Текст книги "Нежный бес для падшего ангела (СИ)"

Автор книги: Solveig Ericson

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Я остановился и вышел из горячего тела и услышал тоскливый разочарованный возглас.

– Перевернись, – попросил я хрипло.

Дерек лег на спину и посмотрел на меня шалыми затуманенными глазами, облизнул пересохшие губы. Рыжие пряди прилипли к плечам и шее, грудь блестела от испарины и тяжело вздымалась, я наклонился и поцеловал маленький сосок, а потом стал засасывать кожу вокруг, образовав вакуум у себя во рту. Я, как голодный младенец, сосал и сосал, пока Дерек выгибался дугой подо мной, и никак не мог оторваться, мне хотелось заполнить рот его плотью до отказа, я кусался и снова присасывался, а рыжий ангел не возражал, прижимая меня за шею к себе. И снова мне было мало, я оторвался от солоноватой, но для меня бесконечно сладкой кожи, заставил его прижать ноги к груди и снова погрузился в любимое, желанное тело. Я не мог им налюбоваться, мне хотелось запомнить каждую черточку Дерека в момент экстаза, меня трясло от возбуждения и скручивало живот, обдавая пах наслаждением на грани боли, когда длинная сильная шея выгибалась от моих неистовых грубых толчков. Тонкие ноздри раздувались, губы цвета черешни кривились, а нижняя губа попеременно закусывалась белоснежными зубами, изогнутые брови сходились на тонкой переносице. И румянец – лихорадочный, алыми мазками по скулам.

Такой невозможно красивый, сотканный из чувственности, порока и греха. И нежной трогательности. Я никогда раньше не замечал, или уже забыл, что Дерек может быть таким…незащищенным, таким невинным и свежим, как утренняя роса, когда смотрит на меня широко распахнутыми глазами, темными, как самый густой лес без солнечных просветов, а влажные яркие губы приоткрываются, не в силах сдержать глухой стон, и по-детски вьющиеся пряди разметаны по простыне. Его хочется зацеловать, задушить в объятиях, потакая своей какой-то нездоровой садистической нежности.

Я наклонился к нему, почти лег сверху и припал губами к его приоткрытому рту, ловя жаркое прерывающееся дыхание. Пальцы Дерека сразу запутались в моих волосах на затылке, одна рука обвила спину и прижала меня к взмокшему телу, а ноги скрестились за спиной. Осознание того, что это именно его ноги, вырвало из меня почти что рык, будто я не верил до конца, что этот сильный, властный мужчина принимает меня в себя. А сцепленные за моей спиной ноги, как символ моей окончательной победы, и его капитуляции, что он сам, по своей воли отдал мне свое тело. Как жаль, что не душу…

– Хочу быстрее, – зашептал он мне в губы, посылая дрожь по позвоночнику.

Тогда я поднялся, неохотно отстранившись от его тела, и волосы мои облепили его плечи, торс, скользя по коже последней лаской. Я снова прижал его ноги к груди, положив свои ладони ему под колени, и сорвался в сумасшедшем ритме, напоминающим скорей гон Адской Охоты. Я и Охотник, и Адская Гончая. Я брал и рычал, вколачивался в распластанное подо мной тело, впитывая в себя нашу близость, нашу жажду друг друга. Дерек взглянул между нашими телами одурманенным взглядом, красивое лицо исказилось, а потом О’Нелли обессилено упал на простыни, и его выгнуло дугой. Мышцы четко выступили на стройном напряженном теле, семя выплеснулось белесой струей, запачкав его живот и бедра, и я отпустил себя, запрокидывая голову и закрывая глаза, ловя своим телом шторм наслаждения. Всего пара толчков бедрами и я выплеснулся глубоко в любимое тело. Замер, а потом рухнул на Дерека, не желая больше двигаться. Никогда.

Он обнял меня, все еще трясущимися руками, судорожно дыша мне в волосы и ухо. Словно я ему дорог, будто он не отпустит меня больше.

Дерек

***

Дерек

Кажется, я задремал.

