Текст книги "Эффект Доплера (СИ)"

Автор книги: А. Артемьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

– В следующем году, это нескоро, – говорю я. – Мне необходимо избавиться от чувства вины хотя бы из-за собаки.

Слово «хотя-бы» слегка подшатывает Ната в сторону, его глаза округляются, и я поспешно добавляю:

– Не хотя-бы, а просто из-за собаки.

Я вру, но рассказывать о своей умершей девушке, об отце, о своих проблемах мне не хочется. По крайней мере, сейчас.

Всему своё время.

– Ты темнишь, Кью, – понимает Нат. – Но я не буду на тебя давить. Ты помог мне прошлой ночью, да и вообще, спасибо тебе. Всё, необходимое от меня, я предоставлю. Вечером зайдёшь ко мне, кое-что покажу. И, знаешь, что я тебе скажу, это касается Сэм.

Я хочу возразить, но язык онемел, поэтому, я решаю не позориться и молча выслушать.

– Возьми её с собой. Приходи с ней вечером. Можете сегодня же и уехать.

– Она не согласится, – вдруг понимаю я.

– Пф-ф, – прыскает Нат, и из-за милого, почти детского выражения его лица, мне хочется смеяться. – Девушки так сентиментальны! Ради собачки они поедут хоть на край света, чтобы спасти её и забрать домой, в тёплое гнёздышко. Чаще всего мы ненавидим людей, но животных… подумай, Кью. Я ведь прав.

Я искренне хочу взять кого-нибудь с собой в качестве сопровождающего, или хотя бы, чтоб не включать радио. Мне нужен человек, сидящий рядом, готовый поддержать в любую трудную минуту. Каждому нужен такой человек. Вдруг мои самые ужасные опасения окажутся правдой, и собаки больше нет? Либо она мертва, либо мне не посчастливится найти её.

Я целую Ната в макушку головы, в качестве дружбы, конечно же. Алкоголь сжирает остатки здравого смысла. Мой друг прав, я не должен оставаться один. Он тоже переживает за меня, как и я за него. Телефон на столе начинает вибрировать, и я чувствую, как колени Ната трясутся. Я беру его телефон и вздыхаю:

– Это всего лишь Рэджи.

Нат как-то странно смотрит на меня, и я успеваю заметить в его взгляде некое замешательство. Скорее всего, он не хочет говорить с ним. Я бы тоже не хотел. Но за что мы виним Рэджи? Он ведь даже не в курсе того, что происходит в этом доме.

К тому же, Рэджи САМ звонит по телефону. Это реконд века, господа!

Нат почему-то откровенен только со мной. Когда мы сидим в компании с Рыжим, наш Умник превращается в настоящего ботаника, и начинает что-то писать в тетрадь с сумасшедшей скоростью, словно только что узнал формулу лекарства от рака.

Я встаю из-за стола и со всем своим шармом подкатываю к дивану. Сэм едва сдерживает смех, а Ари откровенно смеётся.

– Наш Кью снова плывёт по паркету, – говорит ребёнок, заливаясь звонким смехом. Зачем ты сказала слово “снова”, ведь теперь Сэм подумает, что мы напиваемся почти каждый день. Но в глубине души я рад, что смешу её. Я сделаю всё, что угодно, лишь бы отвлечь её от мыслей о матери. Но то, что всю эту нелепую ситуацию наблюдает Сэм, мне не нравится.

– Знаешь, – она обращается к Нату, – я не дотащу его до дома. Поможешь?

Я оборачиваюсь и умоляюще смотрю на своего друга. Он кивает с улыбкой и, заметив, что телефон уже прекратил вибрировать, говорит:

– Но тогда тебе придётся тащить нас обоих. Осилишь?

Сэм закатывает глаза и этим очень напоминает меня самого. Кажется, от меня она перенимает только плохое. Курение, закатывание глаз, а что дальше? Начнет пить, бросаться сарказмом и ненавидеть людей? Сарказм уже на подходе.

– Сама справлюсь, – фыркает она и обращается с Ари. – Мы с тобой ещё увидимся, красавица. А ты, – она смотрит прямо на меня, – выглядишь ещё хуже, чем обычно.

Что я там говорил про сарказм?

Сэм с Ари держатся за руки буквально пару секунд, а затем мы все идём по направлению к выходу. Я с трудом натягиваю ботинки, Сэм помогает надеть пальто, затем одевается сама, и мы прощаемся с друзьями.

