Текст книги "Сьенфуэгос"

Автор книги: Альберто Васкес-Фигероа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

– Скоро наступит голод, потому что твой народ слишком много ест, а наша земля не производит достаточно для всех, – ее тон изменился, став мрачным и загадочным. – Здесь будет наше убежище, и если случится худшее, мы останемся здесь навсегда.

– А что может случиться? – спросил явно обеспокоенный канарец. – Ты что-то знаешь?

– Ничего я не знаю, – уклончиво ответила девушка. – Но может случиться что угодно. Очень много чего может случиться.

14

В начале октября новая эскадра его превосходительства адмирала Христофора Колумба, вице-короля Индий, бросила якорь в Сан-Себастьяне на острове Гомера, и почти сразу же Луис де Торрес нанес визит виконтессе де Тегисе, которая приняла его в главном зале «Ла Касоны», пользуясь тем, что ее муж отправился на соседний остров Тенерифе помогать отряду испанцев, попавшему в окружение к людям неуловимого Менсея из Тагананы.

Окинув орлиным взором молодую немку, королевский толмач с первой минуты был покорен ее красотой и нежностью. Стоило ему увидеть эту необыкновенную женщину, сразу понял причину столь продолжительной тоски юного Сьенфуэгоса, ничего не желавшего в этой жизни с той же страстью, как вернуться на родину.

– Расскажите мне о нем, – таковы были первые слова Ингрид Грасс, едва она узнала, кто он такой, и какая дружба связывает Луиса с ее любимым. – Столько времени прошло! Вот уже больше года, как я его не видела.

– Когда я с ним расстался, он выглядел просто великолепно, – ответил Луис. – Стал еще сильнее и выше ростом, чем был, когда сел на корабль, море и приключения явно пошли ему на пользу. Этот парень... – он слегка задумался, подбирая нужное слово. – Нет, мужчина, и поистине великолепный.

Ингрид пристально посмотрела на него – и вдруг улыбнулась, больше глазами, чем губами.

– Полагаю, вы удивлены, что дама моего возраста и положения может испытывать столь сильные чувства к человеку, с которым ее так многое разделяет. Тем не менее, я вас не обманываю и хочу, чтобы вы сразу поняли – я готова отдать все на свете, даже жизнь, лишь бы его найти. Мне ничего не нужно: ни денег, ни титула, ни положения в обществе; все это ничего не значит по сравнению с надеждой увидеть его снова...

– Если я чем-то могу вам помочь... – со всей возможной любезностью ответил собеседник, без сомнения, окончательно покоренный такой глубиной ее чувств. – Я обещал Сьенфуэгосу, что сделаю все возможное.

Виконтесса на минуту вышла в соседнюю комнату и тут же вернулась, неся в руках маленькую шкатулку, которую поставила на стол.

– Это все, что у меня есть, – сказала она. – Эти украшения – единственное, что действительно принадлежит мне, потому что они достались мне в наследство от матери. Все остальное принадлежит моему мужу, а я ничего не хочу у него брать, – с этими словами она открыла шкатулку, предоставив гостю исследовать ее содержимое. – Я буду вам признательна, если вы воспользуетесь этими вещами, чтобы добыть мне место на борту одного из кораблей, а также приобретете все необходимое, что может понадобиться для новой жизни за морем.

– Я считаю это совершенно неразумным решением, сеньора, – последовал честный ответ. – Большинство пассажиров этих кораблей – военные, авантюристы самого низкого пошиба, и нищие мужланы, ослепленные блеском мифического золота. Подобный сброд – отнюдь не самая подходящая компания для порядочной дамы.

– Меня уже нельзя считать порядочной дамой, – просто ответила она. – Я перестала ею быть полтора года назад.

– Не лучше ли будет, если я отправлюсь туда и привезу его к вам? – спросил дон Луис. – Через пять или шесть месяцев вы могли бы встретиться в каком-нибудь укромном месте.

– Слишком долго ждать! – покачала головой Ингрид. – С тех пор как я увидела корабли и узнала, куда они идут, каждый час разлуки кажется мне бесконечно долгим, – она протянула руку и коснулась руки Луиса де Торреса. – Прошу вас! – взмолилась она. – Помогите мне сесть на корабль.

– Но это же просто безумие.

