Текст книги "Bruises (ЛП)"

Автор книги: starsthatburn

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Она медленно вошла в ванную и положила бумажный пакет на огромную мраморную столешницу, окружавшую раковину. Зеркало позади неё растянулось до самого потолка, и Эмма поморщилась, понимая, насколько ужасно она выглядела. Она наклонилась вперёд, осматривая своё опухшее лицо: её волосы были сальными, а мешки под глазами были похожи на чернила на коже.

В отражении она увидела ванну на другой стороне комнаты. Она была огромной, а за ширмой, скрывавшей половину её длины, к стене был прикреплён огромный позолоченный душ. Она почувствовала, как пальцы её ног свернулись в носках.

Она повернулась к двери, готовая помчаться вниз и спросить Реджину, не против ли она, если Эмма примет быстрый душ, пока она не вспомнила выражение насмешки на лице хозяйки каждый раз, когда она просила разрешения сделать что-нибудь.

Она хотела, чтобы ты осталась в грёбаном люксе дальше по коридору, сказала Эмма себе, глядя на кучу махровых полотенец, аккуратно сложенных на столешнице. Она действительно не будет возражать.

Поэтому она закрыла дверь и начала снимать с себя одежду, оставляя её разбросанной по полу, как лепестки роз. Она включила воду и, как только встала на дно ванны, услышала свой стон. Она повернулась на мгновение, достав из бумажного пакета шампунь и гель для душа, прежде чем встала под воду, позволив ей обрушиться на своё ушибленное тело.

Внизу Реджина услышала щелчок горячей воды. Она толкнула кухонную дверь и высунула через неё голову, прислушиваясь к звуку душа, бегущего сверху. Она улыбнулась и снова закрыла дверь.

Она вернулась к готовке, её желудок урчал. Она вдруг задалась вопросом, заперла ли Эмма дверь.

[X]

Через полчаса дверь на кухню распахнулась, и вошла Эмма. Реджина повернулась, чтобы взглянуть на неё.

– Ого, – сказала она, поднимая брови. – Ты выглядишь… намного лучше.

Волосы Эммы стали тёмно-коричневыми от воды и только начали снова скручиваться. На ней были те же тёмно-синие джинсы, что и утром, но она купила новый свитер в городе. Он был свободного покроя и тёмно-красного цвета с вырезом, который проходил прямо по ключицам. Её ноги были голыми, а щёки – розовыми.

Она издала счастливый вздох, от которого у Реджины перевернулись внутренности.

– Я чувствую себя намного лучше. Этот душ просто потрясающий.

– Я рада, – сказала Реджина, отворачиваясь к плите, чтобы Эмма не увидела её улыбку.

– Я хотела спросить, всё ли в порядке, – сказала Эмма, взяв паузу, прежде чем сесть на один из стульев. – Но потом вспомнила, что ты ненавидишь, когда я спрашиваю тебя о таких вещах. Поэтому я решила быть грубой и наглой, и просто залезла в него.

Реджина ничего не могла с собой поделать, фыркнув со смехом.

– Я рада слышать, что Сторибрук помогает твоему личностному росту.

Эмма улыбнулась и посмотрела на свои пальцы, которые переплетались на мраморной столешнице. Она покрасила ногти в красный цвет неделю назад, потому что Киллиан предпочитал такой лак, но они отчаянно нуждались в переделке.

Пожимая плечами, она попыталась взглянуть через кухню на то, что готовила Реджина.

– Могу я чем-нибудь помочь?

Реджина обернулась, подняв брови.

– Помочь?

– С готовкой, – сказала Эмма. – Несправедливо, что ты всё делаешь сама.

Эмму удивило то, что она сбила с толку Реджину своим предложением. У неё десятилетний сын, сказала она самой себе. Вероятно, он не предлагал ей помощь с ужином с тех пор, как родился.

– Думаю… – начала Реджина, глядя на кастрюлю, которую она помешивала. – Думаю, что всё уже готово.

– О. Хорошо, – сказала Эмма, слегка расслабляясь. – Что у нас?

– Я приготовила суп, – сказала Реджина, морща лоб. – Надеюсь, ты такое любишь.

– Я люблю суп. Какой?

Реджина взглянула на неё на случай, если это вдруг был сарказм.

– Томатный.