Как же мне было сейчас хорошо, все тело гудело легкой усталостью, окутанное негой и посторгазменной истомой. Никогда не думал, что отдаваться кому-то может быть настолько…правильным. Прекрасным, превосходным. Идеальным. Раньше мне не приходилось испытывать такую гамму эмоций, находясь в пассивном качестве. Да, было физическое удовлетворение, но фоном ему всегда было чувство гадливости, ненависти, презрения к себе, ощущение использованности, а с Фаррелом добавилось еще и чувство долга. Не самые приятные составляющие в сексе.

Но сейчас это был Джей, и я чувствовал восторг, облегчение, моральное и физическое удовлетворение. Мне хотелось танцевать джигу от радости и вопить во весь голос о своей любви, хотелось выбежать на улицу в чем мать родила и кричать от счастья, что все встало на свои места, что я не отпущу Джерома, что впереди у нас только счастье и только на двоих. Вот такая сентиментально-романтичная чепуха роилась в моей голове.

Но я не двигался, вопреки своим желаниям, а лежал, растянувшись на животе, подобрав под себя подушку. И причиной моего ленивого бездействия был, конечно же, черноволосый бес, сидящий в кресле, повернутом к окну. Джером был лишь в одной ночной сорочке, покроенной на мужской лад, длинные ноги он забросил на подлокотник другого кресла и смотрел невидящими глазами сквозь пелену дождя за окном. Вода, бегущая сплошным потоком по стеклу, сделала комнату похожей на аквариум, тени скатывались по стенам и мебели, стекали по Джею, дрожали на ресницах, ложились на кожу размытыми узорами, подчеркивая контуры лица и углубляя впадинки на теле, делая их глубже, а выступающие косточки более острыми.

Джей. Он…особенный, удивительный. Не мужчина, не женщина, и в тоже время и то и другое. И он совершенен в своей двойственности, прекрасен от кончиков волос до кончиков пальцев на ногах. Его нельзя оценивать как сына Адама или дочь Евы, не стоит в нем выискивать мужественность или женственность, он соединил все это в себе, размыв границы и выставив напоказ не нечто среднее, а что-то качественно иное. Он просто был. Как рассвет, как вода в морях, как воздух. Им можно любоваться, как рыжими и подвижными языками пламени, как искрящимся снегом в лучах солнца или луны, как свежим бутоном розы. Джером был существом другой расы.

Джей глубоко вздохнул, словно очнулся от гипноза или глубокого сна и принялся расчесывать волосы мелким гребнем, который я не заметил до этого в его руке. Каждое движение было до боли знакомым, сколько раз я наблюдал, как он это делает сидя возле зеркала. И сейчас незамысловатые движения вызывали в груди тянущее тепло.

Но что-то странное было в его руках. Что-то не дающее покоя.

Тени, покрывающие кисти Джерома, не двигались. Они были словно нарисованы. Я приподнялся на локтях, чтобы лучше разглядеть эту странность. Руки Джерома были покрыты шрамами.

Я подскочил на кровати и сел, свесив ноги.

– Откуда у тебя шрамы на кистях? – что же этот ублюдок Торнфильд сделал с ним?!

Джей вздрогнул, медленно опустил руку с гребнем на колени, а потом посмотрел на меня. Его лицо было тщательно подобранной маской. Маской отчуждения и холодного равнодушия.

– Тебя это не должно волновать.

Я вскочил с кровати, подошел к креслу и взял ладонь Джерома в свою.

– Откуда?! – повторил я.

Он сжал губы, и взгляд его зажегся гневом.

– Тебя. Это. Не. Касается! – он вырвал руку и раздул ноздри, как норовистая лошадь.

– Все, что происходит с тобой, касается меня напрямую! – рявкнул я.

– Да-а?! – от злости черты его лица заострились, брови почти сошлись на переносице. – А где ты раньше был, когда меня зааамуж выдавали, а? Где ты был, когда это дерьмо утащил меня к черту на куличики? И где, черт тебя подери, ты был, когда он рвал меня на куски?!

Последние слова он выкрикнул мне в лицо и со всей силы ударил кулаками по моей груди.

Я перехватил его запястья и прижал руки к себе.

– Откуда шрамы? – снова спросил я. Услышанное рвало меня изнутри. У меня впервые не было слов и это убивало, потому что я был полон злости и не знал, куда выплеснуть то желание разрушать, что росло во мне. Поэтому я мог сейчас лишь слушать. – Скажи мне, Джей, прошу.

