Текст книги "Сьенфуэгос"

Автор книги: Альберто Васкес-Фигероа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

На рассвете он разглядел с высокой вершины горы далекое море, а когда устремился вниз по склону, казалось, у него выросли крылья или пружины на ногах, позволяющие прыгать, едва касаясь земли.

К полудню его взору неожиданно предстала деревня, расположенная в излучине реки. Жителей чрезвычайно удивило его появление, они приняли его за инопланетянина, упавшего с неба.

Он подал им знак, указывая вниз по течению.

– Карибы! – закричал он. – Карибы! Каннибалы идут!

С этими словами он схватил три манго, выбрав их из целой груды плодов, сложенных под грубым навесом, и вновь пустился бежать. Со стороны он мог показаться пришельцем из другой галактики, упавшим с неба и пролетевшим по деревне, словно метеор или комета. Перепуганные туземцы подняли крик, женщины похватали детей, и в скором времени все исчезли в зарослях, скрывшись в сторону гор.

В эту ночь, прежде чем уснуть, канарец поневоле улыбнулся, представив себе, что подумали о нем ошеломленные гаитяне, увидев, как в их деревню вдруг ворвался человек совершенно иной, не виданной прежде расы, чтобы предупредить их о близости самой страшной из всех опасностей, и вновь бесследно исчез, затерявшись среди холмов, словно нелепый ночной кошмар.

Несомненно, канарец навсегда останется в памяти этого племени, его появление отметит веху в истории туземцев, которая отныне будет делиться на две эпохи: «до явления Одетого Ангела» и «после явления Одетого Ангела».

Он проспал три часа. Словно внутренние часы без устали отмечали время, он открыл глаза, едва над вершинами самых высоких деревьев взошла бледная луна. Сьенфуэгос вскочил и возобновил бег, такой свежий и бодрый, будто отдыхал целую неделю.

Под нещадными лучами палящего солнца он влетел в широкие ворота форта и рухнул без сил возле столба, бывшей грот-мачты «Галантной Марии».

– Каннибалы! – прошептал он столпившимся вокруг товарищам. – Карибы идут!

Сьенфуэгосу понадобилось по меньшей мере минут десять, чтобы отдышаться. Его отвели, держа под руки, к скоплению хижин, и там он вкратце поведал об ужасном финале своего приключения.

– Боже милосердный! – смог наконец вымолвить дон Диего де Арана. – Вот несчастные! Раздайте оружие и приготовьте бомбарды, – приказал он, повернувшись к Педро Гутьересу. Пусть трое караульных заберутся на деревья. И сообщите Гуакарани!

Перед лицом опасности испанцы, наконец, поняли, что кто-то должен взять на себя командование, и, моментально забыв о своих распрях, все до единого схватились за оружие, готовясь отомстить за ужасную, кровавую смерть двух своих товарищей.

Местные жители, со своей стороны, едва услышав, что поблизости бродит отряд карибов, поспешно бежали в горы, бросив на произвол судьбы дома и имущество, за исключением самоотверженной Синалинги, которая решила остаться рядом со Сьенфуэгосом, чтобы его утешить, хотя единственное, в чем канарец действительно нуждался в эти минуты, так это в отдыхе.

На залив спустилась ночь, и в наступившей темноте люди, и без того повергнутые в ужас рассказом об ужасной судьбе Дамасо Алькальде и Черного Месиаса, совершенно перепугались. Надо ли говорить, что никто не мог сомкнуть глаз; стоило даже кому-то чуть склонить голову от усталости, как он тут же хватался за оружие, вздрагивая при малейших признаках опасности.

Одно дело – просто умереть, и совсем другое – быть съеденным. Наверное, мало кто с такой благодарностью приветствовал взошедшее на горизонте солнце, как кучка брошенных на незнакомой земле испанцев этим тихим и ясным утром середины июня.

Час спустя один из матросов, забравшйся на самое высокое дерево, истошно закричал:

– Вон они! Я их вижу! Вижу!

И правда, вскоре дикарей смогли разглядеть и остальные – туземцы ритмично гребли неподалеку от берега, пока не заметили силуэт шаткого частокола. Они тут же остановились, явно озадаченные непонятным сооружением.

– Не высовываться! – приказал дон Диего де Арана. – Если они обнаружат, что нас больше, то не станут атаковать в лоб, и мы рискуем, что они просто обойдут нас флангов.

