Текст книги "Предания вершин седых (СИ)"
Автор книги: Алана Инош
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)
– Да неважно, раньше или позже, матушка, – сказала Веселинка. – Главное, чтоб в свой срок и благополучно.
– Твоя правда, доченька, твоя правда, – от души согласилась родительница, с горячим чувством кивая. – Будем молить матушку Милу, чтоб уберегла и дитятко, и сестрицу твою!
Миновала зимняя пора, задышали весенние ветры, раскинули над землёй свои золотые крылья солнечные лучи, а там и ручейки запели серебряными голосами. Странные сны виделись Веселинке: будто бы разгребает она землю руками, а между пальцев у неё золотой песок течёт. Сверкают жёлтые крупинки на солнце, переливаются – и мелкие, и покрупнее, и даже целые слитки попадаются.
– Кто бы подсказал, что сей сон означает? – недоумевала девушка.
– Клад, поди, найдёшь, – неуверенно предположила матушка Владина. – Вот бы хорошо!.. Зажили б мы тогда!.. Эх...
Но не только золото снилось Веселинке. Мерещилось ей ночами, будто она утопает пальцами в прядях светлых волос, мягких и пушистых, а по временам – мех густой под её ладонью блестел-переливался. Что за зверь диковинный тепло дышал рядом с её щекой? Чей нос ласково щекотал ей ухо? Чей мохнатый хвостище укутывал ей ноги, чтоб не зябли холодной весенней ночью? Об этих снах озадаченная девушка матушке не спешила рассказывать: уж очень смущали они её. А однажды, услышав густое и низкое, утробное мурлыканье, поняла она, что за зверь ласкался к ней по ночам – огромная кошка со светлой, рыжевато-золотистой шерстью и голубыми глазами. Застучало сердце, смутилась душа, а щёки Веселинки залил розовый, как рассвет, румянец. Это что ж такое получается? Выходит, какая-то жительница Белых гор тревожила её покой и пушистой лапой дразнила, смущала девичью душу? Но зачем ей это?
– Глупая ты, – засмеялась сестрица Выченя, когда Веселинка шёпотом поведала ей то, о чём матушке рассказать не решалась. – Всё проще некуда! Ты забыла, что ли, что весна на дворе – Лаладина седмица грядёт? А кошка эта – ладушка будущая твоя! В Белые горы путь твой лежит, там судьба твоя живёт, тебя поджидает.
– А золото тут при чём? – дрогнувшим голосом пробормотала Веселинка.
– Ну, как при чём? – усмехнулась Выченя. – Видать, к тому, что богатая она, избранница твоя! Повезло тебе, сестрица! Ох как повезло! Не хуже, чем Здемиле, а может, и ещё пуще.
У Вычени нынешней весной наставала невестина пора – за плечами осталось детство, и вступала она на порог девичества. Увивались за ней два брата из соседской семьи – сыновья Дерилы. «Ох, нет, только не эти! – закатывала глаза матушка Владина. – Не вздумай кому-нибудь из них уступить!» «Но почему нет, матушка? – удивлялась Выченя. – Глазко и Частола – ладные парни, пригожие...» «Почему? Да потому что я слишком хорошо знаю их отца, – понизив голос, ответила матушка. – И они такими же будут. Нет, нет, не надо мне зятьёв из Дерилиной породы! – И матушка замахала руками, точно отбрасывая от себя кошмарное видение. – Хватило мне и его самого – сыта по горло!»
Задумалась Выченя и обратила свой взор на запад, к Белым горам. Прошлые вёсны она девочкой-подростком шастала на Лаладины гулянья – не в качестве невесты, конечно, а так, поглядеть из любопытства. Видела она и женщин-кошек – высоких, статных, в нарядных вышитых кафтанах, с длинными стройными ногами и большими ясными глазами, проницательно и мудро глядевшими в глубины девичьих душ. Белогорские жительницы прельщали Выченю куда больше местных женихов, и она мечтала стать супругой одной из них. А потому-то она сейчас, восторженно закатив глаза и охватив ладонями горящие щёки, зашептала Веселинке:
– Ох и счастливица же ты, сестрица! Кошечки... они... такие! Такие... ах!
– Какие? – хмыкнула Веселинка, а у самой сердечко таки дрогнуло в груди, хоть и напустила она на себя небрежно-насмешливый вид.
