Текст книги "Повесть о храбром зайце (СИ)"

Автор книги: Акс Цевль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Но зая не плакала. Бесчувственная, холодная, она презирала себя за свою мрачную зрелость. Именно здесь в больнице ей подумалось об этом. Как быстро она привыкла к смерти! Как легко ей было смиряться с ней – «неожиданно, прравда?», спросил бы сейчас всё наперёд знающий волк. Она же верила, что вот со дня на день переродится её многострадальная страна и она вместе с ней переродится! Она о внутренней революции мечтала. Она сама должна была умереть и воскреснуть. А кажется теперь, что только умерла.

Остановившись на последней мысли, зая встала и ушла, не смотря на зайца. Боялась смотреть на него этим страшным новым взглядом.

«Кто ты?», спрашивал заяц медленно исчезающий образ заи.

«Та-да-да-дааа!», насылал он чудо на землю. «Помоги ей! Та-да-да-даааа! …»

Снова мрак и космос. Пустыня, путешествие по звёздам. Дальние леса и горы. Туманы, снега…

Пришла гиена на костылях. Нога в гибсе, голова перебинтована. Лапы в зелёнке.

Гиена: Вот он, ментяра позорный, а-ха-ха! Ну, кто победил, заяц?! А? Не слышу, заяц! Чтооооу? А ничего! Тебе и сказать нечего! Лежишь тут, занимаешь собой народное имущество, дышишь народным воздухом! Ты кто? Мент коррумпированный! Тфу на тебя! Тфу! Да я из-за тебя всё веселье пропустил! Сколько лет я ждал этого дня! О, дети мои, гиенчики малые! И вы дождались! Сколько лет отца не видели?! А сколько лет нормально не питались?! Где там на пирог с медком-то раскошелиться?! Все дни рождения – как серпом по яйцам! Нечего дочке мне дать! Гляжу в самые прекрасные глаза на свете и понимаю что говно я! Я – говно подберёзное и ни-че-го исправить не могу! Вон, старший уже вырос – сам по воровской пошёл, весь в папку, а-ха-ха! А почему?! А потому, что жили в дыре убогой и понятно было каждому: так будет всегда! Никто даже не пытался нас куда-то «приподнять». Плакатиков – вот таких – и то не рисовали нам, понимаешь? В этом преступление. Сбросили «не столь удачные» слои как ботинки дрявые – пускай гниют! Лишь бы нам, красавцам, этого не видеть – отгородились от болезни, от бедности, от неграмотности… и прочей нашей темноты. Отгородились! И в этом второе ваше преступление. А третье… третье – то, которое мы не смогли, не захотели вынести… это презрение ваше к нам. Вы стали презирать нас за безнадёжность нашу и нашу темноту. Вот тут всё и случилось. Вот тут и спали маски. Революция, э-гей! Теперь заживём по-другому! Теперь не будет первых и вторых! Правильно волк говорит! Правильно! А тебя сгноят, ментяра! Если б не суд и не прокурор наш – новый, справедливый – я б тебя здесь сам вот этими лапчёнками и придушил! Видишь?! Изрисовали всего зелёной смердячкой! Что это? Что они со мной сделали, а? Граааач! Эй, граааач! Лечи меня, ты птах чумазый! Лечи пока сам живой! Героя революции мучишь, вааа!

Уходя из палаты, гиена ударил зайца костылём, поплевался в него и сорвал плакат со стенки. Он не знал как ещё ему навредить. Заяц просто смотрел, почти не двигался и ни на что не реагировал. Это бесило гиену. Он – «герой революции» – пользовался своим новым положением и ругался со всеми как невменяемый. Особенно доставалось грачу – пернатому.

Для зайца прошла ещё одна вечность, для остальных прошёл день. Вечером заиграла громкая музыка где-то вдалеке.

«Какой-то… концерт?! Опять кричат? Опять гуделки эти? Революция, которая по счёту?! Что же там происходит?! Ась? …»

???: Концерт, концерт! (ответил кто-то)

Заяц: Ты… грач?

Грач: Да, это я. Ты извини, что я тебе мешаю. Дым тебе… не вредит?

Заяц: Какой дым?

Грач: Не чувствуешь? Ну хорошо. Я тут… спрятался у тебя. Сижу, курю. Окошко открыл – вот ты и слышишь концерты их.

Заяц: Их? Празднуют что ли победу свою?

Грач: Э, нет. Это ноу-хау у них такое. Новое слово (не пойми в чём)! «Концертная демократия»!

Заяц: Это как?!

