Текст книги "Осенними тропами судьбы (СИ)"

Автор книги: Алана Инош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)

6. Журавль в небе. Незнакомец в чёрном

Родители прогостили в Белых горах седмицу [24]24
  неделю.


[Закрыть]; перед отбытием домой они успели застать день, когда сады наконец оделись пышным цветением. Свадьбу назначили на середину месяца листопада [25]25
  октябрь.


[Закрыть], после сбора урожая; к этому сроку отец с матерью обязались приехать сами и привезти приданое Жданы, а лето девушке, согласно обыкновению, предстояло провести здесь на всём готовом, привыкая к обычаям и распорядку жизни – и новой семьи, и Белых гор в целом. На прощание Твердяна вручила Ярмоле Гордятичу подарок – зачарованные доспехи, позолоченные, украшенные чеканным узором и не тяжёлые, но берегущие от любого оружия, а его супругу одарила яхонтовым ожерельем и серьгами, охраняющими свою владелицу от опасностей. Переправились родители домой тем же способом, каким сюда попали – с помощью кольца.

Кольцом этим Ждане тоже предстояло научиться пользоваться. Чтобы попасть в какое-либо место, следовало точно представить его себе либо целиком, либо хотя бы какой-то находящийся там предмет или человека, после чего пожелать туда переместиться. Это открывало проход в пространстве – ту самую колышущуюся в воздухе «дыру». Таким образом, переноситься Ждана могла только в знакомые места. У женщин-кошек возможности были шире: они умели перемещаться без колец и в незнакомую местность – по проходам, уже проделанным другими. Всё пространство было исчерчено этими ходами, как земля – дорогами. Увы, даже с надетым кольцом Ждана не могла их видеть, а дочери Лалады легко распознавали и даже заранее прослеживали, куда они ведут.

Сначала Ждана жила в доме Твердяны. Каждое утро с первыми лучами солнца родительница Млады со старшей дочерью уходили в кузню, беря с собой обед, а возвращались только к ужину. Хотя в доме работали три наёмные девушки, Ждана не сидела сложа руки: стараясь произвести хорошее впечатление на свекровь, она в меру сил и умения помогала по хозяйству – благо, всему, что необходимо знать женщине, мать её научила. (Будучи сама из простой семьи, Томила Мировеевна считала, что даже если её дочери не придётся хлопотать по дому собственноручно, она как будущая хозяйка всё равно должна сама уметь делать то, что будет приказывать служанкам). У Крылинки не было причин для недовольства будущей супругой Млады, если, конечно, не обращать внимания на небольшую разницу обычаев: к примеру, каким способом защипывать пироги, какие класть к мясу пряные травы, на какой манер сворачивать полотенце, как кроить рукав у рубашки и прочие поправимые мелочи. Впрочем, Ждана быстро перенимала местные обычаи. А вечерами Зорица учила её основам особой, колдовской белогорской вышивки.

Для начала она до крови уколола палец Жданы иголкой, сделанной в кузне Твердяны: перед работой, как пояснила она, иглу надо покормить – только тогда заключённое в ней волшебство начнёт действовать. Затем надлежало на четыре стороны света произнести заклинание: «Мать Лалада, пролей каплю силы в мои нитки! Даруй защиту, крепость, здравие и жизнь (имя человека, для которого вышивается вещь)». Эти же слова желательно было как можно чаще повторять во время вышивания – искренне, от всего сердца. На время работы следовало выбросить из головы все дурные помыслы, обиды, печали и тревоги, чтоб не зашить их в узор. Ждана узнала дюжину способов вышить солнце: его полагалось использовать обязательно. Особым «солнечным» знаком являлся петух, который своим криком оповещал о восходе светила. Ну и, разумеется, не обходилось без кошек. Что касается основного рабочего инструмента, то Зорица подарила Ждане целый набор позолоченных волшебных игл, хранящийся в игольнице наподобие складной книжечки из тонких дощечек, обтянутых тканью. С таким набором каждая уважающая себя рукодельница не должна была расставаться, нося игольницу и нитки в мешочке на поясе.

