Текст книги "Лучшие люди (СИ)"
Автор книги: TurtleTotem
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
Все мысли Эрика исчезли в неистовой отчаянной безнадежной радости, и с целую ослепительную минуту он не мог думать ни о чем, кроме как о горячих губах Чарльза, обнаженной коже его спины, хрустящих листьях короны, когда он запутался пальцами в волосах Чарльза, о том, что утром блестки будут везде…
Утром. Когда все это закончится, Чарльз будет трезвым, смущенным и полным сожаления. Эрик знал, что не вынесет, если даже получит желаемое, но Чарльз пожалеет об этом.
Чарльз заметил его замешательство, но расценил его как приглашение действовать; он лишь немного смягчил поцелуй, действуя нежнее, но от этого не менее настойчиво…
Пьян, напомнила ему часть сознания, которая еще фунционировала. Позаботиться. Будет жалеть. Не должен…
Но Чарльз подтолкнул его к ближайшему стулу и уселся на его колени и – боже – провел кончиками пальцев по его лицу и шее. Он забыл, он предпочел забыть, каково было чувствовать, когда Чарльз целовал его вот так, как будто он был самым ценным, самым идеальным созданием во вселенной, и как будто он умрет, если не получит Эрика – медленно, нежно, полностью – прямо сейчас. И это было так хорошо, что Эрик почувствовал, что его глаза щиплет от слез.
Он никому больше не был нужен, это Эрик понимал отчетливо, хотя прежде только подозревал об этом. Они с Чарльзом учились целоваться вместе, и больше ни с кем он не мог почувствовать себя так же хорошо. Он попытался – не получилось. Никогда не было бы никого другого.
Поэтому было важно, чтобы все происходящее было правильным. Не так. Не пьяным перепихом, о котором на утро пожалеют.
Ему понадобилась вся сила воли, чтобы взять одну руку Чарльза от своего лица, пытаясь мягко отвести ее. Чарльз не понял, чего он хочет, вместо этого переплетая их пальцы и прижав руку к своей груди прямо напротив сердца.
Больше он контролировать себя не мог. Все, что осталось, это ярость.
– Слезь!
Чарльз отпрянул, растерянно моргая, глядя на него с таким несчастным видом, что Эрик почти не устоял.
– Слезь с меня, – Эрик начал вставать на ноги, и Чарльзу пришлось отшатнуться.
– Эрик?
– Ты здесь, что, для того, чтобы вычеркнуть меня из своей жизни? Я не хочу, чтобы ты вычеркивал меня из своей жизни, и я не позволю, чтобы все происходило по пьяному недоразумению, – несмотря на это, он погладил Чарльза по щеке, сглотнув, когда тот подался навстречу прикосновению. – Когда это случится, а это случится, Чарльз, это должно быть насовсем. Ты понимаешь?
Чарльз смотрел на него с недоумением и болью.
Эрик глубоко вздохнул, успокаивая себя.
– Ты поймешь, когда протрезвеешь. Надеюсь. Я сейчас уйду в другую комнату, чтобы мы могли немного прийти в себя. А потом я отведу тебя в твою комнату, – идти с ним туда, учитывая их нынешнее состояние, было немного рискованно, но Чарльз, определенно, был слишком пьян, чтобы отпускать его без присмотра. В этом замке слишком много каменных лестниц.
Он зашел в спальню и прислонился к двери, пытаясь привести в порядок волосы и одежду. Куда делся галстук? И как Чарльз умудрился так быстро расстегнуть его рубашку? Покалывание на губах и… другие доказательства того, что ему не все равно, должны будут пройти сами по себе.
По всему телу были красные пятна. Как будто одного знания, где именно Чарльз его касался, не было достаточно.
Он пытался не смотреть на кровать, где этой ночью будет спать в одиночестве.
Ты все еще можешь передумать, шепнул голосок в голове. Тебе не нужно прогонять его. Ты можешь выйти за дверь и…
Нет. Эрик медленно и глубоко вдохнул и выдохнул. Нет. Хоть один раз я могу быть лучшим человеком.
До него вдруг дошло, что он не слышал никаких звуков из-за двери. Чарльз не стоял там? Внезапно в мозгу мелькнуло видение Чарльза, тихо плачущего у камина, слишком пьяного, чтобы понять, почему ему отказали, и он ворвался в комнату.
