Текст книги "Во все Имперские (СИ)"

Автор книги: Альберт Беренцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Кусок заборчика сквера длиной в пару метров был выворочен и валялся на брусчатке. Судя по всему, перешагнуть ограждение Дрочило не догадался, хотя оно было ниже его раз в десять. А может мой верный холоп просто слишком спешил мне на помощь.

Владелец заброшенного в лавку медведя тем временем поднялся на ноги. Никаких следов моего удара у него на роже уже не было. Быстро регенерирует, падла.

– Спасибо, Дрочило. Ты всегда вовремя, – поблагодарил я холопа, сваливая очередным прямым только что вставшего Домового в новый нокаут.

– У Нагибина нет магии! – заорал Мартыхан, – Вы видели! Он не маг! Убейте его, и этого кулакастого тоже.

На меня ринулась стена огня, скастованная главарём.

Я успел откатиться в сторону, а вот Дрочило всегда соображал туго и скоростью реакции не отличался. Мой верный холоп в своем фирменном стиле попытался вырубить поток огня кулаком, дав ему по щщам, но, к сожалению, никаких щщей у огненной магии не оказалось, и нокаутировать её не вышло.

На мгновение Дрочилу охватило болотно – зелёное сияние, магия холопа пыталась его защитить. Но огненный вал сжег защитную ауру Дрочилы за секунду. Дрочило заорал, не хуже медведя, и, объятый пламенем, упал на брусчатку, метаясь от боли.

Я бросился помогать Дрочиле, но в этот момент Циклоп подскочил ко мне и ударил в плечо. Двигался главарь сектантов с погремухой Циклоп быстрее меня раз в десять, если не в сто.

Противопоставить этому мне было нечего. Я наконец осознал, что ощущают простолюдины, когда сражаются с магами. От удара Циклопа меня швырнуло метра на три и припечатало о брусчатку. Спину свело болью, руку, и без того растерзаннуя медведем, скрутило еще хуже. Судя по всему, вывих.

Всё. Приплыли.

Тем не менее, я нашёл в себе силы вскочить на ноги. Меня шатало, боль мешала сосредоточиться на битве. Мда, хреново жить без мгновенной регенерации.

Ван Дер Верфы все еще тряслись от ужаса, стоя на коленях.

Над Дрочилой снова заметалась его зеленая магическая аура. Огонь она погасить смогла, но Дрочило был весь черный и обугленный, до мяса. Его одежда превратилась в клочья. Никаких звуков он больше не издавал и вероятно был мёртв. Зеленая аура Дрочилы моргнула в последний раз и развеялась.

Цкилоп воздел руку с очередной порцией огня. Эта порция явно предназначалась мне, и никаких шансов остановить её у меня не было.

– За Перводрево! – провозгласил Циклоп.

Я уже приготовился стать живым горящим факелом, но в этот момент прямо между Циклопом и мной в воздухе завертелись сразу три голубых вихря.

Знакомая хрень. Такое я уже видал пару раз.

Из голубых вихрей ожидаемо вывались Подскоковы – Кабаневичи, сразу трое.

Первой была моя старая синеволосая знакомая Таисия Кабаневич. С момента нашей последней встречи она успела сделать завивку – её синие волосы теперь спадали изящными кудрями на плечи.

Девушка, видимо, была студенткой Лицея, по крайней мере, на ней был черный лицейский мундир, а еще черные же плотно облегающие бриджи и высокие кавалерийские сапоги без каблука. В руках она держала тяжелый хлыст с эмблемой кабана на рукояти.

Двое спутников Таисии явно были братьями друг другу и явно тоже Кабаневичами. У одного имелась крашеная в красный борода, второй был помладше и безбородым, зато у него на голове присутствовал ирокез ярко – оранжевого цвета.

Оба брата были вооружены хлыстами, такими же, как тот, что держала в руках Таисия.

– О, кабанчики на подскоке, – недовольно констатировал Циклоп.

Ван Дер Верф с семьей тут же вскочили на ноги и укрылись за спинами Кабаневичей.

– Спасите, добрые господа! – закричал Ван Дер Верф, – Я знал, знал, что вы придете! Вы получили моё сообщение! Да! Я знал, что вы не оставите…

Краснобородый Кабаневич мрачно огляделся, оценивая ситуацию, немного задержал взгляд на обугленном Дрочиле и останках холопов на брусчатке, а потом ткнул хлыстом в сторону разбитой витрины лавки и прорычал:

– Слышьте. Это наша корова, и мы её доим!