Млада несла службу на западной границе, но приходила увидеться со Жданой почти ежедневно: расстояние в три сотни вёрст ничего не значит, если умеешь преодолевать его в мгновение ока. За каким бы делом женщина-кошка ни заставала свою избранницу, Ждана тотчас же всё бросала и бежала к ней – лучисто улыбающейся во все тридцать два белых зуба, включая две пары остреньких клыков. Синеглазые кошачьи чары грели не хуже солнца, и Ждана, с разбегу повиснув на шее Млады, купалась в безграничном и бездонном счастье. Млада частенько утаскивала её с собой в укромный уголок в горах, чтобы досыта нацеловаться; иногда дело заходило и дальше, но без проникновения: в вопросе сохранения девственности Жданы до обряда она оставалась тверда. От её колдовски-проницательного взгляда не укрывался ни один оттенок настроения, и Ждана не смогла долго прятать своё смятение, порождённое словами Твердяны и тенью вороньего крыла омрачавшее её светлое белогорское счастье…

Однажды они перенеслись в любимое место Млады – водопад совсем близко от западной границы. С плоского края обрыва ниспровергались семь струй, ступенчато разбиваясь о каменные выступы, а если глянуть вниз, то становилось дурно от высоты. В брызгах сияла радуга, вокруг поднимались ощетинившиеся островерхим еловым лесом склоны, а река бурливо убегала вдаль – в Воронецкое княжество. Сев на торчащий корень огромной старой ели и усадив Ждану к себе на колено, Млада сказала:

«Ну вот, отсюда всё как на ладони… Здесь лучше всего слышно, что творится в западных землях».

Совсем ничего зловещего на западе не было видно. Небо как небо – такое же, как над Белыми горами… Даже не верилось, что там начиналось Марушино владычество. Да и всякие мысли об этом отгоняла тёплая рука Млады, то гладившая Ждану по щеке, то игравшая с её серёжкой, то обследовавшая кончиками пальцев основание косы. Поцелуи щекотали сердце еловой сказкой, а пальцы Жданы заблудились в шёлковых дебрях чёрных кудрей.

«Не скрывай от меня ничего, Жданка, – сказала вдруг Млада, серьёзно и глубоко заглянув девушке в глаза. – На сердце у тебя какой-то груз… Я уже давно жду, когда ты расскажешь, но ты молчишь. Ты думаешь, мне легче от незнания? Нет, я вместе с тобой несу эту тяжесть. Поэтому лучше открой мне, что тебя тревожит».

Как же Ждане не хотелось об этом говорить! Но Млада была права: груз действительно висел на её сердце, и если днём от множества домашних дел тучи ненадолго рассеивались, то к вечеру, когда возвращалась домой Твердяна, тень снова набегала на окоём [26]26
  (устар.) пространство, которое можно окинуть взглядом, горизонт.


[Закрыть]будущего. Нет, глава семьи ни слова больше не говорила о том, что Ждане с Младой не судьба быть вместе, но слова и не требовались. Твердяна относилась к Ждане спокойно и не враждебно, но без особой приязни, а вернее – вообще никак, будто её и вовсе не существовало. Она никогда не заговаривала с девушкой первая, даже смотрела в её сторону редко, а если и случалось, то взгляд Твердяны обдавал Ждану прохладой. Пустота и ветер, как в чистом поле… К супруге своей Твердяна обращалась с шутливой церемонностью, величая ту своей госпожой и владычицей, и не скрывала удовольствия во взгляде, когда любовалась округлостями Крылинки; с внучками она всегда была ласкова, никогда не прогоняла, когда те забирались к ней на колени, и рассказывала им предания старины… К Рагне Твердяна относилась тепло, как к родной, с Гораной и Младой держалась просто и серьёзно, но за этой внешней сухостью и суровостью крылась большая привязанность. А вот на младшую дочь, Зорицу, Твердяна смотрела так, как не каждый влюблённый смотрит. Её суровый голос, сильный и зычный, весь какой-то взъерошенный, точно дикий зверь, всегда становился кротким и ласковым, когда произносил: «Зоренька…» – но дрожали в нём такие обожание и страсть, что становилось даже страшновато при мысли о том, что она могла сделать с обидчиком своей дочери.

Для Жданы же, казалось, не было места ни в её сердце, ни в доме.

«Я чужая здесь», – вздохнула девушка, пытаясь проглотить сухой ком горечи в горле. Не могли излечить эту горечь ни привольные зелёные горные склоны, ни таинственная сень под еловыми лапами, ни пружинистые подушки мха под ногами, ни причудливые бороды лишайника на стволах… Ни, наверное, даже гордый гром водопада и ясная радуга, блестящая в облаке брызг под лучами солнца.

