Текст книги "Сокровища Мельк-Тауза"

Автор книги: А. Чжимбэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

– Что это – сон или явь?.. Верить тому, что видели глаза, или отмести и забыть, как бред, вызванный палящим солнцем?

Бушуев кинулся в тень, испуганно стал собирать разбросанные вещи и старался не смотреть на запекшиеся пятна крови. Он торопливо направился в ту сторону, откуда пришел.

Вот Бушуев в своей комнате. В руках у него пустые ножны. Он принес их с собой, а нож так и остался в груди Га-усо.

Бушуев в городе, в комнате, а пред глазами пустынная степь, пылающее солнце, серые молчаливые камни. Их сменяет стремительно мчащийся конь, изувеченное человеческое тело, побежденное страдание, озлобленные люди и смерть.

Бушуев стучит ножнами по столу и шепчет:

– Это было!!..

Это не бред, не сон, а действительность!..

Он изучал мертвую пустыню, мертвые камни, а когда пришла та жизнь, которую он хотел познать, – дикая и жестокая, – он бежал от нее и хотел забыть.

Прав ли он был? Не следовало ли отойти от камней и начать изыскания среди людей? Ведь древняя минувшая жизнь цела. Она не умерла. Умерли люди, жившие в древности, но их обычаи живы. Что будет, если он оставит в покое мертвые камни, и станет изучать живых людей, верных окаменелым законам?

Бушуев сложил свои вещи и книги, старательно запаковал их, отдал на хранение и исчез из города.

Так он ответил на возникшие вопросы.

III

– Слушай, факир![8]8
  Факиры – нищенствующее духовенство иезидов. Они носят грубую одежду, преимущественно черного цвета. Факир обязан вести строгую и воздержанную жизнь. (Прим. ред.).


[Закрыть] Путь твоей жизни кончится в этой яме… Ты упал в нее в вечерней темноте и не выйдешь из нее никогда…

Бушуев нагнулся над ямой и заглянул в ее темную глубину. На дне ямы сидел человек в черном платье, с черным тюрбаном на голове. На тюрбане смутно алела красная повязка, свидетельствовавшая о том, что носитель черного одеяния – факир.

На слова Бушуева факир ответил злобным взглядом.

– Слушай, факир – продолжал Бушуев: – я сейчас уйду. Сюда не заглянет ни один человек. Вместо людей прибегут горные волки. Они один за другим будут спрыгивать в яму. Тебе не осилить их. Они загрызут тебя. И завтрашний день найдут в яме только твои голые кости.

Снизу донесся стон и тоскливая мольба:

– Выручи меня!..

– Я вытащу тебя из ямы, – ответил Бушуев: – если ты согласишься ответить на все мои вопросы.

– Согласен!.. – последовал ответ из ямы.

Бушуев размотал веревку, заменявшую ему пояс, и опустил ее в яму.

– Обвяжись ею покрепче!.. – проговорил он.

Старик не был тяжелым, и Бушуев легко поднимал его вверх. Еще немного – и попавший в яму факир был бы на поверхности земли. Но Бушуев наступил на веревку ногой и перестал тащить его.

– Поклянись солнцем, землей, водой, воздухом и огнем, что ты скажешь правду, – произнес он, обращаясь к висящему на веревке человеку.

Факир цеплялся за скалы руками, но выбраться наверх не мог. Веревка резала тело и заставляла подчиниться требованию.

– Клянусь святым солнцем, матерью всего – землей, духом божьим – огнем, клянусь водой и ветром – я буду говорить все, что знаю… – произнес старик.

Бушуев ухватил его за руку и поднял над ямой. Он освободил факира от веревки и дал ему возможность отдохнуть и оправиться.

– Где находится шейх Юсуф?.. – задал вопрос Бушуев.

– Около Алагеза, – ответил факир.

– Где царство Мельк-Тауза?..

На лице старика появился испуг.

– Там же… – ответил он с некоторым колебанием.

– Как я могу проникнуть в это царство?..

– Через шейха Юсуфа.

– Нет ли туда другого пути?

– Нет!

– Что я должен сделать, чтобы шейх Юсуф пропустил меня?

– Все зависит от шейха Юсуфа… Он охраняет путь в царство Мельк-Тауза.

– А если он меня не пропустит?

