Текст книги "Чужаки"

Автор книги: Алекс Мак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

– Питер! Эй, Питер, – отсмеявшись, позвал он. – Иди сюда, посмотри на этого, – тут он добавил грязное ругательство.

Вскоре в каморку заглянул другой охранник, отличавшийся от первого тем, что был тощим, с очень плохими зубами и более сильным запахом перегара.

– Ну и что? – недовольный тем, что его оторвали от каких-то неведомых важных дел, спросил он.

– А то, что этот псих спрашивает, где он! – Тут первого охранника опять разобрал смех.

– Ну, на то он и псих, – равнодушно отозвался тощий и, шаркая ногами, направился прочь.

– Так все-таки, где я? – теряя терпение, спросил Сайлас. Вся эта сцена действовала ему на нервы.

– Там, где положено быть таким психам, как ты, – неожиданно зверея, сказал охранник. – В Бедламе.

Он резко ударил ладонью по решетке, закрывавшей смотровое оконце, и отправился за своим напарником, по дороге взывая:

– Питер, Питер, постой, пойдем, закончим партию!

Сайлас опустился на жалкое ложе и попытался осмыслить то, что только что услышал.

«Бедлам, или Бетлемская королевская больница, одна из первых психиатрических лечебниц в мире. Больных здесь не лечили, а только содержали. Применялись телесные наказания, голод и цепи», – вспоминал он. Сайлас потянулся к компьютеру, но, к своему величайшему ужасу и разочарованию, обнаружил, что тот отсутствует. Лихорадочно обшарив одежду, лорд понял, что остался не только без информации, но и без оружия. Короче говоря, у него отобрали всё, обобрали до нитки, оставили ни с чем и так далее…

Некоторое время он сидел в полном отупении и смотрел на грязную стену напротив. Вдруг за дверью и в соседних камерах началось какое-то оживление. Сайлас подошел к двери, которая неожиданно распахнулась. Лорд быстро вернулся на лежак. В каморку вошел давешний мордастый сторож и поставил, почти бросил, на пол миску с каким-то варевом.

– Жри, – лаконично выразился он и вышел, не заперев дверь.

Сайлас успел увидеть, что за ним следовал тощий сторож с судками с едой. Соседние двери продолжали открываться, и, судя по всему, каждый из несчастных, запертых здесь, получал свою утреннюю пайку. Бонсайт с осторожностью поднес миску к носу, пытаясь по запаху определить, что в ней. Но не определил. Тогда он рискнул попробовать «завтрак». На вкус бурда напоминала клейстер, но он съел все без остатка, пока не утих голод, терзавший его внутренности. «Позавтракав», Бонсайт осторожно выглянул за дверь. За ней обнаружился длинный коридор со множеством дверей, почти все из которых были открыты. «Наверное, их запирают только на ночь, – подумал он. – А днем так проще следить за больными. Когда двери открыты».

Он вышел в коридор и увидел несколько странного вида обитателей Бедлама, каждый из которых жил какой-то своей, обособленной жизнью. Некоторые еще не покончили с едой и сидели прямо на полу или на ступенях лестницы, ведущей куда-то наверх, тихо общаясь со своими мисками. Другие медленно бродили взад и вперед, бормоча что-то себе под нос. К Сайласу подошел маленький идиот и, потянув за полу, попросил:

– Лошадку, а? Хоцу лошадку.

Бонсайт невольно отшатнулся, а идиотик, пуская слюни, не переставал теребить его за платье.

– Отпусти джентльмена, Хили, – послышался у него за спиной издевательский голос. – Не видишь, он недоволен.

Маленький человечек обернулся и согласно быстро-быстро закивал головой, после чего отпустил Сайласа и поковылял прочь. Сайлас тоже обернулся и увидел перед собой хорошо одетого высокого человека. Он был бы определенно красив, если бы не слишком длинный нос и крайне неприятное, жестокое выражение в глазах, да и вообще во всем облике.

