Текст книги "Ключ от двери"

Автор книги: Алан Силлитоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

– Эй, почему свет не включаете? – крикнул Керкби. Шел дождь, ровные, незаметные струйки пропитывали влагой их ношу. Они медленно прорубали себе дорогу. Нагружены они были, как вьючные мулы, и подниматься было так тяжело, что через каждые несколько сот футов они садились на траву отдохнуть. Брайн соскабливал комья красной глины со своих намокших ботинок.

– Пошли, – подгонял их Нотмэн. – Скоро стемнеет.

Со смехом они двинулись дальше, стараясь держаться вдоль речки, но на деле они шли вслепую, потому что ничего не было видно, и даже компас не мог им тут помочь. Брайн теперь шел чуть впереди, разрубая ножом ползучие стебли, один из которых едва не задушил его, прежде чем Брайн его заметил. Руки у Брайна сразу отяжелели, стали неловкими, словно были привязаны к телу.

– Иди теперь ты вперед, – сказал он Керкби. Бейкер яростно ругался, выпутываясь из лиан. «Они словно зуб на него имеют», – думал Брайн и помогал ему, хватая вещевой мешок, винтовку, руку или ногу. Бейкер поскользнулся и покатился вниз, но какая-то лиана выручила его, на этот раз он успел уцепиться за нее и держался на склоне. Оджесон и Брайн помогли ему встать.

– Все равно как втаскивать на коня рыцаря в доспехах, – сказал Брайн. – Для такой чертовской работы полиспаст нужен.

Еще один трудный переход – и они снова присели отдохнуть. Дождь все шел и шел. Брайн вытащил пачку сигарет и угостил остальных. Сырость пробирала его до костей, целый поток воды, скопившейся на каком-то огромном листе у самой верхушки дерева, вдруг пролился ему на панаму. Ну и местечко! Еще в детстве (да и потом тоже) он часто рисовал себе жизнь без крова над головой, борьбу с капризами и причудами природы и при этом в своих мечтах всегда бывал спокоен, сохранял самообладание в своем гордом одиночестве. Долгие ночи в радиорубке научили его любить такую отшельническую жизнь, но теперь, в джунглях, когда он промок, измучился, стер себе шею и ноги, очутился вдали от жилья и постели, борьба с природой представлялась ему уже куда более реально. Вместе с тем, несмотря на все лишения, это познание мира освещало уголки его отшельнической души новым светом, он больше чувствовал себя самим собой, чем раньше; дым сигареты согревал легкие, а голубые колечки, срываясь с губ, некоторое время сохраняли свои очертания в тяжелом влажном воздухе. Он сел поодаль от остальных. Говорили они совсем мало и тихо, будто попали в какой-то мрачный, сырой, бесконечно длинный собор. Брайн был потрясен, и теперь, когда он ощутил, как измучился, ему трудно было поверить, что еще вчера он жил вольготной жизнью в армейском лагере.

Они спустились к реке и в половине шестого разбили лагерь на плоском скалистом берегу, в том месте, где река, словно изливаясь через воронку, вдруг водопадом обрушивалась вниз, а расстояние между берегами не превышало нескольких ярдов. У Брайна ломило спину, кожа горела, он снял рубашку и обнаружил большую красную ссадину. Две коробки промокших насквозь сигарет пришлось выбросить в воду, и они, подпрыгивая и ныряя, поплыли к водопаду.

– Все-таки меньше груза, – сказал Брайн, вновь ощутив боль в спине, словно у него выгрызли кусок мяса.

– Без нее легче будет, – сказал Нотмэн, прижигая сигаретой толстую пиявку, присосавшуюся к плечу Бейкера.

Развесив на кустах штаны и рубахи, они нашли еще несколько пиявок; иногда их не удавалось оторвать, они лопались, оставляя пятно крови, Нотмэн сказал, что нужно натаскать на ночь дров для костра, и, когда стемнело, возле бивака запылал огонь.

– Черт, этак мы не скоро доберемся до вершины, – сказал Бейкер. Он стоял у реки, вглядываясь в густые тенистые джунгли на том берегу.

– А ты что тут думал найти? – спросил Нотмэн.– Пирожные?

– Нет, – отозвался тот, – канатную дорогу.