Грач: А вот так! Каждый день в 6 вечера на зелёной площади идут у нас концерты революционные. Первым актом песенки поют. Открывашки. Девочки, мальчики… главное, чтобы не пернатые. Потом выходит кто-то из министров с докладом. Рассказывает о великих своих преобразованиях (что он там за день понаделал), поднимает вопрос на голосование. Все орут. Решают, кто орал лучше. Потом планируют чего-нибудь и как-нибудь (я бы сказал мечтают). Потом по обыкновению запускается революционный их бредомёт с оргазмами небесной чистоты и раздиранием врагов – естественно, на клочья. Ну и… под конец опять песни.

Заяц: И долго оно будет?

Грач: От артистов зависит. Бывает, что за час справляются, а бывает и до утра.

Заяц: И это каждый день?

Грач: Каждый, каждый.

Заяц: Как же так жить?

Грач: А я не знаю как так жить! НЕ ЗНАЮ! Это вертеп! Это не страна! Я тут жить… да и… кто меня спрашивает-то? Мою судьбу решили за меня.

Заяц: Потому что ты пернатый?

Грач: Да. Есть такая особенность.

Заяц: А в чём ваша вина перед этой «новой властью»?

Грач: Ну как тебе сказать… вина наша символическая. И как я теперь понимаю, вина эта самая страшная. Неискупима она одна. Пернатые ведь издревле назывались глашатаями короны: мы несли слово царское народам лесным! «Вестники побед и трагедий». Такова была наша роль на протяжении многих и многих веков. Оно конечно всё изменилось. Я вот никаким глашатаем не был, но кому это интересно?!

Заяц: Ты… собираешься бежать?

Грач: Улетать. Улетать я собираюсь, да! А что мне делать? Вот прячусь тут в собственной больнице! Шагу боюсь ступить! И я-то ещё ладно! Невелика птица! Братка мой, у него поликлиника по зубам и клыкам здесь на углу. Был наверно и сам?

Заяц: Да, помню.

Грач: Вот и я её помню. Ничего не осталось. Ворвались, разнесли, братке клюв разодрали, дочь – племяшку мою – изнасиловали. Она теперь сидит у окна цельными днями, жить не хочет!

Заяц: Сволочи!

Грач: Сволочи, сволочи! Жене его повезло – не застали. Но ей-то легче что ли? … Теперь улетают. Сегодня. Вот я тоже… у окошка смотрю, высматриваю. Может увижу, как улетать будут. Уже должны бы.

Заяц: А сам?

Грач: К утру. Осмотрю всех в последний раз, пропишу что надо. Исполню долг и… на крышу. Всё. Замучали. Больше не могу.

Заяц: А куда?

Грач: Куда? В западный. Хотел в приморье, но что-то мне подсказывает там скоро тоже начнётся. Волк призывает к мировой революции, а значит первым делом туда и ринутся. А об западный зубы сломают!

Заяц: Ну правильно.

Грач: Надеюсь, что правильно. Надеюсь. Извини, что загружаю тебя проблемами своими. У тебя у самого их навалом, нет?

Заяц: Навалом. Так и есть.

Грач: Сам-то не побежишь?

Заяц: Нет. Я буду бороться.

Грач: За что?

Заяц: За царство лесное. За царя.

Грач: А если казнят его? Видать-то казнят.

Заяц: Тогда я буду мстить.

Грач: Смотри, заяц. Там, где ты идёшь, лёд исключительно тонкий. Смотри как бы… не ошибиться с выбором.

Заяц: Не ошибается тот, у кого выбора нет. Я присягу давал. И буду ей верен до последнего вздоха. Там так и написано.

Грач: Понятно. Понятно. … Отдыхай, заяц. Я потом ещё зайду.

Заяц: Конечно.

Грач: Отдыхай, отдыхай.

Грач выкурил пару сигарет, надымил страшно. Уходя, поправил плакат, сказал пару крепких слов на неизвестном зайцу языке, аккуратно прикрыл скрипучую дверь. Она уже почти не плавала, а значит заяц идёт на поправку.

«Ещё немного. Надо смотреть в одну точку. Концентрироваться. Потом встать и идти. Потом выпрыгнуть в окно. Ветки длинные, бьются, колышатся. Смогу пробежать по ним, а дальше… спрячусь на секретной квартире свинтуса. Заберу всё, что может пригодиться и буду ждать. У меня очень много вопросов к тебе, свинтус. И я надеюсь задать их все до одного…»

Из коридора раздались крики. Кричала мед-сестра, кричал грач, агрессивно квакали какие-то лягушки. Что-то упало. Разбилось. Крики утихли.

Открылась дверь. Вошли две жабы в новых доспехах со звёздами.

Жаба: Заяц! Ты симулянт! Собирайся и на выход! Ква! (Проквакала вышестоящая жаба.)

