Текст книги "Леди в маске (ЛП)"
Автор книги: Snapes_Goddess
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)
– Ты и сам прекрасно знаешь, Люциус, почему. Министерство выделяет моему фонду смехотворно скудный бюджет, а у меня есть те, кто и в самом деле может рассчитывать только на мою помощь… – она отвечала крайне сдержанно и внимательно следила за перемещениями Малфоя, тихонько пытаясь избавиться от пут, удерживающих запястья.
– Есть гораздо более цивилизованные и безопасные способы увеличить финансирование! – тот нахмурился, не переставая ходить туда-сюда, и сверкнул на нее глазами.
«Боже мой… он что… беспокоится обо мне?»
– Да что ты говоришь! И скажи, сделай милость, что же я могла сделать. Я живу в малюсенькой квартире на пятом этаже, где единственная роскошь – это то, что в ней есть туалет, и половину своей зарплаты отдаю в бюджет фонда. Оставляю себе минимум, чтобы только на жизнь хватало. Клянчу деньги у каждого благодетеля, который хоть раз сделал пожертвование, прошу министерство увеличить мой бюджет, постоянно урезаю программы… но и это не помогает! А список семей, нуждающихся в помощи, растет с каждым годом. Так скажи мне, что еще можно сделать?
В голосе (спокойном, собранном и таком тихом) Малфою слышалась боль и отчаяние, обуревавшие ее.
– Гермиона, ты не должна брать на себя ответственность за них! – присев на край кровати, он покачал головой, его самого тоже охватило разочарование.
– Не могу… Они надеются на меня, – тихо отозвалась она. – Понимаешь, у них больше нет никого.
– Не хочу выглядеть пессимистом или высокомерной скотиной, но готов поспорить, что у половины семей из твоего списка есть способный работать отец, который просто предпочел быть пьяницей и бездельником, чем заботиться о своей семье, – Люциус увидел, как она напряглась, и понял, что попал по больному месту.
– И что с того? Это… должно означать для его семьи голод или отсутствие всяческих возможностей? Значит, невинные дети должны голодать из-за его безответственности? Как ты можешь так говорить? Неужели они и впрямь заслуживают быть голодными и бездомными? – голос ее повышался, а в глазах засверкали яростные огоньки.
Люциус почувствовал, как пульс его невольно ускорился, реагируя на эти явственные проблески ее пламенного темперамента.
– Я не говорил этого, но ты сделала работу смыслом своей жизни. Понимаю: у многих семей могут случиться трудные времена, и у меня некоторые школьные товарищи были очень бедны, Гермиона, и я видел, каково это. Между прочим, беден был и Северус Снейп – он одевался в обноски, недоедал, а для покупки учебников и школьных принадлежностей всегда пользовался школьными стипендиями. Почему я щедро жертвую на стипендии Хогвартса, как думаешь? В его память. И не потому, что он был моим другом, а потому, что эти стипендии, быть может, помогут еще какому-нибудь такому же удивительному, но небогатому ребенку. И все же… я не обязан заботиться обо всех них, – по глазам Гермионы он понял, что вся его речь пропадает втуне, поскольку не имеет для нее никакого значения.
– Тогда кто будет помогать им?
– Не ты. Ты просто впустую тратишь в этом фонде время, позволяя жизни проходить мимо. Ты пытаешься решить проблему, справиться с которой не в состоянии. Пойми: неимущие семьи были всегда и будут всегда. И никакое количество галеонов не вылечит нищету! – попытался достучаться до нее Малфой.
– Значит, ты не считаешь мою деятельность достойной? И думаешь, что попытка сделать жизнь детей лучше не стоит ни моего времени, ни энергии, ни гордости?
– Этого я тоже не сказал. Я думаю, что все это очень достойно и благородно с твоей стороны, но ты должна смотреть на вещи реально. Ты не можешь спасти их всех, Гермиона! Почему ты не можешь быть счастлива тем, что тебе уже удалось? – Люциус знал, что покажется ей жестоким и бесчувственным, но… что поделать. Годами жертвуя куда-то деньги, он никогда не драматизировал самого факта существования бедности, оставаясь самым настоящим реалистом. Жизнь есть жизнь. Бедность существовала всегда, и ничего с этим не поделать.