– Итак, вы наш новый постоялец, – скорее утверждая, чем спрашивая, сказал он. – Меня зовут мистер Перкинс, и я возглавляю это славное учреждение. Я надеюсь, вам у нас понравится. – Жестокая усмешка мелькнула в уголках его губ, и он сделал жест, приглашая Сайласа пройтись по коридору. – У нас почти всем нравится. Особенно тем, которые пренебрегли заботами своих родственников и предпочли сбежать из-под их нежного, – это слово он почти выплюнул, – присмотра.

Тут Перкинс вопросительно посмотрел на Бонсайта, ожидая его реакции.

– Я не совсем понимаю, о чем вы говорите, – сдерживаясь, ответил тот. – Я ниоткуда не сбегал, никаких родственников, ни заботливых, ни бессердечных, у меня здесь нет. И я уж совсем определенно не сумасшедший.

– Та-та-та, – как будто разговаривая сам с собой, отозвался Перкинс. – Все они так говорят. Все они полностью нормальны, а жестокосердные люди отправляют их под присмотр сторожей и запирают в лечебнице. Ничего, поверьте моему опыту, здесь мы вас быстро приведем в норму. И запомните, будете буйствовать, попадете вот в такое положение. – Тут он указал рукой на одну из открытых дверей.

На куче гнилой соломы сидел изможденный человек с горящими глазами. Сайлас обратил внимание, что в его каморке не было видно и следов завтрака. Человек был покрыт струпьями грязи и собственных экскрементов. Его ноги были скованы цепями, а еще одна цепь удерживала его за шею в непосредственной близости от стены. Когда они подошли ближе, человек бросился к ним, но туго натянувшаяся цепь удержала его на месте, тогда он начал бесноваться, выть и прыгать на своей цепи, как дикое животное.

Перкинс с брезгливостью посмотрел на несчастного сумасшедшего, а потом перевел свой неприятный взгляд на Сайласа, который смотрел на всю эту сцену с крайним ужасом.

– Кстати, – беря Бонсайта под руку, сказал его спутник, – кстати, к вам пришли. Посмотрим, может, посещение родных прояснит вашу память. Пойдемте.

И он увлек лорда по направлению к лестнице. Они поднялись на второй этаж и вошли в первую дверь справа по коридору. За ней оказалась небольшая полутемная комната, заставленная потертой, когда-то хорошей мебелью. Перкинс прошел вперед и уселся за большой письменный стол, стоявший у окна. Сайлас остался стоять у дверей, осматриваясь в новом месте.

– Вы хотели его видеть, – сказал человек за столом, – я его привел.

Тут Бонсайт перевел свой взгляд правее и только тогда увидел женщину, которая сидела в кресле с высокой спинкой и утирала кружевным платочком глаза. Она подняла голову, отняла платочек от лица, и Сайлас вздрогнул, узнав в «убитой горем» женщине Эллину. Она издевательски улыбнулась ему под прикрытием платка и горестно вздохнула, подмигнув при этом левым глазом. Сайлас замер, полностью сознавая свою беспомощность и ее полную власть над ним в этой дикой ситуации.

– Вы знаете, доктор, – плачущим голосом сказала Эллина, – это был такой удар для нас. Такой удар. После всего, что мы для него сделали. Все соседи ополчились на нас, требуя, чтобы его посадили в тюрьму после того, как он сбросил этого несчастного с лестницы… Но мы не пошли на это, мы отвели ему маленькую уютную комнатку, где он мог жить и заниматься. Мы кормили его три раза в день. Мы даже водили его гулять и в церковь! И вот после всех трудов и забот он убежал! Мы искали его день и ночь, мы так боялись, что он опять что-нибудь натворит. Я не удивлюсь, если там, где мы его обнаружили, найдут мертвое тело! После того, как он поступил с теми, кто его любит!

Тут она еще раз надрывно всхлипнула и разрыдалась в голос, не забывая бросать хитрые взгляды на Сайласа.

– Ай-яй-яй, – протянул Перкинс, рассматривая свои безупречно отполированные ногти. – Как не стыдно. Но теперь он у нас, и мы приглядим за ним. Как следует.

Эллина кивнула головой, по-прежнему хныкая в платочек.

– Доктор, – сказала она, – позвольте перед разлукой (хотя мы, конечно, будем навещать несчастного Сайласа!) поговорить с ним наедине.

