Текст книги "Багровый молот"

Автор книги: Алекс Брандт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Глава 9

Строящийся форт в двадцати милях к северо-востоку от Бамберга. Камень, доски, дубовые балки, горы сырой, вывороченной земли. Заштрихованные участки на карте: здесь возводят пушечный бастион; здесь – въездные ворота; здесь – оружейня, отхожее место, коновязь. Как только строительство завершится, форт примет гарнизон в полсотни латников и стрелков.

Канцлер шагал по узенькой мокрой тропинке, огибающей восточный участок стены. Шел, придерживая рукой полу плаща, морщась от боли в ноге. Что за неделька, черт бы ее побрал… Едва он возвратился из Швайнфурта, Альфред сообщил ему печальные новости. Хейер мертв – застрелен при попытке побега. Советник Кнабль, один из наиболее его, канцлера, ценных союзников, отправлен в отставку. Ходатайство об изменении законов о колдовстве, поданное на имя его сиятельства, передано на рассмотрение комиссии правоведов – передано, рассмотрено, отклонено.

И – будто мало всех этих бед – третьего дня он неудачно споткнулся, подвернул ногу и теперь вынужден был ходить, опираясь на черную трость…

Но поездку нельзя было отменять. Все укрепления на расстоянии полусотни миль от столицы должны быть проверены до наступления холодов: достаточно ли оружия и лошадей; поддерживают ли офицеры надлежащий порядок в своих гарнизонах и не воруют ли интенданты больше, чем им положено воровать. Нужно дать всей этой чиновной братии хорошую встряску. Пусть знают, что столица приглядывает за ними.

Вот только день сегодня неважный. Мелкий дождь сыплет в лицо, сапоги до колен заляпаны грязью. Шляпа промокла, вода капает с ее полей вниз; камзол синего бархата тоже насквозь пропитался влагой. Быстрей все закончить, а потом – обед у теплого очага. Отдохнуть, просушить одежду, и вечером – назад, в Бамберг. К Катарине. К детям. Домой.

За канцлером, толкаясь на глинистой узкой тропинке, следовало несколько десятков человек. Трое телохранителей, которые сопровождают его повсюду. Альфред Юниус, личный секретарь. Советник канцелярии Кессман, главный смотритель дорог и мостов. Советник канцелярии Мюллершталь. Еще несколько чиновников, прибывших из Бамберга. Следом за ними – те, кого они приехали проверять. Рихард фон Вайзенберг, начальник строительства, с ввалившимися щеками и острой всклокоченной бородой. Фердинанд Штарк, начальник охраны. Вернер Примм, интендант, пухлый, осторожный, предупредительный, похожий на вставшую на задние ножки свинью. Следом – унтер-офицеры, старосты деревень и приходские священники, явившиеся поглазеть на прибывшее из Бамберга большое начальство.

Они боятся, и страх проступает на их лицах, как плесень. Они знают: Георгу Адаму Хаану тяжело угодить. Все хорошо помнят, как в прошлом году по приказу канцлера был взят под стражу начальник гарнизона в Лихтенфельсе, обвиненный в том, что вымогал деньги у местных крестьян; как после допроса, учиненного Хааном, умер от сердечного приступа проворовавшийся чиновник цайльской таможни.

Вернер Примм догнал канцлера и принялся что-то бубнить о том, что бамбергское казначейство задерживает деньги на оплату рабочим. Канцлер хмуро кивал, не слыша его. Его мысли были заняты другим. Ходатайство. Бумага весом в пушечное ядро. Сколько сил потребовалось, чтобы его единомышленники решились поставить свои подписи под этой бумагой, в открытую высказать свое недовольство политикой князя-епископа. Морхаубт, Нойдекер и Флок сами предложили свое участие. Рихтер – сомневался, без конца задавал вопросы. Иоганн Юниус – дядя Альфреда – ответил отказом, примирительно покачав головой. В конечном счете на листе появились двадцать четыре фамилии. Судьи, сенаторы, бургомистры. За каждым из них – влияние, деньги, сила. И – власть.