– Мы никогда не сможем договориться по этому вопросу, – упрямо буркнула Гермиона. – Просто ты никогда не был беден. Тебе никогда не приходилось работать, чтобы кормить семью. И ты никогда не поймешь меня.
– Нет проблем, давай поговорим о чем-нибудь другом… – Люциус сложил руки на довольно широкой груди и уставился на Гермиону. – О чем-нибудь… более личном. Например, о той маленькой игре, которую ты затеяла в ту ночь, когда мы встретились на благотворительном балу.
– Почему ты думаешь, что я играла? – она вдруг почувствовала, как щеки медленно краснеют.
– Потому что неплохо знаю тебя теперь. Видишь ли, за эти месяцы мы с тобой были более близки, чем иные супружеские пары. Ты всегда охотно шла мне навстречу во всех моих сексуальных позывах, не собираясь признаваться мне, кто же ты на самом деле. Почему?
Гермиона медлила с ответом, и Люциус затаил дыхание, ожидая его. Ему нужен был ответ. Нет, ему чертовски был нужен этот ответ.
– Что… сильно разочарован, обнаружив, что это я? – еле слышно спросила она наконец.
В этом коротком вопросе он уловил огромную уязвимость, подобно которой никогда еще не слышал в ее голосе. Сузив глаза, он глядел на нее и размышлял…
«Знала бы она, насколько тяжело разочароваться в этом, увидев ее сегодня…»
Люциус понимал, что до боли знакомый образ «Леди в маске» являл собой самоуверенную нахалку, прекрасно знающую, чего она хочет, да и к тому же уверенно берущую все, что она хочет. Плюс к этому, «Леди в маске» была уверена в собственном обаянии и нагло использовала его в своих интересах. Но Гермиона Грейнджер… Нет, ее он тоже неплохо знал. Правда, не близко. Он знал ее как очень умную, талантливую ведьму, как неплохого бойца, как жертву своей сумасшедшей свояченицы, как школьную соперницу сына в изучении академических предметов, как неутомимую защитницу забитых домовиков… И вот теперь, как выяснилось, он знал ее и как неутомимую подражательницу Робина Гуда.
«Собственно… я знаю ее довольно хорошо. Или не знаю вообще».
Потянувшись, он положил руку на ее бедро и сразу же почувствовал, как она напрягается под этим прикосновением. Шелковистая ткань юбки легко скользила под пальцами Люциуса, когда он вел по бедру рукой, мягко касаясь его соблазнительных изгибов. Он поднялся почти до талии, прежде чем наклониться к Гермионе.
– Нет, скорее, я удивлен. Удивлен больше, чем ты можешь себе представить. Но не разочарован… – тихо произнес он. – Знаешь, сегодня я чувствовал себя немного виноватым перед «Леди в маске». Потому что желал другую. А теперь и вовсе кажусь себе редким идиотом, понимая, что ты – это и есть она…
– Извини, ничем не могу тебе помочь. Хотя… ты оказался умнее, чем я думала, Люциус, – она посмотрела на его рот и неосознанно облизнула губы.
«Черт… Мне хочется, чтобы он поцеловал меня. И почему-то это мне представляется еще более интимной вещью, чем то, что мы уже вытворяли друг с другом… Но как я могу целоваться практически с незнакомцем? Или… он уже не незнакомец?»
Малфой негромко засмеялся.
– Вообще-то, если б ты не промурлыкала так хрипловато и знакомо мое имя, и по моему телу не пробежала привычная дрожь, я бы даже не подумал, что хитрая лисица, преследующая мои мечты, и синий чулок, регулярно набрасывающийся на меня с претензиями, – это одна и та же женщина.
Люциус наконец подобрался к талии и понял, что ее платье представляет собой юбку и корсет, надетые по отдельности.
– Ага… значит, признаешься, что одержим мной? – усмехнулась она в ответ, борясь с желанием толкнуться ему навстречу, ведь Малфой уже коснулся кончиками пальцев обнаженной кожи.
– Признаюсь, – согласился он, расстегнув юбку, стремительно стащил ту вниз и небрежно бросил с кровати.