– Ну, не знаю, – ответил Перкинс. – Это может быть небезопасно.

Но заметив что-то, что незаметно показала ему посетительница (а Бонсайт ни секунды не сомневался, что это деньги, так же как не сомневался, что тип, возглавлявший эту тюрьму, которую почему-то назвали больницей, такой же доктор, как и он сам), Перкинс встал из-за стола и вышел, предупредив:

– Пять минут!

Когда они остались одни, Эллина отбросила притворство и спросила медовым голосом:

– Ну как, мой милый лорд, теперь вы чувствуете себя лучше? Только представьте, теперь никаких забот, никакой беготни, еда, сон, покой, милые соседи. Вы не находите?

Сайлас с трудом сдержался, чтобы не броситься на нее, но, вспомнив о недюжинной силе и способностях к телепортации чужаков, предпочел сдержаться.

– Рад тебя видеть, – почти спокойно сказал он. – И как же ты меня сюда упекла?

– О, это было не сложно, – удовлетворенно вздохнула Эллина. – Я кое-кого немножко подкупила, кое-кого немножко напугала. Ты знаешь, у меня в этом времени неплохие связи. Потом объявила, что мой сумасшедший брат сбежал из-под надзора, указала примерное место его нахождения. Мы же присматриваем за ва-а-ми! Мой агент собрал людей, и вот вы здесь! Под присмотром и без этого своего набора глупых игрушек. Вуаля! Думаю, вы здесь и останетесь, – задумчиво произнесла она, – если, конечно, случайно не погибнете. Здесь очень серьезный персонал, они не любят, когда им перечат…

– Понятно, – сказал Бонсайт, переваривая услышанное.

– Да, у меня только один вопрос, прежде чем мы расстанемся, – поднимаясь и оправляя платья, обратилась к нему Эллина. – Почему вы не воспользовались оружием против этих людей, которые на вас нападали и здесь, и в Париже?

– Во-первых, я не хотел, чтобы меня сожгли на костре, а во-вторых, не хотел убивать этих людей, – думая о своем, сказал Сайлас.

– Так вы их пожалели?! – фыркнула женщина, направляясь к двери. – Какая глупость! И этот человек когда-то хотел править всем миром! Вы измельчали, мой дорогой, и стали слюнтяем. Прощайте!

Она вышла, а в комнату вошли два охранника, которые и препроводили Бонсайта в его нынешнее обиталище. Его накормили и даже заново перевязали ноющий бок.

Прошло несколько дней, а Сайлас все не мог придумать ни единого способа, который дал бы ему возможность выбраться из этого ужасного места. Все это время его не беспокоили, сторожа появлялись только для того, чтобы выдать очередную миску бурды или запереть дверь на ночь, а Перкинс не появлялся вовсе. Бок потихоньку заживал, и Сайлас аккуратно снял повязку, чтобы она окончательно не присохла к заживающему ожогу. За эти дни он успел немного освоиться в новой обстановке и познакомиться с ее обитателями. Здесь были самые различные типы.

Сосед справа был тихим кататоником и часами сидел в самой невозможной позе, равнодушный ко всем и вся. Сосед слева, наоборот, был достаточно буен. Он мнил, что происходит из древнейшего, чуть ли не королевского рода, постоянно писал указы и мемуары, а к остальному человечеству относился с крайним раздражением, о чем недвусмысленно давал понять всем, кто оказывался в пределах досягаемости. В Бедламе сидели и тихие психи: слабоумные, имбецилы, тихие шизофреники, но было и много буйных, таких, как правило, держали на цепи и часто били.

Утром после завтрака Сайлас вышел в коридор, пытаясь определить, какой сейчас день и как долго он уже находится в этом приюте скорби. К нему тут же подошел надоедливый постоялец с маниакальным синдромом. Он был, как всегда, крайне возбужден, непрестанно двигался, хохотал к месту и не к месту, жестикулировал и перескакивал с темы на тему.