«Жданка… Что ты говоришь! – нахмурилась Млада, прижимая девушку к себе. – Какая же ты чужая, если мы нашли друг друга, даже разминувшись на смотринах?»

«А твоя родительница считает, что вместе нам не быть, – сдавленно выговорила Ждана. – Хоть ничего она и не говорит, но от её взгляда мне холодно становится. И даже тепло всех остальных от этого меня не спасает».

На несколько мгновений светлый лоб Млады омрачился думой, взгляд посуровел, остро заблестев. Размышление было недолгим.

«Не горюй, лада моя, – решительно сказала она. – Спорить с моей родительницей мы не будем, а сделаем по-своему… Если тебе плохо там, перебирайся ко мне. Правда, у меня жить не так удобно, как в родительском доме, да и скучно: застава моя – в глухомани, и голос человеческий можно услышать только в крепости, которая в тридцати вёрстах… Ну, да если и соскучишься – кольцо-то при тебе, можешь в любое время матушку, Зорьку и Рагну с малыми навестить. Миг – и ты у них».

В тот же день Млада и показала Ждане свою заставу – одинокий дом на берегу синего, как небо, озера. Роскошным убранством он не отличался, но построен был крепко и добротно, имел прохладный погреб для съестных припасов, обложенный камнем колодец и баню. Столовалась Млада в основном в крепости Шелуга – на противоположном берегу озера, и из съестного в доме имелась только мука, мёд и солёная рыба. А порой, перекидываясь в кошку, она и вовсе могла не думать о приготовленной по-человечески пище, довольствуясь пойманной в лесу добычей. Впрочем, постоянно сырым мясом она не питалась – иногда тянуло и на людские разносолы.

«С припасами – дело поправимое. Наладим. Что нам надо? Хлеб, крупа да овощи – этим можно в крепости разжиться, а остальное мы и сами добудем: в лесу дичи полно, грибов и ягод, а в озере – рыбы. Рыбку я люблю… – Мурлыкнув и по-кошачьи сощурив глаза, Млада потёрлась носом о щёку Жданы. – Поскромнее тут, конечно, чем дома-то, у матушки под крылышком, да ничего – с голоду не помрём. Лишь бы вместе быть».

Прохаживаясь по деревянной площадке перед домом, огороженной резными перилами, Ждана всматривалась в небо над верхушками деревьев. Торжественную тишину украшали, как яхонты, только голоса птиц, гулко отдающиеся эхом… Хорошее место, спокойное и величественное, таинственно-красивое. И неважно, что всё придётся делать без чьей-либо помощи: Ждане хотелось жить здесь, топить очаг в этом доме, готовить еду для Млады, вышивать ей рубашки и полотенца… О да. Пощупав мешочек с игольницей и нитками у себя на поясе, девушка улыбнулась. Можно будет совершенствоваться в белогорском шитье, применяя на деле хитрости, которым её обучала Зорица, коротать скучные дни и вплетать в узор любовь и оберегающую силу Лалады…

Причину для переселения они объяснять не стали. Крылинка нахмурилась было, но Твердяна неожиданно легко дала разрешение:

«Что ж, живите, дело ваше. Пусть Ждана сама хозяйствовать учится. Если что понадобится – пусть приходит в любое время».

Первый их совместный ужин состоял из пирога, испечённого Жданой в закопчённой дочерна печке, давно требовавшей побелки. На пирог были пущены две увесистых рыбины, выловленные Младой собственноручно… а точнее, её собственными зубами. Ждана присутствовала при этом и пришла в восторг от способа ловли. Раздевшись, Млада прыгнула в озеро и нырнула… Волны сомкнулись над ней, холодно-голубая гладь снова стала неподвижным зеркалом, отражавшим в себе вершины гор и лес, а Ждана осталась на берегу – изнывать от нетерпения и тревоги. Время шло, а Млада всё не показывалась, и к девушке подкрался сзади страх, взяв её в свои ледяные объятия. Но почти сразу отпустил, уступив место радостному облегчению: недалеко от берега над водой показалась голова Млады, а в зубах у неё трепыхалась, блестя сталью чешуи и поднимая хвостом тучу брызг, живая рыбина! Добыча была большой и тяжёлой, билась яростно, и женщине-кошке приходилось прилагать всю силу своих челюстей, чтобы её не упустить. Рассекая воду сильными руками, за десяток взмахов она добралась до берега, разжала жутковато удлинившиеся клыки и бросила рыбу на траву, после чего по-звериному встряхнулась, обдав Ждану брызгами – мокрая и прекрасная в своей наготе.