– Люциус, что ты делаешь? – глаза Гермионы расширились, она не была готова к тому, что ее начнут раздевать.
– А что я делаю? Ты сказала, что отдашься мне, когда я смогу поймать тебя, и теперь я хочу, чтобы ты сдержала слово, – охрипшим голосом прошептал Малфой, и глаза скользнули по гладкой, кремовой коже голых ног Гермионы к крошечным атласным трусикам, что были надеты на ней под юбкой.
– Но ты же… не собираешься взять меня сейчас. Ведь теперь ты знаешь, кто я… – она тихонько застонала, когда горячая ладонь проникла между ее бедрами.
– Неужели ты думала, глупенькая, что это имеет для меня значение? – Люциус почти не мог ни о чем думать. Все мысли занимала эта женщина и ее кожа – мягкая и нежная.
«Мерлин! Я почти забыл, какой шелковистой может быть женская кожа…»
– Конечно, я думала, что это будет важно! Я маглорожденная, ты чистокровный маг, который когда-то вообще пытался уничтожить меня. И таких, как я! – Гермиона прикусила нижнюю губу, пытаясь сдержать еще один стон, когда его рука погладила ее по бедру и поднялась к изгибу талии.
– Не уничтожить, не преувеличивай. Просто изгнать из волшебного мира… – его голос стал глухим и каким-то далеким, а глаза жадно оглядывали фигуру, словно пытались запомнить каждую ее черточку. – Я мечтал о твоей груди с того самого вечера, когда ты шагнула ко мне из тени около клуба, – Малфой ладонью дотронулся до полушария и мягко сжал его. – Ты сильно рисковала в тот вечер… Сказать по правде, уже тогда тебя спасло только умение внезапно исчезать.
– Забавно… А ведь ты никогда не думал, что я прекрасна, пока не началась эта игра, – запрокинув голову и прикрыв глаза, Гермиона откровенно наслаждалась его прикосновениями. И тихо охнула, когда его пальцы принялись потихоньку спускать кружевную окантовку корсета.
– Не совсем так. Ты всегда была интересна мне, но не как женщина. Просто теперь… все изменилось. Мало кто мог удивить меня в этой жизни так, как ты, Гермиона. Признаюсь, ты сводишь меня с ума… – казалось, Малфой и сам не мог поверить, что произносит нечто подобное.
Теперь, когда он узнал имя своей загадочной «Леди в маске», и ею вдруг оказалась женщина, уже давно нравившаяся ему, увлеченность Люциуса и впрямь начала граничить с одержимостью. И предмет этой самой одержимости наконец-то находился у него в руках. Мало того… привязанный к его кровати! Малфой не совсем понимал, что именно должен чувствовать в этот момент, но одно знал точно: знал, что не сможет думать ни о чем, пока не овладеет этой ведьмой. Пока не сделает ее своей…
– Люциус… – она открыла глаза и повернула лицо, чтобы взглянуть на него. Жар во взгляде Малфоя казался столь ощутимым, что Гермиона невольно почувствовала, как ответное желание загорается где-то внутри.
«Что греха таить… Я же давно хочу его, просто никогда не думала, что у нас сможет что-нибудь получиться».
– Скажи это снова, – прошептал Люциус, и взгляд его потемнел.
Она прикусила нижнюю губу зубами и снова прошептала его имя.
– Меня сводило с ума, что ты всегда называла меня «мистером Малфоем», даже после того, как мы ласкали друг друга так, как не делают этого и некоторые женатые пары. Мне казалось, что ты словно бы уклоняешься от меня, отгораживаешься…
Внезапно та нестерпимая жажда, что обуревала его, отступила, уступив место другой, не менее горячей эмоции. Теперь им овладел безудержный гнев, ощутимо вибрирующий по позвоночнику.
«Она сознательно обманула меня! Играла мной, как юнцом!»
Поднявшись, он пробормотал заклинание, освобождающее ее от пут, и дернул на себя, тут же укладывая на колени лицом вниз.
– Ай! – взвизгнула Гермиона, шокированная и возмущенная его действом. – Что, черт возьми, ты делаешь?
