Текст книги "Выбор (СИ)"
Автор книги: Алекс Бранд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 73 страниц) [доступный отрывок для чтения: 26 страниц]
– Милый, а кольцо? Его увидят...
– Конечно. Снять?
– Если так надо...
– Нет. Пусть видят.
Голос Гилберта.
– Да, чай был замечательный, и беседа тоже.
– О чем вы говорили, Клайд? – Констанция неспешно повернула ко мне голову, вежливо улыбнувшись.
Это движение могло бы даже показаться обидным, снисходительным, порождением чувства превосходства. Вот только глаза... Смотрят прямо в душу, совсем как Роберта, Гил не преувеличил.
– О том, что говорить за чашкой чая – это почти утраченное ныне искусство, к сожалению.
Дядя протестующе подался вперед.
– Не согласен, Клайд, пока не утрачены воспитание и мораль, всегда будет место хорошим словам, в том числе и за так любимой вами чашкой чая.
– Хорошим словам...
Гилберт фыркнул, поставив чашку на столик.
– Все зло мира от лавины хороших слов о воспитании и морали, отец.
Констанция успокаивающе положила ладонь на его руку, это явно отголосок чего-то давнего и эта внезапная вспышка не первая. Сэмюэл Грифитс, не отвечая, только вздохнул, перевел взгляд на меня и чуть пожал плечами. Извиняется за сына? Я лишний раз убедился – Гилберт что-то носит в себе, нечто очень нехорошее. Какое-то знание. О чем? Или... О ком? Перевел взгляд на Констанцию, она знает ответ. Незаметно присмотрелся к ее лицу, четко очерченным губам. Она хоть иногда улыбается весело, по-настоящему? Смеется? Они с Гилом странные, словно их соединила какая-то боль, трагедия. Но хороши, отличная пара. Подтверждением этой мысли их аквамарины вдруг сверкнули в унисон, когда они повернулись к дяде.
– Мистер Грифитс, мы немного пройдемся с Гилом по улице, хорошо? Погода такая замечательная.
Гилберт поднялся и подал Констанции руку, она встала рядом с ним.
– Потом я отвезу Ки домой, отец.
– Хорошо, Гилберт.
Констанция подошла ко мне и протянула руку.
– Спасибо вам, Клайд, за слова о чае. Они интересны и поучительны, а вы полны сюрпризов, Гилберт оказался прав.
– Рад был знакомству и рад за брата, что он вас не разочаровал.
Она улыбнулась, и, не скрываясь, посмотрела на мою левую руку, так, чтобы я увидел этот взгляд. Гилберт молча наблюдал эту сценку. Дядя так же молча сидел в кресле.
– До свиданья, мистер Грифитс, Клайд.
Констанция взяла Гилберта под руку, он молча кивнул нам с дядей и через мгновение дверь за ними тихо закрылась. Мы с Сэмюэлом Грифитсом остались одни.
Оборачиваюсь к дяде, он все так же молча указывает мне на кресло, я не торопясь усаживаюсь обратно и наливаю себе кофе. Гил прав, лучше бы чаю сейчас. Хотя нет. Чай – будет дома. И рядом будет сидеть Роберта, а не этот ставший очень серьезным человек, устремивший на меня пристальный взгляд выцветших серых глаз. Принимаю его спокойно, он ничего не может нам сделать. Выгонит? Уедем в Бильц, а там – вся страна открыта перед нами, не пропадем. Но я не собираюсь просто так уступать, дядя. Я сейчас тут еще и потому, что эта девочка приехала в Ликург в надежде на свою долю счастья, в надежде на что-то лучшее. И за все, что твой племянник с ней сделал, за все, что вот-вот бы сделал – твоя семья, мистер Грифитс, ей должна. На миг взгляд заволокло вспышкой дикой ярости...
Быстро складываю оставшиеся мелочи во второй, еще незавязанный узел, какие-то бумажки, безделушки непонятного назначения, старые журналы и газеты. Газеты... Очень медленно расправляю на полу зачитанную страницу... Провожу кончиками пальцев, закрыв глаза, множество мелких складок, страницу раз за разом складывали и открывали вновь...
Вспышка рассеивается и я вновь в удобном кресле возле камина, лицо дяди выглядит немного растерянным. Увидел что-то? Нехорошо, надо держать себя в руках, все только начинается. Молча жду, прихлебывая кофе маленькими глотками.
– Клайд...
– Слушаю вас, мистер Грифитс.
Он небрежно отмахнулся, поморщившись.
– Оставим формальности, тема предстоящего разговора их не предусматривает. Сейчас здесь дядя и племянник.