Дикари приблизились на достаточное расстояние, чтобы изучить укрепления, выглядящие для них совершенно чуждыми, и встали на якорь почти в центре бухты, решив, по всей видимости, спокойно дождаться наступления ночи.

– Мне это не нравится, – нахмурился Бенито из Толедо.

– Мне тоже, – признался Сьенфуэгос. – Если мы проведем еще одну бессонную ночь, то нас схватят, когда мы свалимся от усталости.

– Давайте сами на них нападем! – предложил как всегда агрессивный Кошак. – У нас есть шлюпка.

– В которую поместятся четверо гребцов и еще два человека, – презрительно напомнил ему губернатор. – А еще она тяжелая, протекает, и ей тяжело управлять. Это самоубийство!

– Воспользуемся аркебузами.

– Старое оружие, у которого на три выстрела две осечки, – решительно покачал головой дон Диего. – Мы останемся здесь. Это приказ.

Для большинства тех, кто выглядывал сквозь щели в старых досках «Галантной Марии», одна лишь мысль о том, что совсем рядом находятся дикари, способные убить и сожрать двух их товарищей и явно намеревающиеся поступить в точности так же и с остальными, и при этом испанцы не в состоянии их наказать, была настоящей пыткой, и многие считали, что лучше всего доплыть до лодки и попытаться ее потопить.

– Блестящая мысль! – иронично буркнул оружейник. – Вот акулы попируют! Губернатор в кои-то веки прав – нужно ждать.

– Давайте их потопим! – воскликнул Кошак.

– Как?

– Из бомбард.

– На таком расстоянии? – удивился толедец. – Я оружейник, и разбираюсь в этом получше тебя. Отсюда попасть по такому низкому суденышку можно только чудом. Они просто разбегутся.

– Ну и пусть! Они выводят меня из себя.

– Нет! – решительно вмешался канарец. – Они не должны сбежать. Нужно заставить их заплатить за содеянное.

– Как?

– Покончим с ними! – возмущенно воскликнул Сьенфуэгос. Теперь он казался совершенно другим человеком. – Видели бы вы, с какой жестокостью они разделались с беднягами, как сожрали их еще бьющиеся сердца, запустив руки в грудь, вам бы и в голову не пришло дать им сбежать. Мы должны выступить и уничтожить их! Что бы ни случилось, нельзя оставлять их безнаказанными.

– Но как? – начал терять терпение толедец. – Говорю же, они слишком далеко.

– А насколько они должны приблизиться?

– По крайней мере до того места, где начинаются рифы, да и в этом случае в них способен попасть лишь Лукас Неудачник.

– Лукаса изгнали! – поспешно вмешался Педро Гутьерес, находящийся в пяти или шести шагах. – Как только он сунет сюда нос, я прикажу его повесить.

– Мы еще поглядим, кого повесят... – сухо бросил Кошак. – Если можно каким-то образом заманить этих сволочей поближе, то нужно позвать Лукаса, и тот, кто посмеет до него дотронуться, может считать себя покойником, – он перекрестился и поцеловал большой палец. – Быть по сему!

Королевский вестовой хотел было вытащил шпагу из ножен, но угрожающий ропот со стороны моряков заставил его задуматься, и рука лишь скользнула по эфесу. Тем временем дон Диего де Арана поспешил вмешаться.

– Успокойтесь! – проревел губернатор. – Не время спорить, нужно забыть старые обиды. Я согласен – если мы заставим дикарей приблизиться, то я прощу Лукаса, и мы попробуем их потопить.

– Есть только один способ заставить их подойти ближе, – сказал канарец. – Предложить приманку.

– Какую еще приманку?

– Меня.

– Тебя? – удивился оружейник. – Свихнулся что ли?

– Чуть было не свихнулся в тот день, но сейчас вполне в своем уме, – он махнул рукой в сторону дикарей. – Они меня знают, знают, что я убил одного из них, а другой разбился, пытаясь меня поймать, – он помолчал. – Если меня отведут на берег связанным и оставят там, дикари решит, что меня приносят в жертву, лишь бы остальных оставили в покое. Голову даю на отсечение, они не смогут устоять перед соблазном и придут за мной.

– Неплохая мысль, – согласился Кошак.

