Текст книги "Предания вершин седых (СИ)"
Автор книги: Алана Инош
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)
– Что ж ты суженую-то свою не балуешь вниманием? Эх, ты... Всех денег на свете не заработаешь, а счастливые денёчки-то убегают!
Веселинка оправдывалась, обещала, что скоро будет передышка. Но когда долгожданный перерыв в работе наставал, горячие трудовые деньки начинались у Драганы. Так они могли не видеться по две седмицы, а то и больше. Но вот свободная пора у обеих наконец совпадала, и они, соскучившиеся друг по другу, спешили на лоно ласковой белогорской природы – на цветущие луга, к озеру, к реке, в лес, в горы. Там они могли без помех насладиться единением, открывая друг перед другом душу и сердце, а белоснежные вершины дышали мудростью и покоем.
Лето подошло к своей макушке, земля щедро разбросала ягодные россыпи. В эту-то чудесную пору и настал решающий миг соседского соревнования – у кого скорее внук появится.
– У Здемилы схватки начались! – взволнованно сообщила матушка Владина.
Она спешила в купеческий дом, чтобы присутствовать при родах дочери, но у калитки её задержала Снегурка:
– Слышь, соседка! У нас Милютка рожает! Готовь бочку мёда, как уговаривались!
Из дома Дерилы и правда доносились крики страдающей родовыми муками женщины.
– Э, соседушка, ещё неизвестно, кто первая разродится – твоя невестка или дочка моя, – прищурилась матушка Владина. – Прости, спешу я к Здемилушке: дитятко у неё уже на подходе!
К ночи Здемила благополучно разродилась сыном – крепким, голубоглазым мальчиком. Едва раздался первый крик младенца, матушка Владина послала девчонку-горничную к Дериле – узнать, как там дела у Милютки. Как ей и наказали, бежала девчонка со всех ног, дабы поскорее принести вести – запыхалась, из сил выбилась.
– Милютка... дочь принесла! – выдохнула она.
– Когда? – ахнула матушка Владина.
– Да вот только что! Когда я туда прибежала, пуповину ещё не отрезали!
– А-а... Ну, ладно. Нашему тогда уж отрезали, – успокоилась матушка Владина, довольная тем, что хоть на несколько мгновений, а всё ж опередили они соседей.
Да вот только как это докажешь? Разница совсем маленькая, временной зазор – с игольное ушко.
– Похоже, ничья у нас, – рассудил Бермята.
Но Дерила не спешил с этим соглашаться:
– Не-е-ет, соседушка, не выйдет! Уговор есть уговор! Выставляй бочку мёда!
– Это ещё с какой стати? – опешил Бермята. – Здемила первая родила, это все подтвердить могут!
– Кто может? – не сдавался Дерила. – Девчонка от купца прибежала, сказала, что ваша уже разродилась, да кто ж ей поверит? Её и подучить могли такое сказать.
– Что-о-о?! – рассердился Бермята. – Обманщиками нас выставить хочешь? Не ожидал от тебя, сосед, напраслины такой! Зачем обиду наносишь?
– Не напраслину, а правду говорю, – гнул своё Дерила.
– У кого и кривда за правду идёт, – в сердцах воскликнул отец Веселинки.
Слово за слово – разругались соседи, чуть-чуть не подрались. Дерила уж до того раздухарился, что к судье хотел Бермяту тащить, чтоб рассудил он их спор, да не вышло. Купец Зворыка, услышав всю эту историю, долго смеялся, а потом велел поставить обоим спорщикам по бочке самого лучшего, выдержанного мёда и поздравить новоиспечённых дедов с радостным событием – да и дело с концом.
А тем временем настала Веселинке пора окунаться в воды Тиши и получать благословение Лалады на брак. Но перед этим отмечался в Белых горах летний День Поминовения, к нему и решили приурочить предсвадебное посещение святилища. Накануне Драгана позвала Веселинку помочь им с матушкой Бронушей приготовить угощение, и ранним утром девушка перенеслась с помощью кольца в дом своей избранницы. Чудесное занималось утро: воздух лился в грудь щемящей свежестью, в ясной тишине птицы пробовали голоса, а на раскрывающихся чашечках цветов алмазами мерцали капельки росы – хоть пей её, как сладкий нектар. Веселинку удивило полное молчание, к которому нарядно одетая кошка-родительница призвала их во время приготовления сытной поминальной каши – кутьи, и Драгана ей после шёпотом объяснила:
– Таков уж обычай в этот особый день: утром полагается соблюдать тишину, а после посещения Тихой Рощи можно разговаривать, но тихонько.