Когда лицо Эммы озарилось неподдельным восторгом, казалось, что её внутренности тают.

– Ты можешь нарезать хлеб, – сказала она, указывая на хрустящий батон, который Эмма купила ранее. – Если хочешь.

Эмма немедля вскочила, присоединившись к ней за стойкой.

– У тебя есть нож, который я могу использовать?

Реджина продолжала помешивать суп одной рукой и протянула к Эмме другую. Её рука задела живот Эммы, когда она открыла ближайший ящик. Она вздрогнула, когда поняла, насколько подтянутым был её живот.

Она убрала руку назад и прошептала:

– Где-то там.

Эмма посмотрела на прекрасно организованный ящик и засмеялась. Где-то.

Она схватила нож для хлеба и начала нарезать его толстыми ломтиками. Её влажные волосы перекинулись на плечи, прикрывая лицо, и в этот момент Реджина позволила себе взглянуть на неё. Когда волосы Эммы стали высыхать, светлый отблеск начал возвращаться к ним. То, как они идеально завивались без какой-либо помощи, заставило мышцы живота Реджины напрячься.

Она повернулась к супу, поджав губы. На кухне вдруг стало очень жарко.

Эмма положила нож и огляделась.

– У тебя есть тарелка или что-то такое?

Реджина сглотнула, надеясь, что её волосы прикрывают её лицо. Она знала, что её щеки покраснели, и внезапно стало жизненно важным для неё, чтобы Эмма не заметила этого.

– Можешь просто оставить его на разделочной доске, – пробормотала Реджина, показывая на неё локтем.

Эмма замерла. Реджина наклонилась вперёд, и её волосы спали на её лицо. Эмма не знала её очень долго, но она знала её достаточно хорошо, чтобы быть в состоянии понять, когда она пыталась не смотреть на неё.

– …ты в порядке? – спросила Эмма.

– Я в порядке, – сказала Реджина, не оглядываясь. Когда она почувствовала, что Эмма наклоняется к ней, красный оттенок её щёк углубился.

– Реджина? – спросила Эмма, нежно касаясь её руки. – Господи. Ты действительно горячая.

Реджина вздохнула, заставляя себя посмотреть на неё.

– Потому что я готовлю.

Эмма нахмурилась. Щёки Реджины были красными, как яблоки, а глаза странно блестели. Она взглянула вниз и поняла, что всё ещё держится за её руку. Несколько неохотно она отпустила её.

– Если ты так говоришь, – сглотнув, сказала она. – Хочешь, чтобы я накрыла на стол?

Реджина кивнула, переводя дух.

– Миски и тарелки в том шкафу, вон там.

Эмма последовала указаниям её руки и схватила груду посуды. Она достала ложки из того же ящика, из которого взяла нож, и направилась к двери.

Она сделала паузу, прежде чем открыть её.

– Суп пахнет потрясающе, Реджина.

Она исчезла в столовой, а Реджина осталась одна.

– Наконец-то, – пробормотала она, продолжая помешивать булькающий суп. Её мышцы расслабились, но цвет щёк не исчез.

[Х]

Эмма ела со скрещенными ногами, как заметила Реджина. Даже когда они сидели за обеденным столом с тарелками и бокалом белого вина для каждой, она согнулась на стуле и ела, как ребёнок. Часть Реджины поморщилась. Часть неё находила это странно очаровательным.

– Это действительно вкусно, – сказала Эмма, вытирая остатки супа со дна миски кусочком хлеба.

– Я никогда не видела кого-то настолько увлечённого супом.

Эмма сглотнула. Реджина уже узнала этот взгляд: он возник до того, как Эмма решила, должна ли она поделиться чем-то или нет. Она уже научилась терпеливо ждать результата.

– Я не умею готовить, – сказала Эмма через мгновение, опустив глаза. – Вообще. Я действительно стараюсь, но я сжигаю всё или добавляю соль вместо сахара, и поэтому большую часть времени я просто покупаю еду в магазине. Но я умею делать суп, это почти единственное, что я могу приготовить, не испортив.

– Мне очень трудно поверить, что единственное, в чём ты хороша, – это суп, – рассмеялась Реджина, потягивая вино. – Какая нелепость.

Но Эмма, как ни странно, осталась при своём.

– Это правда.

– Ни на секунду в это не поверю.

