Текст книги "Любимый сэнсэй (СИ)"
Автор книги: Ваша Ева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 31 страниц)
– Тайна человеческой души заключена в психических драмах детства, – прокомментировал Шисуи спустя недолгую паузу. – Я не поклонник учений Фрейда, но с этим высказыванием я полностью согласен. То, что ты выросла без…
– Не отрицаю – отсутствие отца наложило на меня отпечаток, если вы об этом, – перебила я, предчувствуя, что меня неправильно поняли, – но я не люблю, когда за каждый мой неверный шаг винят «неполноценность», – я изобразила пальцами кавычки, – моей семьи. Как будто все вокруг идеальные, а я одна морально поломанный жизнью урод, потому что у меня один родитель, а не два.
Поймав на себе блеснувший заинтересованностью взгляд, я поняла, что таки начала болтать лишнего и, отвернувшись, отправила в рот печенье. Изливаю душу перед чудаковатым другом Итачи – дожили.
– Не знаю, нужно ли тебе это говорить, – вновь заговорил Шисуи, понизив голос, – но я видел тебя… на мосту год назад. Я был тогда с Итачи.
Я резко втянула носом воздух, отчего крошки надкусанного печенья попали не в то горло, и я сильно закашлялась. Слезы брызнули из глаз, да ещё и кофе, как назло, оказался слишком горячим, чтобы всё это запить. К счастью, ко мне почти сразу подоспел Шисуи и всучил стакан воды, а я залпом его осушила и жестом попросила ещё.
– Ты как? Порядок? – Шисуи приземлился на подлокотник моего кресла и участливо передал мне второй стакан. – Не пугай так больше.
Повернув голову, я взглянула на него, сидящего так близко, снизу-вверх и неловко поерзала на месте, отодвигаясь. Ненамеренно ли, или это очередной психологический приемчик, но Шисуи теперь как-то совсем по-хозяйски восседал на территории моего личного пространства, и это мне не нравилось.
– По поводу того случая… – слова застревали в горле, почти как печенье всего полминуты назад. – Знаю, как это выглядело, но на самом деле я не собиралась прыгать.
По его лицу пробежала тень не то улыбки, не то сочувствия.
– Да, именно это ты и повторяла тогда, как заевшая пластинка.
Я отвернулась и, чуть склонив голову, спряталась за прядями спавших на щеки волос, как за спасительной вуалью. Мне казалось, я молчала. Я не помню, чтобы говорила вообще хоть что-то, пока не осталась с Итачи один на один.
В кабинете повисла гробовая тишина. Я слышала, как пульсирует кровь в висках, и как тикают часы на стене и на запястье Шисуи. У меня волосы на голове шевелились от одной мысли, что мои даже сохранившиеся воспоминания о том злополучном дне ложны. Я шлялась неизвестно где, говорила неизвестно что. Кто знает, что ещё я могла творить в таком состоянии?
– А ты не очень хорошо помнишь тот день, не так ли? – словно прочитав мои мысли, подметил Шисуи и пружинисто подскочил на ноги. Обивка кресла противно скрипнула, когда он опёрся о спинку рукой и выпрямился.
– Первую половину дня в деталях, – помедлив, призналась я, на нервах заламывая руки, – а всё, что было потом – вспышками, и не все они складываются… в единую картинку.
Шисуи неопределенно покачал головой и со вздохом устремил задумчивый взгляд куда-то в сторону. Молчаливая пауза снова затянулась.
– Я могу помочь тебе вернуть утраченные воспоминания, – заговорил он, когда я уж и не надеялась услышать хоть что-то вразумительное в ответ на своё признание. – Если ты этого хочешь, конечно же.
Навряд ли, убежав из школы в тот день, я отправилась на пляж и до заката провалялась на песке, греясь на солнце. Может, были и еще более ужасающие выходки, чем стояние на перилах моста. Хочу ли я в действительности о них знать?
Шизуне-сан уже пыталась помочь мне вспомнить события того дня, но мы так и не смогли достроить логическую цепочку из образов, сохранившихся в памяти. Она надеялась, что состроив из «картинок» нужную комбинацию, я смогу извлечь из своего подсознания нужные воспоминания, но ничего хорошего из этого не вышло.
