355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Адриана Триджиани (Трижиани) » Лючия, Лючия » Текст книги (страница 2)
Лючия, Лючия
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 23:04

Текст книги "Лючия, Лючия"


Автор книги: Адриана Триджиани (Трижиани)



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

Глава 2

– Лю-чьи-йа! Лю…

– Бегу, мама, – кричу я сверху.

– Andiamo! Папе нужен конверт.

– Знаю, уже иду.

Я в спешке хватаю свою сумочку, кидаю в нее губную помаду, ключи, маленькую кожаную записную книжку, прозрачный лак для ногтей и фетровую игольницу в виде томата с эластичным ремешком, чтобы крепить ее к запястью. На мне простое темно-синего цвета платье, оно слегка расклешено книзу, с карманами, застегивается на пуговицы, с воротником-стоечкой белого цвета; серо-голубые чулки, голубые туфли на высоких каблуках, украшенные ремешками и бежевыми кнопками. Я беру свои короткие перчатки, хлопаю дверью и несусь вниз по лестнице так быстро, что уже через минуту стою в прихожей.

– Скажи папе, чтобы он был дома к шести часам.

Я всегда выполняю мамины просьбы. Сейчас она заправляет выбившийся локон обратно в шиньон. В ее густых черных волосах уже много седины, но кожа все такая же гладкая, как у молоденькой девушки. У нее тяжеловатая челюсть, высокие скулы и румяные щеки.

– Не забудь, – говорит она, засовывая конверт в мою сумочку. – К ужину мы ждем гостей.

– Что собираешься приготовить?

– Bracciole[5]5
  Отбивные котлеты, шницель (ит.).


[Закрыть]
. Папа отбил вырезку так искусно, что она будет просто соскальзывать с вилки Клаудии Де Мартино.

– Хорошо. Мне бы очень хотелось произвести на нее впечатление.

– Обещаю тебе это. Только, ради бога, не опаздывай.

Мама целует меня в щеку и выталкивает за дверь. Какой замечательный осенний день. Коммерческая улица залита солнцем. Мне даже приходится закрыть левый глаз, чтобы сначала правый зрачок привык к яркому свету, и только потом открыть оба глаза.

– Bellissima[6]6
  Прекрасная (ит.).


[Закрыть]
Лючия! – присвистывает наш сосед мистер Макинтайр, когда я прохожу мимо.

– И почему я до сих пор не встретила хорошего ирландского парня, умеющего так же искусно льстить? – лукаво улыбаюсь я.

Он от души смеется, дымя своей сигарой:

– Я слишком стар. Да и тебе суждено быть с каким-нибудь славным итальянцем.

– Все так говорят.

Сосед знает, что с тех пор, как родились я и мои братья, мама только этого и желает. По ее молитвенно сложенным рукам Эксодус легко распознает, когда она собирается начать свои назидания по поводу «жениться только на своих». Мама так складывает руки всякий раз, когда молится Господу, чтобы Он наставил нас на путь истинный. Эксодус обожает пародировать маму. Мы, конечно, смеемся, но прекрасно понимаем, что она права. Папу это не тревожит. Он всегда говорит: «Stai contento». Если мы счастливы, счастлив и он.

Школьники с Седьмой авеню свистят мне вслед.

– Лючия! – зовет один из них. Я не обращаю внимания, и он снова кричит: – Лючия, Лючия!

Иногда я оборачиваюсь и подмигиваю им; в конце концов, они всего лишь мальчишки.

Мой брат Анджело поливает из шланга тротуар перед «Гросерией» – единственной итальянской лавкой в Гринвиче. Чтобы солнце могло просушить асфальт, он закатал обычно натянутый над входом тент.

У Анджело классическое узкое лицо, широко посаженные карие глаза, довольно пухлые губы, аккуратный нос. Около ста семидесяти сантиметров ростом, он самый невысокий из моих братьев, но все говорят, что самый красивый. Мама шутит, что ему бы следовало быть священником, потому что никому так хорошо не удается примирять всех в нашей семье, как ему. Анджело начинает поливать из шланга стоящие у входа рожицы из тыквы, сделанные для Хэллоуина, но вдруг делает резкое движение, как будто хочет обрызгать меня.

– Нет!

Анджело смеется. Ему двадцать девять, он на целых четыре года старше меня и все никак не успокоится, постоянно меня дразнит.