Согласно киваю.
– Как скажете, дядя.
Ответный короткий кивок. Он подался вперед и времени на прелюдии терять не стал. Мысленно усмехаюсь, Гилберт истинный сын своего отца.
– Клайд, что происходит, что произошло, и что, по-твоему, будет происходить?
– Еще кофе, дядя Сэмюэл?
Невинное предложение сбило нарастающее напряжение. Он остановился с приоткрытым ртом. Я приподнял чеканный серебряный кофейник и вопросительно посмотрел на дядюшку. Он натянуто улыбнулся.
– А ты наглец, племянник.
И придвинул ко мне свою чашку. Аккуратно наполняю ее на две трети и делаю приглашающий жест, беря свою.
– Итак, Клайд, я слушаю. И запомни – останешься ты в Ликурге или нет, зависит от того, что я решу после твоего объяснения.
– Мы готовы уехать прямо завтра.
Он удивленно поднял бровь.
– Мы?
Несколько мгновений смотрим друг другу в глаза.
– Мы.
Дядя откидывается на спинку кресла, на секунду прикрывает глаза, шумно вздыхает.
И снова устремляет на меня взгляд.
– Значит, это правда, Клайд? Ты и простая фабричная работница, никто, девочка с фермы... Грифитс и...
– И остановитесь на этом, дядюшка.
Мой голос прозвучал тяжело, придавив его порыв, он явно еще долго собирался перечислять ущерб для репутации семейства.
– Напомню, что вы говорите о моей жене, Роберте Грифитс.
Мой ответ озадачил главу семьи, да, дядя, я не оценил твое позволение сломать дистанцию. И, знаешь...
– Ваша мать и ее родители – не были бы счастливы, услышав слова о 'девочке с фермы', мистер Грифитс.
Если он и собирался что-то сказать, то явно передумал в этот момент. Медленно поднес чашку ко рту. И поставил обратно.
– Клайд, не прячься за давно умерших, это недостойно мужчины.
В свою очередь подался вперёд, во мне зародилась и стала набирать силу горячая волна. Стоп, Клайд! Спокойно.
– Хотите поговорить о мужчинах, дядюшка?
Эти слова я произнес очень медленно, надо взять себя в руки, сбить волну, я знаю, как она опасна.
– Вы же хотели услышать объяснение? Я его дам.
Дядя внимательно посмотрел на меня и кивнул.
Мой негромкий голос. Неяркое пламя камина, его отблески на серебряной посуде, на полировке мебели, на стенах. На лице Сэмюэла Грифитса, в его внимательно смотрящих на меня глазах. Тени... Тени пришли в эту тихую комнату.
Вот он приезжает в Ликург, окрылённый надеждами, видя перед собой дорогу к счастливому и процветающему будущему. Начало работы на фабрике, подвал, тяжёлая выматывающая рутина. Разочарование... И все более настойчивый голос подавляемых желаний. Первый натиск он отразил на остатках благоразумия, но что же дальше? Мечты, мечты, мечты... Об успехе, о богатстве, о признании. И ни одной мысли о том, что все это – суть плоды тяжёлого труда и самоотречения. В его мечтах он получал все сразу и целиком, волей неких счастливых обстоятельств, которые непременно сойдутся когда-нибудь, но хочется поскорее. И зов... Настойчивый зов подавляемой плоти. И она. Каким стечением обстоятельств объяснить их встречу, их гибельную страсть... Но там, где она искренне полюбила и отдала всю себя, поверив убедительным и настойчивым словам, поверив обещаниям... Там он просто использовал ее доверие, ее чувства, подчинив ее своей прихоти, своей похоти. Не собираясь выполнять ни одно из своих щедро данных обещаний.
Он обещал не оставлять... не бросать... помочь в случае нужды... Он обещал. Он говорил о чувствах. О любви. Был нежен и ласков. До поры.
Ты не хочешь остановить меня, дядюшка?
И случайная встреча, с ней, богатой, красивой, полюбившей его. Полюбившей в ее понятии, это ведь началось как игра, из желания реванша за прошлое поражение. Усмешка судьбы – он подчинил своей жестокой воле доверившуюся ему наивную девушку. И сам был подчинён волей другой. Настолько, что заслужил презрительное прозвище 'пуделька' в кругу тех, кто обманчиво дружески пожимал ему руку.
Глаза Грифитса расширились, в них плясали языки пламени камина, он открыл рот, желая что-то сказать. Я заметил это и остановился. Молчание. И я продолжаю.