В кашу шла отборная пшеница, сушёная земляника, мак, орехи и мёд. По обычаю, подавалась она на завтрак, после чего все шли в Тихую Рощу. Увидев погружённые в сон чудо-сосны с человеческими лицами, Веселинка ещё долго не могла вымолвить ни слова. Они не напугали её – скорее, повергли в глубокий, благоговейный и светлый трепет. Когда-то эти огромные, могучие деревья были женщинами-кошками, но теперь их больше не заботила мирская суета: они отдыхали душой в сладостном чертоге Лалады.
Служительницы Лалады из святилища Восточный Ключ при Тихой Роще приветствовали Веселинку свадебными песнопениями – негромкими по случаю Дня Поминовения. Их стройные, воздушные фигурки, окутанные плащами длинных волос, тихое журчание золотисто мерцающей воды, погружение в горячую купель и сгусток волшебного света под потолком пещеры – всё это походило на причудливый, сказочный сон, но нет – это была явь, новая удивительная действительность под названием «Белые горы». И Веселинка радостно погрузилась в неё с головой.
В Тихой Роще они встретились с сёстрами матушки Бронуши, которые тоже пришли навестить предков. Они происходили из знатного рода княжеских советниц, а точнее, из его побочной ветви; глядя на этих величавых, богато одетых белогорянок, Веселинка удивлялась, почему матушка Бронуша забралась в глушь, так далеко от своей родни, и жила просто и скромно.
Дома за обедом она всматривалась в сдержанное и замкнутое, но не мрачное лицо родительницы Драганы. Бронуша молча, с лучиками улыбки возле глаз, подкладывала девушке самые лучшие куски. Светлым покоем горных вершин веяла её немногословность, и вовсе не от угрюмости нрава происходило это свойство матушки Бронуши. Веселинка чувствовала это сердцем, но не решалась расспрашивать.
А под конец этого тихого торжественного дня, когда родительница отправилась отдыхать, Драгана рассказала ей историю своего рождения. Они сидели на крылечке под навесом, подняв взоры к мерцающему звёздному небу, высокому и прохладному, и Веселинка уютно устроилась, прижавшись к своей суженой.
– Горлинка ты моя, звёздочка моя ясная, – шептала та, обняв девушку за плечи.
Эти нежные слова остро откликнулись эхом в груди Веселинки, ветерок холодил увлажнившиеся от чувств глаза. Она ещё теснее прильнула, до мурашек утопая в объятиях Драганы и улавливая тепло её дыхания.
– А почему вы с матушкой Бронушей тут одни живёте? – осмелилась наконец спросить Веселинка.
Драгана помолчала, глядя вдаль, на снежные шапки гор, окутанные сонной дымкой сумрака.
– Печальный это рассказ... Ну, так и быть, слушай.
...В своё время матушка Бронуша встретила суженую – девушку по имени Весанка. Встретились они так же, как мы с тобой – на Лаладиной седмице, посреди светлого праздника весны и любви. Очи у Весанки были синие, словно колокольчики вдоль ручья Золотой Ключ, а душа чистая и прекрасная, как белая голубка. В косу свою русую она вплетала цветы полевые, а когда песню заводила, все птицы певчие смолкали – слушали и учились. Всё ладно у них с матушкой Бронушей складывалось: встреча, помолвка, а потом и свадьба. Ясной и безоблачной была их любовь – надышаться, налюбоваться друг другом не могли, души друг в друге не чаяли. И вот почувствовала Весанка, что дитя под сердцем носит. Убедившись в этом, она тотчас обрадовала этой вестью свою супругу. Та тоже была счастлива. Ждали они первеницу свою, радовались и ни о чём не тужили.