– Позвони Рэджи, – советую на прощанье я. – Вечером мы зайдём.

– Мы? – не понимает Сэм.

– Расскажу по пути домой.

Последнее слово далось мне с трудом. И я вдруг осознаю, что сказал слово «домой» в отношении меня и Сэм, словно она действительно живёт со мной.

Мы выходим на улицу, и Натаниэль закрывает за нами дверь. Я кое-как плетусь, стараясь не шататься в разные стороны. Все мои усилия уходят на то, чтобы выглядеть трезвым. Парадокс какой-то. Я вспоминаю, что есть девушки, которые делают завивку, а затем начинают по утрам выравнивать волосы плойкой, делая их опять ровными. Девушки – сумасшедшие и непонятные особы, свалившиеся на голову нам – парням. Но мы не можем жить без них. Всё в этом мире взаимосвязано. И теперь я – пьяный, который надрался специально (хотя я до сих пор в этом не уверен), стараюсь выглядеть трезвым.

Ближе к часу дня мы добираемся до моего дома. Я неловко смотрю на Сэм, молча благодаря её за то, что помогла добраться. Чувствуя усталось, смешанную с ленью, я молчу, не в силах сказать ни слова.

– Значит, как ты сказал недавно, я должна зайти вечером? Мы пойдём к Нату вдвоем?

Слово «вдвоём» висит над нами, и это делает паузу ещё более неловкой. Я спешу разрядить обстановку.

– Да, зайдёшь в половину седьмого.

Она кивает и уходит. Мы не говорим друг другу «до встречи». Не обнимаемся на прощанье. Зачем? Мы не друзья. Мы, вроде как, никто друг другу. Тогда почему же ночуем под одной крышей уже два дня подряд? Почему вчера Сэм открылась мне? Может, она и не друг, но кем-то она мне всё-же является.

Знакомой по несчастью.

Я захожу в дом и закрываю за собой дверь. Тишина встречает меня так резко, словно, закрыв дверь, я отрезал себя от внешнего мира, и снова погрузился в глубокий омут одиночества. Я не должен привыкать к общению с ней, к её присутствию рядом, к тому, что она окрашивает мою жизнь в яркие краски. Я не хочу вспоминать о том, как она заставляла меня смеяться, закатывать глаза, язвить. Если вдруг её не станет рядом, я развалюсь на части, я не выдержу этого.

Но, тем не менее, я еду с ней в этот чёртов город за собакой. Мы проведём вместе целых три дня, не считая эти два. Про парадокс я уже говорил, да? Про отсутствие логики – нет, но говорю сейчас – это бессмысленно. Это неправильно. Но я снова делаю это, привязываюсь к человеку, зная, что потом станет только хуже.

Мой взгляд падает на желтую тетрадь, лежащую на столике в прихожей. Я сгребаю её в охапку и иду в свою комнату на втором этаже. Это тетрадь Ната, я узнаю его почерк, открыв первую страницу. В ней сказано про эффект Доплера. Я читаю и ни хрена не понимаю. Я не силён в науках, поэтому едва разбираю, что за ересь он написал. Но затем я вдумываюсь, и эти слова обретают смысл.

При приближении к неподвижному наблюдателю быстро движущегося электропоезда его звуковой сигнал кажется более высоким, а при удалении от наблюдателя – более низким.

Я вдруг понимаю, о чём говорится в тетради. И произошедшее с Самантой кажется таким глупым и банальным. Это очевидно – если я привяжусь к этой девушке, внутри меня буквально включится сирена. С ней я словно на иголках, в вечном страхе из-за внезапного её исчезновения, не смогу толком… любить её?

Боже, любить? Почему я вообще об этом думаю? Подобные мысли для меня теперь вообще должны быть под запретом. Нет, Кью, нельзя. Не в этой жизни. Тебе уже хватит.

Однажды я полюбил. Интересно, получится снова? И что из этого выйдет?

Нет, блять. Не думай об этом.

Ничего хорошего, барану ведь понятно. Но я ведь не случайно открыл тетрадь, и теперь думаю о будущем с ней. Случайностей не бывает.Сэм – машина с сиреной. Когда я далеко от неё, сирена кажется едва слышимой, а её тон очень низким, не режущим слух. Но я приближаюсь и, закрыв уши, стою прямо рядом с визжащей машиной, тон звука сигнализации в разы выше, чем когда я стоял на другом конце улицы. Может, действительно, проще держаться подальше от людей?

