Текст книги "Лючия, Лючия"
Автор книги: Адриана Триджиани (Трижиани)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)
Опять это слово «законный». От него моя кожа покрывается мурашками. Пэтси продолжает:
– Оставьте пальто себе. Оно ваше. Я встаю и беру сумку.
– Знаете, все мне говорили, чтобы я оставила его у себя, словно это пальто может что-то исправить. Как пальто или кольцо, или посуда могут помочь мне пережить все, что со мной произошло. Могу сказать вам, мистер Маротта, они ничего не возместят мне. Всеми этими вещами я не могу утешиться.
Пэтси молчит. Он просто глядит в сторону кухни и курит.
Я благодарю его и, понимая, что мне уже никогда не суждено вернуться сюда, прощаюсь с ним.
– Вы порядочная девушка, – напоследок говорит он.
Официальное закрытие отдела заказов в «Б. Олтман» намечено на 1 ноября 1952 года. Этим утром каждому из нас принесли письмо, в котором любезно уведомили об этом. На бланке стоит подпись, которой мы прежде никогда не видели. В письме также сообщается, что у нас есть семь месяцев, чтобы закончить все наши дела и свернуть работу; но при этом, дорогие служащие, убивайтесь во время очередного «сезона сумасшедших невест» и устаньте так, чтобы уже не смочь найти себе работу в другом месте.
Рут готова поклясться, что закрытие отдела заказов – это попытка переманить нас в розничную торговлю, где мы будем продавать готовые платья и время от времени отслеживать тенденции и изменения в моде, чтобы в срок завозить популярные модели. Как говорится, крысы бегут с тонущего корабля. Каждый день кто-нибудь да увольняется. Виолетта ушла от нас и стала домохозяйкой. Только мы с Делмарром и Рут пока еще держимся. Когда мы обедаем с Элен, то утешаем ее, что она вовремя родила ребенка. Она очень переживает, что наш магазин будут перестраивать. Уже началось строительство склада для тканей, скоро никто уже не сможет сшить здесь платье на заказ. Они забрали наши лучшие швейные машины и отправили их бог знает куда. А еще предполагается, что мы будем отсылать наших клиентов в новый отдел под названием «Консультация по приобретению товаров в магазине», где девушки, едва окончившие среднюю школу, будут водить клиентов по магазину и предлагать готовые платья, которые могут им понравиться. Вот что «Б. Олтман» имеет в виду под «личными услугами». Нам сказали, что это все дело рук Хильды Крамер, которую не только не уволили, но еще и передали ей выгодное дело, которое позволило выставить ее за пределы «Б. Олтман» в ее частный салон в Уайт-Плейнс. Сейчас мы нежданно-негаданно слышим, как по радио в передаче известного ведущего Илка Чейза не кто иной, как Хильда начинает рассуждать об одежде для рабочих. Мы с Рут шутим, что могли бы встретиться с ней, потому что мы безработные девушки, которые хотят работать и имеют большой опыт.
Я поворачиваюсь и смотрю в окно. Сегодня я чувствую себя вполне сносно; мне все еще не стало легче, но постепенно все налаживается. Прошел уже месяц с момента моего разговора с детективом. Конечно, я должна все забыть и подумать, как мне жить дальше. Прошлым вечером я составила список модельеров, чьими работами я восхищаюсь, и даже раздобыла их телефоны. Я намерена обзвонить их всех, даже Клер Маккардел, и разузнать, не нужна ли им опытная швея, которая может выполнять и отделку, и подшивку.
Рут зовет меня от входной двери. Даже наша регистраторша уволилась, поэтому трубку поднимает тот, кто оказывается поблизости.
– Лю, к телефону. Я беру трубку.
– Лю? Это Роберто. Папа… он снова упал в обморок.
– Он в больнице? – спрашиваю я.
– Нет, иди домой.
Я запрыгиваю в такси и еду к дому. Взлетаю по ступеням крыльца. Розмари уже ждет меня в прихожей. Она выглядит такой несчастной: на шестом месяце беременности, с распухшими веками, вся в слезах.
– Как это не вовремя, Лючия, – говорит она. Братья отнесли папу наверх, в его комнату. Войдя туда, я выпаливаю:
– Кто-нибудь позвонил Эксодусу?