Повадилась Весанка гулять возле границы Белых гор с Воронецким княжеством. Как известно, нам нельзя пересекать рубеж и вступать в те земли. Конечно, супруга предостерегала Весанку, чтоб та близко к границе не подходила. Но однажды ту поманили прекрасные цветы – целая лужайка, а на ней такой ковёр разноцветный! И давай Весанка цветы рвать да венки плести... И не заметила, как подошла к границе слишком близко.
А по ту сторону рубежа за нею наблюдал Марушин пёс. Звали его Хромко. Молодым парнем он был, когда укусил его на охоте оборотень, и от укуса этого он стал таким же чудовищем. Глаза у псов днём плохо видят, но дело было под вечер, сумерки уж спускались. Смотрел Хромко на Весанку из укромного места, боясь себя обнаружить... Не хотел он её пугать, но в сердце его зажглась страсть к прекрасной Весанке, которую он не мог в себе побороть.
Так полюбилась Весанке эта полянка, что стала она каждый день туда ходить, цветам радоваться. И Хромко по другую сторону границы её поджидал, чтоб любоваться на расстоянии. В тот раз он был неосторожен и показался ей в зверином облике. Испугалась Весанка и лишилась чувств. Хромко нельзя было ступать на землю Белых гор, а потому он не бросился к ней, а скрылся.
От этого испуга навсегда уснуло дитя в утробе Весанки... Не зря люди говорят, что если беременная женщина увидит оборотня и испугается, дитя в её чреве превратится в камень. Надеялась матушка Бронуша, что с ними такой беды всё-таки не случится, но вот подошёл срок родов, а схваток нет. Тихо было в утробе, не билось сердце дитятка. Ясно стало, что неживое дитя Весанка носит.
Даже слёзы не лились, пересохли – так велико было их горе. Пошли они к девам Лалады в Тихую Рощу и просили хоть чем-нибудь помочь. А чем тут уже поможешь? Одно было ясно: покуда неживой плод внутри, не видать им других детей. Чтобы изгнать его из утробы, дали Весанке девы Лалады вырвень-траву и наказали заваривать и пить трижды в день.
Всё сделала Весанка, как девы говорили, но не помогла трава. Только боль от отвара её скручивала, но плод не изгонялся. Снова пошли матушка Бронуша с Весанкой к девам и попросили другое средство. А те говорят: так мол и так, уж если вырвень-трава оказалась бессильна, никакая другая и подавно не поможет. А помочь, пожалуй, могло только одно – новое потрясение, равное по силе тому, что и вызвало замирание плода во чреве. Но какое? Чем можно было так напугать Весанку?
Пока матушка Бронуша ломала голову, в снах к Весанке начал приходить пригожий юноша – темнокудрый, с печальными глазами. Назвал он своё имя – Хромко, а потом повинился в том, что он и стал причиной беды Весанки... Признался он ей и в своей любви. Просил он прощения и слёзно клялся, что не желал умышленно причинить Весанке вред. Всему виной было лишь то, что он – Марушин пёс, коим стал не по своей воле. Тронули сердце Весанки его слова, поверила она в их искренность. Простила она его, потому что была чиста и светла душой, как белая голубка. Более того, всем сердцем она ему сострадала и сокрушалась о его судьбе.
Снова явившись в сон, попросил Хромко Весанку ещё раз прийти на ту полянку, где она в первый раз увидела его и испугалась. Ещё сказал он, чтобы она сплела венок и надела ему на голову, а когда это нужно сделать, Весанка сама поймёт. Уверял он, что знает, как ей помочь. «Это как раз то, что тебе нужно», – говорил он.
И Весанка пришла. Сплела она венок, поджидая парня. Подняв взгляд, увидела она по ту сторону границы страшное чудовище – Марушиного пса. Но глаза его она узнала. Эти глаза она видела во сне.
А оборотень пересёк рубеж и ступил на землю Белых гор. Он знал, что за этим последует. Не успел он приблизиться к Весанке, как появились кошки-пограничницы, оберегавшие западные рубежи. У них был приказ: увидев Марушиного пса, стрелять без жалости и без предупреждения. А тут ещё Весанка... Всё выглядело так, будто оборотень угрожал ей. Натянули воительницы из пограничного отряда свои тугие луки и выпустили стрелы в Хромко.
