355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » А. Артемьева » Эффект Доплера (СИ) » Текст книги (страница 8)
Эффект Доплера (СИ)
  • Текст добавлен: 21 мая 2018, 15:30

Текст книги "Эффект Доплера (СИ)"


Автор книги: А. Артемьева



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

– Привёз игрушку? – спрашивает Ариэль, и я протягиваю ей шкатулку. Она с интересом смотрит на вырезанные в виде паззлов фигурки на верхней залакированной крышке, проводит по ним пальцем.

– Только не потеряй, хорошо? Она мне ещё понадобится.

Она кивает, не глядя на меня, и уходит в гостиную. Джуди семенит за ней, Сэм так же уходит вслед за этой сладкой парочкой, кивнув мне на прощанье что-то вроде «давай, расскажи ему».

Я с благодарностью смотрю на Натаниэля, когда он затаскивает меня на кухню, наливает чай и делает целых три бутерброда, которые я заглатываю за считанные секунды.

Чёрт возьми, как же вкусно он готовит. А может я просто давно не ел. Нат садится напротив, тоже с кружечкой чая, и внимательно изучает, как я, с замашками троглодита, доедаю последний бутерброд… боже, с сыром. Умник, я тебя обожаю! Когда я окончательно дожёвываю, прополаскиваю рот чаем, допиваю целую кружку коричневой жидкости, прошу ещё, и только тогда могу сказать что-то типа:

– Сейчас я тебе такое расскажу, охренеешь!

Нат улыбается, наливает вторую порцию чая, ставит на стол печенье, и спрашивает:

– Почему вы так рано вернулись? Прошло ведь четыре дня.

Я набиваю рот печеньем, от которого несёт каким-то маслом, и стараюсь быстренько проживать. Мысленно благодарю друга за то, что он терпеливо ждёт, пока я наемся.

– Умник, сейчас я расскажу тебе всё по-порядку, а ты слушай.

Я рассказываю ему о родителях Сэм, говорю, что помогаю ей, она в бегах, за ней ведёт слежку собственная мать. Я решаю не говорить о ребёнке, которого Сэм потеряла после ранения ножом в живот.

– Зачем? – не понимает Натаниэль. – Зачем родной матери делать это?

После этого вопроса я рассказываю о погибшем брате-близнеце, который покончил жизнь самоубийством, так как мать над ними издевалась. Теперь она винит Сэм за случившееся, так как та могла всему этому помешать. А пожет, она не хочет винить себя, поэтому винит родную дочь. Насчёт брата, который до сих пор приходит к Сэм в кошмарах, я решил умолчать.

Я знаю, что не имею права решать за Сэм. Я не должен рассказывать её секреты. Чувство вины царапает мою грудную клетку изнутри. Мне хочется выть. Может, зря я рассказал, хотя… уже ведь поздно.

– Я же всё верно понял – они знают, что Сэм здесь. Почему вы вернулись? – снова спрашивает Нат.

И я рассказываю о своей жизни с самого начала, говорю о Джуди, о том, что отец в детстве стёр нам память, довёл мою мать до сумасшествия, я говорю, что верю в неслучайность её смерти, и в виновность отца, подводя итог к самому главному. Я три раза шумно выдыхаю, прежде чем выдавить из себя то, что уже никогда не изменится, если я скажу.

– Я убил своего отца.

Глаза Умника округляются. Я зажмуриваюсь и ожидаю самого худшего. Сейчас он отшатнётся от меня, схватит за шкирку, вышвырнет за дверь, а Ариэль спрячет на втором этаже. Ведь я – чудовище. Молча, я сижу, зажмурившись, и жду, пока он ответит. Проходит целая вечность, я слышу посторонний голос. Ари смеётся в гостиной. Джуди весело лает на происходящее по телевизору. Удивительно, как много можно услышать, просто закрыв глаза.

– Хм, – выдавливает Нат. – Ты сделал это намеренно?

– Я защищал свою девушку.

– Ты любил её?

– Очень.

– Твой отец был плохим человеком?

– Хуже самого дьявола.

– Я верю тебе.

Эти слова обволакивают мой страх, словно бальзамом, и растворяют его, греют душу, заставляют все ужасные мысли по поводу будущего просто напросто раствориться на какое-то время. Теперь я не боюсь. Больше нет.

Сэм вваливается на кухню и радостно поёт:

– Давайте выпье-е-е-ем!!!

