Текст книги "Эффект Доплера (СИ)"

Автор книги: А. Артемьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

«Впустишь?»

Рука, державшая телефон, заметно дёргается. Я выкидываю давно потушенную сигарету (я просидел с ней пять минут и даже не заметил), и направляюсь к двери. Босые ноги шаркают по паркету. Белая футболка выглядит так, словно я в ней спал, и пришёл сюда в таком виде, потому что… реально спал в ней. Я даже забыл, что я в той же одежде, что и был вчера. Звонок Ната в час дня действительно меня ошарашил, вернее, слова, сказанные им в тот момент.

– Почему ты игнорируешь мои сообщения?! – кричит она с порога. Волосы растрёпаны. Пальто нараспашку. Щёки красные. Глаза блестят от слёз. Она безупречна. Столько огня в её глазах, и одновременно – боли, ненависти, обиды. На кого она так злится? Неужели, на меня? И зачем так кричать? Ребёнок же спит. Я поспешно выставляю руки вперёд, а затем указываю на второй этаж. Сэм округляет губы в немом «а-а-а» и всё понимает.

Она всё-таки пришла. Хотя я не дал ответ на её вопрос «ты хочешь, чтобы я вернулась».

– Откуда у тебя мой номер? – наконец додумываюсь спросить я, затаскивая её внутрь, тихо закрыв дверь.

– Рэджи, – просто отвечает она, разуваясь и снимая вещи. – Взяла его телефон и переписала, пока он курил.

Рэдж выпустил из своих рук телефон? Может, он заболел? Может, лишился конечностей? Или наконец-то избавился от привычки мазать свой телефон супер клеем? Он ведь реально не выпускает его из рук. Никогда.

– Я немного замерзла… – начинает Сэм, и я догадываюсь, на что она намекает. Я протягиваю ей свою толстовку, висевшую в прихожей, и иду на кухню ставить чайник. Она плетется за мной, свесив голову набок. Её волосы едва касаются плеч и торчат в разные стороны треугольником. Пара прядей выбивается из общей кучи, накрыв лицо.

– У тебя тут, это, ну… – блещу интеллектом я и спешу убрать волосы с её лица нелепым движением руки, едва не выбив ей глаз, – вот, так лучше.

Она потирает лицо указательным и средним пальцами (сделав акцент на среднем) в том месте, где я провёл рукой, и бурчит:

– Спасибо.

Я делаю чай, заранее спросив, сколько ложек сахара туда засыпать, и приятно удивился, узнав, что она такая же сладкоежка, как и я. Вернее, ну ненормально сыпать полторы ложки сахара в такую маленькую кружку. В детстве мама пыталась напугать меня слипшейся задницей.

Сэм едва отхлёбывает пол глотка и шипит:

– Горячий!

Я закатываю глаза и вижу её улыбку на лице.

– Рассказывай, – прошу я, не желая ждать. На часах почти десять. Я не хочу спать, но хочу избавиться от разговоров как можно скорее.

Сэм вдруг меняется в лице и встает со стула. Чай она оставляет без внимания на столе, и подходит ко мне, протянув руку. Спрашивает:

– Ты мне доверяешь?

– А ты мне? – задаю встречный вопрос я.

Она едва заметно кивает, но я успеваю словить её на неком замешательстве. Это длится всего пару секунд, затем она кивает ещё увереннее, и тогда я встаю со стула. Её тёплая рука греет мою, пока мы идем в гостиную и садимся на диван. Не знаю, почему она решает в итоге прийти именно в эту комнату.

– Не мог бы закрыть окно на кухне? Меня морозит, – просит она, и я бросаю её руку. Иду на кухню. Закрываю чёртово окно. Иду обратно с грозным шипением, скрипя ногами по полу. Понятно, почему она решила прийти сюда, на кухне стало слишком холодно. Она замечает мой недовольный взгляд и отвечает:

– Я не знаю, с чего начать, – Сэм заворачивается в мою толстовку, как в кокон, заранее поджав колени. Она буквально тонет в ней, и я вдруг понимаю, какая она все-таки маленькая. Или я большой. В том красном свитере она тоже тонула, он едва покрывал её до самых колен. Затем мои мысли меняются в другом направлении, и я вспоминаю, кто носил эту толстовку в последний раз. И свитер. И все мои футболки. Её рыжие волосы прекрасно сочетались с синим цветом ткани, с белым, серым, да каким угодно. Моё лицо мрачнеет при мысли о том, что Сэм эта толстовка тоже к лицу. Я спешу выбросить эти мысли из головы и пытаюсь вникнуть в разговор, вернее, в монолог, как я понял.