Таисия Кабаневич тем временем посмотрела на меня и захихикала:

– О, и Нагибин тут. Ты же помнишь, что ты мертвец, Нагибин?

– Тая, вы не туда воюете, – осадил я девушку – кабанчика, – Я типа на вашей стороне. Конкретно сейчас. Сам не знаю, как так вышло.

Таисия удивленно нахмурилась.

– Проваливайте, свиньи, – вмешался Циклоп, – Вы не имеете никаких прав, здесь в Царском Селе. Вы тут никого не можете крышевать. Тем более, этого голландца. Царское село – это Императорское владение.

– А ты когда успел стать Императором, Огневич? – взревел рыжебородый Кабаневич, – Я че-т не вижу на тебе короны. Какого хрена ты решаешь, кто тут может крышевать, а кто не может? Решалка выросла, падаль? Это наш голландец и мы его доем!

– А клановые договорённости? – вознегодовал Циклоп, остальные сектанты приткнулись и явно уже были не рады происходящему, – Была же договоренность, что Кабаневичи сидят у себя в Карелии и не отсвечивают? Была. Какого хрена вы полезли в Царское?

– Они еще и в Псков полезли, в моё поместье, – добавил я.

Воспользовавшись передышкой, я снял с себя футболку и кое – как перебинтовал все еще кровоточившую и потянутую руку.

Вывих бы надо тоже вправить, но это был вывих того рода, который сам хрен вправишь. Кроме того, нужно было срочно глянуть, что там с Дрочилой, но этого мне сделать уже не дали.

– Да, я Огневич, свиньи! – закричал Циклоп, стаскивая с себя колпак – маску, под колпаком оказался молодой рыжий парень с короткой бородкой и конопатый, – Я сын директора Царскосельского Лицея! Того, где ты учишься, Таисия. Пока что учишься, по воле моего бати.

Но завтра ты там учиться уже не будешь. И не потому что тебя исключат, а потому что ты поедешь в больничку. На месяц. Или вообще в могилу.

Чего вы ждете, братья и сестры?

Этих кабанов только трое, остальные из своего загона в Карелии не телепортируются, слишком далеко. Нагибина вообще не считаем.

Так давайте же сделаем себе шашлык из свинины!

За Государя!

За магократию!

Per voluntatem primae arboris revelatur!

Глава 20 – Феерический жесткий раскрут безголового Пушкина

«Шефу Охранного Отделения, Её Светлости княгине Пыталовой,

секретно:

В общем, расклады по кланам Царской Крови следующие:

Законного наследника Павла Павловича по моей информации однозначно поддерживают ОГНЕВИЧИ, ЖАРОСВЕТОВЫ, ОБОРОТНИЧИ, ГЛАЗ-АЛМАЗОВЫ, БАГАТУР-БУЛАНОВЫ, большей частью.

Также он пользуется популярностью у дворянской молодёжи, почти среди всех кланов.

Чудовище в свою очередь поддержал так называемый Триумвират (ЛЁДОВЫ, ПСОБЧАКОВЫ, МЕДВЕДЯНСКИЕ), частично ЛЬВОВЫ, очень частично – БАГАРТУР-БУЛАНОВЫ (из линии Анны Алексеевны, тёти Чудовища)

В народе Чудовище ненавидят, как вам хорошо известно.

Также я тщательно отслеживаю все контакты Михаила во Франции.

Михаила никто из князей Царской крови пока что открыто не поддержал, но он пользуется популярностью среди мелких кланов и купечества. Это может представлять определенную опасность, вплоть до захвата престола либералами.

Последнего реального кандидата на престол – Малого, насколько мне известно, никто из магократов всерьез не воспринимает. Но его не стоит сбрасывать со счетов, по моей информации он довольно популярен среди боярских детей, холопов и разночинцев.

P. S.: Какие будут указания по поводу сегодняшних похорон? Всё в силе?

Великий Князь ГЛАЗ-АЛМАЗОВ»

ОТВЕТ:

«Да.

ЛЁДОВ не должен пережить сегодняшние похороны Государя.