Мы с Натом настороженно переглядываемся, но я замечаю нескрытую улыбку на его лице. Он достаёт очередную бутылку, и я невольно задумываюсь, может он здесь в моё отсутствие решил заняться изготовлением алкоголя? Между прочим, прибыльное дело, если найти точку сбыта.

Боже, о чём я думаю. Нат курит. Нат пьёт. Нужно будет определённо с ним поговорить.

Уже через два часа мы пьяны в хлам. На самом деле, мне вовсе не хотелось пить, меня заставили. А Сэм… я до сих пор удивлён, почему она решилась на подобное.

– А говорила, что не пьешь, – невнятным тоном шепчу я ей на ухо, и делаю это так тихо, что меня слышит весь дом, включая, наверное, даже Ариэль, которая спит на втором этаже. Джуди нет рядом, значит, она ушла вместе с ней. Я вспоминаю о своей собаке именно в тот момент, когда её нет рядом. Она спит с ребёнком. И так всегда – мы вспоминаем о чём-то важном тогда, когда этого уже нет рядом. Я вдруг делаю громкую отрыжку, отшатнув от себя всех друзей и знакомых, но услышав, как они рассмеялись в ответ, я решаю сказать:

– Мне нужно увидеть свою собаку.

Всё нормально. Со мной всё нормально.

Пьяные мысли глупого человека. Нат и Сэм понимающе кивают. Вторая, кажется, даже предлагает помочь. Правда, с глупой улыбкой на всю рожу. Я отказываюсь. Чем ты мне поможешь? Ты ведь сама пьяна.

– Сиди, – приказываю ей я, кое-как встаю и направляюсь в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. Уже через пару минут, с горем пополам, я приползаю к кровати Ариэль и вижу спящую Джуди, которая словно котёнок, свернулась у ног маленькой девочки калачиком. Я трепаю её за уши и приговариваю:

– Я всё испортил, Джуд. Я всё испортил. Прости меня. Я так запутался.

Ари приоткрывает один глаз и с интересом смотрит на меня, приподняв бровь.

– Изв…ни, чт… разбу…ил, – поспешно тараторю я, в страхе глотая целые слоги.

– Мне снился кошмар, так что, спасибо, – выдавливает Ари, и из-за этих её слов, сказанных её маленькими губами, я решаюсь лечь рядом и погладить её по голове. Она утыкается мне носом в ямочку под шеей, и начинает умиротворённо дышать, словно я спасаю её, от чего бы там ни было. Я вновь чувствую себя героем. Неужели ради этого стоит жить?

– Я мечтала быть художником, – вдруг мне заявляет десятилетний ребёнок. – Этого хотела моя мама. А теперь она умерла.

– Я знаю, ты скучаешь по ней, Ари, – говорю я, едва сдерживая пьяные слёзы. Когда я под градусом, то становлюсь весьма эмоциональным. Маленький ребёнок потерял маму, которую, как ему казалось, он никогда и ни за что не потеряет. Мы в детстве думаем, что наши родители живут вечно. И когда мы осознаём ужасный исход под названием «скоротечность», именно тогда мы взрослеем. Каждый из нас знает это. Каждый через это прошёл. Мы знаем, что наши родители рано или поздно умрут. Я прошёл через это в пять. Ари в девять. Нат в свои неполных восемнадцать. Сэм потеряла брата в шестнадцать. Все мы кого-то потеряли. Без этого – никуда. С каждым днём мы осознаём неизбежное – чем дальше, тем хуже.

Спустя десять минут Ари засыпает, томно сопя мне в шею. Я обнимаю её во сне, надеясь, что на этот раз кошмары её не побеспокоят. В дверь тихо стучаться, и я молча посылаю сигналы о том, что Нат/Сэм могут войти. Это Сэм. Она вливается в комнату, стараясь устоять на ногах. Я, к счастью, лежу лицом к выходу, поэтому могу лицезреть её летящую походку. Через какое-то мгновенье она залезает на кровать, едва не падая с неё в эту же самую секунду. Я протягиваю ей руку, и она принимает мою помощь. Не отпуская моё запястье со своей мёртвой хватки, она шёпотом блеет:

– Меня чуть не вырвало сейчас.

Понимаю. Меня тоже. Но это должно было произойти. Мы должны были отметить то, что мы до сих пор живы. Это важно. Я не за решёткой. Сэм не у матери.

– Куда бы ты хотела уехать? – вдруг решаю спросить я. – Лондон? Может, Милан?