Должно быть, вид моего папы, лежащего в постели днем, чего мне никогда не доводилось наблюдать прежде, заставил меня захотеть, чтобы вся наша семья собралась вместе. Возможно, все вместе мы поможем папе преодолеть болезнь.
Раздается звонок в дверь. Розмари и Роберто пошли за доктором Гольдштейном. Мама сидит на скамеечке для ног у изголовья кровати.
Я беру отца за руку и сажусь рядом с ним на постель.
– Папа, ты в порядке? – спрашиваю я, хотя понимаю, что он плохо себя чувствует. – Ты же знаешь, как я люблю тебя. Всем сердцем.
– Grazie, – шепчет он.
Доктор попросил нас подождать снаружи, но мама не двигается с места. Через несколько минут доктор выходит к нам в коридор.
– Жаль, что мне приходится сообщать вам это, но ваш отец серьезно болен. Мы узнали это не так давно.
– Но его сердце… – Я едва могу говорить.
– С сердцем все в порядке. У него рак. Мы уверены, что болезнь началась с поджелудочной железы, а теперь распространилась и на печень.
– Рак? – не верится мне.
– Мы поставили ему диагноз в ноябре. С некоторых пор у нас есть средства, чтобы облегчить его боль, но сама болезнь неизлечима.
Потрясенная, я поворачиваюсь к братьям:
– Вы что-нибудь знали?
Они столь же удивлены, как и я.
Я вспоминаю события ноября, тот вечер, когда папа вернулся от доктора, а мы делали для свадьбы конфетти. Они с мамой сказали, что все чудесно, что папа здоров. Они лгали, чтобы не расстраивать меня накануне свадьбы. Я начинаю плакать. Орландо обнимает меня.
– Ему больно? – спрашивает Роберто.
– Мы будем вводить ему морфий внутривенно. Я побеседовал с вашей мамой. Она договорится с приходящей медсестрой, которая будет ставить вашему отцу капельницы.
– Сколько времени у него есть? – спрашивает Анджело.
– Несколько дней. Возможно, меньше.
Снизу доносится приглушенные рыдания. Мы глядим вниз на Розмари, размазывающую по лицу слезы, она страдает не меньше нас.
– Как мы можем помочь?
– Будьте рядом с ним, крепитесь. Больше вы ничем ему не поможете. Если что-то случится, я приду в любое время дня или ночи.
Я говорю:
– Анджело, немедленно позвони Эксодусу. Роберто, пойди позаботься о Розмари. Орландо, возвращайся в «Гросерию» и убедись, что там все в порядке. Папа хотел бы этого. Хорошо?
Орландо кивает и уходит. Некоторое время я стою на лестничной площадке и молюсь Господу за отца, потом иду к комнате родителей.
Вхожу к ним на цыпочках. Мама застыла. Она держит папу за руку и смотрит на него так, словно ее пристальный взгляд способен исцелить его. Папа заснул. Я глажу его по лицу и целую в щеку. Потом шепчу ему:
– Мы с тобой, папочка.
Все мы, братья, мама и я, не отходим от папы ни днем, ни ночью. Не знаю, сколько дней прошло; мы потеряли счет. Иногда я смотрю на Роберто и понимаю, что он чувствует себя виноватым, за то, что ругался с папой. Мне так стыдно за тот вечер, когда я проклинала родителей, и теперь я молю Господа, чтобы папа выздоровел, чтобы я могла извиниться за свои ужасные слова. Если бы я могла все вернуть обратно, я бы ни за что такого не произнесла. Я ляпнула сгоряча. Только теперь я понимаю, насколько хорошо папа разбирался во всем. Он оказался прав даже насчет Джона Тальбота.
Забота о папе стала смыслом нашей жизни. Два дня назад приходил доктор. Папа пьет мясной бульон и слабый чай, а морфий помогает ему спать. Он прекрасно понимает, что постепенно угасает, но намерен во что бы то ни было дождаться Эксодуса. Мы постоянно твердим ему, что Эксодус в пути, но Орсола осталась в Италии, потому что на большом сроке беременности путешествие опасно для нее. Во время бесед с папой я пытаюсь приободрить его: «Папа, к лету у тебя будет сразу два внука!» Он улыбается. Но когда он засыпает, я начинаю плакать, потому что понимаю, что ему не суждено увидеть своих внуков.