– Где папа? – спрашиваю я.

– А ты как думаешь?

Я просовываю голову в дверь и слышу, как папа спорит с Роберто.

– Никак не договорятся?

– Да уж. У меня два начальника. Один хочет, чтобы все оставалось по-старому, а второй – чтобы было как в магазине «Эй энд Пи»[8]8
  Сеть больших продуктовых супермаркетов в США.


[Закрыть]
, что вверх по улице. Все не решат, как поступить.

– Пока, по крайней мере, – говорю ему я.

Дверь подпирает громадная коробка мятых помидоров. Папа и Роберто стоят нос к носу перед ящиками с красными яблоками.

– Я буду покупать яблоки только у этого фермера, – кричит папа.

– Он запрашивает слишком высокую цену, – упорствует Роберто.

– Я знаком с ним уже тридцать пять лет! Он выращивает для меня самые лучшие яблоки. Я не хочу покупать фрукты дешево. Как знать, откуда они?

– С дерева! С дерева, папа. Какая разница! Кого волнует, где именно они были выращены, если каждый ящик стоит на пятьдесят центов меньше.

– Меня волнует! Ужасно волнует! Половина этих яблок испорчена. Я не могу продавать в своем магазине старые и гнилые фрукты.

– Я опускаю руки! Слышишь, папа? Сдаюсь! – берет свой блокнот Роберто.

– Не смей повышать голос на папу, – кричу я брату.

Роберто ростом за сто восемьдесят сантиметров, намного выше отца, но когда он слышит мое замечание, то как-то весь сжимается.

– Это не твое дело. Занимайся лучше своим шитьем, – с обидой говорит он, разворачивается и идет на склад.

Роберто пошел в мамину родню: черные волосы и карие глаза, прямой нос, густые, выразительные брови. Он и ведет себя как родственники мамы; у него ужасный характер. Когда я была маленькой, он всегда разговаривал очень громко, его злость пугала меня. Теперь я могу и ответить.

– Это от мамы, – отдаю я папе конверт с деньгами.

– Благодарю. – Он прячет чеки под железный поддон кассы и начинает раскладывать деньги. – Как поживает папина дочурка? – серьезно спрашивает он.

– Папа, когда же ты перестанешь за меня волноваться? – улыбаюсь я, хотя и так знаю ответ. Его тревожит все: семья, магазин, слишком быстро меняющийся мир. Когда война закончилась, его заботы удвоились: дочь захотела поступить на работу, а сыновья стали высказывать каждый свои соображения.

– Едва ли когда-нибудь, – высыпает он в кассу монеты. – Я хочу, чтобы ты была счастлива.

– Но я и так счастлива, – заверяю его я.

Мой папа – это сама теплота и веселье; когда он входит в комнату, то спокойствие можно ощутить кожей. У папы кудрявые с проседью волосы, широкие плечи, длинные и тонкие, словно у музыканта, пальцы. Когда он смеется, что случается часто, его голубые глаза становятся похожими на щелочки. Я единственная из детей, кто унаследовал его цвет глаз, и это как-то по-особому связывает нас.

– Да и что значит быть счастливой, пап? – улыбаясь, обнимаю его я, а потом подхожу к двери склада и кричу: – Мне пора идти. Так много платьев надо сшить! – и отцу: – Увидимся.

Когда я выхожу на улицу, папа идет за мной и говорит:

– Лючия ди Ламмермур! Будь осторожна!

Я оборачиваюсь, посылаю ему воздушный поцелуй и иду к автобусной остановке.

Каждое утро, выходя из автобуса на остановке на углу Тридцать пятой улицы и Пятой авеню, я удивляюсь тому факту, что работаю в лучшем магазине Нью-Йорка. Мне просто в это не верится. Самый мой любимый момент, это когда пассажиры, выходящие на станции метро «Тридцать пятая улица», сливаются с толпой, идущей от автобусной остановки в сторону магазина. Словно громадная волна, мы шествуем вверх по крутому склону улицы, которая внезапно обрывается, открывая нам «Б. Олтман» – огромный магазин, занимающий целый квартал.