– Что тебе сказать? – его гнев быстро угас, голос был уставшим, а на лице появилась горькая кривая усмешка. – Что Торнфильд шантажом заставил выйти меня за него, когда ты сбежал, как крыса?

– Я не сбегал, у меня были веский причины покинуть тебя на тот момент, – поправил я, – я все объяснил в письме, которое оставил рядом с тобой на кровати. Но Томас его нашел до того, как ты проснулся и сжег.

– Письмо? – Джей удивленно вскинул брови. – Не было никакого письма. Да даже если бы и было, кто так прощается, покидая близких людей надолго? И откуда тебе знать, что это воображаемое письмо уничтожил Томас? Зачем ты так нагло врешь? Я не идиот, чтобы поверить в эту сказку. Мы что, герои слезливого дамского романа, а, Дерек?

– Джером, у тебя нет причин не доверять мне. – Господи, ну какой же он упрямый. Черт, весь в меня. – Я приехал через месяц, после твоего исчезновения, я нашел Томаса…– мне пришлось замолчать, потому что я был не готов рассказать сейчас Джею, что напугал старика до смерти в буквальном смысле.

Пока я пытался собраться с мыслями, Джером ворочал хаос в собственной голове. И, видать ничего хорошего не наворочал…

– Ты ведь говорил, что любишь меня? Или это было ложью?

– Я все еще люблю тебя, – я опустился на пол, на колени, и взглянул снизу вверх. Поцеловал ладонь, покрытую шрамами. – Очень люблю.

Он опять вырвал руку, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

– Джером, ты не понимаешь, я не мог тебя тогда разбудить…

– Ты прав, я не понимаю и не хочу этого понимать, – перебил Джей и взглянул на меня, на этот раз колко и сердито, а потом поднял передо мной руки, закатал рукава, и я увидел ожоги почти до локтей. – У меня своя правда, у меня есть вот эти шрамы, которые напоминают мне о том, что было без тебя. Ты обещал всегда быть рядом, говорил, что не позволишь этому выблядку и пальцем тронуть меня. Может я и веду себя сейчас, как эгоцентричный ребенок, но я верил тебе тогда. Всем сердцем верил. А ты так легко меня оставил.

Господи, как же мне ему объяснить? Его глазами это действительно выглядит так, будто он для меня мало значил и был всего лишь проходящим увлечением. Но это не так – он был и останется навсегда единственным смыслом моей жизни. Как бы пафосно это не звучало.

– Джей, – я уткнулся в подлокотник лбом, пытаясь найти слова и заглушить мучавший меня стыд, который толкал меня валяться у него в ногах, унижаться и вымаливать прощение. – Прости. Прости меня, я…

– Не стоит распаляться, – Джером снова меня перебил, – я не жалею ни о чем. Если бы ты не уехал, я бы не попал в Йоханнесбург, а там я все же отхватил свой кусок счастья…Я любил, Дерек, и был любим в ответ. Я жил с двумя замечательными мужчинами. С близнецами.

Я медленно поднял голову, тяжелую от прилившей крови, и посмотрел ему в глаза. Он говорил правду. Да, это был вызов мне, желание уколоть посильнее и посмотреть, насколько мне будет больно, но это было правдой. И мне было больно. Очень.

– Я получил двойную порцию любви и понимания, и я был счастлив, – последние слова добили меня парфянской стрелой.

– Так отчего же ты не остался в Африке?! – прорычал я, давя рвущийся на волю гневный, злобный крик. Я сжал руками подлокотник, чтобы, не дай Бог, не распустить руки.

Джей прищурился, глядя на меня холодно, потом поднялся с кресла и, бросив еще один взгляд сверху вниз, решил сделать контрольный выстрел в голову:

– Я приехал, чтобы получить образование, но на днях собираюсь обратно, – он сделал несколько шагов к двери и обернулся, – я не могу простить тебя. Уходи.

И вышел из комнаты.

