Текст книги "Лучшие люди (СИ)"
Автор книги: TurtleTotem
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)
– Вы чувствуете себя виноватым, профессор Леншерр? – спросила она.
Он провел рукой по своим волосам, негромко произнося:
– Да.
– Хорошо. Вы и должны после тех вещей, что сказали ей. Но не чувствуйте себя так, как будто убили ее. Даю вам слово, она не считалась с тем, что вы ей сказали, она не стала бы умирать из-за этого.
Эрик смотрел на нее какое-то время, не отводя взгляд, затем, коротко кивнув, вышел за дверь.
***
В Хогвартсе в тот день было тихо, несмотря на то, что уроки неожиданно отменили. Некоторые из учеников носились и баловались, но, по большей части, даже те, кто не знал погибшей девочки, были молчаливы и подавлены.
Эрику было интересно, как отреагирует Скорпиус Малфой, будет ли он тоже подавлен или, по крайней мере, не таким бодрым, как обычно. За последние два месяца у него появились друзья. Заходя в гостиную Слизерина, Эрик увидел их, сидящих вместе. Скорпиус слишком активно, но нервно жестикулировал, слишком широко улыбался. Маленький мальчик, пытающийся сделать вид, что ничего не произошло.
– … не то чтобы я имею что-то против выходного, – говорил он, – но слишком много шума из-за одной мертвой грязнокровки. Неужели они действительно думают, что мы будем жалеть…
В гостиной раздался громкий щелчок, и, хотя Малфой продолжал говорить еще несколько секунд, он больше не издал ни звука.
Эрик спокойно убрал палочку, наблюдая за Малфоем, который понял, что у него пропал голос. Он с замешательством уставился на Эрика.
– Я не одобряю подобных слов, – произнес Эрик. – Или того, что за ними кроется. Погибла девочка, и, да, Малфой, я ожидаю от тебя и любого другого человека, что вы будете сочувствовать ей.
Широко распахнув глаза, мальчик снова попытался заговорить. Эрик снял заклятье одним жестом.
– Но, сэр, – заикаясь, выдавил Малфой, – вы назвали ее гря… вы сами назвали ее так вчера вечером…
Эрик почувствовал стыд.
– Вчера вечером я потерял терпение. И я не… не совсем это имел в виду. Я исправился, пусть и неловко, поскольку я знал, что это неправильно и недобро с моей стороны. Я ожидаю от тебя того же. Исправься.
Малфой что-то пробормотал, пока до него не дошло, что Эрик действительно ожидает от него этих слов.
– Я… Я… Как, сэр? Что вы хотите, чтобы я сделал?
– Повторяй: “Эта девочка была магглорожденной, и, возможно, не нравилась лично мне. Это не означает, что она заслуживает смерти”.
Малфой сглотнул.
– Эта девочка была магглорожденной, и, возможно, не нравилась лично мне. Это не означает, что она заслуживает смерти.
Эрик позволил своему голосу стать немного мягче.
– Гораздо лучше, – он обвел взглядом другие группки учеников, сидящих в гостиной, беззастенчиво пялящихся на него. – Я пришел сообщить, что профессор Ксавьер и профессор Даркхольм вечером принимают у себя в кабинетах студентов, которым надо поговорить о сегодняшних событиях. Я и подумать не мог, что мне придется читать вам лекцию об элементарном человеческом сочувствии. Кому-то еще нужны инструкции по этому поводу?
Молчание.
– Отлично, – развернувшись, Эрик отправился прочь из гостиной.
Он остановился посреди лестницы, там, где ученики уже не могли его увидеть, опираясь на подоконник, запустил пальцы в волосы.
Для него стало почти шоком то, как легко Скорпиус последовал его примеру. С самого первого своего урока Эрик изо всех сил цеплялся за все, что могло помочь удержать контроль над учениками, держа их в страхе и напряжении. Но только сейчас он понял, что имеет над ними настоящую власть. Это не обнадеживало. Это пугало. От осознания того, что его слова имеют такое воздействие на детей вроде Малфоя было тошно, как бы горячо Эрик ни пытался доказать Чарльзу обратное. Каково будет увидеть, что его любимые ученики вырастут такими, как тот человек, с которым Эрик был больше всего не согласен?
