Текст книги "Режим бога - 2 (СИ)"

Автор книги: Скс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Ну, и все в таком духе...

Маме нравилась Пьеха, а у Клаймича был, наверное, не один десяток всяких смешных историй из жизни артистов. Так что тем для разговоров у них хватало.

Что характерно, обо мне Клаймич сам разговор не заводил. Я оценил.

Через некоторое время, убедившись, что "с крючка" мы уже не соскочим, Григорий Давыдович отправился восвояси. А у мамы начался суетный выбор туалета "для ресторана"!

Я проблему из "наряда" делать не стал. В это время джинсовый костюм одинаково престижен, как для ресторана, так и для театра. Единственная проблема, я из него уже вырос! И если штаны нормально смотрелись с относительно высокими черными кроссовками, то рукава куртки стали безнадежно коротки.

– Зачем тебе куртка? Вечером не холодно, – резонно заметила мама, – хоть и жаль вещь, но замечательно, что ты так вырос! Отдадим кому-нибудь, ты же совсем не поносил этот костюм...

Но у меня возник другой план. Я вспомнил Роберта, барабанщика из ресторанного ВИА Завадского, и его куртку, у которой были отрезаны рукава. И пока мама вышла из номера, отхватил ножницами оба рукава.

Когда мама вернулась, ей только и осталось, что посмотреть на получившееся "безобразие", и вынести вердикт:

– А ты знаешь, даже неплохо получилось... оригинально...

Покупку дорогих часов "за 50 рублей" она тоже одобрила, со словам:

– Хорошие часы... они же теперь у тебя надолго!

"Ой, сомневаюсь!", но я промолчал.

В «Жемчужину» мы приехали на такси к 10 вечера. По счетчику поездка обошлась нам почти 3 рубля. Но 3, а не 10! Хотя, как я заметил, водитель, который нас привез, не встал на стоянку вместе с «местными» таксистами, а тут же уехал. Мдя..

Клаймич заказал на наши имена пропуск, но я решил еще раз поиграть в "американца". Я – полностью в импортных шмотках, мама выглядит потрясно в своем бледно-красном костюме "Fabriqué en France", почему не развлечься?!

– Мам, молчи и кивай... Попробуем пройти, как иностранцы!

Бедная мама уже ничего уже не успевала ответить, поскольку мы были почти у входа.

– Я думаю, что хорошая погода продлится еще долго, а шторма, в такое время года, здесь редкость! – "лепил" я бодро по-английски и, встретившись глазами с охранником бодро ему проорал:

– Hi!!!

Тот кивнул и отвернулся. Мы беспрепятственно прошли внутрь.

– И зачем ты людей обманул? У нас же должны быть заказаны пропуска! Кстати, что ты там говорил?!...

...Клаймич уже сидел во главе трех сдвинутых и сервированных столов, но из всех приглашенных, мы пришли первыми.

Вот и славно! Мы выбрали места, с которых удобнее смотреть на сцену, а у мамы было время освоиться и осмотреться.

А "осмотреться" было на что! Ресторан был роскошный... ну, по местным и "ныневременным" меркам... Круговое остекление, широкие панорамные стекла, "западный" интерьер, всякие, "типа хрустальные", висюльки сияют электрическим блеском.

– В одиннадцать часов начнется представление ресторанного варьете. Я видел их в прошлом году и представьте, Людмила Ивановна, впечатляет! Как мне рассказал метрдотель, они с этой программой ездили весной в Чехословакию и получили там Гран-при. И это при том, что там участвовали французы и итальянцы...

Я перестал слушать светскую болтовню Клаймича и, по проторенному днем пути, отправился в туалет... "попудрить носик".

Кстати, туалеты в "Хрустальном" неуловимо напоминали... метро! Просторный мраморный холл, яркий свет, стерильная чистота и гулко отдающие в пустоте шаги. Вся сантехника была исправна и везде висела туалетная бумага. На стене около раковин были электросушилки для рук. Темой не владею, но, наверное, сейчас это ультрасовременно!

На весь здоровый холл, кроме меня, тут было только два чувака в хороших костюмах и при галстуках. Явные иностранцы. Они сидели на небольшом диванчике, курили каждый по вонючей сигаре и вели неспешную беседу, о чем-то о своем...