Заяц: Сейчас, сейчас. (Заяц пытался поднять себя на передних лапах, но сил в них не было. Его опять несло в сторону – слишком долго он спал.)

Жаба: Даже не думай хитрить, ква. Квака! (Обратилась вышестоящая жаба к другой.)

Квака: Квакер?

Квакер: Взвали-ка его, ква ква. Придётся поработать!

Квака: Есть, ква!

Квака схватил зайца за лапу и быстрым рывком вытащил его с койки. Взвалил на плечо (здоровенный детина) и понёс к выходу.

В коридоре заяц увидел лежавшего без сознания грача. Осколки каких-то бутылей, кровь. Медсестра опять закричала что-то – она пряталась в палате напротив. Зайцу показалось, что кричит она ему, но в рыдании её слов было не разобрать.

Квакер: Погоди, Квака! Что б два раза не вставать, ква! Дай, перевяжу, ква!

Квака: Есть, ква!

Квака остановился и присел на колено. Квакер перевязал зайцу глаза.

Квакер: Не надо тебе ничего видеть, ква. В камере насмотришься. Ква-ха-ха!

Тугая чёрная лента с острыми краями, оставляющими след на морде. «Куда же меня ведут? Зачем секретность?».

Погрузившись в темноту, заяц тут же потерял сознание. Опять он странствовал по звёздам, наблюдал историю вселенной, перерождался и умирал.

III

???: Бррр, бррр! Ну что? Очнулся, дикий?

Заяц приходил в себя. Противно, мерзко. Холодно, сыро, темно.

«Кто это? Не разобрать.»

Заяц: Ты кто?

???: Не узнал, дикий? Бррр! Это я, твой старый знакомый!

Заяц: Дикобраз!

Дикобраз: Он самый, дикий-дикий! Э-хе-хе! Я устал на тебя смотреть. Хорошо, что проснулся, бррр!

«Дикобраз. Тварь из старого мира. Когда я тут был, ты в город ступить не мог ни за какие взятки! Знал, что застрелю на месте. Но видимо и новая власть тебя не очень ценит. Что ж ты так? Не пригодился? Или разошёлся через край (как обычно у тебя и бывает)?»

Заяц: Где мы?

Дикобраз: А ты не знаешь?

Заяц: Догадываюсь, но хотелось бы уточнить. Вдруг мне только кажется?

Дикобраз: Не кажется. Тюрьма, бррр. Угораздило, брр! Видишь как оно бывает, начальник? А! Что это я?! Ты ж теперь не начальник, а так. По старой памяти разве что.

Заяц: Угораздило, угораздило. Я и не зарекался.

Дикобраз: Это тебе не ссылка в горах, где воздух горный, мясо, вино, источники тёплые и прочие радости горской жизни. И девочек тут нет, бррр!

Заяц: Там их тоже не было. Не в девочках дело…

Дикобраз: А в чём тогда «дело» твоё?

Заяц: А я знаю?

Дикобраз: Не знаешь? Представляешь, дикий, я тоже не знаю! За что сидим, начальник? То есть не начальник, а так.

Заяц: Эх… ты что спросить-то хочешь, я не пойму никак?

Дикобраз: Как же не понимаешь? Ты говори, говори, дикий. Тут-то у тебя секретов нет, брр. Тебя уважали те, кто тебя знал. Те, кто имели с тобой «дело». Но… (как это говорится) «в глазах общественности» ты был сволочью, заяц. Уж прости за реверансы мои. Напрочь коррумпированный ментяра. В своём роде символ прогнившей монархии – так тебя рисовали революционные наши. И теперь ты удивляешься, что тебя такого упекли? Да ты ещё скажи спасибо, что не расстреляли! «Девочек» ему не прислали в горы! Дело-то не в них, ну конечно, бррр!

Заяц: Не беспокойся, дикобраз: расстреляют. Расстреляют обязательно. И тебя расстреляют. Рядом поставят и… читай свои молитвы.

Дикобраз: Что ты про меня знаешь, брр?

Заяц: Всё, что мне надо я про тебя знаю. Знаю как малолетних совращал. Как на грибочки наркотические подсаживал. Педофил и мразь ты, дикобраз. Вот, что я про тебя знаю. А что ты дальше делал меня мало волнует.

Дикобраз: Дикий, брр… Глаза привыкли к темноте?

Заяц: Нет. Я в темноте только по звуку ориентируюсь.

Заяц солгал. Он быстро привыкал к темноте, различал силуэты, движения, чувствовал пространство возможно даже лучше, чем днём. Но дикобразу (ночному животному) лучше этого не сообщать: «пусть будет уверен, что он тут король, пусть не сомневается».

Дикобраз: Придётся на тебя спичку истратить, дикий. Не дыши, когда зажгу.