– Именно так, – настаивал канарец.

– Уж больно опасно, – забеспокоился Бенито. – Ой, не нравится мне это. Совсем не нравится.

– Никакой опасности нет, – покачал головой Сьенфуэгос. – Как только они приблизятся на нужное расстояние, я со всех ног брошусь обратно. А вы что думаете, ваше превосходительство? – обратился он к губернатору.

Дон Диего немного поразмыслил и наконец слегка кивнул.

– Согласен, – ответил он. – Всё лучше, чем эта неизвестность. Приведите Лукаса.

– И он получит официальное прощение от имени короля? – решил удостовериться астуриец.

– Получит.

– Слово чести?

– Да хватит уже, рулевой! – нетерпеливо оборвал его губернатор. – Сказал же, он получил прощение, и хватит об этом. Приведите его. И поскорее!

Кошак махнул рукой одному из своих прихлебателей, и тот бросился в чащу, а через несколько минут вернулся вместе с пушкарем, которому предстояло сделать первый выстрел в таком непростом положении.

– Мастер Бенито прав, – признал Лукас. – Мы не достанем их, если они не переберутся через риф, да и то два первых выстрела я буду лишь пристреливаться. Нужно как можно быстрее перезарядить, пока они не успеют сбежать. Займись правой пушкой, – обратился он к оружейнику, – а я займусь левой, и да поможет нам Бог.

Пять минут спустя Кошак и старик Стружка выволокли на берег якобы связанного Сьенфуэгоса, который отчаянно вопил, кусался и брыкался; там они бросили его на песок на глазах у сидящих в лодке дикарей, после чего поспешно скрылись за частоколом, как будто и в самом деле до смерти боялись оставаться снаружи.

Канарец блестяще играл роль жертвы, не переставая барахтаться в попытках освободиться от пут, и испускал при этом вопли ужаса, рыдая и умоляя невидимых обитателей форта не подвергать его столь ужасной участи.

– Вот ведь артист! – восхитился Кошак. – Даже у меня по спине мурашки бегут.

Однако на карибов, похоже, это не произвело особого впечатления, поскольку они не сдвинулись с места и просто разглядывали жертву, хотя не упускали из виду и окрестности, словно предчувствовали угрозу.

Они снова продемонстрировали бесконечное терпение прирожденных охотников и прождали целых полчаса, прежде чем выступить. Они приближались к форту с такой медлительностью, шаг за шагом, что у его защитников чуть не сдали нервы.

Дикари походили на залегших а засаде крупных кошек или на огромную анаконду, слегка высунувшую голову из воды, и напрягли все мышцы и чувства, чтобы броситься прочь при малейшем признаке опасности, но в то же время явно ликовали при виде столь аппетитной добычи.

Разлегшись около бомбард, Лукас Неудачник не переставая делал какие-то расчеты, слегка передвигая лафеты, и даже не отвлекался на то, чтобы стереть пот со лба.

– Ну давайте, сукины дети! – беспокойно бормотал он. – Ближе, ближе!

Сьенфуэгос меж тем притворился, будто потерял сознание, подсматривая, тем не менее, одним глазом. В эту минуту он дал зарок, что, если все пройдет как надо, попросит первого же священника окрестить его и дать христианское имя.

– Месиас, – произнес он на полном серьезе. – Клянусь тебе, Господи, если я с твоей помощью сумею покарать этих дикарей, то приму крещение и возьму себе имя Месиас – в память о Черном. Молю тебя! Пожалуйста!

Десять метров, двадцать, пятьдесят, и наконец, карибы обогнули скалы и направились прямо к рыжему, который задержал дыхание и чуть не закричал от радости.

Лукас Неудачник стиснул в руках зажженный фитиль.

Люди молча молились.

Каннибал на носу каноэ поднял руку и остановил продвижение, он явно почуял опасность.

Трое его воинов бросились в воду и медленно поплыли к Сьенфуэгосу, чье сердце чуть не выпрыгнуло из груди.

– Стреляй! – приказал губернатор Лукасу Неудачнику.

– Слишком далеко, – ответил тот.

– Стреляй, говорю!

– Подождите!

Дикари оказались плохими пловцами, продвигались медленно и с трудом, а их вождь, похоже, сообразил, что так они никогда не доберутся, и резким жестом велел гребцам приблизиться на несколько метров.

