Текст книги "Обещание (ЛП)"
Автор книги: ZairaAlbereo
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
========== 1. Во мраке ==========
Это был обычный день, такой же, как и все обычные дни в доме номер 4 на Тисовой улице. Маленький тощий мальчик в изношенной одежде, выглядящий на шесть лет, несмотря на то, что было ему уже восемь, скорчился перед огромным полным мужчиной, который слегка смахивал на свинью. На очень большую свинью. И, судя по всему, разозлённую. Склеенные скотчем очки мальчика криво висели на носу, заслоняя его огромные испуганные зелёные глаза.
Мальчика звали Гарри Поттер, а крупный мужчина был его дядей. Гарри жил с дядей Верноном, тётей Петуньей и кузеном Дадли столько, сколько себя помнил. И, насколько он помнил, всё всегда было примерно так, как сейчас.
– Извините, – прошептал мальчик. – Пожалуйста… Я упал! Я не специально!
– Он упал! Слышала, Петунья? Он упал! – заорал его дядя жене, несмотря на то, что в поле зрения был лишь толстый, как и мужчина, ребёнок возраста Гарри, который выглядел достаточно довольным. Мужчина схватил мальчика за шиворот, почти срывая с него огромную рубашку, и поднял его на ноги.
– Сколько раз мне говорить тебе смотреть, куда идёшь, мальчишка? – взревел он. – Но это бесполезно!
*удар*
Голова мальчика дёрнулась в сторону, когда дядя отвесил ему пощёчину.
– Слишком тупой, чтобы устоять на ногах!
*удар*
– Думаешь, что можешь ничего не делать, как твой отец-бездельник, да?
*удар*
– Думаешь, что можешь перечить мне в моём же доме, ты, неблагодарное отродье?
*удар*
С каждой пощёчиной дядя Вернон всё приближался к нему, и Гарри слепо отступал назад, пытаясь вырваться. Лицо мужчины приобрело пурпурный цвет, и Гарри знал, что это очень плохо. Оттенок яростного лица дяди был прямо пропорционален боли, которую он, Гарри, позже испытает. К сожалению, ему не было куда отходить, так как он всё ближе подходил к лестнице на первый этаж. Слегка паникуя, он допустил ошибку.
– Это не я. Дадли -… – ошибка номер 52: «Никогда не упоминать Дадли при встрёпке».
Дядя Вернон взорвался. Его правая рука вырвалась вперёд. Затем она соединилась с лицом Гарри, ударяя того с такой силой, что он упал назад – и свалился с лестницы. Скатился и остался лежать недвижимым у подножья ступенек.
Встревоженная громкими звуками, Петунья выбежала из кухни.
– Что ты натворил на этот раз, несносный мальчишка? – взвизгнула она ещё до того, как увидела его лежащим на полу. Было очевидно – что бы ни случилось, это была вина Гарри. Так было всегда.
Петунья подошла к ступенькам и пнула тело Гарри.
– Вставай! Не делай вид, что тебе больно! Что ты наделал?
Но Гарри не двигался. Вернон сошёл вниз и пнул его ещё раз, но Гарри только перевернулся на спину, его голова повернулась на другой бок. На его виске выступила кровь, которая измазала половицу.
– Что с ним такое? – прошипела Петунья, и Вернон пожал своими массивными плечами, не выглядя особенно беспокойным о племяннике.
– Он упал с лестницы, тупой придурок, может, он в обмороке.
Петунья опустила глаза на Гарри и закусила губу. Он дышал, пусть и неглубоко, но, возможно, у него было сотрясение.
Вернон нагнулся к Гарри и похлопал того по щекам.
– Вставай! Вставай, парень! – прорычал он, но безрезультатно.
– Может, стоит вызвать скорую? – неуверенно спросила Петунья.
– И что мы им скажем? – фыркнул Вернон. – Я не хочу, чтобы они тут что-то вынюхивали, высказывали какие-то безумные теории о том, что это мы виноваты, что этот урод не умеет стоять на ногах.