– Собираюсь наказать тебя! И видит Мерлин, ты заслужила это. Ты играла мной несколько месяцев, маленькая мерзавка, снова и снова заставляя гоняться за собой. Ты подвергала себя опасности, черт возьми! Вот что бы ты делала, если б тебя поймал не я?! – ладонь Люциуса с громким хлопком опустилась на ягодицы Гермионы, прикрытые только атласной полоской трусиков.
Удар оказался не слабым – та изумленно вскрикнула. Малфой ударил еще раз… еще… и еще, пока ладонь не онемела, а щеки чуть покраснели от усердия. Вообще-то, щеки Гермионы тоже раскраснелись, правда, скорее, от ярости, так что Люциус почувствовал себя отомщенным и остановился, пытаясь успокоить дыхание. Более того, он понял, что Гермиона совсем даже не сопротивляется ему: смирно лежит у него на коленях, тихонько хныкает, и только ладошки судорожно впиваются в покрывало, а бедра слегка двигаются навстречу его ладони. Его губы дернулись, и он ласково провел рукой по коже.
– Так-так… Значит, маленькая хулиганка все-таки согласна с таким наказанием? – он стянул с нее трусики и бросил их на пол, довольный, что она чуть приподняла бедра, помогая ему.
Потом потянулся к ленточкам, шнуровавшим корсет сзади. Развязал узел и медленно расстегнул его, освобождая Гермиону, на коже которой виднелись красные следы. Люциус погладил их кончиками пальцев и вдруг опустил руку на бедро.
– Перевернись, – хрипло приказал он, помогая ей перевернуться и устроиться теперь уже на спине.
Глаза их встретились. Малфой окончательно стащил корсет с ее плеч и тоже бросил его на пол. Теперь она лежала у него на коленях полностью обнаженной. Люциус чуть наклонился.
– Поцелуй меня…
Обняв за шею, она притянула его к себе и наконец сделала то, что давно уже хотела сделать. Губы Люциуса были такими мягкими, как раз такими, как она и представляла себе в мечтах. Он был нежен, и это тоже заставило ее дрожать и от неожиданности и чего-то еще… Чего-то волнующего и щемящего.
«Как может этот человек, больно отшлепавший меня только что, быть таким нежным? Как он может… целовать меня с такой болезненной сладостью?»
Гермиона негромко застонала прямо в губы Малфою, и, обняв, он притянул ее к себе. Перевернул и уложил в центре кровати, склонившись над ней и не прерывая поцелуя, тоже казавшегося ему сладким. Они еще долго целовались. Целовались, пока у обоих не начали болеть губы и перестало хватать воздуха. Лишь тогда Люциус опустился ниже, продолжая целовать ей шею, а потом и ключицы.
– Люциус… на тебе, в отличие от меня, до сих пор слишком много одежды, – жарко зашептала Гермиона, принявшись торопливо стягивать с него рубашку.
Покончив с которой, тут же занялась брюками. Она быстро расстегнула их и, проникнув ладонями под пояс, приподняла обернутые вокруг Малфоя ноги и ступнями толкнула брюки вниз. Удивленный, он не знал, как реагировать: еще никогда у него не было женщины, участвующей в процессе обоюдного раздевания. Обычно его партнерши смирно ждали, когда он разденет их и разденется сам.
– Решила поспешить? – усмехнулся он, помогая ей и стряхивая штанины уже с лодыжек.
– Да, – расправившись с брюками, Гермиона обняла его ногами за талию и принялась водить ладошками по спине, иногда слегка впиваясь в нее ногтями. – Я слишком долго ждала этого…
«Черт! Все происходит так стремительно, но будь я проклят, если стану останавливать это», – мелькнуло у Малфоя, который вздрогнул, потому что женские ногти впились ему в плечи. Он потянулся к ее рукам и, подняв их у Гермионы над головой, стиснул тоненькие запястья.
– Как долго? Скажи мне, как давно тебе хотелось оказаться в моей постели? Скажи… – высокомерно прошипел он. Люциус страшно желал услышать это и услышать именно от нее. Убедиться, что не один он сходил с ума, желая этой близости.