– Ты не в Швейцарии, – усмехнулся Оджесон.

– Не думаю, чтоб мы и завтра до вершины добрались, – сказал Нотмэн. – При такой скорости на это уйдет дня три или четыре.

Джек поужинал, вычистил винтовку, вытряхнул из ствола набившуюся туда землю.

– Да я скорей туннель под этой горой проложу, чем мы на нее взберемся.

– Здесь вот что нужно сделать, – сказал Брайн. – Сжечь все огнеметами и выращивать салат. Или построить дороги, чтоб машины могли тут мчать со скоростью шестьдесят миль в час.

Они поужинали, подвесили к ветвям противомоскитные сетки и устроили под ними постели – на двоих каждая. Брайн не понимал, зачем нужно дежурить ночью по двое, но так решил Нотмэн, и никто не стал спорить.

– По двое в постели, – сказал Бейкер. – Просто рай.

– Хоть какое-то удовольствие получишь от этого путешествия!

– Не трепли языком, Ситон! – крикнул Бейкер.

Брайн дежурил с Нотмэном после полуночи; они сидели в нескольких шагах друг от друга на камнях, притихшие, в тяжелой истоме прерванного сна. Брайн держал на коленях винтовку. Медленно склоняя голову, он забылся. На том берегу треснул сучок – в темноте этот звук раздался угрожающе близко. Он мгновенно проснулся. Нотмэн еще раньше услышал хруст и увидел огромную кошку, появившуюся в отсветах низкого пламени. Они прицелились одновременно. Брайн с восторгом выпустил пять пуль, радуясь возможности наполнить грохотом гнетущий мрак, оживляемый только плеском воды, обреченно падавшей вниз. Выстрелы отозвались эхом на горных склонах, как удары бича, разгоняющие тьму, и зверь скрылся во мраке. Спящие даже не пошевелились, и в наступившем безмолвии Брайн вспомнил, хоть и неточно, несколько строк из Дантова «Ада», книги, которую он стащил из лагерной библиотеки несколько месяцев назад и читал урывками у себя в радиорубке:

Земную жизнь пройдя до половины,

Я очутился в сумрачном лесу.

Утратив правый путь во тьме долины.

Каков он был, – о, как произнесу! —

Тот дикий лес, дремучий и грозящий,

Чей давний ужас в памяти несу...

И вот внизу крутого косогора —

Проворная и вьющаяся рысь.

Вся в ярких пятнах пестрого узора,

Она кружа мне преграждала высь.

«Как будто он на Гунонг-Барате это писал», – подумал Брайн, заметив при этом с радостью, что Керкби выполз из-под сетки; Керкби подошел и сказал ему, чтобы он шел спать.

После завтрака он стал определять местоположение.

– Эй! – крикнул он со скалистого выступа. – Знаете, сколько мы прошли? – Никто не мог угадать. – Жалких тысячу триста ярдов. Со вчерашнего дня мы поднялись всего на тысячу футов.

– Еще дня три прошагаем. Похоже, ты был прав,– сказал Оджесон Нотмэну, который только кивнул в ответ и вскинул на плечи мешок, готовясь снова вести их вверх по реке.

Впереди показался водопад – две бледные струи на фоне зеленоватой известковой скалы, это значило, что придется идти в обход, снова продираться сквозь джунгли. У некоторых ручьев русло петляло, как петляют иногда полосы снега на склоне горы, кое-где можно было пролезть на четвереньках, но большинство крутых скалистых обрывов опасно было переходить с тяжелым грузом на плечах. Ссадины на спине у Брайна порой причиняли невыносимую боль, вынуждая его отставать и ждать, пока плечи отдохнут, боль уляжется и он сможет снова взвалить на себя груз. К концу дня он уже притерпелся к боли и знал, что теперь все это только вопрос времени – нужно выдержать, пока огрубеет кожа, и тогда перестанешь замечать боль – совсем как на фабрике, когда он пришел туда в первый раз с еще не огрубевшей кожей на ладонях. Пот катил у него с лица, он шагал последним, и все его тело – ноги, руки, живот, пах, лопатки – покрылось коркой соли.

– В чем дело? – спросил его Нотмэн, заметив, что он все время передвигает на спине мешок.