«Ох ты… Вот это да! – расхохоталась девушка, прыгая и хлопая в ладоши. – Ну ты и рыболов!»

Млада, сияя озорной незабудковой синевой глаз и обнажив в клыкастой улыбке розоватые от рыбьей крови зубы, проурчала:

«Сейчас ещё одну словлю, обожди».

Ждане казалось, что и из одной такой здоровенной рыбины получится достаточно большой пирог – такой, что целой семье за один присест не съесть, но Млада заверила:

«Я осилю! Мне этого – на один зуб только».

Ждане оставалось только удивляться тому, сколько женщины-кошки могут съесть – и это при том, что ни одной тучной дочери Лалады девушка до сих пор не видела: все они обладали могучим, но вместе с тем стройным и ладным телосложением. Ещё когда в доме Твердяны гостили родители, она заметила, что сытно покушать в Белых горах любили, причём в тарелки накладывали столько, сколько Ждана могла съесть, самое меньшее, в два-три захода. Если матушка Крылинка, родом бывшая из Светлореченского княжества, от таких обычаев и раздобрела, то в женщинах-кошках всё съеденное будто сгорало, не оставляя на боках ни капли лишнего жира.

Таким же макаром Млада поймала вторую рыбину. Пока добыча трепыхалась на траве, она обсыхала нагишом и отплёвывалась от чешуи, а Ждана сидела рядом, восхищённо лаская взглядом линии её сильных длинных ног и дотрагиваясь подушечками пальцев до твёрдых бугров под её кожей на руке… Стоило Младе повести плечом, как бугры пришли в движение, перекатываясь.

Потом Ждана чистила эту рыбу – потрошила, скребла чешую. Не самое приятное занятие, но от потрескивания дров в печи её наполняло тугое и тёплое счастье, уютное, доброе и духмяное, как пирог. Мысли, жарко дыша, возвращались к блестящим капелькам воды на коже Млады, к её плоскому животу с впадинкой пупка, к мускулисто вылепленным ногам, способным как быстро бегать, так и страстно переплетаться с ногами Жданы в постели… Грудь – две гладкие и упругие перевёрнутые чаши, округлая ямка между ключиц… О, если бы только ночь могла настать скорее! Ради такого счастья Ждана была готова с радостью навечно переселиться из огромных отцовских хором в ещё более скромное жилище, чем это, и делать всю домашнюю работу своими руками, как самая бедная селянка.

Млада рыскала где-то дотемна. Вернулась она не с пустыми руками и не пешком, а на телеге, гружёной кучей добра: пшеном, сушёным горохом, ржаной и овсяной мукой… Ещё там нашёлся короб сушёной земляники и такого же лука, масло, соль, пряные травы и коренья.

Далее был ужин при свете лучины, а потом – похрустывание сухой душистой травы в тюфяке на деревянной лежанке и песня тел, напряжённых, как струны. Девственность Жданы оставалась сохранной, но шея и грудь горели от клыкастых поцелуев, а рёбра едва ли не трещали от зверски-крепких объятий. Млада терзала её, как добычу, жадно насыщаясь, а Ждана даже не успевала дарить ей ответные ласки. В самом деле, как ласкать дикого зверя, взъерошенного и взблёскивающего в полумраке холодящей синевой глаз, рычащего и скалящего зубы? Собственные руки казались девушке неуклюжими, слабыми и медлительными, они не могли укротить зверя. Когда её остро пронзило раскалённым наслаждением, из прильнувшего к её плечу рта Млады полилось что-то тёплое и липкое… Не слюна – слишком много. Густые струйки окутали всё плечо, а потом в плоть вошли клыки. Боль сплелась с блаженством в безумную плётку, которая жестоко огрела её, оставив на душе и теле длинный взбухший рубец. Странная липкая жидкость смешалась с кровью. Гортанный рык, последняя судорога – и Млада упала рядом с Жданой, тяжело дыша. Девушка, зажимая рукой кровоточащее плечо, соскочила с постели и голышом побежала вниз, на кухню.

