Текст книги "Роман Брянский"

Автор книги: Сычев К. В.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 56 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

– Даже принарядиться не соизволили, – буркнул Болху, зная, что в полной тишине, окружавшей повелителя, его голос будет услышан. – Гордый этот коназ, очень гордый!

– Ты прав, славный мой Болху, – покачал головой Бату-хан. – Этот Мыхаыл не похож на коназа Ярэславэ…А может, его скромная одежда – знак покорности? Покорности еще большей, нежели у того Ярэславэ? А, Болху?

– Не знаю, повелитель, но, судя по его гордому и надменному виду, это не так…

– Ну, что ж, тогда поговорим с коназом, – улыбнулся Бату-хан и морщинки на его лице разгладились.

– Нынче государь весел, – подумал Болху. – Неужели Мыхаыл спасется?

– Великий и мудрый повелитель! – раздался вдруг неожиданный, довольно громкий голос ханского знахаря-шамана Гэмбэла. – Однако урус еще не прошел через огонь и не поклонился нашим святыням! Разве можно, ему, неочищенному, подходить к священному возвышению?

– Ну, что ж, обычай есть обычай, – кивнул головой Бату-хан. – Давайте, зажигайте костры. А урусу скажите, чтобы он кланялся нашим святыням, проходя мимо них!

Гэмбэл с факелом в руках подошел к большим связкам хвороста, лежавшим по обеим сторонам дороги, по которой должен был проследовать князь Михаил, и поджег их. Огромные языки пламени взвились вверх.

– Эй, коназ! – крикнул подбежавший поближе к русским татарский переводчик. – Проходи промеж кострами. Кланяйся Богу-огню и очищайся от скверны!

Русские, стоявшие неподалеку от костров, о чем-то между собой заговорили. Затем от них отделились двое – князь Михаил и его верный боярин Федор – и быстро пошли в сторону огней. Вот они приблизились к бушевавшему пламени, вот и прошли между костров… Но князь не поклонился! Лишь боярин Федор сделал какое-то подобие поклона…

– Смотри, повелитель! – сказал, торжествуя, Болху-Тучигэн. – Вот и явил коназ-урус свое подлинное лицо: показал непочтение нашему Закону! Обидел наших богов и предков!

– Я так не думаю, – возразил спокойным голосом Бату. – Вряд ли коназ так глуп, чтобы совершить кощунство. Он просто не понял, как надо поклониться…Эй, Эльдэга! – крикнул хан, хлопнув в ладоши. Богато одетый вельможа приблизился к повелителю. – Подойди-ка к этому коназу и узнай, почему он не поклонился святому огню!

Эльдэга с переводчиком побежали к русским.

Князь в это время стоял рядом с боярином Федором, шагах в пятидесяти от ханского шатра. Когда татары приблизились к нему, он, выслушав их, прижал левую руку к сердцу, а правую устремил в небо и сказал: – Нет! Я могу поклониться вашему царю, кому сам Господь вручил судьбу земных стран, но христианин не служит ни огню, ни глухим идолам!

Эльдэга резко повернулся и побежал назад к татарскому хану, пересказав ему слова князя Михаила. Бату-хан пристально посмотрел на Болху-Тучигэна. Придворные зашептались, качая головами и поднимая руки то вверх, то вниз.

– Видишь, государь, какой на деле этот непутевый Мыхаыл, – весело сказал Болху. – Не зря я просил у тебя его жизнь!

– Вижу я, что тебе не терпится отомстить за отца…И это похвально! – кивнул головой Бату. – Но здесь, понимаешь, нужно многое взвесить…Разве будет нам польза от казни этого коназа?

Болху помрачнел, но промолчал.

– А ты, повелитель, назначь ему еще одно испытание, – прогнусавил вдруг стоявший рядом с Болху Цзян Сяоцин. – Пусть хотя бы кустам, духам деревьев, поклонится! Ну, а если он и тут проявит упрямство, тогда само Небо будет обижено! А за это ему – лютая смерть!