– Тогда ты не увидишь царства Мельк-Тауза, – с некоторым злорадством ответил факир.

– Что нужно для того, чтобы шейх Юсуф пропустил меня?

– Согласие шейха Юсуфа.

– А еще?

Факир колебался.

– Ты дал клятву… – напомнил Бушуев.

– Брось меня обратно в яму!.. – вместо ответа попросил старик.

– Нет! Ты согласился отвечать и отвечай!.. – приказал Бушуев.

– Нужен знак Кака, – тихо ответил факир.

– А что такое Как?.. – продолжал выспрашивать Бушуев.

– Высший глава факиров… Он живет в святом месте в Алепинской области.

– Что это за знак? – спросил Бушуев.

Факир поднялся и обратился лицом к востоку.

– О, создатель!.. Через Шамсэдина, Фэкэдина, Насрэ– дина, Сиджадина, Шехисина, Шейх-Бакра и Кадира-Рахма– та к тебе взываю, – шептал факир слова молитвы. – Я ничтожество, я хил, я падший, но ты помнишь меня. Грехи и вину мою прости!

Торопливо закончив молитву, факир бросился в яму головой вниз. Испуганный Бушуев вскочил с места, но было уже поздно. На дне ямы лежало неподвижное человеческое тело с раздробленной головой.

Бушуев выругался и поспешил удалиться от печального места.

Неудача преследовала Бушуева. Она как будто шла вместе с ним и портила ему все замыслы. Вот встретился ему попавший в беду иезидский факир, и Бушуев думал получить от него необходимые сведения. Но благоприятный случай закончился самым неожиданным образом. Пред Бушуевым была тайна, и он не мог раскрыть ее. Пред ним был народ, которым управляли какие-то непонятные законы, и Бушуев не мог постичь их.

Совершенно неожиданно задумавшийся Бушуев увидел пред собой дымки. Они выходили как будто из-под земли, из закопченных, неправильной формы, дыр. По этим дымкам Бушуев определил, что пред ним человеческое жилье, и направился к ближайшему.

Человеческое жилье представляло собою темную, грязную, закопченную дыру. Так, должно быть, жил первобытный человек, когда он покинул природные пещеры и начал строить себе убежища.

Вместо окна – отверстие в стене. Вместо трубы – отверстие в потолке. На земляном полу – очаг. Едкий дым наполняет темное помещение и скрывает лоснящиеся от копоти стены и людей.

Бушуев подсел к огню. Он устал от неудачных скитаний по глухим и мертвым ущельям и не замечал едкого дыма. Давно изорвалось и истлело городское платье, и Бушуев заменил его плохо выделанными шкурами и связанной из шерсти одеждой.

Вместе с платьем как будто истлели и уничтожились все культурные привычки. Бушуев освоился с дикой жизнью и воспринял ее.

К грязной стене прижались две грязных и суровых женщины. Они не отрывались от веретен и в напряженном молчании сучили из шерсти нитки. Бушуев заметил, что младшая женщина уже стерла кожу на пальцах, но превозмогает боль и в каком-то исступлении продолжает работу.

В углу, на груде войлоков и грязных подушек, неподвижно лежал мужчина. Частое и тяжелое дыхание говорило, что лежащий на войлоках тяжело болен. Он разметался в бреду, и он моментами начинал таинственный разговор с мерещившимися ему видениями. Женщины в испуге жались к стене, но не прекращали своей работы.

Они дали Бушуеву сыра и хлеба, поставили кувшин с водой и сосредоточились в хмуром молчании над простой и напряженной работой.

– Что же вы не лечите его?.. – спросил Бушуев.

– Вечером придет колдунья, – сухо ответила старшая женщина.

Бушуев попытался задать еще несколько вопросов, но ответы были сухи. Погруженные в работу женщины не проявляли охоты к разговору.

С наступлением темноты пришла колдунья. Она была стара. Тяжесть лет согнула ее спину и потребовала опору в виде сухой и сучковатой палки. Грязь въелась в морщинистое лицо и костлявые руки. В некоторых местах она отваливалась коркой и образовывала странные пятна. Старуха впилась в Бушуева острым злым взглядом и отвернулась. Тонкие жилистые пальцы ее порылись в заменявших одежду прокопченных лохмотьях и извлекли ржавый топор, похожий на древнюю секиру.