– У меня была тяжёлая жизнь. Моя семья в другом городе. Я бросила их, потому что не смогла жить с тираном.

Боже, какая знакомая ситуация – думаю я.

– Она убила моего брата. Вернее, довела до самоубийства. Я буквально видела, как он крадёт таблетки нашей мамы. Я знала, что может произойти что-то непоправимое, ужасное, но не помешала этому. Он закрылся в комнате, никого, кроме меня, не было дома. Он умер ночью, и в этот момент какая-то частичка меня умерла вместе с ним. После случившегося я обвинила свою мать, ведь именно она довела его до суицида. На самом же деле, себя я винила больше, – она берёт меня за руку и подносит её к своему животу. Я вдруг ужасаюсь, вдруг она действительно что-то сделала с собой?

– Здесь, – она кладёт мою руку себе на живот, не поднимая ткани. – Она оставила след на всю жизнь. В тот момент мне было всего шестнадцать, и, не поверишь, я была беременна от другого парня. Об этом никто не знал кроме Сэма. Я была на первом месяце беременности, мне было страшно за себя и своего ребёнка. Я до последнего не знала, что с ним делать, украсть у матери деньги на аборт, или же дать ребёнку шанс на выживание. Мы, кстати, были очень бедными. Но однажды она повстречала мужчину, которого полюбила. Ведь наш родной отец бросил нас, когда узнал, что мать беременна. Она растила нас одна. А тот мужчина… не знаю, я видела его лишь однажды. Но мать очень хорошо о нём отзывалась. Я узнала о его неожиданной смерти, примерно год назад, весной. Сэм умер летом. Именно в июле я и сбежала из дому. Украла какую-то часть этих денег и побежала, куда глаза глядят. Села на автобус, затем на другой, и так пересадками добралась до этого города. В день, когда умер Сэм, наша мать обозлилась на меня, когда услышала мои слова о том, что я догадывалась о его будущем поступке. Я могла это предотвратить. Она обвинила в его смерти меня, и, схватив нож, набросилась на меня. Его она любила больше. Сэм был умнее, красивее, мужественнее. Она терпеть не могла девочек. И когда она случайно (хотя, может, специально) ранила меня в живот, оставив глубокий и длинный порез, я впервые испугалась за ребёнка. Но было поздно. Я потеряла слишком много крови. Когда меня выписали из больницы, мать уже знала, что у меня случился выкидыш. Она злилась на меня за то, что я не рассказала ей о беременности. Будто бы это что-то изменило в тот момент. Через неделю я сбежала из дому. Теперь я никогда не смогу носить бикини, – мрачно улыбается Сэм. – Никогда не смогу довериться кому-либо. Раздеться перед кем-то.

– Но ты доверилась мне, – вдруг резко говорю я. То, что она рассказала, переворачивает все мои мысли, заставляет меня забыть о том, что произошло между ней и Рэджи в том переулке. Все это неважно. Сэм такая же, как и я. Она многое пережила. Её глаза встречаются с моими, и я замечаю в её взгляде нечто такое, что заставляет меня прижать ладонь к её лицу. Она отводит голову в сторону, и моя рука зависает в воздухе. Тепло на ладони, которое оставила её кожа, согревает даже кончики пальцев. Но я не понимаю. Почему она доверяет мне? Или, не только мне.

– Рэджи. То, что я видел в том переулке… ты показывала ему шрам.

– Да, – она отвечает, хотя это был не вопрос.

– Почему?

Сэм решает не показывать мне шрам, но Рэджи его видел. Ревность колет меня куда-то в бок. Хотя, в конце-то концов, она ведь решилась рассказать мне обо всём этом, значит, доверяет мне. Я понятия не имею, почему, кстати.

– Он просил не говорить, – обрывает меня Сэм, и я замолкаю. – Он сам расскажет, если посчитает нужным. Скажу лишь одно – после его рассказа я перестала чувствовать себя паршиво. У кого-то на этой планете есть жизнь дерьмовее моей, понимаешь?