– А как их можно вернуть? – тихо спросила я, ставя стакан с недопитой водой на стол.
Шисуи прошел к своему креслу и, взглянув на меня, решительно в него опустился. Его глаза блеснули странным огоньком энтузиазма, будто он только и ждал этого вопроса.
– С помощью регрессивного гипноза.
Я думала, что понятия не имею, что это такое, но, как оказалось, я уже видела такое в фильмах и не раз. «Погружение в подсознание под чутким руководством специалиста» – так это характеризовал Шисуи, а после, очевидно, уловив недоумение в моём взгляде, сказал, что я сама всё пойму, как приступим. Только вот «приступать» я не хотела, хоть он и заверил, что не все люди восприимчивы к гипнозу. Значит, я могу просто-напросто оказаться не гипне… гипну…
– Не гипнабельна, – терпеливо повторил Шисуи, с помощью странных манипуляций откидывая спинку моего кресла. – Но, между нами говоря, ты навряд ли попадешь в число этих счастливчиков.
Счастливчиков, на которых нельзя повлиять с помощью гипноза. Думаю, мне было бы приятно узнать, что я не гипнабельна и что по-своему отличаюсь от большинства. А то в свои шестнадцать мне разве что умением достать языком до носа можно козырнуть, но этот навык вряд ли вызовет у кого-то зависть.
– Ничего не бойся, Нами. Просто расслабься и смотри мне в глаза… – Почему-то слово «расслабься» никогда не помогало мне расслабиться. Сразу начинало что-то чесаться, хотелось поправить волосы, положить руки по-другому, закинуть ногу на ногу… Да и Шисуи буквально навис надо мной, поставив ладони на подлокотники, что совсем не способствовало моему внутреннему успокоению. На секунду мне показалось, что его потемневшие зрачки блеснули красным. – Слушай только мой голос… – Это прозвучало смешно, и мне захотелось хихикнуть, но отчего-то не удалось. – Твои веки тяжелеют, ты чувствуешь, как сильно устала и хочешь спать, но продолжаешь смотреть мне в глаза.
И я продолжала, ощущая, как мышцы по всему телу начали предательски обмякать, лишая меня возможности пошевелиться.
– Они словно налились свинцом, и ты готова вот-вот заснуть, – Шисуи перешёл на шепот. – Когда я досчитаю до десяти, ты погрузишься в сон, но продолжишь слышать каждое моё слово и выполнять все мои указания. Раз…
Он не разрывал визуального контакта ни на мгновение, даже не моргал, и чем дольше я смотрела в его глаза, тем больше казалось, что моя воля больше мне не принадлежит.
– … девять, десять.
Глаза покорно закрылись, и я почувствовала, как сделала глубокий вдох. Вернее, не я, а моё полностью отключившееся тело. Меня окутала спокойная, убаюкивающая своей непроглядностью тьма, сквозь которую я больше не слышала тиканье часов в кабинете.
– Слышишь меня? – спросил голос Шисуи, словно пробившийся через толщу воды. – Понимаешь, что я говорю?
– Да, – точно по указке разлепились мои губы ещё до того, как я подумала, что хочу ответить на его вопрос. Шисуи будто пытался проверить, насколько хорошо работает связь: он один за другим спрашивал меня о наипростейших вещах, вроде «как тебя зовут», «сколько тебе лет», «какой сегодня день недели», а я отвечала на его вопросы без задней мысли и даже не думала смеяться над их банальностью. Если бы Шисуи пришло в голову спросить меня о чем-то сугубо личном, думаю, я бы сразу выложила всё, не задумываясь. Как позже объяснил мне сам Шисуи, под гипнозом центр, отвечающий за генерацию ложных ответов, отключается, как и почти все защитные механизмы мозга.
– Теперь давай попробуем немного размяться, хорошо? – Размяться? – Ты перенесешься во вчерашний день, в первый час после пробуждения. Что ты видишь?
Тьма передо мной расступилась, и я оказалась дома, на кухне перед столом, крепко сжимающая коробку сока и закусившая губу от досады. Из опрокинутого стакана по столу расползалась бордовая лужа и уверенно подбиралась к краю.