– Вы знаете, – брызгая слюной, сообщил он, – Перкинс, Перкинс вернулся. Он ездил к своей матушке. У вас есть матушка? У меня была матушка, но я хотел быть большим мальчиком, а она… Перкинс, да! Шикарный джентльмен! Я тоже, тоже пел, знаете ли. В опере, да. А Перкинс, Перкинс…

Маньяк зашел в приступе дикого хохота, и Сайлас поспешил отойти подальше. Тут он наткнулся на шизофреника, которого ввиду ремиссии отпустили с цепи. Шизофреник был мрачен, но все равно разговорчив. Сайлас вообще удивлялся, куда подевались все те уходящие в себя сумасшедшие, о которых он знал из книг. Может, в XVII веке их еще не было? Все, кроме кататоника, в Бедламе отличались крайней общительностью, когда не сидели на цепи.

– Вы слышали, Перкинс вернулся? – сказал угрюмый мужчина, который в приступе ревности убил жену и своего маленького ребенка. – Теперь начнется.

– Что начнется? – заинтересовался Сайлас.

– Увидите, – еще угрюмее сказал шизофреник и, шаркая ногами, направился прочь, разговаривая со своим воображаемым собеседником, который и «вкладывал ему в голову» все мысли и указания и который «велел» ему зарезать жену и маленького сынишку.

Сайлас покачал головой и вернулся к своим невеселым думам, он иногда чувствовал, что если задержится в этом приюте безумных, сам свихнется в ближайшем времени. Он вернулся в свою каморку и стал покорно ожидать обеденной похлебки невесть из чего. К его удивлению, вместе со сторожем в камеру вошел Перкинс. Он был чуть более возбужден, чем обычно, и глаза горели лихорадочным огнем.

– Я пришел узнать, как вы здесь устроились, – заявил он, осматривая каморку. – Надеюсь, вам здесь удобно.

– Насколько это возможно, – стараясь быть вежливым, ответил Бонсайт.

Мордастый сторож поставил миску на пол.

– А как питание? – почти издевательски поинтересовался Перкинс. – Мы очень гордимся нашей системой питания.

– Могло бы быть и получше, – начиная раздражаться, сказал лорд.

– Ну что вы. Все наши остальные постояльцы довольны. А недовольство у нас не поощряется.

– Что вы! Я абсолютно доволен, – выходя из себя, заорал Сайлас. – Меня, здорового человека, держат в психиатрической больнице, кормят помоями, заставляют выслушивать высокопарный бред напыщенного болвана наряду с просто бредом. И все потому, что какой-то злонамеренной бабе вздумалось заплатить этому болвану, чтобы он держал меня здесь до скончания века!

– Вы раздражены, – спокойно сказал Перкинс. – Я думаю, мы это исправим.

– Уходите и дайте мне поесть, – устало проговорил Бонсайт, наклоняясь за миской. Вдруг в поле его зрения появился хорошо пошитый ботинок, который перевернул миску со всем содержимым на пол.

Разъяренный Сайлас поднял глаза вверх и встретился с взглядом Перкинса, который с некоторым любопытством наблюдал за ним.

– Вы опрокинули еду, – сказал «доктор».

– Нет, это вы ее опрокинули! – вскочил на ноги лорд, все отчаяние и раздражение которого вылились в ослепительную вспышку ярости. – И я вас сейчас за это убью!

Он бросился на Перкинса, но, судя по всему, схема была уже отработана, и в камеру ворвались охранники, ожидавшие за дверью. В один момент они скрутили Бонсайта, а в следующую секунду он уже был прочно прикован к стене, а тощий Питер защелкивал кандалы у него на ногах.

– Вот так, – удовлетворенно констатировал Перкинс, чуть шевеля кончиком своего длинного носа. – Вот так. Теперь у вас будет время подумать, справиться со своим дурным расположением духа, а также, я думаю, небольшая диета позволит вам оценить все прелести нашей кухни.

С этими словами он повернулся и вышел в коридор. Сайлас в бессильной злости попытался вырвать кольцо, к которому крепилась цепь из стены, но безуспешно. Это привело лишь к тому, что один из охранников, которые направились вслед за своим шефом, вернулся и наградил его несколькими ударам в живот, после чего ушел, оставив лорда корчиться на жалком ложе. В этот день его больше не кормили, только пару раз снимали цепь, чтобы довести до вонючей дыры в полу, и он лежал, отчаявшийся и безучастный ко всему. Тоска и безразличие постепенно овладевали им.