– Иногда благородным мужам полезны и жалкие твари, – улыбнулся Бату. – В лютый голод даже шакал съедобен! Что ж, последуем этому совету! Эй, Эльдэга, скажи-ка неразумному урусу, что он обязан чтить наших богов! Пусть же склонит свою упрямую шею перед священными кустами! Если, конечно, ему нужна жизнь!

В это время княжеская свита, в составе которой пребывали лучшие дружинники, бояре, священник и внук князя Михаила от дочери Марии Борис Васильевич Ростовский, почувствовав беду, быстро пошла вперед. Русские поочередно, проходя мимо костров, почтительно сгибались перед ними в поклоне, пока не приблизились к старому князю.

– Дедушка, великий князь! – рыдал молодой Борис Васильевич. – Поклонись их огням, послушай царскую волю! Смири гордыню, дедушка родной!

– Господь простит тебе этот грех, великий князь! – вторил ему священник Митрофан. – Поклонись же, княже, ради Христа!

Тут как раз подошел и рассерженный Эльдэга с переводчиком.

– Ладно, коназ, – сказал татарский сановник. – Великий Бату, милосердие которого безгранично, простил тебе отказ… поклониться священному огню. Однако сейчас ты должен хотя бы поклониться этих кустам, духам наших лесов! Усмири свое упрямство и склони покорно шею! А если не отринешь свои грубости, тебя ждет смерть!

– Дедушка, милый, послушай его, не губи себя, – вновь заплакал князь Борис. – Что будет тебе от малого унижения? Зато получишь великую милость!

– Не погублю своей души ради вас! – решительно возразил князь Михаил. – Да будет так! – И он стал срывать с себя княжескую мантию. На землю упала, блеснув на солнце, с оторвавшейся цепочки серебряная пайцза. Достав спрятанный на груди небольшой парчевый мешочек, князь извлек из него освященные еще владыкой Порфирием запасные святые дары – просвирку и маленький серебряный флакончик с вином. Движением руки он предложил Федору «вкусить таинств».

– Да, княже, – громко сказал Феодор, – я от тебя никуда, вместе мы жили и вместе умрем!

Причастившись, Михаил Всеволодович и его верный слуга, не обращая внимания на оторопевших Эльдэгу, толмача и своих, русских, громко запели Давидовы псалмы. Пронзительные голоса, полные горечи, скорби и страдания, казалось, оживили безмолвную степь.

Эльдэга замахал руками и побежал к своему повелителю.

Услышав слова приближенного и раздраженный увиденным, Бату-хан, тем не менее, повел себя на людях сдержанно и достойно.

– Ну вот, Болху, мой верный слуга, – грустно улыбнулся он, – сами боги отдают тебе коназа-уруса. Вот он Мыхаыл, бери его и карай! – С этими словами повелитель Золотого Ханства встал со своего трона и, подняв руку в знак приветствия подданных, молча удалился со своей главной женой в покрытую блестящим желтым шелком юрту. Там, в глубине, он, окруженный теплом домашнего очага, уселся на подушки и долго слушал длинные, заунывные песни старика-акына, в которых воспевались славные деяния его деда Темучина, отца Джучи и походы самого Бату…

Тем временем Болху-Тучигэн подал знак, и толпа из заранее подготовленных к расправе татар быстро двинулась в сторону певших псалмы князя Михаила и боярина Федора. Два здоровенных, зверского вида, монгола с яростью набросились на несчастных и кулачными ударами в грудь, под самое сердце, сбили их с ног. Как горох посыпались на упавших остальные подбежавшие воины. Били беспощадно, ногами. Почти мгновенно тела непокорных русских были превращены в окровавленные, бесформенные обрубки.

– Эй, подождите! – раздался вдруг, в самый разгар жестокого избиения, громкий и грозный крик. – Это моя месть, а не ваша!

Разъяренные воины, привыкшие к повиновению, остановились.

Только один из участников расправы над князем не прислушался к словам ханского любимца. Это был бывший русский дружинник из Путивля, некий Доман, перешедший в лихие годы на службу ордынскому хану. Он неожиданно подскочил к телу старого князя и, выхватив меч, сразу же отсек ему голову.