Когда я вошел, они замолчали и проводили меня взглядами, видимо, не сумев идентифицировать. Зато, когда я вернулся в мраморную курилку, из непосредственно туалета, то один из них, в очках с тонкой золотой оправой, поприветствовал меня на английском:

– Привет!

– Salute, – вернул ему в ответ, с улыбкой.

"Пиндос! С первого слова понятно..."

А вот они так и остались в "непонятках", поэтому второй, с усиками "под Батлера", с любопытством начинает играть в "угадайку":

– Германия?

– Oh, nein! – отвечаю по-немецки и смеюсь. Изнутри поднимается непреодолимое желание "отмочить что-нибудь этакое"...

– Британия? – включается в игру "очкастый".

– Нет, – я сама доброжелательность.

– Канада?! – азартная попытка "Батлера "

Мое лицо каменеет и на нем появляется волчий оскал. От столь резкой перемены, улыбки на лицах "пиндосов" тускнеют.

– Я из КГБ! Но те, кто это узнает, как правило, живут не дольше полета пули, – мой "американский" рык приводит их в состояние ступора.

Я медленно засовываю правую руку за полу куртки. Оба америкоса сопровождают ее завороженными взглядами, их лица начинают бледнеть.

Я выхватываю... пустую ладонь и громко щелкаю пальцами. Сухой щелчок громко звучит в мраморном пространстве, отдаваясь в углах затихающим эхом:

– Я пошутил, джентельмены. Спасибо вам за столь увлекательную беседу.

Иду к выходу, а сам себя негромко и с удовлетворением информирую:

– Сделал гадость – день в радость. Мдя... а ведь верно!

...Уже подходя к нашим столикам, вижу, что народу прибавилось. Ко мне спиной сидят две женщины и мужчина.

Клаймич, заметив меня, начинает улыбаться и, дождавшись, когда я подойду, встает и провозглашает:

– А вот, позвольте представить... Прошу любить и жаловать... Виктор! Очень одаренный и талантливый молодой человек!

"Нет!!! Ну, что же это за "еb твою мать"?! Так уже даже не смешно..."

Два незнакомых лица мне улыбаются, третье аж посерело от... эмоций.

– Добрый вечер! – я само воспитание и дружелюбие, – очень приятно познакомиться, Виктор!

Приятный мужик, лет пятидесяти, даже вежливо встал, здороваясь со мной за руку:

– Александр Павлович! Здравствуй...

– Очень приятно!

Я вежливо наклоняю голову и перехожу к его жене, она, улыбаясь, тоже протягивает руку:

– Татьяна Геннадьевна!

– Очень приятно! – я галантно целую ее руку, вызывая одобрительный смех мужчин.

И... перехожу к следующему персонажу нашего... трагифарса!

"Персонаж" справляется с собой, как может...

Мне протягивают руку:

– Вера.

Я держу ее абсолютно ледяную ладонь в своей руке, и пристально смотрю ей прямо в глаза. Когда в них начинает плескаться откровенная паника, радостно восклицаю:

– О! Вера, здравствуйте! А мы с вами знакомы...

Я крепко держу ее ладонь, не давая вырваться.

– Вы меня не помните?! Вы брали у меня интервью в Ленинграде! Мама, Вера это та корреспондент "Комсомольской правды", статья которой тебе так понравилась!

Ладонь выпустил.

За столом завязывается оживленное обсуждение тем: "о, как бывает!" и "какой же ты герой!".

В этот момент подходят, теперь уже ленинградские, знакомые Клаймича. Начинается новая церемония взаимных представлений.

Естественно, когда собирается компания незнакомых людей, первым делом ищутся общие темы для общения. Тут такой темой, без всяких усилий, стал я. И наше "интервью" с Верой!

Кстати, Клаймич опять не обманул. Дочка у его ленинградских знакомых – Ольга и, правда, оказалась юной весьма миленькой блондиночкой. "Няша", как будут называть таких, лет через тридцать...

Раз я стал центральной фигурой разговора, то стоило себя преподнести в самом выгодном свете. О своем "подвиге" я скромничал. Зачем эта самореклама, если все, что нужно за меня рассказывает мама?! Мне стоит лишь бубнить фразы, типа: "ну, мам...чего ты" и "это никому не интересно".

