355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Алекс Брандт » Багровый молот » Текст книги (страница 2)
Багровый молот
  • Текст добавлен: 17 апреля 2017, 02:00

Текст книги "Багровый молот"


Автор книги: Алекс Брандт



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

– У стражи будут мои приметы.

– Приметы? – ухмыльнулся Энгер. – А мы их подправим. Ссутулишься, наденешь мятый берет. Волосы у тебя светлые? Выкрасим сажей. А уж небритым тебя в городе пятнадцать лет не видали. Ну? – Он победоносно оглянулся на друзей. – Толково придумано? Поживешь в Нюрнберге пару месяцев, а потом, когда канцлер решит твое дело, вернешься сюда.

Глаза Хейера потемнели.

– Через пару месяцев? – переспросил он. – Если мне удастся выбраться отсюда живым, я вряд ли сумею вернуться в Бамберг. То, что происходит сейчас…

– Все это скоро закончится, уверяю тебя, – вступил в разговор Альфред. – Нельзя падать духом. Фёрнер и его правоведы-стервятники только на это и рассчитывают. Но мы будем твердыми. Мы будем атаковать их со всех сторон и рано или поздно одержим победу. Тебе ведь известно, что на имя его сиятельства подано ходатайство? Половина Сената подписала его, канцлер и вице-канцлер – тоже. Они требуют от Иоганна Георга изменить порядок рассмотрения дел по обвинениям в ведовстве, запретить конфискации, сделать так, чтобы у невиновных не вымогали признаний. Князь-епископ – здравомыслящий человек, он понимает: все эти казни, доносы, вся эта дьявольщина, которую творят его именем, – все это наносит прямой урон его власти, порочит его в глазах кайзера, в глазах Баварии, в глазах Ватикана.

– Канцлер говорил тебе, что в Бамберге строят новую тюрьму?

– Что за тюрьма? Где?

– Неподалеку отсюда, в паре шагов от ворот Святого Георга. Это непростая тюрьма, Альфред. Ее строят специально для содержания и допроса людей, обвиняемых в колдовстве. Строят по прямому приказу его сиятельства. Строят тайно, я лишь случайно узнал о ней, попались на глаза кое-какие счета.

– Герман, послушай…

– В этой тюрьме могут одновременно содержаться две дюжины человек. Как ты думаешь, почему ее строят? Потому, что в скором времени все эти камеры будут заполнены. И заполнены не единожды. Все только начинается, Альфред. И нам придется пройти этот круг до конца. Фёрнер не случайно выбрал меня: он будет охотиться на людей в окружении канцлера. Для него это то же самое, что делать подкоп под осажденную крепость: рыть тоннели, ходы, подбираться все ближе и ближе. В конце концов, он соберет кровоточащую связку наших признаний и положит на стол перед его сиятельством. И тогда Георг Адам Хаан – вместе с семейством, слугами, друзьями и приближенными – пойдет на растопку.

– Фон Дорнхайм никогда не допустит…

– Открой глаза, черт тебя побери! Если бы князь-епископ был таким здравомыслящим, он давно остановил бы Фёрнера. Однако же он этого не делает. Почему? Да потому, что в этом его прямая выгода. Львиная доля состояния осужденных конфискуется в казну. Фон Дорнхайм – руками викария – швыряет в огонь очередную жертву, а в ответ ему щедро сыплются денежки. Раньше, при Ашхаузене[8]8
  Иоганн Готфрид фон Ашхаузен (1575–1622) – князь-епископ Бамберга с 1609 по 1622 г., за время правления которого в Бамберге было сожжено около трехсот ведьм.


[Закрыть]
, жгли всякую шантрапу. Сейчас жгут тех, кто побогаче. Человека – на дым, деньги – в карманы нужных людей. Часть – в казну, тридцать сребреников – Иуде, остальное – докторам из Высокой Комиссии. Вспомни Фердинанда Вальрафа. Еще не успели прибрать уголь, который остался после его казни, а в его дом уже въехал этот ублюдок Фазольт[9]9
  Эрнст Фазольт (годы жизни неизвестны) – один из дознавателей Высокой Комиссии, наряду с Якобом Шварцконцем, Георгом Харзее и другими.