Фон Дорнхайм не мог отмахнуться от этой бумаги, не мог позволить себе наплевать на мнение тех, кто поддерживает его престол. Не мог! Но факт остается фактом: именно это епископ и сделал. Ходатайство отправилось в выгребную яму – торжественно, цинично, с соблюдением внешних формальностей. Комиссия правоведов, трехчасовые дебаты и – разгромное заключение в несколько густо исписанных черным страниц. Лживые, циничные игры… Фон Дорнхайм хорошо в них поднаторел.

Но ничего. Георг Адам Хаан не сдастся. Он не сельский священник, не писарь и не кухарка. Его нельзя арестовать по подложному обвинению. Слишком велик будет грохот. В его руках – вся внешняя политика княжества. Он один до конца понимает и знает сложную, запутанную машину, которую представляет собой администрация Бамберга. Уничтожать противников – это одно, на это сгодится и Фёрнер. Вести же громоздкий, плохо управляемый корабль мимо рифов и скал – совсем другое.

Он пойдет до конца. Открытое выступление провалилось? Что ж, придется действовать по-другому. Придать максимальную огласку происходящему. Пусть о бамбергских процессах говорят во Франкфурте, Мюнхене, Дрездене. Пусть запах дыма витает в коридорах и залах Хофбурга[51]51
  Хофбург – зимняя резиденция австрийских Габсбургов, основное местопребывание императорского двора в Вене.


[Закрыть]. Пусть кайзерские вельможи читают об этом в памфлетах, докладных записках, газетных листках. Пусть люди, стоящие у руля имперской политики – все, у кого мозги еще не свернулись от ведовской истерии, – убедят кайзера вмешаться, раз и навсегда прекратить это варварство.

Шаг первый. При первой же возможности выехать в Мюнхен, добиться аудиенции у курфюрста Максимилиана. Убедить его в том, что процессы нужно остановить. Во что бы то ни стало. В противном случае пострадают не только люди. Пострадают интересы Католической Лиги, созданию и укреплению которой курфюрст посвятил всю свою жизнь.

Шаг второй. Переслать в Магдебург списки казненных, протоколы – словом, все, что удалось собрать за последние несколько лет. В Магдебурге есть надежный человек, который поможет устроить все. Готлиб фон Майер, член городского совета. Он передаст эти материалы в печатные мастерские: там их надлежащим образом обработают и, снабдив соответствующим комментарием, выпустят в свет в виде небольших брошюр. Несколько сотен – а может, и тысяч – копий разойдутся по всем уголкам Империи. Работа будет сделана и оплачена. Но имя заказчика останется в тайне.

Шаг третий. Передать копии материалов в Вену. Но как? Переслать бумаги официальным путем нельзя – князь-епископ непременно узнает об этом. Можно, конечно, попробовать «наудачу»: отправить все с надежным человеком, вручить кому-то из приближенных к кайзеру вельмож. Именно так он поступил полгода назад, когда Ханс Энгер по его поручению отправился в Ватикан. Но у Ханса ничего не вышло. Никто из кардиналов не встретился с ним. В конечном счете пакет с документами остался у какого-то мелкого клерка – как же его имя? Марони? Маццарино? Марцелло? – и, скорее всего, сгинул в одном из бездонных и пыльных секретарских столов.

Нужен посредник. Надежный посредник. Тот, кто имеет возможность встретиться с кем-то из влиятельных венских вельмож. С кем-то из членов тайного совета или даже с министром фон Эггенбергом[52]52
  Ханс Ульрих фон Эггенберг (1568–1634) – имперский князь, дипломат, фактический глава имперского правительства в годы Тридцатилетней войны.


[Закрыть]…

Процессия подошла к наполовину выросшему из земли бастиону. Канцлер остановился. Постоял, разглядывая неровную каменную кладку, а затем повернулся к сопровождающим.

– Господин Вайзенберг, – сказал он устало, опершись двумя руками о трость. – По утвержденному плану, строительство бастиона должно быть завершено не позднее дня Святого Франциска. Срок этот истекает через две недели. Однако ваши люди не сделали и половины того, что требовалось.

– Сроки были перенесены в связи с распоряжением господина викария.

Хаан почувствовал, как кровь приливает к его лицу.

– Вот как? И что же это за распоряжение, позвольте узнать?

– В первую очередь на территории форта должна быть возведена часовня и пересыльная тюрьма на дюжину камер. По этой причине часть работников, которые прежде были заняты строительством бастиона…

– Распоряжение письменное?