***
После длинного вечера, проведенного с подавленными учениками, Чарльз послал на кухню сообщение, чтобы ужин для него и Рейвен прислали к нему в комнату. Он сомневался, что сможет поесть нормально, но так у него была возможность хотя бы впихнуть ужин в сестру.
Как только дверь за ними закрылась, Чарльз начал считать минуты до момента, пока постучит Эрик.
Три с половиной.
– Не надо, Чарльз, – произнесла Рейвен, и он знал, что, возможно, она права, но все равно открыл дверь.
Эрик выглядел плохо: изнуренным и заспанным.
– Мы можем поговорить, Чарльз?
– Заходи. Можешь повесить мантию здесь, если хочешь, – Чарльз порадовался, что сам выглядит не как преподаватель, а на нем надеты маггловские брюки и кардиган. Он мог просто побыть Чарльзом, а не профессором Ксавьером. – Ты ел?
Эрик отмахнулся, по-прежнему легко истолковывающий все его действия Чарльз перевел жест как “Нет, и не собираюсь.”
– Тебе пойти больше некуда? – произнесла Рейвен, кривя губы и обнажая клыки, которые только что себе создала. – Хотя, подожди, беру свои слова обратно, пока ты с нами, ты больше никого из учеников не убьешь…
– Рейвен! – рявкнул Чарльз.
Эрик предпочел просто проигнорировать ее существование, глядя только на Чарльза.
– Я не делал этого, Чарльз. Скажи, что ты веришь мне.
С усталым видом тот потер переносицу.
– Эрик, мое мнение не может цениться так высоко, как ты, возможно, думаешь, оно должно, но я не верю, что ты бы мог утопить маленькую девочку.
– Но я и не довел ее до этого. Уверен, Рейвен тебе передала слова Долли.
– Да. К сожалению, только потому что ребенок или взрослый человек верит во что-то, это “что-то” правдой не становится, – Чарльз отвернулся от него, наливая вино из только что открытой бутылки.
– Имоджен многое из себя представляла, – произнес Эрик, принимая бокал, изначально предназначавшийся Рейвен и наполняя его до краев. – Но она не была ни глупой, ни слабой.
– А ты думаешь, что только глупые или слабые люди убивают себя? – Рейвен чуть ли не вырвала бокал у него из пальцев. – Это не так, Эрик.
Тот свирепо уставился на нее, забрал бокал у Чарльза и опустошил в один глоток.
– И что, по-твоему, произошло на самом деле? – произнес Чарльз, когда Эрик снова налил вино.
– Я не знаю. Какой-то несчастный случай. Какой-нибудь безрассудный план пошел не так. Она ведь планировала мне отомстить, – он отвел глаза, выдохнув с полу-усмешкой, быстро прячась за бокалом. – Может быть, в конечном итоге, ей это удалось.
– Конечно, это тебя прямо тронуло, – пробормотала Рейвен.
– Мы никогда не узнаем, я полагаю, – произнес Чарльз жестко, – учитывая, что наш дорогой директор не собирается ничего выяснять, – забирая стакан, он допил остатки и снова отдал Эрику.
– Это его решение, мы ничего не можем сделать, – произнес тот. Рейвен фыркнула.
– Да, я уверена, что тебе это всю душу рвет, что твой наставник постарался, чтобы ты не был уличен в убийстве.
– Говорю тебе, я не имею отношения ни к этому, ни к решению Шоу, я уверен, что он думал только о том, как пощадить родителей девочки…
– О, да, это ведь так похоже на Себастьяна Шоу – заботиться о чувствах других.
Чарльз закрыл глаза, чтобы только не приводить своих аргументов, вслепую беря бокал из руки Эрика, стараясь не обращать внимания на то, как соприкоснулись их пальцы. Сделал большой глоток. Разумеется, ему не хотелось верить, что слова Эрика довели ребенка до самоубийства, но, если честно, он был уверен, что тот сказал именно то, что могло спровоцировать подобную реакцию. Хотя, на самом деле, теперь это не имело никакого значения.
И только в одной идее был смысл – если Имоджен не убивала себя, это сделал кто-то другой.
Стук в дверь прервал Эрика и Рейвен от пререкательств; Чарльз чуть ли не уронил бокал. Он снова отдал его Эрику, направляясь к двери.
