Текст книги "Эдана (СИ)"

Автор книги: Ulla Lovisa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

Тут, в коридоре, ведущем в отсек, где занимаются и экипируются патрульные, были уже не те Эдана и Эрик, что столкнулись в переулке в день Теста. Мы были другими людьми. Я точно изменилась и едва ли могла хотя бы вспомнить, как это – быть Эданой. Теперь я Эд, и Лидер передо мной вовсе не тот невообразимый ужас, воплотившийся в один темный нависающий силуэт. Мне было легко поверить, что тот злобный Бесстрашный, встречи с которым я панически боялась, был способен на что-то ужасное, противозаконное. Но, глядя на Эрика, я лишалась последних слабых подозрений в его причастности к затерявшемуся среди развалин складу. Этот человек с потемневшими глазами – их выражение пробуждало внизу живота теплое шевеление – и пухлыми губами вместо сжатой тонкой линии рта не мог быть ни в чем замешан.

Я этого не хотела. Чувства не желали слышать доводы разума.

С приглушенным удивлением я осознавала, что отбрасываю в сторону все слабые попытки мозга протестовать. Что-то глубокое и дикое разметало внутри головы мысли: пусть даже он причастен, пусть это была его идея, его приказ создать склад и вовлечь Тимоти, пусть он даже увидел, что я слежу за лысоватым невысоким мужчиной, и пусть понял к чему это, и пусть догадался, кто я на самом деле. Пусть он решит меня остановить, – навсегда – я не хочу в это верить.

Я улыбнулась.

– Да, – сказала я, понизив голос и коротко покосившись по сторонам. – Заблудилась. Не проведешь меня до комнаты?

Брови Эрика взметнулись вверх, глаза вспыхнули. Он посмотрел по сторонам и обнажил в улыбке зубы.

========== Глава 17. Склад. ==========

It hurts like hell

To be torn apart.

And it hurts like hell

To be thrown around.

Bastille – Torn Apart

В комнате было тихо и темно. Разнеженное тело в мягкой и теплой постели отчаянно хотело сна, но мозг работал на максимальных оборотах. Я лежала, подтянув кулаки с зажатым одеялом к подбородку, и смотрела в потолок. Он был привычно расчерчен на два треугольника тусклой полосой света, проникавшего через узкое мутное окно.

Под моей шеей покоилась рука Эрика. Какое-то время я чувствовала под горячей кожей твердость напряженных мышц, но затем они расслабились и обмякли. Голова Эрика склонилась на сторону, его дыхание стало ровным и глубоким. Он уснул.

Утром он охотно пристал на мое предложение. И пусть на самом деле к комнате он меня не проводил, мы шли по отдельности, разными маршрутами и с разрывом в полдня, приглашение он принял. И это кружило голову. Он менялся – или открывал себя настоящего – с каждой нашей встречей всё стремительнее. Каждое его действие – слово, взгляд, движение – подтверждали моё смелое предположение об ответных чувствах. Подглядев его страхи, я позволила себе трактовать их как влюбленность, нужду во мне и страх потерять единственный шанс излечиться от одиночества. Этот вывод импульсивно возник в моей голове и тот же час сорвался с языка, но последующие дни – недели – я прокручивала всё, что помнила с ночи моего нападения на Эрика, и сомневалась. Такое развитие событий казалось слишком невероятным, невозможным в случае Лидера.

Но сейчас он был в моей комнате. Он пришел сюда по моему приглашению, не сыпал колкостями, не строил из себя неприступную глыбу. А, получив своё, не ушел, остался спать в моей узкой и неудобной для двоих кровати. Он остался спать со мной. Вероятно, просто глупая неопытность, но я считала этот его выбор очень показательным. Я хотела, чтобы так оно и было. Но не в эту ночь.

Шестеренки в голове постоянно со скрипом замедляли ход, останавливались, и начинали вращение в обратную сторону. Размышления об Эрике развевались холодным ветром напряженной сосредоточенности на связи найденного мной хранилища, Тимоти и лысоватого мужчины, свернувшего в оружейную.

