Текст книги "По расчету (СИ)"

Автор книги: Смай_лик_94

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Несмотря на все опасения, юноше удалось добраться до комнаты Джереми и младенца без происшествий. Оказалось, что Джереми, тоже постепенно осваивавший непростую науку ухода за новорождёнными, уже накормил и перепеленал сына, и мальчик сладко спал у отца на руках. Увидев Джереми, с нежностью склонившегося к крохотной головке, целующего маленькие пальчики Эдмунда, Доминик очарованно улыбнулся.

Джереми, допоздна трудившийся на конюшне, не всегда заставал своих «помощников» за работой, и ещё не видел Доминика в новой одежде. Нико нравился ему и прежде, но теперь, увидев его не в скромном чёрном наряде, а в элегантной одежде, подчёркивавшей его фигуру, оттенявшей его прекрасные волосы и фарфоровое кукольное личико, был сражён. Скромный воробушек превратился в райскую птицу, и Джереми особо остро ощутил свои зарождающиеся чувства к нему. Чувства эти были приятны, но альфа стыдился их. Не прошло даже месяца с тех пор, как скончался Гарри, и Джереми казалось кощунством его так неожиданно вспыхнувшее новое чувство.

– Доминик, – альфа замялся, не зная, с чего начать разговор. – Вы выглядите как настоящий богатый господин.

Доминик вспыхнул и потупился.

– В этом нет моей заслуги… Как малыш?

– Он спит.

Оба чувствовали, как нелепо выглядит их несвязный разговор со стороны, но ничего не могли поделать со своим смущением.

– Я… ну тогда я пойду? Вы справитесь самостоятельно? – Доминик неловко топтался на пороге, не зная, что лучше – выйти или войти.

– Да, конечно, я сам… Спасибо за помощь… Без вас я бы не справился. Спасибо.

– Не за что, – Нико поторопился выйти из комнаты и, закрыв дверь, привалился к ней спиной и закрыл глаза, силясь собраться с мыслями.

Джереми давно нравился ему, но трогательная сцена с младенцем подействовала на него как ветерок на тлеющие угли, и юноша ощутил, как сердце бешено бьётся в его груди, как пылают щёки, как дрожат от волнения руки. Неужели, подумалось ему, он наконец-то обретёт счастье? Неужели после стольких унижений найдётся человек, который будет с ним не для того, чтобы растоптать и удовлетворить свою похоть? Неужели любовь суждена и ему? Доминик почувствовал, как дрожь проходит по его телу от головы до пяток, и вспомнил, что так и стоит у дверей своего возлюбленного, и тот может выйти в любой момент.

Чтобы избежать неловкой ситуации, Доминик двинулся обратно, в их общую с Чарли комнату, когда в тёмном проёме коридора его взгляд выхватил знакомый силуэт. Юноша остановился и с ужасом понял, что замечтался и забылся, а значит, потерял бдительность. Дежа вю было почти полным, за исключением двух вещей: в прошлый раз Уильям был пьян, а рядом был Чарли. Теперь достаточно было взгляда на графа, чтобы понять, что он трезв, а рядом никого не было, чтобы позвать на помощь. Доминик опрометью бросился назад, к Джереми, но Уильям был быстр, как дикое животное, и юноша даже ничего не понял, когда кубарем полетел на каменный пол, едва успев прикрыть руками лицо. Удачно подставленная подножка дала графу пару секунд, которых оказалось достаточно, чтобы поднять оглушенного ударом мальчика на руки и отнести в ближайшую открытую комнату.

На этот раз Уильям поступил умнее. Предыдущая попытка овладеть одним из омег была вызвана опьянением, теперь же графом двигал холодный расчёт. Он действовал тихо, молча и заранее убедился, что мальчик будет один. У него были ключи от всех дверей пустовавшего крыла, и подобрать нужный оказалось легче лёгкого. Бросив всё ещё бесчувственного мальчика на кушетку, обёрнутую чехлом, он пару минут повозился с ключами и, закрыв дверь, неторопливо подошёл к начавшему приходить в себя Доминику.

Мальчик понял, что на этот раз спасения ждать неоткуда. Граф навис над ним, словно изваяние, буравя его тяжёлым, похотливым взглядом холодных серых глаз, и Доминик весь сжался, предчувствуя ещё одну порцию боли, унижения и ненависти.