Эксодус должен приехать завтра утром. Папа становится слабее с каждой минутой; его борьба со смертью – это борьба за возможность в последний раз увидеть Эксодуса. Мама совсем вымоталась. Она даже плакать не может, а просто как обычно ложится в постель и спит, обняв папу.
Братья подменяют друг друга в «Гросерии» и практически все время проводят здесь вместе с папой. Нет привычных для нас пререканий и споров, поэтому я удивляюсь, когда слышу возбужденный разговор внизу. Я смотрю на маму, которая просит меня пойти посмотреть, кто это.
– Может, Эксодус добрался быстрее! – говорю ей я. Папа открывает глаза и улыбается.
Я выхожу в коридор и вижу, как Роберто поднимается вверх по лестнице, а за ним следует пожилой человек, которого я прежде не встречала.
– Лючия, это наш дядя Энцо.
Роберто отступает назад. Я стою как вкопанная, не зная, как вести себя с этим незнакомцем, но когда я заглядываю ему в глаза и вижу в них своего отца, я протягиваю руки и обнимаю его. Они с отцом так похожи. Широкоплечие, с изящными кистями рук, крупной головой и черными с проседью волосами; животик не такой большой, чтобы назначать диету, но достаточный, чтобы время от времени попоститься.
– Я так счастлива, что наконец встретилась с вами. Спасибо, что приехали повидаться с папой, – говорю я.
– Как только мне об этом сообщили, я сразу собрался.
Даже его голос напоминает мне отца, когда он был здоров и полон сил.
Я веду дядю Энцо в комнату родителей. Увидев его, от изумления мама встает и в первый раз за три последних дня начинает плакать. От ее всхлипываний просыпается папа. Наверное, он думает, что брат ему только мерещится. Но только до тех пор, пока дядя Энцо не опускается на колени рядом с его кроватью и не заключает его в объятия. Папа кажется таким маленьким. Он пытается что-то сказать, но издает только стон, словно он наконец осознал всю тяжесть груза, который он несет на своих плечах со дня моего рождения.
Я даю понять маме, что нам следует оставить их наедине. Я обнимаю ее за плечи и вывожу из комнаты. Прежде чем закрыть дверь, я смотрю на них обоих: два мальчика, которые проделали нелегкий путь, следуя за своей мечтой. Годы вражды и злобы отступают, пока мой дядя обнимает моего папу.
Анджело освободил свою комнату для дяди Энцо. Медсестра приходит и говорит, что папа начинает угасать, но у него здоровое сильное сердце. Она хочет увеличить дозу морфия. Мама объясняет папе, что это поможет облегчить его боль. Папа решительно качает головой. Мама понимает, что он просто не хочет заснуть до приезда Эксодуса. Поэтому она просит медсестру ввести обычную дозу.
Никто из нас не может спать. Мы все находимся рядом с папой, а когда хотим немного передохнуть, то идем на кухню, где Розмари сделала бутерброды и печенье и где всегда найдется чашка горячего кофе. Она стала настоящей Сартори. Мой брат Роберто просто счастливчик, у него такая великолепная жена.
Когда в дом входит Эксодус, все мы чувствуем облегчение.
– Где он?
Эксодус бросает сумки и несется наверх. Мы идем за ним и толпой вваливаемся в комнату родителей, как мы делали каждое воскресное утро перед тем как идти в церковь. Мама заставляла нас заходить к ним в комнату, чтобы проверить, начистили ли мы ботинки и привели ли в порядок прическу. Дядя Энцо стоит с одной стороны кровати, а мама – с другой. Увидев дядю Энцо, Эксодус медлит, не понимая, что происходит. Дядя встает и отступает от кровати. Эксодус кратко обнимает дядю, потом подходит к кровати и опускается рядом с папой на колени.
– Папа, я дома. Слышишь меня?
Папа не открывает глаз с прошлого вечера.
– Сожми мою руку, пап. Это я, Экс. Я дома. Я вернулся. Вернулся.
Наверное, папа сжал Эксодусу руку, потому что тот вскрикивает:
– Вот так, папа. Сжимай мою руку. Хорошо.