Это была Долли Дурсли, все в той же одежде, что и днем, она выглядела болезненной и слабой. Заметив в комнате Эрика, она нахмурилась, но все равно заговорила:
– Простите, что беспокою вас, профессор Ксавьер. Я… я пыталась… я хотела попрощаться с Имоджен… мама заберет ее завтра, но я не могу попасть в ту комнату, ее запечатали. Не могли бы вы впустить меня?
Чарльз опустился на одно колено перед девочкой, чтобы быть с ней на одном уровне.
– Долли, ты уверена, что хочешь этого? Это не твоя подруга, милая. Она ушла навсегда. А ты хочешь, чтобы у тебя осталось воспоминание о ее холодном теле на столе. Ты хочешь запомнить ее такой?
Долли сглотнула.
– Я лучше запомню ее лежащей на столе, чем опутанной водорослями и грязной. И это мой единственный шанс попрощаться.
Чарльз закусил губу и кивнул.
– Тогда я отведу тебя. Хочешь, чтобы профессор Даркхольм пошла с нами?
Долли перевела взгляд с Чарльза на Рейвен и тоже кивнула.
Об Эрике речь не шла, но он все равно присоединился.
– Ты уже поговорила с родителями, Долли? – спросил Чарльз, когда они шли по полутемным коридорам.
– Да, сэр. Они хотят, чтобы я вернулась домой, но я сказала, что хочу остаться.
– Почему ты хочешь остаться? – Чарльз, наоборот, подумал, что дома было бы лучше. Можно было бы прийти в себя в кругу семьи.
– Я боюсь, что если приеду, они не разрешат мне вернуться, – произнесла Долли. – Моему дяде Гарри пришлось несколько месяцев убеждать их, чтобы я могла поехать в Хогвартс. Когда бабушка услышит об этом, она просто взорвется. Я не перенесу, если они будут держать меня дома. Я только начала учиться волшебству, я не хочу прекращать, – она скрестила руки на груди.
Чарльз коснулся ее плеча.
– Я постараюсь помочь, чтобы этого не случилось, Долли. Уверен, что твой дядя Гарри поступит так же, – конечно же, она не имела в виду того самого Гарри, в волшебном мире было полно Гарри… хотя это бы объяснило, почему имя Дурсли казалось ему смутно знакомым. А если это был тот самый Гарри, Чарльз не мог представить ничего, что могло бы помешать девочке, которую он любил, учиться в Хогвартсе.
– Мы пришли, – наконец, произнес он, когда они подошли к двери комнаты со слабо светящейся на ней Печатью Директора. Чарльз не был уверен, что имел право знать контр-заклинание, но профессор МакГонагалл не так ревностно оберегала свои привилегии, как Шоу. Пробормотав слово, он коснулся палочкой Печати, вскрывая ее, и они зашли внутрь; дыхание теперь превращалось в облачка пара. Он заметил, что Рейвен сделала волосы черными, как будто в знак траура.
Имоджен выглядела и лучше, и хуже в сравнении с сегодняшним утром. Она была чистой, ее волосы – высушены и расчесаны, тело лежало прямо и ровно под белой тканью. Это было прекрасно проделано, но теперь холодный чистый покой все дальше отстранял ее от жизни. Теперь она больше походила на воспоминание.
Долли смотрела на свою мертвую подругу, крепко стискивая руку Рейвен; в глазах у нее стояли слезы. Несколько долгих минут она молчала. Чарльз старался не дрожать.
– Ты была бы замечательной волшебницей, – произнесла она дрогнувшим голосом. – Ты бы им всем показала, – теперь по щекам потекли слезы. Она отпустила руку, но позволила Рейвен увести себя из комнаты.
Чарльз и Эрик сделали шаг вперед в один и тот же момент, поправляя белую ткань. Поэтому оба увидели это, мелькнувшее в одно мгновение, – метку на груди девочки, черное пятно на бледной коже.
Они обменялись встревоженными взглядами. Чарльз стянул ткань чуть ниже, всего на дюйм, чтобы лучше видеть.
Ясное, с четкой границей, пятно образовывало круглую метку в виде цветка с толстыми, заостренными лепестками: лотос, как решил Чарльз. Не то чтобы странный выбор для татуировки, но для одиннадцатилетней девочки? Поколебавшись, не совсем понимая, зачем он это делает, Чарльз коснулся метки кончиком пальца.