Там, при свете лучинки, она присела у бадейки с водой и плеснула на плечо, смывая пугающе яркую кровь и переливчато-белёсые потёки. Слёзы катились по дрожащим губам, солёно щекоча.

«Прости, Жданка… Не надо, от воды хуже будет. Дай, я вылижу».

От прикосновения горячих рук Млады Ждана содрогнулась. В желтовато-янтарном отблеске пламени на подбородке женщины-кошки блестели серебристые капли, чуть розовые от примеси крови.

«Что это… такое белое?» – всхлипнув, пробормотала Ждана.

Зачерпнув горсть воды, Млада ополоснула рот и подбородок, с усмешкой бросила:

«То, отчего бывают дети». – И её язык горячо и влажно защекотал плечо девушки, подбирая алые струйки.

Боль быстро стихала, кровотечение остановилось. На плече Жданы остались только аккуратные дырки от зубов, которые Млада завязала чистой тряпицей.

«А почему раньше у тебя такого не было? – робко спросила девушка. – Ну… этого белого».

Млада усмехнулась.

«”Это белое” – семя… Ну, удерживала во рту потому что. А сейчас не удержала. – И, тихонько поцеловав повязку, добавила виновато: – Прости, что куснула. К утру уже заживёт».

И правда – зажило. Вот только синяки на рёбрах остались от медвежьих объятий, и даже от ласкового взгляда Млады сердце Жданы охватывало лёгкое содрогание. Утром та собралась в обход вверенного ей отрезка границы и попросила завернуть ей с собой обед – остатки вчерашнего пирога. Горные вершины рдели утренним румянцем, а над озером ещё стлалась синяя мгла. Когда Ждана увязывала узелок, руки Млады заскользили по её бёдрам и талии, обняли, а дыхание защекотало ухо. Место укуса ёкнуло, Ждана застыла.

«Ладушка… Ну, не дрожи, – горячо шепнула Млада. – Прости. Я не буду больше кусаться. Ну, поцелуй меня».

Ждана нерешительно обернулась и протянула губы навстречу влажной щекочущей ласке. Глаза Млады лучились незабудковым теплом, и сердце девушки согрелось.

«К ужину что сделать?» – спросила она, коснувшись кончиком носа щеки Млады.

«Я днём принесу какую-нибудь дичину», – пообещала та, ещё раз приникла к губам Жданы сладким до замирания души поцелуем и выскользнула из дома.

Потянулись дни, похожие один на другой, но Ждана не тяготилась скукой, находя себе занятия. Покончив со стряпнёй, стиркой и уборкой, она садилась в светлице к окошку – вышивать. Под её ловкими пальцами оживали петушки, загорались солнышки, расцветали цветы. Помня уроки Зорицы, Ждана призывала Лаладу и вкладывала в каждый стежок тепло и нежность, пожелание благополучия и здравия Младе, мысленно целуя её глаза.

Жили они сытно: птица и рыба на столе не переводились, да и мясо бывало часто. Однако, когда Ждана заглядывала в гости к семье своей избранницы, Крылинка норовила сунуть ей что-нибудь съестное – пирожки, ватрушки, корзинку яиц, крынку сметаны, кувшин молока, а порой – пару пухлых, ещё дышащих печным жаром пшеничных калачей. Ждана из гордости упиралась, не хотела брать, но Крылинка просто впихивала ей гостинцы в руки – как тут поспоришь? Да и калачи… М-м! Запашистые, с пылу-жару – как не съесть прямо на месте с кружкой молока, обмакивая в мёд и наслаждаясь тёплой добротой мякиша и хрустящей корочкой?

Млада несла сторожевую службу в две смены – то днём, то ночью. Пока ни с кем из своих сослуживиц она не спешила знакомить Ждану, объясняя такую скрытность тем, что до свадьбы лучше от этого воздержаться, и девушка с утра до вечера сидела одна, лишь иногда наведываясь в гости в Кузнечное. А между тем лето рассыпало наконец свои ягодные сокровища. Поддавшись на ласковые уговоры, Млада согласилась однажды взять Ждану с собой в дневной дозор. По-звериному мягко ступая ногами в кожаных чувяках, она кралась впереди, ласкаемая солнечными зайчиками, а следом шагала Ждана с лукошком. Исходив эти окрестности вдоль и поперёк, синеглазая защитница Белых гор знала все ягодные места, и ей ничего не стоило провести Ждану по ним, а волшебное кольцо помогало сократить путь. Разговаривать не разрешалось: попытки начать беспечную болтовню Млада пресекала строго-ласковым «ш-ш!» и приложенным к губам пальцем. Её взгляд задумчиво блуждал, устремлённый вдаль, а временами женщина-кошка останавливалась со странным, нездешним выражением на лице. Ждана благоговейно молчала, зная: это Млада так «слушала». Каждая из них занималась своим делом, но Ждане порой хотелось разрушить эту досадную стену отрешённости, которой её избранница отгородилась от неё. Как же привлечь к себе внимание? Ждана прикидывала так и этак. Может, чего-то испугаться? Или притвориться, что подвернулась нога? Нет, ронять лукошко не хотелось: ягоды рассыплются, собирай их потом в траве… Вдруг Млада застыла, словно почуяв что-то или кого-то.