– Ах, ты, шайтан! – закричал Болху-Тучигэн. – Да как ты посмел! Это мое право!

Напуганный убийца упал на колени. Болху с яростью плюнул на него и, наклонившись к телу своего врага, схватил за волосы окровавленную голову. В полной тишине он размахивал над собой этим ужасным трофеем, а затем вдруг пронзительно захохотал.

– Слава Болху! – закричали окружавшие его татары. – Слава верному сыну великого отца! Да сохранится навеки величие твоего рода!

Швырнув голову князя на землю, Болху-Тучигэн, привстав на колено у трупа, сорвал с него рубаху, вытащил из-за пояса свой большой длинный нож и быстро вскрыл грудь. Еще через мгновение в его руках дымилось, истекая кровью, уже не живое, но все еще горячее сердце русского князя.

– Ну, вот теперь осталось только съесть этот лакомый кусок! – с гордостью сказал перепачканный кровью, ликующий Тучигэн татарским воинам, вставая и держа добычу в руках. – Довершите же, славные воины, мою сладкую месть и бросьте мерзким псам кости этих злодеев!

ГЛАВА 3
В ХАНСКОЙ СТОЛИЦЕ

Смоленский купец Илья полулежал в широкой телеге, которую медленно тянул крепкий сытый конь, и дремал. Вот уже более пяти лет он не отправлялся в далекие странствия. Осев в Смоленске к лету 1241 года, купеческая семья долго присматривалась к тамошней жизни, строилась, училась заново торговать. Старый друг Ильи Всемиловича, местный купец Порядко Брешкович, которого Илья выручил когда-то в далекой Византии, ссудив ему беспроцентно полбочонка серебра, принял семью киевского купца с радостью. Целых три дня праздновали друзья встречу, на которой побывали все торговые люди Смоленска! Сколько было выпито пива, медов, вин! Здесь в доме своего друга Илья Всемилович познакомился с самыми богатыми и влиятельными купцами города, установив прочные, нужные торговому человеку связи. Порядко Брешкович предложил Илье остаться в Смоленске, где обещал всяческую помощь в налаживании торговли. Илья Всемилович долго колебался. Натерпевшись немало бед и уже дважды поменяв места жительства, он очень не хотел попасть в новую передрягу. Ведь, как известно, Смоленск во время первого татарского нашествия в 1237 – 38 годах не был взят татарами. Не пошли враги сюда и в 1239 – 40 годах, когда они громили среднюю и южную Русь. Но кто мог быть уверен, что враги не обрушатся на Смоленск в ближайшие годы? Смоляне, от простых горожан до княжеских приближенных, в один голос уверяли, что их город никогда не достанется степным хищникам. Они ссылались, в основном, на «волю Божью» и «провидение», считая, что «град Смоленск Господом самым хранится», который никогда не сдаст его язычникам. Княжеские дружинники, знать, купцы считали, что в дополнение к этому главному фактору, город достаточно хорошо защищен, расположен на высоких холмах, словом, неприступен.

– Да и народ у нас толковый, тихий и добрый, – уговаривал друга Порядко Брешкович. – Где ты еще увидишь таких смиренных, склонных к порядку людей?

И это были не просто слова!

Илья Всемилович со своей верной женой и подругой Василисой, обходя город из края в край, не раз удивлялись необычной тишине в Смоленске. Даже в воскресенье, когда семьи горожан выходили на улицы, шли в церкви, да и в вечернее время в самых людных местах, горожане разговаривали вполголоса и без необходимости не произносили ни слова, как бы уважая покой всех жителей. Это было так необычно, так удивительно!

– Вот, Ильюшенька, вспомни наш родной Вщиж, – говорила тогда Василиса. – Там такой стоял шум в торговых рядах, что, порой, только по губам можно было догадаться, что человеку нужно! Одна семья любого горожанина заглушала даже вороний грай! Все спорили и кричали…Вот и наспорились! Этот шум помешал тогда защитить город…Если бы не он, княжеские дружинники услышали бы цокот копыт вражьего войска и подготовились к осаде!