Наша основная задача сейчас – лишить Чудовище поддержки Мальтийского Ордена.

Я уверена, что без ЛЁДОВА Триумвират развалиться.

Так что действуйте.

P. S.: Малого или тем более Михаила не похороны не в коем случае не допускать, любой ценой. Их не должны там видеть.

ПЫТАЛОВА.»

Огневич метнул в Кабаневичей поток огня.

Я, к счастью, успел отскочить в сторону, а Кабаневичи ответил на атаку какой – то неизвестной мне магией. Они встали плечом к плечу, соединили в воздухе свои хлысты, воздев руки, и отбили огонь мощной синей аурой.

Из лавки тем временем выбрался медведь. Мишку шатало, череп у него определенно был проломлен, но животное не сдавалось. Оно прыгнуло на стоявшего ближе всех краснобородого Кабаневича, но тот ловко ударил медведя хлыстом по глазам, и ослепший топтыгин взвыл.

Сектанты бросились в атаку, все разом. Даже дважды нокаутированный мною владелец медведя уже был на ногах и рвался в бой.

Впрочем меня он благоразумно проигнорировал, наученный горьким опытом, и вместе с пятью своими товарищами атаковал Кабаневичей. Мартыханов, к моему удовлетворению, тоже предпочёл напасть на кабанчиков, а меня трогать зассал, хоть я и был теперь без магии.

Воздух наполнился разрядами магии, светом аур и вспышками, я как будто попал в центр грозовой тучи, где вдобавок к этому еще шли дискотека одновременно с ядерной войной.

Каждый из Кабаневичей сражался с двумя противниками, семья голландцев тем временем бросилась бежать вверх по переулку.

Последний седьмой сектант, тот который играл на свирели, избрал своей целью меня.

Его лицо было скрыто под черным колпаком, сам он был выше меня на голову, а вокруг его кулаков зловеще сияла красная аура.

Ну блин. В очередной раз блин, да.

И как мне сражаться, с вывихнутой рукой и без магии?

Очевидно, что никак. А когда никак сражаться нельзя – следует отступать. Это основа военного тактического искусства, причем любой традиции.

Я бросился бежать в сквер, но магократ в колпаке догнал меня и шарахнул магией по спине. Меня перекувырнуло в воздухе и швырнуло в кусты, кусты переломались вместе с моими ребрами.

По грудине разлилась резкая боль, дышать стало невыносимо трудно.

Вот теперь точняк всё. Довоевался. Теперь я определенно потерял остатки боеспособности. Вся надежда теперь была только на Кабаневичей.

Но эта надежда рассеялась уже через несколько секунд, вместе с самими Кабаневичами.

– Уходим! – раздалось в переулке рычание краснобородого кабанчика.

Подскоковы – Кабаневичи, судя по всему, осознали, что им не затащить эту разборку.

Переулок озарился голубым светом, и все трое Кабаневичей исчезли в магических вихрях.

Через секунду Подскоковы снова появились, уже в конце переулка, но только чтобы похватать Ван Дер Верфа и членов его семейства, а потом исчезнуть вместе с ними, теперь насовсем.

– Эй, а я? – захрипел я уже исчезнувшим Кабаневичам, – А меня эвакуировать, суки?

Вместо ответа я получил от бросившего меня в кусты сектанта мощный удар ногой по сломанным ребрам, от которого чуть не вырубился.

Сектант вытащил меня из кустов, протащил по траве и клумбе, а потом швырнул на брусчатку, залитую после боя с Кабаневичами свежей кровью.

Сектанты отделались довольно легко, все из них были на ногах, только хозяина медведя пошатывало. С девушки с пилой слетел черный колпак – маска, владелица пилы оказалась довольно миловидной блондинкой, с холодными, как лёд, голубыми глазами.

Еще без колпака до сих пор был рыжий Огневич, сдернувший свою маску ранее в порыве ярости.

Единственной потерей сектантов стал медведь, которого Кабаневичи буквально размазали по брусчатке какой – то мощной магией.

– Ушли, твари, – пробасил Огневич, – Трусы! Разграбим лавку! Сожжем её!

В руке у Огневича заполыхал огонь, было заметно, что этот маг свою магию искренне любит. Не зря же он кастует свой поганый огонь каждые полминуты.

– А с этим что делать? – спросил приволокший меня сектант.