– Могила, – шепчет Сэм. – Я так устала. Пожалуй, сейчас не отказалась бы поспать в могиле.

– Этот твой чёрный юмор до добра не доведёт, – шепчу я в ответ.

– Кто сказал, что это шутка? – она грустно улыбается.

Я всё-же решаю расценить это, как шутку.

– А куда бы уехал ты? – спрашивает Сэм спустя какое-то время.

– Неважно. Главное, чтобы я был не один.

Она понимает мой намёк и закрывает глаза.

– Ты спишь? – я мысленно убиваю себя за этот вопрос целых три раза, и каждый раз по разному. Но она отвечает:

– Нет.

– Твои глаза закрыты.

– Я представляю лучшее будущее.

– Но почему с закрытыми глазами?

– Ты же взрослый парень, должен понимать очевидные вещи. Ох… боже.

Она стонет так, словно умирает.

Она слишком часто вспоминает Бога.

Она даёт пощечину этими самыми словами.

А я всего лишь чувствую себя полным идиотом, но все равно задаю вопрос своим дурацким тоном:

– Ты о чём?

– Людям свойственно мечтать с закрытыми глазами. Целоваться. Спать. Всё самое лучшее они делают, когда их глаза закрыты.

Я киваю, а затем понимаю, что идиот – она лежит с закрытыми глазами, поэтому, она не может видеть моих жестов. Она наслаждается темнотой. На улице в этот момент поднимается настоящая вьюга, превращающая осень в настоящую холодную зиму. Многое может измениться за какое-то мгновенье: погода, уровень алкоголя в крови, и мои чувства к девушке, лежащей в полуметре от меня. Хотя, я до сих пор не уверен в том, что именно сейчас чувствую – желание блевать или целовать её руки. Градусы, будьте вы прокляты.

– Нам придётся бежать, – шепчу я.

– Знаю, – отвечает она, по-прежнему не открывая глаз.

– Поможешь мне открыть шкатулку?

– Завтра, Кью, всё завтра.

– Завтра это слишком долго, – я грустно вздыхаю, обволакивая ребёнка кубометрами воздуха, пропитанного перегаром. Надеюсь, Ари крепко спит, потому что мы шепчем очень громко. По крайней мере, для меня. Мы даже дышим слишком громко.

– Я знаю, но придётся потерпеть, – тихо говорит она. Так тихо, что её шёпот бьёт по барабанным перепонкам.

– Нат уже спит? – спрашиваю я, и Сэм кивает, вздёрнув левую бровь в немом вопросе. – Я хотел поговорить.

И вдруг я чувствую, как Сэм сползает с кровати на пол. Кое-как встаёт на ноги. Я соскальзываю с мягкой постели вслед за ней. Мы выползаем на кухню, прокрадываемся мимо спящего Ната на диване, и Сэм открывает очередную бутылку. Я закуриваю сигарету, предварительно открыв окно, и говорю:

– Не надо. Нам уже хватит.

Я постепенно начинаю трезветь, и разрушать это состояние не очень хочется. Она тянется за сигаретой.

– Кончай курить, Сэм.

Она смущённо смотрит в пол. Руку не опускает. Я засовываю меж её пальцев сигарету, и она с благодарностью улыбается, пусть и немного смущённо.

– Спасибо, – говорит. – О чём ты хотел поговорить?

– О своей бабушке. Там в беседке, что ты видела?

– Ничего, – она мнётся с ответом. – В смысле, серьезно, ничего. Ты разговаривал сам с собой.

– Я разговаривал с…

– Да-да, – перебивает она меня. – С бабушкой. Я знаю. Затем мы услышали вой сирены и уехали. Удивляюсь, как они нас не нашли, – она задумчиво качает головой.

– Я заехал на поляну с другой стороны. Ты ведь помнишь, мы ехали туда другим путём. Не со стороны объездной трассы.

– Да, – кивает Сэм. – О чём конкретно ты хотел со мной поговорить?

Я пересчитываю в своей голове все различные вопросы, которые хотел задать своей спутнице прямо сейчас. Понимаю, что вопросов больше сотни. Но мой мозг не в состоянии сейчас быстренько сгенерировать правильный вопрос и подать его на блюдечке без единой заминки. Куда мы поедем? Зачем? А если нас найдут? Возьмём ли мы Ната и Ари с собой? А как насчёт собаки? Как открыть шкатулку? Почему мать Сэм её ищет? Почему винит её за смерть брата? Неужели, я схожу с ума? А что по-поводу наследства, которое мой отец завещал матери Сэм? И далее, далее, далее.