– Да вот заели сингапурские блохи, – сказал Брайн, – так и скачут, гадюки.

– А-а, у меня тоже есть, только рангунские.

Они присели покурить, и каждый стал рассказывать о своих невзгодах. Джек заявил, что по нему скачут гонконгские блошки, и Оджесону их выдумка показалась забавной.

– А у меня кровавые струпья на спине, – злобно сказал Керкби. – Хотел бы я, чтобы они тоже ускакали, да поскорей.

Они закусили галетами и шоколадом, запивая водой из жестяных кружек. Сидели они среди камней. Маленькая зеленая птичка уселась на сучке у них на виду. Вероятно, человеческая нога не ступала здесь долгие годы: тут не было дорог и не росли плодовые деревья. Даже слоны отсюда исчезли. Джек спокойно поднял винтовку, прицелился и выстрелил, расколов грохотом воздух. Птичка упала на камни, и красное смешалось с зеленым.

– «Стрелой своею сбил я альбатроса», – усмехнулся Брайн.*

Из стихотворения С. Колриджа

– К счастью, это всего-навсего какой-то здешний воробей, – сказал Бейкер. – А не-то дрянь было бы дело.-

Нотмэн глядел на птичку, поглаживая щетину на подбородке.

– Лучше бы поберег патроны, – сказал он, подразумевая: «Эй ты, скотина, зачем в нее стрелял?»

– Чем больше патронов расстреляем, тем легче нести, – сказал Джек, снова вскакивая с места. – От этого мешка мне жизни нет.

– А зачем мы вообще винтовки тащим? – подумал вслух Брайн. – Весь этот хлам добрую тонну весит.

Оджесон улыбнулся:

– Инстинкт. Никто ведь даже не спросил зачем.

– Никто вообще ни черта не спрашивает. Я бы не взял винтовку в Шервудский лес, а здесь ничуть не опаснее.

– А как насчет тигра, которого ты прошлой ночью видел? – спросил Джек.

– Да это вовсе не тигр был, – насмешливо сказал Керкби. – Просто от страха почудилось, нервы у вас стали никуда.

– Нет, это была какая-то здоровенная тварь, – сказал Нотмэн.– Я видел, да и Брайн тоже.

Теперь, с мешком за плечами, который показался ему еще тяжелее, Брайн уже сомневался, что действительно видел тигра. Хруст веток и какая-то тень, чуть чернее окружающего мрака, потом град пуль вдогонку этой тени. Неотвязные страхи и игра воображения – только и всего, тигра могло и не быть. «А может, я и в самом деле что-то видел, хотя трудно поверить, что и Нотмэн видел то же самое. Пока я не выстрелил, он тоже не стрелял – не было нужды».

Брайн сидел ночью у одного из двух костров, и в нескольких шагах от него за бурлящим потоком светились два малюсеньких огонька, они то вырастали, похожие на зеленые горящие глаза, то снова таяли. Шум воды, весь день стоявший в ушах, стал таким привычным, что он больше не замечал этого шума (как не замечал шума на фабрике возле железнодорожной станции в Рэдфорде). Только по временам, как вот сейчас, когда мысли его были заняты яркими зелеными огоньками за рекой, он снова слышал этот шум. Среди одеял, покрытых сеткой, кто-то всхрапнул: вот счастливец – сейчас во сне он небось сидит где-нибудь в задних рядах кино со своей смазливой девчонкой. Мне бы тоже поспать, свалившись без задних ног, и тоже витать где-нибудь далеко. Глаза за рекой все еще светились. «Это, конечно, не тигр»,– подумал Брайн и готов был рассмеяться над своими страхами, но вместо этого поднял винтовку, чтобы успеть выстрелить, пока рука не дрожит. Огоньки глаз уплыли, и он долго высматривал их в темноте, потом зажмурился. «Вот если б они узнали, как я перепугался каких-то светлячков,– усмехнулся он. – Хватаюсь за винтовку, даже когда в этом нужды нет, почти как Джек. А ведь от пуль добра не жди. Скоро, наверно, начну собственной тени пугаться».

– Что нового? – спросил Бейкер, сидевший у второго костра.