Я вдруг начинаю чувствовать вину. Думая о том, какими ужасными словами материл Рэджи про себя, я прижимаю всё ещё тёплую руку ко лбу и вытираю пот.

– Ты рассказала Рэджи. Почему решила провернуть этот трюк и со мной?

– Я решила, что достаточно долго скрываю свою прошлую жизнь от других. Те два парня у бара – знакомые моей матери. Она ищет меня даже сейчас, в этот самый момент. Удивляюсь, как они не вытащили меня из бара, не усадили в машину и не увезли из города. Она знает, где я. Она ищет. Она придёт за мной. Она винит меня в смерти Сэма. Мы были близнецами, – сухо говорит Саманта. – Ближе его у меня никого не было. И он убил себя, даже не подумав о том, насколько сильную боль причинит мне его смерть. Видишь, до какого состояния довела его наша мать?

– Что такого ужасного она сделала, заставив подростка убить себя? – ужасаюсь я.

– Это, – она указывает на свою футболку, под которой находится шрам. – Такое же есть и на спине. На ногах. Я – ходячее клеймо. Сплошная рана. Она била нас каждый раз, когда мы не соглашались с её мнением. Сэма она била меньше. Но за непослушание мы получали ремнём по коже. Она заставляла нас продавать наркотики, хотела, чтобы товар распространялся среди подростков. Деньги она забирала себе. Так мы и выживали, пока тот мужчина не умер, оставив в наследство нам кучу денег. Понятия не имею, насколько моя мать хороша в постели, но оставлять деньги… любовнице? Наверняка у этого мужчины была своя семья. На вид он ему было лет 45, не меньше. А мать на десять лет его младше. Когда-то Сэм оставил часть денег за наркотики себе, запрятав их под ковром в нашей комнате, но мать нашла их, и высекла его ремнём, оставив девять шрамов на спине. Каждая отметина на моём теле – моя собственная ошибка. Я не ушла из дому ещё в детстве – у меня был шанс – когда получила первую ссадину от её руки. Не сбежала и не уберегла Сэма. Мы могли сделать это вместе. Он каждую ночь снится мне, знаешь? Он зовёт меня, говорит, что жизнь на этом свете – самое ужасное, что было даровано нам собственной матерью. Я боюсь спать одна. Он снится мне и просит прекратить погоню. Говорит, мне не стоит бежать от жизни. Если я делаю это, проще покончить с этим раз и навсегда, и не убегать больше. Он просит умереть, Кью.

С каждым её словом мои ноги трясутся всё сильнее. Я нащупываю в кармане сигареты и протягиваю ей одну. Она берёт её своими тоненькими пальчиками. Ей снится мёртвый брат, мне снится мёртвая девушка. Мы оба чувствуем себя виновными в их смерти.

– Я никогда не курила. Научишь?

– Только если ты этого хочешь, – сухо отвечаю я, глядя на то, как красиво она проводит языком по верхней губе. Я понимаю, что если она останется в этом доме, я могу сделать этой девушке намного хуже. Но если она уйдёт, тогда паршиво будет именно мне. Эгоист – вот я кто, помимо того, что ещё и вдобавок я глупый, неуравновешенный, ленивый, заносчивый негодяй. Ещё и трус – забыл добавить.

Мы проходим на кухню, я открываю окно и протягиваю ей зажигалку. Она кашляет, когда делает первую тягу. Я тихо смеюсь и подсаживаюсь к ней поближе.

– Попробуй задержать дым во рту, а затем втянуть воздух в лёгкие через нос?

Её щёки краснеют, когда она делает вторую тягу, задерживает дым во рту, а со временем выдыхает дым прямо мне в лицо.

– Извини, – поспешно говорит она и протягивает мне сигарету. – Мне не нравится. Это не моё, наверное.

И слава богу. Я жду, не зная, чего именно. Бледные пальцы трясутся, по-прежнему протягивая мне недокуренную сигарету. Через какое-то мгновенье она закатывает глаза и засовывает её промеж моих губ. Я довольно улыбаюсь, зажав сигарету между зубов.