Какой из этих вопросов самый главный?

С другой стороны, зачем вообще задавать вопросы? Почему мы вылезли на кухню из этой тёплой постели.

Как вообще случилось так, что наши с Сэм родители были любовниками? Каков был шанс того, что спустя такое количество времени я вдруг наткнусь на дочь любовницы отца в баре, убегающую от преследователей, и вдруг решу спасти ей жизнь? Нулевой, правильно.

– Сэм, почему именно мы? Почему?

Да, кажется, вот он – самый главный вопрос века.

Она пожимает плечами в ответ. Этот жест стал привычным в нашей повседневной жизни. Этим жестом мы отмахиваемся от всех вопросов, которые сами же друг другу и задаём. Такое ощущение, будто мы настолько привыкли пожимать плечами, что, просыпаясь, дергаем предплечьями, локтями, изгибами рук, что спустя какое-то время это стало нормальным. Мы превращаемся в потерянных людей, которые мечтают найти ответы, но вечно пожимающие плечи не дают нам должного. На моей могиле напишут «умер от незнания». Да, наверняка.

– Почему твоя мать считает тебя виновной за смерть брата? – спрашиваю я и шумно выдыхаю. Сейчас Сэм врежет мне по лицу кулаком за такие вопросы, я знаю. Я бы так и сделал на её месте.

– Я бы сказала тебе правду, если бы не боялась её, – она уклоняется от ответа. – К тому же, я уже говорила.

– Что ты имеешь в виду? – не понимаю я.

– Кью, я боюсь признаться самой себе в том, что виновна в его смерти. Я знала о том, что мой брат собирается сделать ночью. И я ничего не смогла предотвратить. Я даже не попыталась. Она знает. Моя мать в курсе того, что я… Боже, Кью, почему ты спросил?

И снова она вспоминает Бога.

– Извини, – я редко извиняюсь перед людьми, но сейчас ей это нужно. – Я не могу понять очевидных вещей – почему мать тебя преследует?

– Хочет, чтобы я расплатилась за смерть брата. Она знает, что я виновна в его смерти.

– Сэм, ты просто ничего не сделала, разве это плохо?! – взрываюсь я, и она приставляет указательный палец к моим губам. Он в сладком вине. Я слышу пьянящий и одурманивающий запах. Мне хочется облизать его, но я одёргиваю себя от этой глупой затеи. Ведь иначе Сэм уж точно пересчитает мне все зубы.

– Как же ты не понимаешь. За бездействие люди тоже должны нести наказание.

И я вспоминаю ту самую ночь, когда Джуди умерла на моих руках. Я тоже бездействовал. И я несу наказание по сегодняшний день. Дело даже не в кошмарах. Я не могу нормально спать – это ещё полбеды. Чувство вины сжирает меня изнутри, обгладывает мои кости, заставляет чувствовать себя дерьмом. Сэм права. Мы несём наказание даже за то, чего не совершали.

– Как полиция смогла вычислить тебя? Я правильно понимаю – они считают, что ты виновен в смерти отца? – спрашивает моя собутыльница.

– Да. Думаю, да. Я исчез из города сразу после его смерти. Разве не подозрительно?

– Ты прав. Но как они оказались около особняка одновременно с нами?

И вдруг до меня доходит. Тот репортаж с моей бабушкой – она дала его корреспондентам ещё год назад. Спустя какое-то время она умерла. Я, кстати, до сих пор понятия не имею, от чего. Когда мы общались с ней в той беседке, бабушка сказала, что умерла в момент, когда у моей матери остановилось сердце. Может, она настолько сильно любила дочь, что почувствовала её смерть собственным сердцем? Сколько лет этому репортажу?

– Сэм, они показали репортаж с моей бабушкой, которая призывала меня приехать к нашему с ней памятному месту – на беседку. Может, копы пронюхали, что беседка около нашего сгоревшего особняка – именно то самое место, в котором им следует меня искать?

Но, как они могли это узнать? Бред.

– Удивляюсь, как они не нашли шкатулку, – высказывает разумную мысль Сэм. Я тоже удивлён. Она права. Обычно копы переворачивают всё с ног на голову, чтобы не упустить каждую волосинку из виду, каждый отпечаток. Но шкатулку под трухлявой доской они не смогли найти. Намеренно или просто напросто не доглядели?