Пронзённый белогорскими стрелами, он упал на землю у ног Весанки уже в человеческом виде – в облике того пригожего юноши, который приходил к ней в сны. Жить ему оставалось считанные мгновения, только и успел он поглядеть на Весанку в последний раз и улыбнуться. Закричала Весанка, заголосила, словно не ему, а ей утробу стрелами пронзили. Упала она на колени возле Хромко и, орошая его лицо своими слезами, надела ему венок. Как только цветы коснулись его лба, тело Хромко обратилось в прах: так действует белогорское оружие на оборотней.
Кошки-пограничницы подняли Весанку и понесли прочь от этого места, а она всё кричала. Это и было то потрясение, о котором говорили девы Лалады. Хромко обеспечил ей его, погибнув у неё на глазах. Сделал он это ради неё, чтобы ей помочь.
Дома у неё начались схватки, и вышло из её утробы дитятко – твёрдое, как камень. Страшненькое оно было: тельце маленькое, сжавшееся калачиком, ручки-ножки тоненькие, а головка – огромная. Хлынула кровь, которую ничто не могло остановить, и вместе с нею вытекла из Весанки жизнь...
Драгана умолкла, и в звенящей звёздной тишине Веселинка сглотнула горько-солёный ком, больно застрявший в горле.
– А как же ты появилась на свет? – тихо и глуховато спросила она.
Драгана, смотревшая в звёздные глубины, перевела грустновато улыбающийся взгляд на девушку.
– После смерти своей ладушки матушка Бронуша так и жила одна здесь, в этом доме. Родные ей советовали найти кого-то – хотя бы какую-нибудь деву-вековушу или вдову, но она даже думать об этом не хотела. Никто, кроме Весанки, ей не был нужен. Но ей очень хотелось детей. Хотя бы одно дитя – утешение для скорбящего сердца... И однажды, зарывшись пальцами в золотой песок, взмолилась она: «Силы земные, силы небесные – все, какие только слышат меня! Прошу вас, пошлите мне дитятко...» Так горяча и горька была её мольба, что в земле что-то гулко прогремело и загудело, как колокола огромные. А спустя короткое время в дом постучалась странница – женщина-кошка в красном кафтане и с золотыми волосами...
– Точь-в-точь как ты, да? – улыбчиво встрепенулась Веселинка.
Драгана усмехнулась, обнимая её и поглаживая по плечу.
– Незнакомка попросилась на ночлег. Матушка Бронуша впустила её, обогрела и накормила, спать уложила. А ночью проснулась оттого, что кто-то ласкал её, но при этом она не могла пошевелиться, тело не слушалось, а разум был будто дрёмой подёрнут. И сквозь эту дрёму видела она незнакомку с золотыми волосами: глаза сияли, как угольки, а дыхание обжигало, как плавильная печь. На красном кафтане плясали язычки пламени. Когда матушка Бронуша пробудилась, незнакомки уже и след простыл, только на груди ныл ожог – след от ладони. А вскоре моя родительница поняла, что зачала дитя. Кто была та незнакомка, она так и не узнала. Она выносила и родила меня, а та отметина у неё так и осталась.
Задумчиво улыбаясь, Драгана щёлкнула пальцами, и на её раскрытой ладони заплясал огонь – маленькие, озорные рыжие язычки. Она сжала кулак, и они погасли.
– Я знаю! – ахнула Веселинка. – Я знаю, кто это был! Это Огунь... Это она пришла под видом странницы, исполняя просьбу твоей матушки! Ты – её дочь!
История эта запала ей в душу так глубоко, что она ещё долго не могла прийти в себя. Ей даже снились кошмары: Марушины псы, окаменевшие младенцы... Будто у неё самой рождается такое «каменное дитя». Веселинка не ожидала от себя такой впечатлительности. А в том, что Драгана – дочь Огуни, она не сомневалась. Удивительная избранница ей досталась!
– Ты – огонь, я – дерево, – рассуждала она, когда они с Драганой лежали в обнимку на берегу ручья, греясь на солнышке. И засмеялась: – Огонь уничтожает дерево. Как же нам быть?
– Смотря как с огнём обращаться, – мурлыкнула женщина-кошка, играя прядками её распущенных волос. – Он ведь и готовит пищу, и согревает в студёную погоду.