– Квентин, – вдруг резко говорит Сэм таким странным тоном, что у меня невольно пробегают мурашки по спине. – Я рассказала тебе это, чтобы ты помог принять чувство вины. Вернее, не знаю, – она отводит взгляд. – Это слишком сложно. Я боюсь спать. Боюсь жить. Боюсь даже чихнуть лишний раз. Мне нужно уехать из города, снова. Я знаю это, ведь те парни – доказательство того, что она нашла меня. Снова. Но ещё хуже в этой вечной погоне то, что я не могу нормально спать. – В подтверждение своих слов Сэм зевает, – знаешь, я ведь даже смогла перевестись в этот колледж. Боже, Кью! Какая я идиотка! Ведь именно так она и нашла меня! Господи! Я ведь несовершеннолетняя. Такая глупая!

Взгляд Сэм начинает истерически метаться из стороны в сторону.

– Эй-эй! Тише. Успокойся. Её здесь нет. Она не знает, где ты живёшь. Сколько часов в день ты спишь? – осторожно спрашиваю я, и она показывает три пальца. – Боже. Знаешь, что? У меня идея.

Однажды эта маленькая малышка излечила моё разбитое сердце. Её любовь согрела меня, избавив от какой-то маленькой частички вины. Я по-прежнему ненавижу себя за то, что случилось прошлой осенью, конечно. Может, я решусь рассказать вам, наконец, что же случилось. Но пока что я не готов. Ариэль помогла мне забыть о случившемся хотя бы на мгновенье. Может, она сможет помочь и Сэм тоже?

Я веду её на второй этаж и указываю на приоткрытую дверь.

– Ты понравилась ей. Она огорчилась, узнав, что ты ушла. У тебя есть шанс исправить это, – просто говорю я и едва заметно улыбаюсь. Сэм не понимает, часто моргая, и смотрит на дверь. Я подталкиваю её внутрь и закрываю там. Ухожу курить. Снова. А когда возвращаюсь, вижу, как она лежит рядом с Ариэль, свернувшись калачиком, и мирно спит, посапывая в унисон с малышкой. Я укрываю её пледом, который лежит на стуле, и ухожу в комнату Натаниэля.

Я клялся самому себе, что не причиню этой девушке вреда. Я искренне надеюсь на то, что произошедшее сегодня вечером – не случайно. И это не сделает Сэм ещё хуже. Я не сделаю Сэм ещё хуже. Я знаю эту девушку всего несколько дней, и мы так сблизились. Это ненормально. Это нелогично. Это неправильно. Так не должно быть. Но это происходит. С этими мыслями я засыпаю.

И мне снова снится кошмар. Я просыпаюсь в холодном поту, слыша, как Сэм тоже кричит из соседней комнаты. Мы кричим в унисон. Я успеваю подумать о том, что она, возможно, напугает Ариэль. Но затем меня резко вырубает, и я проваливаюсь в бесконечный круг ада. Один и тот же кошмар. Снова.

========== Глава 4 ==========

Кто-то ложится рядом со мной, и я открываю глаза сквозь сон. В глубине души я надеюсь, что это Сэм, сам не знаю, почему. Вспоминаю: последний раз, когда я спал с девушкой, позже привязался к ней, влюбился. Из-за меня она погибла. Чувство вины будет бесконечным, пока я сам не отправлюсь на тот свет. И мысли об этом ужасают. Я никогда не смогу простить себя за это.

Кто-то ворочается рядом и утыкается носом мне в плечо. Я чувствую, как этот «кто-то» плачет. Я открываю глаза, и мое внимание привлекают светлые локоны, на которые падает свет от фонаря на улице. Забыл закрыть шторы. Это не Ари. Не Сэм. Она ведь не блондинка.

– Твоя мама в порядке? – спрашиваю я Натаниэля. Он плачет. Едва слышно. Каждый его всхлип пронизывает меня холодной дрожью насквозь. Боже, какой я идиот. Всё слишком паршиво. Как она может быть в порядке? Она ведь зависима.

– Её упекли в диспансер. Она пролежит там полгода, не меньше. Я не знаю, мне исполняется восемнадцать через две недели, Кью. Но я не чувствую себя взрослым. Столько всего свалилось на меня в последнее время. Эти вечные передозы моей мамы, учёба, младшая сестра… Мою мать могут лишить опекунства. И начнётся возня с бумажками, и…

– Твоя мать поправится. Её вылечат. Ты повзрослеешь. А малышка у тебя просто чудо, – уверяю его я. – В самом деле, Нат, я ведь рядом.