Вот это удар обухом по голове. Да мой Гаденыш прирожденный палач. Только черта с два я так просто отступлю теперь, когда он так близко, такой теплый и нужный мне, несмотря на зубастый оскал. Я уйду, но ненадолго, и потом, когда-нибудь в отдаленном будущем, он расскажет мне о своих злоключениях в Африке.

Джей

Конечно я соврал. Ни в какую Африку я не поеду… Но я не мог остановить себя в тот момент, желание разрушить то ощущение счастья, которое свернулось клубком у меня в животе, было слишком сильным и питалось злостью на самого себя. Меня разорвало бы от эмоций, которые по своему составу были, скажем мягко, нечистотами. Вот Рич сказал бы, что из меня «дермище поперло». А я как врач заявляю, что очищение организма полезно, оздоравливает. Только вот чувствую я себя как-то странно, неоздоровленным. Ну совсем. Во мне еще много всего накоплено…

Вчера, когда Дерек ушел, я не испытал ни капли облегчения, мне хотелось бежать за ним вниз, кричать, что он – жалкий трус, раз так просто снова ушел, что он меня никогда не любил, что он только игрался с таким забавным, непохожим ни на кого зверьком, и бросил, когда надоело. И врезать, врезать хорошенько по его красивой физиономии, чтобы кровь потекла. Красная, вязкая. Его кровь.

Я зашел тогда к Лизи и долго сидел возле её кровати, до тех пор, пока она не проснулась. Её тихое сопение действовало на меня успокаивающе. Она у меня такая нежная, хрупкая, маленькая. Мне все время хочется к ней прикасаться, гладить щечки, похожие на спелые персики, расчесывать шелковистые волосы и слушать её смешную речь. Она меня называет «мама». А я не поправляю, у меня сердце замирает, когда я слышу это её «мама». Пусть будет так, кому от этого плохо? Не нам с Лизи точно, нам хорошо.

– Мама? – первое её слово, когда она открыла вчера глаза, и я сразу забыл о своих деструктивных мыслях по отношению к Дереку. Вру, не забыл, но они отошли на второй план, вытесненные улыбкой дочери.

Когда я забрал Элизабет у матери, то очень сильно переживал, что девочка не примет меня, затоскует, зачахнет без Лидии. Я старался все свободное время проводить с ней, придумывал игры и сказки, и чуть ли не плакал вместе с ней над каждым ушибом или какой-нибудь неудачей в её детском понимании. Я впустил её в себя, я полюбил её, я нуждаюсь в ней. И когда полгода назад я услышал, как она меня называет мамой, то готов был завыть от горя, потому что девочка страдала без матери и ошибочно ко мне так обратилась. Но после того случая Лизи так и продолжила звать меня мамой, и я долгое время впадал от этого в ступор, но со временем научился жить с этим почетным званием. И упаси Господь того, кто посмеет влезть в наши отношения, я разорву на части.

Думаю, Лидия это поняла, потому что безропотно подчинилась и уехала в один провинциальный городишко, куда я отправил её к своим знакомым с рекомендационным письмом. Люди живут там хорошие, лишний раз не обидят, да и в возрасте уже, помощь им по хозяйству нужна. Возможно Лидия сможет наладить там свою жизнь.

Два дня. Два чертовых дня прошло с нашей последней встречи с этим несносным, совершенно мне ненужным ирландцем. И что я в нем такого нашел? Ну красив, ну хорош в постели. Да мало ли таких на свете? Да пруд пруди, мне ж только свистнуть и они пачками возле моих ног лягут. Пусть он будет уверен, что я по нему НЕ СКУЧАЮ! И мне совершенно плевать на то, что он подставил мне свой царственный зад. Тоже мне, одолжение сделал. Я даже не вспоминаю о той ночи. Мне вовсе не мерещится гладкая кожа под пальцами и судорожные вздохи, полные желания и нетерпения. И засыпая, я не вижу под веками, как он запрокидывает голову и выгибает шею, содрогаясь в оргазме. И меня совершенно не преследует фантомные длинные ноги вокруг моей талии. Нет, нет и нет! Этого всего нет, так же как и тихого голоса, шепчущего «прости меня».

Часы внизу пробили полночь, а я все еще метался в кровати, вздыхал, как влюбленная сентиментальная барышня, осталось только сидеть возле окна в позе ожидания, заламывать руки и промокать глаза кружевным платочком. Тьфу ты!