Саманта вдруг улыбается, и я непонимающе смотрю ей прямо в лицо.

– Что за дурацкая улыбка?

– Рада, что встретила тебя, Кью.

========== Глава 12 ==========

К утру мы просыпаемся и встречаемся на кухне. Саманта готовит завтрак. Я помогаю ей с яичницей, чтобы та не подгорела. Снова. Невольно вспоминаю, как умело готовила Джуди. Она называла это блюдо «творческие яйца» приправив его петрушкой или зелёным луком. Я ржал, как ненормальный, когда она говорила вслух переделанное название обычной яичницы-болтуньи. Но Сэм – не Джуд. У этой яйца всегда подгорают. И они далеко не творческие. Не сказать, что я привык. Нет. Но эти две девушки абсолютно разные.

Абсолютно.

Ариэль сидит на полу в обнимку с Джуди, я наблюдаю за их поединком с улыбкой на лице. Но затем собака слегка кусает малышку за руку, та вскрикивает, и я подбегаю к ним, упав на колени.

– Болит?

– Нет, – отшучивается Ари, махнув рукой. – Мы играем.

– Не похоже на игру, – возражаю я.

– Она не специально, – защищает собаку Ариэль уже более настойчивей. Я внимательно осматриваю руку девочки. Не укус, а обычная царапина, которую собака сделала клыком. Джуди ложится на пол, закрыв морду лапами, как бы, извиняясь. Я глажу её по голове и говорю:

– Смотри, не позволяй ей кусать тебя, – предупреждаю ребёнка я. Она кивает и одобряющие треплет пса за правое ухо. Та едва заметно виляет хвостом в знак внимания.

Шкатулка красуется в руках Натаниэля, который внимательно вертит её в разные стороны, изучает какие-то символы и надписи, изображённые на боковых стенках и на крышке. Я сажусь рядом с ним за стол, наблюдаю перед лицом слегка подгоревшую яичницу, и перевожу взгляд на Сэм, которая старается не смотреть мне в глаза. Это я виноват. Не углядел. Отвлёкся на ребёнка с собакой. Ничего. Может, завтра спрошу, какого числа у Саманты день рождения, чтобы подарить ей кулинарную книгу.

– Нашёл что-нибудь интересное? – спрашиваю я у друга, стараясь не смотреть на провинившуюся девушку, севшую по другую сторону стола. Ари за секунду преодолевает расстояние от угла кухни до стула и садится рядом с Сэм. Джуди ковыляет за новой хозяйкой, усаживается у стола, в ногах, и начинает тихо скулить, выпрашивая еду.

– Нет. Какие-то японские иероглифы, что ли. – Нат судорожно вздыхает. – Бесполезно. Я хоть и Умник, но не настолько, чтобы шарить в китайском. Думаю, они выгравированы здесь для красоты, а не из-за какого-то скрытого смысла насчёт содержимого шкатулки.

– Поверю тебе на слово, – смеюсь я.

– Где нам достать код? – спрашивает Сэм, по-прежнему пряча глаза. Вот ведь дурочка. Я едва заметно улыбаюсь, стараясь, во что бы то ни стало спрятать эту тупую улыбку. Но мне не хватает лишь доли секунды. Нат успевает проследить за моим взглядом, а затем сопоставить два плюс два и одобряюще кивнуть, с коварной улыбкой на лице. Я шлю его к чёрту. Мысленно.

– Думаю, нужно найти твою мать, – говорю я с выражением «мне жаль». Она кивает. Дело безвыходное. У матери Сэм, скорее всего, сейчас огромная куча денег, доставшаяся от моего папаши. Почему именно любовница? Неужели, он так её любил?

– Как думаешь, – Нат поворачивает голову к Саманте, – где нам найти твою мать?

– Она сама нас найдёт, – не дожевав яичницу, бурчит Сэм, закатывая глаза.

– Нет, я думаю, стоит съездить к вам домой, – возражаю я, хотя и знаю, что это глупо, особенно для меня. Что мне сказать? Здравствуйте, я сын мужика, которого вы трахали пару лет назад, и сейчас вы владеете моими деньгами, которые он вам завещал. Кстати, это Сэм, поздоровайтесь со своей дочерью. Саманта, помаши ручкой маме. Так, что ли? Во-первых, деньги по праву – её. Во-вторых, достаточно того, что и во-первых. Я замечаю взгляд Сэм – слегка испуганный – она не хочет видеть мать, и это вполне логично. Почему же я со своими проблемами, умершими родственниками, наследством всё порчу? Мать Саманты загребёт нас в одну камеру на двоих, когда увидит.