– Ну, мы скажем им правду. Что он упал. Но мы не можем оставить его лежать вот так, – возразила Петунья.
– Да, – завозился Дадли наверху. – Как мы будем подниматься и спускаться по лестнице, если он будет здесь валяться? – вопросил он.
***
В тюремной камере на одиноком, колеблемом штормами острове в Северном море лежало другое, но такое же неподвижное тело. Большее в размере, оно было таким же худым. Длинные чёрные волосы были грязными и спутанными, а глаза глубоко запали в глазницы.
Мужчина был волшебником по имени Сириус Блэк, хотя он не слышал своего имени почти семь лет. Иногда он не был уверен, что его так зовут. На самом деле, он точно не знал, семь ли лет прошло. Годы не были важными в таких местах. Единственным значимым временем была вечность.
Он верил, что прошло почти семь лет, потому что на дальней стене его камеры было выцарапано шесть звёздочек. Каждую он рисовал в канун Рождества, единственную ночь в году, когда дементоры, охранники тюрьмы, уходили за её стены – слабое утешение для потерянных душ заключённых.
Остальные триста шестьдесят четыре ночи дементоры скользили по коридорам, замораживали всё вокруг до той степени, когда ты чувствуешь тонкий слой льда на своей коже, а твои волосы твердеют и хрустят от мороза. Мерзлота распространялась с каждым шумным вздохом этих отвратительных существ, и всё то тёплое, счастливое, что ты когда-либо чувствовал, высасывалось из тебя, пока само понятие радости не становилось чем-то, что ты знал, но уже не мог понять.
Однажды бывший Сириусом Блэком волшебник задался вопросом, не наступило ли Рождество, так как почувствовал слабое отступление холода. Он на секунду задумался о сути Рождества, пытаясь вспомнить, что это за праздник, но у него не получалось.
За такими мыслями он и услышал шаги, направляющиеся к его камере, и удивлённо поднял голову. Насколько он знал, у дементоров не было ног, и они не издавали никаких звуков, кроме громких вздохов. Наверное, привезли нового бедолагу. Последний раз это происходило настолько давно, что он уже и не помнил, как это бывает.
Он медленно сел, всматриваясь сквозь прутья решётки. По коридору шёл мужчина в мантии и шляпе-котелке. Он показался волшебнику смутно знакомым, но узнать его он не смог.
Человек остановился перед камерой и посмотрел на него с отвращением.
– О да, мистер Сириус Блэк, насколько я знаю, – сказал он.
Когда он услышал своё имя, впервые за столько времени сказанное вслух, что-то в его сознании зашевелилось. Он посмотрел на мужчину мёртвыми глазами, в глубине которых, лишь постаравшись, можно было увидеть маленькую искорку жизни.
– Кто вы? – спросил узник голосом, за неиспользованием ослабшим и охрипшим.
Мужчина в котелке поднял бровь. Он не ожидал ответа. В большинстве своём преступники, которых он повидал, были почти безумны.
– Я – Корнелиус Фадж, новый министр магии, – произнёс он, преисполненный собственной важностью. – Инспектирую объекты. Осматриваю, всё ли в порядке, как должно быть.
Волшебник за решёткой не знал, случилось ли это из-за того, что с ним заговорили, или из-за того, что дементоры далеко ушли, но его сознание прояснилось.
– Правда? – проскрежетал он. – Надеюсь, вы находите наш дом удовлетворительным.
Корнелиус Фадж удивлённо на него посмотрел. Такое поведение было более чем необычным для узника этого места. Он немного нервно прочистил горло.
– Ах, да… да, несомненно, более чем удовлетворительно… хм… могу ли я что-то для вас сделать? – спросил он больше из растерянности, чем из беспокойства.
Узник посмотрел на него, как на сумасшедшего. Потом хихикнул, что вышло гулко, будто его грудь была пустой изнутри.
– Не могли бы вы одолжить мне свою газету, сэр? – саркастично попросил он. – Соскучился по кроссвордам.
Корнелиус Фадж был слишком удивлён, чтобы возражать, и с застывшим выражением лица протянул преступнику газету.