– Ничего. – Он подбросил дров на тлеющие угли и вдруг вздрогнул, потому что Бейкер подпрыгнул и его ружье неожиданно грохнуло, заглушая поток проклятий.– Что там? – крикнул Брайн.

– Да змея. У самой ноги ползла.

– Тебе нужно сходить к психиатру.

– Не мне одному, – отозвался Бейкер.

Хотя поклажи каждое утро становилось все меньше, потому что часть продовольствия они съедали, запихнуть все в мешки было по-прежнему нелегко; одеяла, плащи, противомоскитные сетки, оставшееся продовольствие и патроны, разбросанные вокруг, – словно кто-то мусорную корзину вывернул.

Настал третий день пути. Они проходили теперь не больше, чем прежде, но зато меньше ворчали и меньше тратили сил. Один раз они увидели в двух тысячах футов над собой вершину с белым шарфом облаков на шее.

– Завтра вечером, – сказал Нотмэн, – мы уже будем стоять там и смотреть сверху на то самое место, где стоим сейчас.

Ему ответили смехом, кто-то стал доказывать, что они доберутся до вершины еще сегодня, а может, завтра поутру. Нотмэн вскинул на плечи мешок и, насвистывая, пошел дальше, опередив всех на добрых пятьдесят шагов.

Но к холмному приблизившись подножью.

Которым замыкался этот дол.

Мне сжавший сердце ужасом и дрожью,

Я увидал, едва глаза возвел.

Что свет планеты, всюду путеводной,

Уже на плечи горные сошел.

– Это что? – спросил Джек, догоняя его.

– Стихи.

– Я так и думал. Так ты стихи любишь, друг? Бейкер и Оджесон нагнали их; Брайн глотнул воды из фляги.

– А как же.

Он был измучен и радостно возбужден: здесь, среди джунглей, сердце словно все время омывала свежая вода. Они продолжали шагать, гремя ботинками по гальке и осторожно переступая через зеленоватые обломки скал. Вершины теперь не было видно. Миновав излучину речки, они вышли к новому водопаду. Они сгрудились на одном месте, а потом, убедившись, что лезть по скалам здесь невозможно, снова растянулись гуськом и вошли в джунгли.

Брайн подтянулся, ухватившись за куст, не сводя глаз с грязных ботинок, неуверенно двигавшихся впереди него. Тысяча шестьсот ярдов – таков был их средний дневной переход. «Да, на такой сдельной работе, скажем, по шесть пенсов за сотню ярдов, можно с голоду помереть. Даже по шиллингу за сотню, и то много не заработаешь. Обратно мы в десять раз быстрее пойдем, и все же, если я еще решусь на такую вылазку, то уж столько вещей с собой не потащу. По восемьдесят фунтов на каждого, а эти жестянки со жратвой всю спину натерли, хотя всего-то нам и нужно немножко галет да чай с сахаром. Как япошки: мешок рису – и пошел».

Заросли кончились, и речка стала поуже: все чаще попадались большие деревья, лежавшие поперек русла, приходилось перелезать через них или проползать под ними. В одном месте вода, казалось, падала прямо с неба. Она низвергалась вниз белыми потоками, собиралась в заводи среди зубчатых скал, а потом медленно и размеренно стекала в водоем, чистый и прозрачный, с зеленоватым отливом.

– Может, скоро уже вершина, – с надеждой сказал Оджесон, но не тут-то было. Вода больше не грохотала в ущелье: чем выше они взбирались, тем тоньше становился поток и ритмичнее шум.

Им снова пришлось пробираться через заросли. Тропки не было, и они инстинктивно держались поближе к руслу реки. Брайн размахивал ножом, прорубая дорогу, пока мускулы у него не одеревенели и не стали такими же бесчувственными, как сучья, что валялись под ногами. Поваленные деревья, скрытые кустарником, давно уже сгнили, лишь кора сохранилась, и, наступая на такое дерево, он увязал в мягкой красноватой трухе. Вокруг не было никаких признаков жизни, только муравьи деловито сновали по листьям да одна или две пиявки болтались на сучьях, точно ожившие ботиночные шнурки.

– Ну и воняет же тут, как в сортире, – сказал Керкби.