И тут же отдернул, шипя от боли.
– Что такое? – спросил Эрик.
– Она обжигает, – откликнулся Чарльз. – Не… не как огонь, а как…
Эрик прикоснулся к отметине и резко выдохнул:
– Как магия, – произнес он. – Темная магия.
– Вот именно.
В их взглядах читались молчаливое взаимопонимание и страх.
Имоджен Кокс вовсе не утонула.
========== Глава 10. ==========
– Говорю тебе, мы должны пойти к профессору Шоу, – произнес Эрик.
– А я говорю тебе, – прошипел Чарльз, – что Шоу – главный подозреваемый, черт возьми!
Игроки носились и метались в небе над квиддичным полем, их крики были едва слышны. У Чарльза мелькнула мысль, что как преподаватель, который контролирует сегодняшнюю тренировку, он должен сидеть на трибунах. Вместо этого он сидел неподалеку от стадиона на траве с Эриком, споря на ту же тему, что прошлой ночью и большую часть сегодняшнего дня.
Вот только на протяжении этого спора Чарльз так яростно не отпирался от идеи пойти к Шоу. Именно поэтому сейчас Эрик пялился на него с возмущением и шоком.
– Что? – переспросил он.
– Ты меня слышал, – Чарльз с силой провел ладонью по лбу.
– А если точнее, откуда взялась такая идея?
Чарльз закусил губу, двинул руками, как будто пытался изобразить что-то, что он не мог сформулировать.
– Я не могу ткнуть тебе в это пальцем, Эрик, – но он должен, черт возьми, он преподаватель Прорицаний, он целые дни напролет болтал о том, что необходимо делать наблюдения и расшифровывать их значения. – Послушай. Ты видел его на месте преступления, и его ни на миг не взволновала смерть девочки. Конечно, это Шоу, но все же… Он не захотел расследования, даже рассматривать его возможность, что это все о нем говорит?
– Это не означает…
– Наши возможности ограничены, мой друг. Ни один из учеников, даже самый одаренный, не мог сделать этого – не мог наложить смертельное заклятие такой силы, что остался след. Даже Авада Кедавра на такое не способна, а большинство людей сочли бы его более подходящим для подобной цели. Кто бы не наложил это заклятье, он сильный, умелый и опытный. Гораздо сильнее, чем кто-либо из нас. И проницательный, настолько, чтобы предусмотрительно изменить память мадам Помфри. Ты видел ее лицо, когда мы привели ее туда, она не помнила, что уже видела метку раньше, а она не могла пропустить ее, когда занималась телом. Ты представляешь, насколько это тонкая работа? Кто мог это сделать? Рейвен? Мойра? Кэссиди, МакКой, Саммерс, Фрост?
– Вообще-то… – услышав последнее имя, Эрик изогнул бровь.
– Ладно, может быть и Фрост. Но ты должен признать, что это значительно сужает круг. Шоу все равно единственный из преподавателей, у которого такой уровень способностей.
– Ты делаешь слишком много предположений, Чарльз. Это мог быть кто-то вообще не из Хогвартса.
– Ты прекрасно знаешь, как трудно пробраться на территорию.
– Но возможно.
Чарльз с раздражением выдохнул и потер шею; грубая шерсть полуперчаток царапалась. Небо над ними было ярким, но чувствовалась прохлада октября, и трава, на которой они сидели, была сырой и холодной. Он был бы не прочь уже пойти в замок, но надо было ждать, пока не закончится тренировка. Все преподаватели были согласны с тем, что не стоило в ближайшее время оставлять учеников без присмотра.
– Зачем Шоу убивать ученика? – спросил Эрик.
– Я не знаю. Он точно недолюбливал Имоджен. “Хуже, чем бесполезна”, полагаю, он использовал эту фразу. У него хороший мотив, лучше чем у кого-либо другого.
– “Хороший мотив” вряд ли убедительный аргумент, Чарльз.
– Послушай, Эрик, может быть, это и не Шоу. Но мы не можем пойти к нему с уликой, которая, возможно, указывает на него. Скажи, что ты понимаешь это.
Эрик только раздраженно пожал плечами, отмахиваясь в духе “Я устал спорить, но все еще не согласен”.