Огневич тупо уставился на меня, а потом приказал:

– Да выкинь его нахрен. Зачем он нам нужен? Вон там мусорка справа. Если переломаешь Нагибину все кости – он как раз туда влезет.

– Я скорее в твою мамашу влезу, Огневич, – заметил я, сплюнув кровью на асфальт.

– Я его прикончу, – предложил Мартыханов.

– Фига ты посмелел, Мартыхан, – ответил я, – Легко быть храбрым, когда у меня ребра переломаны и нет магии. Че-т в клубе ты, помнится, не был таким дерзким.

– Прикончу! – зашипел Мартыханов, подходя ближе.

– Да стойте вы! – закричала блондинка, уже скрывшая свое личико под черным колпаком, – Неужели вы забыли? А как же Пушкин?

– Какой Пушкин? – спросил державший меня сектант.

– Александр Сергеевич, – объяснила блондинка, – Пушкинский обряд.

– Пушкинский обряд – только для лицеистов и магократов, – заспорил Огневич, – А не для этого дерьма. Он даже магией не владеет. И в Лицее не учится.

– Ну пожалуйста, братья, – взмолилась блондинка, – Неужели вам неинтересно?

– Ладно, я за, – согласился Мартыханов.

– Поддерживаю, – сообщил притащивший меня сектант.

– А, – Огневич махнул рукой, – Ладно, пусть так. Тащите его к Пушкину.

Сектанты двинулись к памятнику Пушкину, снова протащив меня прямо по газонам и клумбам, кто – то из магократов даже снова начал стучать в барабан. Другой тащил деревянный шест, корона на котором уже давно сгорела, а третий – флаг с эмблемой правящей династии.

Меня швырнули рядом с клумбой, в центре которой задумчиво восседал на постаменте бронзовый Пушкин.

Подумать только, еще часа четыре назад я тут предавался любви с Алёнкой. Вон даже бумажные пакеты из – под жратвы, которой я кормил холопов, валяются.

Самой Алёнки, к счастью, в сквере уже не было. Девушка, как и всегда, оказалась умницей и сбежала.

И правильно сделала. В любом случае, на помощь Алёнки я сейчас не рассчитывал. Она уже спасла меня однажды, треснув охранника Кабаневичей поленом в поместье, когда мы угоняли самолёт, но семерых магократов Алёнка точно поленом не перебьет, даже если найдет тут полено.

– Ребят, что бы вы ни задумали, это надо делать быстрее, – напомнил я магам, – У меня половина ребер переломана, а еще я истекаю кровью. Рука раскурочена вашим мишей. Так что я недолго с вами тут пробуду.

– Это легко поправить, – заверил меня Огневич, – Здравуров, помоги этому говну.

Тащивший меня рослый магократ склонился надо мной и коснулся рукой моей груди.

Прикольно. Вроде бы у другой Здравуровой, его родственницы, я как раз лечился в больничке. Можно сказать, что я стал постоянным пациентом Здравуровых.

По моему телу тем временем пробежала волна магии, довольно неприятной и болезненной.

Ребра свело еще хуже прежнего, руку жгло огнем. На пару секунд я даже забыл, как дышать, в глазах стало темнеть.

Но уже через мгновение эти неприятные ощущения рассеялись.

Я был совершенно здоров, рука заросла, остался лишь небольшой белесый шрам, вывих вправился, все ребра теперь тоже были целыми.

– Спасибо, – поблагодарил я Здравурова и ударил его в лицо, а потом, перекатившись, вскочил на ноги.

– Можно я его убью? – спокойно попросил разрешения Здравуров.

Этот парень вообще, как я уже успел заметить, отличался психологической устойчивостью и пофигизмом, в отличие от остальных его товарищей.

– Нет, конечно, – не дал разрешения Огневич, – Мы не за этим тащились к Пушкину. Оживлялов, действуй!

Шестеро магократов окружили меня, образовав круг, в центре которого находились я и памятник Александру Сергеевичу.

Седьмой маг бесцеремонно прошёлся прямо по клумбе и влез на гранитный камень, на котором задумчиво сидел на скамейке поэт.

Сектанты хором начали читать стихи, вероятно того же Пушкина:

 
– Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит —
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем
Предполагаем жить… И глядь – как раз – умрем.
 