– Что же, ты думал, что убежишь от меня? Ты – моё. Я выкупил тебя, и если бы не это, ты гнил бы в провинциальной тюрьме, хлебал вонючую жижу трижды в день и спал на гнилой соломе.

– Лучше спать на соломе, чем быть вашим, – дрожащим от негодования и ненависти голосом выдавил из себя юноша. Граф передёрнулся от знакомых слов – то же самое сказал ему Теобальд.

– Смотри-ка, подстилка герцога даже цитирует его изречения. Как это мило. Что же, разговоры в сторону. Ко мне.

– Нет, – Доминик упрямо сжал губы.

Граф наотмашь ударил его по лицу. Звякнули серёжки, слетела с головы шляпка. Разъярённый Уильям запустил левую руку в густые волосы, собранные в причёску, и оттянул голову мальчика так, чтобы видеть его лицо. Рука снова поднялась и снова опустилась, струйкой стекла кровь из носа. Доминик даже не вскрикнул.

– Ах, как же ты хорош в барских тряпках. Как же это я раньше не додумался разрядить тебя как знатного выскочку? Это прибавляет тебе цены. Я бью тебя, и передо мной уже не грязная деревенская потаскуха, а чёртова оскорблённая невинность. А ну иди сюда, ты! Уж я-то знаю тебе цену, паршивец! Ко мне!

– Нет! – голос Доминика срывался. – Отпусти меня! Негодяй! Чудовище!

Граф не стал больше тратить слова. Ухватившись обеими руками за грудки блузы, он дёрнул в разные стороны, забренчали по полу пуговицы. Доминик, готовый умереть от одной мысли, что мерзавец хоть ещё раз до него дотронется, отчаянно закричал и забился с неожиданной для самого себя силой, не желая больше принадлежать ненавистному графу.

– Я никогда, никогда больше не буду твоим! Я лучше умру прямо сейчас! Отвратительное чудовище! Зверь! Отпусти!

Неожиданная сила мальчика, хоть и сбила сначала Уильяма с толку, не была препятствием. Порвав рубашку, альфа хотел было притронуться к худым плечам, покрытым веснушками, когда в его ладонь вонзились острые зубы. В прошлый раз Доминик кусал слабо, не по-настоящему. Теперь, сомкнув челюсти, он ощутил во рту солёный вкус крови и откуда-то как сквозь пелену расслышал болезненный вопль. Граф на секунду отшатнулся, удивлённо рассматривая руку, по которой струями лилась кровь, но уже через секунду накинулся на юношу с по-настоящему звериным бешенством.

Не желая больше тянуть ни секунды, граф ударил мальчика по голове так, что тот на секунду отключился, и принялся стягивать с него брюки. Однако Доминик очнулся довольно скоро и, почувствовав, что происходит, изо всех сил ударил графа ногой по плечу. Тот пошатнулся, но удержался на месте. Доминик ударил ещё раз, на этот раз в лицо, и теперь и из носа и губ Уильяма потекла кровь.

– Сучёныш! – прорычал граф, за волосы поднимая мальчика на ноги, а потом с размаху опустил на колени так, что мальчик болезненно застонал. – Я убью тебя! Открывай пасть, паскуда! Живо!

Вместо того чтобы послушно открыть рот, Доминик осклабился, как дикий зверь, демонстрируя два ряда белоснежных острых зубов. Уильям понял намёк и резко передумал пользоваться ртом своей игрушки. Ударив мальчика по лицу ещё раз, граф нагнул его так, чтобы тот улёгся животом и грудью на кушетку, и Доминик в последний раз отчаянно позвал на помощь, уже не ожидая её.

И тут за дверь раздался удивлённый крик:

– Доминик?!

– Джереми! – радостно воскликнул юноша. – Джереми, я здесь! Помогите мне, умоляю! Помогите!

– А, чертовщина! – рявкнул граф, оглядываясь на дверь. – Ты, холоп! Убирайся прочь отсюда! Тебе не уцелеть, если ты вмешаешься!

Дверь содрогнулась от удара снаружи, но не поддалась.

– Джереми, прошу, поскорее!

Джереми изо всех сил налегал на дверь. Отходя к противоположной стене, он бросался на неё плечом, не обращая внимания на боль. Раз за разом дверь вздрагивала, но не поддавалась, однако на пятый или шестой удар послышался треск. Замок оказался выбит, дверь треснула, и Джереми навалился на неё в последний раз.