– Не помню точно… но тогда я была еще очень молоденькая, – она чуть толкнулась бедрами ему навстречу. – Тогда ты еще был нашим врагом, и я впервые поняла, что можно не терпеть мужчину, почти ненавидеть его, но это ни капли не помешает его вожделеть.
– Правда? – уголок его рта дернулся, хотя эго просто возликовало от этого признания. – Только не опускай руки и не трогай меня, я и так еле сдерживаюсь.
Люциус чувствовал, как член дергается. Ужасно хотелось скорей проникнуть внутрь, но и прекращать эту сладкую муку он все равно не спешил. Однако руки с ее запястий Малфой убрал и немного отстранился.
– Ну же, Люциус! – потребовала она, извиваясь бедрами и стараясь прижаться к нему сильней, пытаясь заставить его войти в нее.
– Погоди… Я несколько месяцев ждал, когда же смогу заполучить это тело в безраздельное пользование, поэтому не буду спешить, – Малфой приложил ладонь к ее горлу, туда, где под пальцами бился пульс, и начал потихоньку опускаться ниже: к груди, полушария которой с самого начала гипнотизировали его. Нежная сливочная плоть восхитительно наполнила его руку, которая задела сосок, тут же сжавшийся от прикосновения.
– Люциус… мне нужно, чтобы ты кое-что пообещал мне, – прошептала Гермиона, когда пальцы Малфоя заскользили по напрягшемуся соску.
Очарованный представшим перед ним зрелищем, Люциус ничего не ответил, только кивнул, сообщая, что слышит ее. Ему почему-то казалось, что сейчас она попросит его о чем-нибудь, вроде использования какого-нибудь предохранения. Или попросит вообще не входить в нее, или велит никому не рассказывать о том, что происходит между ними. Но ошибся. Гермиона попросила его совсем о другом:
– Не обращайся со мной так, будто я сделана из стекла…
Эти слова настолько привлекли его внимание, что Люциус даже отвлекся от сладостного созерцания ее груди, чтобы встретиться глазами.
– То есть… я хотела сказать: не сдерживайся, опасаясь, что причинишь мне боль.
– Ты действительно хочешь этого? – дрожащим от волнения голосом спросил он, не веря своим ушам. Эта женщина не переставала изумлять его. Не будучи нежной фиалкой, она была партнершей, готовой к яростным проявлениям страсти. Готова была принять эту страсть, отдавая ему в ответ не меньшую.
– Я хочу, чтобы ты любил меня так, как тебе хочется… – прошептала Гермиона и выгнула спину, прижимаясь к нему еще крепче.
Зажав сосок между пальцами, он перекатывал до тех пор, пока тот не стал твердым. И тогда Люциус начал лакать его языком, дразня ее, заставляя выгибаться навстречу и умоляя о большем. Наконец, вняв этим мольбам, он с силой вобрал его в рот.
Сейчас, послушная его просьбе не опускать рук, она была невероятна: с изогнутой шеей, с побелевшими от напряжения суставами пальцев – Гермиона изо всех сил боролась, чтобы не дотянуться до него. А он ласкал и ласкал ее соски, переходя от одного к другому и иногда отстраняясь, чтобы полюбоваться на плоды своих трудов. И снова приникал к какому-то из них. Ее реакция только подпитывала возбуждение самого Малфоя, пока тот не понял, что пах уже дико ломит от возбуждения. Хотелось большего, конечно, хотелось снова вкусить ее и смаковать, лицом уткнувшись в женскую ее суть, вылизать ее сердцевину, пока Гермиона не закричит, не забьется на этой кровати, как тогда, на столе его кабинета. Но сделать еще и это он не рискнул. Терпения практически не осталось, а так хотелось сегодня вечером излиться именно в нее. Внутрь ее.
– Какая же ты вкусная… – глухо прошептал Люциус, губами прижимаясь к ее рту и наслаждаясь теперь им. – Твоя грудь просто идеальна, – он поднялся на колени, продолжая руками разминать и пощипывать ее соски. – Они похожи на спелые ягодки, и такие же сладкие на вкус.
– Войди в меня, пожалуйста. Хочу тебя, Люциус! – ее голос уже охрип от страсти. – Ты честно поймал меня, так бери же, наконец.