– Ну, как тебе описать? Их своими глазами видеть надо! – И Выченя, прислонив руку ко лбу, точно обморочной дурнотой охваченная, откинулась назад – томная, трепещущая, мечтательная юная дева. – Ах, какие у них руки... Сильные, ласковые. Как бы я хотела, чтоб такие руки меня обняли!
Произнося эти слова, Выченя чувственно скользила пальцами по своей шее, обхватывала себя за хрупкие плечи; коснувшись груди, она будто бы очнулась и, устыжённая собственной нескромностью, вся съёжилась.
– Ну, будет тебе глаза-то закатывать, – легонько толкнула её Веселинка. – А сны... Это так и должно быть?
Выченя цокнула языком, поглядев на неё укоризненно.
– Ничего-то ты не знаешь, а ещё старшей сестрой называешься... Ещё б чуть-чуть – и быть тебе старой девой! Да, родная моя, ежели девице судьба стать супругой женщины-кошки, ей всегда приходят в снах такие знаки. Сначала изредка, но чем ближе встреча – тем чаще сны и знаки. А когда ты встретишься со своей избранницей лицом к лицу и посмотришь в её очи прекрасные – тотчас тебя беспамятство охватит, и упадёшь ты без чувств. Это и есть самый главный знак!
Рука озадаченной Веселинки потянулась, чтобы почесать в затылке, но Выченя её перехватила.
– А вот так негоже делать. Некрасиво! Так только мужики делают. А девица не должна чесаться.
Все эти девичьи штучки, обмороки, знаки – от всего этого была Веселинка далека, слишком много она работала, чтобы об этом задумываться. И работа у неё была не женская. Шутка в деле – девица-плотник! Стругала, пилила, топором рубила, молотком стучала, по строительным лесам бегала, а когда вокруг неё мужики непристойно ругались – уже давно не смущалась. Этот язык был для них повседневным и рабочим, она и сама с ними разговаривала на нём, а если и дома проскальзывало словечко, матушка сурово дёргала Веселинку за косу: «Не выражайся!» Отец объяснял мягче: «Доченька, такие слова девице-невесте не пристало произносить. Уж лучше язык за зубами держать, чем так говорить». Он сам не пересыпал свою речь крепкими словечками, а Веселинка старалась брать с него во всём пример.
Но чем ближе была Лаладина седмица, тем тревожнее становились мысли девушки. Все вокруг давно намекали, что в девках она уже засиделась, но слишком большой груз лежал на плечах Веселинки, чтобы думать о браке. По обычаю ей придётся покинуть родительский дом, но кто тогда станет заботиться о матушке, слепом батюшке и юных сестрицах, зарабатывать им на пропитание? Позволит ли ей новая семейная жизнь по-прежнему работать? Вот что её всегда беспокоило и заставляло снова и снова откладывать создание собственной семьи на потом. Младшие сестрёнки не бездельничали: вместе с матушкой они вели домашнее хозяйство. Что с ними будет, если уйдёт Веселинка, главная добытчица? Не придётся ли им поступать в услужение к богатым людям? А если Веселинка станет разрываться на две семьи – что это будет за жизнь? И ремеслом заниматься, и дом свой вести, обед стряпать, стирать-убирать, детей рожать... Ох, некстати отец зрения лишился, не работник он уж теперь, и это, конечно же, его угнетало. Сдавать он стал сильно, хоть и не стар был ещё. Как же с сестрицами быть? Поди-ка, пристрой всех замуж!
От этих дум и забот пухла и болела голова; Веселинка хваталась за любую работу, трудилась во всякую погоду – и в итоге однажды простудилась и слегла. Проболела она две седмицы, горя в лихорадке и сотрясаясь от жуткого надрывного кашля, а потом ещё дней десять, вымотанная тяжёлой хворью, была не в силах вернуться к работе. Семья перебивалась с хлеба на воду, денежные средства закончились, съестные припасы – тоже... Здемила в последнее время стала высылать гостинцы реже: наверно, родителей мужа стеснялась слишком обременить, а может, купец с супругой всё-таки начали ограничивать щедрость невестки по отношению к бедным родичам. Что же делать? Не идти же по миру, прося подаяние!