Он принял решение оставить первую девушку, ибо что она могла ему дать, кроме бедной беспросветной жизни? Так думал он, не подозревая, что жизнь – это то, что мы делаем из нее сами. Сами! Но когда он что-то готов был делать сам? Он приговорил – она ничего мне дать не может, быть ей брошенной. И отличный аргумент – а почему бы и нет? Разве я обещал ей жениться? Нет и нет. Но даже это решение он не смог принять вовремя и непреклонно. Это было бы жестоко, но пo-своему честно. И ещё продолжал пользоваться ее телом для удовлетворения похоти, ибо Сондра – священна. Сондра – неприкосновенна. Сондра – залог блестящего будущего. Тогда как тут... Все так и катилось по накатанной. В пропасть.
Лицо дяди исказила гримаса отвращения. Слушай, слушай... Получай правду. В его глазах все сразу – недоверие... изумление... гнев... презрение... Ко мне. Ко мне? Слушай!
Произошло неизбежное. Она забеременела. Она была вправе рассчитывать на его помощь и поддержку. Но после неискренних и жалких попыток помочь ей избавиться от беременности, показавших всю его низость, подлость и беспомощность, все его мысли были теперь только об одном – чтобы она исчезла. Исчезла! Она требует обвенчаться, чтобы спастись от позора, хотя бы на время, чтобы дать ребенку родиться в законном браке. Она вправе это требовать. Вправе! Но ведь это конец. Конец всем его мечтам и планам. Она должна освободить его. Исчезнуть. Исчезнуть навсегда.
В глазах дяди мелькнул ужас. Слушай меня, Грифитс! Слушай правду о Грифитсе, о чьем фамильном достоинстве ты так печешься!
– Не отводите глаза, дядюшка. Вам страшно?
Он вцепился в цепочку часов, как в какой-то спасательный круг, глядя на меня широко открытыми глазами.
– Да, Клайд. Мне страшно. Страшно услышать то, что ты сейчас скажешь, я уже понял. Но ты же... Вы теперь... Она твоя жена...
Он, потеряв слова, показал на мою левую руку, где искрилось тонкое обручальное кольцо. По странному совпадению в этот момент пламя в камине нашло себе порцию новой пищи и ярко вспыхнуло, кольцо отозвалось сверкающим бликом, ударившим прямо в глаза.
– Да, дядюшка, мы тут. Я и Роберта.
– Так что произошло, Клайд? Я не понимаю. Никто не понимает. Почему...
– Почему я не убил ее?
Дядя прикрыл глаза, одно дело, говорить намеками, совсем другое – услышать прямо. Убить. Убить Роберту. По моей спине прокатился леденящий озноб от этих слов.
Я медленно достаю из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо газетный лист и тщательно расправляю его на столике. И от прикосновений пальцев к этому многажды читанному листку, от осознания, что ещё совсем немного – и... Ненависть. Огненная волна ударила в голову, она всю жизнь жила глубоко во мне, и, наконец, нашла выход. Выход, который с грохотом перекрыла упавшая сверху плита. Плита моей собранной в кулак воли. Нельзя. Нельзя! Твои глаза сейчас выдадут тебя, дядя поймет, что ты видишь... Закрой их, ну же... Откинься... Дыши... Медленно... А рука уже сжалась в кулак, я воочию увидел, как он проламывает висок Сэмюэла Грифитса, как его сносит с кресла и беспомощной мертвой куклой бросает на пол... Как я начинаю движение... Как Ликург платит... За все... За все...
Глаза Роберты, наполненные слезами и страхом, в парке Олбани.
– Я зову... Кричу... Умоляю спасти меня... Протянуть руку... И тьма... Я раз за разом видела это...
Дыши. Дыши, Клайд... Не дай волне захватить тебя, не открывай глаза. Ещё нельзя. Нельзя.
Чувствую, как на мою руку осторожно легла ладонь дяди. Успокаивающе. Медленно открываю глаза, надо мной склонилось его обеспокоенное лицо.
– Клайд! С тобой все в порядке?
Медленно разжимаю намертво сжатый кулак и кладу ладонь на газету. Вдыхаю и выдыхаю воздух сквозь стиснутые зубы.
– Прочтите, дядя.
Снова откидываюсь на спинку и закрываю глаза. Слышу шелест осторожно взятого листа и тихо прочитанное.
'Трагедия на озере Пасс'
– Не понимаю, Клайд... О чем эта заметка?
Я тихо вздыхаю, успокаиваясь.
– Просто прочтите...