Когда Эмма снова посмотрела на неё, Реджина вздрогнула – её глаза были полны беспокойства, как будто она ждала, что Реджина заставит её выполнить какой-то тест, чтобы доказать это. Как будто она действительно верила, что больше ничего не может сделать правильно.

Реджина поставила бокал на место и посмотрела Эмме прямо в глаза.

– Каждый в чём-то хорош.

– Я слышала такое, – сказала Эмма. – И мне достался суп.

– Дай угадаю, – вздохнула Реджина. – Раньше ты думала, что довольно компетентна во многих вещах. Потом кто-то сказал тебе, что это не так.

Эмма моргнула.

– Нет, – сказала она. – Не совсем.

– Ты уверена, что суп – это единственное, что он ещё не критиковал?

– Я даже тосты сделать не могу, – сказала Эмма сквозь зубы.

– В самом деле? – спросила Реджина, как будто ей было интересно. – Что ты с ними делаешь не так?

– Я сжигаю их.

– Не может быть. Полностью почерневшими становятся?

– Ладно. Не совсем.

– Значит, очень тёмно-коричневыми, да?

Эмме вдруг показалось, что она не может вспомнить, о чём идёт речь.

– Я… да. Думаю, да.

– Всякий раз?

Эмма нахмурила лоб, и Реджина смотрела на это с каким-то извращённым интересом. Она снова стала похожа на щенка.

– Не всегда, – тихо сказала Эмма. – Когда я делаю это для себя, они… они получаются нормально.

Реджина подняла брови.

– Ты имеешь в виду, когда твоего мужа нет дома?

– Ты делаешь так, чтобы это звучало хуже, – огрызнулась Эмма. – Может быть, у меня просто более низкие стандарты, когда дело доходит до тоста.

– Помимо всего прочего, – пробормотала Реджина в бокал. – Почему бы ему просто не сделать свой собственный проклятый тост, если точный оттенок так важен для него?

– Он всегда занят. И приготовление пищи не очень легко даётся ему.

– Потому что он ленивый?

– Потому что у него только одна рука.

Реджина чуть не подавилась вином.

– У него… что?

– Только одна рука, – сказала Эмма, и её голос казался усталым. – Он потерял свою левую руку. Был арест за наркотики, и всё его подразделение вызвали на место преступления, и… они не смогли спасти её.

На мгновение Реджина притихла. Она чувствовала себя виноватой.

– Знаешь, не нужно двух рук, чтобы сделать тост, Эмма.

Эмма снова опустила бокал на стол, а её глаза вспыхнули.

– Ты можешь перестать делать это хоть на минутку?

– Не уверена, – сказала Реджина. Её тон был игривым, но лицо серьёзным. – А ты можешь перестать защищать его грёбаное абьюзивное поведение по отношению к тебе?

– Я не защищаю его.

– Ах, да. Как будто это не так, – закатила глаза Реджина. Она наклонилась к столу, а её карие глаза внезапно сузились. Эмма почувствовала, как отшатнулась. – Всё, что у тебя есть – это суп, Эмма. Это всё, что он оставил тебе.

Она смотрела на стыд в глазах Эммы. Затем он снова исчез, когда она взяла бокал и пожала плечами.

– Или, может, я просто порчу всё.

Ярость в животе Реджины была похожа на пожар. Она сжала кулаки под столом, осматривая все эти синяки, эти грёбаные синяки, что, она медленно начала понимать, были не самыми худшими травмами Эммы. Всё внутри этой женщины было гораздо более повреждено, разорвано и едва собрано вместе. Зная точно, что этот человек заставил Эмму думать о себе, Реджина захотела закричать.

Суп.

Кто, чёрт возьми, сможет жить с самим собой, заставляя свою жену чувствовать себя настолько дерьмово, что миска куриной лапши была всем, чем она могла гордиться?

Реджина встала, и Эмма моргнула, откинувшись на спинку стула.

– Что? – спросила она с намёком на дрожь в голосе. Она поставила бокал вина на стол с лёгким звоном.

– Пойдём со мной, – сказала Реджина, выходя из комнаты, не потрудившись проверить, следует ли Эмма за ней. – Сейчас же.

У Эммы свернулись внутренности. Она посмотрела на пустые миски и тарелки с мелкими крошками перед ней. Вид этого заставлял её хотеть плакать.