– Разве вы не видите, что я сошла с ума? – покачала головой немка. – Да, я сумасшедшая, но все же не слепая. И знаю, что здесь, в Европе, у нашей любви нет и никогда не будет будущего: слишком многое нас разделяет. Единственная надежда – там, в непостижимом Новом Свете, полном таких невиданных чудес, что союз двух столь разных людей не покажется невозможным.

Королевский толмач долго не сводил проницательных глаз с прекрасного и ясного лица, хотя вид у Ингрид был отсутствующий, словно ее мысли витали где-то очень далеко.

– Слишком много невероятных вещей мне довелось увидеть в последнее время, – произнес он наконец. – От горестного изгнания целого народа, приговоренного к вечным скитаниям, до открытия сказочных земель и невиданных племен, живущих на другой стороне величайшего из океанов. Но ничто – повторяю, ничто на свете! – не сравнится с силой вашей любви, – убежденно кивнул Луис. – Положитесь на меня, сеньора. Ничто не доставит мне большей радости, чем возможность препроводить вас в объятия Сьенфуэгоса.

– Когда отплывают корабли?

– Это знает лишь адмирал. Но я полагаю, это произойдет двенадцатого октября. Именно в этот день мы впервые ступили на остров Гуанахани, и я не удивлюсь, если он выберет именно эту знаменательную дату для начала нового путешествия.

– В таком случае, нельзя терять времени.

– Разумеется, – ответил Луис. – Но вы не волнуйтесь, я поговорю с мастером Хуаном де ла Косой, он тоже весьма ценит Сьенфуэгоса. Сейчас он командует одним из кораблей. Уверен, он не откажется нам помочь.

Уже собираясь уходить, он обернулся:

– Я буду держать вас в курсе.

Ингрид указала ему на стоящую на столе шкатулку.

– Не забудьте это! – попросила она. – Думаю, вам от нее будет больше проку.

Вне всяких сомнений, Луис де Торрес хорошо знал свое дело, а потому вместо того, чтобы продать драгоценности на острове, как поступил бы на его месте любой другой, предложил их в качестве заклада одному из ростовщиков, находившихся на борту. Это был еврей с Майорки по имени Фонсека, работавший на самого всемогущего Сантангела, банкира, чьими услугами пользовались короли и сам адмирал.

Часть полученных за украшения денег Луис потратил на покупку семян, уток, кур, кроликов, а также пяти молоденьких свинок, уже супоросых. Предусмотрительный толмач не сомневался, что большинству поселенцев, отбывших из Кадиса в бредовой надежде, что, едва прибыв в Новый Свет, они будут купаться в золоте, в действительности придется пахать землю и пасти скот. Ведь ему, как никому другому, было известно, что ослепившая мечтателей картина сказочных богатств, нарисованная Колумбом, не имеет ничего общего с действительностью – адмирал именно для того и рисовал эту картину, чтобы вдохновить энтузиастов отправиться за океан.

Оживление, вызванное прибытием необычайно большой эскадры, какие никогда прежде не появлялись в канарских водах, и активные поиски боеприпасов, людей и оружия, не могли не привлечь внимания тех, кто в это время сражался с последними гуанчами на Тенерифе, и едва до капитана Леона де Луны дошло известие, что корабли Колумба вернулись на Гомеру, он тут же поспешил вернуться в «Ла Касону».

Его резкость в отношении жены не оставляла сомнений, что он принял твердое решение.

– Если ты только попробуешь сесть на корабль, я тебя убью, – заявил он. – И во избежание худшего зла ты останешься в своей комнате до тех пор, пока не отчалит последний корабль.

– Когда отчалит последний корабль, тебе не потребуется меня убивать, – холодно ответила Ингрид. – Я покончу с собой.

– Сомневаюсь. Я хорошо тебя знаю. Твои религиозные убеждения не позволят тебе совершить самоубийство. Но даже если ты так поступишь, меня это не волнует. Я предпочитаю видеть тебя мертвой, чем в объятиях этого животного с гор. Боже! – в ярости воскликнул он. – Как бы я хотел вычеркнуть тебя из моего сердца! Как такое возможно, что я все еще люблю тебя, несмотря на то, как сильно презираю? Убирайся! Отправляйся к себе в спальню, потому что, если останешься здесь еще хоть на минуту – клянусь, я за себя не отвечаю!