Когда министр ушёл, маг прислонился к стене, согнул костлявые колени и уставился на газету с её движущимися картинками и мигающими надписями. Прошло много времени с тех пор, как он видел нечто подобное. Самый крупный заголовок повествовал о Кубке Мира по квиддичу, и волшебник почувствовал, как внутри разливается эхо былого наслаждения.
Потом его взгляд упал на заголовок поменьше над нечёткой картинкой. Похоже, фотография была снята издалека. На ней был изображён маленький темноволосый мальчик, которого выводили через маггловские раздвижные двери очень дородный мужчина и худая женщина с лошадиным лицом. Оба выглядели сурово и раздражённо. «Мальчик-Который-Выжил выходит из больницы после домашнего несчастного случая» – гласил заголовок. Далее следовала короткая заметка о Мальчике-Который-Выжил, Гарри Поттере, спасителе волшебного мира, который выписался из маггловской больницы после, предположительно, несчастного случая, произошедшего в доме его опекунов, дяди и тёти – магглов.
Как только маг посмотрел на фотографию, в груди заболело. Это было иначе, чем вся та боль, которую он испытал за последние годы, переживая самые худшие моменты своей жизни вновь и вновь. А их было много… Но сейчас всё ощущалось по-другому, эта боль была свежей, будто его холодное, усохшее сердце разом заново начало качать кровь.
– Гарри! – прохрипел он, гладя голову мальчика на картинке костлявым пальцем. В голове не более чем на секунду промелькнуло изображение, на котором он сам стоял в ярко освещённой комнате и подбрасывал крошечного темноволосого малыша в воздух, чтобы затем словить и крепко обнять, а мальчик визжал и радостно хохотал. – Гарри… – прошептал он снова.
Когда на одинокий остров опустилась ночь и вымораживающий холод вернулся в камеру, голодный узник уснул. Его кошмары настолько часто повторялись, что стали почти старыми знакомыми. Нелюбимыми знакомыми, но факта это не отменяло.
Он видел холодное лицо своей матери, её пронизывающие глаза, полные отвращения, она смотрела на него, как на что-то чрезвычайно гадкое, прежде чем просто отвернуться от него, оставляя позади, одного в толпе людей, которые возвышались над ним. Она исчезала, держа за руку младшего черноволосого мальчика, который шагал за ней, оживлённо болтая.
Он смотрел на высокую фигуру своего отца, стоящую над ним, пока он сам лежал на полу. Лицо того было искажено яростью, он выхватил палочку, направил её на сына и взревел: «Круцио!» Жгучая ослепительная боль пронзила каждый его нерв. Он видел холодные глаза своего отца, глядящие на кричащего сына без тени раскаяния или жалости.
А потом появились изломанные, обгоревшие руины дома и мёртвые глаза лучшего друга – нет, брата – смотрящие на него с застывшими на мальчишеских чертах лица шоком и страхом. Он припал к неподвижному телу с непреодолимым чувством потери, вины и ужаса. В сознании осталась лишь одна мысль – Джеймс погиб, и это была его вина.
Но потом что-то изменилось. Случилось что-то новое, чего раньше никогда не бывало. Голова Джеймса повернулась к нему, и друг посмотрел на него, как будто на самом деле видел.
– Где Гарри, Сириус? – спросил Джеймс обвинительным тоном.
– Я… Я не знаю, – пробормотал волшебник, по чьим щекам струились слёзы. – Прости, Джеймс. Прости!
– Ты обещал мне, Сириус. Ты обещал!
– Я знаю! Это моя вина! Это всё я виноват! Прости меня, Джеймс!
– Ты обещал позаботиться о нём! Почему ты не заботишься о нём, Сириус?
А затем он увидел тело маленького мальчика с чёрными волосами и шрамом на лбу, неподвижно лежащее на полу, с капающей из виска кровью.
Маг проснулся от острой нехватки воздуха. Последнее изображение проигрывалось в мозгу чётко, как будто находилось прямо перед ним.
– Гарри! – прошептал он. – Что я наделал?