– Где мой топор?.. – внятным шопотом спросила старуха и ответила: – вот он!.. Он остер… Он может перерубить быка… Он не пощадит и духа.

Старуха направилась к больному. Она обнажила его тело около поясницы и подняла вверх топор, как будто намереваясь разрубить больного.

– Мирза болен… В Мирзу проник злой дух, – возбужденно шептала старуха: – Я знаю тебя, злой дух!.. Ты прячешься в темных ущельях и причиняешь людям зло… Ты спустился с гор и тайно проник в тело Мирзы, чтобы мучить его. Я знаю тебя, дух, и сейчас зарублю!

Старуха опустила топор и осторожно коснулась им тела больного.

– Выходи, злой дух, иди в горы и не мучь Мирзу!.. Выходи, или я зарублю тебя!

Еще раз коснулся топор тела больного, и лечение было закончено. Злой дух должен был испугаться угроз старухи и покинуть тело Мирзы.

От досады Бушуеву хотелось плюнуть и выругаться, но он пришел сюда не для того, чтобы возмущаться и выражать негодование.

Женщины проводили колдунью и вернулись ободренные. Они постлали около очага несколько войлоков, положили тяжелые, набитые шерстью, подушки, а вместо одеяла дали палас.

– Ночь наступила… Ночью надо спать… Ложись, человек, и спи!.. – проговорила старшая женщина.

Женщины забились в угол; оттуда долетел до Бушуева тихий шопот и смолк.

Очаг догорел. С каждой минутой тлеющие угли бледнели, уменьшались и скоро совершенно исчезли под пеплом.

Дыра в стене была заткнута соломой, и только через заменявшее трубу отверстие до Бушуева доходил трепетный свет звезд.

Прошла ночь. Злой дух не покинул тела больного. Мирза попрежнему лежал без сознания.

– Слушай, человек!.. – обратилась к Бушуеву старшая женщина: – Наш очаг стал местом скорби. Тебе будет скучно здесь. Перейди к моему брату. У него радость. Он просватал свою дочь.

Бушуев покорно перекочевал от очага скорби к очагу радости.

Радость путешествовала по зимней стоянке иезидов. Два подростка несли разукрашенные разноцветными лоскутами ветки. За подростками шли пять мужчин. Один из них прыгал и скакал, остальные брели в какой-то тупой сосредоточенности. Две понурых женщины вели за руку девочку лет десяти. Среди мужчин был жених – 35-летний иезид. Высокий и крепкий, он как будто был создан для того, чтобы ворочать скалы и вырывать с корнем деревья. Девочка – его невеста. Тупо и сонно лицо жениха, детской живостью блещут глаза девочки. Она – виновница торжества. Из-за нее ходят эти люди с ветками среди вырытых в земле человеческих нор. На нее обращены взгляды всех встречных людей.

Бушуев присоединился к шествию. Они обошли небольшое поселение, вышли за пределы его и остановились. Дальше итти было некуда. Дальше лежали голые пространства, изрезанные лощинами и оврагами, высились бугры и пригорки. Дальше была природа, холодная и равнодушная к человеческому горю и радости. Свадебная процессия повернула к жилью-землянке.

Свадьба не могла состояться: не было шейха для выполнения брачного обряда. Не было и пилюль «земзем», которые могли заменить молитву отсутствующего шейха, освятить и узаконить брак.

Запылал огонь в очаге и наполнил помещение едким дымом. Хозяева и гости расположились на войлоках и подушках. Появился неизменный сыр и темный хлеб, и еда внесла некоторое оживление. Отпущенная на свободу невеста убежала к детям. Веселая и радостная, она прыгала беззаботным зверьком и голосисто кричала. За ее мать заплатили тридцать голов скота, за Хамэ – тридцать пять, за Набот – сорок, а за нее – пятьдесят голов, – значит, она лучше всех.

Был доволен и отец девочки: он взял за дочь хороший калым. Печаль и радость уравновесились в душе матери. Жаль было дитя, но жалость уничтожалась сознанием обычности совершающегося. Молчал жених. Взятый с него выкуп был значителен, но община помогла ему и приняла участие в расходах. Каждый дым дал пару овец или корову.

Молчал Бушуев. Все, что происходило на его глазах, было мерзко и отвратительно. Но это мерзкое совершалось в продолжение многих тысячелетий и стало непреложным и обязательным.