В один из этих непростых дней в дом постучался Дерила. Он молча поставил на стол большую корзину со снедью и положил рядом мешочек, в котором звякнули монеты – тощий, как сам чернобородый сосед, но сейчас для семьи Бермяты и такие скромные средства казались богатством.
– Вот... тут это... – забормотал он, запинаясь от смущения. – Тут супруга моя вам гостинцы выслала, кушайте. А это, – шершавыми и грубыми рабочими пальцами Дерила тронул кошелёк, – от меня. Не ахти какие деньжищи, конечно, но чем могу... Самому семью кормить надо.
У матушки Владины задрожали губы, глаза наполнились слезами.
– Дерилушка, ну зачем, не надо, – пробормотала она, пытаясь вернуть ему кошелёк.
– Бери, кому говорю! – грубовато оборвал её Дерила и опять положил деньги на стол. У него самого рот подрагивал, но он изо всех сил сдерживался.
Бермята хоть и слеп был, но и на слух всё понял. Встав с места, он подошёл к Дериле и опустил руку ему на плечо.
– Сосед, ты это брось. Долг на совесть мою не навешивай. Сами как-нибудь выкарабкаемся...
– У всех бывают тяжёлые времена, старый, – сказал Дерила. – Бери, не стесняйся. А про долг не беспокойся, сочтёмся когда-нибудь. Сегодня мы вам помогли, завтра – вы нам. На то мы и соседи.
Бермята долго и тяжко молчал, перебарывая клубок смешанных чувств. Ах, где его очи!.. Как не ко времени поразил его глазной недуг, помрачив белый свет перед его взором! Работать бы ему ещё и работать, пока есть сила в руках и мастерство не растеряно, но – глаза! Куда без них? Ощупью-то не много наработаешь. Приходилось теперь сидеть на шее у дочери, а она из-за этого и семью свою создать не могла. Оставалось только одно – посылать на работу младших дочек, совсем юных девочек. Камнем лежала на сердце тоска, чёрным вороном каркала дума о смерти. Уйти, не быть обузой для семьи...
Послышался кашель: это Веселинка встала с постели, бледная после болезни, с синеватыми тенями вокруг ввалившихся глаз.
– Дядя Дерила... Я как заработаю, так долг и верну, – откашлявшись в кулак, сказала она.
Дерила только рукой махнул и вышел. А на следующий день пришли гостинцы от Здемилы, и семья выкарабкалась из тисков голода. Но как бы бережливо матушка Владина ни распределяла пищу, припасы таяли быстро. Лёжа денег не добудешь, и Веселинка, ещё не вполне оправившаяся после хвори, вышла на работу. Слабость ещё давала о себе знать: кружилась голова, темнело в глазах, а сердце, чуть что, принималось колотиться, как после быстрого бега. Неважная была пока из Веселинки работница, но роскошь вернуться в постель и отлежаться она не могла себе позволить.
Впрочем, работа – тоже лекарство. От долгого лежания и кровь, и все соки жизненные застаивались, потому хворь и не спешила уходить, устроилась вольготно и властвовала в теле. Как только Веселинка снова начала двигаться, сперва через силу, а потом всё легче и легче, остатки недуга быстро выветрились. Она ещё покашливала, но рабочий инструмент уже не роняла из рук и не шаталась.
Перед Лаладиной седмицей она нанялась возводить гостевые дома – временные жилища для размещения приезжих из других городов. Это были большие, просто и грубовато сбитые постройки, но утончённой красоты от них и не требовалось – лишь бы исправно послужили для своей цели. После того как отгуляет, отшумит весёлый праздник, гостевые дома предполагалось разобрать, а дерево, из которого они были сколочены, отправить на вторичное использование. Веселинку снова поставили мастером над простыми рабочими; в городе её уже хорошо знали, работяги её уважали за сноровку, знание дела и умение управлять строительством. Знали они и то, что девушка при случае и за себя постоять может, а поэтому приставать опасались. А ежели кто и осмеливался, тех вмиг усмиряли Черетко, Ухарь и Шестак – дюжие молодцы, относившиеся к Веселинке по-братски и добровольно взявшие на себя обязанность оберегать её честь. Кулачищи у них были с крупную репу; прилетит тумак таким «стенобитным орудием» – никому мало не покажется.