– Разумеется. – Фразы Вайзенберга были какими-то обкусанными, половинчатыми; должно быть, у него не хватало зубов.

– Скажите мне, господин Вайзенберг, вы приняли сан?

– Ваше высокопревосходительство, я никогда не…

– Тогда какого черта вы подчиняетесь приказам викария Фёрнера?!

Начальник строительства замешкался, в его горле что-то сдавленно булькнуло. Глядя в сторону, он произнес:

– Об этом я дам отчет командующему фон Менгерсдорфу. Не вам.

– Вот как?

– Я не подчиняюсь вам, господин Хаан, – повторил Вайзенберг; на его щеках перекатывались упрямые желваки. – И связи у меня тоже имеются. Не думайте, что вы сможете поступить со мной так, как с этим болваном из Лихтенфельса.

Хаан посмотрел на него в упор – давяще, не мигая. Ответом ему был взгляд спокойных, непроницаемых глаз, серых и гладких, как обкатанные бегущей речной водой камешки. Взгляд уверенного в себе наглеца.

«Не стоило тебе этого делать, – подумал Хаан. – Слишком мал, чтобы влезать в наши игры».

– Карл, Генрих, Готлиб! – резко приказал он телохранителям. – Возьмите этого человека под стражу.

– Но… – поперхнулся тот, отступая назад.

– Вам, господин Юниус, – продолжал Хаан, переводя взгляд на Альфреда, – я поручаю немедленно опечатать бумаги арестованного и взять их с собой. Разумеется, если найдете распоряжение господина викария, вы тоже возьмете его с собой, в Бамберг.

Дурной знак. Очень, очень дурной… Еще год назад Вайзенберг не осмелился бы перечить ему. И никто другой не осмелился бы. Все знают, что в Бамберге есть лишь два центра силы: викарий и канцлер. Они – великаны, атланты, на чьих плечах покоится трон князя-епископа. Все прочие сановники – и Нейтард фон Менгерсдорф, командующий княжеской армией, и члены капитула, и гофмаршал, и обер-камергер Брюль – не имеют и десятой доли того веса, которым обладают Фёрнер и Хаан. И если фон Вайзенберг осмелился бросить ему вызов – в присутствии посторонних, в открытую, – значит, он уверен, что звезда канцлера закатилась.

Так пусть же судьба Вайзенберга послужит уроком для тех, кто разделяет эту уверенность.

– Господин Штарк, господин Примм. Руководство строительством я временно возлагаю на вас. На вас обоих. Через неделю вам надлежит прибыть в Бамберг к советнику канцелярии Мюллершталю и получить от него дальнейшие распоряжения.

Никто не вмешался. Все стояли потупив глаза, когда Вайзенберга уводили прочь. Штарк кивал головой. Примм перебирал своими свиными ножками.

Хаан не смог сдержать улыбки. Вайзенберг – идиот. Прежде чем лезть напролом, ему следовало внимательно прочитать приказ о начале строительства. В нижней части приказа, поперек, от левого края к правому, легла размашистая подпись: «Фон Дорнхайм». Сроки и порядок строительства были утверждены лично его сиятельством. И никто – ни Нейтард фон Менгерсдорф, ни Фридрих Фёрнер, ни канцлер, ни вице-канцлер – не вправе были изменять волю князя-епископа.

Теперь можно не торопиться. Его враги будут действовать сами. В ближайшее время викарий узнает об аресте фон Вайзенберга и, разумеется, придет в бешенство. Потребует аудиенцию у князя-епископа и сообщит ему о наглом самоуправстве канцлера, который прилюдно арестовал одного из самых преданных княжеских офицеров. И конечно, перед тем, как отправиться на аудиенцию, Фёрнер потолкует с фон Менгерсдорфом, перетянет его на свою сторону.

И вот тогда, когда Фёрнер выложит все свои карты, когда будет полностью уверен в своей победе, он, Хаан, нанесет ответный удар. Он явится к князю-епископу – специально выбрав время, когда Иоганн Георг будет не в духе – и доложит, что начальник строительства нарушил приказ. «Приказ, подписанный вами, ваше сиятельство». И прежде, чем сверкающие молнии верховного гнева обрушатся на голову несчастного Вайзенберга, Хаан сообщит, что тот действовал не по своей инициативе, а по приказу господина викария.

