стеклянной Башни – к слову, он здорово напомнил мне Дубтаха – и канули во чрево великой рыбы, в полный мрак, хотя и до того сильно светло не было. Чрево оказалось библиотекой. Ах, да: как и следовало по легенде, покуда ты наблюдал танец юной Эорунн пред королем Форгалом, я добыл у старухи Дехтире светоч, сиречь масляный фонарь. Потом плавание оборвалось. Мы бродим здесь как два крота, очутившиеся на поверхности в безоблачный летний полдень; по крайней мере, увидели мы столько же. И что теперь?

– Так вот. Все не случайно, – ответил Ойсин. – Лабиринт открыл лабиринт. Подобное и непостижимое дало начало подобному и непостижимому. Космос создал космос. Жизнь породила жизнь. Конан не случайно спросил о десятом мире: мы вошли в лабиринт – в жизнь! Мы родились. Селиорон – подспудное, то, что есть до нас и остается после нас, то, что бессознательно есть у всех, – отступил в пучины, но не покинул нас. Мы начали путь по морю, полному опасностей, – жизненный путь. После же осознали, что живем, и избрали путь в десятый мир, в себя – вот он, вопрос Конана!

– Далее просто, – перевел дух Ойсин: постоянно говорить шепотом было затруднительно. – Старик-лодочник – провожатый душ.

– Неужели мы успели умереть? – выразил сомнение Ллейр.

– Нет, конечно, – развеял сомнения Ойсин. – От путешествия тела мы перешли к путешествию духа – взошли на твердь острова. И сей же час стражи повели нас чрез очищение, а после мы предстали на суде Вечного Мужа и Вечной Жены.

– Это Ниам ты зовешь – Вечной Женой? – хохотнул Ллейр. – Вот повезло Конану!

– Не ерничай, – вдруг оборвал его Ойсин. – Вечная Жена – это, как тебе должно быть известно, и Вечная Любовь. Во всех смыслах. И Вечная Чистота одновременно и совместно. Они присудили нам подвергнуться испытанию стихией – карнавалом, а также низойти, ибо тот, кто не нисходил, и не взойдет никогда. Полагаю, мы выстояли, ибо не устрашились мощи и воли Отца Зла, но и не пленились великой мудростью и прелестью его. И око его, ведущее в Бездну и нарушающее взором своим Космос, было закрыто.

– Конаном, – уточнил Ллейр.

– Им, – охотно согласился Ойсин. – Понеже киммериец побеждает зло не думами, кои лукаво переплетаются, яко полутени и полусветы в зеркале, и подобны змее, кусающей себя за хвост, но бытием, коему противна Бездна. Потому и пелен-тан очутился у него в руках: он не толкует, но действует. А следом нам было дано странствие, зане в странствии дух и душа растут и крепнут, проникаясь истой мудростью и смыслом естества.

– Хороша мудрость! Одни сплошь потемки, – заметил Ллейр.

– И странствие мы прошли. – Ойсин пропустил последнюю реплику мимо ушей. – И очутились во Тьме Первозданной, коя не пуста, как Бездна, но полна невидимых нерожденных сущностей и сутью. Вот тебе и библиотека, погруженная во тьму. Но здесь начало всему и всему конец – Последний Знак. Сознаешь, каков он?

– Кажется… – Ллейр был серьезен. Величие замысла Най-Брэнил, раскрытое Ойсином, восхитило его и тут же заставило трепетать. – Смерть?

– Да, – последовал ответ. – Вот отчего погибли те семеро жрецов. Они прошли, так или иначе, один путь с нами. Но они не поняли аллегории странствия. Остров чувствует, что мыслит человек и что он есть, поэтому ты и ощутил взгляд, устремленный на тебя книгами, на самом же деле – островом. Открыв Последний Знак и заглянув за Смерть, они открыли свое будущее и немедля умерли, ибо подспудно предчувствовали, какой смертью умрут, и остров дал им просимое. Каждый умирает лишь той смертью, какую выберет сам!

– А мы? Или нам тоже такое предстоит? – с явным неудовольствием вопросил Ллейр.

Потому я и справился об ощущении бессмертия. – В голосе Ойсина проскочила усмешка довольства. – Мы постигли Последний Знак и не страшимся его. И поскольку мы знаем, то воля наша свободна, ибо непредсказуема. Покуда же воля свободна, нет и смерти! Время для нас открыто во все концы. В отличие от умерших здесь, мы не переступаем черту Конца, за коей тьма и смерть, но открываем Начало – кое тоже конец, если рассудить – и свет безначальный!