– Ты не обязана, – начинаю я, но она перебивает меня.

– Рано или поздно мы с ней встретимся. Я буду рада, если помогу тебе разобраться со шкатулкой и прочим. Но почему ты думаешь, что код от шкатулки у неё? Может, он в твоей голове? Тебе остаётся лишь вспомнить.

– Я бы уже давно вспомнил, – возражаю я, но Сэм снова меня перебивает.

– Бабушку свою ты тоже помнил? Всегда? Нет. Она возникла в твоём сознании после репортажа по телевизору. Может, тебя стоит подтолкнуть на это? Снова?

Может, она и права. Нат смотрит на нас, как на придурков, мол, какая бабушка? Какой репортаж? Я правда не помню, чтобы рассказывал другу о том, что уехал ради того, чтобы повидаться с бабулей, затем оказалось, что она мертва, а я сидел в беседке, неподалёку от сгоревшего дома, и болтал сам с собой. А может, у меня просто едет крыша. Удивляюсь, почему я до сих пор не в дурдоме. Я поворачиваюсь к Сэм и умоляюще смотрю ей в глаза. Она понимает. Она всё расскажет Нату и без моей помощи. Я ведь рассказал ему о прошлом Саманты. Да-да, я зря это сделал, определённо. Каюсь. Встаю из-за стола, выхватываю из рук друга шкатулку и иду в гостиную. Включаю телевизор. Попадаю на канал новостей, и натыкаюсь глазами на лицо знакомого парнишки. Где я его видел? Скорее всего, в колледже. Сегодня суббота, и я забыл, когда последний раз был на учебе. Нату простительно, у него умерла мать. Он может пропустить день, неделю, целый месяц, но когда, наконец, решится пойти на учёбу, все в этом сером здании будут жалеть его. Никто не скажет плохого слова. Меня же польют дерьмом, даже если я буду идти за ручку с Натаниэлем. У меня ведь никто не умер. Вернее, все умерли очень давно. В колледже всем плевать на меня. Никто из однокурсников не спрашивал, почему я так замкнут в себе и ни с кем не общаюсь. Меня это вполне устраивает. А вот проблемы с директором мне не нужны. Я на третьем курсе, хотелось бы все-таки закончить. Натаниэль всего лишь на первом, но если мы вдруг уедем, для него – не проблема просто взять и перевестись. Но если взять, к примеру, меня, то бросив учебу сейчас, я никогда не смогу закончить колледж. К тому же, я потратил на год учёбы почти все свои сбережения.

По телевизору показывают какой-то репортаж. Я делаю громче, и слышу, как голоса Ната и Сэм настороженно затихают. Тоже слушают. Я перевожу взгляд на Сэм и понимаю, что она бледнеет на глазах.

«В связи с неожиданной смертью Ричарда Хортона, который состоял в группе тяжело избитых парней около сгоревшего особняка Нормана Прайса, были предприняты меры по защите остальных подростков. Напоминаем, спустя некоторое время один из этих парней совершил самоубийство в больнице. Его звали Эндрю Спаркс. Ричарда Хортона выписали из больницы вчера вечером. Ночью его убили около собственного дома, когда тот шёл к контейнеру с мусором. Очевидец – сосед, живущий напротив, видел в окно, как на парня напала девушка. Лица он её, к сожалению, не видел. Остальные пострадавшие на данный момент находятся в больнице. Если вы что-то знаете о произошедшем – просьба обратиться в здание местной полиции Ричмонд-Хилл. Будьте бдительны и осторожны».

Ещё один. Осталось трое, значит. Мне, конечно же, жаль парней, но за что их так зверски избили? Может, они действительно были виновны в чем-то? Справедливость ведь в любом случае восторжествует. А в новостях не зря говорится о том, что к оставшимся троим парням подставили охрану. Люди боятся, только вот кто за всем этим стоит?

Саманта медленно подплывает ко мне и садится рядом. Шепчет на ухо:

– Я думаю, моя мать к этому причастна.

– ЧТО?! – ору я, и она умоляюще смотрит мне в глаза. Ты что, смеёшься надо мной? Почему почти во всех бедах мира замешана твоя мать?