========== 2. Цепляясь за ниточку ==========
Когда Сириус проснулся, он пришёл в неистовство. Его сердце тяжело стучало в груди, и он был уверен, абсолютно уверен, что с Гарри что-то было не так. Он не мог сказать, как или почему он это узнал, но он знал. Его взгляд упал на брошенную на пол газету. Что-то было не так с теми магглами, с которыми Гарри жил. Они нехорошо с ним обращались… Они с ним что-то сделали… Нечто на картинке скручивало его внутренности. Ему не нравилось выражение лица мужчины. И ему не нравилось, как они держали Гарри, почти как пленника.
Он встречался с сестрой Лили лишь однажды, и она была совсем не похожа на весёлую рыжую девочку, которая вскружила голову его лучшему другу. Лили редко говорила о сестре, создавая впечатление, что их отношения были не из лучших. Он никогда не любопытствовал. Он знал, каково это – решиться игнорировать семью. Но однажды она рассказала ему, что её сестра ненавидела магию и «уродов» – очевидно, слова Петуньи – которые были на неё способны. И сейчас маленький Гарри с ней жил? Как могли такие люди, как она и этот по-свински выглядящий человек, хорошо заботиться о Гарри?
Что говорилось в газете? «Домашний несчастный случай!» Внутренности Сириуса сжались. Ха! Как будто он не слышал этого раньше. Как будто он годами не рассказывал учителям, что он упал, ударился о дверь или подрался с другим мальчиком, потому что было страшно и стыдно признаваться в том, что отец с ним делает. В том, откуда у него синяки. И многие вещи, которые делал его отец, останутся с ним навсегда. Не происходило ли теперь то же самое с Гарри? Перед глазами вновь появилось маленькое упавшее тельце из кошмара. Он никогда не простил бы себе, и не простили бы ему Джеймс и Лили, если бы Гарри пережил в детстве то же, что перенёс он.
Сириус не осознавал, насколько связными становились его мысли. Он всё ещё трясся от холода, сидел, прижав колени к груди максимально близко, раскачивался туда-сюда, бормотал себе под нос.
Он был в отчаянии. Он должен был помочь Гарри, но не знал, как. Сердце болело, когда он думал о маленьком беспомощном мальчике в руках подлых родственников… Эти мысли не были счастливыми, поэтому они оставались при нём. Они придавали ему безрассудной уверенности, которой он раньше не знал. Он не должен был быть здесь… Он не совершал преступлений, за которые сейчас сидел, даже если смерть Джеймса и Лили была на его совести. И он дал обещание. Обещание, которое он не мог сдержать, сидя в Азкабане.
За отчаянием пришла решимость. Джеймс и Лили умерли из-за него, и он никогда не избавится от вины. Но он не станет причиной страданий Гарри. И если ему надо совершить невозможное, он это сделает. Он сбежит отсюда и найдёт Гарри. Или он умрёт, пытаясь. Не потому, что он не заслужил находиться здесь. Потому, что он был нужен в другом месте. Нужен Гарри.
***
Гарри вышел из больницы три дня назад, и всё стало ещё хуже. Дядя Вернон был в достаточно плохом настроении. Ему не понравилось отвечать на вопросы докторов о том, как Гарри получил травму. Он был в ярости от предположения о его возможной вине, пусть даже в самой малой степени. Как они могли обвинять его в неуклюжести мальчишки? Свою злость по этому поводу он выплеснул на Гарри.
Когда они вернулись из больницы, Гарри был наказан за неуклюжесть, за причинение неприятностей, за расходы на лечение и за любопытные взгляды и расспросы соседей, которые увидели скорую.
Это было… неприятно.
Гарри отправился в чулан с пинком в спину от дяди Вернона. Ему не разрешали выходить до сегодняшнего вечера. Еды и воды ему тоже не давали. Дурсли, похоже, хотели о нём вообще забыть.