Он обменялся с Брайном местами и пошел впереди. Когда они останавливались, вокруг воцарялась тишина, нарушаемая лишь далеким бормотанием воды да пением птиц в ветвях. А когда трогались в путь, снова слышались лишь удары шести ножей, разрубавших сучья, – шестеро людей вторгались в древесную чащу. Только в долине эти звуки смолкали. Неожиданно они вышли к реке. Лучи солнца вдруг пробились сквозь листву, и они увидели, как игуана метнулась прочь и спряталась в своем убежище.

На уступе, нависшем над долиной, они нарубили веток для костра и расчистили место для ночевки. Джек нашел огромного красивого кузнечика с длинными, как антенна, усами. Брайн ногой отшвырнул его, а Джек ткнул прикладом, но кузнечик все еще шевелился. Тогда Бейкер выстрелил, и от насекомого мокрое место осталось. Целая батарея жестянок шипела на огне: консервы, мясные и овощные, фруктовый пудинг, рядом стоял чайник, лежали галеты и сыр.

В семь часов все, кроме часовых, легли спать. Нотмэн и Брайн, дежурившие первые два часа, тихо переговаривались.

– А ты что будешь делать, когда тебя отпустят?

– Искать работу, наверно, – сказал Брайн. – Впрочем, еще не знаю, какую именно. Я на станке работал, когда меня взяли: всего-то два года прошло, а кажется,– целая вечность. И все же, ей-ей, я рад буду вернуться к Полин.

Последние слова вырвались у него невольно, прежде, чем он это успел осознать, словно вопль души, удививший его самого настолько, что он даже замолчал на время.

– А ты совсем скоро уедешь, – проговорил он наконец, просто чтобы сказать что-нибудь.

Нотмэн потянулся к костру за огоньком.

– На рождество – за несколько месяцев до тебя. Пусть они кого другого наймут караулить свою отжившую империю. И найдут: такие дураки каждую минуту рождаются. На мне тут семь лет ездили, и теперь уж я пошлю их подальше да натворю что-нибудь напоследок. И вовсе не из мести, а так, по привычке, она – вторая натура.

Он говорил спокойно, но устало, таким тоном, будто и впрямь можно вот так один на один сломить мощь Британской империи.

– Да, конечно, я добровольно остался в военно-воздушных силах, – сказал он, предвидя возражения Брайна, – вот и оказался в дураках, сам это признаю. Я думал, немцев нужно будет еще несколько лет удерживать, а теперь, вместо того чтоб бороться с фашизмом, я помогаю здесь фашистам. Единственное, чего мне теперь хочется, – это поработать как следует для разнообразия, и если кто-нибудь из моих новых друзей при мне скажет, что верит в Британскую империю, то уж я сумею растолковать ему кое-что. Горячиться, конечно, не стану, если мне не поверят. Нет, я просто прекращу этот разговор, как разумный человек, который знает, о чем говорит.

– Ты рассуждаешь совсем как участник Сопротивления,– улыбнулся Брайн.

– Да нет, все это только слова. Тут, в джунглях, тихо, никого нет.

– Это вам только кажется, – вдруг произнес из-под своей сетки Бейкер, – но разве вы, два большевика, не знаете, что все к лучшему в этом лучшем из миров?

Уже серел рассвет, ознаменованный мелкой неторопливой изморосью и выстрелами, – это палил Бейкер, посылавший в долину пулю за пулей, пока Нотмэн готовил им на завтрак горячий пудинг с молоком. Они решили встать пораньше и теперь наполняли фляжки из узкого ручейка, в который превратилась Сунгей-Паван; воды могло не быть больше, до тех пор пока они не доберутся до другого склона горы.

Над водой влажные кустарники становились ломкими и колючими, они оставляли неглубокие, но жгучие царапины, начинавшие гноиться прямо на глазах. Теперь все думали не о том, чтоб покорить вершину и с чувством гордости глядеть вниз, а только о том, чтобы карабкаться все выше, терпеливо и упорно, выполняя задуманное в часы безделья, еще тогда, когда они даже не представляли себе, что затевают. «Какой нам от этого толк? – размышлял Брайн. – К черту!» Трах! Нож его врезался в колючий куст, который упал на землю, и Брайн быстро наступил на него, чтобы Керкби, шедший следом за ним, не оцарапался. Они собирались достичь вершины к вечеру и развести там большой костер, когда огонь будет виден у них в лагере, за двадцать пять миль отсюда. Мысль об этой грандиозной затее волновала Брайна много недель, но теперь, когда они были близки к цели, его энтузиазм, загнанный бесконечно долгим подъемом в какой-то укромный уголок души, почти пропал.