Мама проводит рукой по густым кудрявым папиным волосам. Потом достает из кармана носовой платок. Папины глаза закрыты, а по его щекам катятся слезы. Мама нежно вытирает их и говорит:
– Он умер. – Его лицо навсегда останется в ее памяти. – Ушел мой голубчик.
Когда из похоронного бюро приходят, чтобы забрать папу, то братья настаивают, чтобы мама, Розмари и я оставались в гостиной до тех пор, пока его не увезут на катафалке. Дядя Энцо идет вместе с братьями. Кажется, будто он всегда был частью нашей жизни.
– Мама, когда ты звонила дяде Энцо? – спрашиваю я.
– Я не звонила.
– Это сделала я, – тихо говорит Розмари. – Я не могла допустить, чтобы папа ушел, не попрощавшись со своим единственным братом. Надеюсь, я правильно поступила.
Мама обнимает Розмари:
– Да, ты все верно сделала.
После папиных похорон прошло уже несколько недель. Они удивительным образом сплотили нашу семью как никогда прежде, а еще мы поняли, что значил Антонио Сартори для жителей Гринвича. Много-много лет папа возвращался домой и рассказывал смешные случаи, которые происходили с покупателями; иногда он рассказывал и грустные истории о голодающих семьях или высказывал свои остроумные соображения о том, что такое работать по старинке в современном мире.
Единственное исключение, которое он сделал в своей лавке, – это разрешил использовать лед для хранения рыбы.
Мне всегда казалось, что я унаследовала мамин характер, но когда папы не стало, я поняла, насколько я похожа на него. Он во всем стремился к совершенству. «Для вас это – куча апельсинов, но для меня это скульптура», – говорил он, выкладывая апельсины в идеальную пирамиду. Он с тщанием расставлял коробки с пастой и с искусством живописца раскладывал зелень. Произведением искусства было и то, как он выкладывал на полке салями, распределяя ее по длине и толщине, так чтобы покупатели быстро могли подобрать тот сорт, который им нужен. Точно так же и я отношусь к своей работе. Постоянное стремление к совершенству – вот моя задача и право заказчиц. В конце концов, за это мне и платят. У папы был тот же подход.
Во время похорон нас попросили об одной довольно странной услуге. Когда мы позвонили Доменику и сообщили ему, что папа умер, он был в смятении, но потом попросил сфотографировать папу в гробу. Когда мама услышала это, она наотрез отказалась выполнять эту просьбу. Но я попросила ведущего процессии снять папу, а потом втайне от мамы отправила фотографию кузену Доменику.
Дядя Энцо возвращается в город, чтобы справиться, не требуется ли нам какая-то помощь. Мы устраиваем в его честь ужин. Розмари надеется, что однажды наши семьи смогут воссоединиться. Она на все готова ради этого. Мама рада видеть дядю Энцо, но ей не очень нравится мысль, что снова придется встретиться с тетей Катериной. Мы не собираемся вынуждать ее. Мама даст нам знать, когда будет готова к этой встрече, и тогда произойдет полное воссоединение.
Когда после ужина мы вымыли всю посуду, я зову дядю Энцо на кухню и говорю:
– Вы помните, что тетя Катерина прокляла меня еще до моего рождения?
– О, она совсем не хотела!
– Нет, я уверена, она сделала это нарочно! – настаиваю я.
Несомненно, он так же расстроен воспоминаниями о прошлой ссоре, как расстроилась мама, когда Роберто выдал мне эту тайну.
– Все же повторите мне в точности, что она сказала.
– Она сказала, что желает тебе быть красивой, но несчастной в любви.
– Что ж, дядя, можете передать ей, что проклятье прекрасно работает.
– Лючия, она просто вспылила. Таков уж ее характер. Поверь мне, я прожил с ней сорок лет. Она проклинает вся и всех: священников, тебя, меня, коров. Абсолютно всех.
– Ничего. Правда, все нормально, – обнимаю его я. – Если проклятье свершилось, значит, его больше нет, – смотрю я в дяде в глаза. – Больше нет. Правда?
– Si, si, finito, finito.
Глава 11
Антонио Джузеппе Сартори-младший родился 1 июня 1952 года. Мама прослезилась, когда услышала имя ребенка. Что может лучше облегчить страдания, чем появление в доме новорожденного. Это прекрасный, спокойный ребенок.