– О да, – прошипел Малфой, проводя головкой члена по припухшим, уже покрытым кремовой смазкой складочкам, и почувствовав набухший клитор. Ожидание стало невозможным, и он медленно и осторожно толкнулся вперед. Не удержавшись, негромко рыкнул, чуть не сходя с ума от ощущений, обрушившихся на него: тесное, обжигающее влагалище словно обволакивало член нежнейшей шелковой перчаткой. – Боги, я мог бы умереть внутри тебя.
– Еще глубже… Люциус, еще! – Гермиона скрестила ноги на его пояснице и почувствовала, как Малфой медленно погружается в нее.
Это было чудесно: она откровенно наслаждалась ощущением твердой массивной плоти, двигающейся в ней. На полпути он остановился, немного вышел назад, а потом снова проник, и теперь уже до конца. Еле слышно застонав, Гермиона зажмурилась, принимая его. А он склонился к ее лицу и начал целовать веки, губы, щеки… не переставая размеренно двигать бедрами.
– Это еще лучше, чем я представлял себе, ведьма, – он вздохнул. – Как же хорошо с тобой. Ты… ужасно тесная. И жаркая. Черт, почему я не сделал этого раньше!
– Мне тоже… Мне тоже очень хорошо с тобой. Пожалуйста, Люциус, сильнее! – пальцы ее сжались на спине Малфоя, и, вспомнив ее недавнюю просьбу, тот ускорился, с еще большей силой вколачиваясь в податливое тело.
Слова Гермионы эхом звучали в голове: не обращайся со мной так, будто я сделана из стекла, люби меня так, как тебе хочется. И улыбку, блуждающую на губах Малфоя, можно было назвать улыбкой триумфатора…
– Значит, любить тебя так, как мне хочется? Что ж… позволь показать это, – прорычал он, окончательно освобождаясь от привычной сдержанности, и тяжело врезался в нее, с силой сотрясая кровать. Глаза Гермионы расширились, и он увидел, какой сильный шок обрушился на нее.
«О да, кажется, именно это и было нужно ей».
Гермиона же чуть не рассмеялась от радости, поняв, что Люциус отпустил себя на свободу. Это было как раз то, чего она жаждала, чего всегда хотела от любовников, но не могла найти. Он не сдерживался, отдавая ей все, о чем она просила, и Гермиона поняла, что теперь наслаждается каждой мигом их слияния. Ничего сказать внятно она уже не могла, с губ слетали лишь беспорядочные стоны и крики чистейшего восторга. Наконец-то она чувствовала себя полностью удовлетворенной сексом, пусть оргазм еще и не наступил. Наконец-то ей бесконечно нравился процесс, предшествующий ему.
Сказать по правде, Люциус и сам ощущал нечто подобное, но все же с изумлением глядя в лицо Гермионы, брал ее так, будто от этого зависела сейчас вся его жизнь. Нет, конечно, он не осознавал этого, он вообще не мог думать о чем-то внятно. Но одно понимал прекрасно: наконец-то под ним лежала ведьма, которая сама попросила его не сдерживать себя, не контролировать, а просто взять ее. Взять, чтобы полностью овладеть ею, заклеймить своей страстью, и теперь откровенно упивалась этим. Она кричала, словно обезумевшая, и билась головой, почувствовав приближение оргазма, которое ощутил и Люциус – первые мягкие пульсации ее влагалища уже будоражили и его.
– Ну же… ведьма, ну же! – задыхаясь, проговорил он, поднявшись на вытянутых руках, чтобы так задевать клитор.
Мышцы влагалища напряглись, да и все тело Гермионы напряглось, потому что волна наслаждения, исподволь нарастающая в ней, наконец-то обрушилась. И это Малфой тоже понял по той жаркой волнующей пульсации, что ласкала сейчас его плоть. Влагалище обжигало его, а крик Гермионы, наверное, перепугал всех домовых эльфов на предмет, не взялся ли хозяин за старое пожирательское прошлое.