Оказавшись в комнате, Джереми был потрясён представшим его глазам зрелищем, но не задумался ни на секунду. Он увидел распростёртого в унизительной позе, полуголого Доминика, с лицом, испачканным кровью и графа, также в крови, склонявшегося над ним. Джереми точно знал, что это именно граф, а не его добрый хозяин Теобальд – спутать было невозможно.

Чувства, зарождавшиеся несмело и подавляемые недавно перенесённым горем вспыхнули, как лесной пожар. Джереми не задумался ни на секунду о собственной участи, когда содрал со стены тяжёлый канделябр и с размаху ударил им по голове не ожидавшего ничего подобного графа.

Уильям грузно повалился на пол, а Джереми бросился к дрожащему окровавленному мальчику.

– Ники… Ники, посмотри на меня… Всё хорошо? Ну, ну, мой хороший, мой любимый, всё хорошо… Он ничего не успел… Иди ко мне.

Доминик, разом осознавший, что всё кончилось, безутешно разрыдался, и Джереми бережно поднял его на руки.

– Всё уже прошло, не бойся, не бойся… Вот так, пойдём, я отнесу тебя в твою комнату… Тише, тише, мой мальчик… Мой Ники…

Силач Джереми почти бежал, не чувствуя веса лёгкого, как пушинка, Доминика и совсем не думая о том, что с ним сделают, если он убил Уильяма или, что ещё хуже, что сделает с ним Уильям, если он выжил.

========== Глава 6. Итог ==========

– Я требую казнить мерзавца немедленно! – Уильям глядел на брата, угрожающе сжимая кулаки. – Он ударил меня. Слуга ударил аристократа. Это – повод для смертной казни.

– Ты, кажется, переоцениваешь его вину, – с едва сдерживаемым гневом ответил Теобальд, не поднимаясь из-за своего рабочего стола. – Джереми всего лишь защищал мальчика, которого ты собирался взять силой. И он не то что бы был неправ.

– То есть как? Ты оправдываешь то, что этот жалкий скот ударил меня по голове и чуть не убил?!

– А что, он был бы неправ, если бы это сделал? – воинственно спросил Картер, стоявший рядом с Теобальдом.

– Тебя никто не спрашивает, приблудыш! – с ненавистью выплюнул ему в лицо Уильям.

– Не смей оскорблять моего брата в моём доме, – Теобальд вскочил и грохнул кулаком по столу, что выдавало в нём крайнюю степень злости.

– Не смей указывать мне! Я свободный человек! Я аристократ! Какое ты имеешь право указывать? – Уильям весь покраснел от ярости, и оба близнеца кричали в полный голос, уже не боясь, что ссору услышит кто-то из прислуги.

Уильяма не любили в поместье и так, помня о слухах, которые приписывали ему убийство отца, однако о последнем его нападении на Доминика узнал весь двор, и всеобщая ненависть к графу поднялась с новой силой. Ни для кого из слуг не было секретом, что герцог не в ладах с братом, и теперь скрываться было незачем.

– Я не желаю больше говорить с тобой, – отрезал Теобальд, и Уильям отшатнулся. Ему вдруг почудилась в голосе брата интонация отца, и он вспомнил, как точно такую же фразу сказал когда-то и отец. Да, Теобальд стал очень похож на отца, куда больше чем он, Уильям.

– Ах вот значит как? – голос графа дрожал от бешенства, а лицо было бледно, как полотно. – Что же, на этом и я прекращаю разговоры.

Уильям опрометью вылетел из комнаты, как всегда, хлопнув дверью. Теобальд устало опустился в кресло и потёр глаза пальцами.

– Жди беды, – удручённо выдавил Картер, садясь на стул напротив. – Он теперь попытается расквитаться с Джереми самостоятельно. Он убьёт и его, и Доминика, и тебя, и меня, и…

– Ну, заладил! – прикрикнул на брата герцог. – Надо выставить его из поместья, вот и всё. И он никого не убьёт.

– Так сделай это сейчас. Пока мы говорим, он, возможно, уже кого-то убил.

– Я больше не сомневаюсь ни капли в том, что это он убил отца. У меня оставались крохи надежды, но нет. Это был он. Чёрт возьми, грешно желать человеку смерти, а я желаю. Что же, я пойду найду его, а ты проследи, чтобы Джереми и мальчики были в безопасности.