Заяц: О, даже спички у тебя есть!

Дикобраз: И камушки, и спички. Всё есть, брр. Я тут не первый день. Я отойду сейчас к стенке, бррр. Не боись. Только покажу.

Заяц: Ну покажи.

«И что ты мне покажешь?»

Дикобраз отошёл к стенке, прислонился спиной и стал снимать штаны. Вытащил шнурок – штаны упали на пол. Достал из кармана потрёпанный коробок, зажёг спичку, поднёс к поясу.

Заяц: Ну и что это? (Заяц не понимал на что он должен смотреть.)

Дикобраз: А это то, что осталось… от совращалки моей.

Заяц присмотрелся и ужаснулся. Жалкий скрюченный обрубок висел у дикобраза между ног. И вокруг незаживающие шрамы.

Заяц: Отлинчевали? Нашли-таки?

Дикобраз: Нашли, дикий, нашли.

Спичка потухла. Дикобраз оделся и сел обратно на нары.

Дикобраз: Понимаешь, бррр? Мои счета закрыты. Оплачены. Ты ничего обо мне не знаешь.

Заяц: Ну что ж. И ты обо мне знаешь не всё. Горы, не горы, а 15 лет от жизни своей я потерял. И мои счета закрыты, дикобраз. И мои оплачены. Есть ещё вопросы?

Дикобраз: Вопросов много, бррр. Но торопиться нам некуда. Я о тебе всё знать буду, а ты обо мне всё знать будешь. Потому, что нет у тебя теперь никого меня ближе, брррр! Ха-ха-ха-хабррр!

Заяц: И меня это сильно не радует.

Дикобраз: А будет радовать! Посидишь год в карцере как я и будешь радоваться! А они ещё и разные бывают, бррр.

Заяц: Кто?

Дикобраз: Карцеры. Маленькие такие комнатулички для души. Друзья мои. Я во всех побывал. И в горбатом, и в горячем, и в холодном, и в мокром, и в тёмном. В горизонтальном, вертикальном (самое страшное в вертикальном – не дай Бог). На мне их… тестировали. Ваши. Царские.

Заяц: Я тебя не сажал. Ты мои правила помнишь.

Дикобраз: Помню, помню. Люблю, ценю и уважаю. Но… ты нас оставил. Съели они тебя и выплюнули. А эти новые даже не выплюнут! Просто съедят.

Заяц: Да знаю я всё, знаю. Съедят, казнят, да! Предложения есть?

Заяц ещё не понимал кто перед ним, поэтому старался не выдавать своих намерений. «Избегать любых прямых ответов. Больше задавать вопросов! Наводящих, наводящих! Как-то он… слишком витьевато говорит. Или сумасшедший или…».

Дикобраз мог докладывать «кому надо». Важно было понять какая именно информация его интересует, на что он делает акценты.

Дикобраз: Предложения, бррр! Если б у меня были «предложения», я б разбогател. У меня ничего нет, дикий!

Заяц: А спичички?

Дикобраз: Спичички? Сдикобразил, бррр.

Заяц: Обкарманил?

Дикобраз: А ты не выпячивай!

Заяц: Тоже правда.

Дикобраз: Правда, бррр.

Заяц: И много ты так «надикобразил»?

Дикобраз: Кое-что. Кое-что, бррр.

Заяц: Покажешь?

Дикобраз: Может и покажу…

Прозвенел звонок в коридоре. Отвратительный, тонкий, резкий.

Заяц: Обед?

Дикобраз: Хавчик.

Заяц: Что дают?

Дикобраз: Дерьмо.

Открылось дверное окошко – ударил в глаза свет. Свет белый-белый, неестественный. «Какие-то новые лампы. Обжигают как батареи в горах!».

Дикобраз: Две! Две порции, бррр! Заяц проснулся! Две порции, дикий!

???: Не ори! Вижу, что проснулся, ква! Две (крикнула лягушка кому-то позади)!

???: Ква ква! (ответил этот кто-то позади).

???: Жрите!

Вкинули 2 свёртка в окошко, закрыли, поржали над чем-то и пошли дальше.

Заяц: Что это?

Дикобраз: Дерьмо.

Заяц: Дерьмо да дерьмо… Нормально сказать не можешь?!

Дикобраз: Сам посмотри. На! (Дикобраз передал зайцу один из свёртков)

Заяц: Себе побольше взял?

Дикобраз: Ты меня слышишь вообще, дикий? Побольше, брр – тебе. Мне «этого» много не надо. И мало не очень-то хочется, брр.

Заяц: Ну посмотрим.

Заяц развернул свёрток. К рукам прилипли какие-то крупы, ещё что-то похожее на листья салата, но мокрое и склизкое. В темноте всё это вместе действительно напоминало чьё-то испражнение.

