Текст книги "Клетка. Грудная клетка (СИ)"

Автор книги: Vilen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

– И почему ты с ним? Как так вообще произошло?

– Не знаю. Меня просто так сюда приволокли, – он пусто пожал плечами.

– В смысле?

– Ну...Я возвращался домой просто поздновато, а в подворотне пьяная компания была. Ну, они меня побили до потери сознания, а очнулся я уже в его притоне...

– Притоне?

Это историю я узнавала целую неделю. Иванцов выпустил меня из чулана, как запуганного котенка, разрешил остаться в этой комнатке, принес неизвестно откуда новую одежду – мужские джинсы, футболка, мешковатый свитер и кеды. Время от времени он проведывал меня. Свет здесь был включен только тогда, когда Иванцов являл сюда свою персону. “Чтобы не заметили”, – объяснял он пунктик по поводу тьмы. В шкафу лежал на нижней полке свернутый матрас, выше – складные ножи и разряженный пистолет, а на верхней покоилась парочка книг. За этими книгами я и коротала свой досуг. Когда Рома приходил, с едой и новыми побоями, я с каким-то чувством долга перед ним готовила ужин. А после ужина предавалась бесконечным расспросам. И знаете, узнав историю Иванцова, я, пусть и на сотую долю, но всё же стала более мягкой. Плюс те сутки в кладовке тоже сыграли свою роль.

Его избили просто, потому что попался под горячую руку. Пьяные накуренные идиоты. Били до тех пор, пока он не отключился, истекая кровью. А потом потащили в свой притон. Этот самый “притон” был у меня над головой, в смысле, на первом этаже. Здесь собирались те, кто готов был мать продать за наркотики. Я не думала, что в Гродно такое бывает. Я вообще всегда надеялась на то, что такое только в кино бывает и нтв-шных новостях. Здесь была такая изоляция, что я не слышала всё, что творилось выше, а остальные не могли услышать меня. И это, конечно, было хорошо. Наверное. Не знаю. Меня посещала мысль, что меня сделают такой же, как Рома, но парень быстро успокоил меня. Тут зона для геев и лесбиянок. Ему “посчастливилось” попасть именно в эту зону, потому что она находилась ближе всего к тому месту, где его побили. Притащили в подвалы, и (всё, как по закону сюжета) здесь тогда какой-то наркоман трахал блондинку а-ля “кукла Барби”. Потом оказалось, что этим наркоманом был Артем, который, к слову, являлся одним из лучших подлиз-подстилок самого главного – Кирилла. Кирилл является опорной точкой в наркоторговле по Минску. И он гей. Когда об Роме вспомнили – на третьи сутки голода и холода в том же подвале, где валялась совсем недавно я, – Кирилл счел его весьма симпатичным. И в итоге Роман Инвацов уже полгода в клубе фаворитов главного ублюдка города. Поняв, что просто так ему из этой хуйни не выбраться, он тупо чаще других подставлял свой зад под этого извращенца и успел много чего узнать и понять о здешней системе. И система, хоть и довольна сложная, улаживает в себе одну простую истину – угождай Кириллу, и будет тебе счастье.

– Меня отсюда не выпустят? – уже бесцветно спрашиваю я, ставя кастрюлю на плиту.

– Я ничего пока не могу. Пытался два раза и... – он показывает на новый синяк у виска. – Если ты сбежишь, нам обоим конец. Тебе – потому что ты далеко не убежишь. А мне за то, что не следил за тобой.

Прошла неделя. Неделя моего заточения. Книги прочитаны, ружье у двери осмотрено, и все рыжачки и детали на нем выучены наизусть. Пересчитано количество полосочек на старом матрасе. Отложились в памяти имена нескольких из тех, кто по ночам верещит пьяным голосом на улице. Я знаю, какие половицы скрипят хуже всего. И что хуже всего, если сравнивать с моей прошлой жизнью, я жду прихода Иванцова с трепетным нетерпением. Он не ходит в универ (ещё бы, мы же в Минске теперь), только ублажает Кирилла и выбирается в город за продуктами. Ему велено следить за мной, давать дряную пищу и иногда водить в туалет рядом. Ты слишком добродушный, Рома. Я запомнила каждую черточку, каждый шрам на его лице. Я изучаю его, как книгу, потому что нечем больше себя занять. Да он и сам не прочь раскрыться. По правде, я никогда не думала, что внешность может быть так обманчива. Снаружи непривлекательный, ну, для меня, который кажется грубым и горделивым, на самом деле этот человек очень хрупкий. У парней есть эмоции, они способны чувствовать ещё более глубоко, нежели девчонки. У меня есть хорошие знакомые, друзья-парни, но сейчас...когда перед тобой открывается сущность человека, ты чувствуешь себя ответственным за его тайны. И если пофилософствовать, то Рома просто вывалил из своей груди свою душу. Его душа не просто видна мне. Она обнажена и брошена к моим ногам. А что взамен? А взамен я проделала то же со своей душой. В моих жизненных планах не было пункта о том, чтобы рассказывать о своих проблемах Иванцову, но я не жалею об этом. Пока что.