– Так, юная леди, ты где у меня летаешь? Соберись! – усмехнулась мама, появившаяся в поле зрения с посудной тряпкой в руке, и вручила ее мне. – Нервничаешь перед репетицией, да?
Уголки губ дрогнули в виноватой улыбке, но я ничего не ответила и принялась вытирать это безобразие. Прямо как вчера. Теплая ладонь подбадривающе сжала мое плечо.
– Всё будет хорошо. – «Будет ли?» – подумала я, обернувшись. – А если и не будет, – мама хитро прищурилась и улыбнулась, – вместе со всем разберёмся.
На самом деле я волновалась не из-за репетиции. Ну почморит меня Обито лишний раз при всем честном народе – невелика беда. Куда большей причиной моих беспокойств был Дейдара, который мог устроить публичную сцену, и Итачи, с которым мне впервые предстояло увидеться в стенах школы в статусе тайной девушки.
– Ты молодец, – похвала Шисуи, прозвучавшая откуда-то со стороны, напомнила, что всё, что происходит, нереально, и что на самом деле моё тело сейчас не на домашней кухне с мамой, а в душном кабинете клиники на сеансе гипноза. – Теперь попробуем отправится в куда более дальнее прошлое. Вспомни один из самых счастливых моментов своей жизни…
Когда Шисуи попросил меня отправится в одно из самых счастливейших воспоминаний, лишь один образ возник у меня перед глазами – Итачи целует меня, прижимает к себе, сжимает ладонь на моей талии под задравшейся футболкой… Наш первый поцелуй. Я пребывала в таком состоянии эйфории, что, казалось, еще немного, и потеряю сознание от переизбытка чувств. Однако в следующее мгновение я ощутила себя совсем не в жарких и порочных объятиях любимого сэнсэя, а сидящей в пышной юбчонке на колючем ковре в окружении цветных кубиков с животными.
«Что за?..» – хотела спросить я пустоту, но в тот же миг начала узнавать место, в котором нахожусь. Я помнила и этот торшер в углу, и раскладной потрепанный диван, на котором валяется залузганный плюшевый медведь, и зелёные обои в мелкий цветочек… Смутно, но помнила.
– Солнышко, – послышался такой родной и взволнованно дрожащий голос за спиной, и я обернулась. В дверях стояла мама. Почти такая же, как сейчас, но с короткими волосами, бритыми висками, тремя серьгами в ухе и веснушками на щеках. – К нам гости.
В коридоре послышались тяжелые шаги. Мама вошла в комнату, нервно смахнув чёлку с глаз, и вот на пороге показался он… Рыжие волосы, тёмные, по-хитрому прищуренные глаза с морщинками-лапками и обезоруживающая своей искренностью улыбка. «Яхико» – искрой вспыхнула догадка, но тут же угасла. «Да нет же. Не он».
– Папа! – вырвался из груди радостный вскрик, и маленькая я вскочила с места, попутно уронив башенку из кубиков. – Папа!
Всего мгновение, и я повисла на его шее, а он весело засмеялся, поднимая меня на руки.
– Я знала, что ты приедешь! Знала!
Это был мой четвёртый день рождения. День, когда я в первый раз увидела отца. Удивительно, но тогда, увидев совершенно незнакомого мужчину, я ни секунды не сомневалась, что это именно тот, кого я ждала.
– Да ты у нас принцесса! – чуть отстранившись воскликнул он. – Какое платье у тебя нарядное!
– Мама сшила, – не без гордости заявила маленькая я, в то время как настоящую меня начали душить рыдания, подкатывающие к горлу, от пожирающего душу чувства, что мои детские надежды, что папа всегда будет рядом, так быстро сгорели, как спички.
– Ну разве не красавица? – отец улыбнулся и мягко провел рукой по моим волосам. Рыжим, как у него. Я улыбнулась, прильнув щекой к его руке, как ласковый котёнок, и заметила, как он стрельнул глазами в мамину сторону. Видимо, жутко довольный своими сильными генами.
– Ты не уйдешь, правда? – с искренней надеждой спросила и снова заключила его в объятья, обвив отцовскую шею своими пухлыми ручонками. От ворота его рубашки пахло одеколоном, дорожной пылью и каким-то печеньем, а щетина чуть царапала мне шею.