За Рэджи я не ручаюсь. Кстати, за себя тоже. Последние слова – вранье. Сэм поймёт это. Она раскусит меня. Я сбегу, когда кто-нибудь из друзей догадается о том, что я – сын того самого погибшего в особняке бизнесмена. У них будет два варианта – сдать меня, либо скрываться вместе со мной. Каким бы хорошим ни был друг, он не поймёт меня. Никто бы не понял. Даже родной человек. Убийство не прощают. Ни одна живая душа не станет обрекать себя на вечную беготню от копов ради меня. Они не поймут, почему я сделал то, что сделал. Друзья будут считать меня чудовищем. Может, вы, конечно, думаете, что друзья существуют, чтобы понимать друг друга, принимать таким, какой ты есть. Херня! Если ты убил кого-то, и они узнают об этом, то перестанут смотреть на тебя, как на хорошего человека. Ты превратишься в дерьмо за считанные секунды. Тебя начнут презирать. Ненависть – вот что будет скрыто за маской слов: «да ладно тебе, Кью, ты не чудовище, мы все понимаем, ты вынужден был сделать это». На самом деле, они ни хера не понимают. И у меня был выбор – стать на сторону отца, и забыть о матери, которая меня любила, перестать думать о чудовищных вещах, которые он когда-либо совершал, либо же убить его, что я и сделал. Никто из моих нынешних друзей не терял мать, по-настоящему не терял. Не приносил ей цветы на могилу, не рыдал по ночам, не в силах контролировать боль в области сердца. Мне ведь было всего пять лет, когда на меня свалилось всё это дерьмо под названием «отец» и «смерть матери». Он виновен в этом. А я виноват в смерти отца. Око за око, как говорится.

– Спасибо. Мне уже легче, – Нат с каким-то сопением вдыхает в себя воздух через нос, и через какое-то время выдыхает. Это время показалось мне слишком долгим. Интересно, на сколько секунд он может задержать дыхание?

– Мы отметим твой день рождения на славу, – говорю я и чувствую, как Нат отодвигает свой сопливый нос от моей футболки. Я улыбаюсь. Хорошо, когда есть кто-то, кто может высморкаться в твою одежду. Сразу же начинаешь чувствовать себя героем.

– Сразу говорю – я не люблю сюрпризы. Кстати, я заглядывал к сестре… – начинает Нат, и я округляю глаза. Сэм – о ней-то я забыл сообщить своему другу.

– Извини, я не написа…

– Это хорошо, что у неё появилась подруга, – перебивает меня Умник.

– На самом деле, – я сдерживаю смех, – Ари не видела Сэм после того, как та куда-то ушла. Малышка не знает, что спит с ней. – На этих словах я запинаюсь. Мы с Сэм кричали ночью. Думаю, ей тоже приснился кошмар. Скорее всего, Ари проснулась из-за криков. Но раз сейчас все хорошо, то они обе уснули после неловкого разговора.

– Боже, Нат, она у тебя потрясающая. Если бы не Ари, Сэм… – и тут я вдруг вспоминаю, как девочка выскочила на улицу под ливень, и босиком поспешила к Саманте. Дёргая её за рукав пальто, она уговорила Сэм зайти в дом. Если бы не её решительность в этом плане, я бы не узнал секреты этой девушки. Она бы, возможно, не решилась открыться мне, и уж тем более, остаться на ночь. Снова.

– Сэм – что? – не понимает Нат.

– Твоя Ари спасла мою жизнь от одиночества, – признаюсь я скорее самому себе, нежели другу. – И не только мою.

– Серьезно? – смеется Умник. – Снова?

– Она уже сделала это однажды. Сегодня она сделала это ещё раз. У тебя потрясающая сестра, – говорю я уже в тысячный раз за сегодня. – Она читает мысли. Говорит то, что я хочу услышать. Делает то, что нужно. Хоть это и безрассудно, глупо, может, неправильно. Но она делает это во благо других людей.

– Даже не верится, что она такая. Ну, сам понимаешь. Семья у нас неблагоразумная.

– Прекрати, – обрываю его грустные слова я и продолжаю, – представь, как завизжит Ари, когда увидит рядом с собой тело, пускающее слюни во сне. – Я до сих пор не уверен в том, знает малышка о том, что рядом спит незнакомая девушка, или нет.

Но мы оба смеёмся, представляя эту картину.

– А как Сэм вообще оказалась в моём доме? – спрашивает Нат.