Люциус продолжал двигаться и любовался ее оргазмом, наблюдая, как она дрожит, как содрогается в муках разрядки, и думал, что это самая удивительная вещь, которую он когда-либо видел. А плоть ее продолжала и продолжала пульсировать вокруг него, уже затягивая в водоворот оргазма и самого Малфоя. Ноющая боль в мошонке уже предупреждала о том, что и собственное извержение близко. Он снова наклонился вниз и почти уткнулся носом в шею Гермионы, их дыхания смешались, и Люциус понял, что всё – его терпение кончилось.
– Не могу больше ждать… – выдохнул он и тут же услышал ее голос.
– И не надо! Не жди… – утомленно проговорила Гермиона и слегка повернула голову, чтобы поцелуем впиться ему в губы.
Движения Люциуса стали хаотично-стремительными, он толкнулся последние несколько раз и громко застонал, отдаваясь на волю сильнейшего, почти болезненного, но и головокружительного оргазма. Тяжело рухнул на Гермиону, продолжая тихонько двигаться, словно пытаясь продлить это сумасшедшее, но безмерно приятное состояние, охватившее их обоих.
Крепко обняв в ответ, Гермиона медленно поглаживала его по потной спине. Казалось бы, на нее должна была навалиться усталость, но нет, еще никогда (ни с одним из своих любовников) она не чувствовала себя настолько переполненной удовлетворением и настолько полной сил.
«Понятно, что утром, скорей всего, я не смогу сидеть… Но, черт возьми, как же мне хорошо сейчас».
– С тобой все в порядке? – немножко невнятно спросил ее Люциус. Поднявшись, он поглядел ей в глаза.
– В полном… – тихо ответила Гермиона, убирая с его лица прилипшие прядки. – Боюсь, что теперь, кроме тебя, мне никто и не нужен.
– Мне тоже так хорошо никогда не было, – он повернулся на спину и потянулся за своей палочкой, лежащей на прикроватном столике, чтобы очистить их. Потом натянул на обоих покрывало и крепко прижал Гермиону к себе.
– И что дальше?.. – задала она вопрос, поигрывая редкими и тонкими светло-золотистыми волосками на его груди.
– Теперь нужно отдохнуть до следующего раунда, – Малфой зевнул и, устроившись на подушке удобней, прикрыл веки.
– Я не об этом, – смешливо фыркнула Гермиона, хотя внутри что-то приятно дрогнуло при одной только мысли о «следующем раунде». – Я имею в виду, ты собираешься сдать меня властям?
Малфой резко открыл глаза и уставился в тускло освещенный потолок спальни. Понятно, что Гермиона задала совершенно разумный вопрос: воровала она у богатых, а кражи, так или иначе, считались преступлением, независимо от причин, что могли их оправдать. Но! Люциус лишь представил себе Азкабан, его грязь и зловоние, а еще бессовестных охранников, на попечение которых ее отдадут… как на его щеках яростно заходили желваки.
– Нет. Не могу, и не будем сейчас об этом, – он прижал ее к себе еще крепче. – Но грабеж должен остановиться. Гермиона, я понял твою позицию, но на этом всё, баста. Это только вопрос времени, прежде чем тебя поймает кто-нибудь другой. И вряд ли этот другой будет столь же терпим к твоим художествам, как я, – он поцеловал ее в макушку и снова улегся. – Всё. А теперь спи.
– Спасибо тебе, – помолчав, еле слышно прошептала она.
========== Глава 10: Исчезла! ==========
Сенсация! Знаменитая «Леди в маске» заговорила!