Она медленно оттолкнула стул назад и последовала за Реджиной через дверь. Внутренности омыло холодом, но на кухне было слишком жарко, и когда она подняла глаза, то увидела, что лицо Реджины покраснело от раздражения.

Эмма остановилась посреди комнаты и облизнула губы.

– В чём дело? – колебания в её горле застали их обеих врасплох.

Реджина прислонилась спиной к столешнице, скрестив руки на груди. Её губы были плотно сжаты. Она кивнула на противоположную стойку.

– Вот.

Эмма проследила за её взглядом. Её сердце замерло.

– Серьёзно?

– Давай, – сказала Реджина, кивая на буханку хлеба, которая лежала перед тостером. – Попробуй.

– Реджина, ради всего святого.

– Давай, – сказала Реджина, и выражение её лица было смертельно серьёзным. – Пожарная сигнализация работает, не волнуйся. Нет никакого риска, что ты сожжёшь дом дотла.

Эмма закатила глаза, но паника в её груди не уменьшилась. Что бы Реджина ни стремилась доказать, Эмма знала одно: она не хотела показывать ей, насколько была бесполезной.

Она взглянула на хлеб и поняла, что была близка к тому, чтобы заплакать.

– Это глупо.

– Совершенно верно, Эмма, – спокойно сказала Реджина. – Пожалуйста. Мне интересно, насколько ты думаешь, что можешь всё испортить.

Эмма знала, что она цитирует лишь её собственные слова, но они ударили её, как пощечина.

Даже сейчас, за сотню миль от неё, его голос звучал в её ушах с намёком на акцент, который угасал после многих лет жизни в Америке. Что за бесполезная шлюха не может сделать тост, не испортив его?

Она стиснула зубы и шагнула к тостеру. Она вытащила из мешочка два куска хлеба и, надавив на рычаг, воткнула их в тостер. Затем тишина. Это был самый неловкий момент в её жизни.

Она повернулась к Реджине.

– Что теперь?

Реджина не улыбалась.

– Пойди и возьми свою выпивку, если это поможет тебе немного успокоиться.

– Я не собираюсь оставлять тостер.

– Эмма, ты можешь оставить хлеб на поджарке на время, которое уйдёт на то, чтобы сходить в соседнюю комнату и взять свой бокал. Ничего не произойдёт. Просто иди. Возьми и мой тоже, если будешь так добра.

Господи, она была невыносима. Эмма вернулась в столовую, взяла бокал, осушила его и захватила бокал Реджины. Она вернулась на кухню и поставила оба бокала рядом с мэром.

– Спасибо, – спокойно сказала Реджина, поднимая бокал и делая глоток. – Налей себе сама.

Эмма взглянула на тостер. Она чувствовала запах гари. Или ей так казалось.

– Эмма, – сказала Реджина, и её голос был спокойным и мягким. Это вернуло её обратно. – Пожалуйста, расслабься. Налей себе выпить.

Эмма сделала, как ей сказали. Она налила себе ещё один бокал, и прежде чем убрать бутылку в холодильник, она встала перед Реджиной в ожидании. Реджина моргнула, а затем протянула свой полупустой стакан. Она пыталась игнорировать тот факт, что руки Эммы дрожали, когда она наливала, но нежный стук стекла по стеклу был похож на скольжение ногтей по её спине.

– Спасибо, – сказала она, и Эмма вернула бутылку в холодильник.

Когда она вернулась и подняла свой бокал, она казалась немного менее тревожной. Она прислонилась спиной к столешнице рядом с Реджиной, неуверенно поднося бокал к губам. Едва ли три дюйма отделяли их плечи, и Реджина почувствовала непреодолимое желание сократить расстояние.

– Это всего лишь тосты, – тихо сказала она.

Глаза Эммы были направлены на тостер в другой стороне комнаты, не моргая.

– Хотя это важно, верно?

– Ну, – призналась Реджина. – Для большинства людей – да. Но сейчас… нет. Думаю, это не так важно.

Эмма просто кивнула, но её ноздри всё ещё были навострены, ожидая, когда дым начнёт клубиться по комнате.

– Раньше я была действительно способной, – сказала она, всё ещё не отводя глаз от тостера. – Я готовила убийственный жареный сыр.

– Что случилось?