Заросли редели, и целых пять часов они шли, даже не останавливаясь, чтобы перекинуться словечком или покурить. Брайн весь исходил потом под палящими лучами солнца, стоявшего высоко в небе; после полудня они вошли в сырую чащу, покрывавшую крутой скалистый уступ, и в первый раз обрадовались прохладе, зная, что скоро снова будет палить солнце. Местами зелень сменялась серыми каменистыми скалами, и все по совету Нотмэна стали их обходить.

– Не много от тебя останется, если сорвешься и пролетишь вниз несколько тысяч футов, – сказал он Бейкеру, который предлагал подниматься ползком по этим гладким скалам.

Они потратили еще час, продираясь через полосу колючих кустарников, оказавшуюся лишь каким-то странным преддверием к сырой чаще, и двинулись дальше, цепляясь за стебли и лианы, подбадривая себя ругательствами, напрягая всю силу усталых рук и сгибая натруженные спины, чтобы пролезть под поваленными деревьями, увязая в грязи. Брайну хотелось теперь достичь вершины вовсе не потому, что оттуда откроется потрясающий вид (с такой высоты он еще не смотрел на здешние места), а потому, что тогда экспедиция будет завершена, они наконец перестанут карабкаться вверх. Этого одного было достаточно, чтобы заставить его двигаться вперед. «Что за смысл лезть на гору, если у тебя нет какой-нибудь цели; скажем, снять карту, или добыть еды, или собрать дров, или отыскать место для жилья?» – думал он, запертый в этой тюрьме из листьев и веток, которые все еще сжимали их со всех сторон, хотя они давно уже шли, не останавливаясь.

К концу дня вершина горы наконец нависла у них над самой головой – голый склон без тропок и без уступов, на которых они могли бы удержаться со своим тяжелым грузом.

– Здесь слишком круто, – сказал Оджесон, и Брани вслед за ним скользнул взглядом туда, где серело небо.

Они скинули мешки и устало присели под деревьями, упершись в стволы ногами, чтобы не скатиться по крутому склону. Нотмэн, совершенно измученный, курил сигарету.

– На обход этой скалы придется еще часов шесть потратить. Но даже после этого нельзя быть уверенным в успехе, – сказал он. – Мы можем без конца кружить здесь и всякий раз натыкаться на неприступные склоны.

Брайн развернул карту.

– Придется пройти мили две или три к юго-востоку. Там есть проход.

– Не пойду, – сказал Бейкер, – на это еще не один день потребуется.

– С меня хватит, – сказал Керкби.

– И с меня, – сказал Джек.

– А может, и здесь удастся пройти, – упорствовал Брайн.

Ему уже снова казалось важным достичь вершины теперь, когда на это было мало надежды. До чего же глупо не суметь добраться до вершины, после того как они столько намучились. Он знал, что все измотаны, но, может, еще одно, последнее усилие, всего какой-нибудь час пути – и они будут на вершине, разобьют там лагерь. Он поднял с земли нож Нотмэна. У него было такое чувство, словно оба они его подвели, и Нотмэн и Оджесон: ведь это они должны были командовать. Но оба сидели, словно в забытьи, окутанные дымом сигарет.

– Пойду посмотрю, что там, – сказал Брайн. Нотмэн ротянул ему сигарету.

– На, покури сперва.

– После, когда вернусь.

– Как хочешь.

– Только зря время потратишь. – Бейкер вонзил нож в дерево. Острое лезвие с размаху вошло в ствол со злобным и бессильным звуком, словно признаваясь в неудаче.

– Не твое же время я буду тратить, – огрызнулся Брайн. – Глупо – столько пройти и теперь назад поворачивать.

Нотмэн слушал, не вмешиваясь. Он привел их к самой вершине, а теперь пусть решают, идти дальше или нет. Если они все вместе решат идти, то постараются отыскать дорогу, хотя, по совести говоря, он не стал бы рисковать; сделать крюк в три мили казалось ему невозможным, пришлось бы, вероятно, два дня идти без воды.