Папа, папа, папа… Круговорот мыслей сводил меня с ума, накрывал с головой нестерпимым горем и тоской. Как бы я ни убеждала себя, что презираю его, что мне не нужен ни он, ни его любовь, ни его признание… это всё так и осталось ложью. Как бы я не храбрилась, я так и осталась той маленькой девочкой, мечтающей, что отец приедет хотя бы на день рождения. Вот только он больше не приедет…
– Десять! – Глаза резко распахнулись, а я вскочила с кресла, как ужаленная, судорожно размазывая слезы по щекам ладонями. Видение оборвалось. Ни мамы, ни папы – лишь обеспокоенно глядящий на меня Шисуи. – Ты не отзывалась да ещё и начала плакать. Пришлось тебя разбудить.
Я понимающе кивнула, поджав губы, а затем уверенно схватила сумку и направилась к выходу. Легко истолковав мои намерения, он тут же перегородил дорогу.
– Эй-эй-эй, постой! – Шисуи вскинул перед собой руки не то в извиняющемся, не то в останавливающем жесте. – Ты куда так разогналась?
Тот факт, что едва знакомый человек видит, как я плачу, пробуждал чувство протеста, обиды и уязвленной гордости. Иногда и близким не хочется показывать свои эмоции, а уж чужим и подавно, так что я ни на секунду не переставала тереть глаза, чтобы прекратить этот эмоциональный всплеск, но слезы всё не заканчивались.
– Домой, – ответила я, при этом крайне некрасиво шмыгнув носом. – Я верю, что ты хочешь помочь… – от волнения я машинально перешла с ним на ты, хотя до этого божилась, что не стану этого делать. – Но я не могу. Правда не могу.
Шисуи скрестил на груди руки и осуждающе покачал головой.
– Ты можешь. Просто не хочешь.
Я не нашлась, что ответить. Наверное, потому что знала, что он прав. Я могла бы пересилить себя, вернуться обратно в кресло и честно выложить как на духу всё, что меня гложет. Но я не видела в Шисуи человека, которому могу доверить свои тайны, и мы оба это чувствовали и понимали, стоя вот так друг напротив друга.
– Ладно, иди, – он отошел в сторону, приглашающе указывая ладонью на дверь, а затем по-джентельменски открыл её передо мной. Я уж было собралась выйти, но следующая фраза, долетевшая до ушей, заставила меня замереть. – Не знаю, что происходит между тобой и Итачи, но мой тебе совет… – Сердце испуганно затрепетало, отдаваясь пульсом в виски. Взгляд сам собой уперся в пол, как будто я своровала конфету в супермаркете, и меня только что поймали за руку. – Будь честна с ним. Настолько, насколько сможешь. Он терпеть не может, когда его держат за идиота.
Я простояла на месте еще секунд десять, пытаясь переварить то, что только что услышала, а затем насилу кивнула и перешагнула через порог кабинета, бросив беглое «всего доброго».
– Пока, Чудо, – догнал меня тихий смешок.
========== Глава 25. Принятие ==========
Слова Шисуи так крепко засели в ушах, голове и мыслях, что я полночи не могла заснуть, ворочаясь и без конца елозя щекой по взмокшей от духоты подушке. На душе без конца скребли кошки, запуская острые коготки всё глубже и глубже, а я чувствовала себя последней тварью оттого, что вожу Итачи за нос своими недомолвками и ложью. И пусть я останусь в ваших глазах жалким нытиком с заниженной самооценкой, но мне и без того казалось, что девчонка, вроде меня, слишком скучна и посредственна для такого парня, как Итачи, а уж с гласом совести, что говорил со мной раз за разом словами Шисуи, мне и вовсе хотелось брезгливо морщиться от одной лишь мысли о своей нечестности. Так или иначе, для меня было очевидно, что для успокоения совести нужно просто во всём сознаться, но, как водится, сказать всегда намного легче, чем сделать.
Утром в школе я долго не решалась войти в класс, зная наверняка, что Итачи уже там, за дверью. Боялась, что не смогу спокойно смотреть ему в глаза, что буду выглядеть как-то не так, чем ещё больше усугублю своё положение. Наконец, решилась – сжала ручку посильнее, повернула и дернула. Дверь поддалась легко, почти бесшумно, а вот сердце в груди тревожно затрепетало от беспокойства.