Интересно! Еще как... Даже Клаймич, зная историю в общих чертах, слушал внимательно, и стал смотреть на меня с неподдельным уважением.

Когда за мое здоровье выпили уже второй раз, я посчитал, что дело сделано и градус пафоса можно понизить.

Всем взрослым я уже, однозначно, нравился! Оля, та вообще пожирала меня восторженными глазами. Только Вера сидела, как будто "кол проглотила", бледная и неразговорчивая, но она отговаривалась тем, что устала с дороги.

Поэтому, на слова Вериной мамы, что девять из десяти на моем месте просто убежали бы, я ответил:

– Я бы убежал, но, ведь, бессмысленно, Татьяна Геннадьевна. Если не убегать от маньяка, он будет колоть тебя ножом в бок. Если убегать, в боку будет колоть само по себе...

После этой фразы я, с совершенно невозмутимым лицом, принялся накладывать себе салат.

До первого "дошло" до Клаймича, он задергался и придушенно захрюкал, а вслед за ним "волной хи-хи" накрыло и всех остальных. Ну, кроме Веры... Она вымученно улыбнулась и опять уставилась на сцену, где шли последние приготовления к выступлению варьете.

Наконец, зазвучали трубы и ритмично забили барабаны. В зале медленно стал гаснуть свет и, одновременно с этим, увеличивалась яркость прожекторов направленных на сцену. Неожиданно весь свет погас полностью. В ресторане повисла тишина, смолкли голоса, стих даже стук вилок и ножей.

Очень тихо, словно издалека, свое одинокое соло завел саксофон и, в медленно наливающимся круге света, на сцене появился конферансье в смокинге. Негромко, словно делясь чем-то доверительным, он начал:

– Дорогие зрители, в этот прекрасный летний вечер, мы Вам расскажем совершенно удивительную историю, которая произошла в одном маленьком городе, где жили три лучшие подруги.

Саксофон продолжал свою грустную песню и конферансье, не меня тона, повторил эту же фразу на хорошем английском.

Появился второй круг света и осветил небольшую лавочку на которой сидели три девицы в платочках.

Конферансье начал задушевно рассказывать, что эти три девушки никогда из своего городка не выезжали, но однажды они нашли на старом чердаке волшебный ковер самолет и полетели на нем посмотреть мир.

Дальше, этот "острореалистичный" сюжет был построен вокруг экскурсионного полета "Кover Airlines" по странам и континентам.

Девицы прилетали на очередной континент и местные аборигены танцевали им свои "песни и пляски народов мира". Ну, а три подруги, на алаверды, исполняли что-то русское с элементами спортивной акробатики!

Музыка наяривала, костюмы менялись, барабаны барабанили, огоньки мигали, трубы дудели, девки прыгали и дрыгали ровными и прокачанными ножками – публика радостно хлопала и балдела...

Я сначала смотрел с интересом, но довольно быстро заскучал. Когда же наши русские девчонки в коротких юбчонках стали отплясывать канкан с пингвинами в Антарктиде, я решил, что пора "проветриться"...

Поскольку за столом все были поглощены происходящим на сцене, моему "дезертирству" никто не помешал.

Сначала я отправился к стойке бара и на чистом "американском", с акцентом Восточного побережья, заказал растерявшемуся бармену коктейль "Bloody Mary". При этом чуть не спалился, поскольку только в последний момент сообразил, что названия тех коктейлей, которые знаю я, могут ничего не сказать даже самому "продвинутому" бармену этого времени. Но спасительная красотка "Кровавая Мэри", вероятно существовала вечно!

Глядя на меня, бармен колебался. Чтобы направить ход его мыслей в правильное русло, я небрежно положил на стойку "четвертной" и отвернулся.

В момент представления, у бара клиентов не было и царил полумрак, с виду "Мэри" от томатного сока не отличишь... ну, и 25 рублей... Короче, спустя минуту, я получил свою "Bloody Mary", в которой оказалось много сока и почти не было водки!