– Расскажи нам сказку… – обратился хозяин к жениху.

Жених откашлялся и устроился на сиденьи поудобней. И по тому, как он подготовлялся к рассказу, видно было,

что сказка является для него большим и серьезным делом.

Вместе с рассказчиком преобразились и слушатели. В их глазах загорелись огоньки любопытства. Они подвинулись к рассказчику поближе, чтобы не пропустить ни одного слова.

– В стране Муша был некий Авдал-ага, – стал рассказывать жених. – Сорок тысяч дымов у него было. Из этих дымов восемьдесят тысяч мужей, обнажающих меч, выбегали в день несчастья. Семь сыновей у Авдал-аги было: Ростам-ага, Балул-ага, Авди-ага, Салман-ага, Махмуд-охот– ник, Озман-боец и Асад-битвоохотливый. Богатство Авдал– аги без счета было: сорок тысяч баранов-самцов, пятьдесят тысяч лошадей. И дочь еще одна у него была. Имя ей Ма– лак было. Коса Малак по земле волоклась. Была Малак белее снега, целебней лекарства. Госпожею госпож была Ма– лак…

Рассказчик приостановился, а заинтересованные слушатели подвинулись ближе и напряженно ждали.

Уходило никому ненужное время, неторопливо плелась нить сказки. Ссорились из-за красавицы женихи, ссора проникала в семью, дробила ее. Победили Авдал-агу враги, и пришлось ему с женой и дочерью бежать в туркменскую землю.

Увлеченные сказкой слушатели забыли обо всем. Они жили в мире фантазии и верили в невероятных героев, восторгались их чудовищными подвигами.

Поздно окончилась сказка, и слушатели жалели, что не продлилась она еще и не украсила собой серый вечер.

– Мы уйдем этой ночью на летние пастбища, – сказал Бушуеву хозяин жилья: – Пойдем с нами.

Бушуев отказался. Он устал от бесцельных и изнурительных скитаний.

Вечером в темном жилье шли торопливые сборы. Укладывались и увязывались вещи и продукты. Женщины и дети проявляли нервную хлопотливость. К ночи сборы были закончены. Мужчины сдержанно переговаривались о порядке выступления.

С наступлением ночи никто не лег спать. Все собрались у очага и ждали. Бушуев с недоумением наблюдал необычную картину сборов. К полуночи нервное напряжение как будто улеглось. Все сидели и чутко прислушивались.

Бушуев не понимал этого ожидания. А когда в темноте раздался петушиный крик, его заглушил восторженный рев людей. Крик петуха всех привел в движение. Ярче запылал огонь в очаге и осветил суетливо метавшихся людей. Сложенный во вьюки скарб прикреплялся к быкам и лошадям.

Через несколько минут жилье опустело. Бушуев вышел наружу и прислушивался к тем звукам, которые доносились до него из темноты. Человеческие голоса тонули в реве и блеянии поднятых стад. Иезидская община раздробилась на целый ряд мелких единиц (оба) и в ночной темноте расползалась по летним пастбищам.

– Но почему это делается ночью?.. Почему сигналом к выступлению служит петушиное пенье?.. – спрашивал себя Бушуев.

Ответы на эти вопросы не от кого было получить. Поднятый уходящими стадами шум замирал в ночной тишине. Обезлюдевшее поселенье казалось мертвым и жутким.

Бушуев вошел в землянку, подбросил в огонь топливо и стал устраивать себе постель из сухой травы. Он заткнул соломой дыру в стене, прикрыл двери и лег спать. Бушуеву приходилось проводить ночи одному среди пустынных гор, и одинокое пребывание в покинутом поселении его не смущало.

Спал он долго и крепко и проснулся утром от стука и крика. Кто-то настойчиво вызывал обитателей жилья наружу.

Протирая заспанные глаза, Бушуев вылез из землянки. Он увидел пред собой четырех вооруженных всадников. Это были курды-мусульмане, отъявленные воры и не менее отъявленные грабители. На коне они чувствовали себя так же свободно, как рыба в воде. Курды были одеты в живописное отрепье и носили его гордо и непринужденно.

Бушуеву некогда было любоваться свободной и изящной посадкой всадников, так как встреча с курдами сулила мало хорошего.