Когда в 1906 году магазин открылся, то назывался «Дворец торговли»; это имя подходит ему до сих пор. На Пятой авеню все дома примечательны в архитектурном плане, но этот – какой-то особенный. Грандиозное здание в шесть этажей, в стиле итальянского ренессанса. Шестиметровые потолки и стеклянная витрина в два этажа, украшенная колоннадой из французского известняка. Над каждой витриной сделан полукруглый навес из дымчатого зеленого стекла; с противоположной стороны улицы это выглядит так, словно кто-то мастерски разложил на полочке множество элегантных солнцезащитных очков от Тиффани.

В магазине продаются товары только самого высшего качества. Тщательно отобранные по всему свету, они выставлены в витринах в самом привлекательном для покупателей ракурсе. Так же делает и папа в своей лавке. Всякий раз, когда я захожу в магазин через центральный вход, я испытываю восхищение, за которым следует чувство уверенности в себе. Я смотрю вверх на переливающиеся люстры, вдыхаю аромат лучших в мире духов – с нотами фрезии, мускуса, розы – и верю, что все в моих силах. Начинается мой рабочий день.

Просто удивительно, что каждую вторую пятницу месяца я получаю чек на свое имя – листочек голубой бумаги, на котором напечатано: «Выплатить по предъявлению: мисс Лючия Сартори». В правом нижнем углу стоит печать Р. Прескотта, помощника управляющего, а слева вверху аккуратно подписано: «Бухгалтерия».

До нашего отдела на третьем этаже мне нравится подниматься на эскалаторе, потому что я хочу видеть снова и снова витрины магазина. Каждый месяц их обновляют оформители, славящиеся своими очень реалистичными работами. Прошлой зимой они построили ледяной каток из зеркал, окружили его вечнозелеными деревьями, украшенными хлопьями искусственного снега, и установили фигуры людей, катающихся на коньках парами. Над их головами прикрепили стеклянные звезды, которые раскачивались из стороны в сторону, трепетали, крутились вокруг своей оси, создавая какую-то сказочную атмосферу. Манекены были одеты в строгие сине-белые вязаные свитера. Эта витрина была настолько популярной, что каждая девушка Нью-Йорка, включая меня, купила отцу такой свитер в подарок на Рождество.

Когда бы я ни проходила мимо стеклянной, обтянутой бархатом витрины с панелями из полированного мореного дерева, где выставлено бессчетное количество самых разнообразных сумок, мне кажется, что все они принадлежат недавно приехавшим в город туристам. В этой витрине есть и австралийские броши из горного хрусталя, сделанные по последней моде, и лаковые кожаные перчатки из Испании, и вечерние бисерные сумочки, мерцающие в мягком свете ламп. Куда ни взглянешь, везде сокровища. Боже, спасибо тебе, что существует такая вещь, как продажа в кредит.

Мой путь всегда одинаков. Каждое утро я иду по первому этажу мимо «Домашних принадлежностей для мужчин», «Рубашек на заказ», «Шелков»; потом мимо «Изготовления эстампов» и «Канцелярских принадлежностей» к эскалатору. Поднимаюсь на второй этаж и шагаю мимо «Одежды для новорожденных», «Одежды для детей» к «Одежде для женщин». Потом снова иду к эскалатору и поднимаюсь на третий этаж. Захожу в отдел «Шубы, плащи, пальто». Там я снимаю перчатки, провожу рукой по роскошному норковому или лисьему пальто. Шикарный соболь! Королевский горностай! Нарядный леопард! Девушка могла бы блуждать тут вечно и не устать от всего этого великолепия.

К моменту, когда я открываю двойную дверь с надписью «Пошив женской одежды на заказ», которая ведет в нашу «святая святых» – большую комнату с длинным столом для кройки, чертежной доской, швейными машинами и паровым гладильным прессом, – я готова приступить к делу. Мой начальник и главный модельер одежды, Делмарр (никаких фамилий, так авангардно), наливает себе чашечку кофе из черно-белого видавшего виды термоса в металлической оплетке. Делмарр выглядит так, словно позирует для статьи «Знаменитости города» в журнал «Джеральд». На нем серый твидовый пиджак с черными замшевыми нашивками на локтях и черные шерстяные брюки. «Безупречный внешний вид – половина успеха», – повторяет нам Делмарр. Он высокий, худощавый, и у него такие широкие ступни, что ему пришлось шить свои замшевые мокасины с кисточками на заказ. Делмарру эти мокасины очень нравятся. «Этот сапожник, должно быть, гений. Чтобы сделать такие стильные и удобные туфли, нужно разбираться в искусстве и знать основы проектирования».