В этот вечер у Перкинса должна была состояться небольшая дружеская пирушка в его мрачном кабинете наверху. Поэтому охранники допустили некоторую вольность в поведении и надрались раньше обычного. Все это вместе взятое привело к совершенно экстраординарному событию: двери камер-палат не заперли на ночь. В городе часы прозвонили полночь, когда в каморку Сайласа проникла темная фигура и, подойдя к лежаку, уселась на него, прижимая палец к губам. Лорд с удивлением узнал в ночном посетителе соседа-кататоника, которого считал абсолютно безнадежным.

– Тихо! – по-прежнему прикладывая палец к губам, сказал гость. – Не шумите. Я знаю, что вы не сумасшедший. Так же, как и я. И я знаю, кто вы.

Сайлас резко сел на койке, застонав, когда цепь впилась ему в горло.

– Я же говорю – тише! – сказал человек. – Мы можем помочь друг другу!

– Как? – шепотом спросил лорд.

– Я ведь тоже из этих, ну, которые вас сюда упекли…

«Все ясно, – подумал Сайлас, – очередной псих с манией преследования».

– Да, да, конечно, – вслух сказал он. – А теперь, может, вам лучше вернуться к себе? А то, не ровен час, вернутся сторожа.

– Они не вернутся еще как минимум несколько часов, – возразил ночной гость. – Я чувствую их опьянение, они слишком много употребляют алкоголя, – осуждающе добавил он. – Но я вижу, вы мне не доверяете.

– Не доверяю? Нет, ну что вы, – постарался успокоить его Бонсайт. – Просто, если вы из моих преследователей, я не могу доверять вам, а если это вам только кажется, то…

Он не закончил фразу, неопределенно махнув рукой. Но кататоник с неожиданной силой и скоростью перехватил его движение.

– Я понимаю ваши сомнения. Но мне нечем подтвердить мои слова. Все мои способности блокированы. – Он приподнял волосы на затылке и показал лорду металлическую пластину, идущую вокруг затылочной части головы. – Но я знаю, почему вы здесь. Я знаю, что Эллина…

Пораженный Сайлас дернулся на своей цепи и зажал посетителю рот рукой.

– Кто вы? – почти в мистическом ужасе спросил он.

– Я же говорю: я один из них, но когда я попал в это время и познакомился с людьми, мне показалось, что то, как мы с ними, с вами, поступаем, не очень справедливо, что ли. Я попытался объяснить это, как бы это сказать… начальству, главным, командирам. Меня выслушали, а потом… Я здесь. Занимаюсь йогой. До этого я был в Древней Индии. Все принимают меня за сумасшедшего, и никто не трогает. Но когда я увидел, что вас тоже поместили сюда… Я ведь участвовал в разработке вашей операции…

– Какой операции?

– Ну… – Судя по всему, кататоник хотел что-то ответить, но послышались тяжелые неровные шаги по коридору и звяканье ключей. Ночной посетитель тенью метнулся к дверям и исчез.

Взбудораженный, Сайлас долго не мог уснуть и только к утру забылся тяжелым, беспокойным сном. Он не знал, что думать. С одной стороны, он верил, что ночной гость действительно в курсе всего происходящего с ним, но с другой, кто может поручиться, что он не подослан самой Эллиной? Утро не принесло с собой никакого разрешения этим вопросам. Но привело Перкинса, глаза которого были налиты кровью после бурно проведенного вечера и большей части ночи.

– Ну, как наш упрямец? – с сарказмом поинтересовался он, обращаясь то ли к Сайласу, то ли к мордастому охраннику, которого, как выяснилось, звали Бен. – Все еще показывает характер?

– Вчера целый вечер не давал всем спать, – не моргнув глазом, соврал сторож. – Мы с Питером его едва успокоили.

– Ложь! – воскликнул возмущенный до глубины души лорд. – Они весь вечер пьянствовали и даже забыли запереть двери!

Он сразу пожалел об этой вспышке, но было поздно. В любом случае он не смог бы сдержаться, даже если его пытали каленым железом. «Нервы и впрямь становятся ни к черту», – с тоской подумал он.