Наши лица в паре сантиметров друг от друга. Я успокаиваюсь за считанные секунды и отвожу взгляд. От неё пахнет чем-то знакомым. Приятным. Сэм продолжает:

– Я знала Эндрю и Ричарда. Они были ну просто кончеными уродами, – первый слог предпоследнего слова она тянет, скрутив свои губы трубочкой, преподав комичность всем этим словам. Но я внимательно слушаю, вдумываясь в каждое слово, стараясь понять, зачем матери Сэм делать подобные вещи.

– Они оба сидели сзади меня в колледже.

– Что? Они учатся здесь? – не понимаю я.

– Да нет же. Там, в родном городе, откуда я сбежала. Они все оттуда. Особняк твоего отца находится неподалёку от моего города. Они, между прочим – соседи.

– Кто соседи? – я снова врубаю дурака.

– Наши с тобой прошлые города – соседи. Там, где мы родились. Ты всегда был в трёх часах езды на машине от меня, – она улыбается. – Особняк твоего отца – граница между ними.

Я начинаю понимать. Мы с Сэм из разных городов. Отец выбрал в любовницы женщину, которая живёт как можно дальше от нашей семьи. Что же, вполне логично.

– Я видела твоего отца, Кью, – мрачно говорит Саманта. – Он переступал порог нашего дома лишь однажды. Он был очень на тебя похож, теперь я понимаю, почему при нашей с тобой первой встрече я вдруг задумалась о том, что где-то раньше тебя видела.

– Я ни капельки на него не похож! – взрываюсь я и подскакиваю с дивана. Выключаю телевизор. Швыряю пульт в сторону. Нат и Ари смотрят на меня с недоумением из кухни. Я киваю, мол, все нормально. Не рыпайтесь. Не трогайте меня.

Знаете, сейчас самое время сказать что-то вроде: «я – зло, я – ярость».

Мне надо подышать свежим воздухом. Я хватаю своё пальто и выскальзываю на улицу, бросив Сэм одну на диване. Я буквально чувствую, как она сверлит мою спину взглядом, пока дверь не прекращает этот зрительный контакт. Контраст из тёплой комнаты с камином в холодную морозную осень оказался не таким уж и простым на первый взгляд. Я закутываюсь в шарф и надеваю кожаные перчатки. В них держать сигарету очень неудобно, такое ощущение, будто она вот-вот сломается. Я совсем её не чувствую в своих пальцах, но кое-как закуриваю. Ледяной ветер хлестает по моим порозовевшим щёкам. Мой нос за секунду окрашивается в красный. Но лучше уж стоять здесь, чем находиться в гостиной рядом с Сэм, которая пытается вернуть меня в прошлое, заставляет вспомнить своего отца, его внешность, которую я так старательно пытаюсь забыть по сей день. Он был чудовищем, моральным уродом, конченой мразью. Зачем вспоминать такого человека? Если бы у меня была возможность вновь стереть память, я бы незамедлительно это сделал. Отдал бы всё, что у меня есть, за возможность не помнить этот кошмар, который преследует меня с детства. Иногда я думаю о том, что уж лучше бы я ничего не помнил. Совсем. Мать, которая умерла на моих глазах, когда мне было 5. Я до сих пор помню алые струйки воды, стекающие на белый кафель на полу. Она окрашивает платье Джуди в красный.

Джуд.

Она всегда была рядом, когда в моей жизни всё было так хреново. Но даже эту девушку я был бы не прочь забыть. Я чёртов эгоист и трус, который пытается сделать свою жизнь лучше. Избавить себя от кошмаров, мучающих меня второй год. Другой бы на моём месте принимал их как должное – расплату за то, что не спас Джуд в том доме, позволил ей закрыть моё тело от пули её собственным.

Но первый в списке забвения и потери памяти – мой отец. Изначально я был бы не против и вовсе не встречаться с ним. Никогда. Не в этой жизни. И не в следующих тоже. Но так уж случилось, он породил меня на свет – ещё одна причина, по которой я себя ненавижу. В глубине души я знаю, что от отца в мой характер влилось много желчи. Может, я веду себя, как трус, потому что он был таким же? Это не оправдание. Я знаю.