Прошел почти месяц с появления младенца. Делмарр приглашает меня на обед, чтобы отблагодарить за помощь в «сезон сумасшедших невест» в отделе заказов.
Он ведет меня в кафе, расположенное в магазине «Сакс»[62]62
Универсальный магазин одежды в Нью-Йорке, основан в 1924 г. X. Саксом и Б. Гимбелом.
[Закрыть] на Пятой авеню. В конкурирующий магазин мы идем шутки ради, но по большому счету потому, что у них превосходная кухня.
– Да, малышка, для тебя этот год был чертовски плохим.
– Спасибо, что напомнил, – медленно качаю я головой. – Самым ужасным было потерять папу.
– Но провал с Тальботом был не менее ужасным. Я до сих пор чувствую себя виноватым. Как я сожалею, что представил тебя ему. Мне жаль, что я не сумел понять, что за человек он был на самом деле. Мне бы следовало получше к нему приглядеться, – грустно говорит Делмарр.
– Тебе не за что себя винить. Позволь, я растолкую тебе, почему это не твоя вина.
– Слушаю.
– После всего, что случилось… я все равно люблю его.
Делмарр – единственный человек в мире, которому я могу сказать такое. И словно камень свалился с моих плеч, когда я наконец выразила свои чувства вслух.
– Но почему, Лючия? Почему ты все равно любишь его? – ласково спрашивает Делмарр.
– Почему вообще можно любить того, кто причинил тебе боль? Скажу. Потому что всегда остается надежда. Папа не разговаривал со своим братом тридцать лет. Но когда он был на смертном одре, его брат пришел повидаться с ним, и они простили друг друга. Всю свою жизнь мы несли на наших плечах тяжкий груз, и в конце концов папа преподнес нам всем лучший подарок, который он когда-либо преподносил: прощение.
Он простил своего брата, а тот в свою очередь простил его. Неудивительно, что папа покинул этот мир подобно ангелу.
– Не думаю, что Тальботу суждено попасть на небо.
– Возможно, и не суждено.
– У меня к тебе предложение, – произносит Делмарр.
– Только учти, я порядочная девушка, – подтруниваю я.
– Какая жалость, малышка. Как бы то ни было, я устроился на новое место работы и хочу, чтобы ты работала вместе со мной.
– Неужели Клер Маккарделл взяла тебя!
Его предложение огромное облегчение для меня. Мне не придется оставлять все родное, если я смогу продолжить работать вместе с Делмарром.
– Нет, я больше не хочу заниматься ни эксклюзивными заказами, ни быть связанным с торговлей одеждой. Я еду в Голливуд и буду работать на Элен Роуз.
Я поражена:
– Та самая Элен Роуз, которая делала свадебное платье для Элизабет Тейлор, когда она выходила замуж за Ники Хилтона?
– Она самая.
– Делмарр, каким же образом тебе удалось устроиться к Элен Роуз?
– Ее заместительница приходила на показ. Ей рассказала о моих моделях Элен, которая слышала обо мне от Хильды Крамер – она ведь работает на радио и брала интервью у выдающегося художника по костюмам для фильмов.
– Хильда помогла тебе с работой! – Мне казалось, что все самое удивительное на сегодня я уже услышала, но никогда не знаешь, что впереди.
– О, она сказала Элен, что я потрясающий модельер.
– Так и есть, но главное, что это теперь известно нужным людям!
Как же я рада за Делмарра! Теперь он – часть Голливуда, где элегантность и шарм все еще имеют значение.
– Элен спросила, есть ли у меня на примете еще какие-нибудь одаренные работники, которых я хотел бы взять с собой, и я рассказал ей о тебе.
– Ты серьезно?
– Совершенно. Поедем со мной, Лючия. Ты сразу же войдешь в штат сотрудников и будешь получать высокую зарплату.
– Ты, наверное, шутишь?
– Нет. Собирай вещи, малышка. Мы едем в Калифорнию. Если там и должны оказаться двое ньюйоркцев, которым необходимо начать все с нуля, так это мы с тобой. Но есть и еще кое-что. Ты должна мне поклясться, что если я попрошу тебя бросить парня, то ты немедленно сделаешь это. Это ради твоего же блага.