Чарльз действительно был у камина. Спал, свернувшись на диване.
Эрик наблюдал за ним с минуту: за тем, как поднимается и опадает обнаженная грудь, как на щеку упала прядка волос. Он отбросил ее, позволив пальцам проскользить по теплой коже.
Затем он стащил со своей кровати одеяло, укрыл Чарльза и поцеловал его в висок, прежде чем в одиночестве отправиться спать.
Комментарий к Глава 19.
*Строчка из баллады “Highwayman” (“Разбойник”) Альфреда Нойеса (прочитать в переводе можно здесь: http://www.stihi.ru/2003/04/25-381)
**Возрадуемся же фансервису!
*** Джарви: http://ru.harrypotter.wikia.com/wiki/Джарви
_____________________________________________________________________________
Господа, я практически избавился от зачетов, но впереди у меня еще сессия, и времени по-прежнему нет. Я знаю, что неприлично долго тянул с выкладкой этой главы, но она действительно большая и перевод занял много времени. Сессия у меня до 20х чисел, возможно, 20 глава появится на последней неделе июня.
Благодарю за понимание.
PS: с каждым вопросом “А когда прода?” в какой-то вселенной Чарльзу отказывают ноги <3
========== Глава 20. ==========
Чарльз прекрасно понимал, что солнце, бьющее в глаза, означало, что, определенно, пора вставать, или иначе он опоздает на первую лекцию. Сегодня и так будет бедлам, дети слишком взволнованны Хэллоуином и предстоящим балом, чтобы сосредоточиться. Ему нужно будет постараться изо всех сил.
Первая попытка пошевелиться сообщила, что у него головная боль и жажда. Со второй пришло осознание, что он не в своей постели.
Да. Он был на диване Эрика, укрытый его одеялом, от которого едва ощутимо пахло самим Эриком. Потому что вчера он пришел к нему…
Тактильное ощущение всплыло первым; “да” и отчаянная нужда в губах Эрика, накрывающих его собственные, пальцы Эрика, путающиеся в его волосах, теплое тело, когда он садится на его бедра; наслаждение и облегчение, наконец-то, наконец-то, Эрик, я так сильно хотел тебя, так сильно скучал, так сильно люблю тебя…
Затем на смену пришел стыд.
Чарльз с головой залез под одеяло. Как он мог пойти на это? Если раньше Эрик думал, что его поведение противоречиво, и злился из-за этого, конечно, злился, он был в ярости, – то сейчас как он мог поставить Эрика в такое положение, что тому пришлось отказаться…
Чарльз замер. Эрик отказал ему. Он пришел к Эрику с желанием и четкой целью и был весьма настойчив… И ему было хорошо, но Эрик отказал ему. Оставил спать на диване и отправился в постель в одиночестве.
Сейчас Чарльз испытывал смешанные эмоции. Он был… удивлен. Раздавлен. Разочарован. Раздражен. Спокоен.
Впечатлен.
Тронут.
“Когда это случится, а это случится, это должно быть насовсем.”
Медленно усевшись, Чарльз запустил пальцы в волосы, второй рукой придерживая одеяло. Уши снова стали нормальными, и ужасные блестки исчезли, как Рейвен и обещала. Сейчас он выглядел не более нелепо, чем любой мужчина, облаченный в короткие шорты. Поднявшись, он прошел через комнату, чтобы налить себе воды, стараясь не совершать резких движений. Большой глоток помог ему более-менее почувствовать свое тело.
Дверь спальни Эрика все еще была закрыта. Чарльз закусил губу, глядя на нее с одно долгое мгновение… затем, тихо подойдя к ней, приоткрыл.
Эрик лежал посередине кровати, крепко обнимая подушку. Во сне он выглядел моложе; почти как тот Эрик, которого он оставил на железнодорожной станции, как тот, что спал с ним рядом четыре недели рождественских каникул и три лета. При всем при том, что он дразнил Чарльза, что тот лезет к партнеру в кровати, это Эрик спал, как ребенок, привыкший к одиночеству, либо обнимая самого себя, либо тянувшись к любому источнику тепла, что мог найти.
Даже сейчас.
Чарльз отступил и закрыл дверь. Затем потянулся и вытащил из кармана шорт конверт.