Когда у тебя никого нет, никто не сможет причинить тебе боль.

Но, кажется, я уже шагнул вперёд к этой самой визжащей машине по имени Сэм. Чем я ближе, тем громче сигнализация. И я уверенно шагаю вперёд.

Вот же идиот.

========== Глава 5 ==========

Мы стоим напротив двери Натаниэля, и я судорожно вздыхаю. Я думаю о том, что Сэм не проронила ни слова, пока мы шли сюда пешком. Мой друг хотел мне что-то показать, и я хочу узнать, что именно. Нат открывает нам двери, и я вижу Ариэль, которая буквально сияет, заметив меня и Сэм. Она шевелит мне бровью, взглядом указывая на девушку, стоящую справа от меня, и я закатываю глаза, понимая, о чем она. Да, мы пришли вместе. Редкость, кстати.

– Сэм, посиди пока в гостиной вместе с Ариэль, – говорит Нат, а сам приглашает меня на кухню. Я послушно иду следом за ним, но, засмотревшись на часы, висящие на стене, утыкаюсь ему прямо в спину.

– Я кое-что покажу…

– Да показывай уже! – взрываюсь я. – Серьезно, с утра жду.

Он сдерживает улыбку, а в его глазах – ликование. Да что же там такое? На пальце Нат крутит ключ, у моего отца был похожий, он отпирал им дверь, в которую никому не разрешал входить. И этот ключ очень похож на отцовский, правда, к этой железке прицеплен брелок в виде пера. Я начинаю догадываться, что именно хочет показать Натаниэль, когда тот ведет меня к лестнице у холодильника. Три ступеньки вниз, и мы утыкаемся носом в деревянную дверь. Натаниэль шевелит бровями, мол, то, что я увижу, сведет меня с ума. Я нервно топаю ногой, не желая ждать. Нат специально тянет, действуя мне на нервы. Мне в тягость, ему в радость, как говорится. Он наслаждается процессом, тянет каждую секунду, как кота за яйца, растягивая её на целых три.

– Божечки, да заходи уже, – он отпирает дверь, и я вихрем влетаю внутрь, ожидая увидеть нечто невероятное, а на деле вижу огромную гору, прикрытую тёмно-зелёным брезентом. Натаниэль спешит к этой самой куче, стаскивает брезент, и я лицезрею старенькую машину из 90-х, кажется. А может, ей намного больше. Я не разбираюсь толком в старых моделях. Первый вопрос – она ещё в состоянии ездить? Второй – я точно не разобьюсь на ней? Третий – как Сэм отреагирует, когда увидит ЭТО?

– Нат, не хочу тебя обидеть… – начинаю я, но вспоминая недавние события с его мамой, прикусываю язык. – Она чудесна.

– Боже! – кричит Сэм, которая, откуда ни возьмись, появилась у двери, – старенький Мустанг! Обожаю раритетные тачки! – она за секунду преодолевает расстояние от двери до машины, и начинает её чуть ли не расцеловывать. – Мы с отцом занимались ремонтом машин.

Мы с отцом.

В мыслях тут же всплывает образ Сэм, лицо которой вымазано в мазуте. Руки все отбиты монтировкой, а на заднем плане горит машина, которую она пыталась починить. Нет. Я не могу представить эту миниатюрную милую девушку в огромном джинсовом комбинезоне поверх клетчатой футболки. Нет. Просто не могу. Сразу на смех пробивает.

Стоп, я сказал слово «милую»?

Мы с Натом настороженно переглядываемся, и я замечаю на его лице счастливую улыбку. А от восторженного крика Сэм я глохну с каждой секундой всё больше. Она, кажется, даже не замечает наши морды, и продолжает заниматься запрещенной порнографией с этим куском железа.

– Знаешь, я уже обожаю твою собаку, которую ты случайно или не случайно просрал, и эту поездку тоже обожаю. Я всегда мечтала прокатиться на такой машине! – верещит она, а затем понимает, что именно ляпнула в самом начале, и опускает голову, – прости.