После суток, которые прошли без единого сказанного ему слова, Гарри в самом деле испугался. Насколько он помнил, его впервые закрывали так надолго. Его мучали не только голод и жажда, но страх того, что о нём взаправду забудут на этот раз и он умрёт от голода в своём чулане. Но Гарри боялся издавать звуки. Он знал, как сильно дядя Вернон ненавидел слышать его в то время, когда он усердно делал вид, что Гарри не существует.
Но становилось всё сложнее и сложнее сдерживать порыв попросить хотя бы воды. Гарри был измучен и ужасно хотел пить. Лишь ночью, будучи уверенным, что Дурсли спят и не услышат его, он плакал. Днём он прижимал полотенце, заменявшее ему подушку, к лицу, подавляя те всхлипы, которые не мог сдержать.
Он был близок к обмороку, когда на третий день тётя наконец открыла ему дверь, и с радостью принял пару пощёчин, которыми она его наградила. Она затащила его на кухню и поставила перед ним стакан с водой, тарелку с сухим хлебом и банан. Гарри моментально выпил воду, набросился на еду и чуть не вскрикнул от радости и облегчения, когда стакан наполнили во второй раз.
Потом его дядя зашёл на кухню, и Гарри от страха застыл как вкопанный*. Но дядя Вернон лишь взглянул на него.
– Завтра ты заплатишь за своё поведение! – объявил он. – Для тебя будет много работы, и, если станешь бездельничать, хуже будет только тебе.
Глаза Гарри стали похожи на блюдца, и он кивнул, не осмеливаясь что-нибудь сказать. Он был слишком слаб и слишком боялся возражать. Он редко сопротивлялся. Это никогда не заканчивалось хорошо. Он не знал, перенесёт ли он завтра. Испытаниям не было конца, а он так устал… но что ещё оставалось, если не пытаться?
***
Во всём ужасе темноты, холода и кошмаров Сириус узнал одно. Дементоры питались от человеческого разума человеческими эмоциями и теми счастливыми воспоминаниями, которые люди всеми силами старались сохранить. Но они интересовались только людьми. И это была одна из причин, по которым Сириус до сих пор не сошёл с ума за семь лет в этом аду. Потому что у Сириуса была тайна, неведомая никому. То, что отличало его от всех остальных узников. Сириус был анимагом. Он мог превращаться в большую чёрную собаку по собственному желанию. Это была та магия, которой он был способен пользоваться даже без палочки. Сириус не задумывался о том, что это его спасало. Большую часть времени его разум не мог подумать о чём-то большем, чем «это всё моя вина». Возможно, он превращался в собаку чисто инстинктивно, потому что так чувствовал себя немного лучше, немного безопаснее. Холод всё так же мучал его, но душевные терзания слегка отступали. Дементоры прекращали так подолгу задерживаться на нём. Становилось более сносно. Но это забирало у него силы. Пребывание в анимагической форме всё же являлось волшебством, которое нуждалось в концентрации и энергии. У него их было немного.
Но Сириус знал, что это был его шанс. Он не высчитывал вероятность успеха. Или всё, или ничего, и потом, ему было нечего терять. Если всё закончится провалом, остатки его разума и души уже не выдержат. Он знал, что шансы малы, знал, что это безумно, но, может быть, дементоры вправду не могли чувствовать его в форме животного. Он должен был попытаться. Решимость наполняла его, жгла изнутри, не так, как обычная теплота, даже не так, как огонь, но подобно кислоте.
Он закрыл глаза, сконцентрировался на этом всепоглощающем чувстве и заставил себя трансформироваться. Это было дольше, чем обычно, и по окончании превращения он тяжело дышал и трясся как осиновый лист. Но когда дверь в камеру в очередной раз открылась – ему принесли кусок хлеба и кружку воды – он не смотрел оцепенело в другую сторону, а собрался с силами и просочился в маленькую дверцу. И дементор не заметил.
Он начал красться по тёмным грязным коридорам. Его окружали другие камеры с другими узниками. Доносились вопли и рыдания, но по большей части слышались глухое бормотание и стоны. Они заполняли всё пространство, окружая его и топя в отчаянии и безнадёге. Он не знал, куда именно шёл, только знал, что направляется вперёд. Всё выглядело одинаково. Иногда он спускался по ступенькам. Он часто натыкался на тёмные фигуры в капюшонах, которые покрывали всё вокруг тонким слоем льда. Тогда трясущийся пёс прижимался к стене, пытаясь скрыть дыхание и перестать двигаться.