– Однажды я приготовила его для Киллиана, – сказала она. – Он сказал, что на вкус это как сбитое животное на дороге.

– Как жареный сыр может быть на вкус как…?

– Я не знаю, – сказала Эмма, и её голос был настолько плоским, что у Реджины защемило сердце. – Я не спрашивала. Я просто выбросила его в мусорное ведро.

Она мало что могла сказать на это, поэтому Реджина просто кивнула. Она всё время смотрела на Эмму, исследуя её острые скулы, всё ещё видимые под её опухшей кожей, и её яркие, неморгающие глаза. Её волосы были почти сухими и выглядели такими восхитительно мягкими. Красный свитер ей был к лицу.

Под дымкой вина и надежды Реджина открыла рот, чтобы что-то сказать, кое-что из этого. Всё это. Но вдруг Эмма оттолкнулась от столешницы и перешла на другую сторону кухни. Она нажала кнопку на тостере, наблюдая, как хлеб выпрыгивает в поле её зрения.

Она вздохнула, положив его на тарелку. Она принесла тосты Реджине. Они были ровные, золотисто-коричневые с обеих сторон. Реджина подняла брови, глядя на невыразительное лицо Эммы.

– Они идеальны, Эмма.

Эмма просто посмотрела на них.

– Да, – сказала она. Это звучало так, будто её душа была высосана из неё. – Думаю, что они немного подгорели сверху.

Сопротивляясь желанию протянуть руку и выбить тарелку из её руки, Реджина сказала:

– Это просто корочка, глупенькая. Это же тосты. Ты не могла бы сделать их лучше.

Рука Эммы всё ещё дрожала, поэтому Реджина протянула руку и забрала у неё тарелку. Она поставила её на столешницу рядом с собой, а затем взяла один из ломтиков.

– Не возражаешь? – спросила она.

Эмма нахмурилась.

– Ты собираешься это съесть?

– Конечно, я хочу его съесть, – сказала Реджина, кусая за уголок. – Я не буду выбрасывать отличные тосты.

Когда она жевала его, глаза Эммы начали наполняться тем, что было так похоже на обожание, что Реджина чуть не подавилась. Эти опухшие зелёные глаза смотрели на неё, ни разу не моргнув, с благодарностью, почти разливающейся по ресницам.

– Не хочешь немного масла или ещё чего-нибудь? – тихо спросила она.

Реджина пожала плечами.

– Лишние калории, – сказала она. – Они мне не нужны. Ты будешь есть другой ломтик?

Эмма смущённо взглянула на второй тост на тарелке. Во всяком случае, он был менее поджарен, чем ей нравилось; она предпочитала, чтобы хлеб был тёмно-коричневым с добавлением масла и Нутеллы. Но это то, что она обычно ела, когда Киллиана не было дома.

Она молчала, покачав головой.

– Я пойду, уберу тарелки, – сказала она. Она улыбнулась Реджине и отвернулась, направляясь к двери.

Реджина посмотрела на кусок тоста в руке. Она даже не была голодна, но доела его. Пока они с Эммой убирались на кухне, она съела второй ломтик. Она убедилась, что Эмма видела, как она это делает.

[Х]

– Чем ты занимаешься весь день? – спросила Реджина, подвернув ноги под себя. – Раз ты больше не работаешь?

Эмма сидела на другом конце дивана, скрестив ноги. Она прижалась спиной к подлокотнику, чтобы у неё была возможность смотреть на Реджину.

Она пожала плечами.

– Я часто убираюсь.

– И?

– И делаю суп, – сказала Эмма, и Реджине потребовалось мгновение, чтобы понять, что она шутит. Она улыбнулась с другого конца дивана.

– Конечно, – сказала она, потягивая вино. – Как можно забыть про этот суп?

Эмма улыбнулась в ответ, закатив глаза. Её только что вымытые волосы ниспадали на плечи, словно волны, и выглядели они почему-то длиннее, чем вчера. У неё слегка порозовели щёки от вина. В тусклом свете гостиной её синяки казались не так очевидны.

Эмма редко встречалась с взглядом Реджины дольше, чем на несколько секунд, и хотя это заставляло сердце Реджины болеть (она из всех людей знала, что попытка избежать глаз обычно означала, что человек надеялся, что его не заметят, что он был там), это дало Реджине шанс смотреть на неё, не будучи пойманной.