– Сэнсэй, – как-то совсем тихо и виновато подала голос я, словно не хотела отвлекать Итачи от дел. Он сидел за столом и что-то записывал, но, как только я его окликнула, сразу поднял глаза, а затем отодвинул ежедневник, заложив страницу ручкой. Раньше он никогда так не делал – всегда дописывал хотя бы до точки, прежде чем отвлечься.
– Что-то ты сегодня рано, – Итачи улыбнулся, поднимаясь со стула, а тот очень противно и жалобно скрипнул, проехавшись ножками по полу. – У вас же репетиция только через сорок минут.
Я скованно улыбнулась в ответ и тихонько прикрыла за собой дверь. Сегодня я специально вскочила в семь, чтобы примчаться в школу пораньше и застать своего сэнсэя одного в кабинете. Мне очень хотелось с ним увидеться, ведь в последний раз мы виделись с ним наедине в субботу, когда дали слабину у него в ванной.
– Ты сказал, что будешь с девяти.
И вроде нужно было сказать что-то ещё или что-то сделать, но я не знала что и потому просто стояла, как дурочка, возле двери, изучающе глядя на Учиху. У всех пар есть свои ритуалы приветствия. Кто-то говорит милые кодовые фразы, кто-то берется за руки, кто-то легонько целует в щеку… Дейдара каждый раз принимался меня тискать и шептать на ухо всякие пошлости, что было страшно неловко. А какой ритуал предпочитает Итачи? Может, скромного «здравствуй» для него более, чем достаточно?
– Ты что, так и будешь там стоять? – на его лице заиграла такая добродушная улыбка, что у меня перехватило дыхание, и внутри что-то сладостно сжалось. Сэнсэй полностью вышел из-за стола и чуть раскинул руки, отчего моё сердце забилось ещё сильнее и загорелись щёки. Он действительно хочет, чтобы я… – Иди ко мне.
Меня не пришлось подзывать дважды. Бросив мешковатый рюкзак на пол, я за полсекунды преодолела проход между партами и едва не сбила Итачи с ног, впечатавшись в его грудь и обняв за спину руками так крепко, будто мы не виделись целую вечность. Он тихо засмеялся, обнимая меня в ответ, и поцеловал куда-то в макушку, не давая времени порассуждать, правильно ли я истолковала его просьбу. Да, он хотел именно этого.
Приближающееся шарканье чьих-то шагов, послышавшееся из коридора, подействовало весьма отрезвляюще, и мы отпрянули друг от друга, как ужаленные. Очевидно, кто-то просто прошёл мимо – шаги стали затихать, – но сердце в груди так и продолжало испуганно колотиться о грудную клетку. Я заметила, как Итачи облегчённо перевел дух. Что и говорить: если наши отношения раскроют, то самые страшные шишки полетят именно в него. Это как минимум увольнение, как максимум – запись в личном деле, запрещающая ему в дальнейшем заниматься педагогической деятельностью. Мне же в этом случае грозит лишь общественное порицание, и то не слишком-то яростное. В таких случаях виноватыми всегда считают учителей, а ученики всего лишь наивные совращенные жертвы, которые в силу возраста не смогли бороться с соблазном.
– У меня к тебе разговор, – не откладывая в долгий ящик, призналась я, мельком глянув на Итачи. – Это важно.
Выдержав долгую паузу, он сосредоточенно кивнул, и вид у него при этом был весьма озадаченный. Не так часто инициатива поговорить о чем-то важном исходит именно от меня, так что я и сама от себя такого бы не ожидала.
– Мне сесть или…
– Да, лучше присядь, – с губ сорвался нервный смешок, за который мне тут же стало стыдно, и я прикрыла рот рукой – и откуда у меня взялась эта дурацкая привычка хихикать не к месту? Видимо, подцепила от Ино. Хотя лучше бы мне передались её уверенность в себе и завидное упрямство.