Он не знал, как долго он шёл. К тому времени, как он достиг зарешёченных ржавых ворот, могли пройти сутки, неделя или несколько часов. Они были заперты, но решётка была не очень частой, а Сириус в собачьей форме был ужасно тощий. Ржавые прутья даже не оцарапали его. Он просто протолкнулся сквозь решётку, извиваясь, и оказался снаружи.
Больше ничего не было – ни охраны, ни чар. Сюда никто ещё не доходил. На самом деле, никто ещё ни разу не выбирался из своей камеры и даже не пробовал это сделать. Всё, что сейчас лежало между ним и свободой, – ледяные глубины взволнованного Северного моря.
Тощий мохнатый пёс проковылял по направлению к морю. Его встретил холодный, кусачий порыв ветра. Волны, бьющиеся о скалы, были высокими, и брызги намочили его в ту же минуту. Они были очень холодными, но собаке даже понравилось. Это была не оцепеняющая, тоскливая мерзлота Азкабана, но холод, пронизывающий до костей, который ободрил его впервые за долгое время.
Дальний берег был не более чем слабой линией на горизонте, возможно, иллюзией, фантазией его сломленного разума. Но пёс не раздумывал. Он бросился в воду и поплыл. Он плыл с той самой решимостью, которая двигала им до сих пор. Он боролся с волнами, пытаясь не утонуть. Он глотал воду в больших количествах, соль обжигала ему глаза и нос. Он немел от холода, но не сдавался. Он не мог. Он должен был добраться до побережья, даже если это будет последнее, что он сделает. Он дал обещание. Он должен был выжить.
Сириус не знал, когда бороться стало слишком утомительно. Когда его конечности стали слишком тяжёлыми. Он не мог сдаться… он видел берег… он почти доплыл. Холодные волны били его по голове, а он всё боролся. Он пытался вдохнуть, но не чувствовал лёгких…
В конце концов, всё стало слишком тяжело. Его последняя мысль была о том, что он не справился.
А потом стало темно.
Комментарий к 2. Цепляясь за ниточку
* Здесь и далее “застыл как вкопанный” является заменой английской идиомы “froze like a deer in the headlights”
========== 3. Я приду за тобой ==========
Сириус проснулся, лёжа между вынесенными на берег обломками. Вновь будучи человеком, он лежал на спине, продрогший до костей и замёрзший. Он моргнул. Его глаза всё ещё жгло солью, а кожа на щеках и губах была сухая и натянутая. Небо над головой было тёмное, пасмурно-серое – собирался дождь. Вокруг раздавались крики чаек, воздух пах водорослями. Слишком уставший, чтобы двигаться, Сириус опустил голову на песок, осматривая окрестности, наслаждаясь видом. Пустынный пляж простирался по обеим сторонам от него. Это не был день для хорошей ленивой прогулки по берегу, чему и обрадовался Сириус. Не только потому, что свидетели создали бы кучу проблем, но и потому, что видеть обыденность жизни других людей было бы слишком больно. Всё казалось таким… сюрреальным.
Когда холод стал невыносим, он встал на четвереньки. Его ладони, прижатые к земле, болели. Он весь чувствовал себя больным. За спиной пляж продолжался ещё пару ярдов и переходил в покрытый кустами склон. Он сжал зубы и трансформировался, зная, что в человеческой форме он сразу привлечёт внимание. Было ещё одно чувство, которое он не хотел близко изучать, и оно было облегчено, когда руки превратились в лапы. Так было безопаснее.
Тощая чёрная собака поплелась по берегу и скрылась в кустах.
***
Как Гарри и ожидал, следующий день прошёл не лучшим образом. Когда тётя разбудила его в семь утра, его уже ждал список различных дел: от мытья окон и прополки до уборки в комнате Дадли. Даже с таким количеством окон и клумб, а также заданий поменьше, Гарри знал, что именно последнее его добьёт. Он работал весь день без перерыва, борясь с головокружением, которое временами одолевало его.