Повертевшись еще с полчаса с бока на бок, я все же уснул. И тут же проснулся с бешено бьющимся сердцем, потому что успел погрузиться в глубокий сон, но меня оттуда что-то бесцеремонно вырвало. Я оглядел комнату, окутанную тьмой и, естественно, ничего не понял. Пошарил рукой по ночному столику в поисках лампы, но её там не обнаружил. Пришлось встать и распахнуть шторы на окнах, чтобы хоть как-то ориентироваться в кромешной тьме.

Я успел услышать только тихий шорох сзади, а потом меня жестко обхватили поперек груди стальной рукой и перекрыли воздух тканью пропитанной хлороформом. Мне ли не узнать его запах.

И все.

Темнота стала беззвучной и непроглядной.

Сознание возвращалось долго и муторно, сопровождаемое легкой тошнотой и постоянным укачиванием. Будто в колыбели.

Когда я все же смог осмысленно открыть глаза, то обнаружил себя в каюте корабля, лежащим на широкой кровати с привязанными к столбцам руками. Ах, да, и еще – во рту был кляп.

Интересная картина… Что, твою мать, со мной опять происходит?!

Дерек

Когда я смог снова ступить на земли Англии, прошло шестнадцать недель, три дня и семьдесят два часа. Острое предчувствие беды меня не оставляло уже больше месяца, но вернуться раньше я не мог. И я почти не удивился, когда в Лондоне меня встретил пустой особняк семейства Грей. Все моя жизненная энергия мобилизовалась на поиски Джея и ответов. Мне удалось разыскать Томаса в одном из лондонских предместий и вытрясти из сварливого старика информацию. Тощая тень сопротивлялся стойко, орал, что я – нечестивый демон, что меня нужно сжечь на костре, потому что я соблазнил его юного хозяина и опорочил детское невинное тело своими грязными прикосновениями.

Я сдерживал свой гнев, порожденный отчаянием, и позволил себе лишь придушить его слегка и кинуть фразу:

– Если ты сейчас же не скажешь мне, куда этот ублюдок Торнфильд увез Джерома, я выпотрошу тебе кишки и заставлю их сожрать.

Глаза старика вылезли из орбит, не знаю, то ли от страха, то ли от нехватки воздуха, сморщенное лицо посинело. Томас стал ловить воздух ртом.

– Ты никогда не найдешь моего мальчика, никогда, – прохрипел старик, – я сжег твое письмо, Джей забудет тебя, дьявольское отродье!

Сухое старческое тело обмякло в моих руках, я уложил его на постель и вылез в ночь через окно. Тогда во мне еще была уверенность, что я найду своего нежного беса.

Я провел в Лондоне еще несколько месяцев, пытаясь нарыть хоть какую-нибудь информацию о местонахождении Джерома. Но если высший свет гудел о скоропостижной свадьбе юной графини Грей и барона Торнфильда, то об их исчезновении никому ничего не было известно. Когда и куда они отправились – это было загадкой. Ни по земле, ни по воде чета Торнфильд не покидала Лондона и самой Англии. Но куда, твою мать, они могли деться?! Барон хорошо замел следы, он знал, что я не успокоюсь, пока не найду их, и уж когда найду, то спущу с него шкуру совсем не метафорически. Он бы умирал у меня медленно, очень медленно, испытав при этом все муки Ада...

Мои люди искали Джерома по всему миру, объехали все континенты, облазили все английские колонии, затем и колонии других стран, но все тщетно, как в воду канули. А Джером, оказывается, все это время находился в Африке, в никому неизвестном Йоханнесбурге. Это только сейчас о нем знает уже вся Англия – золотоносные и алмазные рудники – но тогда о его существовании знали единицы.