Когда на следующий день ни о чем не подозревающий Луис де Торрес снова пришел в «Ла Касону», чтобы сообщить виконтессе де Тегисе, что мастер Хуан де ла Коса по старой дружбе с канарцем согласился уступить ей капитанскую каюту, он столкнулся лицом к лицу с обезумевшим от ярости виконтом, который прошипел ему прямо в глаза, что если еще хоть раз увидит шныряющим поблизости от его дома, то повесит прямо в одной из башен.

Луис де Торрес, после размолвки с Колумбом лишившийся должности королевского толмача, теперь участвовал в экспедиции как частное лицо и прекрасно понимал, что этот безумец вполне способен исполнить свою угрозу, а защитить его будет некому, и потому счел разумным вернуться на корабль, задаваясь вопросом, что теперь делать с двадцатью мешками семян, четырьмя здоровенными свиньями и дюжиной клеток с истошно клохчущими курами.

– На месте виконта я бы порубил вас на куски, – убежденно заявил Хуан де ла Коса, когда Луис рассказал ему о случившемся. – Прикоснуться к подобной женщине – всё равно что вызвать демонов.

– Она его не любит.

– Но она его жена. Это так грустно – пока ты рискуешь жизнью, пытаясь принести цивилизацию всяким дикарям, у тебя крадут то, что принадлежит только тебе. Если вернувшись домой я обнаружу, что жена спит с козопасом, я живьем шкуру с него спущу, – он немного поразмыслил и насмешливо поморщился. – Хотя в моем случае, думаю, речь может идти только о пастухе коров – моя жена сама весит как корова.

– Я обещал помочь.

– Кому?

– Им обоим, – пожал плечами Луис. – Он мне как сын, которого я всегда мечтал иметь, а она – та самая женщина, на которой я хотел бы жениться. И я чувствую себя не грязным евреем-сводником, а человеком, стремящимся соединить двух людей, который любят друг друга такой любовью, что я даже не верил, будто подобная есть на свете.

– Тогда оставьте все как есть, и эта любовь навеки останется столь же прекрасной, – скептически развел руками моряк. – Если они соединятся, то уже через пару лет горько об этом пожалеют. В большинстве случаев хорошие воспоминания предпочтительнее скверной реальности...

Три дня спустя, двенадцатого октября 1493 года, его превосходительство адмирал Христофор Колумб отдал приказ сниматься с якоря, и корабли, один за другим подняв паруса, взяли курс на юго-запад.

В эти минуты Ингрид Грасс, виконтесса де Тегисе, наблюдала за их отплытием с балкона своей спальни.

А капитан Леон де Луна, в свою очередь, наблюдал за ней из окна башни, задаваясь вопросом, какие мысли бродят в ее голове.

Когда последний парус скрылся за мысом Чайки, не осталось никаких сомнений, что эскадра вышла в открытое море, гонимая северо-восточным ветром, и повернуть назад ей будет теперь крайне сложно. Тогда капитан быстрым шагом пересек громадный особняк и вошел в комнату жены, где та неподвижно застыла в глубоком кресле, запер дверь и сухо приказал:

– Раздевайся!

Она молча подчинилась и осталась стоять в центре спальни, спокойная и холодная, как мраморная статуя.

Виконт медленно обошел ее вокруг, словно впервые в жизни созерцал это обожаемое тело, а потом резким жестом выбросил платье с открытого балкона.

– Отныне ты будешь жить, как скотина, каковой и являешься, – с этими словами он подошел к огромному шкафу, выгреб оттуда всю одежду и выбросил ее с балкона в сад. – Ты останешься здесь – совершенно голая, до тех пор, пока не попросишь прощения и не поклянешься, что навсегда забудешь эту проклятую тварь.

Он крикнул слугам, чтобы не прикасались к одежде, которую ветер уже разбросал по траве и розарию, и вышел из комнаты, оставив Ингрид рыдать в одиночестве.

Но Ингрид Грасс, виконтесса де Тегисе, плакала не от перенесенного унижения, а лишь потому, что корабли скрылись на горизонте и, возможно, пройдет еще год, прежде чем новая экспедиция отправится в желанный путь на запад.

15

Ночью украли бомбарду.

Внезапное открытие, что кто-то смог пробраться внутрь форта и вынести оттуда настолько тяжелую штуковину вместе с лафетом, ядрами и запасом пороха, не только привело губернатора в ярость, но и заставило в очередной раз осознать беспомощность своего положения, напомнив, что рано или поздно настанет время, когда он не сможет противостоять врагам, кем бы они ни были.