«Что…» – шёпотом начала было Ждана, но властный взмах руки оборвал её на полуслове.

Взгляд Млады был прикован к зарослям соснового молодняка. Чувствуя спиной холодок беспокойства, Ждана тоже всмотрелась в тень под ещё невысокими деревцами, а когда Млада начала осторожно, неслышно вытаскивать из кожаного чехла на поясе нож – всерьёз испугалась. Какая неведомая опасность таилась в нежно-зелёной хвое, с виду такой спокойной и солнечной? Дикий зверь? Не успела Ждана моргнуть, как Младу словно ветром снесло с места… Это был не прыжок и не разбег: женщина-кошка просто смазанным, размытым вихрем обрушилась на кучку пушистых сосенок. Треск веток, тревожное колыхание тонких макушек – и уже через мгновение Млада победно возвращалась, одной рукой вытирая окровавленное лезвие о бедро, а в другой неся за лапы обезглавленную тушку крупного рябчика.

«Обед», – плотоядно мурлыкнула она.

Подняв птицу над головой, Млада стала ловить ртом текущую из перерезанной шеи алую струйку. Крылья обезглавленного рябчика судорожно хлопали, как живые, а Млада с удовольствием глотала ещё тёплую кровь. Ждане не пришлось прибегать ни к каким умышленным уловкам: дурнота накрыла её тошнотворно-душным колпаком, унесла землю из-под ног, и пришлось прислониться к стволу, чтобы не упасть. Млада же, вволю напившись крови, присела и принялась тут же ощипывать птицу, пока тушка не успела остыть. Ветерок относил лёгкие, пушистые пёрышки в сторону, из-под них постепенно проступала, оголяясь, пупырчатая, голубовато-розовая кожа. Без перьев рябчик оказался не таким уж большим.

«Ещё б одного добыть, – раздумчиво проговорила Млада, оценивая тушку. – А лучше парочку: тут мяса-то – всего на один укус, полакомиться только. Подожди-ка…»

Положив ощипанную птицу на землю, женщина-кошка пружинисто поднялась, вслушиваясь в зелёный лесной покой, после чего, прыгнув куда-то вбок, исчезла из виду. Девушка тем временем, чтобы справиться с тошнотой, села на траву, прислонившись спиной к сосновому стволу, и кинула в рот несколько кисловатых ягод брусники, потом выбрала и отправила вслед за ними синие бусинки голубики. Ягода лежала в лукошке вперемешку: какая попадалась, ту Ждана и собирала в тех местах, по которым её водила Млада. Рядом на земле осталась сумка женщины-кошки – с хлебом, крутыми яйцами, куском жареной утки и флягой воды, а возле неё в траве валялась занятная вещица – железная птичка с щелью на конце длинного, как у трясогузки, прямого хвоста.

«Хм», – озадаченно пробормотала Ждана.

Вспомнилось, что она видела эту безделушку у Млады пару раз, но всё забывала спросить. Взяв свистульку в руки, она заметила у неё порванный шнурок: видимо, Млада носила её на шее под безрукавкой, да потеряла. Поднеся птичку к губам, Ждана дунула в щель, но никакого особенного звука не услышала. Решив, что дунула слишком слабо, она попробовала ещё раз, посильнее, но получился только еле различимый писк, не громче комариного. Отняв холодный металл от губ, Ждана подкинула птичку на ладони, поймала. Странно. Мало прока в такой тихой свистульке… Да и дуть в неё оказалось необыкновенно тяжело – даже в голове зазвенело, а щёки едва не лопнули от натуги.