Я пережил в Лондоне смерть Чарльза, тоска по Джерому не дала мне проникнуться в полной мере его кончиной. Я тогда еще метался между желаниями отправиться на поиски самому и остаться в Англии, на случай, если они вернуться. Да и разорваться я не мог, мир огромен, а я один. И только спустя полгода после смерти Фаррела, я окончательно осознал, что потерял своего беса. Я его не чувствовал, совсем. Если до этого во мне что-то настойчиво свербело, заставляло искать его снова и снова, то потом вместо этого осталась только пустота, глубокая бездонная пропасть. Тогда я сорвался и разгромил кабинет Чарльзя. Это было затмение, я не помню, что делал во время этого приступа безнадежной ярости, но очнулся в полном хаосе среди руин мебели с окровавленными кулаками и рассеченным лбом. Отлично, короче, повеселился.

Я больше не мог оставаться в Лондоне.

Два года я вкалывал как папа Карло в США, стараясь забыться в работе. Вся моя жизнь превратилась в бесконечную череду сделок и поиска выгоды, я сумел приумножить состояние Чарльза, это для меня стало своеобразным хобби. И вот, потакая своим собственническим желаниям, я снова оказался в Лондоне, где жизнь встряхнула меня с новой силой. Живой и здоровый Джей. Прекрасный, успешный, довольный жизнью и без меня. Взрослый, самостоятельный и совершенно во мне не нуждающейся. Только вот я в нем нуждался, я даже не знаю, как прожил без него эти три года, главное – для чего я прожил эти годы. Наверное, для того, чтобы встретить его вновь и уже не отпускать от себя ни на шаг, даже если он этого не хочет.

А он хочет, я чувствую. Хочет быть рядом со мной, он это доказал две ночи назад. И пусть он говорит все, что в голову взбредет от обиды, но я заставлю его выслушать себя. Выслушать и принять обратно.

Я готов пойти и расцеловать того назойливого и въедливого как плесень инспектора за то, что вынюхивал возле борделя, за то, что допрашивал меня и докопался до причастности Джерома. Коул сделал мне великое одолжение, я не знал, как подступиться к Джею, бес очень хороший актер, я ведь почти поверил в его холодность ко мне. Но импровизация со свадьбой сорвала с него маску спокойствия и отчужденности, и та ночь расставила все для меня по местам.

Джером хочет, и все еще любит меня.

Стон со стороны кровати вернул меня из легкой полудремы в каюту корабля. Джером пришел в себя после дозы хлороформа и, скорей всего, злющий, как голодный волк – после хлороформа голова болит, дай Боже. Ну и привязанные к кровати руки, да кляп во рту не располагают к хорошему настроению. А как иначе? Иного выхода я не вижу.

Джей с силой рванул путы и зарычал.

– Успокойся, Джером, это я тебя...украл, – обнаружил я свое присутствие, подав голос из кресла в другом конце каюты.

Мой бес замер, а потом приподнялся и, увидев меня, зарычал еще яростнее, смешно шевеля губами, между которыми была натянута ткань.

Я встал и подошел к кровати, но только попытался сесть возле него, как мимо моего лица мелькнула тонкая длинная нога.

– Надо было тебе и ноги связать, – пришел я к выводу, едва уклонившись от удара.

Джером опять рыкнул, дернул связанными руками и ударил пяткой по матрасу, видимо требовал его развязать.

– Прости, родной, но я не развяжу тебя, пока ты не выслушаешь меня, – сообщил я ему последние новости на сегодняшний день и демонстративно сложил руки на груди.

Он попытался что-то выкрикнуть сквозь кляп, и это что-то сильно напоминало «скотина».

– Да, я – скотина, но ты все равно выслушаешь меня, – ответил я.

Джером окатил меня гневным взглядом и отвернул лицо в другую сторону. Я вздохнул, и все же сел на кровать.

– Джером...– начал я, – я уехал тогда по просьбе своего близкого друга, ему нужна была моя помощь. Партнер Чарльза в США вел нечистую игру, и мне необходимо было поставить МакГрегора на место… Если бы я тогда тебя разбудил, то просто не смог бы уехать, – я тяжело вздохнул, вспомнив ту ночь и нежного спящего Джерома с подушкой в обнимку, – ты не представляешь, что делаешь со мной одним лишь своим взглядом... Да, я поступил так из-за эгоистичных побуждений, ведь я мог и не вернуться и не увидеть тебя больше, Мак-Грегор тот еще...жук. Я думал той ночью, что если увижу твои глаза, твою сонную мягкую улыбку, то просто струшу, плюну на все, схвачу тебя в охапку и увезу туда, где нас никто не сможет достать, где нас никто не знает, и ничего не смогут от нас требовать... Но я должен был Фаррелу, должен свою жизнь, поэтому обошелся прощанием в письме… Только я не учел, что его сможет кто-то найти до того, как ты проснешься. Томас. Он его сжег, сам потом признался...