– Ты почему не поторопился выйти на зов?.. – накинулся на Бушуева один из курдов.

– Не кричи!.. Ты – не хозяин, а я – не раб!.. – холодно ответил Бушуев.

Тон Бушуева ошеломил курда, и он спросил его:

– Кто ты?

– Путник!.. – коротко отрезал Бушуев.

– Что ты здесь делаешь? продолжал допрос курд.

– Переночевал, а теперь пойду дальше.

– Куда идешь?

– Туда, где человек относится к человеку по-человечески, а не накидывается на него, как бешеная собака!

Бушуев знал, как жестоко обращаются курды-мусульмане с иезидами. Знал он также и то, что приниженность иезидов не спасала их от жестокой расправы. И теперь он отвечал курдам грубо и дерзко, рассчитывая произвести впечатление и вызвать иное отношение к себе. Бушуев не ошибся. Воинственные курды видели пред собой бесстрашного и спокойного человека, которого не запугал их вид и которого можно скорее убить, чем запугать.

– Ты – иезид?.. – поинтересовался один из курдов.

– Нет!..

– Я плюю на вашего Мельк-Тауза!.. – произнес курд и сплюнул.

– Плюй еще, если тебе хочется… – отозвался на плевок Бушуев.

От такого святотатства все иезиды обычно приходят в ужас и в страхе разбегаются. И то, что Бушуев не закрыл лицо руками и не побежал с воплем, было подтверждением его слов.

Курды стали разговаривать спокойнее.

– Где жители этой стоянки?.. – задал вопрос ближайший к Бушуеву курд.

– Сегодня ночью ушли на летние кочевья… – не задумываясь ответил Бушуев.

– А ты не видел – был ли у них кавал с синджаком?.. – последовал новый вопрос.

– Я не знаю, что такое кавал и что такое синджак… – ответил Бушуев.

– Синджак – это медный петух Мельк-Тауз, которому поклоняются эти дураки, а кавал – человек, таскающий синджак, – со смехом пояснил курд.

– Я не видел ни кавала, ни синджака… – произнес Бушуев.

– Ну, что же… Придется нам перехватить их в другом месте! – произнес курд, обращаясь к остальным, и повернул лошадь.

Трое курдов молча последовали за своим вожаком.

Бушуев проводил глазами всадников, обдумал свой разговор с курдами и вдруг воскликнул обрадованно:

– Ага!.. Теперь у меня есть с чем явиться к шейху Юсуфу^!..

IV

Кончился приступ малярии. Бушуев очнулся, хотел подняться с жесткого ложа – и не мог. Как будто гигантский каток прошелся по телу, смял мышцы, раздробил кости и выжал силы.

Бушуев выждал, пока прекратилось головокружение, потом дотянулся до сумки и извлек из нее бутылку с коньяком. Прямо из горлышка сделал глоток, посмотрел на золотистую влагу и подумал с грустью о хинине. Несколько порошков хины могли бы принести ему огромную пользу.

Коньяк оживил Бушуева. Услышав конский топот и собачий лай, он поднялся и вышел из палатки. Он увидел мчавшегося на лошади всадника, окруженного стаей лающих собак. Это был шейх Юсуф. Шейх на полном скаку спрыгнул с лошади и направился к Бушуеву. Бушуев увидел перед собой почтенного старика, гибкого и подвижного. Время украсило серебром его волосы, но совершенно не коснулось бронзового лица. Гладко выбритое, оно было резко очерчено и выразительно. Орлиный нос, орлиные глаза – а над ними, как крылья птицы, раскинулись черные брови.

– Сердце мое радуется тебе. Пользуйся моей палаткой и всеми вещами, как собственными. Я буду твоим слугой, – приветствовал шейх Бушуева.

– Я доволен тем, что увидел тебя, и мне ничего больше не нужно, – ответил Бушуев.

Он давно постиг тонкости восточного этикета и полюбил лживую цветистость выражений, затемняющих истину и доставляющих удовольствие чувству. Но Бушуев пришел сюда не для того, чтобы наслаждаться льстивыми уверениями. Он подошел вплотную к шейху и тихо произнес:

– Спасай синджак! Курды хотят похитить его…

Лицо шейха нахмурилось и потемнело.

– Откуда ты знаешь об этом? – спросил он подозрительно.