Не успела девушка кинуть в рот ещё одну щепоть ягод, как за стволами мелькнула какая-то тень. Млада? Нет, то была не она: Ждану окружили высокие фигуры в плащах неприметного, болотно-травяного цвета. Одна за другой они бесшумно выскальзывали из-за сосен, поблёскивая из-под надвинутых наголовий железными пластинками, прикрывающими носы, и девушка испуганно вжалась спиной в ствол, видя грозно смыкающееся кольцо незнакомых воинов с обнажёнными мечами. Она даже не смогла позвать Младу: крик сухим комком застрял в горле. Заострённые с нижнего конца наносники, вкупе с суровым ястребиным блеском глаз, придавали лицам воинов жутковато-птичий облик, а цвет плащей почти сливался с окружающей зеленью. На груди каждого тускло и холодно серебрилась пластинчатая броня.

«Это ты тревогу подняла?» – спросил один из воинов, шагнув вперёд и пронзая девушку острой сталью глаз.

Птичка выпала из ослабевшей от испуга руки Жданы. Сероглазый лесной воин склонился и подобрал свистульку, блеснув пластиной брони, прикрывавшей тыльную сторону руки. На его среднем пальце красовался дорогой перстень со светло-красным, искристо сияющим камнем, на двух соседних блестели кольца поскромнее.

«Ты хоть знаешь, что это такое?» – строго спросил он, держа свистульку на ладони.

Онемевшая Ждана смогла только отрицательно мотнуть головой. Цепкий, строгий взгляд из-под наголовья оценил мирную обстановку: лукошко с ягодами, ощипанного рябчика, сумку с едой… Выпрямившись, воин вложил меч в ножны, и весь отряд безмолвно последовал его примеру.

«Млада!» – раскатился под зелёным пологом леса грозный, светлый и холодный оклик.

Приосанившись и уперев руки в бока, воин ждал. Мягкие шаги – и появилась женщина-кошка с парой рябчиков, смущённая и виноватая. Бросив добычу на траву, она наградила Ждану таким хлёстким и сердитым взглядом, что девушке захотелось стать водой и впитаться в землю.

«Я здесь, госпожа Радимира, – сказала Млада. – Прощения прошу, тревога ложная, всё спокойно».

Воин, которого назвали Радимирой, хмыкнул и бросил ей свистульку. Млада ловко поймала и досадливо пробормотала:

«Надо же… Верёвочка порвалась».

Серые глаза снова пронзили Ждану ледяным острием взгляда.

«А это ещё что за девица? И что она делает с тобой в дозоре? Помощницу ты, что ль, себе завела?»

«Это моя невеста Ждана, – пояснила женщина-кошка, помогая девушке подняться на ноги. – Ей по ягоды пойти захотелось, а места здешние она ещё плохо знает, вот я её с собой и взяла».

Говорила Млада с командующей лесным отрядом сдержанно и почтительно, но Ждана в буквальном смысле ощутила на своей шкуре, как она рассержена: от её пальцев на коже неизбежно должны были остаться синяки.

«Дозор – не прогулка, – проворчала Радимира, откидывая наголовье плаща. – Чтоб такое было в последний раз! Никаких девиц и никакого баловства. Делать нам больше нечего, как только по ложной тревоге бегать!»

«Виновата! – ответила Млада, выпрямляясь по стойке “смирно”. – Исправлюсь».

Шлем на голове Радимиры был круглый, без острой верхушки, с короткой пластинчатой бармицей, закрывавшей шею сзади и по бокам. Сняв его, она встряхнула золотисто-русыми волосами, упавшими ей на плечи, и с усмешкой поинтересовалась:

«И скоро свадьба?»

«В листопаде, госпожа», – учтиво отозвалась Млада.

«Рада за тебя, – сказала Радимира, смягчаясь. – Меня-то позовёшь?»

«Обязательно, госпожа! – сверкнула улыбкой черноволосая женщина-кошка. – Приходи непременно, дорогой гостьей будешь!»

«Хорошо. Ох, следовало бы тебя взгреть за беспечность, но ради такого случая – ладно уж».

Короткий кивок – и по чуть приметному знаку сверкающей кольцами руки отряд исчез с той же бесшумной стремительностью, с какой появился. В лесу установилась прежняя торжественно-хвойная тишина, только солнечные зайчики легкомысленно плясали под ногами.