– Хм, может, мне попробовать испечь на тебе пироги? – фыркнула девушка.
– Если как следует меня раззадорить, почему бы нет? – И Драгана заурчала, нежно кусая её за уши и щекоча.
Она и впрямь была горячая – гораздо теплее, чем кто бы то ни было. Веселинка любила прижиматься к ней покрепче прохладными вечерами на исходе лета, а когда поплыли сырые осенние туманы, она и вовсе бы никогда не отрывалась от избранницы.
– Мрр, мрр, радость моя, – урчала Драгана, обжигая ей дыханием шею.
В один из таких туманных вечеров, перекинувшись в кошку и свернувшись в пушистое ложе, она баюкала Веселинку на себе. Проваливаясь в уютную дрёму, девушка сквозь сон почувствовала, как ноги ей укрывает мохнатый кошачий хвост.
– Киса моя родная, – пробормотала она, перед тем как уснуть, и слабеющей рукой почесала огромного зверя за ухом.
Ответом ей было тёплое утробное «мрррр».
Ей опять приснилось каменное дитя – жуткий крошечный истукан с тщедушным тельцем и несоразмерно огромным черепом с пустыми глазницами. Горе и ужас были такими острыми, такими явственными, что Веселинка испустила безысходный, истошный звериный вой...
Впрочем, наяву вой оказался глухим стоном, а вот слёзы были настоящими. Они горячими солёными струйками катились по щекам и падали в густой кошачий мех.
«Лада! Родная! Что такое, голубка моя?» – раздался знакомый мурчащий голос в её голове.
Всхлипывая и содрогаясь от отголосков сна, Веселинка изо всех сил обняла кошку и уткнулась в неё.
– Драганушка, киса, пушистенькая моя, мордочка моя... Я так люблю тебя, – бормотала она.
Её обнимали уже человеческие руки: перекинувшись, Драгана прижала её к груди и осыпала поцелуями.
– Ты чего, горлинка?
– Да так... Глупости, – сквозь всхлипы улыбнулась Веселинка. – Сон дурацкий.
Шурша золотыми крыльями из осенней листвы, прилетела свадьба. Сыграли её два раза: сперва в родительском доме у Веселинки, а потом в Белых горах. Торжество получилось с размахом, гуляла вся улица – и, конечно же, семейство Дерилы опять ухитрилось присоседиться. Праздновали одновременно четыре бракосочетания: Драганы с Веселинкой, Вычени с Хвалиславой, а также двух Дерилиных дочек с их белогорскими сужеными.
Уже на правах супруги поселилась Веселинка в уединённом доме Драганы. Потрескивал огонь в семейном очаге, пеклись пироги, жарились блины, а уж рыбу Веселинка готовила чаще всего, потому что кошки её очень любили. Теперь она носила рубашки с белогорской вышивкой, шитые бисером сапожки, а в стужу её грела шубка из чернобурки. Зимой по мёрзлой земле кошки-золотоискательницы не работали, и времени для охоты было предостаточно. Они добывали пушного зверя на шубки для сестриц Веселинки, которым приходилось в морозы выходить на улицу по очереди, потому что у них было всего три овчинных полушубка на всю семью. Кутались в сто одёжек, тогда как этот многослойный, как капуста, наряд могла бы заменить одна добротная шуба.
Белогорская родня со стороны Вычени тоже не оставляла семью Бермяты без поддержки. Семья Хвалиславы снабжала их козьим молоком, превосходным высокогорным мёдом, бараниной, пряжей из козьего пуха, из которой получались чудесные тёплые платки, носочки и рукавицы. Все кошки были отменными рыболовами, и на столе в доме Бермяты не переводилась рыба. А сколько в белогорских лесах поспевало орехов, ягод! Веселинка и сама досыта наедалась, и для родных собирала целыми корзинами. Этот год выдался особенно урожайным на орехи, и она в общей сложности натаскала семье двухпудовый мешок. А полная пригоршня орехов, как известно, по своей питательности равна хорошему обеду. Щедрой и богатой была Белогорская земля, и с каждым днём Веселинка любила её всё больше.
Прибирая в доме, она нашла сундук с женской одеждой, которая явно лежала здесь уже очень давно. Для сохранности она была переложена душистыми травами, и запах в ларце стоял горьковатый, терпкий. Запах старины и... скорби по кому-то ушедшему.