– Я ночевал в зимней стоянке, в полудне пути отсюда. Четыре курда приезжали туда за синджаком и кавалом! – ответил Бушуев.

Шейх Юсуф резко повернулся и крикнул пастухам:

– Седлайте коней!

Распоряжение было отдано таким властным тоном, что пастухи забыли присущую им медлительность и стремительно кинулись к лошадям. Через несколько минут группа всадников торопливо промчалась по лощине и исчезла среди возвышенностей.

Бушуев удовлетворенно потер руки и подумал:

– Если грабители не успели овладеть синджаком, то шейх Юсуф будет благодарен за предупреждение, и тогда, возможно, он исполнит мою просьбу.

Бушуев был доволен. Полоса неудач, кажется, кончилась. Принесенные сыр, молоко и хлеб показались Бушуеву необыкновенно вкусными и он с жадностью накинулся на них. Когда голод был удовлетворен, Бушуев улегся в тени, и стал подводить итоги своим наблюдениям. Что узнал он об этом таинственном народе?.. Почти ничего. Какая-то странная и непонятная религия держит людей в подчинении. Она расчленила их на касты, изолировала одну часть от другой, но вместе с тем не убила общности, единства.

Каста шейхов занимает господствующее положение. Им подчиняются все. Шейхи – это высшее духовенство. Шейхами могут быть только потомки шейхов.

Каста пиров исполняет обязанности священников. Каста факиров обслуживает святые места и занимается нищенством. Каста кавалов собирает подати. Кроме этих каст, есть еще целый ряд других, пользующихся своими особыми правами и преимуществами. Каждую касту возглавляет руководитель. Над всем же народцем царит эмир, бесправный владыка бесправного народа.

Но в чем же сущность религии иезидов, кто почитается ими за божество?

На эти вопросы Бушуев не получил ответа. Синджак или медный петух, за которым охотятся сейчас курды-мусульмане, символ Мельк-Тауза – сатаны. Ему поклоняются, ему приносят дары и жертвы. Мельк-Тауз – бог главный, но не единственный. За ним следуют другие боги – солнце, луна, огонь, вода, земля, ветер.

Сколько тысячелетий владеют невежественными умами эти древние, ветхие боги и не рушатся?..

Иссякла мысль, и Бушуев незаметно уснул. Он спал, а солнце оглядело палатки с востока и юга, и стало освещать их с запада. Бушуев не слышал как вернулся шейх Юсуф, и проснулся только от прикосновения его руки. Сон вытеснил все впечатления, и Бушуев с недоумением рассматривал склонившееся над ним озабоченное лицо.

– Кто это и что ему нужно от меня? – была первая мысль Бушуева. Потом его сознание уловило что-то знакомое, и он с тревогой спросил:

– Ну, что, как?..

– Плохо! – подавленно ответил шейх Юсуф: – Кавал убит и ограблен, а синджак похищен.

Бушуев был искренно огорчен этой вестью.

Снова неудача разрушила все планы.

– Кто похитил синджак? – задал вопрос раздосадованный Бушуев.

– Курд Гасан-оглы, – тихо произнес угнетенный шейх.

– Кто этот Гасан-оглы? – выспрашивал Бушуев: – И почему вы не отнимете у него синджак?

– Гасан-оглы – разбойник. Он загубил людей больше, чем волос у него на голове. За него все курды… На них нельзя напасть.

В голосе шейха звучала безнадежность.

– А где сейчас этот Гасан? – снова спросил Бушуев.

– Он здесь недалеко, и шейх Юсуф показал рукой на горы.

– Можно взглянуть на место его стоянки? – поинтересовался Бушуев.

Вопрос был задан без всякой цели и мысли. Он как-то сам собой сорвался с языка. И когда Бушуеву подвели лошадь, то он нерешительно вспрыгнул на седло.

– Зачем он едет и что он может сделать, если поглядит издалека на место стоянки какого-то известного разбойника?

Но отступать было поздно, и Бушуев поскакал следом за проводником, придерживая рукой колотившееся о спину ружье.

Проводник неожиданно остановился и сказал:

– Я подержу лошадь, а ты иди к тем кустам… Там сторожит один из наших.

Бушуев спрыгнул с лошади и стал подниматься на возвышенность. В кустах он заметил иезида и присоединился к нему.