Его пришлось уменьшить с помощью магии, чтобы не складывать, но он должен был взять его с собой, не в силах заставить себя оставить его где-то. Чарльз восстановил его до обычного размера и взвесил на ладони.
В течение первых нескольких часов, что он узнал о существовании письма, сам факт этого был настолько ошарашивающим, чтобы заставить себя прочесть его. А после… Чарльз осознал, что боялся сделать это. Потому что это могло все изменить. И после этого они не смогли бы быть друзьями.
Так или иначе.
Чарльз глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, и открыл конверт.
***
Эрика разбудил звон посуды и запах готовящегося кофе.
Ему понадобилось несколько минут, чтобы уговорить себя выйти из спальни. Только после душа, одевшись и побрившись, приведя в порядок волосы, убедившись, что мантия разглажена, он смог набраться смелости и открыть дверь.
– А вот и ты! – Чарльз, стоящий возле стола, поприветствовал его, обернувшись через плечо. – Есть кофе, чай, тост с маслом, тост с сыром, тост с джемом… Джем, кстати говоря, замечательный, где ты его достал? Садись, давай.
Эрик застыл. На Чарльзе были его вещи. На Чарльзе были его вещи: черные брюки, почти спадающие с бедер; рукава темно-синего свитера были закатаны до локтей, а растянутый ворот обнажал гладкую светлую кожу плеча. Гладкую, за исключением шрама… Эрик едва не шарахнулся обратно в спальню. Но тогда бы он ничего не увидел, а он хотел, хотел видеть то же самое каждое утро всю свою жизнь…
Чарльз обернулся, держа поднос с тостами и чашками, поводя плечом, как будто пытаясь поправить свитер. Тот сполз еще ниже. Он опустил поднос на стол, уселся и, глядя на Эрика, изогнул бровь.
– Хочешь присоединиться, или мне придется самому съесть все эти тосты?
Эрик сглотнул и уселся.
Чарльз сделал глоток чая с удовлетворенным хмыканьем и принялся за еду, адресуя Эрику улыбку и откусив кусочек тоста с джемом.
– Чарльз, – еле выдавил Эрик, – ты… помнишь?..
Чарльз отложил тост и закусил губу (господи, он пытается убить меня), и только после того, как улыбка пропала, Эрик увидел, как на самом деле тот нервничал.
– Да, я все отлично помню, – тихо произнес он. – Мне жаль, что я вовлек тебя в это, мой друг. Я хочу поблагодарить тебя за такую… разумную реакцию.
– Ты не… надеюсь, ты не… – голос Эрика понизился до хриплого шепота. – Дело было не в том, что я не хотел тебя, Чарльз, надеюсь, ты понимаешь…
– Я понимаю, Эрик, – он протянул руку и, шокировав этим Эрика, переплел их пальцы. – Понимаю, – он просто смотрел на Эрика с минуту, мягко, широко и лишь немного нервно улыбаясь, прежде чем убрать руку. – Ешь, Эрик. У нас впереди длинный день.
За едой и кофе Эрик попытался придумать, что сказать. Ни одна идея не показалась подходящей.
Тарелка опустела, он оставил ее в раковине и налил еще кофе. Когда он возвращался к столу, что-то привлекло его внимание. Тонкий лист пергамента на столике перед диваном. Тот был не сложен, но помят, так что, очевидно, что его развернули только недавно. Рядом лежал открытый конверт.
Это безумие, сказал он себе, вообще задумываться о возможности… Не было никакого основания вообще думать о том, что это может быть его письмо, и с такого расстояния нельзя было прочитать ни слова…
Но он знал. Может быть, как-то на подсознательном уровне узнал сам пергамент, или это подсказала нервозность Чарльза, сказать было трудно. Но он знал.
Отставив чашку на поднос, он прошел сквозь комнату, чтобы взять письмо.
Ему не нужно было читать. Слова словно врезались в память. Он вымучивал письмо днями, написав с дюжину черновиков и сломав дюжину перьев. Ему не нужно было читать, но он все же сделал это.
“Чарльз,
я идиот. Я ужасно виноват перед тобой, и мне жаль. Оправдания тем вещам, что я сказал, нет, но я клянусь, что не имел в виду ничего из этого. Разреши мне это исправить.
Чарльз, я люблю тебя больше всех. Ты – все, что у меня есть, только ты важен. Я скучаю по тебе так сильно, что не могу дышать. Я скучаю по всему в тебе – по твоим глазам, твоей улыбке, остроумию и дурацким шуткам. Только ты делаешь этот мир достойным существования, и только из-за тебя я хочу стать лучше, чтобы иметь право быть рядом с тобой. Без тебя все так странно и запутанно, и я ложусь спать на диван, потому что кровать кажется холодной и пустой, я не могу даже смотреть на нее. Я не могу так жить.
Ты все еще любишь меня, я это знаю. Я нужен тебе, ты нужен мне, и мы не можем позволить, чтобы что-то встало между нами. Я знаю, что облажался, и меня просто убивает, что я причинил тебе боль, когда все, чего я хочу, – чтобы ты был счастлив со мной. Но я могу все исправить, если ты позволишь мне.
Ты должен поговорить со мной. Напиши мне. Что бы ты ни захотел мне сказать, я знаю, что заслужил это, и я все вынесу. Я смогу вынести все, кроме молчания. Просто скажи мне, чего ты хочешь от меня, и я все сделаю. Ты должен позволить мне все исправить. Мы не можем просто разойтись после всего, что было. Я не отпущу тебя так легко. Я люблю тебя слишком сильно, чтобы перестать бороться.
Пожалуйста, прости меня. Я люблю тебя. Прости меня.
Я люблю тебя.
Эрик.”
– Я хочу, чтобы ты понял, – произнес Чарльз, – что я получил это письмо всего два дня назад. А смелости открыть его мне хватило только этим утром.
Эрик уставился на него.
– Но… как… – внезапно его лицо стало жестким. – Рейвен.
– Да, – мягко откликнулся Чарльз. – И мы уже говорили об этом. У нее были на то свои причины. Но мы можем поговорить о Рейвен позже.
Эрик уставился на лист пергамента в своей руке, пытаясь вникнуть в смысл того, что только что услышал. Чарльз не проигнорировал письмо, не сжег его, не прочитав, не знал о словах ” Я смогу вынести все, кроме молчания.” и не решал, что Эрик заслужил именно это.
– Ты подумал, что я так и не написал, – прохрипел он, осознав. – Ты подумал, что я даже не попытался, что я не хотел… Чарльз…
– Я не понимал, как ты можешь злиться, что не получил от меня ни слова в течение десяти лет, когда сам даже не попытался написать, – Чарльз криво улыбнулся, но его глаза стали мокрыми. – Мы отличная пара – темним оба.
Эрик глубоко вздохнул, пытаясь, чтобы голос звучал ровно.
– Раз ты, наконец, прочел письмо, что думаешь о нем?
– Ну, – сухо ответил Чарльз, – оно в точности подходит своему отправителю. Никогда бы не подумал, что просьба и требование могут звучать так похоже. Практически неотличимо.
– Кажется, я немного… драматизировал.
– Угу. Написал, например, что жить без меня не сможешь, но, кажется, ты все пережил.
– Нет, не совсем, – Эрик выдохнул.
– И ты сказал, что будешь бороться, – произнес Чарльз голосом, внезапно ставшим ломким. – Почему ты не написал еще раз?
– Я… мне никогда не приходило в голову, что ты не прочитал его. Эстер сама доставила его в твой дом, дело было не в маггловской почтовой системе, где письма теряются и никто об этом даже не подозревает. Я думал, что это… молчание… и есть ответ. Написать снова было бы… стыдно. Унизительно. Даже пугающе – пытаться вернуть внимание того, кто ясно выразил свои желания. Если бы я понял, что ты даже не получил его… – он чувствовал одновременно и жар, и холод, и его тошнило при мысли о стольких упущенных годах… А ведь Чарльз мог ответить… Облизнув губы, он спросил: – Ты бы написал ответ?
– Я не знаю, – мрачно признался Чарльз. – Я хотел бы сжечь все письма от тебя, так и не открыв. Это одна из причин, по которым Рейвен спрятала вот это от меня. Я не знаю, смог бы пройти через это или нет. Я знаю, что если бы сжег его, я бы жалел об этом до конца всей своей жизни. Я знаю, что меня просто убивало, что ты так и не написал.
Слезы в глазах и дрожащий голос уже нельзя было не заметить, и Эрик инстинктивно моментально оказался рядом. Чарльз встал, попытавшись отвернуться, но Эрик, осторожно коснувшись его плеча, развернул его к себе. Чарльз позволил ему скользнуть ладонями выше, коснуться шеи и провести большими пальцами по подбородку, едва касаясь.
– А если бы ты ответил? – Эрик чувствовал, что его мутит от страха, но он должен был знать. – Что бы ты написал? Простил бы ты меня?
Чарльз закрыл глаза, подаваясь навстречу прикосновению.
– Ох. Эрик. Этот случай…даже все случаи… Ты понимаешь, что наши стычки – всего лишь половина проблемы? Прощение не сможет исправить все, – он понизил голос до шепота. – Но… да. Да, я прощаю тебя за все, и все, что мне нужно было знать – действительно ли тебе жаль?
– Мне жаль, – запинаясь, пробормотал Эрик, наклоняясь вперед, чтобы неуверенно коснуться губ Чарльза. – Прости меня, – еще один поцелуй. – Прости.
Чарльз не позволил ему отстраниться в третий раз, обвивая руки вокруг его шеи и отвечая на поцелуй.
Эрик не понимал, что прижал Чарльза к двери, но он не мог думать совершенно ни о чем, кроме как о вкусе губ Чарльза, о сладкой боли, потому что Чарльз впивался ногтями ему в спину, о Чарльзе, приподнимающемся и обвивающем его талию ногами. Какая-то часть его сознания говорила о том, что надо действовать медленнее, нежнее, пытаться насладиться моментом, попытаться доказать Чарльзу каждым прикосновением, что он не только хочет его, но и любит. Было трудно сосредоточиться на таких благородных намерениях, когда Чарльз добрался до пуговиц на его рубашке, расстегивая, чтобы прикоснуться к коже.
Нет, думать о том, чтобы действовать медленнее, было слишком сложно, и думать даже о “Прощение не сможет исправить все” – с этим они могут разобраться потом, он хотел думать лишь о ” Да, я прощаю тебя за все” и о судорожных вздохах Чарльза, когда он запрокинул голову, позволив Эрику начать исследовать его шею губами.
Эрик сомневался, что действительно услышал стук в дверь, даже учитывая, что тот раздался всего в дюйме от его уха. Даже тогда он не остановился, но это сделал Чарльз, отстраняясь настолько далеко, насколько мог, и с момент они просто стояли, застыв, глядя друг на друга; на стук все еще не хотелось отзываться, и тот был совершенно не так важен, как блеск в глазах Чарльза, который смотрел на него ошеломленно и не веря, но, что было самым главным, тот выглядел счастливым, и глаза буквально светились, из-за чего тот казался лет на десять моложе. Эрику это показалось самым красивым, что он видел в своей жизни. Он хотел прикоснуться, попробовать, впитать эту радость, он снова наклонился…
– Эрик, – выдавил Чарльз неохотно. – Эрик, я думаю, что это ученик.
– Что?
– Стучит. Кто-то невысокий, должно быть, ученик. Это может быть что-то важное.
Эрик действительно не мог придумать хоть что-то, что могло бы быть таким важным, чтобы прерывать их, включая пожар, наводнение или разъяренных львов. Но Чарльз пытался вырваться, так что Эрику пришлось проглотить все возражения и опустить того на ноги. Дрожащими руками он пригладил волосы и поправил мантию, скрывая расстегнутую рубашку, пока Чарльз делал то же самое.
Открыв дверь, он увидел дрожащего и смертельно бледного Скорпиуса Малфоя.
***
“Наверное, мне стоит вернуться попозже”, подумал Скорпиус, услышав странный звук, донесшийся из-за двери; возможно, кто-то плакал? Сложно было представить профессора Леншерра плачущим. Он все же постучал.
Последовала долгая пауза перед тем, как дверь открылась, так что он уже начал переминаться с ноги на ногу. Может быть, правда стоило вернуться позже, но это действительно было важно. По крайней мере, он думал, что это важно, это казалось важным… страшным, по крайней мере…. Но, может быть, он переволновался, может, надо было сделать так, как велел директор, и не рассказывать никому…
Наконец, дверь открылась. К удивлению Скорпиуса, рядом с профессором Леншерром стоял профессор Ксавьер. Они оба выглядели немного странно: запыхались и раскраснелись. У профессора Ксавьера на шее был красный след.
– Чем я могу помочь, Малфой? – довольно грубо поинтересовался профессор Леншерр.
Скорпиус сглотнул, начав тонким голосом:
– Если у вас есть минутка, сэр, я бы хотел поговорить с вами.
Профессор Леншерр открыл рот, и Скорпиус уже подумал, что тот сейчас скажет ему вернуться потом, но профессор Ксавьер коснулся его руки, и произнес:
– Конечно, Скорпиус. Заходи. Я уверен, что это важно, иначе бы ты не пришел так рано.
Скорпиус кивнул и позволил завести себя в комнату и усадить за стол, где были тосты и чай.
Странно было видеть комнату преподавателя. Профессор Леншерр не особо уделял внимание тому, чтобы обставить комнату, довольствуясь только книгами и парой ламп, и каменным ястребом на каминной полке. Но вообще это был его первый год, или, может, он еще не закончил распаковывать вещи.
– Угощайся тостами, Скорпиус, – предложил профессор Ксавьер, но он покачал головой. Живот крутило, есть совершенно не хотелось. – Может быть, тогда немного чая? – он неуверенно кивнул, и профессор Ксавьер покосился на профессора Леншерра. – Эрик, пожалуйста, налей чай.
Почти так же странно, как находиться в комнате преподавателя, было слышать, как профессора называют по имени. Скорпиусу и без того хватало странных и новых вещей за последние двадцать четыре часа. Он почувствовал дрожь и попытался сдержать ее, наблюдая за тем, как профессор Леншерр подходит к шкафчику в углу, чтобы забрать чайник и достать новую чашку.
– Можно мне с молоком и сахаром, пожалуйста? – попросил Скорпиус, и профессор Леншерр кивнул, хотя все еще выглядел угрюмо.
Профессор Ксавьер внимательно наблюдал за ним, одновременно проницательно и нежно. Скорпиус ничего против профессора Ксавьера не имел, он казался довольно дружелюбным, но он был слишком маленьким для лекций Прорицания, поэтому не знал его, как человека. Он пришел поговорить с профессором Леншерром и не мог не задаться вопросом, что здесь делает профессор Икс, и можно ли сделать так, чтобы они все-таки поговорили наедине.
Его поймали на том, что он пялится на красную отметину на шее профессора Ксавьера, и тот как будто случайно прикрыл ее ладонью, покраснев.
Ну. Если честно, Скорпиуса не совсем ошарашило то, что здесь профессор Икс. Не после того, как Питер Паркинсон рассказывал, что его дядя сказал, что Леншерр и Ксавьер с детства вместе. Конечно, это были слухи, но сейчас, глядя на них двоих, вместе уже с самого утра, и распознав в свитере на профессоре Икс свитер Леншерра, в них было не так-то трудно поверить.
– Это правда, что вы магглорожденный, сэр? – спросил Скорпиус.
Профессор Ксавьер моргнул.
– Да. И я никогда не делал из этого какую-то тайну.
– Тогда, наверное, это все объясняет.
– Что объясняет?
– Почему профессор Леншерр не разрешал никому плохо говорить об Имоджен Кокс. Что она магглорожденная, в смысле. Он поймал… кое-кого… за тем, что тот назвал ее г-грязнокровкой, и…
– … Понятно, – мягко произнес Ксавьер, расплываясь в понимающей улыбке. – И почему ты думаешь, что я имею к этому какое-то отношение?
Скорпиус покосился на профессора Леншерра, стоящего всего в нескольких шагах от них и наливающего в его чашку молоко.
– Ну, все знают, что профессор… очень высокого мнения о вас, сэр.
– Я тоже очень высокого мнения о профессоре Леншерре, – откликнулся Ксавьер. – Даже более высокого, чем еще минуту назад.
Профессор Леншерр отдал ему чай и уселся рядом с Ксавьером. Он тоже покраснел (и почему только все краснели?!), и профессор Ксавьер посмотрел на него с таким теплом во взгляде, что теперь Скорпиус действительно задался вопросом, не лучше ли ему вернуться попозже.
Но было уже поздно, так что он просто отпил чай. Приятно было чувствовать внутри тепло. Скорпиус не был уверен, что его хоть на минуту прекратило трясти после того, как он прошлой ночью ушел из кабинета директора.
– Итак, мистер Малфой, – проговорил профессор Леншерр. – Вы сказали, что хотите поговорить со мной?
Скорпиус покосился на профессора Ксавьера.
– Я могу уйти, – произнес тот. – Если это что-то личное, – он уже поднялся, но, к собственному удивлению, Скорпиус замотал головой.
– Все в порядке, вы можете остаться. Я не возражаю.
Ксавьер сел обратно.
Скорпиус сделал еще один большой глоток, прежде чем начать объяснять.
– Мой отец, – начал он, – мой отец сказал мне, до того, как я приехал сюда, что если кто-нибудь вдруг… прикоснется ко мне как-то так, что мне будет… неприятно… преподаватель или ученик, или еще кто-то… Он сказал написать ему. И рассказать учителю, которому я доверяю.
Леншерр и Ксавьер разом побледнели и застыли.
– Он не… он не трогал меня, – торопливо добавил Скорпиус. – Он ни разу меня не тронул. Просто сказал снять рубашку. И это было… это было странно, и папа сказал “неприятно”, и это было неприятно. Хотя я должен был это сделать. И он сказал – профессор Шоу сказал – не рассказывать никому, но папа сказал все равно сделать это, – он уставился в свою кружку, чувствуя, что его подташнивает.
– Да, – произнес профессор Ксавьер. – Твой папа прав. Можешь начать сначала и рассказать нам, что произошло? Профессор Шоу привел тебя в свою комнату?
– Нет, в свой кабинет. Было поздно, я возвращался из Большого Зала после ужина. Он проходил мимо по коридору и велел идти с ним, так что я пошел. Он закрыл дверь и сказал мне снять рубашку. Я думал, что это странно, но он же директор, так что я послушался. Он сказал встать возле стены. Потом спросил, возможно ли, что меня усыновили, вдруг моя мама на самом деле моя мачеха или еще что-то. Я сказал ему, что нет, я выгляжу в точности, как мой папа, и у меня такое же родимое пятно, как и у маминого брата, так что не думаю, что меня могли усыновить. Он сказал “хорошо” и чтобы я не волновался, что будет немного больно, – Скорпиус гулко сглотнул. – Но было очень больно.
– Из-за чего? – спросил профессор Леншерр.
– Заклятье. Он наложил на меня заклятье. Было много зеленого света, и луч был толщиной с мою руку. Он ударил меня посреди груди, и было очень больно, но, кажется, он ничего не… повредил. Уже через минуту болеть перестало, я был в порядке.
Профессор Леншерр хрипел:
– Профессор Шоу выглядел злым или разочарованным, что ничего не случилось?
– Нет, он казался счастливым, если честно. Сказал, что я буду в порядке, и не рассказывал никому, и что скоро я пойму.
– Поймешь что?
– Я не знаю.
– Скорпиус, – произнес профессор Ксавьер, – какое заклятье он использовал?
– Там было что-то с лотосом. Лотус леталис, кажется? – он принялся расстегивать свою рубашку. – Лотос – это же цветок, да? Это он? Рисунок, который остался на мне? – Скорпиус неуверенно отпустил рубашку, открывая черную метку в форме цветка посреди своей груди.
– Да, – слабо проговорил профессор Ксавьер, и если раньше они оба с Леншерром казались просто бледными, то сейчас побелели хуже пергамента. – Да, это именно лотос.
========== Глава 21. ==========
– Что ж, рада сообщить, что на карантин я тебя не отправляю, дружок, – произнесла мадам Помфри. – Я знаю, что эта… отметина все еще жжется, но это пройдет через день или два. Вот, возьми шоколадку, поможет.
Скорпиус все еще выглядел бледным и подавленным, подумал Чарльз, но он перестал дрожать и напряжение немного исчезло. Трое взрослых были в курсе ситуации и никто из них не злился или не паниковал – может быть, из-за этого его секрет стал менее пугающим и тягостным.
– Она исчезнет? – спросил Скорпиус, откусывая кусочек от шоколадки, свободной рукой потирая метку в виде лотоса.
– Боюсь, что нет, – произнесла мадам Помфри. – Ты знаешь, почему. Магией можно излечить мелкие повреждения, но что-то, оставшееся после заклятия? Нет, мне жаль, дружок, но это останется с тобой. Но взгляни вот с какой стороны – у тебя шрам из-за смертельного проклятья, прямо как у Гарри Поттера!
Скорпиус обрадовался гораздо больше, чем Чарльз ожидал бы того от Малфоя.
Пока тот доедал шоколад, мадам Помфри отвела Чарльза с Эриком в сторону.
– Я знаю, что здесь постоянно творится что-то совершенно безумное, и о большей части из этих историй я даже не подозреваю, – сказала она, – но смертельные проклятья… Директор…
– Поверьте, мадам Помфри, – откликнулся Чарльз, – мы обеспокоены так же, как и вы. Мы с Эриком сделаем все возможное, чтобы докопаться до правды. А сейчас я хотел бы попросить вас оставить Скорпиуса здесь хотя бы на день. Не думаю, что ему грозит опасность, но лучше… не рисковать и не оставлять его без наблюдения.
– Конечно. Он даже сможет мне помочь.
– Он это оценит. В смысле, ему надо отвлечься от всего этого.
Сказав об этом Скорпиусу, который, кажется, с облегчением вздохнул от того, что его не посылают на уроки, они отправились обратно в молчании.
Как только дверь за ними закрылась, Чарльз оперся о нее, чтобы удержаться на ногах, чуть ли не расхохотавшись при мысли, чем они занимались тут же еще совсем недавно, и как сейчас все на это не походило.
Эрик встал напротив него, и Чарльз отыскал его руку, хватаясь за нее, словно утопающий.
– Это действительно Шоу. Это… мы не можем больше позволить себе необоснованных предположений и догадок. Нам надо действовать.
– Хотел бы я иметь возможность дождаться Авроров, – проговорил Эрик. – Но он сказал, что мальчик поймет скоро…
– Насколько скоро, вот в чем вопрос, и что именно… Но мы знаем, правда, не наверняка, – Чарльз заставил себя отойти от двери, отпуская руку Эрика и проходя в комнату. – Мы знаем, что Шоу дважды накладывал заклятье – один раз на магглорожденную, которая погибла, второй – на чистокровного, который выжил. Очевидно, этот результат был удовлетворительным.
– А вопрос о том, существует ли возможность, что он был усыновлен?..
– Он пытался убедиться в том, чистокровный ли тот. Эрик, есть только одна причина, по которой ему бы понадобилось это. Он пытался убедиться, что это воздействует только на магглорожденных…
– … чтобы когда он наложит проклятье на всю школу, чистокровные не пострадают.
Минимум на всю школу. На столе Шоу были карты, и на одной окружность охватывала целую Великобританию…
Стол Шоу. Чарльз остановился посреди комнаты, прижимая пальцы к виску.
– Там было что-то, – пробормотал он. – Что-то проскальзывало в моих мыслях вчера утром, но ты помешал этому… Я почти вспомнил, и это почти вернулось сейчас, есть что-то, что я знаю, не понимая этого, но я должен знать, – он быстрыми шагами вернулся к Эрику. – Мне нужно в свою комнату, где я смогу сопоставить воспоминания. Мне нужен транс, я должен узнать. Мне нужно, чтобы ты отменил мой первый урок, и свой, и пришел ко мне. Сможешь сделать это?
– Да, – Эрик обхватил лицо ладонями. – Я сделаю все, что нужно, Чарльз. Мы справимся.
Чарльз коснулся пальцами его запястий, на мгновение прикрыв глаза.
– Мы должны справиться. Или сотни детей умрут. Иди.
***
Эрик пытался выглядеть совершенно спокойным и адекватным, хотя в то же время и шел по коридорам так быстро, как только мог. Он уже повесил табличку “УРОК ОТМЕНЯЕТСЯ” на дверь кабинета Прорицаний, и направлялся к своему, когда столкнулся на лестнице с Ангел.
– Доброе утро, Эрик, – поздоровалась та немного неуклюже, и Эрик уже прошел было, ответив только коротким кивком, когда поняв, что та выглядит ужасно грустно, остановился.