– Не трогай.
Веселинка вздрогнула и отпрянула, а матушка Бронуша закрыла ларь. Несколько мгновений её руки лежали на его крышке, будто лаская кого-то очень дорогого. Горечь холодком коснулась сердца Веселинки, когда она догадалась, чья это была одежда.
– Прости, матушка Бронуша, – пробормотала она.
– Ничего, дитятко, – чуть улыбнулась та, стараясь смягчить резкость.
Позднее, хлопоча на кухне, Веселинка размышляла об этом со смутной печалью. Огонь в печке весело трещал, будто стараясь её подбодрить и успокоить, и она с улыбкой думала о том, что готовит любимую рыбку для своей лады. Представляя, как та обрадуется, облизнётся и замурлычет, она и сама наполнялась тёплым счастьем. Её родная киса, её горячий огонёк, златокудрая ладушка...
Подходя к горнице, она услышала, как матушка Бронуша тихо говорила Драгане:
– Она – вылитая Весанка... И ростом, и статью, и личиком, и волосами, только глаза другого цвета. И даже имена схожи: Веселинка, Весанка... Береги её, доченька. Береги как зеницу ока!
– Буду беречь, матушка, – ответила Драгана серьёзно и ласково. – Не тревожься.
Выждав несколько мгновений, Веселинка заглянула в комнату и позвала:
– Рыбка готова, с пылу-жару! Пойдёмте обедать!
Драгана сверкнула кошачьей клыкастой улыбкой... И – да, облизнулась! Как Веселинка себе и представляла. Сердце согрелось от нежности.
– Вот это – дело! Обедать – это мы всегда с превеликим удовольствием, – сказала Драгана. Проходя мимо Веселинки, она чмокнула её в нос.
Веселинка пропустила кошек вперёд, а сама закрыла глаза, прислонившись к дверному косяку. Услышанное опять подняло страхи со дна её души. Мутным облаком холодного и скользкого, рыхлого ила заклубились они: каменное дитя... оборотни...
Красной девицей ступала по земле весна, и там, где оставались её следы, поднимали белые головки подснежники, а на чашечках сон-травы серебрился нежный пушок. Опять близилась Лаладина седмица – радостная, полная надежд пора для невест, а Веселинка начала чувствовать недомогание. Она и сама подозревала, что это такое, но для пущей верности пошепталась с опытной в таких делах матушкой Владиной (ещё бы – двенадцать-то детей). Прикинув и всё сопоставив, они пришли к выводу, что это было самое начало третьего месяца. Видимо, в один из тёмных морозных вечеров, когда Веселинка прижималась к своей горячей, как печка, ладе, всё и случилось.
Она шепнула эту новость на ухо Драгане после обеда. Женщина-кошка, схватив Веселинку в объятия, со смехом закружила её.
– Хвала Лаладе, радость моя! Да хранит светлая Лаладина супруга Мила тебя и наше дитятко...
Матушка Бронуша, узнав о грядущем пополнении, помолчала задумчиво, а потом повторила дочери уже слышанные Веселинкой слова:
– Береги... Береги как зеницу ока!
И вот – зазвенела бубенцами, запела дудочками, загудела смычками Лаладина седмица. Для сестрицы Озарки это была её первая весна в качестве невесты, и она даже ночами не спала от волнения. Её чаяния и надежды устремлялись в Белые горы, она мечтала о женщине-кошке – «чтоб как у сестриц Веселинки и Вычени». Однако в первый день гуляний её увидел Комар, сын златокузнеца Кучебы. Последний был в городе уважаемым человеком и имел неплохой достаток, а сын должен был наследовать его дело. Комар Озарке сразу не понравился: тучноват и тяжёл, как хорошо откормленный хряк, и изо рта у него плохо пахло. С девушками он был грубоват и отпускал плоские и глупые, а порой и обидные шуточки. И, конечно, считал себя неотразимым.
– Ну, не преувеличивай, дитятко, – добродушно сказала матушка Владина. – Коли жених упитан, значит, достаток в семье хороший.