Стихотворение прозвучало довольно зловеще. Оживлялов положил руки на голову бронзовому Пушкину, и по памятнику заструилась белесая магия.

Александр Сергеевич остался все так же задумчив ликом, но с бронзовой скамейки встал. Часть скамейки оторвалась и так осталась висеть, приваренная к заду поэта.

Оживлялов уселся на опустевшую скамейку, а Пушкин махом перепрыгнул клумбу, окружавшую памятник, и оказался прямо передо мной.

Несмотря на то, что он был бронзовым, двигался Пушкин исключительно легко, быстро и изящно.

– Александр Сергеевич, я не хочу с вами драться, – честно сказал я Пушкину, несколько прифигев от происходящего.

– Убей его, только зрелищно и красиво, – приказал памятнику Оживлялов.

Пушкин кивнул и отвесил мне пощечину.

Чтобы вы понимали – бронзовую пощечину.

Увернуться я не успел, двигался Александр Сергеевич со скоростью и проворством мага. Я, конечно, поставил блок, но этот блок был Пушкиным легко промят, я повалился на землю.

Хотя бы руку на этот раз просто ушиб, а не снова сломал, и то хорошо.

И че мне делать? Пушкин был бронзовым, так что я не сомневался, что любой его настоящий удар разломает меня или нокаутирует. А если я сам попытаюсь ударить Александра Сергеевича, то просто сломаю себе конечность, которой буду наносить удар.

Вариантов действий у меня оставалось немного.

Достойно умереть? Но достойно умереть в данном случае – умереть быстро, на дав врагам насладиться зрелищем того, как Пушкин будет меня курочить.

Разбить себе башку о его бронзовый кулак? Ну уж нет. Вот суицидником я никогда не был.

А, пошло оно все нахрен…

Я перекатился, вскочил на ноги и пробил Пушкину в лицо прямым. Уж простите, Александр Сергеевич.

Что – то вдруг резко изменилось, за одну секунду. Мой кулак не просто ударил, нет, он ударил, полыхая фиолетовыми сполохами. Сполохами магии.

Магия стремительно вернулась, но теперь она была какой – то другой – новой, фиолетовой, мощной и чужой, но при этом парадоксально и определенно моей.

Магия переполнила меня, каждую клеточку сознания и организма. Я ощутил, как во рту у меня стремительно отрастают зубы, выбитые еще экзаменатором Глубиной.

От моего удара лицо Пушкина вогнулось внутрь головы, сделав поэта похожим на кривую фотожабу из интернета.

Вокруг меня сверкала фиолетовая аура, мой кулак, вдавивший Пушкину хлебало, не пострадал.

– Это что? – в ужасе закричал Мартыханов, – Какого лешего?

– Цыц, – ответил Огневич, – Так даже интереснее…

Пушкин тем временем пошёл в атаку и попытался захватить меня за шею бронзовыми руками, но превосходства в скорости у него больше не было. Наоборот, теперь памятник казался мне медленным и неповоротливым.

Я ушёл от атаки, ударил Пушкина в живот, оставив вмятину на бронзе, а потом провёл заряженную магией подсечку и повалил поэта на землю.

Пушкин ударил, намереваясь сломать мне ногу, но я высоко подпрыгнул, а потом приземлился поэту двумя ногами на лицо.

Бронза гулко ухнула, голова Пушкина пошла трещиной.

Тем не менее, Александр Сергеевич умудрился схватить меня и завалить в партер.

– Давай! – азартно орал Оживлялов, рассевшийся на скамейке Пушкина, – Давай, Санёк! Души его, дави!

Пушкин действительно в очередной раз попытался схватить меня за горло, но я коротким и мощным ударом насквозь проломил ему грудь, а потом охватил руками голову поэта и мощным рывком оторвал её.

Голова Пушкина попыталась кусаться, но я зашвырнул её подальше в кусты.

Оставшийся без головы Александр Сергеевич, тем не менее, продолжил сражаться, как ни в чем не бывало. Он провёл мне ощутимый удар по почкам, я в ответ дал ему коленом.

Собравшись, я еще раз ударил в грудь памятнику, пробив её насквозь еще раз и оставив там вторую дырень. Потом я вырвался из захвата, перекатился и вскочил на ноги.