Доверие возникает тогда, когда ты знаешь, что человек наивен и прост с тобой. Когда он предан и не предаст. Мой лимит доверия к Роме начал свой тысячный запас. С нуля, а меньше просто невозможно, верно?

Воскресенье. На невидимом календаре в моей голове я зачеркнула ещё один день. А какое сегодня число? Я сбита с толку. С минуты на минуту должен придти Рома. Он обещал, что придет сегодня к трем. Я знаю, что сейчас половина третьего, потому что эти укуренные отморозки каждый день с двух до пяти страдают какой-то терапевтической херней на улице. Запомнила время, потому что взглянула тогда на часы Иванцова. Голову уже можно назвать чердаком, потому что она завалена невидимыми вещами, которые мне так нужны: мобильный, компьютер, интернет, календарь, часы, мягкая постель. Обычно я слишком капризна и привередлива, но сейчас не тот случай. У меня есть плед, еда и меня не трахает какой-нибудь пьяный прихлоп Кирилла – вот она, мечта любой девушки, ага.

Дверь резко открывается. Раньше обычного. Волнение, да и любая эмоция, для меня теперь слишком большая редкость. Из-за этой серости я способна только на умиротворенную смиренную печаль. Но сейчас...это слишком резко, Рома не появляется так. Неужели...У меня есть пять секунд, чтобы забежать в подвал и сделать это тихо, без похожего звука. Иванцов предупреждал, что Кирилл может прийти и проверить, но добавил, что ему в последнее время безумно лень что-либо вообще делать с “ненужной падалью”, так он называл своих...пленников. И я в их числе.

Раз. Я вскакиваю с лавки и бросаю дамский романчик на пол. Два. Я подбегаю к провонявшей блевотиной двери. Три. Я дергаю на себя ручку. Закрыто! Четыре. Твою мать, закрыто, как так?! Рома же говорил, что оставит дверь открытой! Пять. Я дергаю ручку ещё раз, а вдруг сильнее просто надо? Проклятая дверь не поддается. Уже шесть.

Позади слышатся быстрые шаги, бег. Тут идти всего десять секунд. Я в паническом страхе закрываю глаза и притыкаюсь головой к вонючей древесине. Не хочу видеть лицо того, что меня сейчас побьет или трахнет. Не выдержу. Дыхание слышится совсем рядом, оно уже обжигает кожу, и по спине бегут мурашки. К горлу комом подкатывает тошнота. Я судорожно сглатываю и всхлипываю, когда сзади кто-то наваливается. Сделай то, что хочешь и убирайся. От незнакомца пахнет потом и кровью, а ещё дорогой, снегом и мехом.

– Прости меня, – шепчет незнакомец.

Он отстраняется, разворачивая меня к себе за локоть.

– Андрей? О, Господи! – я кидаюсь ему на шею, подавляя рыдания. – Ты...ты как тут?

– Я приехал за тобой, что за идиотский вопрос, – рассмеялся Фейт, гладя меня по голове.

– Я...ты...как ты меня нашел?

– Это было просто – я телепат, экстрасенс и ещё я хожу сквозь стены, – он отпустил меня, взял за руку и повел к выходу.

– Стой...погоди...Рома...я не могу...его убьют, блин! – я хочу остановить его, объяснить всё.

– Вика, нет времени спорить! Расскажешь всё в машине!

– Да его, блять, убьют из-за меня!

– А тебя могут убить из-за меня!

– А тебя из-за кого могут убить? – съязвила я.

– Козлова, если ты сейчас же не заткнешься, я тебя в мешок засуну и так понесу!

Я мысленно ору на Андрея всевозможными матами. Мне важна моя жизнь, но жизнь Ромы...она теперь важна тоже. И я не хочу, чтобы он пострадал по моей вине. Он может выходить на улицу, значит – может сбежать. Но не сбежал. Ему нужна помощь в такой же степени.