– Как скажешь. – Я обнимаю Делмарра за шею. – Огромное тебе спасибо!
– И еще одно. Если кто спросит, мне тридцать шесть. Мы едем в страну молодости и красоты, поэтому сорок – совсем неподходящая цифра. Все равно что быть отчисленным из школы за проваленный экзамен. Если тебе сорок, то ты вне игры.
– Как хочешь. Но, Делмарр…
– Что такое?
– Мне казалось, тебе тридцать четыре.
– И то правда.
– А кто будет заботиться о маме? – чуть не хнычет Роберто.
– Я и сама справлюсь! – возражает мама. – Вы думаете, что я уже совсем старуха!
– Никакая ты не старуха, но ты ведь мать, поэтому твоя дочь должна помогать тебе, так? – Роберто легонько постукивает по столу кулаком, как папа, бывало, делал.
Все замечают, как сильно переменился Роберто, когда папа умер. Несмотря на то, что теперь он стал самопровозглашенным главой нашей семьи, я понимаю, насколько жизнь была легче, когда нами руководил папа. Хотя папа был воспитан по старым правилам, он имел современный взгляд на жизнь. А Роберто ведет себя так, словно лично Бог избрал его, чтобы блюсти семью и поддерживать семейные традиции, которые были утверждены еще в средневековой Италии, а теперь возродились в первозданном состоянии в Америке. Я сожалею, что во время воскресного ужина сообщила о своих планах насчет работы. И зачем только я это сделала!
– А мне кажется, что ей надо ехать, – говорит Розмари, пока малыш Антонио, запеленатый в бледно-голубую простыню, сосет ее грудь. – Вы, ребята, возможно и не знаете этого, но она безумно талантлива. Она способна на большее, чем штопать белье или делать шторы. Она, если так можно сказать, художник отдела заказов.
– Нам и так прекрасно известно, где она пропадает с понедельника по пятницу в течение последних восьми лет, Ро, – ворчит Роберто.
– Голливуд – такая даль, – грустно говорит Орландо.
– Для того и существует «Супер-чиф»[63]63
Название фирменного экспресса высшего класса железнодорожной компании «Атчисон, Топика энд Санта-Фе», курсирующего между Лос-Анджелесом и Чикаго.
[Закрыть] – самый быстрый поезд в Америке. А еще он ходит в оба конца, понимаешь? – напоминаю ему я.
– Вспомни последние события. Мы не хотим, чтобы кто-то снова заставил тебя страдать. Понимаешь? – возражает Роберто, и его слеза падает на кусочек хлеба. – Ты слишком хороша, Лю. Это всегда будет твоей проблемой. Плохие люди могут воспользоваться тобой в своих целях. Хотя в этом и нет твоей вины, это обязательно случится, поэтому мы собираемся не допустить этого.
– Я уже взрослая. Если я и хочу начать все с начала, то надо делать это немедленно.
Ну как мне объяснить им, как я чувствую себя после того, как Джон Тальбот бросил меня. Может, перемены, произошедшие со мной, не заметны, но я глубоко их ощущаю. Да, раньше за мной бегала целая куча парней из хороших семей, но теперь этого нет. Все поклонники, что были у меня в последнее время, совсем не те мужчины, которых я или моя семья хотели бы видеть рядом со мной. Как-то утром, когда я шла через школьный двор по пути в «Гросерию», ни один парень даже не окликнул меня. Если я улыбаюсь им, то они предпочитают этого просто не замечать. Мне нужно уехать туда, где я смогла бы начать все заново.
– Нам бы хотелось, чтобы ты повстречала какого-нибудь хорошего парня, живущего по соседству, и чтобы вы создали свою семью. Сейчас, пока у тебя нет парня, нам нравится, что ты живешь с нами. Ты отличная помощница – помогаешь маме, Ро и ребенку, – широко улыбаясь, говорит Роберто.
Я благодарна маме, что она меняет тему. Пусть Роберто пребывает в уверенности, что моя судьба в его руках и что последнее слово за ним, но это совсем не так Я современная женщина, и намерена поступить так, как задумала. Не за тем я так упорно трудилась, чтобы сидеть дома и растить племянников и племянниц, и не имеет никакого значения, насколько сильно я их люблю. Самое время подумать, как мне хочется жить, и если для этого мне придется покинуть мою роскошную комнату и Нью-Йорк, то я готова на это.