[Закрыть]
. Вспомни Кемпера, судью из Форхайма. Он добился аудиенции у Иоганна Георга, нашего сиятельного князя-епископа. Просил, чтобы дела по обвинениям ведьм рассматривала не Высокая Комиссия, а нормальный, открытый суд и чтобы обвиняемым предоставили право на адвоката. Напомнить тебе, чем все кончилось? Через три дня судья Кемпер был отправлен в отставку. Посмотри, Альфред, посмотри, что происходит вокруг, и ты поймешь, что я прав. Каждый день людей оболванивают, запугивают, пачкают грязью их души. Каждый день им твердят: повсюду враги, колдуны, отравители. Именно они, мол, губят посевы, из-за них растут цены на хлеб, из-за них дохнет скотина, из-за них прокисает пиво и умирают новорожденные дети. Не помню, рассказывал я вам или нет… В Кронахе один крестьянин пожаловался приходскому священнику, назвав свою жену ведьмой – она якобы хотела убить его. Знаете, каким способом? При помощи чар подожгла содержимое его ночного горшка, когда он присел облегчиться. Его жену арестовали и приговорили к смерти. Неужели из-за бреда пьяницы, который наверняка перебрал накануне, должны страдать честные люди? И что делать, если законы государства, в котором мы живем, все сильнее начинают напоминать точно такой же бред?

– Герман, нельзя отказываться от борьбы. Нельзя сдаваться.

– Я, если ты заметил, и не желаю сдаваться. Я просто говорю тебе, что наш враг – это не Фридрих Фёрнер. Фёрнер – всего лишь одна из голов чудовищной многоголовой твари, на чьей стороне законы, вооруженная стража, легион проповедников и богатая бамбергская казна.

– Тошно от таких разговоров, – прервал их Ханс. – Никто не знает, что будет. Надо вытащить Германа, а уже потом думать обо всем остальном. Предлагаю так: еще одну ночь ты проведешь здесь. Завтра подыщу тебе другое убежище, поближе к въездным воротам. А потом…

Он усмехнулся, умолк, сделал загадочное лицо.

– Да говори, не тяни! – взорвался Альфред. – Что потом?

Лицо Ханса Энгера расплылось в довольной улыбке.

– Что? Так я ведь уже говорил. Красный платок на шею – и в драку!

Глава 3

Взгляд викарного епископа выражал крайнее недовольство.

– Зачем вы явились?

За окном были сумерки. Тени крадучись выползали из углов алого кабинета, над столом дрожали обрывки свечных огоньков. Викарий всегда покидал свой кабинет затемно. А иногда, случалось, оставался в нем ночевать.

– Ваши люди упустили Хейера.

Быстрый, настороженный взгляд в ответ.

– Откуда вам известно о его бегстве?

– Об этом знает весь город. Солдаты болтливы, точно кухарки.

– И будут сурово наказаны за свою болтовню. Так зачем вы пришли? Сообщить мне вчерашнюю новость?

– Хейер ускользнул. Я помогу вам найти его.

Злая гримаса, на мгновение проступившая на красивом белом лице. Нервное постукивание пальцев.

– Знаете, любезный, а ведь я недоверчив. Вы состоите на службе у Хаана, не самого, скажем так, близкого моего друга. И вот вы являетесь ко мне и предлагаете выдать – а точнее, предать – одного из своих коллег по епископской канцелярии…

– Я говорю правду, ваше преосвященство.

– И что вы хотите? Деньги? Повышение по службе? Неужели господин канцлер не смог по достоинству оценить ваших талантов?

– Я хочу быть слугой вашего преосвященства.

Черная бровь викария изогнулась вопросительным знаком.

– Ей-богу, чем дальше, тем интереснее… Вот только зачем вы мне? Хейера найдут и без вас.

– До сих пор его не поймали.

– Вы начинаете меня раздражать. Не боитесь, что я прикажу отправить вас под замок?

– Ваше преосвященство всегда действует законным путем. Вы не пошлете в тюрьму невинного человека.

В темных, янтарных глазах на миг блеснула насмешка.

– Уверяю, все будет исключительно по закону. Вас арестуют как предполагаемого сообщника Хейера и подвергнут допросу. Одного моего слова будет достаточно, чтобы судья утвердил арест. Видите, как все просто? Я узнаю и про Хейера, и про то, зачем канцлер решил подослать вас ко мне.

Рука епископа потянулась к стоящему поодаль серебряному колокольчику.

– Дайте мне возможность сказать, ваше преосвященство. И поступайте, как сочтете нужным.