Глаза мои все ещё закрыты. Молчание. Чуть слышный шелест бумаги в его руках. И через несколько мгновений – треск огня в камине стал тоном выше, по комнате пошел запах дыма. Открываю глаза. Дядя наклонился к огню и длинными каминными щипцами тщательно перемешивает угли, следя, чтобы сгорело все. Встаю и подхожу к нему, он вздрогнул, когда я поднялся с кресла. Долгие мгновения стоим рядом, глядя на язычки пламени, пожирающие последние буквы крупно набранного заголовка. Огонь подвел ещё одну черту, перед моими глазами ночной костёр на берегу Могаука и падающие в него письма. Сгорающее прошлое.
– Клянешься?
– Клянусь.
Дядя молча отошёл к небольшому шкафчику, распахнул дверцы, звякнуло стекло, послышался звук чего-то наливаемого. Оборачиваюсь и принимаю протянутый низкий стакан. Сходу делаю солидный глоток, это обжигающее чувство мне сейчас необходимо, дыхание перехватывает и закашливаюсь, крепко... Дядя знает толк. Он подошёл ближе и тихо произнес.
– Вот так, значит, все было задумано, Клайд.
Смотрит прямо в глаза.
– Убийца Грифитс. Лжец и подлец Грифитс. Клайд Грифитс. Да?
Не мигая встретил его взгляд.
– Да.
– Но что же произошло?
Дядя отошёл к окну и распахнул занавески, погасив верхний свет, теперь комнату освещает только горящий не в полную силу камин. Его причудливо пляшущие на стенах и наших лицах блики смешались со светом фонарей снаружи.
– Я рад, что этого не случилось, Клайд. Поверь, я рад за вас обоих. За Роберту. Но все же... Ты одумался, переменился так внезапно...
Я молчу, пусть теперь он выговорится.
– Десять минут назад я презирал тебя, ты вызывал отвращение. Твой рассказ... Эта девочка, Роберта... Что с нее взять, нет, дай мне теперь сказать.
Он взволнованно заходил по полутемному салону, его огромная тень замелькала на стенах и потолке, вторя движениям.
– Что с нее взять, полюбила, поверила... Наивная, неопытная...
Мне показалось или в голосе дяди что-то прозвучало, не сказанное? Боль? Страх? Прошлое? Странно... Но он продолжает.
– А вот когда мой племянник, член семьи – подлец и убийца... Клайд, если бы ты это сделал и тебя бы поймали, я ни шагу бы не сделал ради тебя, Богом клянусь. Пусть позор, пусть что угодно... Даже казнь.
Дядя вновь прошёлся по комнате, остановился и продолжил, резко повернувшись ко мне.
– А если бы даже... Как ты собирался потом смотреть Сондре в глаза? Как бы повел ее к алтарю? Как бы твоя рука поднялась надеть ей на палец кольцо?
Молчу, ибо ответы на эти вопросы он не ждёт. Нет их, ответов.
– Так что же произошло, каким чудом вы теперь с Робертой муж и жена и ты не выглядишь несчастным от этого факта, Клайд?
Дядя успокоился, в конце концов, убийства ведь не произошло и племянник оказался не подлецом. И теперь он хочет разобраться.
– Хотите знать, как это произошло?
– Да.
23.45
Я и Сэмюэл Грифитс стоим на темной пустынной улице, прохладный ветер шелестит кронами высоких вязов. Перед нами темный двухэтажный дом, ни огонька за его плотно закрытыми окнами.
– Зачем мы здесь, Клайд?
Дядя говорит шепотом, ему не по себе, оглядывается по сторонам.
– Вот ее окно, – показываю на черный прямоугольник, возникло странное чувство. Берта сейчас ждёт меня дома, а ощущение, что она тут.
– Здесь она сидела ночи напролет, безнадежно ожидая, что придет, поможет... Что-то наконец, решит... Да просто посидит с ней...
Грифитс удивлённо посмотрел на меня.
– Ты как будто говоришь не о себе...
– А это так и есть, дядя.
– То есть?
– Сейчас объясню.
Он глубже засунул руки в карманы плаща, глядя на темное окно, пытаясь представить себе, как это, безнадежно отчаянно ждать. Не получится, дядюшка. Не получится.
– Роберта просто взмолилась – помоги... спаси... не дай умереть...
Дядя застыл.
– Она...
– Она чувствовала, что умрет. Видела сон про озеро и лодку, она тонула, протягивала руки... Умоляла помочь... Она рассказала мне.
– Господи...
Сэмюэл затряс головой, отгоняя видение. И я закончил этот долгий рассказ.
– Произошло чудо и помощь пришла. Роберту услышали. Вот и все, дядя.