– А в Киеве? Там тоже умели шуметь! – вторил ей супруг. – Даже в лавке чуть ли не кричать приходилось! Иначе ничего бы не услышали! А тут – прямо-таки рай!

Нравилось супругам и трудолюбие смолян. С давних пор горожане были приучены к тяжелому и неблагодарному труду. Смоленск не зря был так назван! Смоляные варницы, которые производили здесь такую нужную для хозяйства сосновую и еловую смолу, деготь, скипидар славились по всей Руси. В больших, многопудовых бочках отвозилась смола в Великий Новгород, а оттуда уже переправлялась в далекие страны – от туманной Англии до самой великой Византии. Многовековой промысел мало изменился ко времени купца Ильи. Смоляне очень рачительно и умело вырубали леса. На больших полянах, возникавших после вырубок, лесники вновь высаживали молодые деревца, и полвека никто не имел права там даже прикасаться к деревьям. Но в большинстве случаев не было необходимости делать искусственные посадки, поскольку после некрупной вырубки лесорубы переходили в другое место, и поляны сами по себе зарастали сосной и елью.

Впрочем, сохранению лесов способствовал и владыка, без воли которого никто не имел права строиться в городе и вырубать лес. Епископский управляющий зорко следил за тем, как выплачивались в казну налоги: затевавший стройку должен был заплатить за получение на это разрешения. Существовал и особый налог на дрова. Так, каждый, кто вывозил из леса воз древесных стволов, непригодных для строительства, вносил в казну города четверть куны серебра или несколько беличьих шкурок. А вот за строительный лес в казну следовало уплатить от куны и больше!

Конечно, хитроумные смоляне вывозили из леса дрова и обходя городскую казну, тайком. Но это уже было дело незаконное, опасное, за которое можно было угодить в темницу, и его старались обделать так, чтобы никто ничего не знал. Поэтому такого рода случаи не становились массовыми и не укоренялись. В результате, за несколько столетий смоляного и лесного промысла леса, окружавшие город, почти не пострадали, оставаясь надежным зеленым щитом от степных завоевателей.

Для семьи киевского купца Смоленск оказался и довольно интересным в торговом отношении городом. Поскольку основные массы горожан были тесным образом связаны с лесным промыслом, создавались довольно благоприятные условия для торговли привозными товарами: тканями, кожами, металлическими изделиями.

Илья Всемилович с первых дней своего пребывания в городе заметил, как бедна здесь торговля предметами первой необходимости. Предметы личного потребления изготавливались в каждой семье. Даже князь не покупал на смоленском рынке нужные ему товары. Все потребное княжеской семье привозили его люди либо из южной Руси, либо из Великого Новгорода. Хотя, как рассказывали, в былые времена смоленские купцы привозили немало добра из Киева и даже Византии, и тогда городской рынок был совсем иным. С разгромом татарами Киева и других городов, здешняя торговля разладилась, и местный рынок сильно обеднел.

– Вот бы закупить товар на севере, – думал купец Илья, – да сюда его доставить! Доход был бы немалый!

Это был еще один довод в пользу того, чтобы остаться в Смоленске.

Не пугали купца и поборы, взимавшиеся с торговых людей великим смоленским князем. Все началось еще с Мстислава Романовича Старого, который без конца ходил в военные походы, и даже добился великого княжения в Киеве. Он-то и ввел особый налог на войну – двадцатую часть от всех купеческих доходов. Сначала деньги шли только на подготовку военных походов князей, но вот, когда горожанам это серьезно надоело, и они после очередных междоусобиц и неурядиц взбунтовались, прибывший к ним на княжение в 1239 году новый князь Всеволод Мстиславович клятвенно пообещал использовать полученные от торговцев деньги только на расходы по укреплению стен города и городской крепости. С тех пор это обязательство строго соблюдалось. Работы по укреплению города велись постоянно. В результате Смоленск превратился в хорошо защищенный город. И это Илья Всемилович с женой сразу же заметили. Кроме того, смоленские князья, несмотря на свое активное участие во многих междоусобицах, были неплохими правителями. Они следили за дисциплиной своих воинов, за дежурством дружинников и ополченцев по охране стен города. За малейшие оплошности следовали неотвратимые наказания.