«Уфф», – вздохнула Млада, садясь на траву и доставая из сумки флягу с водой.

Она отпила глоток, устало щурясь вдаль. Ждана, не зная, что сказать или сделать, присела тоже, виновато ковыряя пальцем высохшую жёлтую хвою на земле.

«Прости, я не знала, что это за свистулька», – наконец проговорила она.

Млада, расправив нахмуренные брови и прогнав со лба и из взгляда мрачную тень, улыбнулась.

«Да ладно… Я тоже хороша: давно уж верёвочку поменять надо было, а я всё забывала. Да и тебя следовало предупредить. Однако ж, лада моя, – добавила она, придвигаясь к Ждане и нежно щекоча ей под подбородком, – ты мне также и службу сослужила. Несдобровать бы мне, но ты смягчила сердце Радимиры. Так что не знаю, ругать тебя или благодарить…»

Губы Млады приблизились, щекоча Ждану тёплым дыханием, и прильнули к её рту, ещё мокрые от воды, в долгом и глубоком поцелуе. Когда он закончился, женщина-кошка сказала:

«Прости, Жданка, но с собой в дозор я тебя больше брать не буду, служба есть служба… По ягоды ты и сама ходить сможешь – только надень кольцо и представь себе ягодную поляну, и оно само перенесёт тебя туда. Дикого зверя не бойся: с помощью того же кольца ты от него легко ускользнёшь. Только слишком близко к границе гор не подходи».

Млада связала порванную веревочку и повесила свистульку на шею, спрятав под безрукавку. Ждану разбирало любопытство:

«А как они услышали? Свистит-то тихо совсем, как комар».

«Это не простой свисток, – объяснила женщина-кошка, ласково поглаживая пальцами косу девушки. – Он, как и кольцо, зачарованный. Громко ему и нет нужды звучать: те, кому надо, услышат даже за тысячу вёрст».

Потом они сидели рядом и ели зажаренных на костре рябчиков. Нежное мясо со смолистым ароматом чуть горчило, но Ждана сдабривала его ягодами, бросая их следом в рот. Тушки были весьма скромных размеров – скорее, чтобы аппетит раздразнить, нежели насытиться; не наевшись, Млада подогрела на костре утку из сумки.

«Будешь?» – предложила она.

Ждана отказалась, удовольствовавшись куском хлеба и яйцом. Главное, чтобы Млада была сытой – ведь ей нести службу, бродя по горам и слушая западные земли. Вороша пальцами её крупные кудри и вплетая в них солнечных зайчиков, Ждана сама была готова заурчать, как кошка – от счастья и умиротворения.

***

Она полюбила лес. Выучившись обращаться с кольцом, легко находила ягодные и грибные места: оно само приводило её к ним, стоило только ясно представить себе желаемую ягоду или гриб. При этом волшебство кольца берегло девушку от случайного пересечения западной границы Белых гор и попадания в Воронецкое княжество.

Лето перевалило за свой пик и близилось к закату, но всё ещё было полно чудесных, нежарких, погожих дней. Однажды, вернувшись домой, Млада предупредила, что в крепости Шелуга гостила сама княгиня Лесияра, которая каждый месяц зарев [27]27
  август.


[Закрыть]любила отдохнуть и порыбачить на озере Синий Яхонт, причём одна, без своей супруги. Ждана не совсем поняла, для чего было сделано это предупреждение: для того ли, чтобы она остерегалась ходить к озеру, или же для того, чтобы при встрече выразила правительнице женщин-кошек должное почтение? Как бы то ни было, приняв это к сведению, в лес Ждана ходить не перестала: там ещё оставалось множество нетронутых ягодных богатств. Из ягод она пекла пироги, делала взвар, морс, заготавливала их с мёдом по рецепту Крылинки – благо, Млада раздобыла целый бочонок «сладкого золота». Ещё Ждана любила, замерев, слушать до самозабвения птичьи песни, которые светлыми, свитыми из цветов и солнечных лучей венками ложились ей на сердце. Ей запал в душу горьковато-тёплый, зелёный запах липкой смолы на пальцах и прохладный, необъятный лесной простор… Нет, ни за что она не променяла бы всё это вновь на городскую жизнь – на грязь улиц, людскую толпу, шум и гам. Её взяла в необоримый плен эта ясная, уединённая тишина соснового бора, а величественное молчание гор научило её слушать и думать.