Чарльз тяжело вздохнул, переводя взгляд на то самое место возле трибун…
– Мой друг, я никогда не понимал твоей преданности Шоу. В лучшем случае, можно сказать, что этот человек слишком жаждет власти и зациклен на том, чтобы не быть человеком.
– Это так, – произнес Эрик, все еще резким тоном. – А еще он единственный человек на планете, который помог мне, когда моих родителей убили. Что все их друзья, их благодарные клиенты? Никто и пальцем не пошевелил, чтобы вытащить меня из приюта. А Шоу забрал. Привез сюда. Я обязан ему всем, Чарльз, – своим образованием, карьерой, возможно, здравым рассудком, даже… – его голос внезапно сорвался, смягчился; он коснулся кончиками пальцев щеки Чарльза. – Даже тобой. Я никогда бы не встретил тебя, если бы не он.
Плевать, что на самом деле Эрик не имел этого в виду, но уже находиться здесь, откуда было видно то самое место, где он стоял, позади трибун, слыша слова “Довольно умен для грязнокровки”, и не мог не думать о той боли, которой могло и не быть… Не только из-за одного мучительного разговора, но о целом десятилетии, полном сомнений, горечи и “Я скучаю по тебе”, не говоря уже о тех годах в школе, когда он был маленьким грязным секретом Эрика, о той боли, которую он чувствовал, видя его каждый день, когда сидел на расстоянии вытянутой руки, но, в то же время, так далеко. Но если бы не было той боли, у них бы не было и тысяч прикосновений, шуток, легких поцелуев, заботы, полуулыбки Эрика, которая предназначалась только ему, как будто он не мог поверить, что ему позволено быть таким счастливым. И не было бы Эрика с его собственным языком, движениями рук и бровей, щурящимся, когда о чем-то думал, злился или все сразу; с Эриком, который был стоическим и послушным с учителями, грубым и громким со слизеринцами, и чем-то совершенно иным с Чарльзом: забавным, легкомысленным и страстным. Чарльз знал, всегда знал, что никогда не сможет отпустить это, как бы больно ни было.
Даже подумав об этом, Чарльз все равно повернулся, совсем немного, подаваясь навстречу прикосновениям, ненавидя себя за это, но недостаточно, чтобы отстраниться.
– Один из моих старост – сын Луны Лавгуд-Скамандер, – произнес Чарльз как ни в чем не бывало, как будто Эрик уже не касался его лица, пальцы не скользили по шее, а большой палец не очерчивал скулу. И когда он только закрыл глаза? – Я могу написать ей, она проводила исследования символики и магических теорий, у нее, возможно, будут какие-нибудь зацепки насчет того, что за заклятье могло оставить след в виде лотоса.
– Один из моих старых друзей Аврор, он тоже может что-нибудь знать о следах от заклятий, – голос Эрика звучал немного более хрипло, чем обычно, но никто из них не придавал этому значению. – И мы можем сами поискать. В конце концов, у нас есть доступ к одной из лучших библиотек в стране.
– После ужина?
– После ужина.
Чарльза передернуло от холода, а вовсе не потому что палец Эрика скользнул по его губам; квиддичную тренировку было пора заканчивать. Никто из учеников подходяще для такой погоды одет не был. Встав, Чарльз направился к полю, не осмеливаясь обернуться на Эрика, когда бросил через плечо:
– Тогда до встречи в библиотеке.
– Буду там.
Ох, Чарли-бой, ты полный идиот, что ты творишь?
***
Чарльз не мог не улыбнуться, глядя на ошарашенного Эрика, который уставился на библиотекаря, которая появилась, чтобы пустить их в Запретную Секцию. Мадам Пинс ушла в тот год, когда они закончили школу. Новая библиотекарь, которую наняла МакГонагалл, была молодой девушкой с азиатской внешностью, разноцветными волосами и многочисленным пирсингом; она предпочитала, чтобы к ней обращались, как к “Карме”.
– Только помните, что мне нужно закрывать в восемь, – произнесла она, закрепляя на месте веревку. – И дайте знать, если в чем-нибудь понадобится моя помощь.
– Обязательно, спасибо, – произнес Чарльз, прежде чем пробормотать: – Закрой рот, Эрик.
– Она…эм…
– Хорошо справляется со своей работой и ученики ее обожают. Так, книги о проклятьях должны быть вон там…
Вскоре у них была, минимум, дюжина книг, разбросанных по столу; Эрик углубился в довольно устрашающее исследование об эффективности различных смертельных проклятий, пока Чарльз листал пособие по магическим символам и рунам.
– Ага, – пробормотал он, наконец, заметив бледный, изящный рисунок лотоса. – Вот оно, вот оно. “Может символизировать чистоту, совершенство, перерождение, сотворение, просветление”… Довольно странный выбор для смертельного заклятия, надо сказать. Что думаешь? – Чарльз перевел взгляд на Эрика, обнаружив, что тот смотрит на него совершенно рассеянно. – Эрик, ты хоть слово слышал из того, что я сказал?
– Э-э, нет, прости, – Эрик покачал головой, ухмыляясь. – Я просто задумался о том… У тебя очень напряженное выражение лица, когда ты читаешь что-нибудь важное, такое бывало, когда мы что-то учили. По дороге мы, кажется, прошли мимо нашего стола.
– Да, прошли, – произнес Чарльз, почти прикрывая глаза, внезапно погрузившись в воспоминания…
– Ты такой милый накануне экзамена, – усмехнулся Эрик, – одновременно бесишься и паникуешь.
Чарльз свирепо уставился на него поверх стопки книг и бумаг.
– Ты тоже должен паниковать, знаешь ли, если только не хочешь в этом семестре завалить Трансфигурацию.
– Ой, я сдам, – Эрик отмахнулся от него, откусывая от яблока, из-за которого, скорее всего, их выпинают из библиотеки в любую минуту, – как и ты, причем с самыми лучшими оценками на факультете.
– Самыми лучшими оценками на… Могу я напомнить тебе, что я на Рэйвенкло? Остальные…
– Не такие умные, как ты, – он взъерошил волосы Чарльза. – Все, хватит, ты достаточно потрудился. Тебе надо передохнуть. Хочешь подняться на крышу, поиграть в шахматы?
– Только если на этот раз это действительно будут шахматы.
– А не что?.. – ухмыльнулся Эрик.
Чарльз снова свирепо посмотрел на него.
– Могу я напомнить тебе, – произнес Эрик, – что в последний раз я преследовал твоего короля по всей доске, пока ты не сдался, и это ты отвлек меня от победы, которая была в моих руках.
– Ты не очень-то возражал, – откликнулся Чарльз, чувствуя, как краснеют его щеки, – но хорошо подмечено.
– Знаешь, что я тебе скажу? – произнес Эрик, наклоняясь к нему. – Даю тебе слово, что мы будем играть в шахматы, не более. Я даже не дотронусь до тебя ни разу. Если только ты не попросишь.
И Чарльз простонал, снова возвращаясь к книге, потому что ухмылка Эрика уже сказала ему о том, что ждет его в ближайшем будущем – вечер с ним, старательно прибегающим ко всем способам, чтобы заставить его умолять…
– В любом случае, – сказал Чарльз, не обращая внимания на то, что его голос внезапно зазвучал сдавленно и неуверенно. – Я наконец-то нашел лотос. Что думаешь?
Эрик перевернул книгу вверх ногами, пробежался взглядом по странице. Вместо замешательства, которое Чарльз ожидал увидеть, его лицо помрачнело.
– В чем дело? – спросил Чарльз.
– “Чистота”.
– Да, – выдохнул он, чувствуя, как что-то внутри обрывается. Имоджен была магглорожденной. Нечистой.
Они оба, молча, изучающе разглядывали рисунок.
– Без четверти восемь, – произнес Эрик. – Можем закончить с этим завтра.
– Да. Прямо сейчас мне катастрофически нужна чашка чая.
– Или ирландского кофе, – пробормотал Эрик, пока они пробирались между высокими книжными полками к выходу.
Редко кому удавалось пройти по библиотеке Хогвартса одним путем, поэтому обратно они проходили мимо другой секции – со стопками книг по квиддичу, полкой с Кубком по квиддичу (огромной ярко-золотой штукой) и стендом с фотографиями. На некоторых были игроки, ныряющие вверх-вниз, на других – радостные команды, получающие Кубок в конце года или качаемые на руках одноклассниками в порыве радости.
На одной из таких фотографий была победившая слизеринская команда, окруженная радостными фанатами, рука фотографа, который яростно махал им разойтись, чтобы можно было снять игроков. Они позировали на камеру, с ухмылками: потные и растрепанные, демонстрируя мускулы или маша метлами.
Но один очень, очень знакомый мальчик так и не заметил камеры, будучи слишком отвлеченным на двух друзей в рэйвенкловских шарфах. Он обнимал девочку, ероша ее светлые волосы; мальчика же прижимал к себе гораздо дольше, на мгновение отрывая от земли и кружа, зарываясь носом в его волосы. Затем другой игрок хлопнул его по плечу, указывая на камеру, и Эрик повернулся к ней, широко улыбаясь во все зубы, все еще обнимая невысокого мальчика. Они были, возможно, слишком близко, мальчик удобно устроил голову на плече Эрика, его рука скользнула за спину, забираясь под мантию, а Эрик поднял руку, касаясь волос мальчика. Прямо перед тем, как фотография вернулась к самому началу, – размытым движениям руки фотографа – они обменялись взглядом, в котором читалось только бесконечное обожание.
Чарльз помнил тот день, помнил яркую радость победы и теплую руку, обвивающуюся вокруг него, помнил, что, хотя этого не было видно на фотографии, Эрик умудрился поцеловать его в висок во время этого бурного объятья. Помнил, что потом, что было нетипично для Эрика, тот слинял со слизеринской вечеринки, чтобы провести время с Чарльзом, и они провели вечер, клянча у домовых эльфов еду, целуясь и обнимаясь в пустой Астрономической Башне и подкинули Магический Шар Чарльза (заколдованный, задающий изощренные оскорбительные вопросы) в стол профессора Прорицаний.
Они молча наблюдали, как фотография проделывает третий цикл.
– И мы считали себя скрытными, – наконец, сухо произнес Эрик. – Не удивлюсь, если вся школа знала.
“Только одного из нас это волновало”, – не смог удержаться от мысли Чарльз.
– Мы выглядим такими маленькими, – произнес он вслух. Мальчики на фотографии сейчас были просто детьми, с гладкими и худыми лицами, все еще неокрепшими мускулами. Совершенно идиоты, они оба.
– Ты ни на йоту не изменился, – откликнулся Эрик.
Чарльз хлопнул его по руке.
– Придержи язык! Я вырос на несколько дюймов с того времени!
Эрик усмехнулся.
– И все. Ты все такой же великолепный, умный, но до идиотизма оптимистичный мечтатель, каким был всегда.
Чарльз знал, что это не так. Он на собственном опыте убедился, что жизнь может преподносить неприятные сюрпризы. Он знал, что теперь стал более осторожным и более циничным, чем когда был мальчиком. Остаться им – означало обречь себя на страдания и боль. Но он пытался увидеть надежду и красоту в этой жизни, как только мог. По большей части, этого хватало.
– Я боялся того, что случится с тобой, когда ты вырастешь, – произнес Эрик. – Когда ты узнаешь, каким ужасным может быть мир. Я боялся, что ты… станешь мной.
– Я выше этого, – произнес Чарльз как можно более дразнящим тоном.
– Да, слава богу, – даже не глядя на него, Эрик подался ближе, настолько, чтобы можно было сжать пальцы Чарльза своими. – Спокойной ночи, Maus, – и он ушел, даже не оглядываясь.
========== Глава 11. ==========
Четвертый курс
Хогсмид, как обычно, был похож на иллюстрацию к Диккенсу – снег покрывал крыши разнообразных, переполненных магазинов, каждое окно сияло из-за свечей золотистым сиянием, в воздухе витали снежинки, обрывки песен и запах хвои и имбиря.
Чарльз с Эриком, выходящие из “Трех метел”, чуть не были сбиты с ног толпой хохочущих третьекурсников. Над ними проплыла веточка заколдованной омелы, выкрикивая требования и что-то насчет традиций.
– Смотрите, куда идете! – прокричал Эрик, помогая Чарльзу удержать равновесие, но, очевидно, что абсолютно все его проигнорировали.
Если Чарльз и почувствовал легкое головокружение, то это, несомненно, из-за того, что он чуть не упал, и это не имело никакого отношения к руке Эрика на его плече или потому что в отблесках свечей его лицо казалось позолоченным, а крошечные снежинки оседали на ресницах. И в “Я никогда не буду таким красивым” тоже не было никакого смысла. Забыть.
Чарльз издал смешок, пытаясь смягчить раздражение Эрика, вытаскивая из кармана пальто перчатки.
– На третьем курсе мы тоже были идиотами.
Эрик фыркнул.
– Наше темное прошлое – год назад.
– Поехали со мной на Рождество, – уже не в первый раз предложил Чарльз. – Рейвен не поедет в этом году, она хочет увидеться со своей мамой в Америке, а мои родители привыкли, что я приглашаю друга, им вообще плевать.
Эрик неловко пожал плечами.
– Я должен остаться… Уверен, что у профессора Шоу определенные планы на меня…
– Меня очень беспокоит мнение Шоу по этому вопросу, – Чарльз закатил глаза, возясь с перчатками, которые не хотели налезать на нужные пальцы. – Он не может заставить тебя остаться, это каникулы. Ну же, Эрик, я бросал тебя одного уже два года, я это ненавижу, – он ненавидел и сообщать об этом ему, чувствуя странную пустоту и одновременно боль в груди, почти так же сильно, как ненавидел мысль об Эрике, замерзшем, одиноком, проводящим каникулы в холодном и пустом замке, где никто бы не убеждался в том, что он регулярно ест и держит ноги в тепле. – А ты тоже скучаешь по мне, признай.
– Немного, – надменно произнес Эрик. Чарльз фыркнул; едва ли тот, кто встречал его с такими крепкими объятьями, что хрустели кости, а после несколько часов без остановки болтал, скучал по нему “немного”.
– Но в этом году я буду не один, – продолжил Эрик. – Паркинсоны остаются.
Чарльз уронил перчатки. Товарищ по квиддичной команде – так себе, но Чарльза просто передергивало от того, как его сестра Примроуз ошивалась вокруг Эрика, хлопая ресницами и отбрасывая назад волосы; это было просто нелепо и отвратительно, и она не была ни симпатичной, ни умной, а Эрик мог найти кого-то гораздо лучше нее, он заслуживал кого-то гораздо лучше…
Цокнув языком, Эрик поднял перчатки со снега, бормоча что-то вроде “беспомощный” и “вечно с тобой возиться”, взял Чарльза за руки.
Тот позволил ему это, сглатывая.
– Поехали на Рождество вместе, Эрик, давай.
– Дай мне время подумать. Я действительно должен поговорить с профессором Шоу.
– Ладно, если должен…
Эрик умудрился надеть перчатки на четыре пальца, дергая за неровно обрезанные концы, большой же оставил – тот всегда замерзал легче остальных. Другую перчатку Эрик начал натягивать на собственную руку.
– Эй! Что ты делаешь, Эрик, это моя перчатка…
– Ну, я не взял свои, а руки замерзли.
– А я должен страдать из-за твоей глупости? Отдай, ты растянешь ее своими огромными лапищами! – он потянулся за перчаткой, но Эрик убрал руку вне зоны досягаемости. – Эрик, отдай!
– Сам забери! – он обнажил зубы в том, что Чарльз называл “Леншерракуловской Ухмылкой” и понесся по улице.
– Эрик! – выкрикнул Чарльз с возмущением, но, смеясь, что уже стало привычным сочетанием за прошедшие два года, погнался за ним.
Петляя по улице, уворачиваясь, крича и смеясь, они игнорировали косые взгляды, которые бросали на них; дважды Чарльз догонял его и почти вырывал перчатку, но Эрик ускользал, словно угорь. В конце концов, он окончательно потерял его из вида; остановился посреди улицы, оглядываясь. Окраина города, горы снега возле домов. Чарльз чувствовал себя потерянным.
Пока Эрик не появился из ниоткуда, сбив его с ног, и они оба не упали на сугроб; Чарльз издал вопль удивления/”у меня снег за шиворотом”/”ты меня раздавишь”, и Эрик нахмурился, на лице мелькнуло беспокойство.
– Прости, тебе больно? – выдохнул он всего в паре дюймов от лица Чарльза.
– Я в порядке, – Чарльз едва ли справился со словами, чувствуя, что тело отозвалось удовольствием на происходящее, на ощущение тела Эрика, прижимающего его к земле. О боже что со мной не так нет не вставай…