Как-то во время очередной прогулки по городу Илья Всемилович шел мимо княжеских конюшен. Вдруг оттуда неожиданно донесся хриплый, протяжный вой. Затем кто-то громко, пронзительно закричал, застонал, заплакал. Особенно жутко было слышать эти звуки в привычной для горожан тишине.

– Господи! – испугался киевский купец. – Да что там творится? Неужели убивают?!

– Ничего страшного! – усмехнулся Порядко Брешкович. – Это княжеские слуги наказывают провинившихся стражников! Давненько уже князь не карал своих людей! Все выслеживал и вынюхивал…Ну, вот и поймал двоих стражников, пьянствовавших во время несения караула. Такого не было почти два года! Мы знаем, что долго не бывает нарушений порядка после княжеских розг. Дай, Господи, чтобы впрок пошла эта наука виновным: в другой раз можно и буйную голову потерять!

– Неужели так жестоко?! – вскричал Илья Всемилович. – Даже могут казнить?!

– Ну, а что поделать? – пожал плечами купец Порядко. – На то они и воины. У них столько всяких прав, что такие блага и не снились подлому люду. Пей да гуляй вволю, но только не во время службы! Не платят податей ни церковных ни княжеских, не знают никаких повинностей, кроме ратного труда. Вот и служи честно, не дури!

– Вот какие порядки! – подумал Илья Всемилович. – Теперь мне ясно, что не просто взять этот город даже самому грозному врагу! Князь и его люди – надежная защита города! – И он, посоветовавшись с женой, решил остаться в Смоленске.

Порядко Брешкович был чрезвычайно рад такому решению своего друга и, не оттягивая ни дня, отправился к смоленскому владыке добиваться разрешения на строительство дома для семьи своего друга. Он вернулся назад с княжеским тиуном, назвавшимся Гораном Радковичем, который, выслушав купца Илью, быстро подсчитал, сколько тому следует заплатить в городскую казну за разрешение на постройку двух больших деревянных домов и нескольких амбаров.

Сначала, правда, тиун заинтересовался, откуда прибыл Илья Всемилович и был удивлен его ответом.

– Киев же захвачен татарами, – подумал он. – Как же удалось купцу спастись?

Но хитрый княжеский слуга решил оставить все вопросы на потом, надеясь добиться сначала главного – временно заместить по просьбе владыки умершего на днях управляющего городской казной и выжать из купца все, что можно.

– Гривен, так, с десяток…новгородских, – подвел вслух свой итог княжеский тиун. – Плата, конечно, большая…Но за право строиться неподалеку от рынка, я думаю, справедливая…

– Десяток гривен! – вскричал Порядко Брешкович. – Да что ты, Горан Радкович, помилуй, не смеешься ли? Откуда бедному купцу найти такие деньги? Он сам едва спасся от поганых татар! Ушел в чем был одет!

– Не мешай же работать княжескому человеку! – возмутился тиун. – Я знаю, что киевский купец пришел сюда не с пустыми руками! Стража доложила тогда о нем нашему князю! Одних повозок у него было едва не десяток! А может и больше! Не правда ли, господин киевский купец?

– Твоя правда, – кивнул головой Илья Всемилович, спокойно выслушавший княжеского управляющего. – Я тогда вывез едва ли не все свое имущество, но вот товары пришлось оставить на произвол судьбы…Не до них было. Едва самому удалось уйти живым и спасти семью…

– Неужели ты так обнищал, – покраснел от раздражения тиун, – что не можешь заплатить в казну?

– Не спеши, Горан Радкович, – вмешался в разговор хозяин, купец Порядко, – пойдем-ка лучше к столу и откушаем, чего нам Господь послал, а там и решим…Надо будет, я сам помогу моему другу. Он когда-то в далеком Царьграде так меня выручил, что вся моя нынешняя жизнь благодаря ему устроилась!