Вскоре он увидел четыре темных палатки, большое стадо овец и несколько человек.

Заходящее солнце быстро погрузило все в темноту. Глаз замечал сперва смутные очертания, а через некоторое время уже не мог ничего различить.

– Пойдем ниже. Отсюда мы ничего не услышим! – предложил Бушуеву иезид.

Бушуев осторожно начал спускаться.

– В этих палатках не больше десяти мужчин, – подумал Бушуев. – Если бы я находился не в обществе забитых и покорных иезидов, то давно бы похищенный синджак был

бы отнят обратно.

Пастух приблизился к палаткам, насколько было возможно, и лег на землю.

– Дальше нельзя, – проговорил он со вздохом: – Если подойти ближе, то нас могут почуять собаки, и тогда будет плохо.

При воспоминании о собаках у Бушуева явилось желание немедленно исчезнуть. Он знал, чем кончаются встречи с ними, и предпочитал избегать их.

Пастух неожиданно насторожился и пополз вперед.

– Там что-то делают! – тихо произнес он.

Вытянулся и насторожился и Бушуев. Ухо его улавливало блеяние овец, мычание коров и лай собак. Кроме этого он ничего не мог различить.

– Если бы был свет! – уныло произнес пастух.

– Свет? – мелькнула мысль в голове Бушуева: – А ведь у него есть свет… Что, если применить его?..

Мысли замелькали, как искры над костром.

– Слушай, – шопотом обратился Бушуев к пастуху: – У меня есть пули, которые дают свет. Они летят и горят, словно свечи, и дают много, много света. Если я буду стрелять ими, то разбежится скот, разбегутся и люди. Согласишься ты тогда пойти в палатки и взять синджак?

Пастух молчал. Он не понял торопливой речи Бушуева, а Бушуеву его проект показался таким блестящим и легко выполнимым, что он не стал ждать ответа. В патронташе он быстро нашел заготовленные ракеты и стал заряжать ими магазинку.

Выстрел разбудил вечернюю тишину. Из всех лощин откликнулось эхо, и выстрел как будто повторился сотни раз. Блестящая искра прочертила воздух и пылающей звездой спустилась на землю. Серебряный свет наполнил лощину.

– Мимо! – проворчал Бушуев и выстрелил еще раз.

Вторая ракета впилась в овечье стадо и произвела переполох. Овцы метнулись во все стороны и разбежались.

Ракету за ракетой посылал Бушуев в темноту. Он видел бившихся на привязи лошадей и коров. Ветхие веревки не удержали перепуганных животных. Они сорвались с привязей и умчались в темноту, где ничто не нарушало ночного покоя. Следом за животными в паническом страхе бежали люди. Бушуев подгонял их ракетами. Пылающие звезды летели за бегущими и гнали их все дальше и дальше от покинутых палаток.

– Ну, теперь иди и бери синджак! – обратился Бушуев к своему спутнику.

Ответа не последовало. Бушуев взглянул в ту сторону, где был пастух. Но иезида не оказалось. Ракеты Бушуева перепугали его, и он исчез одним из первых.

Бушуев выругался и стал спускаться к покинутым палаткам. Он был зол. Успех уже не радовал его. Ему надо было теперь найти синджак, о размерах которого он совершенно не имел представления. Придется обыскивать все палатки, а на это потребуется много времени.

У первой палатки Бушуев наступил на что-то, и чуть было не упал. У ног послышался стон.

Бушуев нагнулся и ощупал тело, которое чуть было не свалило его с ног. Это был человек. Бушуев схватил лежащего за шиворот и встряхнул его.

– Где синджак? – со злостью спросил Бушуев.

Человеческое существо взвизгнуло от боли и страха и отозвалось пискливым женским голосом.

– Здесь он!.. Здесь!..

Бушуев разжал руку, и женщина упала на землю.

– Иди и показывай, где он? – приказал Бушуев.

– Я не могу ходить… Я – калека! – донесся с земли испуганный шопот.

Бушуев бесцеремонно поднял лежащую женщину и спросил:

– В какой палатке синджак?..

Он внес калеку в указанную ею палатку и приказал:

– Ищи!..

Черный комок пополз по земле в угол и через минуту оттуда долетел сдавленный голос:

– Вот он… Будь он проклят!..