– Вот как, – с садистской интонацией в голосе протянул Перкинс, сквозь полузакрытые веки наблюдая за потеющим и пыхтящим охранником. Тот прятал глаза, но все его поведение свидетельствовало против него. – Ну, с этим мы разберемся… А пока вернемся к вам. Если вы мешали всем спать – это очень, очень нехорошо. Поэтому, думаю, вам стоит еще немножко посидеть на диете.

Перкинс решительно встал и, направившись к выходу, как бы походя, обронил:

– А вы, Бен, зайдите ко мне на минутку, да, и не забудьте позвать с собой Питера.

Он вышел, а мордастый повернулся к Бонсайту с самым зверским оскалом на лице.

– Ах ты, сволочь, – прошипел он. – Я тебя за это в порошок сотру!

Не добавляя ничего больше, он бросился на лорда и нанес несколько зверских, но точных ударов, большинство из которых пришлось на чуть заживший ожог на боку. Считать, что это произошло случайно, было глупо, и Сайлас так не считал. Он почувствовал, как треснула начавшая нарастать кожа и по боку потекла сукровица. Охранник со злостью сплюнул и вышел в коридор. Сайлас еще какое-то время слышал, как он кричал на больных, которые имели неосторожность попасться ему на пути.

Еще один день он провел без еды, лежа неподвижно на соломе. Он мог бы перенести голод, но очень хотелось пить, а еще больше хотелось в туалет. Обозленные охранники решили оставить его без возможности справить даже эту столь естественную надобность. Он терпел из последних сил, не желая опуститься до того, чтобы лежать в луже нечистот. Наконец под вечер к нему зашел тощий Питер и отвел его к вонючей дыре. Если до этого лорд стеснялся оправляться при посторонних, то теперь ему было все равно. Когда его приковывали обратно к цепи, он испытывал облегчение, граничащее с эйфорией. Но потом голод и жажда принялись терзать его с новой силой.

– Вы не могли бы дать мне воды? – пересохшим горлом выдавил он.

Питер с укоризной покачал головой.

– Зачем вы так обидели Бена? – уныло спросил он. – Он так огорчился. Он ведь хороший человек, вы просто его не знаете, а он так обиделся…

Он долго еще распространялся на эту тему, но напиться все же Сайласу дал. Исполнив свои самые насущные желания, лорд забылся неглубоким сном, стараясь не поворачиваться на больной бок, который заныл в полную силу, а проснулся, когда к нему в каморку опять проник сосед-кататоник.

– Как вы себя чувствуете? Я слышал, вы поссорились с Беном? Это вы зря, очень зря. Он крайне злопамятен. Вам теперь будет нелегко. – Кататоник взволновано ходил по камере. – Перкинс – просто садист, к тому же ему, наверное, заплатили. Но Бен… Это совсем другое дело. Вам будет трудно.

Он еще несколько раз прошелся по комнате, пока Сайлас пытался окончательно проснуться и прийти в себя.

– Но у меня есть план, есть план, – продолжал взволнованный человечек. – Мы с вами выберемся отсюда.

– А как вас зовут? – неожиданно спросил Бонсайт. – Нужно же мне как-то к вам обращаться.

– Что? А… Зовите меня, ну, скажем, Ганс. Это немного напоминает мое настоящее имя, если оно у меня когда-то было, я ведь уже и сам не помню, – с неожиданной тоской сказал пришелец. – Но это все мелочи, – снова оживился он. – Главное – как нам покинуть эти презренные стены. Слушайте.

Он изложил внимательно слушающему лорду свой план, то бегая по тесной каморке, то присаживаясь на край лежака. Лорд внимательно его слушал, и с каждой минутой план казался ему все более безумным и трудно выполнимым. Но тем не менее они до самого прихода сторожей жарко обсуждали его, находя слабые места, которые Сайласа тревожили, а его новый знакомец отметал их как несущественные. Когда Ганс отправился в свою камеру, а сторожа заперли двери на ночь, Бонсайт долго не мог заснуть, обдумывая возможности побега, а потом уснул, как ни странно, окрыленный надеждой.