У Делмарра открытое лицо с широкими скулами, глубокие ямочки на щеках и волевой подбородок. У него красивое лицо, а в блеске глаз можно увидеть и ум, и мудрость. Делмарр – «любитель все усложнять», как все время твердит моя лучшая подруга Рут. Когда он не занят делом, то проводит время на светских вечеринках, всегда в окружении девушек. Наш начальник – дамский любимчик. В нем удивительным образом сочетается все, что женщины так ценят в мужчинах: он высокий, красивый, неугомонный. Сейчас и всегда его имя будет на страницах модных журналов. Он, кажется, знает всех. Если к нам приходит новая заказчица, он не может успокоиться, пока не выяснит, что, пусть через десятое лицо, но уже знаком с ней. Что же касается вкуса, то он знает, что будет модным, еще до того, как вещи поступят в продажу. Это какое-то особое чутье.

– Привет, малышка, – широко улыбаясь, говорит он. – Что нового в Гринвиче?

Делмарр достает серебряный портсигар из кармана пиджака, вынимает оттуда сигарету и закуривает.

– Хм, первая неделя октября, и яблоки нового урожая уже прибыли.

Он откидывает голову назад и смеется. Никто не умеет смеяться как Делмарр; так, будто смех идет откуда-то изнутри.

– С такими новостями нам бы лучше жить где-нибудь в Огайо. Что дальше? Пора косить сено в Центральном парке?

– Может быть.

– Ага, значит, твой папа провел день, художественно выкладывая яблоки пирамидкой. Иногда мне нравится наблюдать за ним, – искренне говорит Делмарр. – Тут нужен особый дар. Это целое театральное представление. Истинный талант.

– Я же говорила, что он из семьи искусных фермеров. – Из термоса Делмарра я наливаю себе чашечку кофе и возвращаюсь к своему рабочему месту.

Рут Каспиан, моя напарница, выглядывает из-за своего швейного стола:

– Почему в темно-синем? Как будто на похороны собралась. Кто-то умер?

– Никто, насколько мне известно.

– Это платье такое строгое. Ты слишком хороша, чтобы носить строгие платья. От него нужно поскорее избавиться.

– Это подарок.

– Верни его. – Рут берет розовый мелок и аккуратно подправляет линию низа платья, которую она только что нарисовала.

– Не могу. Его подарила мне родственница. Моя будущая свекровь.

– Ой, – гримасничает она, соскальзывает со стула и потягивается.

Рут стройная миниатюрная девушка, около ста пятидесяти пяти сантиметров ростом. Нам обеим по двадцать пять, но ей можно дать намного меньше. Прекрасные кудрявые каштановые волосы словно кружево обрамляют ее лицо. У нее молочной белизны кожа и карие глаза – отличный контраст с ее любимой ярко-красной помадой.

– Понятно. Ты надела его, чтобы поразить миссис Де Мартино. Старую перечницу. Расскажешь потом, как все прошло. Моя будущая свекровь подарила мне зонтик. Может, мне открыть его в комнате и отпугивать им от нее чертей? Она суеверна. Русская.

– Миссис Де Мартино была мила со мной. Мне не на что жаловаться.

– Счастливица. Гольдфарб помогает мне планировать вечер в честь помолвки и настаивает, чтобы мы устроили его в Латинском квартале.

– Может, хотя бы чуточку постараешься сделать радостное лицо?

– Нет, – решительно заявляет Рут, но ее тон веселит меня. – Я слишком практична, чтобы тратиться на показуху, ты ведь знаешь. Я не хочу ехать в Латинский квартал ни со своими родными, ни с семьей Харви. Они будут сидеть там как болваны, не зная, как себя ведут в таких местах, словно их занесло дурным бруклинским ветром.

– Дай им шанс.

– Хорошо, откровенно говоря, я просто не хочу становиться Гольдфарб.

Рут сворачивает свой эскиз трубочкой, протягивает его мне, и я кладу его в корзину позади своего стола. Позже мы покажем все наши эскизы Делмарру, какие-то из них он отберет, чтобы показать нашим заказчицам следующей весной.

– Но ведь ты любишь Харви, – напоминаю ей я.

– Я люблю его. Да, люблю. С четырнадцати лет. Ему тогда было пятнадцать. Мы танцевали в «Морис акрс» в Поконосе, а потом он купил нам по хот-догу. Но мне никогда не нравилась его фамилия. Невероятно, я должна променять Каспиан, фамилию, которая мне так нравится, на… на Гольдфарб!