Что в результате? Фёрнер и Менгерсдорф окажутся в дураках. А он, Хаан, наглядно покажет чиновникам княжества, что его еще рано списывать со счетов. Наивно думать, что князь-епископ отправит Фёрнера в отставку. Но позиции викария на время ослабнут, и этой передышкой нужно будет воспользоваться.

Мысли канцлера снова вернулись к бумагам, которые следует передать в Вену. Кто повезет бумаги – Ханс Энгер? Хоть римская поездка окончилась неудачей, ни князь-епископ, ни викарий не узнали о ней. Значит, Энгеру можно доверять. И все же… Энгер не проболтался. Но и порученного не выполнил.

Задание нужно поручить кому-то другому. Кому?

Хаан обвел взглядом тех, кто стоял перед ним.

Альфред Юниус, юноша с напряженным, бледным лицом. Быстро говорит, быстро думает, быстро находит решения. Разве что опыта пока не хватает… В шестнадцать лет Альфред осиротел. Его родители умерли – сначала мать, потом, через две недели, отец. Дядя Альфреда, Иоганн Юниус, не принимал никакого участия в судьбе племянника. Вместо него это сделал он, Хаан. Дал Альфреду беспроцентную ссуду, отправил его на учебу в Болонью, а когда тот через три года вернулся – взял в свою канцелярию. Альфред не обманул его надежд: быстро всему обучался, не делал ошибок, не пытался действовать самостоятельно. И к тому же испытывал стойкую неприязнь ко всему, что связано с именем Фридриха Фёрнера.

Карл Мюллершталь. Отец троих детей, улыбчивый, добродушный толстяк – черные живые глаза, обвисшие складки щек, среди которых теряется маленький подбородок. Прекрасная память, способен работать до изнеможения. С помощью документов, которые подготовил Мюллершталь, Хаан смог вышвырнуть со службы нескольких крупных чиновников, заменив их преданными себе людьми.

Йозеф Кессман. Распоряжается деньгами, которые казна выделяет на строительство дорог и мостов. Благодаря его рачительности, в минувшем году Бамберг сумел сэкономить пятьдесят тысяч гульденов. Канцлер подумывал над тем, чтобы выдвинуть Кессмана на пост княжеского казначея.

Каждый из этих троих умен, в меру амбициозен, умеет держать язык за зубами. Каждый своей карьерой обязан ему, Георгу Хаану. И если он решит отправить в Вену бумаги, то поручит это дело одному из троих.

Не будет ли это предательством по отношению к князю-епископу? Нет. Иоганн Георг поступает несправедливо, поступает во вред Бамбергу и во вред собственной власти. Он не хочет слушать предупреждений Хаана. В таком случае Хаан будет действовать тайно, так, как считает нужным. И если окрик из Вены удержит князя-епископа от новых ошибок, это пойдет всем только на благо.

Канцлер подошел к краю тропинки, с удовлетворением глядя, как ведут вниз по склону холма взятого под арест начальника строительства.

Итак, затея с ходатайством провалилась, но это не повод опускать руки. Сейчас он должен заняться восстановлением собственных позиций.

Во-первых: довести до конца игру с Вайзенбергом.

Во-вторых: встретиться и поговорить с каждым, кто подписал ходатайство. Люди должны знать, что он по-прежнему уверен в себе, что он будет продолжать начатую борьбу.

В-третьих: поговорить с сенатором Шлеймом. Вызвать его на откровенность, узнать, от кого он получал инструкции – от Фёрнера или Иоганна Георга.

И последнее. Три дня назад ему принесли письмо от соборного каноника, Франца фон Хацфельда. В письме каноник просил о встрече, намекал, что есть нечто, о чем он хотел бы переговорить с глазу на глаз. Что это? Ловушка, хитрая западня? Франц фон Хацфельд – непростой человек. Хаан всегда относился к нему с подозрением. С другой стороны – каноник не принадлежит к сторонникам Фёрнера.

Пожалуй, надо будет все-таки встретиться с ним. Выбрать место, где их не могли бы подслушать. Но в разговоре вести себя предельно осторожно. Не дать фон Хацфельду подцепить себя на крючок.