Бушуев подошел и взял какой-то металлический предмет, тяжелый, странной формы. Он ощупал его руками и уловил подобие какой-то птицы.

– Лежи и молчи, а иначе я выну из тебя душу и зажгу ее! – приказал Бушуев калеке и вышел из палатки. Он выпустил еще одну ракету вверх, осветил местность, наметил направление и пошел.

Бушуев не нашел ни лошадей, ни иезидов. Этого он уже совершенно не ожидал. От злости и возмущения он швырнул синджак на землю.

Положение, в котором оказался Бушуев, не обещало ничего хорошего. Он не знал местности, не знал, куда итти и где искать палатки шейха Юсуфа, а темнота не позволяла ориентироваться. Оставаться на одном месте также нельзя было, так как вблизи находились враги.

Бушуев постоял, подумал, потом подобрал синджак и тихо двинулся вперед.

– Если сломаю голову, то это будет достойным вознаграждением за бессмысленные поступки, – подумал он.

Он шел в непроглядной темноте, часто спотыкался, а иногда, как слепой, осторожно ощупывал дорогу прикладом ружья.

Под покровом темноты поверхность земли как будто преобразилась.

Когда Бушуев ехал на коне, он не замечал ни этих рытвин, ни крутых подъемов, ни таких же крутых склонов. Чем дальше, тем больше препятствий встречал Бушуев, наконец, он решил остановиться и дожидаться рассвета.

Он опустился на землю и положил рядом медное изваяние. Рука, в которой он нес синджак, пропиталась противным запахом окиси меди, и Бушуев брезгливо вытер пальцы об одежду.

Удача не радовала Бушуева. Что ему от этой удачи, когда следом за ней придет неудача и уничтожит все достигнутое? Он добыл похищенный у иезидов синджак. Казалось бы, что теперь пред ним откроются двери таинственного мира, а между тем поклонники сатаны, которые должны были все время быть неотлучно с ним, бежали и покинули

его одного ночью в незнакомом месте.

Бушуев услышал отдаленный конский топот и насторожился. Кто это?.. Враги или опомнившиеся иезиды?.. Как узнать?..

Бушуев затаил дыхание и стал прислушиваться. Торопливый конский топот приближался. Ухо уловило дыхание разгоряченных лошадей, тихое фырканье.

Неожиданно топот прекратился. Бушуев напрягал зрение, слух – и ничего не мог уловить. В непроницаемой для глаза темноте царила полнейшая тишина. Казалось, что слышанный конский топот был галлюцинацией.

Но неожиданно в темноте раздался человеческий голос:

– Где ты оставил его? – спросил кто-то тихо и властно.

– Мы были с ним там, около кустов, а потом спустились ближе к палаткам, – ответил второй голос.

– Я здесь! – обрадованно крикнул в темноту сразу оживший Бушуев.

Снова стал слышен конский топот, и из тьмы к Бушуеву приблизилось несколько темных силуэтов.

– Шейх Юсуф, – обратился наугад к темным силуэтам Бушуев: – Прими от меня синджак и береги его. Я сделал все, что мог, и больше от меня ничего не ждите…

Силуэты всадников сразу исчезли, как будто порыв ветра сорвал их с коней. Трепещущими руками шейх Юсуф бережно принял от Бушуева медное изваяние и почтительно приложился к нему.

– На коней! – скомандовал шейх.

Бушуеву подвели лошадь и помогли сесть. Он ощущал под собой тело лошади, но не видел ее и моментами ему казалось, что он плывет по черному потоку на легком и зыбком челноке. Лошади учащали шаги и вскоре бросились в неприглядную темноту торопливой рысью.

Бушуеву показалось, что они ехали с излишней скоростью. Но еще с большей скоростью умчался передовой всадник. Бушуев слышал, как он хлестнул лошадь, слышал учащенный топот – и всадник исчез.

В палатках обы шейха Юсуфа ярко горели костры. Подъехавший Бушуев увидел необычную картину. Все иези– ды – взрослые и дети – выбежали навстречу всадникам. Они пели, плясали и что-то выкрикивали.

Бушуев спрыгнул с коня и с недоумением наблюдал находившихся в непонятном восторге людей.

– Приди, и мы станем петь тебе хвалу и плясать! – восклицали прыгающие иезиды, и спешили приложиться к синджаку.

О Бушуеве как будто забыли.