Посла обеда я помогаю Розмари вымыть посуду и расставить ее по местам.
– Спасибо за поддержку, – говорю я.
– Лю, послушай, нам так нужна твоя помощь. И я понимаю, что ты чувствуешь себя обязанной перед матерью, но есть в большой семье одно преимущество: можно разделить обязанности на всех.
Я смеюсь:
– Я успела это заметить. С тех пор, как ты стала жить с нами и помогать по дому, работы стало намного меньше.
– Мне это нравится.
– А ты не скучаешь по Бруклину? – спрашиваю я, пытаясь понять, буду ли тосковать по дому в Голливуде.
– Только по Променад. Есть нечто такое в воде. Каждый вечер после обеда я обычно прогуливалась вдоль этой речки. Меня это успокаивало.
Ни за что на свете я бы не стала показывать Розмари место, где должен был быть мой дом у воды, но я помню то чувство умиротворения, которое испытывала всякий раз, когда смотрела на Хантингтонский залив.
– Интересно, понравится ли мне Тихий океан. Мама кричит:
– Лючия, тебя к телефону!
Я вытираю руки, иду в гостиную и беру у мамы трубку.
– Алло?
– Лючия, это Данте.
Мы не виделись с ним со дня папиных похорон. Да и во время них мы практически не разговаривали, но когда к нам постучалась беда, Де Мартино пришли на помощь. Как это мило, снова слышать его голос.
– Данте, как поживаешь? – сердечно спрашиваю я.
– Спасибо, хорошо. Как ты?
– У нас тут сумасшедший дом, без папы все встало с ног на голову. Спасибо тебе еще раз за те прекрасные цветы, что ты прислал на похороны. И спасибо всей твоей семье, что пришла поддержать нас.
– Ради тебя я готов на все, тебе это прекрасно известно.
– Да, я знаю.
С ноября я спрашиваю саму себя, почему я не могу быть довольной этим порядочным мужчиной, который к тому же любит меня? Почему мне хотелось пройти сквозь огонь, воду и медные трубы за таким скользким типом, как Джон Тальбот? И о чем я только думала, направляясь в сторону Четырнадцатой улицы в поисках любви?
– Не хочешь пойти куда-нибудь поужинать в субботу? – спрашивает он.
Его голос дрожит, как тогда, когда он в первый раз приглашал меня на свидание.
– С удовольствием, – улыбаюсь я.
Последний свадебный наряд, который мы сшили в отделе эксклюзивных заказов, – это свадебное платье Виолетты, с пышной юбкой, отделанной кружевной оборкой, узким лифом из сеточки, с длинными рукавами. На взгляд Делмарра платье вышло слишком вычурным, но он придумывал его специально для Виолетты. Она в восторге от того, что получилось. Это характерно для девушки, свадебную процессию которой будет сопровождать чуть не все отделение полиции нью-йоркского Сити; их сила создаст эдакий серебряный защитный купол над новобрачными.
Надо сказать, я никак не могу дождаться, когда же я поеду в Калифорнию и начну шить костюмы для кинофильмов. Я устала от бесконечных свадебных нарядов и от всех этих заказчиц, которые приходят за ними. Если я когда-нибудь и выйду замуж, то надену обычный костюм, как делали, когда мама была молодой. Мир стал слишком суматошным, чтобы еще и устраивать большие свадьбы. Может, это все еще отзвуки прокатившейся по миру войны, когда мужчины после победы возвращались домой и хотели любить и посвящать себя женщине, но, как говорится, всему есть пределы.
Мы с Рут и Элен устраиваем для Виолетты девичник в отеле «Плаза», плотный ужин с чаем только для нас четверых. Это роскошное место, зал украшен вазами с живыми цветами; розами на длинных стеблях и нежно-розовыми лилиями. Все кушанья нам подают в начищенной до блеска серебряной посуде; выпечку и бутерброды на трехъярусном блюде приносит официант в белоснежных перчатках.