***

Чарли в это время сидел у постели спящего Доминика и нежно поглаживал его по руке, иногда поднося её к губам и целуя.

– Мой бедный, глупый мальчик… Как же ты был невнимателен и неосторожен. Ведь я просил тебя не ходить к Джереми одному, а ты не послушал меня. Что же, я понимаю. Ради того, чтобы увидеть любимого, ты был готов на всё. Да и Джереми показал себя настоящим героем. Ах, мне страшно, что с ним теперь будет? Влюблённые всегда ничего не понимают вокруг себя и оттого ежеминутно попадают в истории. Ну кто, кто мешал тебе дождаться меня? Мы бы пошли вместе, и Тео пошёл бы с нами, и нам бы ничего не угрожало. Но твоё любящее сердечко презрело все опасности. Мой бедный, бедный мальчик…

Так тихо бормотал Чарли, уже засыпая у постели друга, когда тот проснулся. Приоткрыв глаза, Доминик слушал ласковые причитания и улыбался. Чарли был как никогда нежен и заботлив с ним.

– Мой добрый друг, вы напрасно беспокоитесь обо мне, – прошептал мальчик срывающимся голосом. – Я сам поступил глупо, к тому же ослушался вас, а значит – заслужил то, что произошло. Не печальтесь.

– Что ты такое говоришь, Нико? Как я могу не беспокоиться за тебя? Мой милый, отдыхай, не стоит тебе много говорить. У тебя что-то болит?

– Голова. Она будто раскалывается.

– Сейчас я принесу тебе порошка от головной боли и горячего бульона. Подожди, они здесь, в этой комнате.

Чарли отошёл от постели, расставил на столе скляночки и стаканы, насыпал в один из стаканов несколько видов порошков и налил воды, а в другой поварёшкой зачерпнул немного куриного бульона.

– Так, вот это – жуткая гадость, а потому выпей быстро. – Доминик залпом выпил лекарство и скривился. – А теперь запивай бульоном, вот так. Вкусно?

– Очень! Так горячо, так вкусно… Спасибо, мой добрый Чарли, спасибо вам.

– Пей-пей, не отвлекайся. Я рад, что ты так легко переносишь то, что произошло, – задумчиво сказал Чарли, поправляя под больным подушку.

– Так ведь ничего не произошло, Джереми подоспел вовремя, – вспомнив испуганное лицо альфы, его сильные руки, подхватившие с пола, его сбивчивый шёпот, Доминик расплылся в улыбке. – Нет, кое-что, всё же, произошло в той комнате, Чарли, но это было нечто хорошее. Очень хорошее.

– Что же? – Чарли улыбнулся, уже догадываясь, что это было.

– Джереми признался мне в любви. И он… ах, он говорил мне такие слова, что я готов ещё десять раз оказаться в лапах графа, лишь бы вновь услышать это. Никто прежде не говорил мне таких слов.

Чарли забрал стакан с супом у разволновавшегося друга и погладил его по голове.

– Я очень рад за тебя, душа моя. Я говорил тебе, что Джереми любит тебя. Вот видишь, он испугался за тебя, и скрывать свои чувства стало невозможно. Не думай о графе. Думай о том, кого ты любишь, и кто любит тебя. Эти мысли не дадут тебе пасть духом.

– А я и не падаю. Я на седьмом небе от счастья! Ах, Чарли, как я счастлив! Я и правда счастлив теперь…

– Вот и славно. А теперь отдыхай.

– Я не хочу отдыхать, – Доминик сел повыше, прислонившись спиной к подушкам. – Разве за эти дни у вас ничего хорошего не произошло?

– Ну, кое-что произошло, всё же, – Чарли улыбнулся. – Из Лондона привезли наши свадебные костюмы. Я свой не мерил – ждал, когда ты очнёшься, чтобы сделать это при тебе.

– Так наденьте его сейчас! Это так порадует меня, я совсем-совсем позабуду о том, что произошло несколько дней назад. То есть, забуду о том, что произошло плохого, – Доминик снова улыбнулся, вспомнив слова Джереми.

Чарли встал со стула и направился к шкафу, когда в дверь тихо постучали.