Вырез свитера Эммы соскользнул с её плеча, и взгляд Реджины сразу же потянулся к её обнаженной коже. Она почувствовала, как её пальцы сжались.

– Я действительно не знаю, – сказала Эмма, и Реджина вздрогнула.

– Не знаешь, что? – спросила она.

– Что я делаю весь день, – вздохнула Эмма. – Я скучаю по своей работе. Иногда я думаю, что, возможно, мне стоит взять на себя больше работы в течение дня, когда Киллиан всё равно отсутствует.

– И почему не берёшь?

Наступила долгая пауза.

– Потому что однажды он поймал меня, – сказала Эмма.

– О, – произнесла Реджина, крепче сжимая стакан. – Что… что случилось?

Эмма открыла рот, и Реджина была удивлена, не ожидая, что она на самом деле расскажет ей. Но не было сказано ни слова. Реджину тогда осенило, что Эмма, вероятно, никогда раньше не говорила этого вслух, никому.

Она наблюдала, как Эмма прочистила горло, а её глаза снова устремились на бокал.

– Я не думаю, что ты действительно хочешь это знать.

Только это уже говорило Реджине о большем, чем правда.

Она, недолго думая, потянулась, прижимая холодную руку к колену Эммы. Эмма сразу же подняла глаза, и на какой-то короткий момент они просто смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Реджина видела так много в этих зелёных глазах, что это пугало её; она видела и страх, и благодарность, и отвращение к себе. Но плавала над всем этим, как белая пена на волнах, неопределённость – даже сейчас, Эмма понятия не имела, что она там делала. Она всё ещё не могла понять, почему Реджина забрала её, или что она собиралась делать с ней, когда неделя закончится, и Генри вернётся домой. Эмма не знала, было ли это навсегда, или это просто ещё одна полусгнившая ступенька на деревянной лестнице.

И Реджина, наконец, увидела правду, о которой она так беспокоилась: Эмма ещё не решила, вернётся ли она к мужу. Она хотела оставить его навсегда, но у неё не было шанса доказать себе, что она действительно может это сделать.

Прежде, чем Эмма смогла отвернуться, Реджина сказала:

– Пожалуйста, скажи мне.

Эмма могла бы слушать, как нежно Реджина разговаривает с ней хоть всю ночь. На этот раз она не отвела взгляд.

– Три дня я была прикована наручниками к кровати.

Всё тело Реджины мгновенно похолодело.

– Прости, что?

Она наблюдала, как плечи Эммы согнулись вперёд.

– Я же говорила тебе, что ты не захочешь знать.

Реджина фыркнула. Гнев так внезапно возник внутри неё, что ей пришлось сжать кулаки, ногтями впиваясь в ладони.

– Что произошло, Эмма?

Эмма закатила глаза, как будто это даже не было историей, о которой стоило рассказывать.

– Я несколько раз выходила без его ведома, – сказала она, наклоняя бокал то в одну, то в другую сторону. – Просто чтобы немного подзаработать. И вот однажды я пришла домой, а он уже был там. Он просто сидел на диване и ждал меня.

Что-то закипало в желудке Реджины.

– И что тогда?

– Ну, он вёл себя… нормально, – сказала Эмма, её голос становился всё тише. – Словно был рад меня видеть. Он спросил о моём дне и о том, что мы будем есть на ужин, и не забыла ли я забрать его униформу из химчистки. Я предположила, что он просто подумал, что я была там, так что я начала немного расслабляться. А потом он… он начал целовать меня, и я сказала, что мне нужно начать готовить ужин, а он сказал, что это может подождать, потому что он скучал по мне, и он хотел, чтобы я поднялась наверх, – взяв паузу, она посмотрела на Реджину предостереженным взглядом. – Ты, наверное, не хочешь ничего из этого слышать.

И Реджина не хотела, отнюдь. Но она всё равно сказала:

– Продолжай, Эмма.

Эмма вздохнула, проглотив желчь, которая поднялась у неё в горле.

– Он повёл меня наверх, и мы целовались, и это была лучшая часть из того, что случилось тогда. Он был немного груб, но в хорошем смысле, и я была так… так рада. Такое облегчение, что он не разозлился на меня, и что он хочет меня, и что я на самом деле всё ещё чего-то стою для него. Он толкнул меня к стене и стал снимать с меня одежду, и я просто позволила ему. Я даже не сомневалась в этом. Я была настолько… готова.