Виолетта чуть не визжит от восторга, когда открывает кожаный чемодан с тремя отделениями, который мы для нее выбрали, заказав на нем гравировку золотыми буквами: «В. П. К»:
– В свадебное путешествие я поеду как королева.
– Итак, я осталась одна! – Я поднимаю бокал с шампанским за саму себя и громко говорю: – За старую деву.
Я немного пьяна.
– Будет тебе, у тебя еще уйма времени, – добродушно говорит Рут.
– Девочки, нужно быть честными. Я неудачница. Я выбрала профессию, которая больше уже никому не нужна, и мужчину, который в данный момент сидит в тюрьме. А теперь я еще согласилась пойти на свидание с моим бывшим женихом.
– В том, что руководство решило закрыть отдел заказов, твоей вины нет, – возражает Рут.
– К тому же, откуда тебе было знать, что Джон Таль-бот мошенник? – добавляет Виолетта.
– Не упускай Де Мартино во второй раз. Нам всем он очень нравится, тебе следует начать с ним все сначала и выйти за него замуж, – советует Элен.
– Но я хочу поехать в Голливуд намного сильнее, чем выйти замуж, – заявляю я с таким пылом, что дамы, сидящие за соседним столиком, начинают пристально меня разглядывать.
Подруги тоже впиваются в меня взглядом. До меня дошло слишком поздно, как неприлично я себя веду. Трем девушкам, которые вышли замуж и стали домохозяйками, ни к чему слушать размышления о моих больших планах в стране кино. Если бы они оказались рядом с океаном, их бы интересовали исключительно только пляжи, автомобили с откидным верхом, пальмы и закаты, и то наслаждение, которое они от всего этого могут получить. Мне все ясно: я – белая ворона, чудачка, исключение из общих правил. Я как мужчина: моя жизнь в работе. Никто никогда не говорил об этом вслух, но это уже давно ни для кого не секрет. Такова моя мечта. Когда я оглядываюсь назад на все, через что мне пришлось пройти, работа – единственное, что никогда не разочаровывало меня.
Ни одно из украшений, которое мне когда-либо подарили, начиная с папиного кораллового ожерелья на мое шестнадцатилетние и заканчивая норковым пальто от Джона Тальбота, не имеет для меня столь же большого значения, как вещи, купленные мной на те сорок восемь с половиной долларов, которые я получаю за неделю работы в магазине «Б. Олтман». Нет такого мужчины, который мог бы появиться в моей жизни и купить мне нечто такое, на что я сама не способна заработать. «Никогда не говори такого мужчине», – любила повторять мама, но, похоже, я так и не усвоила этот урок. Зато я умею тратить деньги с умом и никогда не сорю ими понапрасну. Радиоприемник, фен, дорогая шляпка и кровать с балдахином из отдела «Украшения для дома» – вещи, которые я купила на свои собственные деньги. Как-то я подсчитала, сколько часов мне пришлось трудиться и даже сколько стежков мне пришлось сделать, пока я работаю в «Б. Олтман», чтобы оплатить все эти покупки.
Самая большая для меня трудность в отношениях с мужчинами – то, что я прекрасно знаю, что могу быть счастлива и без них. В моем характере даже в самой плохой ситуации видеть нечто положительное. Даже теперь, когда закрывается наш отдел, я понимаю, что это хорошая возможность найти другое, лучшее место работы в соответствии с моим опытом и талантом. Мне, возможно, придется поездить по стране, чтобы поймать за хвост свою удачу, но в любом случае я сама буду делать выбор.
– А кто сказал, что все девушки обязаны выходить замуж? – вопрошает Рут.
Виолетта откусывает печенье:
– Так принято в нашем обществе.
– Тогда вы сделали все правильно, – говорю я.
– Как-то очень грустно ты это говоришь, – расстроенно замечает Виолетта.
– Отнюдь, – качаю я головой.
– Не переживай, Виолетта, и Лючии скоро воздастся. Она ведь заслужила свое счастье, – улыбается мне Рут.
Как мне будет не хватать ее, она всегда умела утешить меня и рассмешить, если было совсем тошно. Мне крупно повезло, что я повстречала ее в тот самый момент, когда мне нужна была единомышленница.
– Надеюсь, больше в твоей жизни не случится ничего печального, – торжественно говорит она. – Тебе и так уже многое пришлось пережить.