– Да послушай ты! – я вырываю руку из хватки, мельком оглядываясь. Кажется, это почти выход отсюда. – Если бы мы могли помочь Иванцову...Его Кирилл убьет, если узнает, что я пропала!

– Это он тебе так сказал.

– Я видела этого вашего Кирилла, и знаю уже, что это за человек. Он – убьет.

– Что он тебе сделал? – внезапно осипшим голосом спрашивает Андрей, снова таща меня на выход.

– Ничего. Я просто...А что случилось с Викой? Она в порядке? Её же хотели...

– Она...несчастный случай...но она в порядке...она была с Артемом, и...

– Так-так, и кто же тут у нас? – раздается за нашими спинами ехидный голос. – Девчонку – вон, а ты, Фейт, за мной.

Я разворачиваюсь вместе с Андреем. Эту мерзкую рожу я уже видела. Пергаментная кожа, кривая улыбка, обнажающая серые зубы, шрам на всю щеку. Каштановые, как у Андрея, волосы по-модному уложены, такие же зеленые глаза. Идеально выглаженные прямые брюки, черные высокие грубой формы ботинки, мятая рубашка с закатанными рукавами, поверх жилетка. На руке – золотые часы, выше по предплечью татуировка в виде ласточки. Во второй руке между пальцами зажат, как сигарета, нож. Черт, дай нам обоим уйти, Кирилл.

====== Да вы, бездарные актеры, покажите мне страсть! ======

“Девчонку вон”.

Это прозвучало почти как оскорбление. Почти. Потому что за это время – оно не лечит, оно меняет тебя – я привыкла ко всему. Грубый тон не казался вызывающим, шрам на пол-лица стал до омерзения привычным. Я сжала руку Андрея в своей, чувствуя, как он волнуется, как большая влажная ладонь сжимает мои холодные пальцы. Конечно, я не ушла. Я не могла уйти, не знаю почему, но это показалось мне самым правильным решением – остаться. Хотя теперь, я это понимала, всем не до меня, и меня не тронут, возможно. Если, конечно, Кирилл не пустит меня по кругу своих укуренных клиентов.

Неизвестно откуда, словно из-под земли, возникли двое мужчин. Сильных, крепких. Они схватили нас за руки и потащили вниз. Вонь. Пот, спирт, блевотина,сырость, плесень – мне до ужаса знакомы эти запахи. Нет, только не в подвал. Снова. Нет-не-туда-не-хочу. Эта фобия у меня совсем недавно появилась, знаете ли. Неделя в одной комнате. А перед этим два дня в...аду, где поганый шрамоголовый трахает меня через трусы и разбивает лицо до крови. Ненависть затапливает меня с головой. А ещё безысходность. Странное чувство того, что я ничего не могу сделать. Уже не могу. Как будто минуту назад, пока Кирилл блевался словами, я могла спасти нас. Интересно, а этот подонок вообще способен на эмоции? Навряд ли. Его самолюбие – охирительное чертово собственное мнение – ничем не поколебать.

– Поскольку я хозяин дома, – величественно провозглашает на весь подвал Кирилл, – то мне позволено больше, чем вам.

Не сломать. Но ведь у каждого есть слабое место. Сильная сторона его – слова, речь. Все существование этого глупца цепляется за пафосные фразочки. Значит, надо бить по интимному – по прошлому. У каждого завистливого ублюдочного эгоиста – и это правило – в прошлом, в детстве, что-то было не так. И у Кирилла точно не все в порядке с психикой. Откуда у него шрам? Пожалуй, начнем с этого. Сильный, влиятельный, самодостаточный. Выходит, шрам он заработал ещё до этого. Отлично. До ссоры три-два-один...

– Зачем мы тебе? – подаю голос я, пока Кирилл довольно поджигает сигарету.

– Зачем мне вы? – насмешливо повторяет он.

Парень подходит ко мне и восторженно смотрит в глаза, а потом брезгливо выдыхает дым в лицо. Кажется, что меня сейчас никто не держит. Ничто не мешает мне врезать по наглой роже, пока я задыхаюсь от табачных паров.

– Ты мне не нужна. Только Андрей, – он бросает на Фейта хищный взгляд, – а ты могла уйти отсюда. Но раз не ушла... Теперь ты моя игрушка.

– Не смей! – закричал Андрей совсем рядом. – Я тебя предупреждаю, сука, не...

Хлесткая пощечина затыкает его. Я дергаюсь, хочу вырваться, но жесткие руки удерживают меня. Звук удара звоном отдает у меня в ушах.

– Я всё верну, блять! – кричит он, сплевывая кровь на вонючий пол.

– Мне не это нужно, – Кирилл приближает к нему свое лицо, противно ухмыляясь, – ты такой глупый, малыш.

– Отпусти её! Отпусти нас!

– Тебя, видимо, Жан не научил манерам. Не успел, когда ты ему горло перерезал...

Перерезал? Что? О чем он? Андрей же не убийца. Кто угодно, но не он. Я же просто себя накручиваю, правда? Да? ДА? Скажите, что да. Только умоляю, не подтверждай мои опасения протестом. Не надо.

– Заткнись, ты, тварь, слышишь? НЕ СМЕЙ!!!

Ещё одна пощечина. Я снова хочу вырваться из хватки, но меня крепко держат. Как будто такое уже происходило. Как будто это запланировано. И чувство ужаса охватывает меня, когда Кирилл проводит пальцем по его подбородку, собирая кровь, и с удовольствием облизывает красный сгусток с подушечки. А потом хватает Андрея за волосы и притягивает к себе, соприкасаясь лбами.

– А ты все такой же, – шепчет шрамоголовый.

– Какой “такой же”? – ухмыляется парень.

– Такой же жалкий.

– Ты меня даже не знаешь, – Андрей отпихивает его и кивает на меня: – Отпусти её! Она уже не нужна! Я не хочу, чтобы...

– Чтобы она знала? – расплылся в улыбке Кирилл. – Согласен, ей это ни к чему. Вот только...понимаешь, Фейт, свободу надо заслужить, заработать.

– И как ты заработал свою свободу? Натравливая людей друг на друга? – фыркнула я, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

Кирилл резко поворачивается ко мне. Черт, я и не думала, что его так легко задеть за живое. Ну, судя по тому, сколько злости я вижу в этих зеленых – как у Андрея – глазах, я попала в точку. Продолжаем разговор.

– Неудивительно тогда, что они тебя искалечили, – я кивнула на шрам и брезгливо поморщилась.

– Ты, маленькая мерзкая сука...

– Ха, уже не впечатляет. Видимо, вместе с кожей, тебе и мозги вырезали.

Я вижу, как кулаки сжимаются от злости. Он хочет, безумно хочет меня ударить. Значит, я близка. Мозги задели – что-то давнее, душевное. Я выведу этого гада из себя.

– Или, может, этими извергами были твои родители, а? За плохие оценки с тобой такое провернули. Тогда неудивительно, почему ты такой тупица.

Невероятно легко обсирать незнакомого человека, которого ненавидишь. Даже простая ненависть кажется не полным выражением моих эмоций. И даже если я несу полную ахинею, мне становится легче. Я не испытываю чувства вины, стыда или страха за то, что эта скотина сделала со мной. Это становится похоже на небольшую месть. И, кажется, Кирилл понимает это. И смиряется. На секунды две.

– Ты только что сама себе гроб заказала, идиотка, – он качает головой, словно сожалея. – Я бы тебя простил, но это...ты даже понятия не имеешь, о чем говоришь, – он шипит, как змея. Да он и есть змея. Я уверена, что у него не слюна во рту, а яд. – Глупая, глупая девчонка. Что ж, – он на секунду отвлекается на Андрея, – ты нашел себе такую же, как ты сам, – и возвращает убийственный взгляд ко мне. – Знаешь, что я с тобой сделаю, когда разберусь с Фейтом? Я привяжу тебя к столу и буду отрезать тебе части тела, одну за другой. Я выебу тебя так, как никто не ебал. Ты будешь умолять о смерти. Я буду мучить тебя даже за воспоминание об этих словах, пока ты, наконец, не издохнешь. И последнее, что ты почувствуешь перед смертью – это я. Ты почувствуешь меня, и, я обещаю, ты умрешь.

Мне страшно от этого. От всего. Эти слова, они залезли внутрь, в глотку, и застряли там. А глотать эти омерзительности я не собираюсь. Боюсь, вырвет от количества пугающих презрительностей.

– Если ты хоть пальцем... – процедил Андрей.

– Оставьте их, – не обращая внимания на него, Кирилл ещё пару секунд изучает меня взглядом, а потом кивает двум позади нас.

На коже останутся синяки. Мы на свободе взаперти. Вот такая вот ирония. Кирилл ушел, оставив после себя только страх и ужас. Я ловлю себя на мысли, что это ощущение...то, что он стоял так близко...Его лицо. Его взгляд.

Так близко.

И это ненормально. Это не так. Его шрамированное лицо перед глазами. И я почти растворяюсь в этих словах. Они окутывают меня. Душат. Это действительно страшно. Сколько ещё смертей мне предстоит пережить, чтобы выбраться из этого дерьма?

– Вика...Ты в порядке? – тревожный голос в перемешку с горячим, горящим дыханием.

– Я...

Слова застряли. Они все застряли в глотке. Им мешают эти чертовы угрозы Кирилла, которые стали поперек горла и не дают даже дышать. И я, наверное, выгляжу сейчас жутко напуганной.

– Он ненормальный, – я прикрываю глаза и прислоняюсь к стене.

– Я его не переношу.

– А что насчет тебя? – я съезжаю вниз, на пол. – Почему он тебя не переносит?

– Я не знаю, – он садится рядом.

– Кто... О чем Кирилл говорил? Кто такой Жан?

От звука этого имени парень вздрагивает. Руки пробивает нервная дрожь. Он прикусывает разбитую губу и опускает голову. Стыд? Обида? Страх? Я не могу понять, что он чувствует.

– Это мой отчим. Он умер.

Он один. Мама умерла от рака, отца он не знал, отчим умер от...

– А от чего он умер?

– Бога ради, мы можем поговорить о чем-нибудь другом?! – вскрикивает Андрей, закрыв лицо руками.

– Да пожалуйста, – фыркнула я. – Пассионарная теория этногенеза устроит?

Мне хватит и половины его сумасшествия. Только кажется, что всё гораздо серьезнее, чем я думаю. И меня бесит то, что так сложно рассказать. Всем вокруг так сложно. Строят из себя героев мыльной оперы, а я просто хочу понять, что происходит. И вот это качество я оценила в Роме – он не нервничал, не гадал мысленно на 100500 ромашках, чтобы рассказать мне что-то. Потому что если хочешь чем-то поделиться – не делай вид, что тебе страшно. Ты либо скажешь, и проблема исчезнет, либо скажешь – и проблем станет больше. В любом случае, это не страшно, а, скорее, интригующе.

– Хватит, – рявкает Андрей, утыкаясь головой в колени. – Ты не представляешь даже...

– Так объясни. Я не так тупа – пойму.

– Артем...Он не такой, каким казался сначала. И мой отчим...я его...assassiné*.

И я узнаю эту историю. Надеюсь, что всю целиком. Время словно застыло. Потому что я как будто вижу всё, что с ним произошло, на самом деле. Я верю Андрею, не могу не верить. Все его слова, я впитываю их, как губка. То, что отчим его хотел убить, а он просто защищался. То, как он употреблял наркотики. То, как Кирилл сделал его диллером. То, как они общались с Артемом. То, как он видел Рому, ублажающего Кирилла. То, что Артем “помогал” всю эту неделю.

– ...я не знаю, – покачал головой Фейт, – я не понял сначала, что к чему. Просто ему смс пришла, а телефон в машине остался.

– А какого вы Вику с собой потащили?

– Ну, Артема позвал отчим, а Вике позвонили. Сказали, где тебя найти. Артем вернулся, мы ему все рассказали. Он сказал, что всё устроит.

Я поражаюсь, как при такой подозрительности он мог быть таким доверчивым. Поверить такому, как Стальцев. Да я ему язык вырву и собакам отдам. Тупая скотина.

– Мы собирали всё, продумывали. А потом поехали. Я...я не верил ему. Просто слишком много...я не могу объяснить...но это...понимаешь, когда куча мелких деталей. Ты замечаешь их, и в голове что-то щелкает, и ты больше не доверяешь...Мы остановились у какого-то магазина по дороге, Артем с Волди вышли за водой. А на сиденье телефон завибрировал. И там смс от Кирилла. И я уже все понял. Только я не знаю, зачем ему именно я, что я ему сделал. Я дождался, пока они вернулись, врезал Стальцеву, наорал на Волди, сел в машину и уехал...И вот я здесь, – он горько усмехнулся, оторвав голову с колен.

Странное чувство. После всего этого хотеть его. Злость на него – на саму себя – была бы куда более продуктивна. Мы заперты в этом сыром вонючем подвале. И хочется обвинить в этом Кирилла. Причинить ему боль. До разодранной кожи на костяшках и крови. Уйти бы отсюда. Подальше от слов, подальше от мыслей. Отомстить, со всей злости, точно и строго, чтобы попасть прямо в грудь, напрямик к сердцу. К этому вонючему, гнилому, черствому сердцу.

– Все будет хорошо.