Он широко раскрыл глаза, в них мелькнула какая-то детская обида. Так просто?
– И все? Это и есть твой ответ, твоё объяснение? Роберту услышали и помогли? Кто, бог? Ангелы со святыми? Клайд... – дядя скривился, словно хватил чего-то горького.
Я невозмутимо пожал плечами, улыбнувшись.
– Таков ответ и результат – убийцы и подлеца Клайда больше нет.
– Кто же тогда есть?
Усмехаюсь уголком рта, пожав плечами.
– Есть Клайд Грифитс, ваш племянник, который больше жизни любит свою жену Роберту и чувство взаимно. Так есть и так будет.
– Честно тебе скажу, Гилберт всерьез считает, что ты – не Клайд.
– Я – Клайд, дядя. Или вас более бы устроил Клайди-убийца? Клайди-подлец?
Он передернул плечами.
– Хорошо. Не хочешь говорить, не говори. Но давай теперь опустимся на грешную землю, на ней я чувствую себя как-то уверенней.
– Слушаю внимательно.
Мы медленно идём обратно к автомобилю. Теперь дядя завладел разговором, он с явным облегчением заговорил о понятных ему вещах, вещах, ему подвластных.
– Как я понял, уезжать вы не собираетесь?
– Не вижу причины, наш брак законен перед Богом и людьми.
– Но не перед светским обществом Ликурга, Клайд! Ты знаешь, что Сондра пыталась покончить с собой?
– Знаю, от Гилберта.
– Я знаю от Беллы, она при этом присутствовала. Ты что-то сообщил ей?
– В день перед свадьбой я отправил Сондре письмо, прощальное. Все честно.
Дядя фыркнул.
– Честно... Кстати...
Он подозрительно посмотрел на меня искоса.
– Клайд... А Сондра не...
– Нет, дальше невинных поцелуев ничего никогда не заходило.
Послышался отчётливый вздох облегчения.
– Это очень хорошо, не хватало мне Уимблинджера с мамашей Финчли и Сондрой на сносях... Клайд...
– Что, дядя?
– Я ничего не имею против Роберты, а уж после сегодняшнего вечера... Но...
– Но что?
– Если ты рассчитывал, что я начну вас принимать... Общество... Ликург...
Я предостерегающе поднимаю руку и он остановился. Мягко произношу.
– Дядя, поймите, нам ничего от вас не надо. Мы не собираемся вести светскую жизнь. Я не мечтаю сделать из Берты кого-то вроде Беллы или Сондры, да и она того не хочет. Я не мечтаю о высокой должности на фабрике.
Мы тем временем подошли к автомобилю, дядя взялся за ручку дверцы.
– Но чегo-то же вы хотите, Клайд, – это прозвучало так же мягко, – и насчёт той же фабрики... Похоже, твоё чудо не только сделало тебя благородным мужчиной, но и изрядно прочистило мозги, этот проект...
– Мы хотим просто спокойно жить, растить ребенка, который должен скоро родиться.
Дядя вскинул брови.
– Насколько скоро?
Улыбаюсь, качая головой.
– Скоро.
– Значит, просто спокойно жить, спокойно работать на фабрике, растить ребенка?
– Да.
Послышался вздох.
– Не все с этим согласятся и тут я вам не защитник, Клайд. Сондра... Она умеет ненавидеть. Помни об этом.
– Я помню и благодарю.
– Могу подвезти до дома.
Качаю головой.
– Тут недалеко, спасибо.
Сэмюэл Грифитс ещё смотрит на меня несколько мгновений. И протягивает руку, которую крепко пожимаю.
– Ты – мой племянник, Клайд. Роберта – твоя жена и я не отказываю вам от дома. Просто... Просто дай время, всем. Вам, мне... Гилберту, который так просто не сдастся, ты задал ему загадку. Сондре... Завтра выходи на работу, как обычно. Береги Роберту, и... Удачи всем нам.
– Удачи, дядя.
Стоим напротив темного окна, за которым совсем недавно Роберта ждала в безнадежном отчаянии. Теперь она ждёт меня в нашем доме, а я смотрю в глаза Сэмюэла Грифитса и понимаю – мы с ней начинаем новую жизнь. Прямо сейчас.
00.30
Медленно иду в сторону дома, с наслаждением вдыхаю прохладный ночной воздух. Широко раскрытыми глазами смотрю вдоль безлюдной тихой улицы, потом запрокидываю голову и смотрю на необъятное звёздное небо, оно сегодня особенно прозрачно и чисто. Останавливаюсь, невольно растягивая этот момент, возвращение домой. Хочу запомнить каждое мгновение проходящего времени, каждую чёрточку окружающего пейзажа. Запомнить навсегда. Вот и наша улица, не торопясь приближается старый приземистый дом. Калитка, тихо открываю, не хочу никого разбудить, осторожно выхожу на нашу лужайку. Вздыхаю.