На мгновение Реджина подумала, что вот-вот её стошнит. Уголки рта Эммы опускались всё ниже и ниже с каждым словом, которое она говорила, и она видела, как ненависть к себе выбирается из неё. Ненависть к собственной глупости, к собственной надежде. К её решению упасть в объятия мужа, а потом сразу же получить за это наказание.

– Он отвёл меня к кровати, и я даже не заметила, что он всё ещё был полностью одет, – сказала Эмма, её голос надломился. – Он заставил меня лечь и сказал ждать там. И я выполнила его просьбу. Как полная дура, я сделала то, что он мне сказал. Он вышел из комнаты, и я ждала, и была взволнована, зная, что он собирается делать. Он вернулся через минуту и улыбался мне, а потом он схватил меня за запястья и держал их надо мной, когда забрался на меня сверху, продолжая целовать меня, и я помню… я помню, как извивалась под ним, и он знал, что я хочу его. Он сделал это нарочно, он довёл меня до такого состояния, чтобы мне было ещё больнее. Я бы не просто испугалась, я была бы разочарована. Он намеренно завёл меня как можно сильнее, чтобы, когда он, наконец, достанет свои наручники и прикуёт мои запястья к кровати, он смог бы слезть с меня и назвать меня…

Она быстро сглотнула, и Реджина знала, что её слёзы не за горами. Боже, Реджина хотела дотронуться до неё, но застыла, когда её собственный гнев и тошнота обвились вокруг неё, как верёвки.

Эмма подняла свои стеклянные глаза.

– Он назвал меня шлюхой. Это его любимое слово для меня. Он может обвинять меня в измене весь день и всю ночь, и он знает, что я ненавижу это слово, поэтому он смеётся всякий раз, когда я вздрагиваю. Так что его наказанием для меня в тот день было оставить меня там голой, прикованной к кровати. Я не ела и не пила три дня. Я даже не уверена, что спала. И когда он, в конце концов, вернулся, он… – её голос звучал чуть выше шёпота, но Реджине показалось, что она кричит. – Он заставил меня вынести матрас на улицу и вымыть его дочиста на заднем дворе. Он назвал меня отвратительной шлюхой за то, что я не могла сдерживать мочу 72 часа.

Она снова посмотрела на диван, всё её тело было напряжено, как пружина. Каждый дюйм её тела говорил Реджине, что она ждёт, что та будет смеяться или назовёт её отвратительной, или скажет ей, чтобы она уходила из её дома и никогда не возвращалась.

Вместо этого Реджина поставила свой бокал на журнальный столик и, наклонившись вперёд, обхватила Эмму одной рукой за плечи, потянув на себя. Она чувствовала сопротивление Эммы, её собственный бокал и влажные кудри между ними. Затем она прислонилась головой к плечу Реджины и, наконец, позволила себя обнять на мгновение. Руки Реджины прижимались к её спине, когда она обнимала её, и это чувство было настолько незнакомым для Эммы, что ей казалось, что она сейчас разрыдается.

Реджина держала её так крепко, как только могла, зажмурив глаза, а её челюсть сжималась и разжималась снова и снова. Тело Эммы было таким худым и хрупким, как растение, которое не поливали месяцами, и она хотела заплакать, просто почувствовав его на своей груди. Но слёзы Эммы всё ещё не упали, и поэтому Реджина не позволила себе сломаться, прежде чем она это сделает. Она обняла её ещё крепче, кислый привкус ярости наполнял её рот.

Даже когда Эмма расслабилась, Реджина чувствовала, как были напряжены её мышцы. Она была всегда наготове, чтобы убежать. С этой мыслью Реджина слегка ослабила хватку, надеясь, что Эмма поймёт, что, если она захочет, она может уйти. Реджина не собиралась её останавливать.

Наступило долгое молчание, прерванное лишь звуком того, как Эмма проглотила слёзы.

– Зачем я только что рассказала тебе всё это? – пробормотала она через минуту, её голос дрожал. Реджина могла сказать, что её глаза были закрыты, и она желала оказаться как можно дальше отсюда.

Реджина подняла руку и нежно погладила её по затылку.

– Наверное, потому, что пришло время рассказать кому-нибудь.