Длинные пальцы замерли, переплелись, мирно легли на крышку стола. Викарный епископ успокоился. Он все для себя решил.

– Говорите. Только быстрее. Мое время дорого стоит.

С башен собора тугими, тяжелыми волнами поплыл звон медных колоколов. Уставшее небо над городом задрожало, запело, над покатыми крышами вспорхнула стая сиренево-черных птиц. Сорвалась, разлетелась в стороны, темными крестами пронеслась над быстрой водой.

Тихо, отчетливо зазвучали слова:

– Я клянусь вам в верности, ваше преосвященство. Клянусь служить вам, быть самым преданным вашим слугой, верным помощником в любом деле. Клянусь являться по первому зову, всегда быть рядом, чтобы выслушать и исполнить любой ваш приказ. Клянусь пожертвовать собственной жизнью, если это потребуется для вашего блага.

Викарий поднялся из-за стола, заложил руки за спину, сделал по кабинету несколько шагов. Солнце последний раз выглянуло из-за городских крыш, печально вздохнуло, а затем рухнуло в бездонный колодец наступающей ночи.

– Слова, пустые слова. Говори: ты хочешь оставить канцелярию и перейти на мою службу?

Викарный епископ всегда был холодно вежлив, но время от времени – резко, без всякого перехода – вдруг начинал говорить людям «ты», срывался на грубость и крик.

– Я останусь на службе канцлера, но служить буду вам.

В ответ ледяное:

– Не понимаю.

– Навряд ли от меня будет толк в делах управления епархией. Гораздо больше пользы я принесу, если останусь на нынешнем своем месте. Вы будете знать, что происходит в окружении канцлера. О чем он думает. Что намеревается сделать. Какие промахи пытается скрыть.

– Он настолько доверяет тебе?

– Не думаю. Он даже членам своей семьи доверяет не до конца. И все же я могу узнать многое. Кто-то похвастался в пьяной беседе, кто-то не прикрыл дверь во время важного разговора, кто-то оставил на столе незапечатанное письмо. Я буду в самом сердце вражеского лагеря, но никто не заподозрит меня. Я стану панцирем, который защитит вашу грудь. Стилетом, который поразит ваших заклятых врагов. Я стану вашим тайным орудием, вашей ручной змеей.

Губы викария презрительно дернулись:

– И сказал Господь змею: за то, что ты сделал, проклят ты пред всеми скотами и пред всеми зверями полевыми; ты будешь ходить на чреве твоем и будешь есть прах во все дни жизни твоей[10]10
  Быт. 3:14.


[Закрыть]
.

– Вы можете ввергнуть меня во прах, а можете и возвысить. Я вверяю свою судьбу в ваши руки. Если вы будете мной довольны, то отблагодарите по справедливости. Если совершу промах – сможете меня покарать.

– Я никого не караю, – сухо произнес Фёрнер. – Карает суд, Божий и человеческий. А я – всего лишь скромный служитель церкви.

Пауза. Укрытый мягким, толстым ковром, пол чуть слышно поскрипывал под задумчивыми шагами викария. Податливый бархат на стенах, ковер на полу – в этом кабинете тонули и исчезали любые звуки. Испуганные голоса, вкрадчивые голоса, преданные голоса, угрозы, заискивание, мольба или чужой плач – все навеки впиталось в мягкие стены алой шкатулки. Осталась только тишина, и вздох осеннего ветра за закрытым окном, и скрип пера по равнодушной белой бумаге.

– Стало быть, станешь шпионить за своим покровителем.

– Мой покровитель – вы, а не господин Хаан. Я слишком долго был слеп. Но теперь я вижу, на чьей стороне правда.

Ответ, быстрый и хлесткий, словно пощечина:

– Качнутся чаши весов, и ты переметнешься обратно?

– Правда пребудет с вами, не с канцлером.

– Чего ты хочешь взамен?

– Вы сами решите, как меня наградить и достоин ли я вашей награды. Хочу попросить только об одном: никто не должен знать, кто я на самом деле. Письмоводители, секретари, доктора из Высокой Комиссии, ваши доверенные лица – никто. Только мы с вами. Я буду другим человеком, и если в разговоре вы вдруг упомянете мое имя, то назовете его не так, как сейчас. Назовете иначе: Генрих Риттер[11]11
  Ritter (нем.) – рыцарь.


[Закрыть]
. Это имя будет зримым символом моей клятвы, символом перемены, случившейся в моей душе. И владеть тайной этого имени будете только вы, ваше преосвященство.