Джером не поворачивался ко мне, я видел только линию скулы и подбородка, бьющуюся жилку на красивой шее, вздымающуюся грудь в вырезе ночной рубашки и шелк волос по подушке. И так хотелось прикоснуться ко всему этому, прижаться, вдохнуть самый лучший аромат в мире – аромат его кожи.

Но нельзя. Пока нельзя.

– Я искал тебя, когда вернулся, отправлял людей во все уголки мира, но все тщетно, ты пропал бесследно... Я не смог вернуться вовремя, как хотел – через два месяца, МакГрегор переиграл меня. Мне пришлось месяц восстанавливаться после отравления, скрываться от этого хитрого лиса, чтобы не расстаться со своей, все еще теплящейся жизнью. Как мне тогда хотелось вернуться к тебе... я, наверное, и выжил только одним этим желанием... Джером... я не могу без тебя.

Черноволосый бес оставался неподвижным, ни единым вздохом не выдав, что услышал меня. Я забрался с ногами на кровать и склонился над ним: глаза Джерома были закрыты, длинные, будто из тонкого черного стекла, ресницы вздрагивали, тонкие ноздри раздулись и побелели по краям.

– Джером, – позвал я, не смея прикасаться к нему, – пожалуйста, посмотри на меня.

Ноль реакции, только адамово яблоко дернулось.

– Джером, если ты меня не простишь, то я выброшусь за борт, – пригрозил я в отчаянии.

Он только засопел сильнее.

Я встал с кровати и направился к двери, взялся за ручку и обернулся к нему. Джей смотрел на меня гневным блестящим взглядом.

– Я уже иду выбрасываться, – пригрозил я снова и повернул ручку.

Джером продолжал так же смотреть на меня, даже бровью не повел.

– Я выброшусь, а ты останешься один, с двумя детьми, потому что опекунство над Шарлем я завещал тебе, – выложил я последний козырь. Если не сработает, пойду и точно утоплюсь. Назло ему.

Джей гневно дернул веревки на запястьях, зашевелил разъединенными кляпом губами и громко рыкнул.

– Ты что-то хочешь сказать? – с наигранным беспокойством поинтересовался я.

Он сузил свои черные глаза и фыркнул. Ну чисто арабская кобылка.

Я подошел к нему и развязал руки, а затем и кляп вытащил.

– Джером...

Джей перекатился на другую сторону кровати, поднялся с постели и замер ко мне спиной.

– Джером, поговори со мной, – попросил я.

– Напиши мне, – вдруг сказал он.

– Что? – не понял я.

– Напиши мне то письмо снова...сейчас.

Я не стал спорить и подошел к секретеру, взял бумагу и перьевую ручку, чтобы повторить то, что написал ему три года назад:

Джером,

Я вынужден уехать на несколько месяцев. Прости, что ставлю тебя в известность таким образом, и прощаюсь с тобой на бумаге, но по-другому не получается, завтра утром я сажусь на поезд до Ливерпуля, а там уже на пароход до Нью-Йорка. Расскажу все, когда вернусь.

А я вернусь, обещаю.

P.S. Дьявол! Я не увижу тебя НЕСКОЛЬКО месяцев! Надеюсь, ты меня дождешься. Слышишь, убью тебя, если не дождешься!

Люблю тебя, Дерек.

Я протянул ему тонкий лист, и Джером взял его из моих рук, не поднимая на меня взгляда. Его руки дрожали, когда он читал, а потом грудь поднялась в судорожном вздохе, и я услышал горький всхлип.

– Джей...

Он прижал руки к лицу, не выпуская письма из пальцев, и стал давиться стонами. Я прижал его к себе за плечи, пытаясь успокоить, поглаживая спину, но Джей был напряженной струной. Тогда я опустился перед ним на колени, уткнулся лицом в живот и обхватил бедра руками.