Глава 10

– En guarde![53]53
  En guarde (фр.) – к бою; в фехтовании сигнал о начале поединка.


[Закрыть] – рявкнул Фогель, с лязгом вынимая шпагу из ножен. – Быстрее, быстрее! Согнул колени, левую руку назад, клинок вверх. И ногу, ногу отставь!

– Какого черта? – пробормотал Энгер. – К чему эти выкрутасы?

– Запомни, дружок: соблюдаешь правила – выглядишь как опытный и достойный противник. Не соблюдаешь – как кривобокая деревенщина. Начали!

Первые несколько выпадов Ханс ухитрился отбить. Далее последовал удар, нацеленный в шею. Ханс собирался его блокировать, но в самый последний момент острие шпаги вдруг начертило в воздухе резкую петлю и впилось в его тело левее, чуть выше груди.

– Итальянцы называют это «финта», притворство, – с усмешкой прокомментировал Фогель, отступая на полшага назад. – Я обманул тебя, изменил направление атаки. Ты должен научиться видеть, что делает твой противник. Не забывай: фехтование – искусство наносить удары и при этом не получать их самому. В конце концов, ты же мужчина, а не тряпичная кукла!

Карл Фогель был капралом в третьей гарнизонной роте, и Ханс брал у него уроки уже несколько недель. Кое-чему успел научиться: если вначале капрал доставал его шпагой с первого выпада, то теперь ему приходилось прибегать к некоторым хитростям вроде сегодняшней «финты». Занятия проходили в субботу: в этот день Фогель не был занят на гарнизонной службе. Цена за урок – четверть гульдена серебром и бутыль молодого вина, не говоря уже о нескольких унциях крови, которые Энгер ронял на землю после уколов шпагой.

Фогель посмеивался:

– Ты ко мне прямо как к цирюльнику ходишь, стальные пиявки ставить.

Но Ханс Энгер твердо решил: выучиться фехтовать. В конце концов, чем он хуже Альфреда или Вильгельма? В уличных потасовках шпага бывает подчас куда ценнее ножа. Да и выглядит гораздо солидней. Ношение оружия в Бамберге запрещено указом его сиятельства, но на служащих епископской канцелярии это правило, по счастью, не распространяется.

– Запомни, Ханс, – с важным видом говорил капрал. – В поединке на шпагах есть три дистанции. Дальняя – когда клинки не соприкасаются, а для атаки достаточно сделать два-три шага вперед. Средняя – когда клинки соприкасаются остриями. Ближняя – когда клинки соприкасаются при полусогнутых руках. Не обижайся, приятель, но твои руки малость коротковаты. Поэтому – во время схватки будь ближе к противнику, не дай ему держаться на удалении. Иначе он будет тыкать тебя, словно копченый окорок, а тебе только и останется, что зубами скрипеть.

Клинок со свистом рассек воздух.

– En guarde!

Светило солнце, белые перистые облака плыли по небу, словно тяжело нагруженные галеоны великого Флота Индий[54]54
  Флот Индий – испанская флотилия, занимавшаяся переправкой в Европу серебра и колониальных товаров из испанских владений в Америке.


[Закрыть]. Праздничная процессия вытянулась во всю длину улицы. Первым шел подмастерье со знаменем гильдии пивоваров, за ним – двое мальчиков-трубачей в коротких плащах. Следом, на некотором отдалении, важно шествовал первый гильдейский старшина, господин Якоб Дреппер: важный и толстый, с посохом, украшенным разноцветными лентами. Желто-зеленый кушак плотно перехватывал его тугой, выпирающий между полами кафтана живот.

Альфред глядел на процессию, привалившись плечом к стене. Через полчаса, когда шествие завершится, на площадь Зеленого рынка выкатят три огромные бочки, и Франц фон Хацфельд, соборный каноник, благословит каждую из них и прочтет благодарственную молитву святому Арнульфу, небесному покровителю пивоваров. Цеховые мастера под одобрительные крики толпы вобьют в каждую из бочек кран и будут угощать пивом всех желающих до тех пор, пока последняя капля ячменного золота не иссякнет. Затем будут танцы, состязания силачей и стрелков, и дети будут сбивать с шеста чучело крючконосой ведьмы в заплатанной мантии. Монеты будут звенеть, деревянные башмаки станут выбивать дробь на булыжниках мостовой, смех, пьяные песни, крик и грубая брань не стихнут до наступления темноты.