– Матушка, да он не просто упитан... Он боров жирный! И самовлюблённый к тому же, – с ужасом воскликнула Озарка. – Такой жених ежели упадёт на невесту, так от неё мокрого места не останется! И за что его только Комаром прозвали?.. Имечко «Кабан» подошло бы ему как нельзя лучше!
– Наверно, в детстве приставучий был, как комар, – пошутила матушка Владина.
Озарка звонко рассмеялась. Конечно, ей гораздо более по душе были статные, стройные женщины-кошки.
На следующий день матушке с батюшкой уже кланялись сваты от Комара. Озарка сидела с таким выражением на лице, будто её тошнило. Матушка, видя её нерасположение к жениху, сказала сватам:
– Нам надобно подумать, гости дорогие. И ежели надумаем, сами к вам кого-нибудь с ответом пришлём.
Но были и более приятные женихи, хоть и с меньшим достатком. Некоторые – очень недурные, и Озарка даже засомневалась... Но белогорская мечта победила, и всем им переборчивая невеста отказала. А в кое-каких матушка распознала охотников за приданым: в последнее время семья Бермяты зажила куда лучше прежнего, и это многие заметили.
Увы, в эту весну Озарка так и не встретила свою судьбу. Впрочем, время в запасе у неё ещё было.
А Веселинка в ожидании дитятка почувствовала вдруг такой прилив сил, что не знала, куда эти силы и девать. От недомогания она каждое утро натощак принимала ложку тихорощенского мёда и запивала его водой из Тиши, и эти чудодейственные белогорские сокровища наполняли её такой прытью, что хоть волчком крутись. Быстро переделав все домашние дела, она мчалась помогать отцу. Тот гнал её домой:
– Ты что, доченька! Тебе поостеречься сейчас надобно, поберечь себя и дитятко...
Но Веселинке работа была только в радость. Она не слишком себя изнуряла – трудилась, наверное, в половину от прежней нагрузки, а то и меньше, но ей и этого хватало, чтоб утолить жажду деятельности и чувствовать себя полезной. Пуще всего на свете не любила она безделье и праздность.
Весной, как только земля оттаяла, у Драганы с матушкой Бронушей началась рабочая пора. Пропадали они на золотодобыче с утра до вечерних сумерек, а раз в седмицу устраивали день отдыха. Веселинке хотелось хоть одним глазком поглядеть на золото – как оно в земле лежит, но матушка Бронуша говорила:
– Не положено, дитятко, нам брать тебя с собой. Земное золото лишних глаз не любит.
Но Веселинка не отставала, всё упрашивала, и Драгана, однажды погожим летним днём придя в обед домой, с таинственным видом пригласила:
– Собирайся, лада, покажу тебе кое-что. И обед захвати, раз уж готов!
Веселинка была весьма удивлена, но так и вспыхнула от любопытства. Скинув кухонный передник и собрав в корзинку ещё тёплые блины с рыбой, кашу с курицей, хлеб и овсяный кисель с земляникой, она шагнула в проход следом за супругой.
Они перенеслись к невысокому лесному водопаду, струи которого прикрывали серебристой занавесью вход в пещеру. В тишине под зелёными сводами древесного шатра перекликались птичьи голоса, а солнечные лучи еле пробивались сквозь густую листву.
– Это здесь... Надо пройти сквозь водопад внутрь, но в этом поможет колечко, и ты не вымокнешь.
Ещё шаг – и они очутились в зябком полумраке на берегу подземного озерца. Тут их ждала матушка Бронуша, сидя на большом камне, а у её ног мерцала масляная лампа. Тьму она разгоняла еле-еле, так что даже стен пещеры свет её не достигал, и они терялись в глубоком чёрном мраке. Тут же были сложены старательские принадлежности: лоток для промывки, кирки, лопаты, молотки. Сняв обувь и закатав штанины, Драгана с лампой в руке зашла в воду. Водоём был неглубок, едва ей по колено.
– Разувайся и заходи, – позвала женщина-кошка.
Ух и холодна была водица! Веселинка вскрикнула, и Драгана белозубо рассмеялась. Свет лампы отражался на поверхности озерца и достигал дна – так прозрачна была вода. Веселинка, подоткнув подол и ощущая босыми ступнями каменистое дно, побрела к Драгане.
– Ну, гляди, – сказала та, нагибаясь и опуская лампу поближе к поверхности воды.
Веселинка глянула и обомлела: на дне густо лежали золотые самородки разных размеров, укрывая его мерцающим ковром. Драгана погрузила руку в воду и достала несколько. Они поблёскивали на её мокрой ладони.
– Вот оно, золото самородное. Такие местечки – большая редкость, – сказала женщина-кошка. Свет лампы отражался в её глазах тёплыми огоньками.
– Ух... Сколько же его здесь! – восхищённым полушёпотом проговорила Веселинка, тоже опуская руку в воду, чтобы потрогать самородки. – Тяжёлые какие! И вы всё это достанете?
– Всё подчистую выгребать нельзя, – ответила супруга. – А то матушка Огунь осерчает: она не любит жадных. Мы можем взять только часть. Но даже эта часть – целая гора золота! Такая удача бывает раз в столетие, а то и реже!
– Подумать только: я хожу по золоту! – рассмеялась Веселинка, переминаясь с ноги на ногу: самородки врезались ей в ступни.
– Ага, – широко улыбнулась Драгана. – Ну вот, ты поглядела, какая у нас с матушкой работа. Теперь ты довольна, моя любопытная ладушка?
– Да, теперь я видела всё! – отозвалась та, всё ещё топчась на самородках и посмеиваясь.
– Ну, а теперь и пообедать можно, – крякнула матушка Бронуша, потянувшись к корзинке со съестным.
Чем ближе был срок родов, тем тревожнее Веселинке становилось. Опять вернулись страхи и кошмарные сны о каменном дитятке. Случалось, и слёзы она проливала тайком от всех. Драгана не могла не чувствовать, что с супругой что-то творится.
– Ладушка, что с тобой? – спрашивала она ласково, заключая Веселинку в жаркие в прямом смысле этого слова объятия. – Ты будто сама не своя... Что тебя тревожит, родная?
Сначала Веселинка отнекивалась, но потом призналась:
– Дитятко... Каменное. Снится оно мне, боюсь я... Боюсь, как бы у меня такое не родилось!
– Ну вот, жалею уже, что тебе про это рассказала, – покачала головой женщина-кошка, нежно щекоча подбородок супруги.
Приложив к животу Веселинки ухо, Драгана долго слушала. Что она там слышала? Видно, что-то хорошее, раз её губы приоткрывались в такой довольной улыбке.
– Что там? – с беспокойством спросила Веселинка.
Драгана улыбнулась ещё шире, так что открылись её острые клыки.
– Два сердечка... Тук-тук, тук-тук, – сказала она, поглаживая живот жены. – Одно – матушки, второе – дитятка. Нечего бояться, моя горлинка, всё хорошо с нашей дочкой.
У Веселинки отлегло от сердца, но только на один день. Назавтра она уже опять просила Драгану послушать, как там маленькая – жива ли? Супруга-кошка со смешком-мурлыканьем исполняла её просьбу снова и снова – день за днём, до самых родов. И каждый раз её ответ был неизменен:
– Всё хорошо, ладушка.
Веселинка раскатывала тесто для пирога, когда что-то заныло внутри. Сперва несильно, и она продолжала возиться на кухне, стряпать, прибирать, суетиться... Вот пирог поставлен в печку, и Веселинка наконец присела отдохнуть.
– Ой! – вырвалось у неё.
Тут ещё и не такое бы вырвалось, но Веселинка не хотела, чтоб дочка слушала «мужицкую» ругань. Охая, отдуваясь и придерживая рукой большой живот, она кое-как выбралась из кухни...
Драгана с матушкой Бронушей по несколько раз в день отлучались с работы, чтобы проведать Веселинку: она донашивала дитя последние деньки, и ей в любой миг могла потребоваться помощь. Горячие ладони супруги легли на её живот, и боль сразу стала меньше.
– Сейчас, сейчас, моя ягодка, – приговаривала Драгана, бережно поднимая Веселинку на руки.
А Веселинка стонала:
– Пирог... Ладушка, я пирог поставила! Не сгорел бы...
– Моя ж ты ласточка! – нежно промурлыкала супруга. – Не заботься о нём, матушка Бронуша проследит. У нас с тобой сейчас другая забота, поважнее!