Узкая, вытянутая фигура викария еще несколько раз проплыла по темнеющему кабинету из конца в конец. Потом раздалось негромкое:

– В прежние времена, которые были гораздо благороднее и чище, чем наши, подобную клятву называли оммаж. Рыцарь становился на одно колено перед своим сюзереном – с непокрытой головой, безоружный, – вкладывал в его руки свои ладони и клялся в вечной непререкаемой верности. Ты – не рыцарь. Твоя клятва – клятва предателя, а не воина. Возможно, когда-нибудь я приму ее. Святое Писание учит нас, что даже низкие и презренные души могут сослужить пользу Добру. Ступай, Генрих Риттер. И принеси мне голову Хейера. Может быть, тогда я поверю тебе.

Резная черная дверь бесшумно закрылась. Фридрих Фёрнер опустился в мягкое кресло и положил руку на украшенную серебром Библию. Священная книга придавала ему сил, разрешала сомнения, направляла разум. Она была горой, на которую он всходил, дабы увидеть мир с высоты. Торной дорогой, что вела к блаженству и свету. Каждый раз, когда сердце его было охвачено унынием или гневом, он прикасался к Книге, и чувствовал ток жизни и мудрости, что идет от нее, и губы его шептали: «Научи меня, Господи, пути Твоему, укрепи и наставь на стезю правды…»

Всю свою жизнь он был послушным орудием Господа. Всю жизнь посвятил борьбе против зла. Действовал, убеждал, наставлял. Пытался разжечь крохотную искру веры в тупых оловянных глазах, что глядели на него с церковных скамей. Проповедовал в Риме папским гвардейцам. Написал девятнадцать книг, посвященных искоренению колдовства. Прошел путь от приходского священника до генерального викария Бамберга. Огнем проповеди, страхом смертельной муки, примером бескорыстного и честного служения Господу он уничтожал зло в душах людей, вырывал его с корнем, как вырывают стебель чертополоха. Но зло было всюду. Оно таращилось на него с глумливой ухмылкой, оно поражало мир людей, как черная спорынья поражает спелый пшеничный колос. Зло было всюду – и он, Фридрих Фёрнер, видел тому достаточно доказательств. Он видел колдовские котлы, наполненные болотной тиной, и засушенных насекомых. Видел девушку, у которой от порчи сгнили глаза и зрачки стали дряблыми, как перезревшая мякоть сливы. Видел, как из нарыва на теле заколдованного ведьмой мужчины вылезает жирный белесый червь.

Гадания, грубые ритуалы, нечестивые культы… Вонючие притирания, защитные надписи над косяками входных дверей… Священники, забывшие о своем долге… И за всем этим – язычество, богохульство, поклонение сатане. Со временем он убедился: колдовство есть нечто гораздо более страшное, нежели убийство или государственная измена. Ибо колдовство есть преступление не перед человеком, но перед Господом. Именно поэтому любая мука, которую претерпевает колдун, недостаточна и ничтожна по сравнению с муками, что ожидают его в аду. И пусть земной огонь, каким бы варварским и жестоким он ни казался на первый взгляд, будет живым напоминанием и предостережением, живой картиной Божьего гнева.

Выдвинув ящик стола, викарий вытащил маленькую, обтрепанную книжку, которую месяц назад изъяли при обыске у одной знахарки в Меммельсдорфе. Раскрыв книжку, машинально перевернул несколько желтых страниц.

«…Запомни, что полынь и гроздья рябины защищают от сглаза и чужих чар, а соцветия мальвы подчас могут поставить на ноги даже смертельно больного. Остерегайся пурпурных цветов наперстянки: сок ее смертоносен, но в малом количестве этот сок может стать превосходным лекарством от сердечных недугов. Вербена снимает сильную боль, эндивий возвращает мужскую силу, а сок белены помогает находить клады, спрятанные под землей…»

Мерзость, мерзость…

Увидев, как плотно укоренилось в Бамберге зло, он один обрел решимость бороться с ним и уничтожить его до конца. В этой благородной борьбе у него не было союзников. У каждой ведьмы, которую он отправлял на костер, находились защитники, сообщники, могущественные друзья. Они интриговали против него, они хотели околдовать его, хотели лишить воли и разума. Иные жаждали его смерти. Сколько раз на его жизнь покушались! В конце концов ему пришлось завести слугу, который пробует его пищу. Пришлось носить под сутаной кольчугу. Пришлось окропить стены своего дома святой водой и обклеить их страницами Святого Писания. Адепты зла оказались бессильны против него – бессильны потому, что на его стороне правда. В «Молоте ведьм»[12]12
  «Молот ведьм» (лат. «Malleus Maleficarum») – трактат о колдовстве и способах борьбы с ним, написанный инквизиторами Генрихом Крамером и Якобом Шпренгером и впервые изданный в 1487 г.