– Кто там? Войдите! – Чарли повернулся к двери, и лицо его озарилось нежной и полной понимания улыбкой: на пороге стоял Джереми. – А, друг мой, ты пришёл навестить Нико? Он проснулся и, я думаю, в состоянии принять тебя.

Сказав это, Чарли молча вышел в комнату Теобальда, не желая мешать влюблённым. Джереми подошёл к постели больного и, смущённо потупясь, сел на стул Чарли. Доминик чувствовал, что щёки его горят, и точно также не смел поднять глаз.

– Как ты… себя чувствуешь? – несмело начал Джереми, всё ещё глядя куда-то в сторону.

– Мне намного лучше. Я должен поблагодарить тебя – ты спас мне жизнь. Я уверен, что не смог бы выжить после того… Того, что случилось бы. Спасибо тебе.

– Ники, я… Скажи, ты помнишь, что я говорил тогда? Помнишь хоть что-нибудь? – Джереми замер, ожидая ответа.

– Я всё помню, – щёки Доминика запылали ещё сильнее.

– Что же, тогда мне не так трудно будет признаться снова. Я люблю тебя. С тех пор, как увидел в первый раз.

Несколько мгновений молодые люди молчали, не решаясь посмотреть друг другу в глаза. Наконец Доминик собрался с силами и прошептал едва слышно:

– И я люблю тебя.

В комнате снова стало тихо. Ни один из влюблённых не знал, что делать дальше. Доминик, сполна познавший обратную сторону любви, не имел понятия о том, как нужно вести себя в подобных ситуациях. Джереми, впервые женившийся меньше года назад по воле родителей тоже не знал, что подобает делать, когда признаёшься в чувствах. Он был нежно привязан к Гарри, но это, всё же, была не любовь. Он впервые понял, что это такое: когда Доминик был рядом, его сердце замирало, кровь стучала в висках, голос дрожал от волнения, но в то же время по телу разливалось приятно тепло, похожее на тепло камина, когда возвращаешься ночью в лютую стужу с улицы домой.

И Джереми, и Доминик уже не были невинны, но, всё же, смущение и трепет первой любви не уступили место искушённости и ленивому безразличию людей, уже предававшихся плотским утехам. Особенно волнительно было Доминику: он познал двух альф, первый из которых обесчестил его ради забавы, а второй держал в рабстве, и теперь сердце заходилось от страха и надежды, что в третий раз всё будет совсем иначе.

Джереми знал, что Доминик не невинен – сцена с графом убедила его в этом окончательно, но это знание никак не повлияло на его чувства.

– Ники, я люблю тебя. Ты знаешь, что я уже был женат. Гарри был хорошим человеком и добрым мужем, я был привязан к нему, но чувства к тебе – совсем другие. От тебя у меня голос дрожит, и я счастлив видеть тебя, даже мельком. И я готов убить за тебя.

– Это я видел и знаю, – смущённо улыбаясь прошептал мальчик.

Джереми склонился к юноше и, взяв его руку, поцеловал осторожно и нежно, совсем так, как целуют руки знатным господам их мужья. Доминик зарделся, но руки не отнял. Джереми, оторвавшись от тёплой ладони, приподнял голову и притронулся губами к губам мальчика, и тот вздрогнул, впервые почувствовав поцелуй, подаренный с любовью и лаской.

– Я люблю тебя, мой мальчик, мой Ники… Я так тебя люблю. Долго же я не смел признаться в этом даже самому себе…

– Я понимаю, – Доминик погладил альфу по кудрявой голове. – Ты перенёс тяжкую утрату, и я очень сожалею об этом. Но Джереми, мой путь тоже не был устлан розами, и я хочу, чтобы ты знал всё обо мне. Я боюсь, ужасно боюсь, что моя история отвратит тебя от меня и остудит твои чувства, но молчать я не могу.

– Я знаю, что граф принуждал тебя к разврату с ним. Я ведь сам видел это на днях и, как видишь, я всё ещё здесь, и чувства мои всё так же сильны, – Джереми ласково улыбнулся юноше.

– Это не всё, Джерри. Граф принуждал меня, и в том нет моей вины, но беда моя не в этом: граф не был для меня первым альфой. Вся моя история началась с того, что я влюбился. Он был, как говорят, первый парень на деревне, и в него были влюблены все, в том числе и я. И мне стыдно говорить об этом сейчас, тем более тебе. И однажды по своей глупости и влюблённости я ему поверил. А спустя час мой отец выгнал меня из дому, и очень скоро я попал к графу. Вот так. Я многое бы отдал, чтобы этого не было.