Но я ничуть не огорчён её словами, наоборот, она веселит меня своим поведением. Я вспоминаю, когда последний раз видел её настолько взвинченной – никогда. Нат протягивает мне ключи, и я с благодарностью принимаю их. Маленькая дорожная сумка висит на моём плече, в ней всё самое необходимое: еда, документы, деньги, телефон, зарядное и наушники (на случай, если Сэм меня достанет).

– Чур, я впереди! – кричит она, неловко шевеля булками по направлению к пассажирской двери.

Впереди она. Главное, чтобы не за водительским сидением.

– Удачи, друг, – говорит Натаниэль, хлопая меня по плечу. – Береги её.

– Верну без единой царапины, – уверяю его я.

– Я имею в виду Сэм, – смеётся он. – Я вижу, как ты на неё смотришь.

Как, блять? Обычно смотрю.

– Верну без единой царапины, – тупо повторяю я, и, развернувшись спиной к Нату, слышу, как тот смеётся. Вот же засранец!

Я закатываю глаза и беззвучно говорю «бла-бла-бла», залезая в машину. Сумка летит на заднее сидение. Сэм, в ожидании чуда, осматривает салон, зеркало заднего вида, заглядывает через стекло прямо на капот, а когда замечает маленькую металлическую лошадку на этом самом капоте, чуть ли не верещит от восхищения. Я впервые вижу её такой. Надеюсь, я не свихнусь в этой поездке и не прикончу эту сумасшедшую к чёртовой матери.

Нат открывает нам гаражную дверь, и мы со скрипом выезжаем на дорогу. Я машу Ари на прощанье. Та уже вовсю высовывается в открытое окно и кричит:

– Привези мне игрушку!

А я понимаю, что привезу кое-что куда лучше игрушки (если у нас, конечно, всё получится). Ари всегда мечтала о собаке. Живой, настоящей, не игрушечной. Малышка будет счастлива. А моё чувство вины по шкале от одного до десяти убавится до девятки. Надеюсь, получится.

Должно получиться.

Мы едем дальше, проезжая машины по встречной полосе. Водитель одной из них начинает сигналить протяжным низким гудком. Через десять секунд он подбирается к нашей машине почти вплотную по встречной, а тон звука становится чуточку выше. Я вспоминаю эффект Доплера и улыбаюсь, словно открыл Америку. После того, как я пробежался глазами по первым страницам в тетради Ната сегодня утром, не могу нормально смотреть на обычные вещи, не могу слушать обычные звуки. Для меня это перестало быть нормальным. И я хочу заразить этим Сэм.

– Знаешь про эффект Доплера? – я злорадствую, ведь теперь она станет такой же сумасшедшей, как и я. Теперь она так же начнёт прислушиваться к различным окружающим её звукам.

– Э? – не понимает она. Да, может, над этим придётся постараться, но я вобью ей в голову эту самую теорию.

– Это изменение звука, происходящее при перемещении источника относительно слушателя.

– Э? – повторяет она.

Да, это сложнее, чем я думал.

– Сигналка у машины звучит на пару тонов ниже, если ты стоишь на другом конце улицы. Если подойдёшь ближе, тон будет выше, соответственно.

– А, – выплёвывает она. Боже, она похожа на обезьяну, которую посадили в клетку, дали ей палку, и она не может сообразить, что если этой палкой достать до красной кнопки в двух метрах от неё по высоте, она откроет дверь. Хотя, наверное, она из тех тупых обезьян, которые не в курсе, что бананы съедобны. Если такие макаки, вообще, есть. Хотя, вот среди людей, например, есть дауны. Может, среди животных тоже есть дауны?

Сэм, ты глупая макака.

Я думаю, но не говорю этого. Ещё чего не хватало – вылететь в окно из-за её протяжного вопля. А пока лететь буду, ещё и оглохну.

Моя спутница разворачивает карту и внимательно её изучает. Я с интересом изредка поглядываю на неё, удивляясь, как она вообще в ней разбирается. Знаю, я общаюсь с этой девушкой всего три дня, но, поверьте, я слишком привык к её присутствию рядом. И раньше она была гораздо молчаливее, нежели сейчас. Теперь же она веселится, смеётся, радуется чему-то. Чему? Я до сих пор не пойму. Но она меняется, в общем. Хотя, может быть, настроение у Сэм поднялось из-за этой раритетной ржавой развалюхи. Кстати, машина держится молодцом, ещё ни разу не заглохла.

– Зачем ты вообще рассказал об этом твоём эффекте хлоплера?