На следующее утро ему всё же дали поесть, хотя и половину порции, но и ее он воспринял как дар небес. Его немного беспокоил бок. Он не мог добраться до него, чтобы осмотреть как следует, но ему показалось, что начинается воспаление.

Когда в камеру заглянул охранник с обеденной миской еды, Сайлас метался на лежаке, насколько позволяла короткая цепь. Глаза его были воспалены, волосы всклокочены, испарина покрывала все тело. Он бился в конвульсиях и бредил. Когда встревоженный сторож привел Перкинса, изо рта больного пошла обильная пена.

– Снимите цепи, быстро! – приказал вошедший «доктор».

Сайласа насильно напоили водой, большую часть которой он пролил, потом кто-то из сторожей сбегал и принес бутылку бренди.

– Вы что, с ума сошли?! – заорал на него Перкинс. – Несите воды с солью. Это отравление!

Неизвестно, могло ли это быть отравлением на самом деле, учитывая характер лечебного учреждения, но симптомы были схожи, и Перкинс не стал долго раздумывать над диагнозом. Сайласа напоили неимоверным количеством соленой воды, и через какое-то время он очень жалел об этой стадии плана, когда его внутренности выворачивались наружу. Когда тошнота немного отступила, он был слаб как котенок, но своего добился: цепи сняли, дали ему немного бульона и оставили в покое. Теперь следовала вторая часть, но как ее собирается осуществить Ганс, Бонсайту было неизвестно. Но тот, казалось, был очень уверен.

– Предоставьте это мне, – говорил он. – Предоставьте это мне.

До вечера лорд в нервном беспокойстве пытался сдерживаться и лежать неподвижно. Когда за окном начало темнеть, в комнату проскользнул Ганс.

– Достаточно ли у вас мужества? – спросил он, заглядывая Сайласу в глаза. – От этого зависит успех нашего предприятия. Если вы отступите в последний момент, мы можем потерять единственный шанс на свободу.

– Я готов, – просто ответил лорд. – Что я должен делать?

– Только не раздумывайте! – предупредил Ганс, садясь на лежак и поворачиваясь к Бонсайту спиной. – А теперь рвите!

Он приподнял волосы, закрывающие металлическую полоску у него на голове.

– Я не могу! – в ужасе выдавил из себя лорд.

– Рвите! – прорычал инопланетянин. – Эта полоска металла поможет вам осуществить наш план, а я вас прошу только об одном – не оставляйте меня здесь, вытащите из этого логова! Рвите!

Ничего не соображая от слабости и нервного перенапряжения, Сайлас изо всех сил рванул полоску. Сначала не поддающийся металл с легкостью отошел от плоти. Под ним открылось какое-то серое плотное вещество с кровавыми прожилками, и лорд поспешно отвернулся. Рука чужака бессильно упала, и сам он беспомощно сполз на пол без сознания. Сайлас осторожно поднял его и уложил на свою освободившуюся койку. До вечернего обхода оставалось совсем мало времени.

Осторожно ступая и собирая волю в кулак, чтобы подтянуть оставшиеся немногие силы, Бонсайт вышел в коридор. Сначала он посетил комнату соседа с манией величия. Подойдя на цыпочках поближе, он с помощью полоски металла отсоединил цепь, удерживающую маньяка на привязи. А потом, приблизив губы к самому уху больного, тихо сказал: «Пожар!» Тем же образом, торопясь и иногда спотыкаясь от слабости, он освободил от цепей всех буйных и агрессивных обитателей приюта душевнобольных. Как раз в этот момент открылись двери, впуская сторожей с вечерней порцией бурды для сумасшедших.

– Пожар! – заорал Сайлас в голос. – Горим! Пламя! Пламя! Пожар!

Взбудораженные его криками, психи выскочили в тесный коридор. Особую сумятицу вносили буйные, которые какое-то время обдумывали, не привиделся ли им шепот о пожаре, а теперь прилагали все усилия, стараясь выбраться и спрятаться от несуществующего огня. Поднялись визг, вой, крик, стенания, начались беготня и драки, показалась первая кровь. Двое сторожей безуспешно пытались справиться с паникой и унять безумцев. Воспользовавшись сумятицей, Сайлас незаметно пробрался к лестнице и поднялся на второй этаж. Там он притаился за дверью кабинета Перкинса, ожидая, что тот неминуемо покинет свое убежище, чтобы выяснить, что происходит внизу.