Доминик несмело посмотрел на Джереми, опасаясь увидеть холодность и презрение на его лице, но альфа смотрел на мальчика с нежностью и состраданием.

– Доминик, я действительно тебя люблю. И твоя история не вызывает во мне ничего, кроме ненависти и гнева к тому мерзавцу и ещё большей любви к тебе. Ники, я буду счастлив стать для тебя тем, кто заставит тебя забыть о твоих обидах и горестях.

Джереми снова поцеловал маленькую ладонь.

– Отдыхай, мой мальчик. Кажется, я прервал твой разговор с мистером Чарльзом.

– Джереми, – омега приподнялся с постели и ухватил уходящего собеседника за рукав. – Скажи… скажи ещё раз. Я раньше никогда этого не слышал. Никто никогда не говорил мне подобного.

– Я тебя люблю, – альфа улыбнулся и погладил Доминика по голове. – Я люблю тебя. Люблю.

– И я люблю тебя, – мальчик откинулся спиной на подушки и счастливо улыбнулся, провожая глазами уходящего Джереми.

***

Уильям был в бешенстве. Он расхаживал по своей спальне, заложив руки за спину и проклиная брата самыми страшными словами, которые в избытке приходили ему на ум.

Чем больше граф думал о сложившейся ситуации, тем отчётливее понимал: пришла пора действовать. Смерть брата, являвшаяся истинной целью визита, теперь казалась не просто способом завоевать поместье и титул. Уильям чувствовал, как дрожит от предвкушения каждая жилка в его теле, как только он воображал себе погибшего от его руки Теобальда. Какой-то сладострастный трепет охватывал его, когда он представлял себе распростёртое на полу тело близнеца, своего извечного обидчика, с раной, пачкавшей кровью белоснежную рубашку, его стремительно бледнеющее лицо, испуганный взгляд и жалкое выражение.

В своих тайных мечтах Уильям заходил дальше, чем простое отравление или удар ножом в спину. Ночами ему грезилось, что ему удастся не только умертвить брата, но и как следует измучить его перед смертью. Закрывая глаза, граф отчетливо видел сырое подземелье, связки ржавых цепей, целый арсенал лезвий, штыков, кувалд, игл и прочих металлических и каменных предметов, пригодных для нанесения страшных увечий. Ратленд, стоило ему только закрыть глаза, видел распростёртое окровавленное тело, так похожее на его собственное, покрытое ожогами и порезами, слышал болезненные стоны и мольбы о пощаде, которым не суждено растопить безжалостное сердце мучителя. Эти картины не только побуждали Уильяма действовать и поскорее, но и приводили его в состояние духа, близкое к опьянению.

Сейчас, расхаживая по собственной спальне, рисуя в своём воображении сцены кровавой расправы, Уильям ощутил, что в душе его поднимается и закипает ярость, которую просто необходимо выплеснуть на кого-то или, хотя бы, на что-то. Не в силах более сдерживать свои гнусные порывы всепоглощающей ненависти ко всему окружающему, граф схватил первое, что попалось ему под руку – вазу с цветами – и швырнул её в стену над кроватью, с наслаждением глядя, как мокрое пятно расползается по обоям.

Грохот в барской комнате столь поздно ночью не остался незамеченным, и проходивший мимо слуга, юный Юстас, только недавно принятый на службу в поместье герцога и ещё не знавший о скверном характере его брата, решил заглянуть и спросить, не нужно ли прибрать в комнате. Постучавшись, омега просунул голову в приоткрытую дверь.

– Господин, я слышал какой-то шум. Вам нужна помощь?

– Пошёл вон, паскуда! – рявкнул граф, сверкнув на испугавшегося мальчика бешеными глазами.

Граф был раздражён неожиданным появлением сопляка в его комнате, но стоило ему повернуться и взглянуть на незваного посетителя, как в голове его блеснула прекрасная мысль. Что же, если Доминик никак не даётся ему, а другая добыча сама идёт в руки, грех не воспользоваться прекрасной возможностью отвести душу.