– Доплера, – поправляю её я.

– Неважно. Я не физик.

Куда уж тебе до Ната…

– И какое это имеет значение? – не понимаю я.

– Зачем доказывать атеисту, что Бог существует? – она улыбается. Хм. Не такая уж она и глупая. Последующие два часа мы молчим. Я веду машину, попутно смотрю на зеркало заднего вида, иногда боковым зрением замечаю, как Сэм разворачивает карту, крутит её в разные стороны. Мы останавливаемся в двух местах: в минимаркете на заправке после четырёх часов езды, и ещё через пару часов я заезжаю за сигаретами. Сэм просит мармеладных червячков, и я удивляюсь – она кажется мне моложе лет на пять в этот самый момент. Пожав плечами, через полчаса я заезжаю в ещё один магазин, попутно заправив машину.

На часах – два ночи. Сэм спит на заднем сидении, а я пытаюсь не уснуть прямо за рулём. Дорога меняется на нечто наподобие сыра – иногда ямы, иногда – прямая дорога. Но чаще всего нас колбасит в разные стороны, и я пару раз слышу, как Сэм недовольно фыркает сквозь сон. Я знаю, что моей собаки на той крыше нет уж и подавно. Знаю, что мы зря едем туда, потратив кучу денег на бензин. Знаю, что всё это бессмысленно. Но мы все равно едем, и напрашивается вопрос – зачем? Я слишком глуп, чтобы ответить на него даже самому себе. Озвучивать эти нелепые вопросы вслух мне не хватает смелости. Может, Сэм и надеется найти эту собаку, но скорее всего она просто напросто рада хоть ненадолго выехать из того маленького городка, где знакомые её матери точно знают о местонахождении Сэм, но почему-то до сих пор ничего не предпринимают. Мы оба в ловушке под названием – родственники. Мои уже мертвы, но они умудряются винить меня за содеянное даже в гробу. Её же мать ещё жива, но это даже хуже – она может приехать и навестить дочурку.

Я не скучаю по прошлой жизни. Я не жалею о том, что сделал. Я виню себя лишь за то, что моя собственная трусость не спасла жизнь собственной девушки. Я еду искупить вину – вот ответ на мой же вопрос. Я обрываю себя на мысли хлопнуть ладонью по лбу. Я направляюсь туда с конечной целью – найти собаку, ведь этого бы хотела Джуди. Может, это мой шанс на спасенье? Если найду пса, Джуд перестанет являться ко мне во снах и убивать себя снова и снова? Это кажется мне логичным. Может, собака мучается, испытывает боль, или же попросту банально скучает, бродя по знакомым мне улицам рядом с подъездом. Как я мог не подумать об этом? Вернее, ответ уже приходил ранее, но я попросту о нём забыл.

Медленно я останавливаю машину и смотрю на спящую Сэм. Она – сама невинность – мило сопит во сне, иногда дергая левой бровью. Я понимаю, что не ошибся – она очень похожа на неё. На Джуди. И эта мысль кажется настолько ужасающей, что мне хочется выпрыгнуть из машины и больше никогда не встречаться с этой девушкой.

Лучше бы я ошибся.

Лучше бы мы никогда не встречались.

Лучше бы я был настоящим идиотом, и не заметил бы сходства с ней. Но этого не изменить.

Еще через пару часов, ближе к рассвету меня начинает клонить в сон. Я понимаю, что нам следует остановиться, к тому же, мы как раз находимся в каком-то пригороде, где наверняка есть гостиница. Сэм уже не спит, но так как она до сих пор не проронила ни слова, я тоже считаю правильным молча вести машину. Она догадывается, что я хочу спать (только идиот бы не догадался) и понимает, зачем я останавливаю машину у заправки. Мы заправляемся, и уже через десять минут я нахожу по карте ближайшую гостиницу – она здесь всего одна, на самом деле.

Через полчаса мы стоим в номере, я влюбленным взглядом осматриваю кровать, желая утонуть в одеяле и забыться хотя бы на пару часов (в лучшем случае, на десять). Сэм понимает. Я рад этому. Она действительно всё понимает. Умная девочка. Она уходит в ванную комнату, а я подлетаю и падаю на кровать, с наслаждением вытянув ноги как можно сильнее. Мой рост не позволяет вместиться на кровать всем телом, поэтому ноги немного торчат в нижней части кровати. Благо, там нет спинки или чего-то подобного. Мне плевать.