Ненормальная, решила я и села в кровати. Оглянулась на Эрика. Он не пошевелился. Лицо обернуто к стене, одна рука вытянута в сторону, вторая расслабленно лежит на животе. Могучая грудь равномерно вздымается и опадает в такт его тихому дыханию. На шее вдоль линии татуировки пульсирует вена. Внизу живота возникло непреодолимое желание запустить пальцы в волосы на груди и расчесать их, сгибая пальцы и царапая ногтями кожу, а губами впиться в шею. Но мне пришлось заглушить этот порыв.

Эрик не должен проснуться и увидеть, что я собираюсь уходить. Где-то очень глубоко, словно не во мне, а рядом с моим телом, слабо мерцала предупредительная лампочка. Лидеру незачем – на данный момент – знать о том, что я сотрудник внутренней разведки. Даже если к занимавшему все мои мысли делу он не причастен, ему лучше оставаться в неведении.

Я встала с кровати, не отрывая взгляда от Эрика. Привыкшие к темноте глаза легко разглядели разбросанную по полу одежду. Натянув штаны и майку, я подхватила ботинки и куртку и, бросив последний взгляд на Эрика, который всё ещё не шевелился, направилась к двери.

Выскальзывая в коридор, я не отдавала себе отчета, зачем намереваюсь идти в оружейный склад патрульных. Случайно возникшее расследование – вполне возможно, лишь плод моего нездорового воображения – получило случайное развитие, и сейчас я снова полагалась на волю случая.

Присев у стены, я пыталась натянуть на босые ноги противящиеся ботинки и прислушивалась. За дверью ничего не было слышно. Затянув шнурки и застегнув куртку на молнию, я выпрямилась, и еще несколько минут стояла неподвижно. Но из комнаты не донеслись звуки шагов, а дверь не открылась. Эрик спал и не слышал моего ухода.

Спала вся фракция. Я не знала, который час, но пустота коридоров – и Ямы – подсказывала, что ночь близится к рассвету. Всегда так пустело только под утро.

После теплой постели и полудрема моё тело бил озноб, а во влажном холоде предрассветного осеннего воздуха изо рта вырывался пар. Стараясь согреться, я быстро шагала, обняв себя за плечи и растирая их ладонями. Несколько раз я резко останавливалась, прислушиваясь к тишине, но ее ничего не нарушало, только мои собственные шаги и эхо от них.

Осознавая напрасность своей вылазки, – возможно, бессмысленность всей попытки выведать то, что не обязательно являлось преступлением – я ожидала увидеть, что оружейный склад так же погружен в тишину и мрак. Но к моему удивлению внутри горел свет. Слабый и далекий, словно горели не основные лампы, а лишь небольшой фонарь где-то в глубине заставленных оружием стеллажей.

Подкравшись к окошку выдачи оружия – над узким проемом в толстом стекле была красная надпись «Для получения и сдачи оружия подготовьте карточки!» – я заглянула внутрь.

Источник света – большой фонарь – стоял на полке ближнего к окошку стеллажа. Он освещал небольшое пространство кабинки и ярко отражался в покрытой стеклом памятке о безопасности, но вглубь самого оружейного склада не светил. В темноте рядов стеллажей можно было различить лишь невнятные очертания ближних к свету полок.

Я вглядывалась во мрак, наполненный оружием, забыв об осторожности и почти выпрямившись во весь рост, когда прямо перед стеклом возникла тонкая фигура. Тимоти, – ошибки быть не могло – присевший рядом со столом и невидимый всё это время, резко встал и выпрямился. Я отскочила от окна и вжалась в угол. Сердце встрепенулось и бешено колотилось в горле.

Забравшийся в оружейку Тимоти – простой патрульный, не имеющий доступ в склад – посреди ночи служил ужасным подтверждением моих подозрений. Больше не осталось возможности журить себя за разыгравшуюся фантазию и чрезмерное желание немедленно проявить себя во внутренней разведке. Происходило что-то неладное. Прямо сейчас за углом совершалось преступление.

С громким металлическим звоном захлопнулась дверь оружейного склада. Я сильнее вдавилась спиной в стену, силясь раствориться в темноте. Никогда прежде я не сожалела так сильно о своей беспечности. У меня с собой не было никакого оружия. У Тимоти, вероятно, его было очень много.

Шаги стали отдаляться, и я выглянула за угол. В слабом освещении коридора порывисто шла темная тонкая фигура. Тим нес большую сумку, ее дно заметно провисало под весом груза, а тканевые стенки оттопыривались в разные стороны узкими длинными стволами автоматов.