– Я прошу тебя, прости меня, – проскулил я, целуя его сквозь сорочку, – моя жизнь не имеет без тебя смысла, Джей...

Тонкие пальцы запутались в моих волосах, письмо прошелестело и упало куда-то мне за спину. Я поднял к нему лицо и увидел плотно сомкнутые веки, из-под которых скатывались крупные слезы, губы дрожали, сжатые в тонкую линию, кончик носа покраснел, и все равно он был самым прекрасным существом.

– Джей…

Джером посмотрел на меня, и я задохнулся от тех чувств, что он излил на меня своим взглядом: сквозь боль и горечь на меня смотрел мой Джей, юный и любящий, простивший мне годы разлуки и мучений.

Я поднялся и обхватил его лицо руками, вытер пальцами слезы, а Джей смотрел на меня и улыбался дрожащими губами, прижимался лицом к моим ладоням, жмурился и вздыхал блаженно и облегченно. И тогда я поцеловал его, не торопливо, не грубо, а мягко, медленно, наслаждаясь нежными губами и его неповторимым вкусом. Я целовал соленый от слез рот, скользил губами по мокрым щекам и сжимал Джерома в объятиях до хруста в суставах. Но он словно не замечал боли, сам вжимался в меня, цепляясь пальцами за рубашку, обхватывал меня руками и отвечал на мои поцелуи с исступлением, жаждой и нетерпением.

Ощущать его сейчас всего стало для меня вдруг жизненно необходимым. Я заскользил ладонями вниз по спине Джея, неторопливо огладил упругие ягодицы, давая ему шанс остановить меня и молясь про себя, чтобы он им не воспользовался. Джером выгнулся, теснее прижимаясь ко мне всем телом, подставил шею под мои губы, и я впился в гладкую сладкую кожу, засасывая и пробуя её языком. Своим рукам я дал полную свободу, и они, забравшись моему бесу под сорочку, бесстыдно гладили молодое гибкое тело, поднимались вверх по гладкой спине и снова опускались на соблазнительные округлости.

– Или идем в постель или я сейчас повисну на тебе как обезьяна, – прошептал Джером мне на ухо. От его шепота по мне прокатилась волна дрожи, я подхватил его под бедра, заставляя обернуть свою талию длинными ногами, и отнес на кровать, укладывая черноглазого беса поперек ложа.

Мои сны стали явью – Джей снова был в моей постели, я чувствовал его рядом с собой, видел, как он с желанием открывается мне, выгибается навстречу, пряча счастье в уголках губ и под трепещущими ресницами. Я понимал, что он хочет меня с той же всепоглощающей силой, когда мой маленький прекрасный Гаденыш рвал на мне рубашку в клочья и прижимался своим горячим нетерпеливым телом к моему. Я побывал на всех небесах от счастья и смею вас заверить, что их больше чем семь, намного больше. Его сбивчивое дыхание, прерывистый шепот и протяжные стоны; его взмокшее и по-змеиному подвижное от удовольствия тело, припухшие губы, полупьяная улыбка и горящий, зовущий взгляд – все это бросало меня в бурлящий водоворот наслаждения и счастья. Я был в Раю, хоть «добрые» люди и уверяли, что дорога туда мне заказана.

– Я не отпущу тебя, – сказал я охрипшим голосом, нарушив тишину каюты.

Джей шевельнулся, прошелся ласковой ладонью по моей груди, уткнулся носом мне в шею и выдохнул шепотом:

– Я никуда не уйду.

Я обнял его крепче за плечи и спросил глупо улыбаясь:

– Никогда?

– Ну-у…когда-нибудь все же придется тебя покинуть… – пока длилась пауза я в напряжении стиснул челюсти, а он зевнул и продолжил, – в туалет, в ванну, еще куда-нибудь по делам семейным.

Я выдохнул облегченно и зарылся лицом в волосы на его макушке. «Какой же ты у меня все же Гаденыш».

Ручка на двери скрипнула, опустилась вниз и дверь в каюту распахнулась. Я только и успел что накрыть нас одеялом, когда внутрь вошли маленькая Лизи и мой Шарль.

– Ты что, дверь не запер?! – процедил Джей гневно, но шепотом, испепелив меня взглядом.