Вспоминаю о своих ночных кошмарах. Вдруг я напугаю Сэм во сне? Она снова попытается меня разбудить, и не сможет, пока кошмар не закончится. Я боюсь засыпать, мне страшно даже подумать о том, каким образом Джуди снова убьёт себя в моём кошмаре. С каждым разом её убийства всё изощрённее и ужаснее. Я устал просыпаться в собственном поту. Но ничего не могу с собой поделать – я вел машину около десяти часов (я учитываю перерывы, перекуры и так далее). Мне не составляет труда провалиться в сон за считанные секунды.

Сэм ложится рядом и гладит меня по голове.

Что? Что ты делаешь?

От неё пахнет шампунем. Я успеваю подумать о том, что последний раз меня примерно так же гладили по голове в больнице, когда я пришёл навестить мою Джуд. Она водила рукой по моему затылку, зарываясь пальцами в волосы – от её прикосновений у меня по коже бегали мурашки. Сейчас их нет. Но тепло растекается где-то в области груди, смешиваясь с приятным чувством внизу живота. Нечто похожее на бабочек, но я не тринадцатилетняя девочка, поэтому скажу, что это чувство похоже на банальную радость, которую ощущает ребёнок, когда получает в подарок на день рождения щенка.

И умиротворение. Внутри так тихо. На душе спокойно. Никаких мыслей.

Этой ночью мне не снятся кошмары. Я просыпаюсь и вижу её лицо, спокойное и умиротворённое. Кусок моей синей толстовки зажат в руке девушки, и я невольно вспоминаю Натаниэля той ночью. Сэм – мой антидепрессант. Похоже, я начинаю привыкать к ней, как к сигаретам. Выскальзывая с постели, я замечаю, что в ванной горит свет. Иду на свет, словно уже мёртв и вижу его в конце тоннеля.

– Куда? – Сэм непонимающе моргает, сонно морща лицо.

– Там свет горит, – отвечаю я.

– Я зажгу свой.

Что-то в её взгляде и в сказанных словах заставляет меня остаться. Сэм вскакивает на ноги и, словно бабочка, порхает по направлению к большим тёмно-бордовым шторам. Секунда – и свет озаряет комнату.

– Осень – сплошные разочарования, – грустно говорит она, внимательно рассматривая происходящее за окном. Я не понимаю, о чём она, но затем до меня доходит смысл сказанных слов. Я её понимаю. Тоска, постоянные дожди, ветра, и ненависть к осени – ведь люди хотят от этой поры года нечто иное, чем-то, что она им предоставляет. Они хотят тёплую осень, которая будет гладить их кожу своим теплом, изредка балуя их тёплыми осенними дождями, усыпая землю желтой листвой. Осень должна вдохновлять людей, но никак не заставлять их болеть банальной простудой по два раза в месяц.

Людям никак не угодишь.

И опять-таки, я прав. Заглянув за спину Сэм я вижу, как дождевые капли покрывают асфальт, превращая его в маленький океан. Похоже, ливень шёл всю ночь. Я задумываюсь над тем, сколько же проспал. Достаю мобильник – девять часов утра.

– Я просто хочу, чтобы он прекратился, – она шмыгает носом, а затем вытирает его рукавом полосатого серо-чёрного свитера. Её каштановые волосы растрёпаны ещё больше.

– Ты вообще знаешь о существовании расчёски? – язвлю я, и Сэм фыркает. Я хочу сказать ей о том, что не всё происходит по её велению, но решаю промолчать. Нельзя щелкнуть пальцем и сделать так, чтобы дождь прекратился. К сожалению, это невозможно.

На кухне уже стоит готовая еда – Сэм хвастается, что заказала пиццу по телефону и заплатила моими деньгами.

Ну да. Благо, не подгоревшая яичница. Снова. Затем я удивляюсь, как она умудрилась достать мой кошелек из заднего кармана джинсов, если я спал на спине, но затем понимаю, что оставил его на тумбе, рядом с часами.

Пицца и две банки содовой стоят на столе, поэтому я присаживаюсь и махом руки приглашаю Сэм сесть рядом. Она неловко отводит взгляд, когда мои колени соприкасаются с её ногами под столом. Она отсаживается подальше от меня, словно боится обжечься или заразиться чем-нибудь.