Безголовый Пушкин встал следом за мной и попытался атаковать, но я захватил его руку, а потом начал раскручивать поэта, оторвав его от земли.

Этот приём был мне знаком, вчера меня самого точно также раскручивал экзаменатор Глубина, только теперь в его роли был я, а в роли раскручиваемого – Александр Сергеевич.

Пушкин пытался лягнуть меня или нанести удар свободной рукой, но так и не смог до меня дотянуться. Раскрутив поэта как следует, я отпустил его.

Мой расчёт оказался совершенно правильным, Александр Сергеевич полетел именно туда, куда я и планировал, а именно – в сторону своей родной бронзовой скамейки.

Оживлялов попытался было спрыгнуть со скамейки, но слишком поздно.

Безголовый Пушкин сбил Оживлялова со скамейки, как шар кеглю. Памятник и ожививший его маг оба пролетели несколько метров и рухнули в кусты. Я с удовлетворением услышал, как гулко ухнул металл памятника, а еще как ломаются кости Оживлялова.

Судя по этим звукам, регенерирует Оживлялов теперь еще нескоро. Ну и поделом. Нефиг издеваться над русскими поэтами.

– Ладно, я соврал, – пожал я плечами, – У меня осталась кой – какая магия.

Шестеро магократов молча смотрели на меня. Жалко, что рожи у всех, кроме Огневича, скрыты колпаками. Я сейчас бы многое дал, чтобы посмотреть на выражения этих рож.

Кстати, почему бы и нет?

Я в момент подскочил к Мартыханову, сдернул с того колпак и пробил баронету в нос, вложив в удар всю свою мощь.

В воздух взметнулись сполохи моей новой фиолетовой ауры, нос Мартыханова был буквально полностью уничтожен, а сам владелец носа отброшен метров на пять.

Пролетев по воздуху, Мартыханов вошёл головой аккурат в урну, стоявшую в сквере. Нижняя часть тела барона, ставшая теперь верхней и торчавшая из урны, обмякла и не шевелилась.

– Ну? – спросил я, – Сколько вас там еще осталось?

Наверное, мне не следовало этого говорить. Магократы наконец вспомнили, что их пятеро против одного, и пошли в атаку, все разом.

Огневич своим коронным приёмом швырнул в меня стену огня, но моя фиолетовая аура полностью поглотила пламя. Только жар разлился по коже, но никаких ожогов я не получил.

Здравуров, стоявший ближе всех, напал сзади, но я увернулся, и тот перелетел через меня.

Еще двое сектантов атаковали одновременно. Один из них был слабосильным владельцем медведя, его я отбросил, захватив за ногу. Второй оказался жестче, этот выхватил из – под своих черных одежд самый натуральный меч и попытался снести им мне башку.

Я уклонился, поднырнул под лезвие и ударил меченосца моей собственной головой в подбородок. Потом провёл подсечку и завалил парня на землю. Меча магократ из рук так и не выпустил, к моему сожалению, ибо меч бы мне сейчас не помешал.

Теперь на меня снова напал Здравуров, на этот раз в паре с блондинкой.

Я резко ушёл в сторону, так что блондинка и Здравуров чуть не столкнулись, а потом прыгнул вертикально вверх, метра на три.

Огневич попытался прикончить меня прямо в воздухе огненным шаром, но я уже летел вниз. Раскрутившись в полете, я мощным летучим маваши гери свалил Здравурова, а блондинку остаточной силой того же удара отбросил на пару метров.

Потом я, как болид, объятый фиолетовой магией, рванул к Огневичу, захватил его и швырнул через себя.

На меня налетел меченосец, но ему я провел исключительно удачный прямой, как раз в то место, где под колпаком у парня должна была находиться челюсть. Меченосец обмяк, и явно надолго.

Осталось четверо, всё веселее и веселее.

Завладев мечом обмякшего магократа, я проткнул им насквозь кишки Огневичу.

– Магократа же можно убить, только вспоров ему сердце или мозг, – напомнил я Огневичу, – Так что ничего, оклемаешься.

Оставив меч в пузе у Огневича, я отбросил рыжего любителя огня от себя.

Еще минус один. По крайней мере, жечь меня больше никто не будет.

Упорный Здравуров тем временем налетел на меня сзади, сцепившись в полёте, мы пролетели по воздуху несколько метров и ударились о гранитный постамент, на котором раньше стоял памятник Пушкину, а теперь тупо памятник пустой скамейке.