Заяц: Я надеюсь это рис.

Дикобраз: Комбикорм.

Заяц: Из чего?

Дикобраз: Полурис-полугречка, гы гы гы.

Заяц: А зачем так делать?

Дикобраз: Отходы. Всё в одну бадью.

Заяц: Ну, не такие уж плохие отходы. А это вот что? Салат?

Дикобраз: Какой салат, дикий?! Водоросля из задницы козерога! Вот что это!

Заяц: Водоросля?!

Дикобраз: Говорят, полезна очень.

Заяц: Ну… приятного аппетита.

Дикобраз: Ага, тебе того же, брр.

Не без удовольствия заяц съел полурис-полугречку, а вот от водорослей морских его ещё долго тошнило.

Заяц: Бог лесной, какое дерьмо!

Дикобраз: Гыыыыы, я тебя предупреждал, дикий!

Заяц: А сам-то съел?

Дикобраз: Нет. Я этим задницу вытираю, когда на параше сижу.

Заяц: А больше нечем?

Дикобраз: Больше нечем.

Заяц: Хорошо у вас. По-домашнему.

Дикобраз: Привыкай. И да.…

Заяц: Что?

Дикобраз: Мы, дикобразы, спим днём, брр. Я сейчас прилягу. Ты меня не буди – сам проснусь когда надо.

Заяц: Ты хочешь сказать, что сейчас… день?!

Дикобраз: Да, дикий! Тут, что день, что ночь – всегда так. Придётся нам как-то подстраиваться друг к другу. Ты ж дневной, брр?

Заяц: Дай мне пару дней попривыкать. Перестроюсь на ночь. Мне не в первой.

Дикобраз: Ну да, брр. Ну да.

Дикобраз втянул свои иголки, лёг на бок, укрылся. Что-то напевал минут 5 – всё медленнее и медленнее – потом заснул. Захрапел.

Заяц принялся исследовать камеру. Это не отняло у него много времени: исследовать было «решительно нечего», как писали в старых книгах. Единственная полезная находка – средней длинны иголка с дикобраза. С него их много нападало, но в основном падали или мягкие или слишком короткие, а эта могла сойти за оружие: не стрела, но вполне себе «колющее».

«Судя по количеству этого добра, он тут и в самом деле давненько сидит. Не подсадили вроде. А может он думает, что меня к нему подсадили? А что с него можно взять? Что он может знать-то? Что-то может и знает…»

«К игле нужна какая-то ручка, «хваталка» какая-то. Или… «держалка»? Да, держалка. Нужно ещё полазить, пока он спит. Вставлю иголку в иголку – будет хорошо. Будет хорошо…»

Заяц невполне осознавал своё бегство: сейчас он пытался занять себя какой-нибудь мелочью. Иголку вставить в иголку – вот и всё, о чём он мог сейчас думать. Нет больше большого мира. Нет убитых, замученных. Нет революций, нет никаких вождей, царей… может быть даже Бога нет. Есть только маленький заяц, ищущий иголки в маленькой тёмной камере. Вот это и есть теперь вся его реальность. Мысли о чём-то большем могли свести его с ума. Мысли пугали, давили, лишали последней надежды. А так он вставит сейчас иголку в иголку, и вопреки всему на свете, один этот маленький-маленький миг он будет очень счастлив. Потом ещё какая-нибудь мелочь осчастливит его. Потом ещё одна. Другая. Каждая придаст ему немного силы, и когда силы этой наберётся достаточно, он снова станет собой. Он подымит голову и продолжит свой вечный бой со смертью. Но увы. Смерть сама решила навестить его.

Открылось окошко. Кто-то смотрел, но ничего не говорил.

«Чего же ты молчишь? Кто же ты? Ничего не могу разобрать. Этот адский фонарь с белым светом! Он специально им светит мне в морду! Что ты хочешь? Мне уже всё равно! Делайте что хотите…»

Окошко закрылось, некто так ничего и не сказал. Даже не усмехнулся, не фыркнул, не квакнул. «Кто ты?»

«Нужно спрятать иголку. Куда-нибудь между кирпичами протиснуть… Да, вот сюда! Нет, не влазит. Куда-нибудь поближе. Так, что б во сне рядом была. Сюда? Вроде входит. Не-а. И сюда не входит. Тогда под нары только. Но там прежде всего и будут искать! И дикобраз залезет. Обязательно залезет! Нет, надо в какую-нибудь щёлочку засунуть. У дикобраза наверняка тайник тут есть. Но где? Кирпич какой-нибудь отодвигается? А может у него в иголках всё? Кто будет ковыряться? А! … А вот! Вроде влазит. Да, более-менее. Может и у меня тут кирпич где отодвинется…»

Снова открылось окошко. Яркий свет в морду.