Трудилась Веселинка и сама яростно – только щепки да стружки летели, и рабочим расслабиться не давала. Чуть видела, что кто-то инструмент бросил, сидит-прохлаждается, сразу покрикивала:
– Эй, ребятушки! А не засиделись ли вы? Сидя с делом не сладишь, работу в срок не сдашь! А ну-ка, топоры в руки, живо! Шевелись!
Постройки должны были быть готовы точно к сроку, поэтому каждый день приходили чиновники по городскому хозяйству – проверяли работу, стояли над душой, поторапливали, иногда даже излишне. Веселинка дневала и ночевала на стройке, частенько даже некогда было пообедать. Еду ей носили младшие сестрицы. Выченя готовилась к встрече своей судьбы: вышивала себе праздничную сорочку, плела из красной шерсти поясок... Верила она, что этой весной встретит свою женщину-кошку – самую прекрасную, с сильными ласковыми руками и пронзительным взором светлых глаз. Веселинке было не до девичьих грёз: она работала до упаду.
А когда ей удавалось наконец прилечь, сны её были полны ласкового мурлыканья голубоглазой кошки, а сквозь пальцы утекал золотой песок.
Гостевые дома были сданы точно в срок. Веселинка получила свою плату и, уставшая, вернулась домой – немного отоспаться.
– Поработала – можно теперь и на празднике погулять, – с улыбкой сказала матушка.
– Да ну, – отмахнулась девушка. – Пусть вон Выченя гуляет. Она свою кошку уже давно ждёт.
– И ты иди на праздник, доченька, – уговаривала родительница. – Не будешь же ты весь свой век девкой жить...
– Да не могу я, матушка! – устало и горько поморщилась Веселинка. – На кого я вас оставлю? Батюшка – не работник, а на две семьи мне не разорваться. Не хватит меня, чтоб и там, и здесь успевать! Уж придётся выбирать что-то одно.
Матушка только вздохнула.
– Не хочу я, чтобы ты ради нас своим счастьем жертвовала, дитятко, – проговорила она с тихой печалью. – Мы уж как-нибудь справимся.
– Как вы справитесь? Может, батюшка примется на улице подаяние просить? Или сестрицы малые в услужение пойдут? А может, ты, матушка, отправишься чужим людям прислуживать, а они помыкать тобою станут, как рабыней? Нет уж, не бывать этому, покуда я жива! – И Веселинка сердито отодвинула от себя миску с кашей, которую родительница поставила перед ней.
С такими невесёлыми думами она и встретила светлый Лаладин праздник. Выченя пыталась утащить сестру с собой на гулянья:
– Сестрица, пойдём! Как же сны-то твои? Это же знак, что нынче ты судьбу свою встретить должна! Идём, идём же! Нельзя же дома сидеть! Придёт твоя ладушка на праздник, а тебя не найдёт... И уйдёт ни с чем!
– Ну и пусть, я всё равно уже всё решила, – глухо буркнула Веселинка.
Слушая этот разговор, Бермята промолвил:
– Судьба и за печкой найдёт, родные мои.
Как ни противилась Веселинка, а пришлось ей подойти к месту гулянья весьма близко: в одном из гостевых домов обрушились перегородки, сделанные из подгнивших досок. Не она этот дом возводила, а другой мастер; Веселинка на его месте непременно бы потребовала плохое дерево заменить, с чиновниками хоть и разругалась бы в пух и прах, а заставила бы исправить этот непорядок. Хорошо хоть, никого из гостей не ушибло.
По словам прибежавшего за нею парня-рабочего, людей на починку почти нет, все в честь праздника загуляли, трезвых мало. Веселинка хмыкнула. Придя на место, она поняла, что «трезвые» – это слишком громко сказано: рабочие, которых удалось собрать, все были слегка навеселе.
– Трезвее всё равно нет никого, – засмеялся парень. – Эти ещё ничего, а вот остальные – у-у... – И он махнул рукой.
Веселинка подошла к работягам, окинула их насмешливым взглядом.
– Ну что, рановато расслабились, ребятушки, а?
– Дык, никто ж не ожидал, что опять на работу дёрнут! – недовольно отвечали те. – Выпили, конечно... А ты чего не на празднике, Веселинка? Ты же у нас вроде девица на выданье!