Мы на несколько секунд вошли в партер, а потом я почуял неладное. Точнее говоря, у меня прихватило сердце, Здравуров явно ковырял меня какой – то своей лечебной магией. Только не лечил, а наоборот пытался ухлопать.

Защищавшая меня фиолетовая аура заметалась так ярко и стремительно, что я на мгновение ослеп. Вырвавшись из захвата Здравурова, я сам захватил его за шею, а потом припечатал головой о гранитный постамент, раз и еще раз.

Здравуров наконец обмяк. Его инфарктная магия вокруг моего сердца рассеялась.

Весь перепачканный землей от клумбы, где мы только что катались со Здравуровым, я поднялся и осмотрелся.

Весьма неплохо. Недурственный бой.

Оживлялов все еще валялся где – то в кустах в обнимку с остатками Пушкина, Мартыханов торчал из урны, Огневич стонал, пытаясь регенерировать пузо, в котором застрял меч, вырубленный владелец меча лежал рядом. Здравуров с разбитой башкой возлежал на клумбе, не подавая признаков жизни.

Блондинка и владелец медведя тупо стояли, ничего не предпринимая. В принципе я их понимал, я бы на их месте вёл себе также. А что тут еще предпримешь против такой имбы, как я?

Я неспешно покинул клумбу, истоптанную до состояния колхозного поля после сбора урожая. Моя фиолетовая аура медленно рассеивалась, но была готова в любой момент снова перейти в боевой режим и ослепительно засиять, я ощущал это нутром.

– Вообще я не бью девушек, – сказал я блондинке, – Только ты колпак сними. Охота глянуть на твою прелестную рожу.

Блондинка благоразумно покорилась и стянула с головы маску. Вид у девушки был злой и испуганный одновременно. Но это было в принципе нормально, в её ситуации.

Я ткнул пальцем в сторону Огневича:

– Вот эти буквы у него на шмоте. «V. P. A. R.». Что это означает? Я уже видал такое, на месте убийства моих родителей.

– Per voluntatem primae arboris revelatur, – нехотя ответила блондинка, – Это латынь. Означает – «Волей явленного Перводрева». Просто масонский девиз. И мы не убивали твоих родителей.

– Мда? – усомнился я, – А еще рядом с трупами родителей я видел надпись «Lodge IV». То есть четвёртая ложа по – русски. А ложи есть у масонов. Вот это ты как объяснишь?

– Да послушай, Нагибин… – перепугалась блондинка, – Не убивали мы твоих. Мы масоны – консерваторы. Мы вообще не убиваем русских магократов, никогда! И никакой четвертой ложи у нас нет. Мы не называем ложи номерами!

– Ну, меня вы убить сегодня хотели… – заметил я.

– Так мы думали, ты не магократ, думали, ты потерял магию, – начала было оправдываться блондинка, но я отмахнулся от неё.

Было и так понятно, что это сборище ряженых отморозков не причём. На месте смерти моих родителей творилась какая – то черная и сложная магия, вряд ли эти придурки в балахонах на такое способны.

Кроме того, где мои нищие родители, а где эти знатные сынки и дочки влиятельных магокартов. Нет, у моих родителей явно не могло быть никаких дел ни с блондинкой, ни с её товарищами, ни с их кланами.

Я повернулся к владельцу медведя, который застыл на месте и молчал, как будто надеялся, что я приму его за статую, типа Пушкина, или забуду о нём.

– Твой миша мне чуть рожу не отгрыз, – напомнил я.

Властитель над мишами сорвал с себя колпак, а потом, к моему удовлетворению, повалился на колени.

– Пощади! – взмолился он, – Я Медведянский, внучатый племянник министра и тайного советника!

Племянник министра был прыщав и явно еще очень юн, не старше меня самого, точнее говоря, того барчука, в которого я попал.

– Ладно, прощаю, – смилостивился я и вырубил Медведянского ударом ногой с разворота.

Вот теперь точняк всё.

Как бы в подтверждение моих мыслей откуда – то сзади послышались жидкие аплодисменты.

– Браво! – произнёс знакомый мужской голос.

Я резко обернулся.

По дорожке сквера ко мне шёл князь Глубина собственной персоной.