[Х]

Несмотря на то, что она выбрала спальню поменьше, даже она казалась слишком большой. Эмма стояла около края кровати, снимая с себя одежду, проверяя каждый угол и каждую тень, прежде чем сдвинуться с места. Реджина всё ещё находилась внизу, мыла бокалы и запирала двери. Эмма хотела остаться с ней.

Она натянула пижаму и начала собирать свои волосы в хвостик. Она услышала шаги на лестнице, и несколько мгновений спустя в её дверь слегка постучали.

Реджина высунула голову из-за угла. Её лицо мгновенно смягчилось.

– Ты решила их надеть.

Эмма посмотрела на серые штаны и чёрную кофточку, которые Реджина дала ей прошлой ночью. Она неловко оттянула кофточку вниз.

– У них не было пижам в магазине, – сказала она. – Всё нормально?

– Конечно, – сказала Реджина, делая шаг в комнату. – Тебе идёт.

Когда Эмма покраснела от её слов, сердце Реджины распухло ещё больше.

– Откуда у тебя вообще они? – спросила Эмма, глядя на мягкие штаны. – Они не похожи на то, что ты бы надела.

– Честно говоря, понятия не имею, – сказала Реджина. – Может, в тот день я решила попробовать что-то новое.

– Ого. Новая пижама, – усмехнулась Эмма. – Довольно рискованный человек.

Реджина улыбнулась в ответ, закатив глаза, как всегда. На мгновение они просто смотрели друг на друга, чувствуя веселье и абсолютный комфорт. Затем улыбка Эммы потускнела, как они обе и ожидали в какой-то момент.

– Реджина, – сказала она, вздыхая и садясь на край кровати. – Всё, что я тебе рассказала…

Она съёжилась, когда сказала это, и Реджина сделала шаг ближе. Эмма была удивительно спокойна после своего признания на диване, почти так же, как скрывала эту историю, когда прибыла в Сторибрук, и она была рада, что она, наконец, вытащила её из себя. Но Реджина знала, что это новое, более гадкое чувство придёт, в конце концов; с тех пор она ждала отвращения Эммы к тому, что она поделилась этим, и отвращения к тому, что позволила себе пройти через это, в первую очередь.

Очевидно, она хотела многое сказать. Но Эмма покачала головой.

– Спасибо, что выслушала меня.

Реджина прошла по ковру и молча села рядом с ней. Она оставила между ними зазор.

– Ты не должна благодарить меня за это, – сказала она. – Я рада, что ты почувствовала, что можешь рассказать мне.

– Да, – сказала Эмма. Она смотрела вниз, как обычно, но на этот раз Реджина проследила за её взглядом: он устремлялся на их руки, которые находились между их ног. Их отделяла лишь ширина большого пальца. – Это… странно. Я никогда не чувствовала себя в состоянии поговорить с кем-либо, как я могу это делать с тобой.

– Хорошо. Как я и сказала, – сглотнула Реджина, всё ещё глядя вниз. Если бы она протянула мизинец, он бы задел палец Эммы. – Иногда проще поговорить с незнакомцем, чем с другом.

– Реджина, – фыркнула Эмма, качая головой. – Ты не незнакомка.

– Нет?

– Конечно же, нет. Да ладно, ты уже знаешь обо мне больше, чем кто-либо другой. Я… я доверяю тебе. И, может быть, немного странно думать, что мы стали друзьями уже через пару дней, но…

Как только голос Эммы начал исчезать, Реджина переместила руку на оставшийся сантиметр влево, нежно сжимая пальцы Эммы под своими собственными.

– Это не странно, – сказала она, и Эмма взглянула на неё. Реджина почувствовала, как рука Эммы сдвинулась, а потом её пальцы вдруг сжались. – Послушай, Эмма… жизнь была не совсем добра к тебе. Это совершенно очевидно. Но так будет не всегда. Ты уже смогла от него сбежать, и посмотри, как многое изменилось. У тебя появился друг. Ты познакомилась со своим сыном. Ты сделала всё это самостоятельно, потому что без твоего мужа, стоящего над тобой, говорящего тебе, что ты делаешь всё неправильно, и что только он когда-либо сможет терпеть тебя, ты можешь, наконец, быть собой. И ты намного лучше, чем то, что он о тебе говорит.