Наконец он принялся за комнату Дадли. Точнее, попытался. Это было довольно сложно – убираться в комнате, когда её хозяин кричал, чтобы ты ничего не трогал, запугивая ужасными последствиями (в основном избиением его, Гарри, кулаками Дадли). Его уже пару раз пнули и толкнули, когда он поднимал с пола какую-нибудь игрушку или грязную одежду.
Когда свет стал закатным, а солнце начало опускаться за горизонт, Гарри испугался. Он знал, что если он не закончит уборку к возвращению дяди Вернона с работы, у него будут большие неприятности. А его дядя сейчас мог вернуться в любой момент. Он содрогнулся, когда подумал, что с ним могут сделать, и понадеялся, что его только побьют, а не закроют в чулане на целую вечность.
Гарри неуверенно посмотрел на захваченного игрой на приставке Дадли и поднял ещё пару грязных вещей с пола. Вдруг он услышал шум машины своего дяди.
Он сглотнул. Он был обречён.
***
Следующие несколько дней не были приятными ни для мальчика, ни для измученного мага.
Гарри получил ожидаемую взбучку за пару невыполненных домашних обязанностей и был заперт в чулане без ужина. Он слишком обессилел, чтобы плакать, но слишком волновался, чтобы заснуть. Он знал, что завтра его ждёт работа, и он правда старался справиться, но время работало против него, а он так устал… Его руки болели от уборки, чистки и переноса тяжестей, а живот – от нехватки еды. Гарри долго не смыкал глаз, отягощённый волнениями, парализованный страхом и чувством полной беспомощности, которое душило его.
Он зажмурился и попытался представить себе свою любимую историю. Начало всегда было одинаковым – прибытие его долго отсутствовавшего родственника. Дяди, который долго был за границей. Он потерпел кораблекрушение, или с ним произошёл несчастный случай, и его память только сейчас восстановилась, чем бы это ни было, он вернулся и только теперь узнал о Гарри. Он пришёл, чтобы забрать его, и они станут жить в его замке с его красивой женой и, возможно, их маленьким сыном, который будет младшим братом Гарри, и у него появится своя кровать и блинчики на завтрак. Он им понравится, и, может, они даже будут его обнимать, как делали некоторые родители со своими детьми после школы. Обстоятельства, из-за которых его дядя или другой дальний родственник так долго не приходил, были разными, но окончание всегда было одним и тем же. Гарри оставлял чулан и Дурслей и становился частью настоящей семьи. Но, даже мечтая, Гарри знал, что этого никогда не случится. У него не было никакого родственника, и, даже если бы он был, он никогда не захочет Гарри и точно не полюбит его.
***
Сириус шатался в поисках приюта, где можно было отдохнуть и поесть. Он крепко поспал несколько часов, но еды не было, и ему в итоге пришлось довольствоваться полусгнившими объедками с маггловской помойки. Он съел их, будучи собакой, потому как его человеческие вкусовые рецепторы не могли этого вынести. Даже после чёрствой азкабанской еды это было слишком отвратительно.
С каждой новой милей между ним и волшебной тюрьмой, бывшей его домом последние семь лет, с каждой секундой, проведённой без ужасных охранников этого места, он всё больше осознавал, как плохо он воспринимал там реальность. Там его кожа не зудела от тонкой грубой ткани тюремного халата, там он не чувствовал вкуса еды, физической боли от порезов на ступнях или голодного урчания в животе. Это всё было утоплено в бесконечных волнах страдания и печали, заморожено в ледяном холоде, заполняющем каждый час его существования в этом тёмном, унылом аду.
Но теперь всё возвращалось. Теперь его ступни болели от порезов и мозолей – ещё одна причина, чтобы оставаться в анимагической форме столько, насколько хватит энергии. Его живот казался тугим комком, который царапал его изнутри, пытаясь залезть вверх по горлу в поисках еды. И с ним оставались нечеловеческая усталость и холод. Он всё ещё трясся от постоянного холода. Несмотря на то, что солнце сияло, и, скорее всего, это были последние дни августа, ему не становилось теплее. Он мёрз, будто лучи солнца не попадали ему на кожу.