«Почему я не слышал шагов? Почему я вообще ничего извне не слышу?!»

???: Заяц! Дикобраз! Встать, ква! Лапы за голову! Морду в стенку! Нижние на ширине верхних! Ква!

«Квака! Это он! Узнал!»

Заяц: Эй, дикобраз! Просыпайся! Вставай!

Дикобраз: Слышу, бррр брр бр.

Квака: Вставай, колючка! Щас по морде иглатой получишь!

Дикобраз: Есть, начальник! Щас всё будет, дикий!

Заяц и дикобраз встали у стенки – «лапы за голову, нижние на ширине верхних». Открылась дверь. Квака просветил камеру фонарём и сделал знак другой жабе за ним: показал что-то своей бородавчатой оглоблей.

Квака: Заходи, бери, Квако!

Квако: Есть, ква!

Квако заковал зайца в наручники и вывел из камеры.

Дикобраз: Удачи… заяц.

Квака: Заткнись и спи, ква!

Дикобраз: Есть, начальник!

Квака закрывал дверь, квакал и ругался. Квако толкал зайца дубиной в зад.

Квако: Иди давай, ква! Иди давай!

Квака: Давай давай ква! Именины будем справлять.

Пошли по коридору. Заяц впереди, Квако прямо за ним, Квака – последний. Квако продолжал тыкать зайца своей дубиной, а Квака крутил фонарём как сигнальным (кажется ему доставляло это большое удовольствие, возможно главное в жизни).

Прошли аппендикс и вышли в главный коридор. Тут почти так же темно, как и в камере.

«Мы под землёй. Теперь всё ясно. То-то я вспомнить не могу здесь ничего! Не было и не могло быть у нас такой тюрьмы. Это новое. «Новострой». А может быть в дореволюционные времена тут штаб какой был? Мало ли чем они могли тут заниматься?»

Прошли коридор, свернули. Ещё одна жаба. Оглядела, осмотрела, пропустила.

Отсюда новый коридор вёл наверх. Глазами это никак не было заметно, но каждый следующий шаг был тяжелее предыдущего. Поднимались, и поднимались быстро.

В конце диагонального коридора последняя дверь за решёткой. Вышли в главное здание. Заяц узнал его.

«Это же музей! Кто позволил?! Как?! Где экспонаты? Где этот… динозавр или как его? Где древние герои в латах расписных? Где всё это? Где моё детство? Где мои мечты? Я же мечтал здесь. Я научился здесь мечтать! А теперь что? Я заключён в землянке под музеем? Нет! Нет… Этого не может быть.»

Теперь здесь расположилась новая прокуратура. Какие-то экспонаты оставили как интерьер – скульптуры, картины, предметы быта. Что сделалось с другими… «да что угодно». Разворовали, распродали, разнесли.

«Вряд ли землянку вырыли пока я спал. Она была тут. Была давно. Заведующий музеем – этот старый гусь, этот бесспорно прекрасный «экземпляр» культурной интеллигенции – сотрудничал с волками всё это время, укрывал их, холил и лелеял! Вот где оказывается готовилось убийство страны! В музее! Эх, не успел я добраться до тебя! Как поздно я вернулся!

Надо полагать, гуся уже нет в живых. Гусь же не знал, что он «пернатая сволочь», не знал – не мог догадаться – что именно его за все его заслуги и погонят. Не знал. Умный, зоркий, творческий… но не знал.»

Шли по южному крылу. «Раньше тут на стенах висели платья.» Разная одежда древних модниц, ожерелья, косметика. Манекены во всё это наряженные. «Тут было скучно-скучно, но пахло хорошо. Палочки вон там дымились. Ароматы разные. Направо пойдёшь – один запах, налево – другой.» Теперь не пахло ничем.

Прошли залу платьев, свернули в тёмный, неосвящённый коридор (заяц никогда в нём не бывал – может терпения не хватало дойти до него, а может и не было такого 15 лет назад). Через несколько комнат опять пошли под землю. Ещё один диагональный коридор. Ещё поворот. Ещё решётка. Жабий пункт, осмотр, пропуск. Коридор, решётка, коридор. Дверь 1-ая, дверь 2-ая, дверь 3-ая.

Квака постучал. Тут же открыли.

???: Привели, ква? Что так долго, Квака?

Квака: Извини, Квакер! Заблудились, ква!

Квакер: Опять, ква? Эх, скоро переведут вас. И нас тоже. Ну давай, заводи его.

Квака: Квако! Заводи!

Квако: Есть, ква!

Квако толкнул зайца дубиной, завёл в комнату. Квакер отошёл в сторону, стал о чём-то говорить с Квакой.