Альфред не больно-то любил все эти развлечения, считая их забавой простолюдинов. Но на площади он может встретить Урсулу. Или же начнется вдруг потасовка, и тогда он сумеет пощекотать острием шпаги бока какого-нибудь подвыпившего мужлана, поучить дурня хорошим манерам.

Процессия двигалась дальше. За гильдейскими мастерами – каждый из них был в желтом кушаке и круглой зеленой шапке с гусиными перьями – следовали их жены в праздничных платьях, за ними – солдаты городской стражи с алебардами на плечах, следом – уличные мальчишки, фокусники, попрошайки, несколько десятков зевак…

В этот момент кто-то хлопнул Альфреда по плечу:

– Везде ищу тебя, а ты здесь!

– Что тебе нужно, Ханс? Пришел поглазеть на праздник?

– К черту праздник. Юлиану Брейтен выпустили из тюрьмы.

– Рад за нее, – равнодушно ответил Альфред, – хотя и не знаю, кто это такая.

– Ты что, не проснулся еще? Это служанка Германа!

Лицо Альфреда стало сосредоточенным.

– Откуда ты знаешь?

– Встретил на улице четверть часа назад.

– Надо поговорить с ней.

– А я о чем! Она живет на том берегу, на Кармелитенштрассе. Если повезет, застанем ее у себя.

Арка ратушного моста изгибалась дугой, река радостно фыркала, разбиваясь о серые камни, лопасти мельничных колес мерно кивали, черпая из воды расплавленный солнечный свет.

– Уже несколько дней прошло, – говорил Ханс, размахивая рукой на ходу, – а у меня до сих пор в голове не укладывается. Герман не должен был умереть.

– Кто еще знал про то, что он будет проезжать через эти ворота?

– Никто. Только мы трое.

– Ты уверен?

– За дурака держишь?! – вспылил Ханс. – Может быть, ты забыл, но это я сделал основную работу. Нашел Герману убежище, достал для него старую одежду и лошадь. А ты теперь хочешь выставить меня полным болваном!

– Не кипятись. Я просто пытаюсь понять. Смерть Германа не случайна, люди Фёрнера ждали, когда он появится. Кстати, откуда лошадь?

– Купил у Альвена, живодера с Зандштрассе.

– Он знает тебя?

– Нет. Я пришел к нему вечером, когда стемнело, и для верности надвинул на глаза шляпу. К тому же в последнее время Альвен сделался подслеповат. Сунь ему вместо курицы кладбищенскую ворону – не заметит.

Они поднимались вверх по склону Соборного холма. Мощеная улица стелилась у них под ногами, поворачивала, загибалась змеиным хвостом. Издалека были слышны звуки праздничных труб, бой барабанов и рев собравшейся на площадь толпы. Праздник в самом разгаре.

– Может быть, кто-то видел вас вместе – Германа и тебя? – спросил Альфред, поправляя шпагу.

– Исключено, – упрямо качнул головой Ханс. – К воротам мы шли поврозь.

– Германа могли видеть, когда он заходил той ночью в мой дом.

– Я уже думал об этом. Если б викарий знал, что Герман находится у тебя, то не стал бы ждать, а просто отправил бы на твою квартиру пару десятков солдат. Куда уж проще!

Они повернули за угол и нос к носу столкнулись с двумя нарядно одетыми девушками. Первая из них была в платье темно-зеленой тафты с кружевным воротом, полукруглым, как лист озерной кувшинки. Вторая – в платье синего цвета, с серебряной розой, вышитой на правом плече.

– Добрый день, фройляйн Вероника, фройляйн Урсула, – поклонился Альфред, снимая шляпу перед дочерьми канцлера. Ханс последовал его примеру, стаскивая с головы мятый берет.

– А, господин Юниус… – скучающим голосом произнесла Урсула Хаан. – Разве вам не полагается быть в это время на службе?

– Сегодня праздник, фройляйн, – с улыбкой ответил Альфред. – По великодушному распоряжению вашего отца, служащим епископской канцелярии в этот день полагается выходной.