Сириус шагал в форме худого чёрного пса столько, сколько мог. Его магические способности всё ещё были слабы. Он и сам чувствовал себя слабым, но толкал себя вперёд, немного дальше, чем были способны и разум, и тело. Если становилось настолько холодно, что продолжать двигаться было невозможно, он находил сарай или заросли, в которых и отдыхал пару часов. Поначалу ориентироваться было сложно, но потом стало очевидно – пока он шёл на юг, всё было правильно.
***
Два дня спустя судьба всё же проявила милосердие к мальчику и сбежавшему волшебнику.
Сириус наткнулся на станцию, на поезд, который как раз уезжал, и – насколько он понял из спора кондуктора и какого-то маггла – направлялся в Лондон и останавливался в Литтл Уингинге. А Гарри узнал, что на следующий день, когда Дурсли уедут в зоопарк отпраздновать последние выходные перед учебным годом, его оставят с соседкой миссис Фигг, чтобы он не спалил дом в их отсутствие.
***
Сперва Сириус решил, что он, должно быть, случайно выпил Феликс Фелицис, но, не будучи тем, кто стал бы сомневаться, он просто залез в один из вагонов, пока никто не видел. Он пролежал в трясущемся вагоне всю ночь, засыпая и просыпаясь, размышляя, что конкретно он будет делать, когда найдёт Гарри. Если его подозрения были верны и его тётя с дядей действительно плохо с ним обращались, то ничто не будет способно остановить его, когда он вобьёт их в землю так глубоко, что они смогут прорыть ещё чуть-чуть дальше и начать жить в Австралии. Но… что насчёт Гарри? Сириус был беглым преступником, осуждённым, кроме всего прочего, за убийство его родителей. Скорее всего, если Гарри знал о нём, он ненавидел его. Высока вероятность, что он будет бояться его и того, что он может с ним сделать. Не то чтобы он стал винить мальчика за это… всё-таки это он сам был во всём виноват.
Он метался и ворочался, потерянный в собственных волнениях. Когда поезд с визгом остановился, серые лучи рассвета проникли сквозь дверную щель. Сириус поднялся на ноги и застонал, разминая кости. Ему снова стало холодно. Он потёр руки от холода, который, судя по всему, был везде, куда бы он ни пошёл, и выглянул за дверь. Никого не было видно. Его взгляд упал на маленькую облупленную табличку с надписью: «Литтл Уингинг: погрузочная платформа», и он облегчённо выдохнул. Оставалось только найти Гарри и… он понятия не имел, что делать дальше, но собирался решать проблемы по мере их поступления.
***
Гарри не был несчастным. Лично для него это было событие. Он даже мог бы сказать, что был счастлив, но не был уверен, что знает это чувство. И всё же это было лучшим, что он когда-либо ощущал. Самыми лучшими вещами в его жизни были дни у миссис Фигг. Не то чтобы миссис Фигг была таким прекрасным человеком. Она была довольно странной и пахла нафталином, а весь её дом пропах кошками – неудивительно, ведь как минимум восемь из них здесь жили, насколько Гарри знал.
Гарри любил дни у миссис Фигг в основном потому, что он был не с Дурслями. Долгие часы, когда дядя не орал на него, тётя не поглядывала на него раздражённо, Дадли не делал всё возможное, чтобы доставить ему неприятности, дабы он получил взбучку. С другой стороны, миссис Фигг постоянно говорила с ним о своих кошках и о ком-то по имени Гилдерой Локхарт, который был кем-то вроде писателя-путешественника, которого она, очевидно, обожала, даже боготворила. Гарри никогда о нём не слышал, но ведь у Дурслей было немного книг. Наверное, самым лучшим в днях у миссис Фигг было то, что она не возражала, когда он уходил прогуливаться сам по себе. Это было его единственное свободное время.