"Не-еее! Так не пойдет... Стакан сока за 25 рублей, это жирно даже для "Жемчужины"!" Я обернулся к, деловито протиравшему стаканы, бармену и, показывая на свой коктейль медленно сказал по-английски:

– Мистер, "Кровавая Мэри" хороша русской водкой, а не русским соком. Водка! Тут нет водки!

Бармен бросил опасливый взгляд мне за спину и, схватив стакан, начал совершать с ним какие-то манипуляции под стойкой. Когда мой напиток вернулся ко мне, водки в нем, вероятно, было больше, чем сока! Дрогнула рука бармена в ответственный момент! Ха-ха...

Я удовлетворенно кивнул после "дегустации" и опять отвернулся от бармена к сцене. Вовремя...

Вера подошла уже, почти, вплотную.

– Вот ты где...

– Мы поменялись ролями? Ты меня преследуешь?! – я насмешливо улыбнулся.

– Нам надо поговорить... – моя улыбка взаимности не встретила.

На ней было длинное светлое платье, почти до пола, широкие... бретельки... ну, или как оно там у них называется... Короче широкие полосы ткани, удерживали платье на плечах, а сами загорелые красивые плечи и руки оставляли открытыми.

"А девочка не хилая, то-то я тогда в квартире на ней не удержался!"

Воспоминание, о том, как сильное тело очень красивой девушки билось между моих ног чуть не скрючило меня на барном стуле.

Я судорожно сделал большой глоток, волна тепла поднялась из живота и мягко стукнула в голову.

– Надо – значит поговорим... Но не здесь же, а то нас уже ищут, – я поднял руку и помахал, как-бы давая понять, где мы. Правда никто нас не искал, но Вера не стала оборачиваться к залу, поэтому и возразить ей было нечего.

– Давай завтра, на стадионе. Кстати ты зря перестала бегать, форму надо поддерживать... тем более у тебя это хорошо получается.

– Я КМС по легкой атлетике, – Вера криво усмехнулась.

– Понятно, почему я тогда чуть не сдох... – я улыбнулся куда дружелюбнее ее и залпом допил свой "сок"...

Мы раздельно вернулись за столик и еще минут двадцать наблюдали наивное, по меркам 21 века, «шоу», окончание которого потонуло в искренних аплодисментах и одобрительных выкриках подвыпившей, и в основном, иностранной публики.

За нашим столом сначала бурно обсуждали увиденное и, все-таки, "слишком откровенные наряды артисток". Впрочем, все присутствующие сошлись во мнении, что такие туалеты рассчитаны на потребу западной публики и что, если захотим, то мы переплюнем Запад даже в "полуголых" варьете. Потому что наши женщины – самые красивые женщины в мире! Выпили за женщин.

Затем Клаймич вдарился в легкие воспоминания, какое красивое сопрано было у Татьяны Геннадьевны, мамы Веры, и как все студенты "консервы" были влюблены в свою красивую преподавательницу.

Выпили за "красавицу Татьяну", потом за ее "такую же" красавицу дочь, затем по очереди за всех оставшихся дам! От мамы последовал ответный тост "за наших мужчин", от них – тост за "верных женщин",

Тут уже и я не сдержался, слегка расслабившись от выпитого, и выдал анекдот:

– Одна женщина рассказывает подруге:

– Встречаюсь с двумя мужчинами и не знаю, кого выбрать...

– А что тебе сердце подсказывает?

– А сердце подсказывает – не страдай фигней, муж узнает – убьет всех троих!..

За нашим столиком заржали так... что посмеялась, наконец, даже Вера. Все-таки, шутки "моего" времени имеют здесь просто фантастический успех!

Решив не упускать момент, и подстегиваемый выпитой водкой, я заявил:

– А я знаю еще один смешной анекдот, но его нужно показывать в лицах. Вера вы мне не поможете?

"Не помогу! Отвали! Не смей!" – яростно ответили мне глаза Веры, но я встал и направился к ней:

– Большое спасибо!

Провожаемый улыбками и заинтересованными взглядами всех сидящих за столом, я подошел к напряженной, как струна Вере, опустился на одно колено и взял ее вздрагивающую ладонь в две свои:

– Любимая! Мы не сможем больше встречаться. У меня появилась постоянная женщина...