Я слышу, как дверь открывается, и кто-то шагает ко мне сзади. Тонкие пальцы обхватывают мой шарф и разворачивают к себе. Я швыряю окурок в сторону, но из-за кожаных перчаток он летит мне под ноги, сломавшись пополам. Я начинаю нервно топать ногой, пытаясь успокоиться, не думать о том, что пальцы Сэм обхватывают моё лицо. Сильный ветер мешает мне слушать её, вдумываться в то, что она говорит сейчас.

– …заставить тебя вспомнить всё это. Извини.

Кажется, она чувствует вину за то, что пыталась надавить на меня пару минут назад. Её пальцы такие тёплые. Когда она убирает их с моего лица, я мёрзну ещё больше. Кожа, где секунду назад касались подушечки её пальцев, остывает очень быстро. Уж лучше бы ты меня не трогала.

Зря. Очень зря.

Мы стоим посреди улицы. Молчим. Она смотрит мне в глаза с сочувствием и чем-то ещё. Я не могу разобрать. Я впервые вижу этот-вот-её-взгляд. Непонятный мне, как и конспект по физике моего друга. Слишком сложный. Вот уже около двух недель мы с ней не расстаёмся. Я помню тот самый день, когда твёрдо решил не привязываться в людям, потому что в случае расставания мне будет так же больно, как и в тот самый момент, когда Джуди умерла на моих руках, и тогда же, когда я потерял мать.

И теперь я стою перед этой девушкой, полностью открыт перед ней. Мои глаза настолько голые, если она заглянет в них – всё поймёт.

– Знаешь, без тебя я бы не справился, Сэм, – тихо говорю я и замечаю, что ветер утих. Все вокруг замерло, словно ожидая моих действий или каких-то слов. Движений. Мыслей. Высказываний. Благодарностей. Да чего угодно. Сэм тянет руки к моему лицу. Снова. И я отхожу назад. Нет. Однажды я позволил девушке влюбиться в себя. Позволил себе влюбиться в неё. Больше этого не повторится. Никогда.

– Пойми же, – стараюсь объяснить я. – Ты для меня не более, чем напарник. Мой помощник. Мой спутник. Ты вдохновляешь меня на хорошие поступки. Ради тебя я хочу стать лучшим человеком. Говорить хорошие вещи, защищать друзей от беды, поддерживать близких. Ты – та, кто не бросит в тяжёлую минуту. Ты мой друг, Сэм.

Её руки повисают в воздухе между нами, словно препятствие. Кажется, я сморозил глупость. Она не знает, что делать дальше. Я и сам не знаю, зачем сказал всё это. Она не понимает, что именно я хочу до неё донести. Страх, отчаянье, радость, воодушевление, заинтересованность, поддержка – всё это было у нас с ней. И слезы были. Я беру её за повисшие в воздухе руки и опускаю вниз. Мне хочется погладить эту девушку по голове. Хочется успокоить, сказать, что она плачет зря. И это так. Мы оба это знаем. Но она ничего не может с собой поделать. Слёзы градом катятся по её щекам, а я стою и бездействую. Как и в тот самый вечер, когда умерла Джуди. Я должен что-то сделать.

И моя рука касается её нежной и холодной кожи на лице, размазывая мокрые подтёки большим пальцем. Она роняет голову мне в руку, словно обессиленная. Прижимается к ней щекой, будто это – её спасение.

– Сэм, если я вдруг потеряю тебя, то это полностью убьёт во мне всё то хорошее, что я так стараюсь сохранить после смерти Джуди.

Она понимает. Кивает. Отводит взгляд в сторону. Отстраняется.

– Я должна помочь тебе со шкатулкой. Помочь найти ответы. После этого мы разбежимся, словно никогда и не знали друг друга, – отчеканивает она, по-прежнему не глядя в глаза.

– Я говорю тебе, что боюсь потерять тебя, хорошего друга, замечательного человека, а ты хочешь сделать вид, будто мы никогда не были знакомы? Просто взять и уничтожить всё то, что мы с тобой строили?! – я срываюсь на крик. Задыхаюсь от неожиданной вспышке ненависти по отношению к ней. Да как она смеет?!

– Да, – спокойно говорит она. – Пойми и меня тоже. Я так не могу. Сейчас ты ясно дал понять, что у нас с тобой чисто деловые отношения.

– Что?

– Квентин, – она произносит моё имя чётко, внятно, так, как никогда не произносила до этого ранее. – Я начинаю… боже. Забудь, пожалуйста, об этом разговоре. После того, как мы найдём мою мать и решим проблему с твоими деньгами, мы разбежимся – каждый своей дорогой. Хорошо?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю