сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)
В животе появилось такое ощущение, словно чья-та невидимая рука скользнула внутрь через пупок и сжала все внутренности. Маринетт приложила ладонь ко лбу, стараясь говорить спокойнее.
— Мы были на званном ужине по случаю новой коллекции месье Агреста, — сглотнув, проговорила она, — мне стало нехорошо, и я уже собралась поехать домой, даже смс Адриану написала, но… — Маринетт лихорадочно соображала. — Я поднялась на второй этаж в ванную и меня вывернуло, — снова солгала она. — С закусками, наверное, было что-то не то. И, в общем, я увидела комнату… Гостевую спальню. И просто легла там спать, — на выдохе закончила она.
Аля недолго помолчала в трубку, а затем громко ахнула, почти взвизгнув.
— О, боже, Маринетт, ты что, беременна?! — прокричала Аля.
— Что?! — округлила глаза она. — Нет, не говори глупостей. Я сижу на противозачаточных и последний раз посещала врача месяц назад, — отмахнулась она. — Говорю же, с мидиями было что-то не то.
Подруга издала в трубку смешок.
— Ну вот, а я уже хотела в детский магазин за пинетками бежать, — засмеялась она.
— Аля, — не выдерживала напряжения Маринетт, — так что ты сказала Адриану?
— Сказала, что ты ехала домой, как и написала ему, но я сдернула тебя смс, и ты приехала ко мне с вином, а потом осталась ночевать, — просто ответила она.
Маринетт ощутила, как даже дышать стало легче. Она непроизвольно улыбнулась и схватилась за сердце.
— Черт, — выдохнула она. — Спасибо, Аля.
— Как бы не за что, подруга, — загадочно сказала она, — но ты должна будешь рассказать мне, что произошло на самом деле.
Дюпэн-Чэн сглотнула. Черт, и о чем она только думала. Это же Аля. Это же, черт возьми, Сезер. Она могла учуять ложь на расстоянии по телефону, всего лишь проанализировав нотки ее голоса. Вот от кого ей ничего не удастся скрыть.
— Расскажу, — негромко произнесла Маринетт. — Только не сейчас, — покачала она головой.
— Звони, как будешь готова, подруга, — спокойно отозвалась Аля. — Люблю тебя, пока.
Аля уже положила трубку, а Маринетт только судорожно выдохнула и, сжав телефон в ладони, прошептала:
— И я тебя.
Собравшись с силами и проглотив неприятный колючий комок волнения, внезапно застрявший у нее в горле, Маринетт застегнула несколько пуговиц на рубашке и, заправив за уши волосы, приклеила к лицу улыбку, выходя из ванной.
Но тут же остановилась у самой двери. Улыбки у нее на лице уже не было. Габриэль — нет, сейчас он выглядел не как Габриэль, а как месье Агрест — уже одетый, стоял возле мятой постели с телефоном в руках. Выражение его лица невозможно было понять.
То самое — искусственное, совершенно чужое и глянцевое, без единой эмоции. Девушку непроизвольно пробила дрожь. Ладошки вспотели, и она сглотнула, останавливаясь у двери, ведущей в ванную.
— Что случилось? — не своим голосом произнесла она, стараясь прочитать хотя бы что-то в серых глазах Габриэля.
Он молча согнул руку в локте, чуть прижимая ее к себе, и, тяжело выдохнув, посмотрел на девушку, которая замерла у двери ванной комнаты.
— Адриан искал тебя ночью, — не сразу сказал он, подбирая слова. — Он, — Габриэль чуть нахмурился, опустив голову, и сжал телефон так, что побелели костяшки пальцев, — хотел сделать тебе вчера вечером…
Габриэль сжал челюсти, снова замолчав, и начал гипнотизировать какую-то точку на смятом одеяле, будто ему было проще сделать себе клеймо раскаленными щипцами, чем договорить.
— … предложение, — наконец закончил он, пересилив себя.
Маринетт вмиг ощутила прилив дурноты и опустила руку на стену, чтобы сохранить равновесие. Нет. Нет, пожалуйста. Зачем же он устроил эту встречу с Натаниэлем и Хлоей? Зачем он их познакомил?!
— Чтобы сделать здоровенный такой намек, — тут же поняла Маринетт, мысленно отвечая на свой же вопрос.
Девушка едва сдерживалась, чтобы не завопить. Нет. Нет. Нет-нет-нет. Она через силу сделала шаг к Габриэлю, но он не пошевелился.
— Что… — пролепетала она, начиная крутить одну из пуговиц на рубашке, — что нам делать?..
Габриэль сглотнул, облизнув сухие губы, и бросил мобильник на постель, после чего перевел взгляд на девушку. Что делать? Он был готов прямо сейчас забрать ее отсюда. Прямо в этой мешковатой рубашке и с босыми ногами.
Готов был сорваться и убежать в какую-нибудь забытую богом деревеньку на окраине Шотландии, где бы они смогли быть вместе. Где бы их невозможную любовь не стали бы осуждать. Не стали бы критиковать. Он бы сделал все для нее. Все для того, чтобы она была счастлива.
Но он знал, что не должен делать этого. Габриэль понял, что придется сделать. Ему только что принесли счет за чувства. И пора было расплачиваться.
— Ты понимаешь, что делать, — негромко произнес он, стараясь держаться холодно и отстраненно.
Но у него плохо получалось.
— И что же?.. — голос девушки дрогнул. Она не сдвинулась с места.
Габриэль прерывисто вдохнул. Вдохнул, со всей ясностью осознавая, что сейчас возненавидит себя всей душой за то, что скажет.
— Нам надо забыть обо всем, что…
— Замолчи, — резко прервала его девушка, выставив указательный палец вперед. — Нет, не смей! Замолчи! — уже громче сказала она, сделав полушаг вперед. — Что, как в дешевых мелодрамах? — дрожащим полукриком произнесла она. — Забыть, что было? Ты сейчас серьезно?!
Девушка тяжело выдохнула и обхватила себя руками, отступив на шаг назад. Черт возьми. Нет. Нет! Он не имеет права так говорить! Что за детский сад?
— Маринетт.
Габриэль понимал, насколько нелепо звучали все эти слова. Понимал со всей гребанной ясностью. Но что он мог сделать? Что он, мать вашу, мог сделать?
— Ты хоть слышишь себя?! — начала сама дрожать Маринетт. — Как можно забыть… Как вообще можно это?..
— Придется, — качнув головой, почти ровным голосом произнес он, ощущая, как изнутри буквально сгорает дотла. — Вы поженитесь и…
Маринетт ударила эта фраза, точно пощечина. Она почти с ненавистью посмотрела на Габриэля, сжав похолодевшие, одетые в перчатки холодного пота руки в кулаки.
— Почему ты уже все решил за меня?! — закричала она, округлив глаза.
— Потому что так будет правильно, — уже чуть повысив голос, напряженно произнес он, с болью наблюдая за тем, как теряет лучшее, что случилось с ним за последние несколько лет.
Маринетт сделала два резких шага вперед, выставила вперед руку и, едва сдерживая жгучие горячие слезы, с болью наполнила легкие воздухом.
— А трахать девушку своего сына — правильно?! — закричала она звенящим от слез голосом. — А говорить ей, что любишь, правильно?! Это, по-твоему, правильно?!
Габриэль видел, что она из последних сил могла говорить. Всего пара секунд, пара добивающих фраз — и она разрыдается прямо здесь и сейчас. Он знал, что все, что она говорит — правда. Их конечным пунктом было солнце, и они его достигли, опалив свои крылья дотла.
Они падали с огромной высоты на чудовищной скорости вниз, со всей ясностью понимая, что добровольно до этого летели ввысь. Он хотел ее утешить. Прижать к себе. Забрать. Исчезнуть. Но это было невозможно — и это добивало.
— Маринетт, ты должна понять! — голос Габриэля звенел от боли, когда он ринулся к ней, намереваясь прикоснуться.
— Нет! — шарахнувшись от него назад, как от огня, сквозь рвущиеся наружу слезы проговорила она. — Не трогай меня, — покачала она головой. — Если ты ко мне прикоснешься, я не выдержу, и все полетит в пекло.
— Мы уже в аду, — сорвалось у него с языка.
Габриэль в два резких шага подошел к ней и, схватив цепкими пальцами ее за запястье, дернул ее к себе, заставляя налететь на грудь. И Маринетт поняла, что больше сдержаться не сможет. Он почти с силой прижал ее к себе, обхватывая руками трясущееся тело.
— Маринетт, я прошу тебя, — он никогда в жизни не думал, что у него будет слабое место. Но вот оно — налетело на его грудь. Ахиллесова пята. Его маленькая большая смерть. — Тише.
Солнечное сплетение мужчины начало вибрировать от того, что Маринетт зарыдала в голос. Маленькие кулачки начали барабанить по его спине, и девушка постаралась вырваться, потому что не могла. Не могла выдержать всего этого. Его касания обжигали ей кожу.
Потому что она знала, что никогда больше не сможет почувствовать его. Он решил все за нее. За себя. За них обоих.
— Ты обещал мне! — громко всхлипнув, кричала она ему в грудную клетку, отталкивая невозможно любимого ею человека почти с остервенением.
— Обещал, — прошептал он ей в волосы, зажмуривая глаза.
Габриэль постарался говорить ровным голосом, но его просто ломало от того, что он сделал с ней. Это ведь он сделал. Она плакала при нем. Плакала из-за него. Он отталкивал от себя единственного в мире человека, который смог бы сделать его счастливым. И которого только он сам смог бы осчастливить.
— Ты говорил, что любишь меня! — навзрыд прокричала она, ощущая, как бешено билось его сердце.
Она кричала сквозь слезы, задыхаясь от душевной боли и продолжая бить кулаками по его спине; совершенно не замечая, как белая кожа покраснела и стала зудеть от ударов. Она кричала ему в грудь и изводила себя до края тем, что вдыхала его запах, чувствовала крепкую хватку его рук и ощущала мелкую дрожь его тела.
Габриэль напряженно замер, сжал ее в объятиях сильнее, прижимаясь плотно сжатыми губами к ее макушке, и прошептал:
— Я люблю.
Она все еще лупила крохотными кулаками по его лопаткам и ребрам, но уже не так сильно. Маринетт снова попыталась оттолкнуть его от себя, но попытка эта уже не была такой отчаянной.
Она громко, но уже не так часто всхлипывала, уткнувшись носом в его грудь с крепко зажмуренными глазами, и после — Габриэль даже от удивления расцепил руки, позволяя ей буквально слиться с ним — она, пару мгновений позволив себе напоследок надышаться им, отошла от него и направилась к постели.
Больше не произнося ни слова, она сняла с себя его рубашку, совершенно не стесняясь собственной наготы, подняла с пола красное платье и быстро надела его на себя, не пересекаясь взглядами с застывшим с другой стороны постели Габриэлем.
Девушка схватила раскиданные возле прикроватной тумбочки туфли и направилась к двери, ведущей к выходу. Уже открыв ее, Маринетт на секунду остановилась, глядя перед собой, а после, пересилив себя, посмотрела на полностью потерявшего себя Габриэля.
— Ты лжешь, — негромко произнесла она и, больше не в силах оставаться здесь, покинула гостевую комнату, захлопнув за собой дверь.
Маринетт в растрепанных чувствах и с безумной опустошенностью вернулась домой почти в восемь утра. Родителей она дома не застала. Они, должно быть, уже вышли на работу или отправились за покупками. Адриану она не звонила, хотя у нее было три пропущенных.
Она надеялась не видеться с ним пару дней; сослаться на головную боль или плохое самочувствие. Если уж быть откровенным, сейчас ей хотелось только в душ, чтобы не сойти с ума окончательно от осознания, что вся она пахла человеком, жизни без которого она не представляла, но которого пришлось оттолкнуть.
Только душ, запертая наглухо спальня и обособленность от внешнего мира на пару дней. Девушка оставила туфли у лестницы и, поднявшись наверх, открыла люк. И застыла, так и не переступив последние две ступеньки, ведущие наверх. Прямо перед ней, сияя улыбкой, на одном колене стоял Адриан, держа в вытянутых руках то, от чего сердце девушки вдребезги разбилось, разлетаясь острыми осколками по всей грудной клетке.
— Маринетт Дюпэн-Чэн, — взволнованно произнес он, на мгновение потеряв равновесие и вновь вернувшись на место, — ты станешь моей женой?
Девушка дрожащим вдохом наполнила лёгкие воздухом.
========== Глава VI. Разрушители ==========
— Подруга, замри, иначе я провожусь со шнуровкой до старости, — постаралась грозно сказать Аля, но у нее не получилось.
Она была не в силах злиться на взволнованную лучшую подругу, пока зашнуровывала ей на спине свадебное платье. Сезер была в невозможном восторге от наконец нагрянувшего дня. Ведь именно она занималась планированием этого события почти два месяца.
— Знаешь, — довольно продолжила она, — я ведь только сейчас поняла, что с тобой случилось тогда…
— Когда? — отрешенно отозвалась Маринетт, глядя бездумным взглядом в одну точку и непроизвольно начиная горбить плечи.
— Спина, — нравоучительно произнесла Аля, шлепнув подруге по плечам, после чего та выпрямилась, и Сезер снова улыбнулась. — Когда не ночевала дома после вечеринки в доме Агрестов, — уточнила она.
Маринетт непроизвольно оживилась, почувствовав заворачивающийся комок волнения в груди. Она просто терпеть не могла, когда Аля говорила загадками. Пока ты сходила с ума, размышляя над тем, что узнала девушка, она уже все читала в твоих глазах, заполненных паникой до самых краев. Но сейчас Маринетт сидела к ней спиной. И хорошо, наверное.
— И что же со мной случилось? — не без опаски шепотом спросила Маринетт.
Аля дернула шнурки последний раз, заставляя Маринетт резко и с шумом выдохнуть, после чего ловко завязала красивый бант и подошла к подруге, сияя улыбкой от уха до уха.
— Синдром «сбежавшей невесты», — засмеялась Аля, коснувшись указательным пальцем кончика носа побледневшей брюнетки. — Так я и знала, — победно вскинула она руки, направляясь к туалетному столику за косметичкой.
Сезер снова засмеялась, захватывая сумочку и подсаживаясь напротив подруги.
— Если честно, — открывая ее, внезапно начала Аля, — я тоже бы сбежала, — пожала она плечами. — Только Нино не говори, иначе быть мне старой девой.
Она ловко вывалила на туалетный столик содержимое косметички. Такая, казалось бы, маленькая сумка каким-то чудом вместила в себя довольно внушительное количество тюбиков с косметикой. Аля включила обрамляющие зеркало круглые лампочки и повернула его так, чтобы свет падал на Маринетт.
— Подруга, ты белая, как собственное платье, — постаралась подбодрить ее Аля. — И молчишь постоянно.
Маринетт собралась было что-то сказать, набрав в легкие воздуха, но Аля вскинула указательный палец.
— Па-па-па, — отрицательно покачала она головой. — Не шевелись, сейчас мамочка освежит твой утренний макияж. Кто ж виноват, что у твоего визажиста было место только в десять утра, несмотря на то, что церемония назначена на два часа дня, — щебетала Сезер. — Но ты не волнуйся. Свадебный мандраж — это нормально…
Дальше Маринетт не слушала. Аля суетилась и без умолку щебетала возле нее все два месяца, с той самой секунды, когда легкие Маринетт в ее душной спальне заставили ее выдохнуть ненавистное: «Да» стоящему на одном колене Адриану.
Сезер стала главным организатором этого мероприятия и все держала под контролем, несмотря на то, что свадьбой занималось — кроме нее, разумеется — еще около ста человек. Маринетт, в свою очередь, наоборот участия почти не принимала.
Она просто присутствовала всюду, точно тень — пыль от крошева звезд. Была везде и нигде. Будто призрак торжества, будущая мадам Агрест с полнейшей опустошенностью держала каждый день за руку человека, с которым жизнь связывать совершенно не хотела.
Маринетт понадобилось время, чтобы привыкнуть. Статус «невеста» был не просто таковым. Это было бремя, и Маринетт никуда от него не могла деться. Порой она запиралась в одиночестве в комнате и сползала вниз по стене, хватая чертово пальто Габриэля и прижимая его к себе.
Зарывалась носом в мягкую ткань и глушила в ней свои рыдания, стараясь вести себя как можно тише, чтобы Сабин и Том не задавали лишних вопросов. Смотрела на ненавистное ею кольцо, которое Адриан надел ей на палец, и медленно сходила с ума, чувствуя себя так, словно это кольцо теперь было припаяно к ней до самого момента бракосочетания.
Которое, казалось, было спланировано уже довольно давно.
У Маринетт создавалось впечатление, что все ждали только звоночка. Удара по гонгу — знака, чтобы начать. Едва сказанное «да» потянуло за собой вереницу событий. Все было слишком стихийно, резко, быстро. И даже Адриан однажды спросил у организаторов, почему так стремительно. Ответа он не получил, но, когда ушел, Маринетт услышала, как один из организаторов сказал другому:
— Чтобы невеста не передумала.
Званные ужины, нелепые вечера и просто куча ненужных событий, которые выводили Маринетт из себя изо дня в день. Она ментально кричала, но не показывала своих эмоций прочим.
Она улыбалась, целовала Адриана, выдерживала его касания и принимала поздравления его друзей, без конца показывая ненавистное кольцо. Собственный смех терзал ее, медленно убивая. Как же сильно хотелось ей стереть все эти улыбки, потому что они убивали ее, медленно, заставляя биться в агонии.
Она улыбалась. И умирала внутри.
— … да, и будь готова к тому, что туфли от Прада у тебя на каблуке в три дюйма, — мельком услышала она голос подруги, доносившийся будто издалека.
— Что?
— Три дюйма, — повторила Аля.