Я закрыла глаза.

Тимоти ворует. Черт побери, он крадет из склада оружие и переносит в другое место. Его ночное путешествие в запертую оружейку опровергает все попытки оправдать эти действия.

Я глубоко вздохнула и медленно выдохнула. Третья случайность, которая в этот раз может дать реальные ответы. Нельзя ее упускать. Пусть даже я вовсе не готова к ночному преследованию и возможной потасовке. Стоять в углу и уговаривать себя, что увиденное имеет разумное объяснение, я не могла. Как и не могла вернуться в комнату за оружием. По двум причинам: не было времени, Тимоти шел быстро, и еще минута промедления обернулась бы провалом; и Эрик. Войти, вооружиться и уйти незамеченной я уже не смогла бы.

Надо было идти прямо сейчас, и я, собравшись с силами, шагнула из угла.

========== Глава 18. Переулок. ==========

Тимоти свернул к колеям ещё до того, как вдалеке послышался стук колес приближающегося поезда. Он знал расписание, он садился на этот ночной грузовой поезд уже не раз и точно знал, когда он пройдет по территории Бесстрашия и куда направится.

Я остановилась в тени здания, разглядывая силуэт человека, бывшего некогда забавно заикающимся и смущающимся Дружелюбным, бывшим некогда влюбленным в меня другом. Мой отказ не мог так быстро и так радикально его изменить. Я лишь пробудила в нем его настоящую суть, заставила снять качественную маску. Мы все – Рут, Дарра и я – верили в тот образ, который он старательно создал, не представляя даже, как фатально ошибаемся.

Когда поезд въехал во внутренний двор, Тимоти забросил сумку за спину и бросился бежать вдоль колеи. Пропустив два вагона, он вскочил на подножку третьего и кулаком вжал кнопку открытия дверей. Я сгруппировалась в своем укрытии, готовая броситься вдогонку за красными габаритными огнями поезда, но Тимоти не заходил в вагон. Он продолжал висеть снаружи, через плечо вглядываясь в переулок. Заметил слежку?

Я провожала взглядом вереницу стальных коробок, в одной из которых уезжал вглубь Чикаго Тимоти, не решаясь выдать себя и выйти под холодное свечение луны. Благодаря брату я знала короткий путь отсюда до склада, а потому, дождавшись, пока шум поезда стихнет за поворотом, я бросилась бежать.

Холодный воздух раздирал нос и горло, соприкосновение горячей кожи и осенней влаги порождало неприятное жжение. Уставшее тело противилось, а жесткие ботинки с каждым движением резко натирали голые пятки. Но я заставляла себя не сбавлять темп. Я бежала по темным переулкам, и мои шаги гулким эхом отражались от разрушенных стен, наполняя темную окраину тревожной барабанной дробью.

До склада оставалось чуть меньше квартала, когда пустынную улицу пересекла высокая тень. Тимоти быстро и порывисто шагал к двери, сумка в его руке медленно покачивалась. Я кралась вдоль стены, в надежде не наступить на стекло и не выдать тем самым своё присутствие. Я уже добралась до угла, почти различая два приглушенных голоса и готовая выглянуть, когда холодный влажный воздух резко рассек пронзительный свист.

В переулке у двери шумно замешкались, две тени метнулись оттуда и замерли, повернув в мою сторону головы, но еще не различая меня в темноте.

– Ты привел хвост! – прошипел высокий силуэт, а затем добавил презрительно: – Ты привел её!

Я уставилась на Молчуна. После покушения на Тимоти и вылета из фракции он заметно изменился: похудел, осунулся и отрастил бороду, но ошибки быть не могло. Это был именно Молчун. Я могла бы с легкостью дать голову на отсечение – свистуном был второй из вылетевших за попытку убийства.

Высокий и непривычно тонкий – теперь такой же худой, как и Тим – силуэт Молчуна потянулся рукой в сумку, которая теперь перекочевала к нему, достал что-то и передал Тимоти. Тот оторопело уставился на предмет в руке.

– Зачем? – хрипло спросил он. Пистолет в его распростертой ладони подрагивал.

– Прикончи её, – зашипел Молчун.

– Н-но… – слабо запротестовал Тимоти, всё же обхватывая пальцами рукоять.

– Тим… – Его имя вырвалось из меня вместе со вздохом. – Почему?