– Так, хватит болтать, – перебила Веселинка с нарочито деловым и озабоченным видом. – Чинить надо поскорее, а то перед гостями неудобно! За работу, за работу, ребятки!
Мужики уже настроились на праздничный отдых, а потому работали неохотно, с ленцой. Веселинка подавала им личный пример и подбадривала:
– Ну, ну, родные мои, не раскисаем, пошевеливаемся. Скорее закончите – скорее праздновать пойдёте!
Доски для починки взамен подгнивших подвезли новые – свежевыструганные. Одновременно с работой Веселинка отбрехивалась от проверяющего начальника, который, расследуя происшествие, только суетился и путался у всех под ногами.
– Говорю тебе, дядя, доски уже были гнилые! – постукивая молотком, отвечала девушка. Говорила она не совсем внятно из-за нескольких гвоздей, зажатых у неё во рту. – Их уже привезли такими – поскупились, видать. Или новых не хватило.
– «Были, были», – ворчал начальник. – Все вы так говорите, бездельники косорукие! А сами просто делаете тяп-ляп, спустя рукава...
Веселинка не стала отвечать на незаслуженное обвинение, просто бросила ему под ноги кусок совершенно гнилой доски – для наглядности. Трухлявая древесина, упав с высоты, от удара разлетелась на щепки.
– Видал, дядя? Вот эти гнилушки и привезли, а мастер не доложил, куда следует. Или просто связываться не стал. Потому и рухнуло всё, когда уже гости заселились. Ладно хоть, не убился никто! Так и доложи своему начальству, дяденька, а мне врать ни к чему. Говорю всё как есть.
«Дядя» наконец отстал и ушёл докладывать об итогах своего расследования, в качестве доказательства прихватив с собой ту трухлявую гнилушку, и они смогли спокойно закончить работу. Мужики были благодарны Веселинке за то, что она взяла разговор с начальством на себя как единственная трезвая из всех.
– Ещё, пожалуй, прицепились бы, – посмеивались они. – А так он, похоже, ничего и не заметил... Ну, что мы – того... праздновать уже начали.
Когда Веселинка вышла наконец под ясное весеннее небо, к ней подбежала раскрасневшаяся, запыхавшаяся Выченя и схватила за руку.
– Идём, идём, сестрица! – возбуждённо закричала она. – Хорошо, что ты пришла! Там уже кошки... Кошки! Они уже здесь!
– Да пусти ты! Никуда я не пойду! – упиралась Веселинка. – Вот полоумная!..
Но сестра, даже не дав ей переменить рабочую одёжу на праздничную, уволокла её на загородный лужок, где девушки-невесты стояли кружками, а между ними расхаживали женщины-кошки, высматривая своих избранниц. Вот так и получилось, что Веселинка оказалась среди нарядных красавиц одетой хуже всех. Она только ремешок успела снять, которым подвязывала косу на работе, и та, распрямившись, повисла вдоль спины. Выченя надела ей тесёмку-очелье с подвесками из деревянных бусин – простенькое и совсем бедное украшение. «Вот ведь позор какой», – думала Веселинка смущённо и досадливо, косясь исподлобья на прекрасные яркие наряды, драгоценные венцы, жемчуга и самоцветы. Она среди всей этой пестроты выглядела серым воробушком, затесавшимся случайно в стайку разноцветных певчих птах. Сестра хоть рубашку себе вышила да поясок красный с кисточками сплела, а у Веселинки и рукава обтрёпаны – нитки торчат, и соломинки к подолу пристали, и какие-то застарелые пятна везде... В общем, плохонькая одежонка – для работы самое то. Доброе-то платье у неё было – матушка в сундуке берегла, да только не успела Веселинка переодеться: как Выченя её сюда притащила, так и стояла она в этом затрапезном виде, хмуро кусая губы, будто нищенка-замарашка.