За столом разговорились. Вспомнили былое. А когда дошел черед до греческого вина, княжеский тиун едва не забыл о своих подсчетах…

Он особенно расслабился, когда купец Илья рассказал о своей удачной поездке за Русское море и всяких диковинах, увиденных в Византии.

– Немало чудесного повидал я в далекой Греции! – говорил увлеченно, как сказочник, киевский купец. – Там такие несметные богатства! Не описать и красоту их Божьих храмов! А какие там мастера! – И он показал очарованному интересным повествованием тиуну изумительный по красоте блестящий золотой браслет, усыпанный звездочками из алых кораллов.

Горан Радкович, потрясенный искусной работой греческих мастеров, только качал головой и причмокивал губами.

– Это, верный человек князя, я дарю тебе за наше знакомство и доброе слово, – улыбнулся Илья. – Я уважаю и ценю людей такого славного князя, как ваш!

– Как, разве это мне? – заколебался надменный доселе тиун, сделав глупое лицо, но Василиса, сидевшая напротив, с улыбкой сказала: – Это тебе не за власть, данную князем, но за дружбу, какую только господь Бог дает! Потому, прими же этот подарок, не гнушайся, славный управляющий!

Княжеский тиун только сейчас внимательно вгляделся в красивое лицо Василисы.

– Господи, вот так красавица! – подумал он. – Ну, словно бы явилась из сказки! А какой голос, дивный и сладкий!

– Ну, если ты, прелестная красавица, сама мне даришь эту вещь, – промолвил с трудом он, – то я уж, пожалуй, приму…Буду помнить тебя, когда гляну на эту красоту! – И он засунул подарок за пазуху.

Строительство купеческих домов началось через три дня после состоявшегося у Порядко Брешковича обеда. В пять новгородских гривен обошлось владычье разрешение не только на право рубить избы, но и на право заготавливать сосну и дуб. Так что работа закипела!

Уже к середине лета нанятые Ильей Всемиловичем плотники полностью воплотили замысел киевского купца и его супруги в жизнь. Хоромы были выстроены еще лучше и богаче тех, что были у них в Киеве.

За работами присматривал старший сын Ильи – пятнадцатилетний Лепко, который, несмотря на свой юный возраст, проявил себя рачительным, хозяйственным, достойным своего отца…

А младший сын, Избор, подружившийся с сыновьями купца Порядко, привел в новый дом больших лохматых щенков от злых смоленских собак и вырастил из них в короткий срок целую ораву преданных хозяевам, но свирепых и беспощадных к чужакам сторожевых псов.

– Вот, батюшка, не надо искать новых слуг, – радовалась Василиса. – Наш сынок оказался таким смышленым! Своими людьми обойдемся! Теперь один сторож со всем справится!

Довольно быстро новый купец устроился и на смоленском рынке, купив удобное и людное место поблизости от торгового ряда своего друга. Несколько сложнее обстояло дело с торговлей. Пришлось долго изучать вкусы горожан и установившиеся порядки, чтобы уже наверняка знать, какой товар пользуется наибольшим спросом, из каких краев следует привозить вещи на продажу и куда отвозить. Почти год ушел у Ильи Всемиловича и его супруги Василисы, пока, наконец, им не удалось добиться первых торговых успехов. Но зато потом дело пошло на лад! А тут и наступила пора женить старшего сына! К счастью, заневестилась и старшая дочь купца Порядко Брешковича. Белокурой большеглазой Лесане исполнилось четырнадцать лет. Теперь друзья еще и породнились. Свадьбу играли богато, красиво…Сам смоленский владыка, получивший в подарок от Ильи Всемиловича великолепное золотое распятие, какое в свое время вручил купцу ордынский полководец Бату, венчал молодых…

Так и прожила семья вщижанина Ильи в Смоленске тихо, без тревог и волнений, целых пять лет. Сам купец за это время ни разу не выехал с товарами, а посылал лишь своих верных слуг и только в Великий Новгород. Торговля приносила достаточный доход, чтобы жить безбедно, себе не в убыток. Однако того высокого уровня, которого достигла купеческая семья в Киеве, добиться не удавалось.