– И мне тогда уж чаю налейте...
Глава 27
Я не послушалась Ольгу, встала и подошла к окну проводить отъезжающий автомобиль. Клайд, милый... Возвращайся скорей, буду тебя ждать. Вот огоньки исчезли за поворотом, но я все ещё смотрю вдоль тускло освещенной вечерней улицы. Кладу ладонь на прохладное стекло и медленно провожу по нему кончиками пальцев, словно касаясь щеки, проборожденной глубоким шрамом. Клайд... Я с тобой, ты ведь чувствуешь меня, любимый?
Тихие шаги за спиной, Ольга подошла и встала рядом, коснувшись плечом. Как хорошо, что она пришла и побудет со мной, не представляю, каково бы мне было сейчас одной. Да, мне двадцать три, я замужем и жду ребенка, не маленькая девочка. Не пристало бояться тишины и темноты за окном. Но все же... Все же...
– Как хорошо, что ты пришла, Ольга, спасибо...
Она вздохнула и взяла меня за руку.
– Приляг пока, Роберта. Проводила мужа на войну, теперь жди.
В глазах Ольги что-то промелькнуло... Большее, чем просто слова, далёкое и очень печальное. Медленно иду к кровати, забираюсь на нее с ногами, набрасываю на плечи шаль, стало зябко. Смотрю, как она быстро собрала и перемыла чашки, тарелки, несколько минут – и порядок наведен. Вот присела к столу, убавила свет лампы, люстру мы сразу погасили, когда Клайд с Гилбертом вышли. Тень Ольги причудливо вытянулась по стене, достав потолка, язычок пламени то вырастает, то пригибается, и свет в комнате слегка дрожит от этого, добавляя таинственности. Молчим, Ольга о чем-то задумалась. Стало тихо, хорошо... С детства люблю вот так сидеть по вечерам. Когда-то... Давно... Отец с мамой закончили дела, ушли к себе, братья с сестрами затихают... И я тихо выхожу из своей комнатки на втором этаже, осторожно спускаюсь по лестнице вниз, знаю, какие ступени скрипят и миную их, хватаясь двумя руками за перила и перешагивая. Вот я и внизу, теперь накинуть любимый плащ, подарок на день рождения, коричневый с яркой клетчатой подкладкой. Выхожу в сад, он у нас небольшой и запущенный, у отца не хватает ни сил, ни времени привести его в порядок, как и весь наш старый ветхий дом. Мы, конечно, помогаем, как можем и умеем, но со всем справиться не получается. А я люблю наш сад, особенно вот в такие часы, когда небо темное, в нем горят яркие звёзды, подмигивают мне дружески, вот и ты, Бобби, мы заждались. Тебя и твоего костра. Он будет сегодня? Будет, друзья, обязательно, видите, я уже собираю хворост. Я сейчас, вот все и готово. Ветки занялись с уютным потрескиванием, пламя медленно разгорается. Сижу возле него и смотрю на огонь, такой разный. Он добрый... И беспощадный... Он ласково греет... И испепеляет... Так интересно думать, глядя на его языки, как они причудливо мечутся в разные стороны. Родители смеются, я у них особенная. Гиф иногда даже сердится, дескать, я в семье любимица и ему бывает обидно. Глупый он, нас всех любят, и родительская любовь – всем поровну. Сегодня даже стукнула его по лбу, когда он опять завел эту песню. Сегодня? Я очнулась, вынырнув из прошлого, неужели заснула? Вроде, нет, по-прежнему сижу на кровати, накрытая теплой шалью, прислонившись спиной к стене. Ольга так же тихо сидит у стола, положив голову на сложенные руки, смотрит на огонек лампы. Спит? Нехорошо как, надо ее уложить на диван в соседней комнатке. Или пусть тут, а я на диване, ей на работу завтра и надо отдохнуть как следует. Живот уже не болит, так что полежу и там.
– Ольга...
Тихо встаю и подхожу к ней, дотрагиваюсь до плеча, она вздрогнула, подняла на меня глаза и улыбнулась.
– Почему встала, Берта? Как себя чувствуешь?
– Все хорошо, посидела, согрелась, успокоилась.
– Живот как, отпустило?
Кладу ладонь туда, где болело, слева внизу, нет, все хорошо.