– Я совсем испекся, – сказал Керкби.

Джек предложил остановиться здесь на ночлег, а утром двинуться дальше.

– Пройдем вершину, воды будет до черта.

– Я думаю, можно на этом покончить, – сказал Оджесон, и его тут же поддержал Бейкер:

– Правильно. Мне этот пикник с самого начала не понравился.

– Зачем же ты пошел?

– Хотел обогатить свой жизненный опыт.

Брайн ничего не мог возразить, ему не хотелось доказывать, что его мотивы были глубже, хотя, может быть, и туманнее.

Рассмотрев вдалеке очертания скалы, он двинулся вверх сквозь густые заросли, точно шахтер, прокладывающий штрек, перелезая через преграждавшие путь поваленные деревья по пяти футов в обхвате. Вокруг стояла тишина, и он намеренно громко вонзал свой кривой нож в твердые, словно металлические, стволы, чтобы хоть как-нибудь нарушить ее. Эта лесная глушь пугала его, и время от времени он останавливался на прорубленной им тропке, как бы стараясь вслушаться в эту тишину, ему хотелось увидеть хоть муравья, хоть пиявку или даже змею, но вокруг не было видно ничего живого, кроме его собственной мелькавшей на ходу руки. От лагеря в Кота-Либисе его, казалось, отделяли долгие годы жизни, Англия же стала бесконечно далекой мечтой тех времен, когда его еще на свете не было. Полин, спешившая в магазин на Эпсли-лейн, казалась каким-то призрачным видением. «А может, с тех пор, как мы здесь, весь мир успел превратиться в джунгли и нам незачем возвращаться?»

Он карабкался к вершине, минуя скалистый склон, преграждавший им путь. Среди враждебного одиночества джунглей он думал о водопадах и водоемах в нескольких милях отсюда, на пути в долину, о шуме реки, который им раньше казался таким мучительным и о котором он вспоминал сейчас как о благодати. Все смешалось в его воображении. Он прислонился к стволу и закурил.

Несколько деревьев нависли над самой вершиной, и кроны их приветливо манили его. «Может, если пойду дальше, найду какую-нибудь расщелину и по ней доберусь туда за десять минут». Над деревьями висели серые дождевые облака, приютившиеся тут на ночь. Он решил во что бы то ни стало дойти до вершины и, окинув взглядом остаток пути, вдруг увидел питона, свернувшегося клубком в каких-нибудь десяти футах от него.

Волна страха накрыла его, и, барахтаясь в ней, он пошарил рукой у себя за плечами – винтовки не было. Он попятился. Полосы и квадратики пришли в движение, переливаясь различными цветами на земле и выше, над поваленными стволами, над корнями деревьев; такой большой змеи Брайн не видел ни в храмах Пулау-Тимура, ни на рисовом поле у Кота-Лнбиса. Он стал спускаться вниз от дерева к дереву, не сводя глаз со змеи, которая теперь, когда Брайн уже отошел далеко, снова свернулась вялыми кольцами. И страх вдруг прошел: все равно винтовки у него нет и незачем ему спешить и впадать в панику; потом в тенистом сумраке Брайн совсем потерял змею из виду. И тогда он опять испугался и побежал к товарищам, уже не чувствуя себя одиноким в джунглях. Он ничего не сказал им о питоне.

– Я не нашел обходного пути, – пробормотал он, опускаясь на землю, и был рад, что никто не сказал торжествующе: «А я что тебе говорил?»

Нотмэн взвалил на спину мешок и винтовку, остальные последовали его примеру, и все снова двинулись в путь, продираясь сквозь ветви и кустарник. На спуске мускулы напрягаются не так, как при подъеме, и Брайн, едва удерживаясь, чтобы не налететь с размаху на какое-нибудь толстое дерево, чувствовал сильную боль в ногах. Медленно капал дождь, и, когда наступили сумерки, Брайн и Керкби, растянув между кустами одеяла, уселись в них, точно в люльки, и стали жевать галеты. Джек вскрыл штыком банку с джемом и пустил ее по кругу, так как ни у кого не было сил искать какой-нибудь еды поплотнее, впрочем, не было и сухих дров, чтобы приготовить ужин.