Мальчик был хорошенький: низкий, худой, с круглым личиком и наивными синими глазами. Граф даже на секунду отвлёкся от своих грязных помыслов, всматриваясь в эти глаза, яркие, как два василька, удивляясь столь необычному цвету. Русые волосы юноши были аккуратно собраны в пучок, на голове красовалась кружевная шапочка. Мальчик весь испуганно сжался от неожиданной грубости и хотел было уйти, но граф натянул на лицо ласковую и приветливую улыбку, сам содрогаясь от осознания, насколько он сейчас похож на Теобальда.

– Постой-ка, любезный. Я погорячился, прости мне мою грубость. Я тут немного испачкал обои – будь добр убрать.

Мальчик кивнул и вошёл в комнату. В руке его была тряпка, которой он протирал пыль, и он направился к стене за кроватью, чтобы устранить последствия графской горячности. Уильям тяжёлым взглядом проводил худосочную фигурку, про себя отмечая особенности мальчика – очень бледную кожу и три довольно крупных, размером с горошину, родинки на шее: одна сразу под ухом, другая чуть ниже и ближе к спине, а третья у самой кромки чёрной рубахи. Уильям плотоядно облизнулся, наблюдая, как мальчик взбирается на стул, чтобы дотянуться до мокрого пятна.

На вид мальчишке было не больше шестнадцати-семнадцати лет, да и на лице у него было написано, что он – самая настоящая невинная овечка, понятия не имеющая о том, что может угрожать столь юному омеге в пустой комнате наедине с альфой. Юноша старательно тёр тряпкой обои, пытаясь хоть немного их обсушить, когда неосторожно оперся рукой о спинку кровати, усыпанную осколками вазы, и ахнул от неожиданности, ощутив, как острый кусок стекла впился ему в ладонь. Мальчик осторожно извлёк осколок, стараясь не кривиться от боли, и, облизнув кровоточащую ранку, окинул взглядом постель, всю усыпанную мелким крошевом и залитую водой.

– Сударь, тут надо будет всё поменять – я сейчас схожу за чистым бельём.

– Не торопись, – ответил граф, незаметно оказавшийся прямо за спиной мальчика.

Пока Юстас оттирал стену от воды, Уильям успел закрыть дверь на замок и спрятать ключ в ящик стола. Мальчик этого не видел, а потому ещё не знал, что оказался в ловушке. Граф неторопливо подошёл к окну и закрыл его, чтобы никто не мог даже со двора услышать того, что происходит в комнате. Это была излишняя предосторожность, так как в полночь вряд ли кто-то пошёл бы на улицу.

– Ты три-три, не отвлекайся. Стало прохладно, – как ни в чём не бывало сказал граф, чтобы заговорить мальчику зубы.

Юстас продолжал вытирать стену, стараясь не опираться на больную руку, когда услышал слева шорох. Удивлённо оглянувшись, мальчик увидел, что граф задёрнул тяжёлые портьеры. Первый холодок пробежал по его спине, и омега слез со стула, на который забрался, чтобы дотянуться до самого верха мокрого пятна.

– С-сударь… я пойду за сменным бельём?

– Кажется, я уже велел тебе не торопиться, – граф стоял рядом, и омега в ужасе почувствовал, как чужая ладонь скользит по его руке от кисти к плечу.

– Сударь, что вы делаете? Зачем?

– Поменьше шуми, – Ратленд, поборов брезгливость, вырвал грязную тряпку из рук юноши и отбросил её в сторону. – Я очень рекомендую тебе не кричать. Я отрежу тебе язык, если ты издашь хоть звук.

Сердце Юстаса ухнуло в пятки, когда он понял. Сильные руки сдавили его плечи и грубо швырнули на кровать, усеянную осколками стекла. Для мальчика начались самые длинные три часа в жизни. И самые последние.

***

Теобальд ещё спал, когда к нему вошёл бледный Картер, похожий скорее на смерть, чем на живого человека. Растолкав брата, он бесцеремонно кинул ему на постель одежду, первую, попавшуюся под руку.

– Одевайся.

– Ты спятил? Сколько времени?

– Пять утра. Одевайся, тебе говорят. Уильям убил одного из твоих слуг.

Теобальд похолодел, сразу подумав о Доминике, но Картер, умевший чутко улавливать мысли брата, поспешил его успокоить:

– Нет, не Нико. Мальчики в порядке – я зашёл к ним и проверил, уж прости за подобную дерзость. Оба спят, как ангелы, и ни о чём не подозревают. Это другой омега, но лучше от этого не становится. Мальчику едва исполнилось шестнадцать. Уильям убил его зверски – я не побоюсь этого слова.