Он убивает взглядом. Этого вполне хватит. Он так близко. Он слишком близко для того, чтобы просто говорить. И это неправильно – сейчас ждать от него поцелуя. Но тело ноет, каждая клеточка жаждет прикосновения. Мучительного, жаркого, изнывающего.

– Как ты можешь так говорить, Вик? – сумасшедший голос, шепчущий, возмущенный тон. – Меня хочет убить ненормальный псих со шрамом, у которого в руках куча народу. И тебя тоже. Зачем ты ему это сказала? Зачем полезла со своим ебаным сарказмом? Что у нас есть? Как нам отсюда выбраться?

– Хватит истерик! Я хочу поддержать тебя, я пытаюсь хоть что-то сделать для нас, чтобы меньше скорбеть по поводу этого-пиздец-невыносимого заточения!

– Не я сделал это с нами!

– Нами?

– Ох, ну, прости, что так округлил! – он всплеснул руками. – Хорошо, нет никаких “нас”, довольна?

– Я просто уточнила, придурок! Мы...Есть ты, а есть я. И ты никогда не говорил “мы”. Я не знаю, как объяснить, но...

– Что ты хочешь, чтобы я сказал?

– А у меня есть выбор?

– Нет, вообще-то. Но раз уж ты завела этот разговор...

Мое любопытство зашкаливало. И гордость одновременно с этим. Эмоции сильнее меня, увы. И я не знаю, что мне с этим, черт побери, делать. Потому что я хочу услышать правду, но боюсь.

– Я ничего не заводила, – я усаживаюсь поудобнее, чуть отодвигаясь от него. – Если бы ты хотел мне что-то сказать, то давно сказал бы.

– Ты меня достала уже! Это невыносимо!

– Какая жалость. Я скорблю больше всех.

– Блять, ты можешь засунуть свой сарказм себе хоть на один день в зад, а? Просто одолжение.

– Не могу, извини.

– Почему же?

– Таким, как ты, я одолжения не делаю.

– Таким, как я? Как мы заговорили!

– Ты назвал меня шлюхой, издевался. Пытался через Вику забрать у меня какую-то наркоту. Ты просто воспользовался мной...

– Да, и поэтому сейчас излил тебе душу! Пиздец гениальная логика!

– Да потому что я не могу тебя понять. Ты выслеживал меня, я это знаю, ты следил за мной после того, как мы...

– Ты можешь оставить эту тему?

– Нет, я хочу знать правду.

– Какую?

– Какого хрена ты пришел сюда за мной, вот какую!

– Хочешь правды? – он схватил меня за локоть и развернул к себе. – Это была твоя вина, ты вторглась в мою жизнь. Я никогда никому так не открывался, не доверялся искренне. Ты, возможно, первый человек в моей жизни, кому я поверил. Я… Я позволил тебе стать частью моего одиночества, моей боли. Потому что это всё не для тебя. Ты заслуживаешь другой жизни. Я знаю, как ты прежде жила, знаю, что с тобой было. Я понимаю тебя, я тебя изучаю. Это очень интимно, это слишком твое, я знаю. Но я ничего не могу с этим поделать. Меня к тебе тянет, потому что ты строишь из себя гордую и дерзкую, но я смог тебя сломать. Ты сдалась, ты подчинилась мне, и это ещё круче. Я никогда не думал, что буду одержим кем-то. Никогда. Мне плевать, что ты после этого будешь делать...чувствовать ко мне...но я все равно скажу. Потому что ты выворачиваешь мою душу наизнанку. Потому что с тобой я снова чувствую, что я живу. Ты заставляешь меня чувствовать, переживать. Всё это – все эти приключения, истерики, ощущения. Я мечтал об этом, я этим дышал. Ты подарила мне всё это. Я знаю, что со мной ни черта не будет всё хорошо. Поэтому...Я тебя люблю.

Мысли беспощадно роются в голове, как в забитом вещами шкафу. Даже сейчас, даже после стольких «нельзя» и «ненавижу» я чего-то от него ждала. Хотела. Его слова. Всего три слова, а...вы видите, как тут замечательно, в этом сарае? Я даже рада, что застряла тут с ним. Иначе я бы не услышала это. Или услышала, но не так. Не так, как того требует сознание.

– Ты не признаешься в любви, я знаю. Но я тебя люблю. Кирилл убьет меня. У него всё по правилам, всё по плану. Казалось бы. Но это не так, сколько не доказывай себе обратное. И ничего не изменишь. И вот за это я действительно прошу прощения.