Представшая передо мной картина казалась невообразимым абсурдом. Самая изощренная фантазия не могла бы представить себе всё безумство этой ситуации.

– Почему?! Они ведь тебя убить пытались, Тим! Как же так?

Его тонкие губы скривились от смеси презрения и отвращения. Никогда прежде я не видела у друга – кто этот человек? – такого выражения.

– А в-в-вот так, – проскрипел он незнакомым голосом. – К-к-каждый д-д-де-действует п-по-своему. Ты с-с-стала по-по-подстилкой Лидера. А я з-з-зарабатываю д-де-деньги.

Его слова и ржавая вибрация голоса отзывались острой болью в висках и горьким стальным привкусом во рту. В животе бурлила тошнота.

– Ты продаешь оружие изгоям… – пробормотала я, не то обращаясь к Тимоти, призывая его осознать опасность и преступность его действий; не то заставляя себя саму поверить в происходящее.

– Заткни пасть! – рявкнул Молчун. – Прикончи её, ну же!

Зажатый в кулаке пистолет взмыл вверх и едва заметно подрагивал. Я уставилась в черную бездну дула, не в силах оторваться от его спокойной смертоносности. И когда оно резко дернулось, я зажмурилась, ожидая раздирающей боли в голове, но не услышала выстрела.

– Очень не советую стрелять, – прозвучало зловеще тихое и спокойное.

Я открыла глаза и сначала уставилась на Тимоти. Он и Молчун испугались этого внезапно подкравшегося голоса, – потому и дернулась рука с пистолетом – и теперь в ужасе таращились на Эрика. Он стоял в переулке, ведущем в хранилище, привалившись плечом к углу. Вдоль стены расслабленно висела рука, сжимающая пистолет.

В слабом свете фонаря за его спиной не было видно лица, но даже от самой широкой черной фигуры, появившейся так неожиданно, без предупредительного свиста караула, веяло угрозой.

Напряжение сильной волной прокатилось по телу и в одночасье испарилось. Мышцы расслабились от оцепенения, и мне показалось, что ноги сейчас подкосятся, и я упаду. Но вместо этого я побежала. Тело среагировало быстрее сознания. Я бросилась вдогонку за Молчуном прежде, чем поняла, что тот отшвырнул сумку с краденым арсеналом и ринулся наутек. Тимоти тоже шарахнулся в сторону, Эрик прыгнул за ним – я буквально ощутила его быстрое движение за спиной, почувствовала легкий ветерок.

Раздался выстрел, и я встрепенулась. Из последних сил делая выпад и хватая Молчуна за руку, я поймала себя на том, что мысленно повторяю в нелепой молитве: только не убил, только не убил, пожалуйста. Завязалась драка, и бездумно блокируя удары, я думала лишь о Тимоти. Эрик не мог его застрелить. Пусть он совершил преступление, возможно, это даже нечто большее, чем просто воровство, может, это подготовка переворота; пусть он целился в «подстилку Лидера», Эрик не мог его убить. Без суда и следствия в нелепой попытке убежать от вездесущего Бесстрашного в ограниченном стеной от вымершего мира городе.

Следующая мысль пришла болезненно и резко вместе с ударом Молчуна в висок: у Тимоти тоже был пистолет. Это он мог выстрелить.

Он мог убить Эрика.

А затем снова послышался выстрел, и я упала.

========== Глава 19. Предпоследняя. ==========

Локоть саднило от крепкой хватки Эрика. Он затолкал меня в свою комнату, с треском захлопывая за нами дверь.

– Какого черта?! – взревел Эрик. Его лицо пылало. Ноздри раздулись, желваки ходили на скулах, глаза недобро сверкали. Он выглядел смертоносно опасным, и в любой другой день – позднюю ночь – я бы до чертиков испугалась такого Лидера, но сейчас мои мысли были заняты другим. В теле бурлил адреналин, отметая в сторону страх, боль и усталость. С помощью Эрика мы – скорее он сам, воспользовавшись моей нелепой попыткой задержать Молчуна – не дали Тимоти и его подельнику сбежать. Эрик выстрелил им по ногам, и сейчас они надрывно вопили в лазарете под чутким присмотром нескольких патрульных. Но оставался еще один, тот, что стоял начеку и возвестил о моем появлении.

– Кто же был третьим? – задумчиво произнесла я, ненамеренно и неосознанно доводя тем самым Эрика до точки кипения.

– Блядь! – заорал он. – Твою мать, Эд! Ты какого хрена туда подалась?! Одна, ночью, без оружия!

Его тело напряглось, кулаки сжались, а на покрасневшей шее вздыбились жилы. Эрик, казалось, сейчас бросится вперед и выколотит из меня объяснения, но затем вдруг замер и осунулся. Его плотно сжатые от ярости губы приоткрылись, глаза округлились.

– Ох, блядство, – прохрипел он, закрывая лицо руками. – Черт, черт, черт!

Он с силой протянул ладони по лицу, я даже различила едва слышный шорох, когда руки сползли к покрытому щетиной подбородку. Уставившиеся на меня глаза были наполнены темной смесью усталости и обреченности. Неведомое прежде выражение.

– Финли, да? – выдохнул Эрик. – Ты во внутренней разведке, правда?

Я заворожено смотрела на него, растерянного и отчаявшегося, и медленно кивнула.

– Вот же дерьмо, – пробормотал он, прижимая к губам кулак. И добавил, задумчиво, обращаясь скорее к себе, чем ко мне: – Надо поговорить с ним, надо убедить его, что ты не готова…

– Но я готова! – Всплеск необъяснимой обиды заставил меня вскрикнуть и тут же устыдиться своего выпада. Продолжила я уже почти шепотом: – Я готова, Эрик! Почему ты продолжаешь относиться ко мне, как к паршивому новичку?! Почему ты не можешь принять…

– Ты и есть новичок! – рявкнул он, прерывая то, что могло перерасти в необдуманный монолог. – Ты тут всего пару месяцев и нелепо самоуверенна, если полагаешь, что стала полноценной, достойной Бесстрашной!

Веки предательски защипало, а голос дрогнул:

– Какой ты мерзкий! – Я отчаянно боролась со слезами, но они уже застилали глаза, и я ничего перед собой не видела. – Зачем придираться, зачем так топтать, Эрик?!

Он шевельнулся, но сквозь дрожащую пелену слез я не различила движения.

– Да потому что… – громко начал он, а затем понизил голос: – Потому что люблю тебя, дуру беспомощную! А ты постоянно находишь себе приключения! – Он вздохнул. – Да еще и машешь руками, а не бьешь.

Оглушенная словами, смысл которых от меня увиливал, я зажмурилась. Слёзы потекли по щекам, и когда я открыла глаза, то увидела Эрика ясно и четко. Он стоял прямо передо мной, всё такой же непривычно разъяренный и растерянный. Поразительно искренний.

– Бездарность, – коротко добавил он.

Но я не слышала. Между его признанием и моим осознанием сказанного была короткая задержка, наполненная вакуумом непонимания. А затем в пустоте из ниоткуда возникла горячая мягкая волна, окатившая меня изнутри и ударившая в голову сильнее всякого алкоголя.

Он сказал это. Эрик чувствовал что-то ко мне, достаточно долго и сильно, чтобы набраться смелости – человечности – и признаться самому себе в наличии этих чувств. Чего ему это стоило, пусть даже в бешенстве, пусть даже необдуманно высказать свою величайшую тайну, свою слабость?

– Что бы с тобой стало, если бы я не проснулся и не пошел за тобой, м? Насколько надо быть безмозглой, чтобы, заподозрив неладное, отправиться ночью на территорию отверженных, не вооружившись хотя бы ножом! А еще в Эрудиции была, – не унимался Эрик. – Смешно! Это…

Но я не дала ему возможности договорить. Его руки предприняли слабую попытку меня отстранить, но его губы ответили на мой поцелуй.

Эрик – груда мышц с двумя стальными пулями вместо глаз, ужас не только новичков, а и половины Фракции – любил меня. И в эту необычайно насыщенную ночь только это имело значение.

========== Последнее. Первый день. ==========

Эрик терпеливо стоял, опустив голову, и смотрел на меня исподлобья. В его ясных серых глазах еще не было привычной жесткости, она возникала там, когда Лидер переступал порог комнаты и выходил в коридор. А сейчас он покорно и молча ждал, пока я перестану забавляться, послушно подставив голову под мои руки.

Мы стояли в душе, и я, заливаясь смехом, вытягивала и закручивала мыльные волосы Эрика в причудливые торчащие прически. Эта нелепая утренняя забава была одновременно неприглядной и показательной. Может ли быть что-то более ярким проявлением доверия, трепетной любви и терпения, чем это смиренное молчание?

За два последних года изменилось всё и одновременно ничего. Эрик всё так же был самым жутким из Лидеров, которому сегодня предстояло традиционно встретить новичков и повергнуть их в смятение необходимостью прыгнуть с крыши. И в то же время он оказался совершенно новым человеком, привычно сухим и сдержанным, но необъятно любящим и заботливым в такие незначительные моменты, как этот.

Теперь, спустя два года после моего дебюта во внутренней разведке, ознаменовавшимся арестом двух Бесстрашных и четырех изгоев за кражу казенного оружия и подготовку вооруженного восстания, многое прежде тайное стало явным. О моем месте работы знали едва ли не все. Кинан постоянно в шутку хмурился и ворчливо сообщал:

– Не могу при тебе расслабиться. Вдруг нарушу закон, и ты меня арестуешь.

О нас с Эриком судачили далеко за пределами фракции. Узнав правду одной из первых, – мой сбивчивый рассказ дрожащим шепотом – Рут закатила глаза и громко вскрикнула, словно от удара. Она недолюбливала Эрика, и мой выбор никак не могла понять, хотя смирилась с этим. А затем, спустя чуть более, чем полгода, Рут разродилась очаровательной русоволосой двойней.

Родители неожиданно для меня оказались очарованы острой неприступностью Эрика. Мама восторженно и кокетливо хлопала ресницами, услужливо слушая каждое тихое слово моего избранника. Её самодовольство было польщено моим стремительным карьерным успехом и тем, что меня выбрал в возлюбленные Лидер Фракции.

Пока мама хлопотала с десертом, папа отвел меня в сторону. Мы примостились у окна, разглядывая вечерний Чикаго внизу, и тогда я услышала второй раз в жизни – и пока последний – непривычно мягкий и заботливый тон отца, так разительно отличающийся от его привычной строгости. В первый раз, еще в день Теста на способности, он давал мне ценные наставления, которые, безусловно, очень помогали мне в моменты тяжелого выбора. Сейчас папа одобрительно кивнул и со слабой улыбкой произнес:

– Он выглядит очень надежным парнем. Думаю, с ним ты в безопасности.

Только Кинан ерзал на стуле и недовольно поглядывал на Эрика.

– Мало того, что ты у нас шпионка, так еще и в семью привела это чудовище, – заявил он обиженным шепотом тем же вечером, когда уже в здании Бесстрашия мы прощались.

Но со временем и он смирился. А это было главное – чтобы семья и друзья приняли мой выбор. Другие, пусть и тоже довольно близкие люди – Четверка, Тори, Крепыш и остальные из разведки – и их мнения мало меня волновали, и на все непонимающие взгляды и натянутые улыбки я отвечала лишь пожатием плеч. За два года то, что Эрик и Рыжая Эд вместе, стало общеизвестным фактом, и что бы об этом ни говорили, нас это не беспокоило.

Сегодня был день Церемонии выбора и через пару часов несколько десятков юнцов, осмелившихся связать свою жизнь с Фракцией лихачей, выпрыгнут из поезда на злосчастную крышу, чтобы пройти еще одну своеобразную церемонию – посвящения.

Впервые со времени собственного прыжка я пришла к натянутой под проваленной крышей сетке, теперь уже в числе инструкторов. Когда серая фигура первого прыгуна молчаливым снарядом упала в сетку, и Четверка помог новоприбывшей выбраться, коротко – традиционно – спросив, столкнули ли ее, я подняла взгляд и посмотрела в высокое ясное небо и несколько точек голов склонившихся над парапетом напуганных новичков.

Чему я смогу научить их? Буду ли я для них авторитетом, как был для нас Четверка, или фобией, каким был Эрик?

Я слабо улыбнулась этому имени и задалась другим вопросом, куда более волнительным: через десять недель, когда вся эта разномастная толпа шестнадцатилетних слабаков превратится в черный строй Бесстрашных, какой буду я? Как сильно на фоне подтянутого тела будет выделяться неоднозначно округлившийся живот? И насколько мне это будет мешать в процессе подготовки неофитов?