– Не должна, – говорит Делмарр, бросая бланки заказов в корзину, делает последнюю затяжку и швыряет окурок в окно. – На дворе 1950-й год. Сейчас полно женщин, которые оставляют свою фамилию.

– Да? Их не старыми девами называют? – ворчит Рут.

– Нет, это замужние женщины. Особенно женщины искусства. Актрисы. Знаменитые дамы, которые стали известными прежде, чем вышли замуж.

– Кто? – любопытствует Рут.

– Ты слышала о Лант и Фонтейн?

– Безусловно.

– Они не Лант и Лант, так ведь? – пожимает плечами Делмарр и, взяв корзину, уходит в свой кабинет.

Рут громко говорит, так, чтобы Делмарр слышал:

– Харви ни за что не согласится на Каспиан и Гольдфарб, вот увидишь. Это будет звучать так, будто мы обсуждаем покупки на рыбном рынке на Нижней Ист-Сайд[9]9
  Игра слов: фамилия Каспиан от Каспийского моря; Гольдфарб – «золотая рыбка» (нем.).


[Закрыть]
.

– Ты хотя бы поинтересуйся у него. Может, он и не против.

– Маловероятно. И начинать не стоит. Я буду его женой, и хочу взять его фамилию. Давайте больше не будем об этом. Харви все решил еще десять лет назад. Он даже придумал имена нашим будущим детям: сыну – Майкл, в честь его деда Майрона; и дочери – Сьюзан, в честь его бабки Садии.

Я вдруг чувствую, как земля уходит у меня из-под ног. Рут говорит о детях и об именах, которые выбрал для них ее будущий супруг, и вообще чего Харви хочет, чего не хочет. А ведь она – великолепная художница и может нарисовать все, что угодно, у нее превосходный вкус, и она действительно разбирается в том, что делает. Делмарр говорит, что когда-нибудь Рут станет знаменитой на весь мир. И вот все эти разговоры о Харви. Мне становится ясно, что этой мечте не суждено сбыться. Неужели Рут не понимает, о чем она сейчас размышляет?

– Что? Тебе не нравится имя Сьюзан? – поворачивается ко мне Рут.

– Нет, что ты, прекрасное имя.

– Тогда в чем дело? – внимательно смотрит на меня напарница.

Рут отлично понимает, о чем я думаю, но у меня нет ни малейшего желания с ней спорить. Я слишком дорожу нашей дружбой, чтобы навязывать ей свое мнение. Я просто улыбаюсь и говорю:

– Ни в чем.

– Врунишка. – Рут достает черный мелок и начинает делать набросок. – Тебе не на что жаловаться. Де Мартино звучит так же мило, как и Сартори. Тебе повезло.

Я гляжу на свою левую руку, на ней – золотое обручальное кольцо с бриллиантиком в один карат. Полагаю, мне действительно повезло. Я помолвлена с хорошим итальянским парнем, которого знаю с самого детства. Он нравится моим родителям. Даже мои братья не возражают.

– Данте позволил бы тебе сохранить твою фамилию. Он сделает все, о чем бы ты ни попросила. Не знаю, и как у тебя это получается, Лю. Ты до конца своих дней проживешь с человеком, у которого такое доброе сердце. Таких, как он, мало.

– Лючия, Рут, зайдите ко мне, – зовет Делмарр. Мы с Рут переглядываемся. У Делмарра такой строгий тон, а это обычно означает плохие новости.

– Хорошо, что мы сделали не так? – входя в кабинет Делмарра, спрашивает Рут. – Миссис Фиссе не поправился воротник на концертном платье?

– Нет, как раз наоборот. И именно поэтому я пошел к Хильде Крамер и попросил ее сделать вам прибавку к зарплате.

– Прибавку?! – смотрю я на подругу.

– И что она сказала? – невозмутимо интересуется Рут.

Делмарр улыбается:

– Поздравляю. Теперь вы будете получать не сорок шесть семьдесят пять в неделю, а сорок восемь пятьдесят.

– Спасибо! – хлопаю я в ладоши.

– Спасибо, – серьезно говорит Рут.

Она, наверное, еще не до конца осознает случившееся. Это такая великолепная новость.