– Вот как? Прежде я думала, что столь целеустремленный человек, как вы, не станет тратить время на пустые прогулки. Впрочем, может быть, я ошибаюсь и вы отправились по какому-то важному делу? У вас и у вашего спутника при себе шпаги, да и лица у вас обоих довольно серьезные.

– Видите ли, фройляйн, мы действительно…

– С моим братом однажды случилась забавная история, – не слушая его, продолжала Урсула. – Адаму тогда только исполнилось девять лет, и наш отец, желая развить его умственные способности, подарил ему книжку со сказками. Вы, разумеется, знаете, что это такое: истории о драконах, принцессах и храбрых рыцарях, которые убивают первых и женятся на вторых. Видимо, все эти истории очень повлияли на Адама. Однажды ночью он надел на голову маленький котелок, в котором наша кухарка обычно варит глинтвейн, взял в руки черенок от метлы – не знаю, что в его понимании означал этот черенок: Ронговеннан или же Дюрандаль[55]55
  Ронговеннан – легендарное копье короля Артура; Дюрандаль – меч графа Роланда.


[Закрыть], – и вылез через окно на улицу. По счастью, ничего плохого с ним не случилось. Его остановила ночная стража, а фельдфебель оказался хорошим знакомым отца. Вам, наверное, непонятно, к чему я все это рассказываю? Дело в том, что у моего брата – в тот момент, когда он в своем нелепом костюме перелезал через подоконник – было точно такое же серьезное и значительное лицо, как у вас. Мужчины с возрастом не меняются. Только вместо палок берут в руки настоящее оружие.

В голосе Альфреда зазвучала обида:

– Мы действительно идем по делу, фройляйн. Но мне не хотелось бы…

– Впрочем, – по-прежнему не обращая внимания на его слова, продолжала девушка, – оружие, особенно когда кто-то выставляет его напоказ, всегда казалось мне глупой игрушкой. Все эти шпаги, пистолеты, кинжалы… При помощи них молодые люди желают восполнить недостаток мужественности, но вместо этого, как правило, демонстрируют лишь недостаток ума.

– Урсула, не надо, прошу тебя, – тихо сказала Вероника. – Господин Юниус – достойный человек.

Тонкие брови Урсулы Хаан немного приподнялись:

– Не поймите меня превратно, господин Юниус, я не испытываю к вам неприязни. К тому же отец всегда хорошо отзывался о вас.

– Благодарю, – сдержанно ответил Альфред.

– Благодарить не за что: я лишь передала вам слова отца. Собственного мнения о вас я еще не составила. Кстати, раз уж разговор зашел об оружии: говорят, вы неплохо умеете фехтовать. Кто вас учил?

– Фехтование – обязательная дисциплина для всех студентов в Болонье. В других европейских университетах, насколько мне известно, тоже.

– Говорят, его сиятельство обучался в Болонском университете…

– Возможно. Но я его там не встречал.

– Смотрите! – воскликнула вдруг Вероника, восторженно глядя вверх. Над полукруглой крышей епископской голубятни взмыли в небо несколько десятков жемчужно-белых птиц: сделали круг, взбили мягкими крыльями теплый полуденный воздух и скрылись за кромкой желтеющего холма.

– Что ж, господин Юниус, – сказала Урсула, взяв сестру за руку, – нам нужно идти. Желаю удачи в том серьезном деле, которому вы решили посвятить нынешний день. И скажите вашему спутнику, имя которого я запамятовала, чтобы он переменил костюм: у него такой вид, будто он всю ночь спал не раздеваясь.

– Язык у нее острый: того и гляди, порежешься, – усмехнулся Энгер, когда они прошли по улице дальше. – Но могу тебя обрадовать: ты ей небезразличен.

– Вздор. Она изваляла меня в грязи.

– Друг мой, ты куда лучше разбираешься в латыни, чем в женщинах. Она говорила с тобой целых пять минут – а это хороший знак, очень хороший!

Альфред покачал головой:

– Лучше бы этого разговора вообще не было. Почему она надо мною смеется? Неужели я был непочтителен с ней?

– Насмешка лучше, чем полное равнодушие. Она разглядывает тебя, пытается разозлить и смутить – значит, хочет понять, каков ты на самом деле. Пойми, Альф: умная женщина будет долго взвешивать мужчину на весах, прежде чем откроет ему свое сердце. И потом, дочь канцлера можно полюбить уже только за то, что она дочь канцлера. Женишься на ней – будешь богат и получишь тепленькое местечко.