Рядом с ней ждала свою суженую девушка с огромными тёмно-карими глазами – редкая красавица, а наряд её отличался княжеской роскошью. На голове у неё мерцал и переливался самоцветами великолепный венец. Она поглядела на Веселинку вовсе не с заносчивостью богачки, а с доброжелательным любопытством. И даже улыбнулась уголками маленьких, нежно-розовых губ. Она словно молчаливо подбадривала Веселинку, которая чувствовала себя, мягко говоря, не вполне на своём месте. Ощутив тёплую волну безотчётной приязни к милой незнакомке, Веселинка уже хотела спросить её имя и попробовать перемолвиться парой слов, но не успела: к их небольшому девичьему кругу приблизилась женщина-кошка в подпоясанном кушаком красном кафтане. Его короткие широкие рукава позволяли увидеть рукава рубашки до локтей, а вышитые золотом полы не достигали колен. Её стройные, сильные ноги в красных сапогах с золотыми кисточками на голенищах ступали мягко по зелёному бархату молодой травки, ветер играл пышной копной пшеничных кудрей, а светло-голубые, подёрнутые сероватой дымкой глаза внимательно всматривались в лица девушек.
Из соседнего круга ей подавала знаки Выченя – махала рукой и смеялась, а сердце Веселинки вдруг будто в ледяную пропасть рухнуло при виде этой кошки. Заострённые уши виднелись из-под шапки кудрей, золотистых, как спелое жито – намёк на звериный облик, который белогорские жительницы умели принимать.
– Взгляни на меня, – сказала незнакомка, заглянув в лицо кареглазой красавицы – соседки Веселинки.
От звука её голоса душу девушки точно пушистый хвост тронул – ласково и щекотно. Вспомнились Веселинке сны её – узнала она глаза огромного мохнатого зверя, который с мурлыканьем ласкался к ней. Душа звенела только одним: «Ты не на ту смотришь!» Горло стиснулось, слова застряли, но женщина-кошка услышала этот молчаливый оклик и вскинула пристальный взгляд на Веселинку. Её ресницы встрепенулись, губы дрогнули и улыбчиво приоткрылись...
– Не тебя ли я ищу, ладушка моя? – Женщина-кошка тут же шагнула к Веселинке и поклонилась ей, после чего с мурлычущим смешком тронула за подбородок. – Как зовут тебя, милая?
– Веселинка, – только и смогла пролепетать та.
Всё завертелось у неё перед глазами: голубой свод чистого неба, зелёный ковёр травы, машущая рукой и прыгающая от восторга сестра... Выченя уже не могла сдержать чувств и визжала от радости, притопывая ногами. Другие девушки глядели на её буйство с удивлением.
– Угадайте, кто тут счастливица? – вскричала Выченя. И сама себе ответила, торжествующе устремив оба указательных пальца в сторону Веселинки: – А вот она-а-а!
Веселинка бы рассмеялась, если бы её уста не были скованы оцепенением. Холодящий плащ мурашек окутал тело, земля качнулась под ногами, перед глазами раскинулась радужная пелена, и она стала невесомой, как увлекаемая ветром пушинка.
Прохладные брызги воды оросили ей лицо – собственно, они и помогли ей понять, где её лицо вообще расположено, потому что Веселинка ни рук своих не чуяла, ни ног. Над ней сиял безоблачный небосвод, а солнце заслоняла собой золотая шапка кудрей. Кто-то бережно поддерживал её голову, а влажных щёк ласково касались пальцы. Живительное тепло губ мягко накрыло её онемевший рот, возвращая к Веселинке дар речи. Смеющиеся глаза сияли нежностью и радостью.
– Сны... Мне снилась кошка... и золотой песок, – пробормотала Веселинка, пытаясь поймать пальцы, щекотавшие ей щёки.
– Это меня ты видела в снах, ладушка. Меня Драганой зовут.
Веселинка взлетела в воздух – это женщина-кошка подняла её с ещё не прогревшейся весенней земли и, держа в объятиях, нежно мурлыкала на ушко. Противиться этим объятиям девушке не хотелось, их мягкая власть оплела её ласковыми путами по всему телу...
– Ну что, пойдём? – Драгана ткнулась носом Веселинке в ухо – совсем как во сне, защекотав теплом дыхания.
Веселинка даже не спросила, куда они идут. Всё, что смогли её ослабевшие руки сделать – это обнять плечи Драганы.
– Да-а-а! – пронзительно кричал кто-то. – Я знала, знала, знала!!! А-а-а!!!
Это Выченя неслась следом за ними вприпрыжку. На глазах у изумлённого народа она принялась нарезать круги около Драганы с Веселинкой в какой-то дикой пляске. Почувствовав, что наконец способна смеяться, Веселинка уткнулась лбом в висок женщины-кошки и застонала.