Так и произошло. Когда в двери повернулся ключ и она начала открываться, Сайлас, не теряя ни секунды, просунул в образовавшуюся щель ногу и, схватив выходящего Перкинса за отвороты, втолкнул обратно в комнату.

– Что… – попытался возразить хозяин кабинета, но Сайлас уже успел зайти ему за спину и плотно прижать свою металлическую помощницу к горлу «доктора».

– Что вы хотите? – сдавленным голосом наконец проговорил Перкинс. Зеленая бледность разливалась по его холеному лицу.

– А вы как думаете? – вопросом на вопрос ответил Сайлас. – Я хочу выбраться отсюда, и если для этого мне придется перерезать вам глотку, я это сделаю, не задумываясь.

У Перкинса подогнулись колени, но Бонсайт изо всех встряхнул обмякшее тело, позволив полоске чуть сильнее врезаться в горло. Этот метод оказался весьма действенным. Перкинс взял себя в руки и больше не заваливался. Сайлас оглядел кабинет в поисках более подходящего оружия и заметил на столе достаточно острый нож для бумаги. Подтащив своего пленника к столу он одним быстрым движением поменял металлическую полосу на нож, который уверенно занял свое место на горле Перкинса. Полосу лорд сунул в карман, смутно подозревая, что она имеет какую-то связь со здоровьем Ганса.

– А теперь прогуляемся, – заявил он, подтаскивая заложника к дверям.

Они с трудом спустились по лестнице, и на нижних ступеньках, как Сайлас и ожидал, Перкинс попробовал обратиться за помощью к охранникам. Но это было бесполезно. Внизу стоял такой гвалт, что там не услышали бы даже трубу, возвещающую о конце света. Сторожа не могли бы помочь своему патрону и потому, что они были смяты, подавлены, облиты вечерним супом и плотно обмотаны освободившимися цепями. У безумцев наступил лучший вечер в жизни, праздник освобожденного духа.

– Эй ты, – обратился Сайлас к мрачному шизофренику, который все еще пребывал в своей ремиссии и казался наиболее здравомыслящим из всех беснующихся психов. – Иди в мою каморку и возьми того, кто лежит на кровати. Принесешь сюда, и весь мир за дверями этого гадюшника ляжет к твоим ногам.

Шизофреник в сомнении покачал головой, но потом огляделся по сторонам и мрачно кивнул. Через несколько минут он вышел из прежнего обиталища Бонсайта, неся на руках безжизненное тело бывшего соседа лорда.

– А теперь пошли, – подталкивая Перкинса в спину, весело объявил Сайлас.

Они направились к выходу, сопровождаемые гиканьем и улюлюканьем развеселой компании освобожденного безумия.

– Открывайте. – Плотнее прижал нож к горлу заложника лорд. – И без шуток.

Он почувствовал тонкую струйку крови, стекающую из небольшого пореза на горле, Перкинс опять было собрался потерять сознание, но сильный толчок в спину привел его в чувство. Дрожащей рукой он нащупал ключи, подвешенные у пояса, и с трудом нашел нужный ключ. Вскоре перед ними распахнулась первая дверь на пути к освобождению. Они без труда миновали еще один коридор и несколько дверей и наконец вышли на улицу, над которой мрачной громадой возвышался Тауэр. Неожиданно отпустив пленника, Сайлас с силой ударил его по затылку, не так, чтобы убить, а так, чтобы он отдохнул как минимум до утра. Потом он осторожно пристроил его у стены лечебницы и, пожав руку шизофренику, имя которого он так и не потрудился узнать, отпустил его на все четыре стороны. Двери в приют скорби были опять заперты.

– Еще не хватало, чтобы безумцы заполонили улицы этого несчастного города, – пробормотал лорд себе под нос, взваливая своего инопланетного друга на плечо и начиная увеличивать расстояние между собой и Бедламом, насколько это было в его силах.