[Закрыть]
сказано, что колдуны бессильны причинить вред судье, действующему против них, ибо меч ангелов защищает этого человека от злобы и козней дьявола.

Взяв в руки серебряный колпачок, викарий одну за другой потушил горящие на столе свечи.

Не раз и не два его упрекали в том, что он, Фридрих Фёрнер, забыл о первейшем долге христианина и пастыря – о милосердии. Многие называли его человеком без сердца, фанатиком, для которого чужая жизнь стоит не больше шляпной булавки. Слепцы… Отдавая приказы о казни, наблюдая за страданиями людей в пыточной камере, – разве он сам не страдал? Разве его горло не сдавливала чужая боль? Но милосердие – это не жалость. Оно заключено не в том, чтобы простить разбойника, с ног до головы заляпанного кровью невинно убитых. Или блудницу, превратившую дарованное Господом тело в помойную яму, сточную канаву для чужой похоти. Истинное милосердие – сколько долгих лет потребовалось ему, чтобы понять это! – в том, чтобы принести себя в жертву ради спасения мира. Служить не человеку, а человечеству. Отказаться от всех желаний. Вытравить любовь. Искоренить ненависть. Очиститься. Стать пустым изнутри. Полностью изменить себя – ради того, чтобы сделаться проводником Высшей воли.

Тишина, темнота вокруг. Он провел рукой по усталым, влажным глазам. Пусть слезы текут. Никто не увидит их. Это чистые слезы. Они не ослабляют его, не позорят, но делают совершеннее. Делают его ближе к Богу.

Человек, который явился к нему сегодня… Почему он пришел? Сколько капель лжи размешано в его быстрых словах? «Ручная змея», так он назвал себя… Человек, который выбрал себе подобное прозвище, – опасный человек. Неискренний человек. Одно можно сказать с уверенностью: этот Генрих Риттер боится его. Голос его был твердым, а вот руки дрожали. Едва заметно. Но все же – дрожали.

Что ж… Он давно уже привык к этому. Привык, что люди боятся его, от одного его взгляда теряют дар речи. Привык к чужим обморокам и слезам. Взять хотя бы недавний случай с этим болваном, Освальдом Грабе, стекольным мастером с улицы Трех Волхвов. Несколько преданных сынов церкви, пожелавшие сохранить в тайне свои имена, обвинили мастера в богохульстве. Якобы тот во время Великого поста устроил для своих товарищей по цеху пирушку, где на столе громоздились блюда с телятиной и запеченной свининой, и пухлые связки кровяных колбас, и индюшка с ягодным соусом, и пыльные бутылки с вином. Когда некоторые из гостей упрекнули мастера Грабе в столь вызывающем нарушении церковных правил, тот расхохотался в ответ:

– Взгляните на небо, болваны! Видите, всё в облаках? Разве может Господь Саваоф хоть что-то увидеть через этакую пелену? Пейте, радуйтесь, веселитесь! Кому станет плохо от вашей радости?

Приходской священник, к которому поступила жалоба, усомнился: идет ли речь только о непристойном поведении мастера? Или же в его словах следует усмотреть отрицание Божественной воли, определяющей жизнь на земле? Такие вопросы требовали вмешательства вышестоящих инстанций. И дело попало к викарию.

Когда Освальда Грабе ввели в кабинет, стекольщик был мокрым от пота. Кажется, он уже не вполне понимал, что с ним происходит. Фёрнер задал ему несколько вопросов, но тот лишь тряс головой в ответ, ничего не мог произнести. Страх парализовал его. А затем случилось нечто и вовсе комическое: встретившись с викарием взглядом, стекольщик вдруг захрипел и без чувств повалился на пол. Из его рта мутным пузырчатым слизнем вытекла на ковер струйка слюны.