– Я встретил их с Рэджи на улице. Эх, Нат, если бы я мог выдавать чужие секреты, ты бы всё понял.

Спустя какое-то мгновенье я слышу умиротворённое дыхание Ната. Он уснул. Кусок моей футболки зажат в его руке. Я вдруг чувствую себя человеком, на которого можно положиться. Старший брат, любящий парень, хороший сын, отзывчивый друг – те самые звания, которые мне не удалось получить в своей жизни. Я пытался и не раз. Сын из меня никудышный вышел. Любящий парень, живущий где-то внутри меня, свёл собственную девушку в могилу. Не собственноручно, конечно, но я струсил, и поэтому, я виноват. Старший брат… чёрт, у меня нет младших сестер и братьев. Я единственный ребёнок в семье. Отзывчивый друг, хм, может, хотя бы друг из меня выйдет – что надо.

С мыслями, полными глупых надежд, я засыпаю.

Крыша – начало всех начал. Там я впервые понял, что люблю её. Кажется, люблю. А может, полюбил в тот самый момент, когда увидел эту девушку, сидящую на выступе, которая, запрокинув голову вверх, любовалась звездами. Её каштановые волосы слегка колышутся на ветру, а глаза блестят от красоты на небе. Ей повезло, что на небе ни облачка. А мне повезло, что я вижу всё это.

Снова. Один и тот же сон. Я понимаю, что позже она бросился с крыши, либо же застрелит себя непонятно откуда взявшимся пистолетом. Каждый раз она убивает себя снова и снова. И каждый раз по-разному. День, когда я понял, что люблю её, приходит ко мне во сне, обращаясь в кошмар. Моё собственное сознание издевается, напоминает, что я виновен в её смерти. Я до сих пор жив, могу дышать, ходить, мыслить, существовать, разговаривать – хотя делать этого не должен. Не имею права. Не тогда, когда… не спас её. Господи, лучше бы я умер в том сраном доме, а она осталась жива.

Джуди сидит и не смотрит на меня. Я знаю, что если подойду ближе, если, не дай бог, прикоснусь к ней, или скажу хоть слово – она умрёт. Я ведь снова на этой крыше. Мы на этой крыше, здесь и сейчас, хоть и во сне – я до последнего верю, что это не случайность. Их не бывает.

Я судорожно вздыхаю, сглатываю слюну, и делаю шаг вперёд. Неуверенно, я продолжаю ступать, приближаясь к Джуди всё ближе и ближе.

– Родная, – сквозь слёзы проговариваю я, зная, что она обернётся и когда заметит меня, достанет очередное орудие убийства. Способ уничтожить всё то хорошее, что произошло на этой крыше год назад. Вариант, как превратить мой сон и всю мою жизнь в кошмар. Её зелено-карие глаза смотрят с надеждой.

– Кью, – она буквально вкладывает в это слово всю любовь, которой согревала меня те недолгие месяцы наших отношений. Я вспоминаю – в эти дни я был по-настоящему жив. С ней и только с ней.

– Девочка моя, – я банален до невозможности. Мил до тошноты. Отвратителен сам себе, ведь я знаю, что говорю эти слова в тысячный раз, в очередном кошмаре. Знаю, чем они обернутся. Но ничего не могу с собой поделать, слова сами слетают с моих губ. И когда она слышит это, слезы катятся по её щекам. Она спрыгивает с выступа на ноги, и, продолжая стоять, каждый раз убивает себя по-новому. Джуди бросалась с крыши, убивала себя ножом в живот, душила, сворачивала себе шею, глотала таблетки. Этот кошмар с каждым разом становится всё ужаснее, а её убийства – всё изощрённее.

Моя девушка достаёт собачий ошейник и швыряет его мне под ноги. А я не могу пошевелиться. Каждый раз она убивает себя, а я ничего не могу сделать, как и в тот самый день – 4 сентября прошлого года. Этот сон напоминает мне каждый грёбаный раз, что я – трус. Я – ничтожество. Я не смог ничего предотвратить. Поэтому мои ноги прилипают к поверхности крыши, и я не могу шагнуть к ней. Не могу вырвать нож из её рук. Не могу остановить, чтобы она не прыгала с крыши. Не глотала чёртовы таблетки. Не убивала себя.