Я покаянно опустил голову под смешки и напряженное внимание присутствующих:

– ...и это очень серьезно...

Преодолевая нерешительное Верино сопротивление, я прижал три сцепленные ладони к губам и сымитировал всхлип:

– У меня вчера мама с дачи вернулась!

И я кивнул в сторону мамы, под хохот присутствующих...

Когда я, с довольной улыбкой, поднимался с колена, выпуская ладонь девушки, то Вера неожиданно и весьма больно, на короткое мгновение, сжала мои пальцы.

Могу собой гордиться, на моем лице не дрогнул ни один мускул! Более того, я отпустил великолепный, в своем лицемерии, комплимент:

– Спасибо, что согласились подыграть! Мы могли бы выступать дуэтом... на сцене!

В ответ я удостоился не менее лицемерной улыбки и злого взгляда красивых изумрудных глаз.

Время уже приближалось к часу ночи, и гости ресторана начали постепенно расходиться.

Стали собираться и мы. Клаймич попытался тайком расплатиться за всех, но это было бдительно пресечено остальными присутствующими. Затем, весело галдящей компанией, мы двинулись к центральному входу "Жемчужины".

В самой гостинице проживал только Клаймич. Его ленинградские друзья, с "няшей" Оленькой, жили в санатории им. Орджоникидзе, Вера с родителями в санатории ЦК, ну, и мы рядом с ними, в "Салюте".

– Витя, так я заеду завтра после обеда? – уточнил Клаймич.

– Давай завтра в кино сходим? – шепот "няши" и влажный клочок бумаги с номером телефона, сунутый мне в ладонь.

– Семь утра... – и чуть дрогнувшие, в согласии, ресницы Веры...

***

Проспал...

Утром я, банально, проспал!

Когда я соизволил продрать глаза моя новая немецкая "Ruhla" показывала 8:34. Вряд ли, чувства девушки, какие бы они ни были, так сильны, чтобы ждать меня полтора часа.

Впрочем, что ни делается... Зачем мне официально ставить точку в отношениях с Верой? А ведь другой, тема её "поговорить" и быть не могла. И как там еще карта ляжет, кто знает... Поживем – увидим. Я и в ресторане-то её "троллил" больше от неожиданности, чем из вредности или обиды.

Ну, а уж "няшу" в "синемашу" я тем более вести не собираюсь! На фиг?! В самом лучшем случае, обслюнявим друг друга на последнем ряду, а потом не буду знать, как от нее отделаться. Да, и первые чувства ребенка поганить... Мдя. Лучше лишний раз Алисию под душем вспомнить...

...Днем заезжал Клаймич, немного рассеяно сообщил, что Пьеха в восторге от "Карусели", которую он напел ей сегодня утром по межгороду. Хочет встретиться с "молодым дарованием", когда оно – "дарование", вернется в Ленинград и просит разрешение уже сейчас включить песню в свой репертуар.

– В этом есть смысл, Витя, – так же, немного отстраненно, пояснил Клаймич, – пока они напишут музыку, подготовят аранжировку, утвердят во всех инстанциях, запишут... Только вот денег сейчас, таких нет... но в течении четырех-пяти дней недостающую сумму мне переведут по аккредитиву... Нет ни малейших оснований переживать по этому поводу...

– Конечно, конечно! Григорий Давыдович, – встряла, слушавшая весь этот монолог мама, – никаких финансовых проблем у нас нет, отдадите, когда вам будет удобно!

"Ути, мой родной, начинающий капиталист-переговорщик!", – мысленно усмехнулся я.

Что меня удивило, так это реакция Клаймича. Точнее полное отсутствие, этой самой реакции. Спокойно, словно не слыша слов мамы, он смотрел на меня, ожидая ответа.

– Все терпит... хоть до Ленинграда, Григорий Давыдович.

– Может быть тогда, действительно, отложим до возвращения в Ленинград? – ухватился за мои слова Клаймич, – вы же понимаете, – тут он уже посмотрел и на маму, – большие переводы отслеживаются... не хотелось бы лишних вопросов.

Мама согласно кивнула, но обижено поджала губы. Реакция Клаймича от её внимания не ускользнула.