Слова сбивают с толку, носятся в беспорядочном движении, цепляются друг за друга. И ясно только одно: он нужен. Нужен сейчас. Необходим. Пожалуйста-нужен-сейчас-прошу. Дотронуться до него. Почувствовать его. Прикоснуться. Ощутить во рту вкус его губ. Вкус ЕГО губ. Как хорошо было бы кричать на него и дальше, изображая ненависть. Как раньше. Но это признание меняет тебя. И ты понимаешь, что отношение уже не будет таким же. Я смотрю на него, прямо в зеленые – охирительные! – глаза, и с восторгом отмечаю, что даже после всего произошедшего он прекрасен. Чертовски.

– Я...

Я хочу что-то сказать ему в ответ, но диалог кажется мне лишним. Душещипательного монолога вполне достаточно. Я приподнимаю его голову к себе за подбородок и склоняюсь к побитому лицу. Губы медленно касаются его губ. Мимолетное ощущение новизны – я почти забыла, каково это, целовать его. И волна удовольствия...

...почти желания, до онемения на кончиках пальцев...

...экстаза. Она накрывает меня с головой. Язык скользит ко мне в рот, и металический привкус крови взрывает мозг. Руки тянутся к его рубашке, запуская влажные ладони под расстегнутую куртку. Запах дороги и меха врезается в рецепторы. Горький, почти смешной запах въедается в кожу на уголках губ, и он сразу забирает этот запах себе. Поцелуем. Неистово. С едва уловимым трепетом. Ему совсем не больно – а может, он просто хорошо это прячет – когда я прикусываю нижнюю губу. Разбитую. И снова чувствую его кровь на языке. Мандраж. Эйфория. Меня придавливает к стене его разгоряченное тело. Хотеть его. Снова и снова, теперь я понимаю, почему как-то подумала, что вполне могу морально зависеть от него. Может, это и есть моя любовь. Пусть больная, ненормальная, слишком протестующая и больше похожая на страстный бред. Но это моё. В этом что-то есть. Что-то изумительное. Одна рука забирается мне под свитер, а вторая скользит по внутренней стороне бедра. Раньше эта зона не была чувствительной, а сейчас я почти умоляю его. Быстрее-ближе-больнее. Я извращенно хочу этого. И всё то, что случилось...это не может не добавлять маниакального страха, который вместе с кровью капает из его разбитой губы. И когда он останавливается, я понимаю, что до боли хочу ещё. Но это было бы просто аморально.

– Девчонка на выход, – дверь открывается, и противный знакомый голос шрамоголового возвращает меня в реальность. – ЖИВО!!!

Я поднимаюсь и прохожу в другую комнату. Кирилл, довольный, как сытый котяра, протягивает мне чью-то куртку и, дождавшись, пока я её одела, берет за руку.

– Куда ты меня ведешь? – по дороге спрашиваю я.

– К твоей смерти, – шепчет он, резко развернувшись ко мне. – О, я найду тебя, не переживай. И проделаю всё то, – открывая двери, он, словно папочка, ведет меня по двору, – что обещал. Но пока ты будешь лишней. Ты не должна это знать. Рома! – он махает парню у машины рукой.

– Я никуда не поеду! Ты не посмеешь ничего сделать Андрею, жалкий...

– Закрой рот, сука! Или это будут твои последние слова. Лучше не беси ещё больше.

Иванцов подмигивает мне, кивает Кириллу, грубо хватает меня за руку и буквально заталкивает в машину. Я понимаю, что ему надо изображать отвращение, но это все равно меня чертовски злит.

– Отвези её к Стальцеву... – слышится мне за закрытой дверцей авто.

Все ведь не может закончиться хорошо. Всегда будет что-то, или кто-то, кто всё испортит. Всегда будет остаточное чувство страха. Я знаю, и эта теорема не требует доказательств. И сейчас, когда меня как будто отпускают, я знаю, что это не конец. Так просто эта история не закончится. Не для меня точно. Я ни на йоту не чувствую себя свободной. Только счастливой, потому что теперь...я на седьмом небе...я принадлежу Андрею. Всего три слова согревают меня, отгоняя мысли обо все другом. Только на секунду. Реальность слишком притягивающая. И ещё одно странное понятие, которое меня злит и интригует больше другого: то, что я теперь тоже замешана в этой истории, о которой я не знаю пока что и четверти всего. Но в угол забиваться я точно не стану.

====== Мужики с Марса, а бабы...ну, это ======

– Ты ничего мне не скажешь?

После пятнадцатиминутного молчания, пока мы ехали черт знает куда, эта фраза была самой подходящей. Рома выглядел каким-то напряженным. Я не хотела лезть на рожон, зная, что в моем положении лучше не злить единственный вариант на спасение, но, увы, по природе я немноооого нетерпелива. Я перебирала между пальцами прядь волос и в ожидании ответа смотрела в зеркало, пересекаясь там взглядом с Иванцовым. Он словно обдумывал что-то, принимал решение. Как же меня все достали с этой нерешительностью. Хочешь что-то сделать – сделай уже.

– Ясно, – многозначительно произнесла я, поворачивая голову к окну.

– Я не могу отпустить тебя, – с явным сожалением сказал Рома. – Тебе так будет лучше.

– Ну да, – с сарказмом отвечала я. – Со Стальцевым-то жизнь раем будет. Видишь, я рыдаю от счастья, тащи стопку носовых платков.

– Вика, просто поверь мне.

– Это, конечно, очень круто, но хотелось бы услышать, ну, знаешь, полную версию, – я вопросительно приподняла бровь, снова возвращая взгляд на зеркало заднего вида.

– Я бы с радостью рассказал тебе эту, ну, знаешь, полную версию, – скопировал мой голос Рома, – но мне самому всего не рассказали, уж простите.

– И откуда тогда тебе знать, что для меня это безопасно?

– Кирилл пообещал мне, – он со злостью вдавил пальцы в руль.

– Кирилл? О, я верю этому человеку больше, чем самой себе! Свою жизнь вон ему доверила, прикинь?!

– Я тебе больше не охранник, – фыркнул Рома.

– Ты оставишь меня одну с этим козлом? – с легким испугом в голосе спросила я.

– Так, Вика, он не козел...ну, немного...местами...короче, не называй его так.

– Почему? Он тебе, что, друг? Что-то не припомню, чтобы ты о нем лестно отзывался, – хмыкнула я, наматывая короткий локон на палец.

– А я и не обязан о нем лестно отзываться, – чуть ухмыльнулся Рома. – Ты вот Андрея тоже не осыпала тайными комплиментами, однако...

– Просто веди машину, – я подняла руку в знак молчания.

Парень усмехнулся и перевел взор на дорогу. Я только в тот момент подумала о том, что нас могут остановить на трассе где угодно, Роме ведь нет 18 даже, а он уже за рулем. Вот черт, это было бы ужасно нелепо. Несовершеннолетний юноша за рулем, а на заднем сиденье – помятая, с растрепанными волосами, неделю не видевшая нормального душа, в безразмерной мужской куртке девушка. Смахивает на похищение немного.

Остаток пути прошел в молчании. Я была погружена в свои мысли, и теперь не спешила делиться разного рода умозаключениями с Иванцовым. Я думала, как же отнесется к моему появлению Стальцев и знает ли он вообще о том, что я к нему еду. А что, было бы довольно мило заявиться к нему в дом – или где он там сейчас – с обнимашками и радостными воплями: “Сюрприз!”. Прыснув от смеха, я прикрыла рот рукой и прикусила губу, чтобы не рассмеяться в голос. Рома на это никак не отреагировал. Наверное, тоже слишком забылся в мыслях. Я быстро успокоилась и все же, иногда бросая на водителя короткие взгляды, вспоминала о его дружке, и воображение рисовало эту эпичную картину встречи. А Волди? Черт, о ней я даже как-то не сразу вспомнила. Андрей же, пока “спасал” меня, упомянул что-то о несчастном случае. Интересно было, что же на этот раз произошло с этой ущербной. И как так получилось, если она была со Стальцевым? Хотя, нет. Как раз в этом случае вероятность несчастного случая возрастает. Не знаю, чем Бог руководствовался, когда закладывал в мозг Стальцева мышление, но там он явно накосячил. Увлекшись мысленным обсиранием сия идиота, я не заметила, как мы подъехали к роскошному особняку. Высокая живая изгородь, аккуратно подстриженные декоративные деревья с осыпавшейся листвой, причудливые фарфоровые статуэтки садовых гномов и изящные фигурки птиц. Стены благородного серо-коричневого цвета из поддельного камня, яркий оранж черепицы, затемненные стеклопакеты, резная лакированная дверь с двуступенчатой лестницей, к которой ведет мощеная дорожка. Потрясающий дом Аркадия Владимировича, с коим связаны не самые лучшие воспоминания. Но по сравнению с притоном – да и с обычным домом – это место походило на небольшой рай недвижимости, как сказала бы Кери Бредшоу.