– Готов к выстрелу? – спросил Лукас.

– Готов! – отозвался Бенито.

– Тогда пли, мать твою!

Выстрелы прогремели почти одновременно, оглушив грохотом, тяжелые каменные ядра с шипением взвились в небо, пролетев по широкой дуге, одно из них размозжило голову пловцу, другое подняло в воздух столб воды за спиной последнего гребца.

Ошеломленные и перепуганные людоеды на минуту растерялись; двое пловцов попытались забраться в лодку, та покачнулась, едва не перевернувшись; это дало возможность обеим бомбардам снова выстрелить, пока лодка начала вращаться, оставляя круги на воде.

Лукас Неудачник с честью выдержал испытание, поскольку, хоть и промахнулся при третьем выстреле всего на несколько сантиметров, четвертым попал прямо в левый борт темного каноэ. Лодка подпрыгнула в воздух, надломилась, как сухая ветка, и тут же перевернулась, увлекая в воду гребцов.

Сьенфуэгос вскочил на ноги и прыгнул, завывая как одержимый, а остальные испанцы выбежали из-за частокола с оружием в руках.

Зрелище было жестоким.

Жестоким, отвратительным и жутким, но при этом необъяснимо прекрасным в глазах канарца. Он издал радостный вопль, когда увидел, как акулы, привлеченные запахом крови, остервенело набросились на карибов, отчаянно пытавшихся добраться до берега. А там их уже поджидали испанцы с острыми шпагами, способными одним ударом снести человеку голову, едва тот окажется в пределах досягаемости.

– Только не убивайте всех! – снова и снова кричал губернатор, стараясь довести до подчиненных смысл приказа. – Не убивайте всех! Я должен их допросить.

Никто, похоже, его не слушал.

Воды бухты стали красными, но ни одна из человекоподобных тварей не вскрикнула и не взмолилась о пощаде, словно дикари готовы были к жестокой смерти, как и сами убивали без жалости.

Под конец в живых остались лишь четверо, и теперь они сидели на песке со связанными за спиной руками. Спустя два часа с холмов спустились гаитяне и столпились вокруг пленников, не решаясь даже плюнуть в них.

Их страх перед легендарными карибами с расплющенными ногами, которые на протяжении стольких поколений преследовали их и пожирали, был настолько велик, что туземцы до сих пор не могли поверить, будто каннибалов можно одолеть, и не решались приблизиться к ним более, чем на три метра. Но даже это расстояние показалось им слишком маленьким, когда один из пленников вдруг поднял голову, оскалил желтые зубы и испустил свирепый рев. Гаитяне в ужасе шарахнулись, не сомневаясь, что пленные карибы вот-вот набросятся на них и вцепятся зубами в горло.

Увы, все усилия губернатора, пытавшегося вырвать у пленников какие-нибудь сведения о том, откуда они явились и есть ли на их земле золото, оказались тщетными, поскольку рты они открывали лишь для того, чтобы огрызаться. Несомненно, этим тварям лишь по недоразумению достался человеческий облик; в сущности, они были животными, обладающими лишь жалким подобием разума, при помощи которого общались между собой.

– Ладно! – в конце концов сдался дон Диего де Арана. – Всё равно это бессмысленно. Убейте всех!

Теперь зрелище показалось излишне кровавым даже Сьенфуэгосу, уже удовлетворившему свою жажду мести, и он с неохотой принял в этом участие, потому что одно дело – драться и умирать, а совсем другое – бессмысленная жестокость.

Педро Гутьерес, Кошак и еще пять человек затащили пленных на вершину высокой скалы и одного за другим сбросили в море, наблюдая, как акулы рвут их на части. Через несколько минут все было кончено.

С каждым убитым гаитяне испускали зычный и радостный крик, но канарец не переставал удивляться, как карибы, все до единого, встретили ужасный конец, ни издав ни единого стона.

В них и впрямь было что-то нечеловеческое.

9

– Нужно убить дона Диего.

Взгляды семи пар глаз впились в в хмурую физиономию Кошака, и он выдержал эти взгляды с удивительным хладнокровием. Сделав короткую паузу, явно для того, чтобы все могли оценить положение, он продолжил:

– Пока дон Диего жив, всё останется по-прежнему, нам придется кое-как выживать, дожидаясь возвращения адмирала, а он, может, и вовсе не вернется, может, он уже лежит на дне морском. Мы что, собаки на привязи?

Он рывком поднялся и злобно пнул табурет, на котором сидел.

– Нам говорят «останьтесь здесь», и мы остаемся, говорят «сделайте это», и мы делаем, «не трогайте то», и мы не прикасаемся. Нас просто используют! Нарочно посадили на мель «Галантную Марию», бросили нас на неизведанной земле на милость дикарей, а мы лишь пляшем под дудку того, кто считает нас идиотами.

– Он же губернатор.

– Дерьмо он, вот кто. Его единственная заслуга в том, что он троюродный брат какой-то шлюхи, а вы склоняете головы, стоит ему только повысить голос. Вы мужчины или кто? Трусливые курицы! – он сделал жест, одновременно означающий просьбу и призыв. – Разве он с вами считается? Он сам так напуган, что заперся в форте, как черепаха в панцире, а дикари с каждым днем выказывают всё меньше уважения. Пока мы здесь хозяева, но скоро сами превратимся в рабов.

– Тут ты прав, – согласился гранадец Варгас, чья деревянная нога напоминала всем о происшествии с блохами. – Поначалу нас обожали, потом стали бояться, еще позже возненавидели, а теперь презирают. Если ничего не изменится, то скоро нас перережут.

– Нет у них ножей, придурок, – заявил кто-то.

– У них, может, и нет, – признал сварливый рулевой, поднял табурет и снова уселся. – Но подозреваю, что они встретились с посланцами этого Каноабо, а он очень опасен. Не удивлюсь, если они объединятся с ним, чтобы с нами разделаться.

– Я тоже видел людей Каноабо, – сказал Лукас Неудачник. – Они вечно о чем-то шепчутся с мужем Сималагоа, ведут себя грубо, а вид у них не слишком дружелюбный.

В воздухе повисло долгое молчание; все собравшиеся в маленькой хижине напряженно обдумывали доводы сидящего с кислой миной Кошака и растущую день ото дня опасность для жизни, так как не подлежало сомнению, что их авторитет среди местным жителей неуклонно тает.

Этих людей уже не считали бородатыми полубогами, что явились сюда в огромных плавучих домах, каких местные жители никогда прежде не видели; не считали повелителями грома и смерти, владельцами множества удивительных вещей, укротителями огня, который, словно по волшебству, зажигали одним мановением руки. Они оказались всего лишь нищими бродягами и распутными попрошайками, боящимися змей и пауков, дрожащими от рева ягуара в зарослях, не смеющими даже носа высунуть за ограду.

Все они оказались всего лишь людьми; конечно, кто-то из них сильнее духом, кто-то слабее, но по большей части это были озлобленные и алчные люди, не имеющие понятия об элементарных правилах добрососедства.

– Мы у них уже поперек горла сидим, – твердил Кошак, хотя все и так это знали. – Нас перестали уважать, и всё по вине дона Диего.

– Мятеж карается виселицей, – напомнил ему марсовый из Могера, дальний родственник покойного Дамасо Алькальде. – А смерть на виселице – это к тому же еще и позор.

– Лучше, чтобы тебя сожрали? Мне всякая смерть не в своей постели кажется позором, но могу поклясться, что ни один из нас не расстанется с жизнью подобным образом, если мы не возьмем судьбу в собственные руки. А ты что скажешь, Барбечо?

Названный моряк – хмурый, суровый и неразговорчивый человек – лишь пожал плечами и пробормотал неразборчиво:

– Согласен.

– Варгас?

Гранадец задумчиво почесал деревянную ногу, словно настоящую, и наконец сказал:

– Если придется убить губернатора, то нужно покончить и с этой свиньей Гути. Два сапога пара.

– Это точно.

Марсовый из Могера решительно взглянул на рулевого и тряхнул головой, выказывая недоверие:

– Ты говоришь о человеческих жизнях, как будто собираешься перерезать горло курице. В кого ты хочешь нас превратить, Кошак?

– Всего лишь в нас самих, в кучку бедолаг, преданных теми, кому они верили. Двое погибли, еще двоих сожрали, одному отрезали ногу, а еще у десятерых – лихорадка или понос. И что нас ждет? Либо мы примем решение, либо всё будет потеряно.