– Вы, девушки, делаете мою работу здесь приятной. Вы упорно трудитесь, берете дополнительные заказы, если я прошу, помнится, как-то даже трудились в выходные. Вы – опытны, умны и с вами всегда есть о чем поговорить. Я рад, что Хильда Крамер согласилась. Я очень счастлив.

Мы с Рут смотрим друг на друга. Встаем и подходим к Делмарру, чтобы выразить ему нашу благодарность. Мы понимаем, что нам не следует этого делать. Рут знает мои мысли, а я – ее. Но мы не можем сдерживаться и бросаемся обнимать Делмарра. Он отталкивает нас, как любопытных щенков.

– Довольно, малышки. Возвращайтесь к работе. Сартори, пойдем. Нас ждут в примерочной.

Я подхожу к своему столу, надеваю на запястье игольницу, беру швейный мелок и иду с Делмарром в примерочную. Наша любимая модель, Ирен Облонски, русская красавица ста восьмидесяти сантиметров ростом, блондинка с лебединой шеей, длинными ногами и острыми коленками, стоит на маленькой деревянной подставке в нижнем белье. В примерочной три зеркала, и в каждом из них она похожа на розу: тонкий стебель с прекрасным бутоном. У Ирен длинные худые руки и округлые плечи, во рту сигарета. Она откровенно скучает.

Делмарр осторожно вынимает у нее изо рта сигарету и кладет ее в пепельницу.

– Ножницы, – протягивает он руку.

Я вкладываю их в его руку, как делала Кей Фрэнсис в роли медицинской сестры в одной из мелодрам. Делмарр туго оборачивает белую подкладочную ткань вокруг талии Ирен и начинает резать. Он отрезает, я закалываю. Я повторяю каждое его движение, вдоль спины, под мышками, по декольте. Потом мы драпируем красивыми складками юбку. И вот Ирен с ног до головы зашита в подкладочную ткань.

– Юбку надо сделать уже в области колен. Жак Фат тоже предлагает такое платье, юбка, напоминающая хвост русалки, – входя, говорит Рут. – Юбка для того такая узкая, чтобы девушка передвигалась маленькими шажками.

Делмарр одобрительно кивает, и я закалываю юбку так, что это сужение в районе коленей кажется второй шеей на теле Ирен.

– Так, подумаем, каким будет верх платья. Нет, только не открытое, надоело.

Делмарр отрезает несколько кусков ткани, протягивает их мне. Потом берет большой отрез, складывает его гармошкой и делает пышный воротник. Из тех кусков, что мне передал начальник, мы делаем тугой лиф. Я быстро все закрепляю. В этом платье Ирен кажется еще стройнее. Очень смело, если учесть, что Нью-Йорк уже пережил времена зауженных юбок и корсетов. Но почему-то это платье смотрится современно и впечатляюще.

– Готово, – заколов последнюю булавку, отступает назад Делмарр.

– Хм, необычно, – говорит Рут.

Медленно поворачиваясь, Ирен сначала поднимает руки вверх, потом разводит их в стороны. Потом останавливается и рассматривает себя в зеркало.

– Отпад, – пожимает она плечами.

– Давайте сделаем такое платье из атласа. Рубиново-красного цвета. Не вишневого, не гранатового, а рубинового. И к нему широкий пояс: около десяти сантиметров, с простой квадратной пряжкой. Ремень будет ровно по талии, из того же материала, потому что я бы не хотел дробить черным ремнем линию платья. Рубин от макушки до самого пола. Сшейте мне его к пятнице.

– Есть, сэр!

– Элен, Виолетта, – не сводя глаз с Ирен, зовет Делмарр.

Элен Ганнон, наша закройщица, стройная рыжеволосая девушка, с такой точеной фигурой, что и сама могла бы быть моделью, впархивает в комнату. Останавливается при виде платья и заявляет:

– Ха-ха. Да тут воротник размером с Нью-Джерси. Мило, Делмарр. Но разве матушка не учила тебя: чем проще, тем лучше. У этого платья больше слоев, чем у тюльпана лепестков.

– Это называется au courant[10]10
  В ногу со временем (фр.).


[Закрыть]
, – говорит ей Делмарр. – Виолетта, где же ты?

Виолетта Петерс, миниатюрная брюнетка, ответственная за сборку платья, влетает в примерочную.

– Здесь я, здесь, – нервно говорит она.