Красный кожаный ошейник валяется у моих ног, на нём красуется маленькая медалька с именем собаки. Джуд – я назвал щенка в честь неё. Это глупо, но пёс, которого я спас от летящего на всех скоростях фургона – единственный, кто остался со мной после той трагедии. Помню, я внушал себе, что если назвать её этим именем, частичка Джуди всегда будет рядом. Я нашёл щенка на дороге в день, когда решил сжечь особняк вместе с мёртвыми телами.

– Где собака, Кью? – она осуждающе смотрит прямо в глаза, и с каждой секундой на душе у меня становится всё гаже.

Вспоминаю – я бросил собаку на этой самой чёртовой крыше, когда понял, что мне пора уехать. Когда я осознал, что больше не могу находиться в этой квартире, жить в этом доме, в этом городе. Здесь всё напоминает о Джуди. Надеясь, что собаку спасут, я специально не закрыл выход на крышу на замок. Кто-нибудь из соседей точно найдёт её.

Джуди качает головой, словно понимает, что ничего уже не изменить. Она винит меня за то, что я бросил собаку и уехал. А я не мог не бросить. Уезжая из родного города, в котором я родился и прожил девятнадцать лет, я должен был избавиться от всего, что напоминает мне о ней. Начать жизнь с чистого листа. Смотреть на собаку было больно, поэтому, я оставил её.

Я наблюдаю за тем, как Джуди убивает себя. Снова. А я ничего не могу сделать. Снова. На этот раз она достаёт из-за пазухи собачий поводок и душит себя до смерти. На последнем её издыхании я просыпаюсь в холодном поту.

– Я не могла тебя разбудить! – плачет Сэм. Я моргаю, пытаясь понять, где я, и что происходит. – Прости, прости, ты так кричал, я даже ударила тебя по щеке. Ты не просыпался, ни в какую! – она держит меня за руку и с ужасом смотрит в глаза.

– Как-нибудь позже расскажу, – говорю я, пытаясь выдавить улыбку. – Ари закричала, когда увидела тебя утром?

– Разве что – от радости, – Сэм бросает мою руку и убирает волосы со своего лица. Как всегда, они растрёпаны. – Мы с ней уже подружились.

Что-то во взгляде девушки заставляет меня задуматься над тем, что крик Сэм не послышался мне ночью. Но я думаю, сейчас не стоит задавать ей подобного рода вопросы.

– Который час? – я вдруг с ужасом понимаю, что второй день подряд сплю до обеда.

– Не переживай, сейчас девять утра.

– Говоришь, ты не могла меня разбудить? – не понимаю я.

– Я даже влепила тебе пощёчину, говорю же, – она виновато отводит взгляд. Я сажусь рядом с ней на кровать и тяжело вздыхаю.

– Где Нат?

– Ты очень меня напугал, – игнорируя вопрос, говорит она.

– Он на кухне?

– Кью, я испугалась. Это ненормально, ну… – она мнётся, – то, что я не могла достучаться до тебя.

– Что у нас сегодня на завтрак? – я стараюсь поменять тему, а эта клуша всё никак этого не поймёт.

Она вздыхает и накрывает мои руки своими, глядя на меня своим взглядом типа «я все понимаю». Ненавижу, когда люди так делают. Ни хера ты не понимаешь. Спасибо, что помогаешь, боишься за меня, и все такое. Но понимать – вы ни черта не понимаете. И даже если попытаетесь, все равно не поймёте. Ведь я и сам себя не понимаю, понятия не имею, почему не могу проснуться, пока кошмар не кончится. Не знаю, почему этот бесконечный ад вообще снится чуть ли не каждую ночь. Я не помню, когда последний раз спал нормально, а проснувшись, чувствовал себя не подобием дерьма, словно всю ночь таскал вагоны, как герой из Супер семейки, а реально отдохнувшим человеком.

От Сэм меня спасает Ариэль, которая вихрем влетает в комнату и кричит:

– Яишенка с беконом!

Я мило улыбаюсь ребёнку, а в сторону Сэм кидаю взгляд, типа «прекрати уже». Она кивает, опустив глаза. Хорошо ведь, что в таком состоянии меня увидела не Ари, а кто-то другой. Кто угодно, лишь бы не она. Не хочу напугать ребёнка до смерти.