Первой его мыслью было вооружить своих людей и направиться в лагерь бунтовщиков с требованием немедленно вернуть похищенное орудие, однако Педро Гутьерес заметил, что, скорее всего, дело кончится лишь тем, что Кошак откроет по ним огонь из пушки.

– И что ты предлагаешь?

– Торговаться, – убежденно ответил Гутьерес. – Сейчас нам только это и остается. Или мы сплотимся, или через неделю все будем мертвы.

– Ты просишь меня сложить полномочия? – удивился дон Диего де Арана. – Ты?

– Когда вернется адмирал, у вас будет достаточно времени, чтобы оправдаться, – ответил Гутьерес. – А если он не вернется – какая разница, кто будет править горой трупов?

– Я подумаю об этом.

– На раздумья нет времени.

Эти горькие слова не предполагали ответа.

– Сказал же, что подумаю, и хватит на этом!

Королевский вестовой, за несколько дней постаревший и растерявший всё свое глупое высокомерие по мере того, как видел всё больше признаков надвигающегося кошмарного конца, побрел, понурив голову, к хижине мастера Бенито из Толедо и рухнул на скамью, совершенно потерянный.

– Погибнуть во имя идеалов – это одно, умереть лишь потому, что ничего другого не остается, это уже другое, смерть же по вине глупости человека, которого здесь даже нет, мне кажется просто идиотизмом.

– Поздновато ты это понял... – заметил оружейник. – Ты же всегда был среди тех, кто пылко защищал губернатора.

– И по-прежнему его защищаю, – признал Гутьерес, не сводя взгляда со своих изодранных ботинок, откуда торчали пальцы. – Я до сих пор считаю его единственной законной властью, но я не настолько глуп, чтобы не понимать – сейчас истинная власть находится в руках Кошака.

– А ты что предпочитаешь – власть или авторитет?

– Думаю, эта дилемма часто встает перед людьми. Или нет? – он обернулся к Сьенфуэгосу, сидящему в уголке, тот лишь молча слушал и курил очередную толстую сигару, без которых, похоже, уже не мог обойтись. – У тебя еще остались сигары? – спросил Гутьерес.

Парнишка кивнул и протянул ему плетеную корзинку, в которую Синалинга обычно складывала сигары, аккуратно завернутые в банановые листья.

– Собираешься присоединиться к Кошаку? – спросил он.

– Нет! – твердо заявил Гутьерес. – Ни за что. Я останусь с губернатором, что бы ни произошло, но думаю, что кто-то должен найти выход из положения, – он повернул осунувшееся лицо к мастеру Бенито и откровенно взмолился: – Почему бы не попытаться убедить Кошака прийти к какому-нибудь соглашению, приемлемому для всех?

– Потому что я уже пытался, и он не послушал. Он уверен в своей победе.

– Победе? Что он выиграет от смерти тридцати человек?

В этом вопросе была неоспоримая логика, и это придало молодому канарцу решимости в тот же вечер отправиться к пещере мятежников, чтобы откровенно поговорить с рулевым, которого он застал за оживленной партией в карты.

– Ну надо же! – воскликнул Кошак преувеличенно радостным тоном. – Посмотрите, кто пришел! Наш чудо-мальчик! Хочешь к нам присоединиться?

– Нет, – ответил рыжий, присев на камень. – Ты сам прекрасно знаешь, что я в эти дела не влезаю. Но хочу попробовать тебе объяснить, что таким путем мы все окажемся в брюхе у акул. Именно так с нами хотят поступить, как я слышал – бросить со скалы и посмотреть, как нас разорвут на кусочки.

– Кто? – засмеялся Кошак. – Дикари? Да ладно тебе, Гуанче, не будь дураком! Как только я выстрелю из пушки, они помчатся в горы, только пятки будут сверкать.

– Уверен? – ответил канарец, обращаясь больше к остальным, чем к собеседнику. – Ты знаешь, сколько скоро прибудет воинов? Так вот, я тебе скажу: две тысячи. Сам Каноабо идет сюда вместе с двумя тысячами людей, вооруженных луками, копьями и каменными топорами! Ты и впрямь думаешь, что сможешь с ними разделаться?

– Это смешно! – возмутился Кошак, хотя цифра его явно потрясла, как и остальных, неожиданно переменившихся в лице. – Откуда взялись эти цифры?

– От Синалинги.

– Ни один дикарь не умеет считать больше, чем до десяти.

– Если хочешь, я покажу, сколько раз она стукнула рукой по земле, чтобы показать число воинов у Каноабо.

Рулевой обвел взглядом печальные лица и в конце концов просто пожал плечами.

– Если так, то они покончат с нами в любом случае – будем ли мы вместе или разделимся, – и он сделал многозначительную паузу. – Лично я предпочитаю умереть свободным, а не рабом какого-то придурка. А вы?

Последовал вялый ответ его приспешников, и далеко не единодушный, как он рассчитывал. Кошак слегка нахмурился.

– Ну ладно! – признал он. – Допустим, ты прав: две тысячи индейцев даже для нас слишком много, и у нас больше шансов с ними разделаться, если мы будем едины. Но что предлагает этот бесполезный дон Диего?

– Полагаю, тебе следовало бы обсудить это с ним.

– Ну вот еще! Стану я тратить время на всяких недоумков!

– Прошу тебя!

– Сказал же – нет! – сухо ответил Кошак. – Иди к нему и передай, что он знает мои условия: если он сдаст мне командование, я гарантирую, что уже завтра утром дикари пожалеют, что родились на свет, – он скрестил пальцы и звучно их поцеловал, как было у него заведено. – Клянусь!

– Ты же знаешь, что он не согласится, – канарец помолчал. – А ты подумал, что будет, когда вернется адмирал? Скорее всего, он вздернет тебя на верхушке мачты.

– Ты лучше позаботься о собственной шее, а я позабочусь о своей, – Кошак довольно улыбнулся и бросил карты на грубо сколоченный стол, за которым сидел. – Предлагаю тебе сделку. Давай сыграем. Если выиграешь ты, я встречусь с этим кретином и постараюсь вести себя разумно... Если выиграю я, ты продашь мне душу, так сказать, то есть присоединишься ко мне и не станешь оспаривать мои приказы. Идет?

– У тебя преимущество – ты ведь знаешь, что я всегда проигрываю.

– Потому и предлагаю, придурок! А ты что, дураком меня считаешь? – он демонстративно перетасовал карты и подмигнул своим товарищам, к которым начало возвращаться присутствие духа. – Давай! Не стой из себя недотрогу. Когда-нибудь удача повернется к тебе лицом.

– Сомневаюсь, что сегодня... И кто гарантирует, что ты выполнишь обещание? Ты никогда не действовал разумно.

– А кто гарантирует мне, что ты выполнишь свое, если проиграешь? Только слово человека чести, в этой гнусной дыре у нас ничего больше не осталось, – он широко улыбнулся. – Я верю твоему слову. Почему бы тебе не поверить моему? – он положил колоду на стол и показал на нее. – На старшую карту?

Канарец снова заколебался, но игра, без сомнения, его по-прежнему завораживала, к тому же его искушала возможность добиться согласия между двумя враждующими группировками. Он оглядел всех собравшихся, а те, в свою очередь, не сводили глаз с него, насмешливо улыбаясь. Наконец, Сьенфуэгос кивнул.

– Согласен, – сказал он. – Выигрывает старшая карта. Кто первым откроет?

– А почему бы не одновременно?

– И правда.

Так они и поступили, карты одновременно упали на стол, и в тот же миг раздались два выкрика:

– Дама!

– Десятка!

16

Ингрид открыла глаза и почувствовала, что рядом кто-то есть.

Было темно, стояла ночь, и шум дождя заглушал все прочие звуки. От мокрой земли исходил сильный запах, перебивающий все остальные, но всё же она почуяла острый запах пота – кто-то находился совсем близко.

Она испугалась, но постаралась взять себя в руки и притворилась спящей, хотя все чувства ее обострились, так что в конце концов Ингрид уверилась, что в дальнем углу что-то шевелится.

– Кто там? – спросила она.

– Это я, сеньора. Не бойтесь, – прошептал незнакомый голос. – Бонифасио Кабрера.

– Кто?

– Хромой Бонифасио, друг Сьенфуэгоса.

Она приподнялась, даже позабыв прикрыть наготу, и внимательно посмотрела на человека, шагнувшего вперед, к изножью кровати.

– И что ты здесь делаешь? – поинтересовалась Ингрид. – Если муж тебя застукает, то убьет.

– Знаю, но дон Луис де Торрес попросил меня сообщить, что он ждет вас у леса.

Сердце чуть не выскочило у нее из груди.

– Дон Луис де Торрес! – воскликнула виконтесса. – Это невозможно! Он отплыл этим утром.

– Нет, пока еще здесь.

– И чего он хочет?

– Не знаю, он лишь сказал, что это срочно, он хочет встретиться с вами еще до зари.

Виконтесса де Тегисе вскочила с постели и бросилась к шкафу в поисках платья, но тут же вспомнила, что вся ее одежда валяется в саду, став игрушкой ветра, а теперь и грязи с водой.

– Идем! – сказала она, несмотря на это.

– Вот так? – удивился парень.

– Накину что-нибудь внизу. Как ты сюда проник?

– Через балкон, но это опасно.

– Не волнуйся, – заявила Ингрид, направляясь к балкону. – Если ты сумел подняться, то и я смогу спуститься.

И она сумела, несмотря на темноту и ливень, мысленно поблагодарив капитана Леона де Луну за то, что так любит своих догов и позволяет им ночевать в своей башне. Когда она, наконец, оказалась на земле, то огляделась в поисках какой-нибудь одежды, не беспокоясь о том, что ее платья превратились в грязное тряпье, с которого капает вода.

– Идем! – повторила она робко прихрамывающему Бонифасио. – Идем! Быстрее!

– Быстрее? – удивился тот. – Мою ногу не излечила и Пресвятая дева Ковадонгская. Хватит с меня того, что я сюда добрался.

Они перелезли через стену, оставив на покрывающем ее плюще лоскуты кожи и одежды, и пошлепали по грязной тропе, спотыкаясь, тяжело дыша и снова поднимаясь, пока не добрались до опушки леса, где вымокший до нитки Луис де Торрес держал в поводу двух беспокойных лошадей и знаками приказывая поторопиться.

– Сюда! – пискнул он. – Сюда!

– Да не бегите так! – взмолился хромой. – А то и здоровую ногу сломаю.

Ингрид взяла его под руку и помогла ускорить шаг, а в это время Луис направился к ним, потянув за собой лошадей, которые отказывались двигаться в темноте.

Когда, наконец, они встретились, немка тут же поинтересовалась:

– Что это всё значит, дон Луис? Я думала, что вы уже в море.

– Я обещал вам помочь и сдержу обещание. На южном берегу острова нас ожидает ялик.

– И куда я на нем поплыву? – удивилась Ингрид. – Вы же не собираетесь догонять флот в открытом море. Это безумие.

– Нет, разумеется. Не в открытом море. Но в последний момент адмирал решил сделать короткую остановку на Иерро, и я попросил мастера Хуана де ла Косу высадить меня на берегу. Вы по-прежнему намерены ехать?

– Конечно!

– Тогда в путь. Эскадра снимется с якоря вечером. Значит, в нашем распоряжении меньше двадцати четырех часов, чтобы найти лодку и добраться до Иерро.

Он помог виконтессе забраться на лошадь и ловко вскочил на вторую. Хромой Бонифасио тут же вцепился в его ногу.

– Сеньор! – всхлипнул он. – Не оставляйте меня здесь, сеньор. Я так устал и так напуган.

– Ладно! – согласился королевский толмач и протянул руку, чтобы хромой уселся сзади. – Доставлю тебя до деревни.

Они пустились в путь с максимальной скоростью, которую позволяла темнота, деревья и слякоть, и когда в конце концов выехали на широкую и открытую тропу, а в поле зрения появились первые дома, Луис де Торрес остановил лошадь и достал из кошеля несколько тяжелых монет.

– Держи! – сказал он, протянув их хромому. – Как я и обещал.

– Я бы предпочел, чтобы вы расплатились со мной по-другому, сеньор, – ответил тот. – Возьмите меня с собой!

– Куда?

– Туда, где сейчас Сьенфуэгос: в Сипанго.

– Рехнулся?

– Не больше вашего. Здесь я всегда буду всего лишь хромым и вечно голодным бедняком. А в Новом Свете, глядишь, однажды смогу себе и приличную лошадь купить.

– В Новом Свете нет лошадей.

– Будут, – убежденно заявил парнишка, а потом протянул руки к виконтессе. – Прошу вас, сеньора! – взмолился он. – Из меня выйдет хороший слуга.

Ингрид Грасс перевела взгляд с умоляющего Бонифасио на Луиса де Торреса, который лишь пожал плечами.

– А почему бы и нет, черт побери? – воскликнул он. – Чего там не хватает, так это людей, пусть даже и хромых. Поехали!