Я болею лишь чувством вины и ночными кошмарами. Но ты, кажется, болеешь тем же. Так что, всё нормально. Садись, не бойся.

– Думаешь, собака всё ещё в том городе? – я не хочу говорить слово «крыша», поэтому употребляю «город». К тому же, глупо даже подумать о том, что собака способна проторчать на крыше под открытым солнцем без еды и воды почти целый год, не говоря уже о том, чтобы озвучивать этот абсурд вслух. Но всё же, я озвучиваю.

– Не уверена, что мы вообще её найдём.

Она, скорее всего, права.

Кусок пиццы в пальцах Сэм вертится, напоминая какой-то сумасшедший танец, и падает ей прямо на колени, колбасой вниз. Я смеюсь, а она закатывает глаза. Мне нравятся люди, заставляющие меня смеяться, даже когда я этого не хочу.

Такой была Джуди.

– Не сдавайся, если мы не найдём собаку в первый день пребывания в городе, – говорит Сэм, не обращая внимания на огромное жирное пятно на джинсах. Кусок этой пиццы, который она еле отлепила от штанов, летит обратно в коробку, больше она не ест. – Начало всегда самое трудное. Нам следует постараться, чтобы…

– Я понял, – прерываю её я и заставляю смущённо сжать губы, нахмурив брови.

Ты же говорила, что мы вряд ли найдём собаку. Но теперь ты сидишь и просишь стараться. Женщины – всё-таки странные существа.

Через полчаса мы уже сидим в машине, и я пытаюсь провернуть ключ зажигания. Ржавое корыто ни в какую не хочет заводиться. Вот чего и следовало ожидать. Я обрываю себя на мысли вылезти из машины и пнуть её ногой по капоту. Ржавая развалюха.

– Не сдавайся, – говорит Сэм, и мне хочется убить её взглядом, прожечь её насквозь. Ненавижу, когда говорят нечто подобное, нависая прямо над головой. Но после её слов машина заводится, и я невольно думаю, может, она волшебница? Повторюсь – совпадений не бывает.

– Ты когда-нибудь влюблялась? – спрашиваю я, чтобы разрядить обстановку. Мы молчим уже полтора часа.

– Нет. Я не верю в этот бред собачий.

Я округляю глаза и не замечаю яму на дороге. Машина подпрыгивает и Сэм недовольно ворчит. Я закатываю глаза – сама попробуй, это не так уж и просто. Вождение – это тебе не задницу бумагой подтереть, здесь нужен определённый навык. Некоторые водители гордятся тем, что якобы «чувствуют» свою машину, разговаривают с ней, как ненормальные. Если машина не заводится, мужик начинает петь ей милые песни, и она вдруг чудом начинает урчать, заводя мотор. Херня всё это. На самом же деле, она заводится только ради одной цели – довезти водителя в дурдом.

Я смеюсь над собственными мыслями, и Сэм смотрит на меня, как на идиота.

– А ты? Влюблялся когда-нибудь? – она задаёт встречный вопрос, чтобы я перестал вести себя, как дурак, смеясь вслух над непонятно чем.

Я пропускаю её вопрос мимо ушей.

– Мне кажется, ты потерял кого-то близкого.

После её слов я натыкаюсь на ещё одну яму и машина глохнет за секунду. Я ударяюсь грудью об руль, а Сэм испуганно держится за ремень безопасности.

– Никогда. Не. Спрашивай. Меня. Об. Этом, – отчеканиваю я, не глядя в её сторону. Пытаюсь завести машину. Не заводится. Похоже, мы здесь застряли.

– Не забывай, я потеряла брата. Ты можешь поделиться со мной, – она, кажется, не слышит моего тона и не замечает моего нежелания об этом говорить.

– Плевать мне на твоего брата. Просто заткнись.

И то, что происходит после моих слов… я просто не ожидал. У меня и в мыслях нет подобного дерьма – Сэм отстёгивает ремень и выскакивает на улицу, бросив дверь нараспашку. Я пару секунд сижу на месте, не понимая, что произошло, но затем что-то чуть ниже шеи сдавливает дыхание, и я вываливаюсь наружу. Бегу за ней. Слышу, как она плачет. Её судорожное дыхание вызывает во мне холодную дрожь. Я чувствую вину, а она наверняка хочет, чтобы я умер.