– Тоже решил надо мной посмеяться?

– Отнюдь нет. – Энгер хлопнул товарища по плечу. – Если любишь ее – значит, это судьба. Кстати, что ты скажешь о ее сестре?

– Вейнтлетт? Разве здесь есть о чем говорить?

– В ней есть что-то особенное, не находишь?

– Скажи лучше, что-то невзрачное. Мышиные волосы и бледная кожа. Она напоминает монашку.

– Ну, насчет волос я с тобой не соглашусь – волосы у нее темные и, на мой вкус, довольно красивые. Все дело в том, что Вероника скромна и предпочитает держаться в тени. Однако же из таких, как она, выходят самые хорошие жены: любящие, верные и заботливые.

– Глупости.

– Она ничуть не уступает Урсуле, – настаивал Энгер, – просто ее красота немного другого рода. Ты настолько ослеплен блеском старшей сестры, что не хочешь замечать красоту и обаяние младшей. Мой дядя, отцов брат, нанялся матросом на торговое судно в Гамбурге и проплыл через половину мира. Так вот он говорил: самые неприметные раковины прячут самый хороший жемчуг… – Тут Ханс хитро улыбнулся, подхватил друга за локоть. – Черт возьми, Альф, а как было бы здорово, если бы мы оба женились на дочерях Хаана? Ты – на Урсуле, я – на Веронике. Зять канцлера – звучит будто графский титул!

– Мы пришли, – сказал Альфред.

Потребовалось немало времени, чтобы Юлиана Брейтен согласилась им все рассказать. Женщина была слишком напугана – тряслась, как будто ее бил озноб, прижимала к груди левую руку, обмотанную тряпкой.

– Если вы действительно друзья Германа… – тихо пробормотала она.

– Ты должна нам верить, – сказал ей Альфред. – Мы не причиним тебе зла и ничего не расскажем викарию. Но нам нужно знать, почему тебя отпустили.

Лицо женщины потемнело.

– Это сделал тот человек… Это он заставил меня…

– Что за человек? – быстро спросил Альфред.

– Он назвал себя Генрих Риттер, – ответила женщина. – Он пришел в мою камеру и сказал, что меня отпустят, если я…

…Человек, который пришел к Юлиане Брейтен, не кричал на нее, не угрожал и не звал палачей. Он объяснил ей, что Герман Хейер, ее прежний хозяин, погиб и что ее слова уже не причинят ему зла. Но если она согласится рассказать дознавателям правду, то ее отпустят.

– Не думай, что я хочу обмануть тебя, – сказал он. – Я знаю, что ты невиновна. Ты исповедаешься священнику, а затем расскажешь все господам дознавателям. Скажешь им, что ты честная женщина. Что твой хозяин всегда был добр к тебе, и поначалу ты не хотела его выдавать. К тому же ты боялась, что твой хозяин может наложить на тебя проклятье. Но сейчас тебя мучает совесть, и ты хочешь очиститься перед Господом.

– В чем я должна признаться? – дрожащим голосом спросила Юлиана.

– Что твой хозяин часто покидал дом после наступления темноты. Что ты находила в его комнате пучки засушенных трав, и черные свечи, и чашки с перемолотыми костями. Скажешь, что однажды видела, как твой хозяин вылетает из окна на печном ухвате.

Услышав в ответ еле слышное «я не смогу», Генрих Риттер приподнял ее подбородок.

– Ты много страдала, Юлиана, – сказал он, и его голос звучал почти ласково. – Я вижу, у тебя сломаны пальцы. Поверь, я знаю, что происходит во время допросов. Если ты откажешься, тебя все равно заставят признаться. Но перед этим снова заставят страдать.

– Господин Хейер был добрым и честным, – всхлипнула женщина. – Как я могу оболгать его?

– Он мертв. А ты еще можешь жить.

– Я буду гореть в аду…

По голосу Риттера она поняла, что тот теряет терпение.

– В аду? – переспросил он. – Неужели тебе непонятно, что ты уже попала туда? И единственный способ выбраться – произнести несколько слов, которые от тебя требуют…