Теобальд был уже одет.

– Я пойду с тобой сразу, как только удостоверюсь, что Чарли и Доминику ничто не угрожает. Думаю, надо разбудить их и запереть в комнате.

– Будить не стоит, – заметил Картер. – Сейчас пять утра, и они вряд ли проснутся.

– Всё может быть, и они испугаются, если проснутся в запертой комнате.

– Оставь записку, запри двери – и идём.

– А где сам Уильям? – спросил Теобальд, на скорую руку, а потому неаккуратно, объясняя мальчикам, почему вынужден их запереть.

– Мерзавец уехал кататься на лошади.

– Сбежал?

– Да нет, не думаю, – Картер взял записку брата, просмотрел её глазами и кивнул. – Не похоже это на побег. Он не собрал вещи, и в его действиях не видно было никакой паники. Так сказал Джереми, который дежурил на конюшне и проснулся от того, что Уильям выводил из стойла лошадь. Он был спокоен, не угрожал Джереми расправой, как можно было бы ожидать, даже оправдался, почему не спит так рано. Сказал, что немного вспылил из-за недоразумения с тобой и разбил вазу прямо над кроватью, а стало быть, ночевать на мокром не может. Более того, он сам попросил Джереми отправить кого-то прибраться в комнате. Туда, где лежит труп. Это не похоже на паническое бегство, согласись. Он преподнёс растерзанного мальчика на блюдечке, сам указал на своё преступление.

Альфы тихо вошли в комнату спящих юношей. Теобальд подошёл сначала к постели Доминика и, увидев, что мальчик спокойно спит, отошёл к Чарли. Тот тоже спал, отвернувшись лицом к стене, и Теобальд, склонившись, поцеловал его в висок. Юноша улыбнулся во сне, шевельнулся, но глаз не открыл. Герцог положил записку на тумбочку, запер изнутри дверь комнаты, запер смежную дверь со своей спальней и даже, выйдя в коридор, запер свою спальню. Убедившись, что спящим омегам ничто не грозит, Теобальд повернулся к брату.

– Что же, пойдём.

– Я уже был там, – тихо ответил Картер, шагая рядом с братом. – Я много бы отдал, чтобы больше никогда не ходить в ту комнату.

Теобальд почувствовал, как озноб пробежал по его телу. Если уж даже Картер так напуган, значит, всё и правда настолько ужасно.

Дальше альфы шли молча. Их шаги гулким эхом отдавались в тёмных переходах замка, и немногочисленные слуги, столпившиеся у дверей в спальню графа, ещё издали услышали приближающихся господ.

Среди слуг был Джереми, первый и единственный, видевший графа после произошедшего, старый Барт, который ходил убирать спальню и Джек, здоровенный детина, сын привратника. Несмотря на то, что все они были альфами, лица их были бледны и ужас читался в глазах каждого. Теобальд нахмурился, видя смятение и страх на лицах мужчин, в смелости которых он не сомневался. Да и лицо Картера, которого вообще было непросто напугать, говорило само за себя.

– Пропустите.

Слуги охотно посторонились, и Теобальд, собрав волю в кулак, вошёл в комнату. Шторы были плотно задёрнуты, на столе горела свеча, только недавно зажжённая – видимо, её принесли слуги. На обоях прямо над кроватью красовалось мокрое пятно, цветы из разбитой вазы валялись на полу и на постели. На постели же, среди битого стекла, среди пятен крови и цветов лежал мальчик, безвольно раскинув руки и устремив в потолок удивлённый, уже остекленевший взгляд васильково-синих глаз. Его руки и грудь были сплошь покрыты кровоподтёками от впившихся осколков и, надо полагать, примерно так же дело обстояло и со спиной. Худая шея и ключицы были покрыты укусами, столь сильными, что чёрные пятна расползались вокруг кроваво-красных отметин – Уильям впивался в нежную кожу до крови. Особенно досталось трём родинкам на шее – граф будто пытался откусить кожу вокруг них. Синяки и кровь на бёдрах, разодранные осколками колени, тонкая струйка, стекающая из носа и смешивающаяся с точно такой же, стекающей из уголка губ.