«Уважаемые граждане волшебной Британии,
С тяжелым сердцем я пишу вам всем, что объявляю о своей отставке. Я знаю, для некоторых из вас это принесет облегчение, поскольку ваши никчемные безделушки и абсолютно непристойное богатство снова окажутся в безопасности. Но надеюсь, что каждый раз, нелепо украшая себя, вы подумаете о тех, кто в этот момент умирает от голода или же лишается образования. И поймете, что можете помочь им в этой беде. Когда-то давно я взялась за крестовый поход против несправедливости нашего теперешнего мира. Одинокая слабая женщина, решившая исправить его ошибки и найти справедливость и равенство для тех, кому судьба улыбается реже. Но теперь я поняла, что, независимо от того, сколько карманов я обобрала и сколько украшений украла, все это было лишь временным исправлением ситуации. Я пришла к выводу, что эта миссия принадлежит не мне одной, а всем нам. И все мы должны думать об этих детях и о том, что именно они – будущее Британии. Наше будущее. Итак, я больше не займу ни вашего времени, ни вашего внимания. Больше не буду воровать у богатых, чтобы накормить бедных. Вместо этого я умоляю вас не скупиться на раздачу денег в благотворительные фонды, созданные для питания малоимущих семей, и в фонды, созданные для обучения маленьких ведьм и волшебников. Помните, что единожды одетое вами платье, брошенное потом где-то в уголке гардероба, может прокормить целую семью в течение не одного месяца. А из его материала можно пошить сразу несколько детских вещичек. И помните, что драгоценности, собирающие пыль в ваших шкатулках, могут оплатить целых семь лет обучения в школе магии и волшебства. И то, что вы считаете бесполезной тратой денег, может изменить жизни сотен людей, если вы всего-навсего найдете в своем сердце искру добра и сделаете пожертвование.
Искренне Ваша,
«Леди в маске», отныне ушедшая в отставку».
Люциус сжал газету в руках и в отчаянии стиснул зубы. Он не мог прийти в себя: после ночи самого невероятного чудесного секса, когда-либо бывшего у него, проснулся совершенно один! Эта маленькая чертовка выскользнула из дома, когда он крепко спал после любовных утех.
«Черт! Да как она посмела?!»
Все тело болело, черт, болел даже член, но жаловаться Люциусу казалось редким лукавством. Этой ночью он понял, что нашел в этой женщине все, чего только мог желать. Она была страстной, отзывчивой, не скупящейся на взаимность… и она хотела его даже без своей дурацкой маски. Боги, это казалось самой удивительной частью всего, что произошло. Она не сдерживала себя, потому что не хотела этого, да это и не было ей нужно. Она могла принять всего его, всего – его внутреннюю тьму, его силу, его ярость. И не просто взять: принять его полностью, чтобы подарить самую настоящую свободу.
«Смогу ли я когда-нибудь спать с другой женщиной после этого?» – он помнил, что женщины его прошлого были на редкость деликатными существами (что жена, что немногочисленные любовницы), черт возьми, да даже случайно трахнутая в борделе куртизанка недовольно ойкала, когда он переставал сдерживаться в процессе получения купленной любви. Но не она. Не Гермиона! А ведь на спине его до сих пор отчетливо виднелись следы ее страсти. Следы от ногтей оставили глубокие болезненные царапины, а воспользоваться лечебным зельем он отказывался. Разочарованно и в то же время горделиво он осматривал следы ее поцелуев на своем теле, не переставая думать о том, что чувствует сейчас она, оглядывая себя. Видит ли она синяки, оставленные им, после того, как грубо и неоднократно взял ее этой ночью? Рассматривает ли она полоску засосов, идущих по плечам, стоя перед зеркалом со своими невозможными волосами, переброшенными через плечо?
Воспоминания не давали ему покоя целую неделю, и ответов на эти вопросы так и не появлялось.
«Как? Как, черт возьми, она могла вот так от меня уйти?»
Люциус скривился, вспомнив, как самонадеянно планировал, что они проведут день вместе, обсуждая свои отношения теперь, когда первый огонь страсти немного притушен. Не совсем притушен, конечно же, не совсем, но определенно стал меньше. Во всяком случае, настолько, что смогли бы вести спокойную беседу, а не трусливо сбежала и не исчезла, как преступница, которой она, по сути, и была.
Но она же просто растворилась! Вот что она сделала. Люциус приходил в ее офис каждый день на протяжении почти недели, чтобы раз за разом находить его запертым и пустым. И только на пятый день обнаружил там пожилую ведьму с фиолетовыми волосами. Старая ведьма, имени которой Люциус не мог вспомнить, прошамкав, сообщила ему, что Гермиона взяла бессрочный отпуск, а она временно заменяет ее. Люциус не поверил своим ушам, пораженный до глубины души, он не верил, что женщина, столь увлеченная своей работой, могла оставить ее и куда-то испариться.