Вот уже и второго сына, Избора, женил купец Илья. Да не просто женил, а породнился с богатым купеческим домом самого Ласко Удаловича, славного своими товарами по всей Руси и даже имевшего свой торговый ряд в Великом Новгороде! С ним по богатству не мог сравниться даже купец Порядко!

Да и красивая дочь этого богача Веселина, оправдывая свое имя, была веселой, ласковой.

Дети со своими семьями жили в одном тереме с родителями, а слуг переселили в соседний, меньший, но достаточно удобный для их проживания дом.

Так бы и тянулась спокойно и безмятежно жизнь нового смоленского купца, если бы не сват Ласко Удалович. Не удалось Илье Всемиловичу располнеть от малоподвижной жизни.

Как-то в один из православных праздников во время совместного обеда в доме Ласко Удаловича купцы, восседая за большим и богатым столом, разговорились.

Илья посетовал на небольшие доходы и рассказал своему свату об удачных торговых операциях в Киеве.

– Вот было время! – мечтательно промолвил он. – Я только за один день зарабатывал больше, чем здесь за полгода!

– Да, ты понес неисчислимые убытки от поганых татар, – покачал головой купец Ласко. – Но потерянное не воротишь! Орда прочно перекрыла все пути на юг к грекам. Я и сам немало потерял…Торговать приходится только через север! Но вот новгородцы стали потихоньку приспосабливаться к новой жизни…Даже до Орды добираются! А там их доходы растут, как лесные грибы!

– Разве можно торговать с татарами? – удивился Илья. – Степняки – воинственный народ. Одеты по-простому. Едят баранину и пьют кобылье молоко. Зачем им наши товары? Если им понадобится что-то наше, они тут же это у нас отберут!

– Ну, так не говори, Илья Всемилич! – возразил Ласко. – Татары уже не те! Сила у них, конечно, великая. Войско их несметное. Но не такие они простаки, чтобы разорять торговых людей! Говорят, что их царь Батый – самый мудрый правитель! Не обижает ни купцов, ни попов. Плати мзду – получай грамотку на торговлю! И езди куда пожелаешь по всей их Орде, а хочешь – поезжай в Грецию!

– А что, если?… – встрепенулся Илья.

Весь следующий день он провел в разговорах с Василисой. Купчиха ни за что не хотела отпускать своего мужа в дальний поход.

– Нет, Ильюшенька, и не думай! – возражала она. – Забыл, как уехал к грекам, а вернулся уже на пепелище? Лишь чудом ты меня тогда обрел! Только один Господь спас тогда твою Василису. А что, если беда с тобой приключится в пути? Поедем тогда вместе. Оставим торговлю на детей и приказчиков…Уже взрослые…Коли уж умирать, то только вдвоем: без тебя мне жизнь не нужна!

Долго уговаривал Илья Всемилович Василису, пока, наконец, не добился своего. Да и его умная супруга вскоре поняла, что мужа не удержишь.

– Ладно, Ильюшенька, поезжай, – смирилась она. – Только береги себя и не забудь эту татарскую вещицу. Да хранит тебя Господь!

Татарскую вещицу, или пайцзу, серебряную табличку, которую супруги хранили в отдельном, надежно спрятанном ларце, купец Илья надел вместе с большой серебряной цепочкой на шею, когда выехал из Смоленска во главе каравана из пяти телег, груженных меховыми полушубками, куньими и беличьими шкурками. На особой, собственной повозке, он вез дорогие подарки для татарских вельмож.

– А может, увижу Тучегона, – думал Илья Всемилович. – Кто знает, жив ли он и какими теперь делами заправляет у славного царя Бату?

И вот теплой сентябрьской ночью лежал купец Илья в своей тряской телеге, проезжая через бескрайние приволжские степи и глядя на черное, усыпанное звездами, небо. До его ушей доносились только дорожные звуки: скрип телег, тяжелый топот и похрапывание неспешно шедших лошадей. Одни слуги спали прямо на телегах, нагруженных мягким добром, другие молча, верхом, конвоировали купеческий караван.