10

– Либо мы примем решение, либо всё будет потеряно, и очень скоро.

Его превосходительство Диего де Арана плеснул себе полстакана спиртного из последней оставшейся бутылки, слегка пригубил, не обратив внимания на завидущий взгляд королевского вестового, после чего ответил:

– Не преувеличивайте, дон Педро. Признаю, что некоторые люди выказывают недовольство, но никто всерьез не оспаривает мой авторитет. Не забывайте, что я представляю королевскую власть, а она исходит напрямую от Господа.

– Господа не было с нами в плавании, ваше превосходительство, – со всей серьезностью заявил Гутьерес. Вспомните, что адмирал отказался даже от его представителя – священника.

– Господу не требуется постоянный представитель, – сердито ответил губернатор. – Достаточно и того, что он присутствует везде, где требуется его присутствие.

– Тогда лучше бы он побыстрее явил свое присутствие.

– Он здесь. И он со мной, потому что именно я сейчас представляю королей, – губернатор снова едва приложился к бокалу, боясь потерять единственное удовольствие, связывающее его с далекой родиной, и высокопарным тоном, пытаясь выражаться торжественно, хотя на самом деле вышло фальшиво и напыщенно, добавил: – Будем же великодушны к тем, кто переживает трудные времена, давайте с пониманием относиться к их страхам и слабостям. Возможно, мы с самого начала совершили много ошибок, но мудрый всегда готов их признать и исправить. Я поговорю с недовольными.

– Им не нужны слова. Им нужны земли и рабы.

– И каким же образом я могу предоставить то, чего у меня нет? – дон Диего окончательно потерял терпение. – Мы и так уже не принимаем во внимание волю их величеств, и что они готовы предоставить туземцам, но, в конце концов, все зависит от того, действительно ли это подданные Великого хана или просто какие-то дикари.

– Да ладно вам, ваше превосходительство! – возмущенно воскликнул Гутьерес. – Неужели у вас еще есть сомнения? Признайте же, что адмирал был слеп и совершил ошибку, мы уже знаем достаточно об этих людях, чтобы согласиться с утверждением этого полоумного гуанче: «Мы скорей доберемся до Севильи, чем до Индии или Сипанго».

– Не думай, что я об этом не размышлял, – признался губернатор, понурив голову. – У меня хватило времени всё обдумать и связать концы с концами, я пришел к выводу, что адмирал ошибся в расчетах, но, хотя я в этом и убежден, никогда открыто не признаю.

– Почему это?

– Потому что именно он возложил на меня эти обязанности, – дон Диего сделал широкий жест рукой; казалось, он хотел охватить им не только ближайшее пространство, но и весь остров. – Все упирается в тот, что дон Христофор заявил, будто сможет отыскать западный путь в Сипанго. Но если это утверждение окажется ложным, то и все остальное – тоже, – он многозначительно помолчал. – Включая меня.

– Если он до сих пор не добрался до Сипанго, это не значит, что маршрут оказался неверным, – заметил Гутьерес. – Просто он наткнулся на препятствие во время пути.

– Что за препятствие и на каком расстоянии на самом деле находится истинная цель?

– Этого мы пока не знаем.

– Но это и есть корень проблемы, – заметил губернатор. – Если, как мы предполагаем, эти земли обширны, никому больше неизвестны и никто не установил здесь власть, будет вполне справедливо разделить их между собой и начать возделывать, ведь для всех прибывших их хватит за глаза, – он допил последние капли спиртного и аккуратно поставил бокал на стол. – Но если земель не так уж много, то мы совершим большую ошибку, отдав ее тем, кто ничем не заслужил подобную привилегию, – и он всплеснул руками, словно демонстрируя свое бессилие. – Да кто я такой, чтобы брать на себя такую ответственность?

– Землю просят всего двадцать человек, – сказал Гутьерес. – А здесь ее полно. Так дайте же им землю!

– Дело не в том, сколько здесь земли, дело в принципах. Я подчиняюсь приказам, а мне приказали ждать возвращения адмирала.

– А если он не вернется? Если корабль затонул или адмирал не собрал средств на еще одну экспедицию?

– В таком случае, когда пройдет год с его отплытия, я снова к этому вернусь.

– Они не станут ждать.

– И что ты предлагаешь в таком случае?

– Убить Кошака.