Чувствуя себя виноватым за то, что так глупо отшил Сэм (она ведь не виновата в моих кошмарах), я спускаюсь вниз и вижу белого Натаниэля. Реального белого. Не просто бледного – такой бледности не бывает. Я успеваю подумать о наркомании, передающейся по наследству. Неужели, он колется, как и его мать? В голове проскальзывает куча мыслей вроде, а что же будет с ребёнком? Я ведь один за ней тоже не усмотрю. Если с Натом что-то случится, начнётся конец света.

– Меня сейчас вырвало, может, я просто съел что-то не то, а может – наоборот, давно не ел, – объясняет Нат, успевая заметить мой испуганный взгляд. Я проплываю мимо него и сажусь рядом. Тарелка с едой уже стоит напротив меня. Сэм садится с другой стороны стола, заранее усадив ребёнка. Не помню, когда завтракал в подобном кругу людей. Вернее, завтракал не один. Не могу вспомнить, когда последний раз садился за стол и нормально завтракал. Не на бегу. Не на диване. Не сидя на полу, как вшивая псина. Я сижу за столом, как нормальный человек, в кругу девушки, друга и ребёнка, который вчера едва не признался мне, что считает меня вторым старшим братом. Я смотрю на Ариэль с улыбкой, и она делает то же самое в мой адрес.

– Стойте, – Натаниэль подрывается и идёт к холодильнику. Он протягивает руку вверх, открывает дверцу шкафчика и достаёт бутылку чего-то крепкого. Я забыл глянуть, который час, когда Нат пришёл домой. Но что-то мне подсказывает, что он поспал от силы три часа. Тёмные круги делали лицо немного острее, чем на самом деле. Его впалые скулы торчат, о них, чёрт возьми, можно порезаться. Он изрядно похудел за эту неделю. Думаю, приступы матери, агония, крики, скандалы по ночам, продолжались не один день. Это было не только вчера.

– Я не пью, – повторяет Сэм те самые слова, сказанные ещё в баре. Я закатываю глаза. Нет, хорошо, что она не пьёт, но иногда выпить – полезно, особенно в качестве поддержки друга. Хотя, Нат ей совсем не друг. Нельзя стать другом за какие-то сутки. Я до сих пор не понимаю, почему она ещё здесь, в этом доме.

– Ты не откажешь в компании? – Натаниэль садится рядом и грустно смотрит на меня своми небесно-голубыми глазами.

– Обижаешь! – я фыркаю в его адрес, стараясь хоть как-то развеселить, и замечаю, как Ари едва заметно шепчет одними губами «не надо». Она права, я зря стараюсь.

Уже через час, доев яичницу и выпив шесть стопок, я чувствую, как у меня немеют ноги, пальцы рук, губы, всё лицо целиком. Я понимаю, что старался всего лишь поддержать друга, а не напиться. Но у всего есть свои минусы. Сэм и Ариэль уже давным-давно смылись из-за стола, и уже сидят в гостиной. В карты играют, кажется. Нат хватает меня за плечо и шепчет едва вменяемой речью:

– Я так рад, что ты – мой друг.

– Я потерял собаку, – вдруг выпаливаю я, подавляя тошноту. Кажется, еще чуть-чуть, и яичница вывалится через рот обратно в тарелку.

– То есть, как это, потерял? – не понимает мой охмелевший друг.

– Перед тем, как приехать в этот город, я бросил её на крыше, – мне вдруг хочется рассказать Нату всё, что навалилось на мою больную голову в последние 24 часа. Он понимающе кивает и говорит:

– Хочешь вернуться за ней?

Я едва заметно киваю. Этого хочет Джуд. Моя Джуд. Она ясно сказала мне в том кошмаре. Который последний. Я не должен был бросать собаку на той крыше. Джуди права. Может, пёс ещё там?

Вот идиот. Прошёл целый год, он не может быть там. Либо его нашли, либо… Думать о такой ужасной вещи, как смерть собаки, мне не хочется. Я выливаю рюмку обжигающей жидкости в рот и кашляю. Слишком крепкое. Я закусываю листом салата из общей тарелки, и эта зелёная трава с хрустом исчезает под моими зубами.

– Ты не можешь поехать со мной. Этот город находится в двух тысячах километров отсюда, это очень далеко. Ехать двое суток, если не трое. Ты нужен своей сестре. У тебя учёба.

– У тебя ведь тоже, последний курс. Ты скоро выпускаешься.