Илье Всемиловичу не спалось. Разные мысли приходили ему в голову, одна тревожнее другой. И чем ближе подъезжали его телеги с товаром к рубежам нового, таинственного царства степных завоевателей, тем в большее беспокойство он впадал.

Вот забрезжил рассвет, и первые лучи солнца осветили унылую, выжженную степь. Редкие, но длинные былины степной ковыли слегка колыхались под легким утренним ветерком. Купеческий поезд тяжело подминал колесами телег и конскими копытами жесткую пожухлую траву, оставляя за собой длинную, отчетливо видную, уходившую в бескрайнюю даль полосу.

– Скучновато ехать через степи, – подумал Илья. – Нет тебе ни городов, ни сел, ни живых людей! Вот ведь как теперь приходится торговать…

Вдруг раздался звонкий цокот копыт. Это прискакал посланный на разведку Ставр.

– Батюшка Илья Всемилич! – громко доложил он. – В версте от нас лежит большая дорога, утоптанная конскими копытами! Мне думается, что уже недалеко до татарской Орды!

Неожиданно, со свистом рассекая воздух, перед самым носом верного слуги русского купца пролетела черная татарская стрела и упала под ноги лошадей. Привстав с телеги, Илья зорко всмотрелся в даль.

– Татары! – крикнул он. – Буди же, Ставр, людей! Да пусть не пугаются!

Когда большой татарский отряд, черной змеей спустившись из-за холма, приблизился к купеческому каравану, люди купца Ильи уже были готовы к встрече и стояли в безмолвном ожидании у своих телег.

Татарские конники налетели стремглав, как вихрь, рассчитывая на обычный для странников испуг, и быстро окружили русских. Толстый рыжебородый татарский мурза, увидев, что путешественники довольно спокойно взирают на грозное воинство, удивился и, подав знак своим воинам не применять оружия, сам подскакал к передней телеге.

– Эй, урус, разве ты не боишься нашей силы? – громко крикнул он на своем гортанном языке. – Ты зачем оскверняешь пределы Золотого Ханства своими презренными лошадьми? Кто тебе разрешил бороздить наши священные земли? Зачем ты едешь в великую Орду?!

Купец Илья почти ничего из сказанного не понял, но о смысле слов догадался.

– Спрашивает о цели моей поездки, – подумал он и, сняв с шеи серебряную цепочку с пайцзой, протянул ее татарскому военачальнику.

– Ай-я-яй! – вскрикнул тот, рассмотрев серебряную табличку и не смея к ней прикоснуться. – Пайцза нашего повелителя! Вот так дела: у уруса на груди важная государева вещица!

Илья стоял у телеги, не понимая ни слова.

– Спрячь пайцзу, – показал ему знаком мурза. – Никто, кроме тебя, не должен прикасаться к этой вещи!

Купец понял и быстро надел на шею заветную цепочку с пропуском.

– Айда! – показал рукой вперед татарский военачальник и что-то громко крикнул своим воинам. И купеческий обоз, сопровождаемый летучими татарскими воинами, как бы поплыл в глубь сразу ожившей от множества людей и животных степи.

Не прошло и получаса, как вдали показались какие-то холмы, быстро превращавшиеся при приближении к ним в кибитки и юрты. Войлочные кибитки, видимо, принадлежали небогатым татарам, возможно, слугам местной знати или рядовым воинам и их семьям. Они большой серой массой окружали величественные юрты своих господ. В отличие от одинаковых кибиток, юрты были самые разные, как по размерам, так и по цвету. Это видимо тоже зависело от богатства и знатности их владельцев. Как только купеческий поезд с татарским конвоем преодолел возвышенность, перед взором купца и его слуг предстал целый город из многочисленных построек. Кибитки и юрты, казалось, заполонили все степное пространство. Они уходили все дальше и дальше за горизонт.

– Какой большой город! – подумал Илья. – Видно, это и есть их великая столица!

– Батюшка, Илья Всемилич! – воскликнул скакавший рядом с купеческой телегой на большом гнедом коне Ставр. – Вот он, наконец, Сарай! На том же самом месте, где тогда проживал Тучегон!