Виолетта переживает по любому поводу, но ей не нужно беспокоиться за свою работу. Сам Делмарр учил ее, они друзья. Виолетта разглядывает Ирен:

– Трудоемкое платьице.

Делмарр не обращает на нее никакого внимания:

– Ха-ха.

Элен и Виолетта кружат вокруг Ирен, как пчелы, осторожно открепляют подкладочную ткань, раскладывают ее на длинном столе для кройки.

Я иду в комнату, где хранятся ткани, и проверяю наши запасы: высокие рулоны с бархатом, шерстью, шелком, габардином, но единственный найденный мною отрез атласа – цвета кофе с молоком, оставшийся от свадебного платья, которое мы шили для одной гречанки из Квинза (сколько сил на него потратили).

– К чему такая спешка? – возвращаясь на свое рабочее место, спрашиваю я Делмарра.

– Сестры Макгуайр дают новое представление в «Карлайл». И они хотят, чтобы все было как в Париже.

– Сестры Макгуайр! Рут умрет, когда я ей скажу.

– Сшейте для них сногсшибательные платья, и, возможно, я достану для вас парочку контрамарок.

– Пожалуйста. Мой отец обожает их! – говорю я.

– А как насчет твоего жениха?

– Что такое?

– Я думал, ты захочешь пойти с ним, романтический вечер, только ты и Данте.

– Он не ходит на вечерние представления. Пекарям приходится ложиться спать в восемь. Тесто для хлеба поднимается к трем часам утра, и они встают вместе с ним.

– Когда в следующий раз буду есть булочку с беконом, вспомню об этом. Вспомню о твоем Данте, который отказывается от развлечений во имя выпечки для моего ланча.

– Вспомни, – говорю я ему.

Мы с Рут целый день доделывали черное концертное платье (нам нужно отправить его в филармонию на этой неделе), и я очень проголодалась. С момента, когда мы с Данте объявили о нашей помолвке, семьи Де Мартино и Сартори в первый раз встречаются за ужином. В этом не было нужды, потому что мы и так часто видимся с ними. Де Мартино поставляют хлеб и пасту в «Гросерию». Мне кажется, что специально собираться и обсуждать детали свадьбы вообще излишне. Но мама хочет, чтобы все было как положено, чтобы обе семьи высказали свои соображения. «Нужно уважать друг друга, – говорит она. – Когда ты выйдешь замуж, то поймешь: мы собираемся не для того, чтобы поесть, а чтобы выслушать друг друга».

Мы с Данте помолвлены вот уже шесть месяцев, пора нам обсудить, как мы будем жить. Это не так-то просто, потому что Данте постоянно занят в пекарне. Слава богу, папа закрывает «Гросерию» на выходные. Когда я предложила мистеру Де Мартино хотя бы на денек закрыть его пекарню, он был искренне возмущен. Он тогда сказал: «Непременно закрою, если ты назовешь мне день, когда люди не хотят хлеба».

Прождав какое-то время автобуса, я решаю пройтись до дома пешком. И почему природа не изменяется так же скоро, как витрины нашего магазина? На улице почти нет людей и достаточно тихо, чтобы хорошенько все обдумать, пока идешь несколько кварталов до дома.

На Девятой улице я поворачиваю направо к Шестой авеню, иду по широкой улице, выложенной плитами из песчаника мимо окон многоквартирных домов, увитых лавром и украшенных искусно драпированными шторами. На этой улице несколько больших домов с бело-зелеными тентами из парусины, которые натянуты на полированных металлических столбиках над дорожками перед подъездами. Интересно, каково это, жить в одном из таких домов, рядом с которыми стоят элегантные привратники в униформе. Они приветствуют тебя при входе и помогают донести сумки с покупками.

Самые красивые дома в Нью-Йорке всегда располагаются рядом с парками, вот и здесь неподалеку – парк Вашингтона. Привратник подмигивает мне, когда я прохожу мимо него. Иногда я подмигиваю ему в ответ. На меня обращают внимание чаще, чем на других, особенно если я надеваю эту шляпку. Видимо есть нечто такое в голубом бархате. Пока я жду, чтобы перейти улицу, рядом со мной внезапно останавливается грузовик.

– Садись.

– Эксодус, что же ты так кричишь!

– Давай, сестренка.