– А это что за сумасшедшая? – наблюдая за этим зрелищем с весёлым изумлением, спросила Драгана.
– Это сестрица моя, Выченя, – смеясь, выдохнула Веселинка. – Это она так радуется за меня.
Выченя между тем прыгала и плясала, ничего не видя вокруг себя. Её необузданная радость и впрямь походила на приступ безумия. Она со смехом хватала всех девушек подряд за руки и принималась с ними кружиться: оставив одну, ловила следующую и так далее. В этой круговерти не замечала она, что одна из женщин-кошек наблюдает за ней, застыв как вкопанная... Сбросив оцепенение, белогорская жительница решительно направилась к пляшущей Вычене.
– Кхм-кхм, – откашлялась она, стоя за плечом у девушки.
Выченя внезапно остановилась, словно обратившись в каменное изваяние. Её лицо застыло в испуге и крайнем удивлении, будто позади неё не кашель раздался, а гром грянул. У Веселинки уже ни сил, ни дыхания не осталось, её грудь свело судорогой хохота, а Драгана, всё ещё держа девушку на руках, улыбалась. Как в светлом, ясном зеркале, отражалось в её глазах веселье новообретённой избранницы, и она не могла не смеяться вместе с нею над ужимками её сестры.
– Угадайте, кто тут счастливица? – передразнивая Выченю, вскричала Веселинка. И даже указательный палец выкинула точь-в-точь, как сестра: – А вот она!
Кашлянувшая за спиной у Вычени женщина-кошка с тенью улыбки в уголках губ ждала, когда девушка обернётся. А та, редко моргая широко распахнутыми глазами, сперва сглотнула несколько раз, а потом медленно, очень медленно начала оглядываться... Встретившись взглядом с мягкими серовато-зелёными глазами с золотистыми ободками вокруг радужки, Выченя протянула дрожащую руку и коснулась тёмно-русых прядей, крупными волнами обрамлявших лоб незнакомки в чёрном кафтане с серебряной вышивкой. Улыбка на губах женщины-кошки обозначилась яснее, и она, ласково поймав руку Вычени, прильнула поцелуем к голубым жилкам под тонкой девичьей кожей. Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, а потом белогорянка склонилась к маленькой и хрупкой девушке, но не целовала, а мурлыкала, почти касаясь губами уха. Выченя сперва слушала, как заколдованная, а потом вскрикнула, всплеснула руками и хлопнулась в счастливый обморок.
– Поздравляю, сестрица, – окликнула будущую родственницу Драгана. – Тебя как звать-то?
Женщина-кошка, с ласковой бережностью подымая девушку с земли, отозвалась:
– Хвалислава я. – И в свою очередь спросила: – А ты кто?
– Драгана, – ответила избранница Веселинки. – Похоже, нашими с тобой супругами станут родные сестрицы.
Выченя тем временем пришла в себя и открыла глаза. Несколько мгновений её взгляд, мутный и сонный, блуждал по сторонам, а когда остановился на лице Хвалиславы, в нём промелькнули искорки беспокойного, непоседливого восторга. Впрочем, она не принялась сразу буйствовать, а лишь крепко обвила женщину-кошку за плечи, словно боялась, что та исчезнет, как сон. Но Хвалислава не растворялась в воздухе, а вполне осязаемо держала её в объятиях.
Наконец Веселинка ощутила ногами твёрдую почву. Сильные руки Драганы поддерживали её, и девушка в ответ льнула к белогорской жительнице: не хотелось её отпускать, выныривать из мурлычущей кошачьей нежности. Всматриваясь в её глаза, Веселинка с каждым мигом всё яснее узнавала их. Да, именно они виделись ей в снах... Сердце вдруг сжалось, точно от холодного сквозняка: а как же родители и сестрицы? Как же оставить их? Долго противилась она своей судьбе, отмахивалась и бежала прочь, а встретив её и взглянув в глаза, не находила теперь в себе сил от неё отказаться. Точно незримая золотая нить протянулась между их душами, певучая и звенящая от каждого слова, от каждой улыбки и движения – лёгкая, как девичий волос, и вместе с тем прочная, как стальная цепь. Ясный весенний день поплыл в солёной дымке слёз, и Драгана обеспокоенно заглянула Веселинке в глаза.
– Что с тобой, ладушка? Отчего опечалилась ты?
Веселинка смахнула тёплые капельки с ресниц и улыбнулась.
– Нет, ничего... Не печалюсь я. Просто сердце моё переполнилось, не могу совладать с ним...
– И всё-таки что-то тревожит тебя, милая, – окутывая её проницательным и тёплым взором, молвила Драгана. – Расскажи мне, облегчи сердце своё... А я сделаю всё, чтобы тебе помочь.
Не решалась Веселинка поведать о том, что омрачало её душу в этот радостный солнечный день – не день, а светлый драгоценный перл в ожерелье Лаладиной седмицы. Прильнув к груди женщины-кошки, она с улыбкой смотрела, как целуются-милуются Выченя с Хвалиславой; радовалась она за младшую сестрицу, и наполнялось её сердце тихим, крылатым счастьем. Вот ведь как занятно вышло: нашли они своих избранниц в один день! Ну не чудо ли?
– Ты прости, что я в таком виде, – спохватилась Веселинка, смущённо покосившись на своё затрапезное и неприглядное одеяние. – Я тут неподалёку работала... Не успела переодеться. Не хотела я сюда идти, да сестрица вытащила.
– Почему же не хотела ты идти? – Драгана нежно касалась пальцами выбившихся из косы прядок волос девушки, играла ими, а её глаза тепло искрились.
Веселинка только вздохнула. Не находились слова, повисали тяжестью и на языке, делая его неповоротливым, и на сердце ложились холодным грузом. Склонилась она на грудь женщины-кошки, уткнулась и уже не могла сдерживать слёз.
– Горлинка моя, что ты! – воскликнула та огорчённо.
Не могла Веселинка отворить дверцу, за которой в её душе пряталась печальная правда, но Драгана не принуждала её говорить. Она прижала девушку к себе, окутав крепкими и тёплыми объятиями, щекотала поцелуями её лоб, сушила дыханием мокрые ресницы. Рвалось на части сердце Веселинки, металось и стонало: «Нет, не могу отказаться, не могу оттолкнуть...» Случилось то, чему суждено было случиться. «Судьба найдёт и за печкой», – так сказал батюшка.
А между тем начались пляски и всеобщее веселье. Понеслись хороводы, большие и малые, зазвенели бубенцы, запели гудки и дудочки; Выченя потащила свою избранницу плясать, и та со смехом поддалась – как тут откажешься? Веселинку ноги в пляс не несли, и они с Драганой подошли к столам с праздничным угощением. Женщина-кошка наполнила хмельным мёдом большой кубок и поднесла ей. Веселинка пригубила мёд едва-едва, но под осторожным нажимом руки Драганы ополовинила сосуд. Вторую половину веселящего напитка женщина-кошка отправила в себя, после чего пахнущими мёдом губами поцеловала девушку. Никто прежде не касался губ Веселинки, всем желающим давала она отпор, а тут – не устояла... Растаяла, как масло на стопке узорчатых горячих блинов. Разве могла она оттолкнуть прочь обнимающие её руки – сильные и нежные, точь-в-точь такие, как описывала сестрица Выченя в своих чувственных мечтах? Единожды ощутив на себе их прикосновение, отказаться было уже невозможно, немыслимо. Веселинка слабела в их крепком кольце – и телом, и сердцем, и волей. Не осталось в ней ни твёрдости, ни упрямства... Вся размякла она, поникнув на грудь Драганы, и её руки, с лёгкостью управлявшиеся с топором, пилой и рубанком, сейчас, наверное, не смогли бы и иголки удержать.
А Драгана, завладев рукой девушки, с улыбкой рассматривала её, мягко прикладывалась к пальцам губами, целовала суставы и жилки под кожей. Только сейчас бросилось Веселинке в глаза, какие у неё руки грубые – все в занозах, царапинах и заживающих ранках. Ноготь на большом пальце почернел от ушиба, а на ладонях желтели трудовые мозоли. Прежде Веселинка не придавала этому значения, а сейчас вдруг застеснялась. Осторожно высвободив руку, она спрятала её за спину. Драгана засмеялась-замурлыкала, щекоча дыханием щёки своей невесты.