Стул снова противно царапнул ножками пол, когда сэнсэй вернулся на своё место, а я, вслух рассудив, что мне лучше тоже сесть, расположилась за первой партой прямо перед ним. Если бы кто-то вошёл в кабинет в эту минуту, он увидел бы будничную беседу учителя и ученицы и не более. Впрочем, если подумать, чаще ученики предпочитают не общаться с учителями, тем более на каникулах. Тем более наедине.
– Итак, – Итачи сложил руки в замок и положил перед собой на стол. Отлично, теперь у меня чувство, будто я в шаге от того, чтобы мою маму вызвали в школу. – Я тебя слушаю.
Глубокий вдох, зажмурилась, руки судорожно сжали подол юбки и… Давай, Нами, просто говори. Просто начни, ты справи…
– Я состою на учёте в психдиспансере, и вчера я не проспала, а была в клинике. -…шься. Да, кое-кто здесь явно не умеет сглаживать углы, и этот кто-то явно не Итачи. Всю правду-матку в лицо, без подготовки. Дипломат из меня явно не выйдет.
Окна были раскрыты настежь, но привычный шум с улицы в кабинет не врывался: стадион, раскинувшийся по эту сторону, теперь пустовал. В учебное время мы всё время слышали, как ребята из футбольного клуба гоняют мяч, и как орёт Кисаме-сэнсэй, если этот самый мяч улетает куда не нужно – например, в его голову. Как бы мне хотелось услышать эти нецензурные звуки сейчас, когда тишина начала давить на виски, а я так и не находила в себе смелости посмотреть сэнсэю в глаза и продолжить говорить.
– Эй, – тихо позвал меня Итачи, а внутри всё сжалось, захотелось закрыть уши, – не бойся. Продолжай.
И было в этом «не бойся» что-то такое, что должно было успокоить, заботливо укрыть, как одеялом с головой, но легче не становилось. Было всё так же страшно.
Не каждый сможет общаться с человеком, как и прежде, узнав, что у него есть сдвиг по фазе. Даже я не знаю, как отреагировала бы, признайся мне кто-то в подобном. А сможет ли Итачи? Кто знает… Но скрывать от него свою ненормальность и дальше было бы неправильно. Не могу же я ему врать каждый раз, когда мне понадобится бежать в клинику. Хотя с чего такие далеко идущие планы? Может, он вообще не захочет быть со мной, когда узнает, что я из себя представляю на самом деле. От этой мысли в груди неприятно защемило, а в горле встал ком.
Мне едва удалось себя пересилить и взглянуть на Итачи. Он смотрел на меня настороженно, но держался с завидным спокойствием, словно его больше заботило моё молчание, а не слова, что я сказала до этого.
– У меня… нервная анорексия, – в горле резко пересохло, а язык едва не прилип к нёбу. – Я уже год прохожу лечение. Вроде как успешно, но врачи ни в чем не уверены.
Он кивнул, будто слышал это признание уже не в первый раз. Как если бы я просто рассказывала, как прошел вчерашний вечер, а не делилась чем-то таким, о чем лучше вообще помалкивать. Это было странно, даже обидно, ведь я ждала другой реакции: шока, сочувствия, раздражения… Да чего угодно, но не будничного хладнокровного спокойствия.
– Не знаю, сообщу ли я что-то новое, – тихий голос сэнсэя прервал поток моих тревожных мыслей, и я вся превратилась в слух, – но об учениках, стоящих на таком учёте, всегда ставят в известность медработников школы, – Итачи вдруг замолчал и, на пару секунд зажмурившись, устало потёр переносицу, будто говорить ему стало едва ли не тяжелее, чем мне полминуты назад.
Я знала, что местная медсестра, Изуми-сан, в курсе моего диагноза, так что эта новость ничего во мне не всколыхнула. Мне даже приходилось с ней общаться пару раз, правда она не слишком меня мучила. Просто спрашивала, как у меня с аппетитом, просила встать на весы, что-то записывала и отпускала с миром.
Итачи сделал глубокий вдох и посмотрел мне прямо в глаза, отчего мне неволей передалось его напряжение.
– Ну, а медработники, если сочтут нужным, – продолжил он, – ставят в известность классного руководителя. – В голове что-то бахнуло, заставив всё моё естество сжаться в комок и рухнуть куда-то в пятки. Сердце замерло, разливая под ребрами неприятный холод. Он же не хочет сказать, что…
– Так ты все знал? – охрипшим от нервов шепотом спросила я, и сэнсэй коротко кивнул, поджимая губы и подтверждая мою догадку. – Давно?
Он выдержал многозначительную паузу, видимо, раздумывая, как лучше ответит, но затем без заминки выдал:
– С тех пор, как получил список класса на руки. – Мои ладони непроизвольно сжали ткань юбки еще сильнее. Так вот почему Итачи не стал меня спрашивать о причине моего домашнего обучения, когда знакомился с классом! Он просто всё знал. Знал с самого начала.
– Господи, – прошептала я, закрыв ладонями вспыхнувшее не то от стыда, не то от жгучей досады лицо. Смертельно захотелось сбежать, спрятаться, забившись куда-нибудь угол, но я сдержалась, всеми силами пытаясь собраться с мыслями, чтобы довести начатый разговор до конца. До чего же мерзко, когда ты стараешься скрыть от человека что-то нехорошее, а потом выясняется, что об этом «нехорошем» он уже давно наслышан. И уже давно наблюдает за твоими жалкими потугами скрыть от него правду.
– Я пытался тебе об этом сказать, – осторожно, почти вкрадчиво продолжил Итачи. – После пробного теста, помнишь? – День моего знакомства с Карин и неудачного первого разговора с сэнсэем, с которого я благополучно сбежала. Такое захочешь – не забудешь. – Ты не шла со мной на контакт, и я решил, что лучше тебя не беспокоить и лишний раз не волновать. И знаешь… – он вдруг замолчал, будто передумав говорить, но его сомнения были недолгими. – Я слышал, что о тебе говорили в тот день на перемене перед уроком…
Всё так же закрывая лицо руками, я отчаянно замотала головой, чтобы он замолчал. Мне совсем не хотелось слышать пересказ моего прошлого в извращенной версии Кабуто, хоть и смягченной словами Итачи.
– Я просто хотел тебя тогда поддержать, но вышло как-то неудачно, – сэнсэй чувствовал себя виноватым – это слышалось в его голосе. – Прости, что не сказал, что обо всём знаю, раньше.
Не так я представляла наш разговор, ведь извинения за молчание должен был приносить не Итачи, а я. Наверное, мне действительно было, за что обижаться и за что прощать, но я не чувствовала ни злости, ни обиды. Лишь чувство собственной вины, которое, несмотря на мою предельную честность, никуда не делось.
– Ты не злишься? – тихо спросила я, наконец, решившись на него взглянуть, на что сэнсэй вопросительно приподнял брови и чуть поддался вперед, словно пытаясь лучше меня расслышать. – За то, что я призналась тебе только сейчас?
Итачи шумно выдохнул и покачал головой.
– Я понимаю, почему ты ничего не говорила, и не виню тебя. Главное, что сейчас ты мне всё рассказала.
– Это не всё, – и, спустя паузу, начала излагать историю своего маленького безумия с самого начала. Благо, её завязку Итачи уже знал. Я сама ему её выложила в ту злосчастную ночь, когда он вёл меня домой, крепко сжимая мою руку. Сейчас бы у меня бы язык не повернулся признаться, что мальчик, что меня отверг, так жестоко со мной обходился, но тогда мне было всё равно. В душе, в груди, в глазах и в мыслях было пусто, но Итачи, похоже, нравился моей пустоте.
– Скажи… это был Дейдара? – сэнсэй не хмурился, не злился – просто спрашивал, но смотрел мне в глаза так пристально, что становилось не по себе. Честно говоря, мне не хотелось упоминать, что именно Дей стал причиной моего срыва, чтобы никак его не подставлять, но Итачи сам обо всём догадался, и это несколько усложнило задачу.
– Да, но… это в прошлом. Он давно признал свою ошибку, а я больше не держу на него зла, – я постаралась улыбнуться, но вышло как-то вымученно, и мне едва удалось сдержаться, чтобы не добавить очевидное «За это не держу».
Апатия, депрессия, отсутствие аппетита, балансирование на грани безумия, бесконечные походы в клинику, сеансы психотерапии, стол, заваленный лекарствами… Я говорила сэнсэю обо всём, что могла вспомнить, даже о Дейдаре, где это было необходимо, а он сосредоточенно слушал и больше не перебивал. Иногда он едва заметно хмурился, поджимая губы, и одному богу известно, какие мысли посещали его в этот момент. Я лишь надеялась, что не внушаю ему своей исповедью чувство отвращения, но чем дальше заходила моя история, тем больше меркла надежда.
О том, что с Деем меня связывало не только его чувство вины, но и взаимная симпатия, я не упоминала, решив, что для бесед о бывших мы с Итачи ещё не созрели, однако каждый раз, произнося имя Тсукури, я видела в глазах напротив, как всё замалчиваемое без труда читается между строк. От этого на душе становилось еще поганей.
– Ты… разочаровался во мне, да? – не выдержав напряжения, спросила я, так и не закончив свой рассказ. Обычно мне нравилось умение сэнсэя слушать, но теперь складывалось ощущение, что он молчит не потому, что не хочет меня прерывать, а потому что просто больше не желает со мной говорить. – Просто если я тебе больше не…
– Перестань, – Итачи оборвал меня так резко и безапелляционно, что я сконфуженно втянула голову в плечи и потупила взгляд, как маленькая провинившаяся девочка. Он… злится? Но за что? Секунда – и сэнсэй встал из-за стола, вторая – и он рядом со мной, но я не решаюсь на него посмотреть. – А теперь, пожалуйста, выслушай меня, – сэнсэй осторожно положил ладонь мне на плечо и опустился рядом на корточки, пытаясь заглянуть мне в глаза. Так обычно делают взрослые, чтобы не давить на ребенка своим авторитетом и говорить с ним как с равным. Не знаю, этот ли приём пытался провернуть Итачи, но это сработало. Я развернулась к нему всем корпусом и с опаской взглянула на него вновь. – Я могу лишь представить, чего тебе стоило мне всё это рассказать, – сэнсэй говорил тихо, словно тоже делился со мной чем-то сокровенным, – но не смей даже думать, что ты после этого стала мне меньше нравиться. Всё как раз наоборот, – на его лице не было и тени улыбки, но именно это и заставило меня поверить, что сэнсэй не иронизирует и говорит на полном серьезе, и от этого признания моё сердце, кажется, остановилось. – Ты гораздо сильнее, чем кажешься, и это… восхищает.
Но сильной я себя не чувствовала. Сильные люди не страдают психическими расстройствами. Они борются, не мешкая смотрят в глаза своим демонам, страхам и неприятностям и выходят из этого сражения победителями.
– Я решила, что ты должен об этом знать, – тихо отозвалась я, пряча взгляд в тени спавших на лицо волос. – Врачи говорят, что в случае сильного стресса всё может повториться, так что, если ты не захочешь со всем этим связываться, я пойму, – голос предательски дрогнул на последнем слове, и вместо гордого «хочешь уйти – иди» получилось соплежуйское «ты, конечно, можешь уйти, но я буду реветь без тебя, как белуха».
– Ну хватит, – Итачи с вымученным вздохом взял моё лицо в ладони, чем заставил посмотреть ему прямо в глаза. – Я ценю твою готовность принять любой ответ, но я повторюсь: позволь мне самому решать, с кем я должен быть, а с кем не должен. Я был более или менее в курсе твоей проблемы еще до того, как ты мне о ней рассказала. И немного неловко признаваться, но я… – он сделал глубокий вдох, – расспрашивал одного своего друга-психотерапевта по этому поводу.
– Ты про Шисуи-сана? – мои губы дрогнули в виноватой полуулыбке, а брови сэнсэя на мгновение изумленно приподнялись. Да, согласна: дело приняло неожиданный оборот. – Это тоже немного неловко, но со вчерашнего дня я официально его пациентка.
Итачи, судя по всему, пришлось не по душе, что отныне Шисуи заполучил на меня рычаг влияния, и сразу же предупредил, что с ним нужно держать ухо востро. Такой неоднозначный отзыв о собственном друге несколько озадачил, но я с готовностью кивнула, принимая его за чистую монету. Я и сама не смогла бы расслабиться в присутствии этого парня, зная, что так ловко анализирует каждую деталь в моём поведении.