Квако: Давай, заходи, ква! Садись на стульчик. Отдохнёшь!

В комнате света не было. Очертания стула и другой мебели читались только при движении. Пыль видна, лёгкие отсветы на металле, всё остальное казалось выкрашенным чёрной краской. Чёрная-чёрная комната без ничего. Как пустая шкатулка с отделами.

Подбиваемый дубиной Квако, заяц упёрся коленками в спинку стула («маленький, маленький стульчик»), по ней отыскал сиденье и присел.

Квако: Щас не крутись, ква. Я всё сделаю.

«Стульчик» был необычный, «с секретами». Из под сиденья Квако достал ремни и туго обмотал пояс и ноги зайца. Откуда-то из спинки выдвинул раму с «удавкой» (со стороны сооруженье это походило на кривовато висящую где-то в воздухе картину висилицы – в неё просовывалась голова и держалась как «на портрете»). И без того закованные лапы зайца дополнительно закреплялись в отверстии на спинке стула и зажимались плотно-плотно как в тисках. «Час-другой в такой позе и лап у меня нет.»

Квако: Ну вот и всё, ква ква! Хоть женись, хоть вешайся! Ква-ха-ха-ха!

Квако вышел, закрыл дверь. Комната стала чёрной совершенно. Полный мрак, полная тишина.

«Бог лесной, тут можно сойти с ума! Какой смысл в этом? Какие ко мне требования? Вы хоть скажите! Потом уже пытайте. Видимо в начале хотят запугать, «подготовить», «размягчить», а потом уже можно предъявлять любые обвинения, и я конечно же подпишусь под всем, что будет мне предложено.

Подпишусь? Или нет? Не тонка ли кишка? Посмотрим. Будут лепить из меня врага народа, предателя каких-нибудь очевидных не требующих объяснения ценностей. Потом детям будут говорить: «вот кем быть не надо!». «Он предал нас всех!» «Нет большей гадости, чем он.» Аааах! Пусть говорят! В любом случае с дерьмом смешают. Имя моё… а к чёрту это имя! Мне без него теперь легче. Легче страдать без имени! И наверное только без имени можно страдания эти вынести. Они думают, что знают меня, но если отказался я от всего, что знают они обо мне, какая власть у них кроме физической? Ломайте, калечьте. Давайте.

Вы отняли у меня всё. Чем же теперь вы можете мне угрожать?»

Прошло какое-то время. Может быть 10 минут, может быть 20, может – час, а может – два. Где-то в другом конце чёрной комнаты что-то хлопнуло. Вошли двое или трое. «Нет, всё-таки их двое.» Опять что-то хлопнуло: включился белый фонарь. Кто-то из двоих направил его в морду зайца. Совершенный мрак сменился совершенным светом.

Минуту-другую ничего не происходило. Заяц вслушивался в звуки – их было немного, все они были неопределённые, неяркие, тонущие где-то в глубине. Наверно кто-то сидит за столом и просто смотрит, может быть что-то пьёт. «Начальник». Другой стоит рядом, наверно даже не дышит. Идеальный солдат.

???: Ну что… пагаварим?

«Волканян!»

Волканян: Ара, что молчишь?!

Заяц: Поговорим.

Волканян: Харашо. Харашо говоришь.

Заяц: И ты неплохо.

Волканян: Хочишь дамой?

Заяц: Хочу.

Волканян: И я хочу. Давай поможим друг другу.

Заяц: Давай.

Волканян: Э, маладэц! Правилно гаваришь! Будим трудится, далеко пойдём!

Заяц: Очень рад.

Волканян: Сичас суд идёт. Мидвэдя будем вешат! Тебя отвидут на суд – ты свидетэл.

Заяц: Свидетель чего?

Волканян: Массовий расстрэл в горах за туманами. Ты проста гавари: «да, да, да» и всё! И дамой!

Заяц: Не было там никаких массовых расстрелов. Ничего там не было.

Волканян: Било. Ты скажешь, что било!

Заяц: Не скажу.

Волканян: Ни скажишь? Дамой уже ни хочишь?

Заяц: У предателя дома нет.

Волканян: А кто кого предал? Это ты предал!

Заяц: Ещё нет.

Волканян: Паследний раз прашу па-брацки! На суде скажи «да, да, да» и дамой!

Заяц: Нет.

Волканян: Нэт?

Заяц: Нет.

Волканян:.…

Заяц:.…

Волканян: Ну нэт так нэт! Квакер-джан! (Обратился Волканян к стоявшему рядом.)

Квакер: Ква! (Обозначился Квакер.)

Волканян: Вирви ему глаз!

Квакер: Есть, ква.

Волканян что-то бросил на пол, потоптался, плюнул и ушёл, хлопнув дверью.