– Не болит больше, я просто очень переволновалась. Гилберт появился так внезапно...
Вот такая я чувствительная, особенно сейчас. Столько всего... Ольга внимательно на меня посмотрела и вдруг усмехнулась.
– Вопросы задавать или сама скажешь – да или нет?
Ну какой он, этот невыносимый Клайд... Рассказал ей... Щеки теплеют... Она уже откровенно веселится. Вот я бы сейчас ему задала... Ольга вдруг посерьезнела.
– Берта, он очень за тебя боится, очень. Вот и все. Потому и рассказал мне, что тогда на улице случилось, по дороге с вокзала.
– Хотела как раз спросить, о чем вы там у дверей шептались...
Ольга рассмеялась.
– Подглядывала?
– Конечно, тут такое, а я не подгляжу?
Смеемся уже вместе и усталость куда-то вдруг ушла, захотелось поболтать. Вспомнились совсем недавние грустные мысли о том, что я осталась совсем без подруг, что Ольга теперь от меня далеко. Не прошло и двух дней – вот она у нас дома и все хорошо. Надеюсь, мы будем часто видеться, надо ее приглашать. И, хоть это и немного невежливо, хочу напроситься к ней в гости. Я с любопытством посмотрела на висящую на спинке стула сумочку.
– Что у тебя там? Клайд сказал тебе ее не трогать, когда подъехал Гилберт.
Ольга помедлила с ответом, встала со стула и потянулась, вытянула руки вверх и в стороны, искоса посмотрела.
– Никому не скажешь?
– Никому. Покажи!
– Смотри. Только осторожно, дай руку, вот так.
Завороженно смотрю на легший в ладонь небольшой пистолет, мягко сверкнувший черными бликами в свете лампы, Ольга прибавила свет.
– Браунинг 'бэби', женская модель, шесть патронов. Нравится?
Нерешительно пожимаю плечами, никогда не держала в руке настоящее оружие. Да ещё и 'женское'. Взвесила пистолет в руке, маленький, но увесистый. Опасный...
– Не знаю, Ольга. Зачем он тебе? Ну, здесь...
Я замялась, потеряв слова, помню то немногое, что она мне о себе рассказала в ту ночь, когда... Помню... Ольга поняла мою заминку, осторожно взяла пистолет и положила его на стол. Тоже пожала плечами.
– Это стало привычкой, Берта, носить оружие. Даже в вашей спокойной гостеприимной стране, – она усмехнулась, – даже в тихом сонном Ликурге.
Медленно киваю в ответ, понимаю.
– Ты ведь с работы к нам пришла, значит...
– Да, он всегда со мной.
– В сумочке?
– Не обязательно. Показать, как его скрытно носить?
Неожиданно мне стало интересно, так необычно, ночь, Ольга и пистолет на столе, совсем как в кино. Сон окончательно пропал.
– Покажи.
Ольга встала и велела.
– Отвернись.
Послушно отворачиваюсь к окну, слышен шелест, как будто она что-то делает с платьем.
– Поворачивайся.
Смотрю во все глаза, Ольга спокойно стоит, сложив руки спереди, пистолета не видно. Сдаюсь, развожу руками.
– Где он?
В следующую секунду она разворачивается боком ко мне, левая рука взметает вверх подол платья, правая ныряет под него к поясу чулок и... Пистолет твердо смотрит в цель. Я просто ахнула от этого зрелища, вот это да...
– Так прямо за поясом его и носят?
Ольга уже оправила платье и убрала пистолет обратно в сумочку. Подумала и достала из нее маленькую кожаную кобуру с плоским металлическим крючком.
– Вот, смотри. Это крепится к поясу чулок, очень удобно и совсем не мешает.
Я только головой покрутила, разглядывая диковинку.
– А что у тебя ещё есть в сумочке? – невежливо так спрашивать, но уж очень стало любопытно.
Ольга с лукавым видом фокусника заглянула внутрь, запустила руку... И на ее протянутой ладони золотистыми бликами заиграла горсть патронов. Ну и ну... Целый арсенал с собой носит... Взяла один патрон и поднесла его к глазам, невольно засмотрелась на его совершенную форму, на блеск отполированного металла. Ольга с улыбкой наблюдает и негромко произносит, поняв.
– Да, Берта, оружие очень красиво, им можно любоваться, как произведением искусства.
Вернула ей патрон, улыбнувшись в ответ. Да, она права, но... Лучше всё-таки повесить на стену картину, а не пистолет. У нас в Бильце в домах охотников немало оружия, но на нашей ферме его никогда не было. Но не буду это говорить Ольге, не хочу ее обижать, она ведь от всего сердца...