Я забираюсь в машину. Эксодус – мой самый невоспитанный брат, вечно он из-за чего-то переживает. У Эксодуса светло-каштановые волосы, папин овал лица и мамины глаза. Его часто принимают за ирландца: высокий, широкоплечий. Но когда он начинает говорить по-итальянски (что случается часто), сразу понятно: он один из нас. Меня всегда восхищала его храбрость. Он честный, но слишком беспокоится из-за того, что думают о нем окружающие. Эксодус умеет хранить секреты, что очень ценно в такой большой семье, как наша.

– Мама оттаскает тебя за волосы. Де Мартино уже сидят за столом, как мраморные статуи. Я заезжал домой выпить содовой, так что собственными глазами их видел.

– Они уже там?

Нужно было мне поспешить. Де Мартино всегда приходят раньше. Как-то мы втроем с Данте и его матерью решили сходить в кино. Тогда своими рассказами она испортила нам весь вечер, потому что пришла так рано, что увидела окончание фильма на предыдущем сеансе.

– Да. Надеюсь, что твоя дочь не будет походить на миссис Faccia de Bowwow.

– Не так уж она и некрасива.

– А мне кажется совсем наоборот. Если мы отдадим такую красавицу, как ты, этим дикарям, то твоя дочь автоматически будет в два раза менее красивой, вот увидишь.

– Спасибо тебе, что желаешь такого нашим детям – твоим будущим племянникам и племянницам, между прочим. Зато они не умрут от разрыва сердца, увидев в зеркале, насколько они красивы. Это меня даже как-то успокаивает.

– Почему ты вообще хочешь выйти за него?

– Мне казалось, тебе нравится Данте.

– Он болван. Все они болваны. Работают в пекарне, боже мой. Ставят опару, и что? Никогда не отдыхают. Ну, и кто они после этого?

– Люди, которым принадлежит знаменитая на весь город пекарня.

– Да уж. Что может быть проще, чем зарабатывать на жизнь, делая булки? Это ничего не значит. Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что делаешь, Лючия.

– Несомненно. Кроме того, я не спрашивала твоего мнения.

– Не спрашивала. А надо было бы. Ты становишься старше, вроде пора выходить замуж и все такое, но это не значит, что нужно торопиться.

– Я и не тороплюсь.

Если бы только Эксодус знал, как медленно развивались наши с Данте отношения. Я люблю моего жениха, но предпочла бы остаться просто помолвленной еще годик-другой. Мне нравится, как я живу.

Эксодус останавливается около дома, чтобы высадить меня. Папа уже ждет у входа.

– Опаздываешь, – открывает папа дверцу с моей стороны.

– Извини, пап. Не думала, что они придут раньше семи, – выпрыгиваю я из грузовика. – У меня новости. Ты ни за что не поверишь. Я получила прибавку к зарплате.

От восторга папа, как и я несколькими часами раньше, хлопает в ладоши и широко улыбается.

– Моя дочь! – говорит он с гордостью. – Ты этого заслуживаешь. Бабушка бы тобой гордилась. Она бы поняла, что уроки шитья, которые она тебе давала, не прошли даром.

– Как жаль, что она не может видеть, как я научилась подшивать платья. Идеально ровная строчка!

– Она все видит, – обнимает меня папа, и мы идем в дом.

Я очень рада, что буду получать больше денег, но самое замечательное в этом то, что счастлив папа. Его одобрение для меня – все. Мы входим в дом. До меня доносятся звуки песен Перри Комо. Прихожая наполнена сладковатыми запахами шалфея, жареного лука и базилика. Я не поднимаюсь в комнату, чтобы привести себя в порядок, а открываю дверь и вхожу прямо в гостиную.

– Миссис Де Мартино, выглядите восхитительно, – целую я в щеку мою будущую свекровь.

Она улыбается в ответ. Эксодус прав; у нее такое некрасивое лицо. Оно напоминает морду бульдога.

– Я была в косметическом кабинете, – взбивает она свои черные как смоль волосы. – Почему так поздно, Лю?

– Шла пешком.

– Боже. Одна? – Миссис Де Мартино смотрит на своего мужа.

– Да. Но не стоит беспокоиться. Это безопасный путь. Я знакома со всеми привратниками на этой улице.

Тут же я понимаю, что не стоило этого говорить. Получилось так, словно я коллекционирую эти знакомства, как дипломы о выигрышах на скачках. Миссис Де Мартино наклоняется к своему мужу и что-то шепчет ему по-итальянски, но я не улавливаю слов.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю