сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)
— Маринетт, думаю, Адриану стоит подняться наверх, — холодно замечает Курцберг. — Он определенно перебрал.
— Адриан, какого черта? — шикает Маринетт, когда видит, что парень вырывает руку из хватки Натаниэля. — Зачем ты столько выпил? Я никогда тебя таким не видела.
Адриан смотрит на нее и поверить не может. Такая идеальная, такая роскошная, такая лживая, чертова дрянь. На безымянном пальце сверкает обручальное кольцо. Парень чуть толкает Натаниэля плечом и подходит к ней ближе. Маринетт синхронно делает полушаг назад. От Адриана веет недоброй аурой, агрессивностью и настоящей жестокостью.
— Люциан! — по-прежнему глядя ей в глаза, зовет Адриан стоящего от них неподалеку коллегу. — Люциан, подойди!
Высокий темноволосый парень, явно не заметивший всей этой сцены за шумом живой музыки и говора толпы, подходит к ним, сверкая белозубой улыбкой. Габриэль все это время напряженно наблюдает за происходящим, не сводя пристального взгляда с них обоих.
— Адриан?.. С днем рождения еще раз, я...
— Люциан, знакомься, — подходит Адриан к Маринетт вплотную. — Это моя жена. Жена моя — Маринетт.
Парень вежливо улыбается, кивая девушке.
— Мы уже успели познакомиться, — любезно сообщает он.
— Ах, успели, — саркастически восхищается Адриан. — Интересно, с кем в этом зале она еще не успела познакомиться.
В воздухе витает чудовищное напряжение, Маринетт отпивает немного шампанского, чувствуя, как от непонятной тревоги гулко и часто бьется сердце. Люциан тоже чувствует это опасное электричество всюду, но снова натянуто вежливо улыбается, чуть кивнув головой.
— Она красавица, да? — внезапно произносит Адриан.
И Маринетт, и Люциан не понимают такой резкой смены разговора, и переглядываются, разыскивая друг у друга помощи.
— Красавица, скажи, — резко подняв руку, цедит Адриан, хватая ее пальцами за овал лица. — Просто Афродита.
Маринетт сдавленно и глухо вскрикивает от пульсации внезапной боли, и ей приходится сделать полушаг вперед, чтобы он не оторвал ей голову.
— Д-да, красавица...
— Адриан, мне больно, — тихо произносит Маринетт так, чтобы только он услышал.
— Адриан.
Габриэль появляется тенью возле них и, сильно схватив сына за предплечье, рывком отодвигает его от Маринетт. Девушка с болью вздыхает, чувствуя, как ее бросает в жар, и начинают дрожать конечности. Она обхватывает себя руками, едва удерживая равновесие.
— Руки свои от меня убрал! — теперь уже орет парень, сбрасывая с себя руку отца.
Гости отвлекаются от своих разговоров и обращают на поднявшийся шум внимание, поворачивая к ним головы. Маринетт чувствует на своей спине несколько пар глаз, уши девушки начинают пылать. Габриэль, одернув пиджак, с привычной холодностью и радушием идет к сыну и хватает его за предплечье.
— Адриан, ты идешь со мной, — грозно произносит он, нависая над ним.
— Не прикасайся ко мне, — орет он. — Ненавижу тебя! Какой же ты ублюдок, твою мать!
Живая музыка затихает, музыканты на балконе с любопытством опускают головы вниз. Зал погружается в зудящий тихий гул сплетен. Габриэль снова делает шаг вперед.
— Заткнись! — шипит он, бросая взгляд на толпу, греющую уши.
Маринетт замирает, ее будто прибивает наглухо к земле, когда после слов Адриана тот смотрит на нее. Смотрит так, что хочется лишь одного: умолять о смерти. Девушка в ужасе расширяет глаза, а в голове только одна мысль: он узнал. Габриэль собирается выпроводить его из зала и как следует вмазать ему по лицу за то, что тот напился, но не одна Маринетт почувствовала неладное.
Габриэль тоже понял, что Адриан знает.
Адриан отбрасывает руку отца в третий или четвертый раз.
— Я сам справлюсь, — не своим от злости голосом произносит он, останавливаясь у двери. — Спасибо за праздник, жена.
Адриан нетвердой походкой выходит из зала, громко хлопнув дверью, и эхо от удара заполняет молчаливый зал. Все молчат, и Габриэль видит из всех лиц в толпе только ее. Бледное и до смерти испуганное. Он даже не может заставить себя хоть что-то предпринять, в голове набатом стучит лишь одна установка: защитить Маринетт. От Адриана и от нее самой, в первую очередь.
— Дорогие гости, это лишь небольшое недопонимание, — в сотый или тысячный раз спасает их всех Аля. — Продолжаем веселиться. Музыканты, — поднимает вверх голову и щелкает пальцами девушка, — играйте.
Зал снова заполняется звуками живой музыки, гости постепенно отходят от шока, вновь вливаются в разговоры, выпивают, смеются. Аля хочет что-то сказать подруге, но та срывается с места, тут же направляясь к двери, за которую двумя минутами ранее вышел Адриан. Габриэль ловит ее за локоть, разворачивая к себе.
— Не ходи, — не просьба; он не просит, а почти приказывает.
— Нужно, — не своим, а каким-то потерянным и дрожащим голосом произносит она, глядя на него снизу вверх лихорадочно сухими глазами.
— Не сейчас, — теперь он просит. — Он не адекватен. Пусть проспится, а утром...
— Габриэль.
Он знает этот-самый тон. Ее тон, который не предполагает никаких возражений. Габриэль все же ждет пару секунд, надеется на ее чертово благоразумие, но тяжелый взгляд девушки вынуждает его сдаться и расцепить пальцы с худого предплечья. Маринетт исчезает за дверью, и Габриэль без надобности нервно утирает рот тыльной стороной ладони, бегло блуждая взглядом по залу и не зная, что ему предпринять.
Всего пара минут кажутся чертовой вечностью, и эту пытку времени прерывает Аля, появляясь перед Габриэлем с испуганным и одновременно озлобленным выражением лица.
— Вы отпустили ее к нему одну?! Вы в своем уме?!
Габриэль изумляется тому, как она с ним говорит, но не успевает произнести и слова, как...
— Я не идиотка, месье Агрест, не нужно меня за нее держать. Я храню вашу с Маринетт тайну со дня свадьбы и знаете, что? Если вы немедленно не включите мозги и не заберете ее оттуда, я лично настучу вам по голове. Накопилось за два с половиной года, знаете ли.
Дважды повторять ему впервые не приходится. Аля берет все мероприятие под свое крыло, в то время как Габриэль тоже исчезает за злосчастной дверью.
В холле тихо.
Маринетт останавливается возле комнаты, у входа в которую сбит ковер, и понимает, что он там. Она дважды стучит и ждет, а осторожно приоткрывает дверь лишь после того, как слышит хмельное "Да?" Девушка медленно входит внутрь.
— Адриан?..
Она слышит его едва различимое хмыканье и наконец видит его. Он сидит на постели, небрежно раскинув свешенные вниз ноги, и залпом выпивает стакан, на мгновение прикасаясь хрустальной стенкой к влажным от алкоголя губам. Лицо парня трогает некое подобие улыбки, больше смахивающее на насмешку.
— Знаешь, жена, — и снова эта интонация, заставляющая сердце от ужаса сжиматься, — отличный праздник.
Он не с первой попытки встает с места, отталкиваясь рукой от постели, и подходит к ней, врываясь в ее личное пространство. Маринетт морщится, чуть отворачиваясь в сторону; от парня очень сильно разит спиртным. Адриан касается пальцами ее щеки, и Маринетт едва подавляет в себе тревожный вздох, почти испуганно глядя ему в глаза.
— Ты все сделала на высшем уровне, — шепчет он, — остался лишь десерт...
Парень тянется к ее губам, напирая тяжелым телом, и Маринетт хочет вырваться, снова уворачиваясь от него.
— Адриан, ты пьян, — собирается она уйти, как вдруг он резко подается вперед и сжимает левой рукой ее горло.
— Да что ты?! — обнажает он зубы в зверином оскале.
Девушка поднимается на носочки, когда он усиливает хватку, и цепляется пальцами за его запястье.
— Адриан, — в ужасе хрипит она, — что ты делаешь?! Мне больно.
Парень закидывает голову назад, из его легких вырывается надрывный хохот.
— Да что ты говоришь? — снова наклоняясь к ней, вкрадчиво цедит он. — Я думал, тебе так нравится, — переходит он на рычание. — Тебе же нравится, когда мой отец так делает!
Все тело девушки парализует ужас, глаза расширяются, сердце пропускает удар, а с языка срывается лишь:
— Адриан...
И в следующую секунду он снова сжимает ее шею и с силой бьет затылком об дверь, вызывая ее сдавленный вскрик. Он не дает ей даже опомниться, тянет ее в сторону постели и грубо бросает на нее, останавливаясь рядом. Девушка падает лицом вниз, в ушах звенит от пульсации боли в затылке, но она заставляет себя лечь на спину, чтобы оттолкнуть его и сбежать, но он оказывается проворнее.
Схватив ее за запястья, он заламывает ей руки и садится на бедра, крепко сжимая их коленями.
— Чего тебе не хватало?! — не своим от гнева голосом орет он, разрывая не по шву подол ее синего дизайнерского платья. — Я давал тебе всё! Почему, Маринетт, почему, твою мать?!
Она в ужасе хрипит, потеряв на мгновение голос, и старается спихнуть его с себя, но у нее ничего не выходит. Он продолжает делать то, что собрался. Сейчас он возьмет ее силой, а она даже не может... И что-то внутри взрывается.
— Габриэль! — истошно кричит она так громко, как никогда в жизни.
Этот крик спускает оставшийся хлиплый предохранитель в затуманенном алкоголем и наркотиком сознании парня, и он, не давая отчета своим действиям, наотмашь бьет ее по лицу, вжимая красивое лицо в белоснежные простыни.
— Чего тебе не хватало?! — Это был не Адриан. — Почему ты выбрала не меня, а член моего отца?! — Это был кто-то другой.
— Габриэль, — одними губами повторяет она, и Адриан по-настоящему рычит, скаля зубы, и снова замахивается.
Это происходит за одну секунду. Возможно, две. Три или двадцать пять. Маринетт не помнит. Помнит только, как мутный от слез взгляд уловил очертания его лица, как он схватил Адриана и отбросил от нее. Она не видела, что происходило дальше, она даже толком ничего не слышала, ощущая себя так, словно вокруг был купол звенящего вакуума.
Нижняя губа пульсировала, правая скула была в чем-то теплом и липком, пылая частыми импульсами.
— Мадемуазель Ляиф, вызовите скорую, — слышит она родной голос, ощущая, как его сильные руки обвивают ее тело, поднимая вверх.
— Кому из них? — отзывается испуганная до смерти Аля, но Габриэль не отвечает ей.
Маринетт смотрит на него мутным взглядом и видит, что его лицо изломлено судорогой боли. Девушка не чувствует собственного тела, лишь ощущает, как силы покидают ее, а по нетронутой щеке катится горячая слеза. Ей не хватает сил заплакать, не хватает сил закричать от боли, лишь посмотреть на него и прошептать:
— Он знает.
Габриэль прижимает ее раненой щекой к себе, стараясь заглушить боль в груди, и несет вниз, игнорируя вскрики гостей вечеринки. У входа в особняк Агрестов стоит карета скорой помощи, а он держит ее маленькое тело на руках и не замечает, как бежевая жилетка с каждой последующей секундой только сильнее окрашивается в ярко алый.
========== Глава XV. Газ ==========
Он открывает глаза от того, что сильно раскалывается голова. Все тело пульсирует, отдает волнами усталости и тревоги. Адриан облизывает пересохшие губы и пытается сфокусировать взгляд. Слишком светло, слишком белоснежно. И слишком тихо.
— Маринетт?..
Она сидит в кресле в углу палаты. Волосы забраны в хвост, руки скрещены на груди, правая нога опущена на левую. И она смотрит на него. Смотрит в упор, не мигая. Бледная щека отекла, едва затянувшаяся свежая ссадина алой полосой царапает аристократическую кожу, на губе виднеется шов, как и на правой скуле. Останутся шрамы, останутся навсегда, это было понятно сразу.
— Родная, — в горле першит, — что случилось?
Она даже не моргает, только смотрит. Смотрит на него своими глубокими, некогда яркими глазами, которые сейчас лишены всяких эмоций. Маринетт коротко вздыхает и поджимает губы.
— Ты ничего не помнишь?
Слишком тихо.
Адриан прикасается увитой какими-то прозрачными трубками рукой ко лбу и качает головой, хмуря брови. Он заставляет себя вспомнить, потому что чувствует: произошло что-то очень страшное.
— Нет, я... Я выпил с ребятами на работе по случаю дня рождения и... Фотосессию перенесли, а потом я... Поехал домой, кажется.
Он замолкает, бегает взглядом по палате, пытается припомнить хоть что-то, но у него ничего не выходит.
— Я больше ничего не помню... Был праздник?
Маринетт впервые за длинный промежуток времени моргает, но не сводит с него взгляда. Слез не осталось, ничего в ней больше не осталось, и она знает, проклятье, знает, что это ее вина. Она чуть усмехается. Обессиленно, измученно, но не искренне.
— Был праздник, Адриан, — наконец начинает она, — в честь твоего дня рождения. Ты очень много выпил, — она делает небольшую паузу и отталкивается от спинки кресла, чтобы на ее лицо попал тусклый свет от лампы возле его постели. — Очень много.
Адриан в ужасе смотрит на ее изувеченное, некогда ангельски красивое лицо, и у него внутри все сжимается от страшного осознания.
— Маринетт, только не говори мне, что это я тебя...
Девушка смотрит на него долгим, пронзительным взглядом, изучает каждую тревожную черту лица, каждую морщинку, коих к его двадцатипятилетию появилось даже слишком много, на его дрожащие руки, на круги по глазами и на пульсирующие, так и не вернувшиеся в норму зрачки. И она вдруг понимает, что... Ничего. Вообще ничего не чувствует.
Маринетт поднимается на ноги, отталкиваясь руками от подлокотников кресла.
— Я подаю на развод, — коротко произносит она.
— Маринетт, — он задыхается словами от того, что услышал, — любимая...
В ушах начинает звенеть, руки становятся влажными, липкими, словно кто-то только надел на него перчатки холодного пота. Он приподнимается на постели, мотает головой, старается взять себя в руки. В голове не укладывается.
— Я не смогу без тебя жить, — выпаливает он. — Никогда не мог. Маринетт, пожалуйста, — сбивчиво, шепотом, — я умоляю тебя...
Она останавливается возле двери, опустив ладонь на ручку, и не оборачивается. И ее пугает, доводит до ужаса тот факт, что она совершенно ничего не чувствует. Она не винит его за то, что он сделал прошлой ночью, и, что самое жуткое, по-прежнему не испытывает своей вины за то, что сама делала с ним эти два с половиной года.
Маринетт умерла внутри. Габриэль всё в ней уничтожил, а она не замечала этого так долго, что не понимала главного: она сама помогала ему совершать это убийство. Значит, если она действительно так себя изувечила, то нет смысла молчать. Нет смысла молчать сейчас.
— Сможешь.
Тревожный вздох за ее спиной.
— Как ты можешь так говорить...
— Я изменяла тебе, Адриан.
Резко. Слова разбиваются пощечиной, срываясь с языка так же просто, как пластырь с раны. Только реальность такова, что под этим самым пластырем все давно нуждается в обработке. Там все смердит грязью, гноем и всевозможной инфекцией. Этот пластырь был на ране слишком долго.
Она поворачивается к нему лишь на мгновение, рассчитывая, видимо, всколыхнуть в себе хоть что-то. Увидеть его гнев, пропитаться им самой, закричать. Заплакать? Нет, вовсе нет. Только бы злости, его злости. Хоть немного. Но он молчит. Стеклянным взглядом смотрит на нее, осознать пытается, принять, наверное, и, главное, вспомнить.
Маринетт горько усмехается. Лучше бы он на нее кричал, покрывал самыми изощренными ругательствами в мире, чем это... Чем ничего. Тишина такая громкая, что хочется попросить убавить громкость. И у нее в груди также: оглушающе тихо.
— Адвокат свяжется с тобой в ближайшие сорок восемь часов.
Ей бы хотелось, чтобы его лицо стояло у нее перед глазами еще долгое время, чтобы оно изводило ее, давало понять, мол, вот смотри, посмотри, что ты с ним сделала, но... Всё ее существо молчало, и она вдруг четко осознала главное: ей плевать.
И это перестало казаться ей чем-то ужасным.
— С таким лицом в модной индустрии делать нечего, — смеется она. — Шрам на всю жизнь, — ведет она пальцем по щеке. — Ангельское личико подпорчено, не находишь?
Маринетт сидит на столе, чуть сгорбив плечи, пока Габриэль стоит рядом и меняет ей пластырь на скуле, копошась с медикаментами, лежащими рядом. Он не отвечает на ее слова, лишь бережно наносит специальную мазь, которую прописал ей хирург, и нежно приклеивает новый пластырь. Убрав бумажки на стол, он наклоняется к ней и, обхватив ладонью лицо, осторожно прикасается губами к ссадине, словно это вылечит все и затянет в мгновение ока.
Девушка закрывает глаза, окунаясь в этот незначительный, но такой значимый момент, после чего обхватывает его руку своей и старается собраться с мыслями.
— Правда разведешься с ним?
Маринетт открывает глаза и чуть отстраняется назад, опуская вниз руки.
— Правда.
— А что потом? — он избегает ее взгляда и без надобности начинает перекладывать медикаменты на столе.
Она следит за его действиями, буквально взгляда не сводит.
— А что потом? — повторяет она.
Габриэль оставляет медикаменты в покое и отходит назад, делая полукруг по комнате и на мгновение хватаясь за переносицу.