– Ты и под платьем, бывает, его носишь?
– Да, это совсем незаметно, правда, выхватывать неудобно и неприлично выглядит.
Она смеётся и я тоже захихикала, представив себя, как рраз... Платье вверх и я с пистолетом! Ужас какой... Смеюсь уже вовсю.
– Когда доходит до стрельбы, не до приличий, знаешь ли...
Мне стало очень любопытно, ну очень... Решаюсь и спрашиваю.
– Ольга, а... Ну... Тебе приходилось?
Ее взгляд вдруг стал таким... Таким... Как провал куда-то... Такое я уже видела. В глазах Клайда, когда я решилась спросить его о том же. И так же, как он, Ольга закончила незаданный вопрос сама, почувствовав мою нерешительность.
– Стрелять и убивать?
Молча киваю. Она помолчала немного, глядя на тихо мерцающий огонек лампы.
– Да, Берта. Приходилось. Я убивала.
Она вдруг вскинула на меня заледеневшие глаза и твердо закончила.
– Так было надо. И я убила куда меньше, чем хотела.
Так было надо. Этими словами ответил мне Клайд, на такой же вопрос. Ольга... Клайд... Чем-то они очень похожи.
Ольга перевела дыхание, положила ладонь на мою руку, а я не знаю что сказать.
– Прости, Берта, это все в прошлом и нечего тебе слушать. Прости.
– Нет, это я виновата, со своими вопросами, ты меня прости. А давай ещё чаю попьем, пошли в сад? Там сейчас должно быть хорошо.
Она тряхнула головой, отгоняя плохие мысли, улыбнулась, вставая и направляясь к кухне.
– А пошли!
Я тоже вскочила и кинулась доставать только недавно вымытые и убранные чашки. Останавливаюсь, нет, ну что я тут затеяла на ночь глядя...
– Ольга, поздно, тебе же утром на работу. Это я теперь бездельница, дома сижу, а ты... Может, спать ляжешь?
Она беззаботно махнула рукой, зажигая примус и ставя чайник на огонь.
– Какой уж теперь сон, да и ты ведь спать не собиралась, верно?
Весело киваю, конечно.
– Я Клайда буду ждать и ты со мной!
Через несколько минут мы уже сидим под нашим кленом, лужайка мягко освещена через открытую дверь, я ещё принесла лампу, на столик поставила. Теплый чуть дрожащий свет осветил густую крону над нашими головами, желтоватым кругом лег на траву. Прохладное дуновение ветра коснулось лица, отозвалось тихим шелестом листьев и ветвей. По ту сторону невысокого забора тишина, на улице никого, соседние дома погружены в сон и темноту. Ольга оглянулась вокруг, держа чашку между ладоней.
– Красиво тут у вас, хорошее место. Дай вам бог тут жить долго и счастливо, Берта.
– Спасибо тебе, Ольга... За все.
Она не спеша отпила чаю, откинувшись на спинку плетеного кресла. Подняла лицо к небу и начала что-то тихо напевать, то ли слова, то ли мелодию. Красиво звучит, убаюкивает. Хочу спросить, что это, но... Дослушаю до конца. Глаза Ольги закрылись, напев стал тише и задушевнее, напоминает колыбельную. Я слушаю... И снова оказываюсь на лужайке около старого дома в Бильце, сижу у костра и мечтаю... Улыбаюсь... Я ведь не рассказала Клайду всей сказки. Я правда мечтала о принце, который всегда будет рядом. Но не мечтала о белом коне и прекрасном дворце, как мои подружки. Не мечтала о красивой короне и парчовых платьях... Ну... Платья, конечно, не помешали бы... Но более всего мне хотелось, чтобы этот принц всегда был со мной. Я буду принадлежать ему, а он мне. Навсегда. Как на земле, так и на небе. И даже смерть не разлучит нас, ведь мы будем предназначены друг другу судьбой. Вот сижу у костра, а он сейчас выйдет ко мне. Улыбнется и скажет – Роберта, я пришел. Позволишь сесть с тобой у огня? Я, конечно, растеряюсь и покраснею, но... Потом все станет хорошо, он сядет рядом и никогда-никогда меня не оставит. Так ведь и вышло, из ночной темноты пришел мой суженый. Он говорит, что не принц, но все равно. Клайд... Мой любимый и единственный, которому я принадлежу и так будет всегда. И был костёр на ночном берегу. И клятва. И вот я сейчас жду его, он скоро вернётся. Как Ольга сказала, проводила на войну, теперь жди. Жду, любимый, не сомневайся.