Квакер: Ну что… начнём, ква.

Квакер погремел ключами, отворил дверцу в шкафу, что-то достал и уронил – тяжёлое, большое. «Наверное там инструменты для пыток. Как у свинтуса. Раньше ничего такого не было. А может и было, а я не знал? А почему я не знал?»

Квакер придвинул стол, открыл чемодан и стал раскладывать инструменты.

Квакер: Ты… ты зла не держи, заяц. Или держи, если тебе так легче, ква ква.

Заяц: Побыстрее бы.

Квакер: Так торопишься расстаться с глазом?

Заяц: Лап не чувствую. Долго так нельзя.

Квакер: Нельзя, ква. Ты прав. Но никто ж тебе и не обещал хорошего обращенья?

Заяц: Не обещал.

Квакер: Вот и я не обещаю. Просто, ква… не получаю я от этого удовольствия. Это вот Квака любит. Ему, чем хуже, тем лучше, ква. А я после такого 3 дня пить буду. Какого хрена, ква? А?

Заяц: Ты меня спрашиваешь?!

Квакер: А кого мне тут спрашивать?!

Заяц: Власть свою спроси!

Квакер: Ты, враг народа, ква, власть мою лапами не трожь! Вы при царях гнобили нас всю дорогу! «Жабы, жабы рвотные»! А вот тебе борьба классов! «Кто был ничем, тот стал всем»! Ква!

Заяц: Так на что ж ты жалуешься тогда? Ты ж победил! «Всем» стал! О как! Давай теперь! Выкалывай глаза за равенство и братство! Давай! Слабо? Мне не слабо! Давай!

Квакер: Щас всё будет, ква! Шас всё будет…

Квакер пытался взвинтить себя, напрячь все нервы. Делал усилия, чтобы возненавидеть класс угнетавший его «всю дорогу». «Вот же он, враг! Почему же не получается забыть о том, что он такой же как я?» Как увидеть в нём что-то мерзкое, если он совсем не мерзок, а даже наоборот приятен ему. «Он смел и красив в этой смелости. Настоящий. А я?»

Квакер: Надо пить.

Квакер открыл бутылку и присосался к горлышку. Похоже, это берёзка. Выпил пол бутылки, втянул ноздрями какой-то платок.

Квакер: Тебе тоже надо пить, ква. Давай.

Квакер подошёл к зайцу и приставил бутылку ко рту.

Квакер: Пей, ква. Пей до дна. Противная гадость, дешёвка. Но ты пей!

Заяц повиновался. У Квакера тряслись руки, часть пролил мимо. Заяц закашлялся, чуть не подавился, прикусил язык.

Квакер: Всё. Молодец, ква. Открой рот ещё. Открой, открой, ква! Вставлю кляп, что б ты зубы свои не съел. … Вот, ква. Хорошо.

Кляп вставлялся в рот и цеплялся за уши. Он явно не был расчитан на уши зайца, да и в рот входил неполностью.

Квакер: А тебе какой глаз вырвать? Правый или левый?

Заяц: Ыыы!

Квакер: Ква! Ты ж говорить не можешь! Правый?

Заяц: Ыыы!

Квакер: Левый?

Заяц: Уыы!

Квакер: Левый. Хорошо, ква. Щас всё будет, ква.

Квакер опять ковырялся в своём чемодане. Что-то бубнил себе под нос. Кажется опять выпил, опять втянул платок. Взял что-то, вернулся к зайцу.

Квакер: В начале, ква, надо установить стабилизатор. Тут два штыря. Они… они вставляются, а потом зажимаются. Зажим, понимаешь, ква? Тут главное не рыпаться. Не будешь рыпаться?

Заяц: Уыы.

Квакер: Вот и хорошо. Хорошо иметь дело с бывшим опером, ква. Знаешь, что лучше не рыпаться. Всё сам знаешь. … Ну что? Готов?

Заяц: Уыы.

Квакер: Ну давай. Вставляю.

Квакер подошёл близко-близко. Закрыл собой свет из фонаря. Теперь заяц видел. Видел как Квакер приближал к его глазу непонятную металлическую штуковину со штырями и винтиком. Руки его тряслись страшно. Он прижал голову зайца к животу и выворачивал её с силой от себя. В начале заяц почувствовал холод металла у себя на переносице, потом металл вошёл в глаз. Резко, как выстрел. Один глаз налился кровью, из другого потекла слеза. Зайцу почудились огромные красно-жёлтые трещины: трескался не глаз, не череп, а всё его сознание. Сердце забилось без пауз, запульсировало тело с ног до головы как барабаны на осенних маршах. Вот-вот, ещё мгновение и сознание зайца растрескается до основания.