Да. Зря я наговорил ей всё это.

Страх за Сэм сковывает мои внутренности, я едва могу дышать. Если я не побегу за ней, если не догоню и не уговорю вернуться в машину, с ней наверняка что-нибудь случится. Чувство вины по шкале от одного до десяти перевалит за десятку, и я просто напросто сойду с ума.

Я догоняю Саманту и наваливаюсь на неё всем телом, загнув руки за спину. Она падает лицом в пыль. Кажется, я сломал ей нос. Очень надеюсь, что хруст кости мне всего лишь послышался.

Она отползает от меня, ударив ногой по рёбрам. Я не чувствую боли. Мой взгляд упирается в её рану на щеке. Я понимаю – она поранилась, когда упала вниз лицом. Нос в порядке.

Поранилась из-за меня.

Наверняка напоролась на какой-нибудь камень. Мне плевать, что она скажет сейчас. Не растягивая паузу, нависшую над нами, надолго, я хватаю Сэм за руку и тащу к машине. С горем пополам она усаживается на сиденье, пару раз пытаясь выброситься из машины, но вскоре я нахожу выход – привязать её к сидению дополнительным ремнем безопасности (понятия не имею, откуда он здесь взялся вообще). Эта машина удивляет меня всё больше и больше. Жаль, нельзя закрыть её изнутри, нажав одну лишь кнопку, как в современных машинах.

Я протягиваю ей пластырь и она плюёт в окно. Слава богу, не в меня. Сердится, но пластырь всё-же берёт.

– Никогда так больше не говори, – она смотрит в мою сторону, но я веду машину. Слово «извини» застревает в горле.

– Я не знаю, что ты чувствуешь, – просто отвечаю я. – У нас нет с тобой ничего общего.

– Да как же, нет?! – она не понимает, срывается на крик. Я хочу её успокоить, но уже через секунду вышвыриваю эту идею из головы. Если хочет кричать –пусть. Хорошенько прочистит горло и прекратит.

– Я знаю, где-то в глубине я чувствую, что ты потерял кого-то близкого, прямо как я. Нас мучают кошмары. Нас преследуют ужасные мысли, чувство вины. Неужели, ты настолько глупый, что не понимаешь этого?

Вопрос девушки остаётся без ответа. Привычка вовремя затыкаться – лучшее, что я смог выработать за последние два года. Если молчишь, никто не узнает о твоих секретах, никто не воспользуется этими знаниями против тебя. Никто не узнает о твоих слабостях. Ты будешь неуязвим.

Но затем Сэм говорит кое-что, и это подкашивает моё мировоззрение, искажает мои принципы, меняет моё мнение.

– С каждым днём я схожу с ума всё сильнее и сильнее. Позапрошлой ночью я выспалась. Рядом с тобой мне не снятся кошмары. Ты – мой барьер, ты защищаешь мой сон. Поэтому я доверилась тебе в тот день. Когда я спала в твоём доме, когда ты насильно вытащил меня из такси, я чувствовала себя в безопасности. Кошмары в ту ночь меня не беспокоили. Я не знаю, что именно ты скрываешь, и мне плевать. Главное – рядом с тобой я чувствую себя живым человеком, который не трясется над мыслью об очередном кошмаре. С тобой я не боюсь заснуть и проснуться в холодном поту. Я не могу проснуться, пока он не закончится.

Чёрт. Прямо как я.

Может, Сэм права?

Она кладёт руку мне на плечо, и я слышу, как она пытается сдержать слёзы. Тихо всхлипывая, моя спутница отворачивается, её рука скользит по плечу и исчезает, оставив на ткани лишь немного тепла. И я понимаю, почему привыкаю к ней всё больше и больше. Она – мой выход, моё спасенье, мой здоровый сон. Благодаря ней я, возможно, искуплю свою вину. Именно поэтому я решаюсь сказать следующее:

– Я убил своего отца. Моя девушка погибла из-за меня.

Зажмуриваюсь. Не хочу видеть ужас в глазах Сэм. Она наверняка сейчас выскочит из машины. Ведь я сказал о том, что убил.

Но она отвечает, даже не дрогнув:

– Я потеряла ребёнка из-за нападения собственной матери. Я не смогла спасти своего брата.

И мы оба понимаем, глядя в глаза, как же сильно я ошибался. Мы похожи. Мы, практически, одинаковы.