Этот Грабе легко отделался: запрет на употребление мяса и вина в течение полутора лет, денежный штраф. Вдобавок – никто не требовал от него этого, сам предложил – мастер обязался бесплатно изготовить стекла для нового витража в церкви Святого Якоба. Из кабинета он вышел держась рукой за стену. Больше викарий никогда не видел его. Слышал только, что с тех пор Освальд Грабе перестал смотреть людям в глаза…

Однако в сторону воспоминания. Главное сейчас – сбежавший советник. Если его удастся поймать, это будет что-то большее, нежели просто торжество справедливости. Это будет концом Георга Адама Хаана. Брешью в крепостной стене, которую канцлер уже не успеет заделать. Пробоиной, через которую его корабль за считаные минуты наберет полные трюмы воды, в последний раз качнет парусами – и опустится на темное дно. На камни. В ил. В пустоту.

Георга Хаана давно нужно было остановить. В последнее время он стал слишком влиятельным. Влиятельным и опасным. Везде, где только можно, он расставляет своих людей. Интригует, подчиняет собственной воле, добивается расположения. Его сторонники – в магистратах и замковых гарнизонах. Он проталкивает свои креатуры на должности судей, в Сенат. Вся бамбергская верхушка стоит за него горой. Он собирает вокруг себя группу приверженцев, клиентелу, как это делали в свое время Цезарь и Красс. Бумага, которая легла на стол князя-епископа накануне, это проклятое ходатайство – лишнее подтверждение тому, что в делах епархии канцлер намерен отныне играть первую скрипку.

Однажды Хаан уже сумел помешать ему, расстроить его планы. Это случилось три года назад, после смерти прежнего князя-епископа, Иоганна Готфрида фон Ашхаузена. В тот момент все были убеждены, что именно он, Фридрих Фёрнер, станет новым правителем Бамберга. Почему? Он пользовался огромным авторитетом в епархии. Курфюрст Максимилиан, его могущественный покровитель, по-прежнему ему благоволил. Люди по-прежнему толпами приходили в церковь Святого Мартина, чтобы послушать его вдохновенную, яркую проповедь. Многие смотрели на него с надеждой, открыто называя тем человеком, который достоин принять епископский перстень и княжеский меч.

Все было предопределено. Но тут в дело вмешался Георг Хаан, который в ту пору занимал пост бамбергского вице-канцлера. В первую очередь Хаан обеспечил себе поддержку Максимилиана Баварского: заставил курфюрста поверить, что такой человек, как Фридрих Фёрнер, не может возглавлять одно из богатейших в Империи епископств в годы войны. В такое время, говорил Хаан, во главе Бамберга должен стоять умный и хитрый политик, а не священник; пусть Фёрнер остается на своем месте – епархии нужен другой глава.

Воздействием на курфюрста Хаан не ограничился. Он подкупил – впоследствии Фёрнер узнал об этом – нескольких членов капитула[13]13
  Капитул – коллегиальный орган управления церковной епархией, обладавший, помимо прочего, правом избрания епископов и архиепископов.


[Закрыть]
. Собирал отовсюду сведения, торговался, уговаривал, угрожал. И, в конце концов, добился-таки своего: большинство голосов было отдано за соборного декана, этого злобного, жирного борова, Иоганна Георга фон Дорнхайма.

Для него, Фридриха Фёрнера, это стало ударом. Не потому, что он жаждал власти. Ни алая кардинальская шапка, ни митра архиепископа никогда не манили его. Истинной целью всей его жизни было служение Христу, служение церкви, служение людям. Огонь веры ярко пылал в его сердце; желание вразумлять, помогать, исцелять заблудшие души вели его за собой, и ступени длинной церковной лестницы незаметно скользили у него под ногами. Магистр философии, доктор богословия, каноник церкви Святого Мартина – и, наконец, бамбергский генеральный викарий. Правая рука князя-епископа. Второй человек в епархии. Один из наиболее авторитетных и ярких имперских богословов. Чем выше он поднимался, тем громче звучал его голос, тем больше людей прислушивались к нему. Он знал, что его призвание – быть пастырем, пастырем не по званию, а по духу. Изгонять, выкорчевывать зло. Удерживать людей от ошибок.

Подставив ему подножку, Георг Хаан не просто лишил его власти. Он лишил Бамберг возможности очищения. И сейчас, когда он подговаривает сенаторов, бургомистров, гильдейских старшин выступить против закона о борьбе с колдовством, он вновь толкает Бамберг во тьму.

Но видит Бог: ему не удастся этого сделать.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю