Текст книги "Лучшие люди (СИ)"
Автор книги: TurtleTotem
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)
Выхватив палочки, они побежали на звук, Чарльз уже лихорадочно соображал, как защитить и Рейвен, и кричащего ученика, что бы ни было угрозой, как защитить всех остальных.
В запутанном лабиринте, каким был Хогвартс, им понадобилось несколько минут, чтобы понять, откуда исходит звук; этот кто-то уже не кричал, а хныкал. Чарльз отчаянно надеялся, что это хороший знак.
Наконец, завернув за угол, они увидели пухлую светловолосую девочку, – Хаффлпафф, первокурсница, подумал Чарльз – плачущую, съежившуюся у стены, и вторую, темноволосую, наклонившуюся к ней и шепчущую какие-то успокаивающие слова подруге, и одновременно свирепо глядящую на единственного взрослого рядом – Эрика Леншерра.
– … абсолютно бессмысленно, но ведь это в порядке вещей с самых первых лет, но, мои поздравления, кажется, кто-то установил новую планку, – разглагольствовал Эрик, сжимая в кулаке палочку. – Думаю, большего ожидать от магглорожденных и не следовало бы – предполагаю, вы магглорожденная, поскольку никто из детей из волшебных семей, имея голову на плечах, не устроил бы истерику при виде картины. Ох, возьми себя в руки, девочка, она не причинит тебе вреда!
– Что здесь происходит? – с неимоверным усилием Чарльзу удалось удержаться от крика.
– Ничего, – с отвращением произнес Эрик, убирая палочку. – Просто кое-кто боится змей, – он махнул рукой в сторону портрета на противоположной стене – портрет Салазара Слизерина с огромной темно-зеленой анакондой, обвивающейся вокруг его плечей. И мужчина, и змея настороженно взглянули на Чарльза, одновременно как будто смущенные реакцией девочки.
– П-простите, – выдавила девочка у стены. – Я просто повернула за угол, а здесь она, и она двигалась и смотрела прямо на меня…
– Она магглорожденная. Мы обе, – с яростью произнесла темноволосая девочка. – Мы никогда раньше не видели движущихся картин, и это пугает, знаете ли.
– Вы не могли бы пойти прогуляться? Сходить в другие картины? Спасибо, – обратился Чарльз к портрету, пока Рейвен помогала светловолосой девочке подняться на ноги.
– Вот, вот так. Долли, да? Ты была у меня днем на Трансфигурации?
Девочка икнула и кивнула.
– Да, мэм. Я Долли Дурсли, мэм.
– А твое имя?..
– Имоджен Кокс, – ответила темноволосая девочка, все еще пялясь на Эрика. – А он кто такой?
– Профессор Леншерр, преподаватель Зелеварения и декан Слизерина, – сквозь сжатые зубы процедил Эрик, – и вы бы это знали, если бы слушали речь директора вчера вечером. И вы будете относиться ко мне с уважением, как к старшему.
Глаза Рейвен полыхнули желтым, как иногда бывало, когда она злилась, но голос ее был ровным:
– Пойдемте, девочки, надо успокоиться и умыться. Вы никогда раньше не видели волшебных портретов, разумеется, это пугает. Обещаю, они не причинят вам вреда, это всего лишь картины, хотя они могут двигаться и разговаривать… – Рейвен повела Долли и Имоджен из коридора, напрявляясь в их гостиную.
– Глупая девчонка, – пробормотал Эрик. – Наверное, не стоило выходить из себя, но таким, как она, здесь не место…
– Ты, – Чарльз думал, что убрал палочку, но оказалось, что она все еще у него в руке, всего в нескольких дюймах от горла Эрика. – Еще раз позволишь себе заговорить так с учеником… стоять и оскорблять напуганного ребенка… Я сделаю все, что в моих силах, чтобы тебя вышвырнули отсюда. Протеже Шоу ты или нет, способ я найду, поверь. Ты меня понял?
Эрик выглядел ошарашенным.
– Чарльз, я не имел в виду… Думаю, я должен был более терпеливым, но, честное слово…
– А ты ничуть не изменился, правда? – мрачно произнес Чарльз. – Вообще. Ты хоть помнишь, что значит быть ребенком? – он удержался, чтобы не добавить кое-что еще, взяв себя в руки, убрал палочку. – Можешь передать Рейвен, чтобы не ждала меня. Я не присоединюсь к вам на обеде.
Развернувшись, он пошел прочь по коридору, пытаясь вспомнить, как нормально дышать.
Комментарий к Глава 2.
Фанарт к главе:
http://heresieirisee.tumblr.com/post/11178254249/welp-fanart-of-a-fanfic-of-a-fanart-of-a-mix-of
========== Глава 3. ==========
Отсутствие Чарльза за учительским столом все же было замечено, в основном благодаря взглядам Рейвен, которые она то и дело кидала на Эрика. Остальные пристально смотрели на него, перешептываясь, закрываясь ладонями; Эрик гадал, какие слухи могла распустить Рейвен. Некоторые выглядели почти довольными – в частности, инструктор Дисаппарирования, Азазель, комментировал что-то вполголоса профессору Логану, который преподавал Защиту От Темных Искусств сколько Эрик себя помнил (этот человек вообще старел?). Другие выглядели больше смущенными, хотя, например, для профессора по Уходу За Магическими Существами это было, скорее, обычным выражением лица.
– Есть что сказать, МакКой? – прорычал Эрик, и долговязый мужчина в очках покраснел и отвернулся.
Профессор Мойра МакТаггерт, декан Хаффлпаффа, выглядела особенно обеспокоенной; они с Чарльзом сдружились еще во время учебы, несмотря на разницу в два года и факультеты. К тому же, как вдруг вспомнил он, Мойра была рядом, когда Чарльз вытащил его из озера.
И она была партнершей Чарльза на той вечеринке – ушла пораньше, плохо себя чувствовала (после оказалось, что это грипп), а Рейвен, которая была с ним, сбежала со своими друзьями взрывать фейерверки над озером. Бросив его и Чарльза одних в самом дальнем углу Большого Зала; без партнерш, может быть, немного навеселе после огромного количества сливочного пива; вечеринка уже заканчивалась, но все так же веселились, а музыка играла – старомодная, маггловская музыка шестидесятых, и Чарльз поверить не мог, что он никогда не слышал Элвиса Пресли, и начал подпевать с преувеличенным удовольствием…
“Мудрецы говорят,
Что только дураки торопятся,
Но я не могу не влюбиться в тебя…”*
И Эрик, смеясь, изобразил вычурный поклон, чтобы ему оказали честь и приняли приглашение о танце…
Он отвлекся от воспоминания, снова переключая свое внимание на ужин. Прошлое, может быть, было гораздо приятнее, чем здесь-и-сейчас, но от этого не становилось менее болезненным.
Наконец, ужин закончился, и Эрик уже собирался сбежать в свою комнату, но пересекся взглядом с профессором Шоу. Ох, да. И зачем он согласился выпить с директором? Что ж, по крайней мере, пока он будет с Шоу, он может быть уверен, что Рейвен не пришпилит его к потолку, наложив какое-нибудь заклятие вейлы. Уверен.
– Бренди или коньяк? – спросил Шоу, когда они заняли кресла у камина.
– Бренди, спасибо, – рассеяно откликнулся Эрик, разрываясь между противоречивыми желаниями: сделать всего пару глотков или напиться так сильно, как только сможет. Самокопания, особенно в присутствии Шоу, были последним, что ему нужно, но все же мягкое забытье от алкоголя сейчас казалось слишком заманчивым.
– Что ж, Эрик, кажется, я заметил некую напряженность между тобой и профессором Даркхольм, – с любопытством произнес Шоу, отпивая из бокала. – И это, возможно, связано с тем, что ее сводный брат отсутствовал сегодня на ужине?
Интерес Шоу всегда распространялся на его успехи, связанные с учебой и магией, они никогда не говорили о его личной жизни; Эрик не был удивлен, но со странным облегчением понял, что тот ничего не знает о том, что произошло между ним и Чарльзом.
– У нас были разногласия, – произнес Эрик и, стараясь говорить безразлично, рассказал о магглорожденной девочке и портрете со змеей. Несмотря на это, он поймал себя на том, что значительно преуменьшил реакцию Чарльза, зная, что Шоу будет недоволен, если узнает, что тот Эрику угрожал. Не надо чтобы у Чарльза были проблемы с директором, только потому что у них личный конфликт.
Шоу цокнул языком, качая головой.
– Что ж, это означает, что я был прав. Мальчик еще не готов стать директором. Слишком много идеалов, слишком мало опыта.
– Я думал насчет этого, – осторожно признался Эрик. – О том, что вы стали директором после отставки МакГонагалл, несмотря на то, что заместителем был Ксавьер.
– Только два года заместителем и три – преподавателем. Министерству нетрудно было понять, что он еще крайне неопытен. Я же был заместителем всего один год, до Ксавьера, но и имел двадцать лет преподавания за плечами.
– Конечно, – двадцать лет в качестве учителя Зельеварения. Эрик проглотил вопрос о пропавших флаконах; если их забрал Шоу, то он не ошибся, и тому не слишком понравится допрос. Если не он – Эрик бы просто показал свою неспособность следить за вещами в собственном кабинете, пока бы не поймал виновника с поличным. Вместо этого Леншерр просто отпил бренди.
– Ксавьер будет готов к тому моменту, как я уйду в отставку, – произнес Шоу, – если Министерство настаивает на его кандидатуре. Он не некомпетентен, я должен признать, но… магглорожденный директор? Одна мысль вызывает тошноту. А вот, ты, напротив, из очень уважаемой чистокровной семьи.
Эрик поморщился, снова делая глоток. Он не испытывал ни малейшего желания, чтобы его подготовили к тому, как быть директором – он едва справлялся с ролью обычного учителя.
– Твои родители были очень одаренными волшебниками, – сказал Шоу. – Их работа была необычайной – мне выпал шанс поработать с одной из их палочек, это был настоящий восторг. Они успели научить тебя чему-нибудь из своего дела… до несчастного случая?
– Это был не несчастный случай, – ответ прозвучал грубо и тяжело. Перед его внутренним взором вставали теплый свет и блестящая вывеска магазина палочек в Дюссельдорфе, принадлежавшего его родителям, бурое пятно на тротуаре перед ним. Он сжал руками пустой бокал. – Убийство магглами. Это могла быть месть.
– Не стоит шутить, – произнес Шоу почти неравнодушно, на памяти Эрика такого не бывало. Он снова наполнил его бокал. – Это все ужасно, не только, что они потеряли свои жизни, но и утеряно знание, если они не научили тебя…
– Мне было всего девять, – произнес Эрик с сожалением. Но правда была в том, внезапно понял он, крепко сжимая в руках бокал с бренди, что он не помнил. Когда он пытался представить себе тот магазин, ничего не выходило. Он знал, как тот должен был выглядеть. Он знал, как должен был выглядеть их дом, находившийся над магазином, мог вспомнить лица матери и отца. Но это все было как на маггловских фотографиях – статичные изображения. Он не мог вспомнить ни единого конкретного случая, что там происходило…
В голове прозвучал яростный голос Чарльза: “Ты хоть помнишь, что значит быть ребенком?”
– Я не хотел расстроить тебя, – произнес Шоу больше с любопытством, нежели с сожалением, и Эрик вдруг понял, что пролил на себя бренди, и тот протягивает ему большую салфетку. Взяв ее, он промокнул мантию.
– Я просто подумал, какая это ирония, – высказал он свою давнюю мысль. – Волшебники, которых с детства учили тому, что магглам и не снилось, но пули магглов так легко могут справиться с волшебниками…
– Действительно, – задумчиво откликнулся Шоу. – Ни одно заклятье не сравнится со скоростью пули. Их единственное преимущество, как будто один клык у кролика… Интересно, есть ли способ создать щит из магической энергии, если, конечно, на это будет время…
Шоу продолжал говорить, но Эрик уже не слушал. Он пытался вспомнить улыбку своей матери, голос отца, что-нибудь помимо сухих фактов… Он всю юность провел, стараясь не думать о них, пытаясь забыть боль. Он никогда бы не подумал, как горько будет осознать, что преуспел.
Наконец, Шоу встал, указывая ему на дверь; последовало рукопожатие и “держись, мой мальчик” и “все будет превосходно, я уверен”. Эрик надеялся, что ответил адекватно. Затем он оказался в одиночестве в коридоре.
Ноги совершенно не слушались его. Он вовсе не собирался идти к комнатам, предназначенных для декана Рэйвенкло.
Но, в конце концов, он оказался именно там.
На пороге Чарльз появился в пижаме, в той же нелепой полосатой пижаме, или ее же клоне; заспанный и чуть покрасневший, и Эрик знал, каково сейчас было бы лежать с ним в кровати – теплый, гибкий в крепких объятьях (насмехаясь: “Чарльз, почему ты не в Слизерине, ты же чертов боа констриктор”), и десять лет едва ли сказались на нем, он все такой же худой и бледный, мальчик с глазами, в которых хочется тонуть (зрачки чуть расширены из-за полумрака, и не думай, когда в последний раз ты видел их такими) и эти мягкие, сладкие губы, которые он мог целовать часами…
Эрик поймал себя на том, что дышит с трудом, ощущая жгучее желание потащить Чарльза в кровать и лежать с ним в обнимку, желательно, всегда.
– В чем дело, Эрик? – настороженно спросил Чарльз.
– Мне нужна твоя помощь.
– Что? Ты ранен?
– Нет. Я не помню.
– Не помнишь, ранен ли ты? – явно уловив запах бренди, лицо стало жестким. – Ох, иди ты, Эрик, ты пьян…
– Нет, это насчет того, что ты сказал. Ты спросил, помню ли я, каково быть ребенком. Нет. Я не могу вспомнить ничего, ничего до приюта. Мои родители, Чарльз, я полностью забыл их. Я не помню.
Чарльз долго смотрел на него изучающим взглядом. Что бы он ни прочел на лице Эрика, это его явно взволновало.
– Хорошо, – наконец, произнес он, тон был чем-то средним между безразличием и раздражением, как будто он заранее знал, что пожалеет об этом. – Хорошо, заходи.
Никто не произнес ни слова, пока Чарльз искал халат, кипятил воду в чайнике, убирая со стульев у камина стопки книг, подкидывая в огонь угля, тут же весело затрещавшего. Эрик уселся, сжимая кулаки, чтобы руки не тряслись.
Комната Чарльза была точно такой, как он и ожидал – организованный бардак из книг, пергаментов и грязных чашек вперемешку со странными предметами, которые, возможно, предназначались для Прорицаний или Чарльз просто где-то нашел их. В комнате пахло чаем, чернилами и растениями из его небольшой коллекции, стоящей на подоконнике. Кроме камина и суетящегося Чарльза источником звуков были тикающие часы на стене.
Эрик уставился на них. Украшенная причудливым орнаментом изящная вещь с восемью циферблатами (каждый показывал разное время, кто знал, зачем Чарльз так сделал) и витражом с бабочками, которые по-настоящему летали по комнате каждый час. Он знал, потому что он купил их Чарльзу. Тот заглядывался на часы несколько месяцев, каждый раз глазея на них в витрине лавки в Хогсмиде, пока Эрик не накопил деньги, чтобы подарить ему. Чарльз буквально набросился на него, стоило открыть подарок, к их обоюдному смущению. Это была… хорошая ночь. Действительно хорошая ночь.
И Чарльз сохранил их. Возможно, только потому что действительно любил эти часы, даже не потому что они были от Эрика; в любом случае, ему было приятно увидеть их.
Чарльз сел на другой стул у камина, протягивая Эрику чашку. Он обхватил руками теплый фарфор, вдыхая аромат мятного чая.
Чарльз сделал глоток и откашлялся.
– Ты сказал, что тебе нужна моя помощь. Ты хочешь, чтобы я помог тебе вспомнить?
– Да, – он ожидал, что Чарльз спросит, почему за этим он пришел к нему. Но, в конце концов, тот был преподавателем Прорицаний. Никто здесь лучше него не знал о человеческом разуме и воспоминаниях.
Они оба могли притвориться, что причина только в этом.
Чарльз уставился на чашку почти что мрачно.
– Я уже помогал людям восстанавливать воспоминания, – признал он. – Но сам процесс… Это сработает только между двумя людьми, которые полностью доверяют друг другу.
– Я доверяю тебе, – просто сказал Эрик. Контекст не важен, последствия не важны, Эрик знал, что он бы без колебаний отдал в руки Чарльза свою жизнь, свой разум, все, чем он дорожил. Так уже было.
Может быть, если бы не бренди, он бы не признал это.
Чарльз на мгновение прикрыл глаза, глубоко вздохнув, немного судорожно, затем встал и подошел к шкафу в углу. Вернулся он, держа каменный сосуд, покрытый рунами.
– Это Омут Памяти? – Эрик слышал о них, но никогда ни одного не видел.
– Принадлежал Альбусу Дамблдору, – произнес Чарльз, на мгновение выглядя довольным его реакцией. – Директор МакГонагалл оставила его мне. И я был бы признателен, если бы ты не упоминал об этом при профессоре Шоу.
– Конечно, – отмахнулся Эрик. Он вдруг понял, что только что пообещал, что сохранит в тайне то, из-за чего его, теоретически, могут уволить или даже посадить в тюрьму, и что это он сделал ради Чарльза, да. Бренди действительно был ошибкой.
– Хорошо. Что ж, вот как это сработало со мной, – Чарльз поставил Омут на небольшой столик между их стульями, разворачивая свой так, чтобы сидеть лицом к Эрику. – Я могу ввести твой разум в такое состояние, что он сам начнет вспоминать, и воспоминания всплывут на поверхность, после чего можно будет опустить их в Омут, где позже ты и сможешь их увидеть.
– Звучит неплохо.
– Откинься на спинку, чтобы было удобно, и расслабься. Закрой глаза. А теперь слушай меня очень внимательно, мой друг. Сейчас ты расслабишься. Я хочу, чтобы ты представил, что находишься в спокойном, тихом месте. Где-то, где ты чувствуешь себя в безопасности и счастливым. Где ты?
Эрик задумался, на мгновение чувствуя себя неловко, не в состоянии придумать такого места.
– Здесь хорошо, – наконец, произнес он.
Кажется, Чарльз этого не ожидал.
– Хорошо, – сказал он после заминки. – Хорошо. Просто сосредоточься на том, как тебе хорошо и спокойно. Пусть дыхание будет медленным и глубоким. Почувствуй, как расслабляются твои ноги. Бедра, талия… все напряжение уходит, все абсолютно расслаблено…
Он продолжил перечислять вплоть до лица Эрика и головы. Он чувствовал себя странно податливым, как будто темнота за веками была темным, обволакивающим морем, увлекающим его куда-то далеко. Только голос Чарльза все еще удерживал его.
– Ты готов вспомнить, Эрик?
Понадобилось какое-то время, чтобы вспомнить, как говорить.
– Да.
– Хорошо. Представь себе лестницу. Почувствуй ее под своими ногами. Воспоминания, которые ты ищешь, находятся внизу, они ждут тебя. И мы достанем их.
– Внизу темно.
– Все в порядке. Ты не должен бояться. Я с тобой.
– Хорошо.
– Ты готов?
– Да, – Эрик видел ступеньки, чувствовал их, холодный камень, извиваясь, уходил в темноту. Лестница была похожа на ту, что была в гостиной Слизерина.
– Тогда пойдем. Спускайся вниз. Пока ты идешь, ты будешь чувствовать себя все более спокойным. Ты в безопасности. Каждый шаг приближает тебя к тому, что ты ищешь, чего ты хочешь. Ты абсолютно спокоен и расслаблен, пока спускаешься по ступенькам. Пока ты идешь, ты начинаешь думать о своей матери. Ее лице. Ее глазах. Ее руках. Ее голосе. Ее улыбке. Когда ты дойдешь до конца лестницы, ты найдешь воспоминание о своей матери. Но мы еще не там. Мы спускаемся ниже, мы расслабляемся и успокаиваемся.
Голос Чарльза вел его несколько минут. Потом он произнес:
– Сейчас мы в самом низу лестницы. Что ты видишь?
– Ничего, – ответил Эрик. – Тут темно. Я не боюсь. Я знаю, что ты со мной. Но я ничего не вижу.
– Воспоминание здесь, даже если ты его не видишь. Протяни руку и ты найдешь его.
Он потянулся за ним – интересно, рука действительно дернулась или нет? Он не мог понять, – и его пальцы сомкнулись вокруг чего-то, висящего в воздухе. Маленькое, круглое, как шарик, но теплое на ощупь.
– Я нашел его. Оно здесь.
– Хорошо. Очень хорошо, Эрик. Держись за него. Мы понесем его на верх лестницы. Ты поймешь, что возвращаться легче, чем спускаться. У тебя теперь то, что ты искал. Воспоминание в твоей руке. Ты поднимаешься по лестнице быстро, но не бежишь, ты все еще спокоен, расслаблен, но счастлив. С каждым шагом ты все больше сосредоточен, ты чувствуешь свое тело. Воспоминание все еще в твоей руке. Ты все еще спокоен и расслаблен. Но ты возвращаешься в комнату, где мы с тобой сидим перед камином. Когда ты поднимешься на самый верх, ты откроешь глаза и мы увидим воспоминание.
– Я здесь, – сказал Эрик, открывая глаза.
Чарльз тут же наклонился к нему и коснулся кончиком палочки виска Эрика. Потянув, он достал из его виска длинную серебристую нить, та и упала, и скользнула в Омут, оставшись плавать на поверхности чем-то, напоминающим и дым, и расплавленное серебро.
Эрик перевел взгляд с Омута на Чарльза; улыбка, счастливая, усталая, говорила “я-тобой-горжусь”, и у него перехватило дыхание.
– Ты сделал это, Эрик, – произнес он. – Теперь давай посмотрим, что ты нашел.
Эрик глубоко вздохнул, затем протянул руку и коснулся мерцающего воспоминания.
Оно раскрылось перед ним, словно не до конца сложенное оригами, больше не было комнаты Чарльза, больше не было Хогвартса. Белые стены, темные потолочные балки – дом, где прошло детство Эрика. За окном темнело, маленький мальчик в шортах и клетчатой рубашке лет семи-восьми расставлял тарелки на деревянном столе.
Эрик застыл, уставившись на самого себя с открытым ртом. Чарльз, стоящий рядом, ухмыльнулся.
– Только посмотрите, какой милый ребенок, – пробормотал он. – Куда он только делся?
– Эрик! – донесся из соседней комнаты женский голос. – Не забудь зажечь свечи!
– Да, мама! – поставив тарелки, мальчик, прищурившись, посмотрел на небольшой канделябр, стоящий посреди стола. Он протянул руку к свечам, лицо приобрело почти комичное выражение напряженности и сосредоточенности.
Долгие секунды тянулись в тишине.
А затем свечи запылали, и комната внезапно озарилась золотистым светом.
И Эрик вспомнил, он больше не наблюдал за маленьким мальчиком, он был им, это он смотрел широко распахнутыми глазами на танцующие огоньки, и его мир менялся, наполняясь осознанием своих возможностей, того, что он может делать необычайные вещи, что есть мир чудес и волшебства, и он – часть всего этого.
Он обернулся к дверям, где стояла его мать, прижимая ладони к лицу, в глазах стояли слезы, она кинулась к нему, обнимая, смеясь, гладя его по щеке, повторяя снова и снова, как она им гордится, как это замечательно, как ее Schatzchen вырос, как обрадуется отец, когда вернется домой. Как сильно она любит его.
Воспоминание ускользало, золотой свет растворялся в серебристой дымке, опускаясь на каменное дно. Чарльз подхватил его, снова касаясь кончиков волшебной палочки и возвращая в висок Эрика. Он чувствовал, как оно осталось там, теплое, надежное. Они стояли; как это произошло?
– Тебе больше не понадобится моя помощь, чтобы вспоминать, – произнес Чарльз. – Оно должно открыть путь к другим воспоминаниям. По крайней мере, к некоторым точно, – голос звучал неровно; Чарльз как бы ненароком смахнул большим пальцем слезу.
Эрик знал, что у него самого глаза на мокром месте. Грудь распирало от радости и ощущения, что он вспомнил лицо своей матери, что к нему вернулась ее любовь. Радость и боль; он вспомнил, каково было потерять ее.
У Чарльза не было таких воспоминаний, он знал. Его богатые родители-магглы старались держаться от него подальше, чувствуя себя неуютно рядом со странным, необычным сыном. Даже мысли не возникало о том, чтобы принять его магию с любовью и гордостью, они старательно игнорировали и избегали этого. Как будто Хогвартс был очередной частной школой. Как будто Чарльз был чем-то постыдным.
Сейчас Чарльзу было больно, и он должен был сделать хоть что-то, должен был поделиться с ним своей радостью, потому что тот заслуживал этого больше, чем кто бы то ни было.
Эрик прижал его к своей груди, крепко обнимая, пробормотав ему в волосы:
– Спасибо.
Чарльз не отпрянул, как он того ожидал, наоборот, прижался, обвивая дрожащими руками талию Эрика.
– Всегда пожалуйста, мой друг, – сдавленно произнес он куда-то в грудь Эрика.
И это, это значило быть дома, не в гостиной Слизерина, а здесь, чувствуя объятья Чарльза, его запах, его волосы, касающиеся щеки. Здесь было его место, здесь он должен быть всегда.
Чарльз не отстранялся, Эрик не отпускал. Возможно, совершенно неосознанно, запустив пальцы в волосы Чарльза, он заставил его посмотреть на себя.
Чарльз по-прежнему не отстранялся.
Резкий стук в дверь, и Чарльз чуть ли не отпрыгнул, тяжело дыша.
– Иду! – отозвался он. – Один… один момент.
Он отвернулся, делая глоток давно остывшего чая, затем поторопился к двери, даже не глядя на Эрика.
– Мойра! Заходи.
Эрик подавил раздраженное фырканье, когда Мойра зашла внутрь; ее взгляд немедленно метался с Чарльза на него, обеспокоенный и подозрительный, соответственно.
– Тебя не было на ужине, Чарльз. Я увидела, что у тебя еще горит свет, так что решила проверить. Убедиться, что все в порядке.
– О, все хорошо, – наигранно бодро произнес Чарльз. – Просто болтали с Эриком, сама знаешь, не виделись так долго.
– Угу, – отозвалась Мойра, явно сомневаясь в том, что не видеться с Эриком столь долгое время такая уж плохая идея. Эрик снова задался вопросом, что именно она знает.
– Но я уже уходил, – произнес Эрик. – Чарльз, ты не мог бы показать мне обратную дорогу, мне, кажется, надо снова учиться ориентироваться в этой кроличьей норе…
– Конечно, – Чарльз быстро улыбнулся Мойре, выходя за ним в коридор.
– Большой Зал там, – указал он. – Вниз по этой лестнице, потом поверни направо. Там тебе в левый коридор, мимо трех ниш с доспехами…
– Я знаю дорогу, – произнес Эрик.
– А, – Чарльз умолк, не смотря на него.
Как бы Эрику ни хотелось сейчас прижать его к стене, целуя, пока не станет нечем дышать, это было бы ошибкой, подумал он. Это было бы ошибкой. Он только поднял руку, убирая волосы, упавшие на глаза Чарльза, прежде чем уйти, пробормотав:
– Спокойной ночи, Maus.
Несколько минут Чарльзу пришлось стоять, прислонившись лбом к двери и тяжело дыша, прежде чем он смог заставить себя вернуться в комнату.
Комментарий к Глава 3.
*Elvis Presley – Can’t Help Falling In Love
========== Глава 4. ==========
Закончилась первая учебная неделя. Эрик умудрился не искалечить даже самых тупых учеников. Он стерпел подпрыгивающего от радости Скорпиуса Малфоя, который получил назад свой шарф из бюро находок на Кингз-Кроссе (даже когда тот, к его неудовольствию и смущению, обнял его) и поселил страх перед господом богом и Эриком Леншерром в сердцах трех садистов, которых засек в первый вечер в гостиной. Имоджен Кокс продолжала создавать проблемы по любому поводу, а пухлая Долли Дарсли ходила за ней по пятам, но с этим Эрик ничего поделать не мог.
– Запугивать ребенка – не значит решать проблему, – пробормотал Чарльз за ужином. Он больше не сбегал, когда Эрик садился рядом с ним, хотя и не предпринимал ничего, чтобы остановить Рейвен, когда та начинала к Эрику цепляться.
– Я считаю достижением все, что позволяет заткнуть ей рот на время, необходимое для того, чтобы хоть какая-то часть знаний попала к ней в голову, – произнес Эрик. – Нельзя сказать, что она идиотка. Она могла бы учиться, если бы не была так занята, создавая проблемы собственным учителям.
Мойра свирепо уставилась на него.
– У нее непростая жизнь, Леншерр.
– Конечно, она ведь в Хаффлпаффе, это тоже довольно тяжелое испытание.
Профессор Шоу хрипло рассмеялся, ошарашив всех. Он редко присоединялся к ним за едой, не говоря уже о том, чтобы участвовать в разговорах.
– Тяжелое детство еще не оправдание для неуважительного поведения, – произнес Шоу. – Хаффлпаффка она или нет. У профессора Леншерра тоже было крайне непростое детство. Тем не менее, он был хорошо воспитанным и умным ребенком.
– Ага, – пробормотала себе под нос Рейвен. – Таким и остался.
– Ученик, который не слушает советов – бесполезен, – продолжал Шоу. – Хуже, чем бесполезен, поскольку показывает дурной пример более восприимчивым детям.
– Я займусь ею, сэр, – произнесла Мойра.
– Посмотрим, что вы сможете сделать, МакТаггерт. Иначе последуют меры.
***
Эрик так и не выяснил, что случилось с пропавшими из его кабинета ингредиентами. Согласно инвентарным записям, это были ложечная трава, корень имбиря, жуки-скарабеи и примерно половина запасов хвостов тритонов. Возможно, это были ингредиенты для Зелья Для Ума или Бодрящего Зелья, популярных во время экзаменационной недели. Что ж, если это просто студент собирался жульничать на экзаменах – Эрик мог хоть растерзать его за воровство, но, все же, это было безобиднее, чем другой вариант. Хотя слишком много Бодрящего Зелья было бы опасным для здоровья ученика. Может быть, ему стоило предупредить мадам Помфри о возможном отравлении с последствиями в виде тяжелого истощения и магического бессилия…
С вечера он готовился к урокам, затем проводил время, изучая вновь появившиеся воспоминания из детства. Как и сказал Чарльз, теперь они появлялись легко, стоило только расслабиться и сосредоточиться. Он вспомнил, как возился с выпечкой с матерью, пел с отцом, вспомнил снег за окном в своей комнате, полосатого котенка, которого отец принес из-под дождя. Он вспомнил, как наблюдал за работой родителей в лавке, десятки этапов тщательной обработки и разборки, и заклинаний, которые они накладывали на каждую палочку. Они действительно научили его немногому, хотя он был всего лишь ребенком, поэтому понимал и запомнил мало.
В отличие от популярных производителей палочек вроде Олливандера, Леншерры, в основном, делали их на заказ. Каждая с учетом конкретного пользователя и, зачастую, для определенной цели: тяжелые послушные палочки для Авроров; быстрые, чуткие палочки для дуэлянтов; чувствительные, точные палочки для Целителей.
Они начали работать над палочкой Эрика в тот день, как проявилась его магия, заставляя участвовать в каждом этапе. В итоге она получилась длиннее и толще, чем должна быть обычная палочка, особенно первая палочка ребенка, но Эрик как будто родился с ней в руке – 14 дюймов длины темного блестящего терновника с сердцевиной из жилы дракона. Сильная палочка, сказал его отец, для сильной магии и сильного волшебника.
Палочка в руке Эрика была почти идентичной – терновник, жила дракона, четырнадцать дюймов; он чувствовал, словно снова обрел старого друга, когда мистер Олливандер вложил ее ему в руку. Но все еще причиняло боль то, что палочки, которую сделали для него родители, больше нет, и она исчезла в темной ледяной глубине Озера.
“Я знаю, что это значит для тебя, но ты утонешь. Ты должен отпустить ее.”
К слову о Чарльзе, Эрик редко видел его за пределами Зала, и задавался вопросом, неужели это все – их вежливые беседы или, чаще, вежливые споры раз или два в день до конца жизни. В каком-то смысле, это было еще хуже, чем вовсе не видеться с ним.
Он понимал, что должен бы злиться на Чарльза сильнее. То, как он сбежал без предупреждения или объяснения и не давал о себе знать десять лет – у Эрика было право злиться, он пользовался им много лет, изнемогая от ярости. Он все еще злился, иногда он чувствовал, как это чувство поднимается внутри, но оно было более спокойным, погребенное под множеством других забот, так что он мог убедить себя, что это неважно, это могло подождать. Все, чего ему хотелось, – чтобы все было так, как раньше.
Эрик больше не обманывался по поводу того, зачем он здесь. Шоу мог бы доказывать хоть до посинения о престиже, привилегиях и возможностях, и Эрик бы пальцем не шевельнул, но стоило тому упомянуть, что там преподает Чарльз Ксавьер, и у него ушло меньше минуты на то, чтобы принять предложение.