– Чем скорее мы вернемся в лагерь, тем лучше, – сказал Керкби.

– Может, там на кухне что-нибудь приличное состряпают, пока вернемся, – улыбнулся Нотмэн. – Скажем, колибри, запеченного в тесте, или что-нибудь в этом роде.

Здесь, на холодной и темной скале, на высоте четырех тысяч футов, Брайну вдруг показалось, что их стало как будто меньше – такие они были одинокие и подавленные. Он пересчитал всех шестерых, но не удивился бы, если бы сейчас их оказалось только двое или трое, и подумал: «Будь у нас костер, могло бы показаться, что нас больше». Здесь, высоко в горах, во влажном воздухе, среди густой зелени, за много миль от ближайшего огонька, он не находил в себе сил бороться с железной рукой усталости, которая влекла его ко сну, и он боялся, что, заснув, скатится со скалы и расшибется.

Он пролежал всю ночь со странным ощущением, будто бродит с закрытыми глазами по какой-то дремотной пустыне и его измученный ум и тело ищут чего-то недостижимого и страдают оттого, что этого не найти н за тысячи часов сна. Он лежал на твердых камнях, прикрытых лишь одеялом, но сырой туман беспокоил его еще больше, чем ложе. В тревожном сне его царила мертвая тишина, иногда разрываемая выстрелами и страшным грохотом и треском, отчего он то и дело наполовину просыпался, словно какая-то неподвластная ему и непреодолимая сила заставляла его надсадно кашлять, пока наконец этот кашель не разбудил Брайна окончательно. Керкби что-то пробормотал и пошевелился, разбудив еще кого-то, а тот сразу начал ругаться – даже выспаться не дают толком. Ощущая боль во всем теле, Брайн открыл глаза, надеясь, что когда он снова решительно закроет их, то опять погрузится в сон, но тут же обнаружил, что ему вовсе и не хочется закрывать глаза, и он лежал, как ему казалось, очень долго, вглядываясь в листву и в бугры спящих тел.

Часто ему казалось, что вот-вот начнет светать: когда очертания листьев на кустах неуловимо менялись, он закрывал глаза и не открывал их, сколько хватало терпения, воображая, что, когда откроет, листья уже станут не серыми, а зелеными, и надеясь, что в ту минуту, как он сможет увидеть это чудо, никто не завопит: «Пора вставать» – и Бейкер не выпалит из своего ружья, вскрывая, словно острым консервным ножом, темное небо, чтобы впустить солнечные лучи. Но он так и не мог заснуть больше чем на несколько минут (которые, правда, показались ему часами), и листья все маячили перед ним темными пятнышками.

Но день все-таки настал, подкрался бесшумно, как мысль, неведомо откуда. Серый рассвет выползал украдкой из каждого стебля и каждой ветви, по тонким прожилкам листьев, чтобы осветить спящих людей и стволы деревьев, отбрасывавших еще расплывчатые, но уже явственно видные тени. Измученные и промокшие, они молча скатывали одеяла, и лица их хранили следы изнурительной борьбы с бессонницей. Бейкер раздал галеты, густо намазанные джемом, но они с трудом лезли в горло даже после глотка воды.

Пока все собирали вещи, туман рассеялся, словно кто-то поднял занавес над просторами Северной Малайи. Далеко внизу длинные полосы белого тумана еще окутывали скалы, но по мере того, как солнце грело все сильнее, они все редели над рисовыми полями и прибрежными болотами. Низкие отроги Гунонг-Барата виднелись на той стороне долины, и река, протекавшая на сотни футов под ними, была скрыта зелеными волнами джунглей.

Отроги повыше, лежавшие далеко на юге, образовали на горизонте низкую расплывчатую линию голубоватых холмов. Маленькие деревушки были разбросаны по берегу в излучинах серебряных рек, которые, извиваясь, стекали с гор на густую зелень равнины, сливались там с мангровыми болотами и, наконец, достигали едва видимого морского побережья.

– Вот вам и пейзаж, любуйтесь сколько душе угодно,– сказал Джек. – Жаль только, что жажду им не утолишь.