Потом Григорий Давыдович еще некоторое время помялся, поговорив ни о чем, и, наконец, задал вопрос, который ему, видимо, не давал покоя:

– Витя, а ты уверен, что разумно отдавать такую песню, как "Карусель"? Ведь если создавать что-то свое, то...

Он не договорил и многозначительно посмотрел мне в глаза.

– Григорий Давыдович, не вижу никаких проблем. Как писать песни, я уже понял. Что нужно, чтобы они становились популярными, мне тоже, более-менее понятно... Напишем еще! Пусть эти, уже написанные, мне имя сделают. Дальше проще будет... – я засмеялся.

Клаймич пожал плечами и кивнул, его моя уверенность может и не убедила, но спорить он не стал.

– Григорий Давыдович, сегодня "Аэлита" играет в ресторане "Кавказ", тут неподалеку... Не хотите к нам присоединиться вечером, часиков в девять? – я излучал безмятежность и спокойствие.

– Конечно. Спасибо, я приеду... – сразу согласился Клаймич.

– Приводите с собой Александра Павловича с супругой... и с Верой, конечно... старая знакомая, как-никак, – я засмеялся.

– Приглашу! Вы им понравились... А как насчет Сергея Валентиновича с Ларисой Олеговной и Оленькой?! – хитро прищурился "музрук" Пьехи.

– Обязательно приводите, – воскликнула мама, – очень приятные люди!

Я кисло улыбнулся:

– Я предпочел бы Веру, "Оленька" – слишком навязчива...

– Переживешь, – отрезала мама, – нам, взрослым, будет веселее, а Оля очень симпатичная девочка и совершенно не навязчивая!

"Понятно, демонстрация для Григория Давыдовича, кто тут главный!"

– Конечно, мам, как скажешь, – покорно согласился я.

– Тебе, что Оля так не понравилась? – тут же смягчилась мама.

– Да, нет... хорошенькая, – я не стал отрицать очевидного, – просто мне нравятся женщины постарше! Вера, например... – дурашливо хихикаю.

– Это, пожалуйста, выбирай ту, чтобы тебе нравилась... Мне точно не понравится ни одна!

Клаймич заливисто смеется. Мама улыбается. Я, изо всех сил, тоже стараюсь улыбаться.

Эту фразу я слышал и в двадцать лет, и в двадцать пять, и в тридцать, и в тридцать пять... А потом мама умерла.

И вот теперь я ее снова слышу. В четырнадцать. И мама... Молодая, красивая, веселая... живая. Я делаю вид, что прослезился от смеха.

Замечаю быстрый настороженный взгляд Клаймича. Срочно отбрехиваюсь анекдотом:

– Сын привел троих девушек домой, и говорит маме:

Мама угадай которая из них моя невеста?

Вон та слева.

Как ты догадалась?!

Она, как зашла, сразу бесить меня начала.

Мама и Клаймич хохочут!

***

В ресторане наша компания получилась настолько многочисленная, что просто... удивительно!

Два "мамонта", их "дружбан-однополчанин" Арсен с отцом, который напросился послушать песни, а больше посмотреть на "типа" по чьей просьбе пересматривают судебные решения... "Тип" – это я, если что! С мамой. Так же пришел главврач Михаил Афанасьевич со своей супругой Еленой Сергеевной – приятной стройной женщиной, лет на десять младше мужа. Сейчас такая разница в возрасте редкость, поэтому обращает на себя внимание. Ну, и по "мелочам": наши "пляжные друзья" – Степан Захарович с супругой, а так же Коля, Света и Саша Завадские... Когда, минут десять спустя, к нам присоединились приехавший Клаймич с семейством "Няши", то за сдвинутыми столами собралось пятнадцать(!) человек!

– Саша с Таней приедут чуть попозже, – объявил Клаймич, – они из Адлера только что вернулись, встречали в аэропорту знакомых из Риги.

– Идем на рекорд посещаемости ресторана?! – пошутил я, – с ними нас станет семнадцать или восемнадцать?

Немудреная хитрость с Клаймичем не "прокатила", он улыбнулся и негромко ответил:

– Нет, сегодня Вам, Витя, придется наслаждаться компанией Оленьки – Вера неважно себя чувствует.

"Ну, да! Конечно!"

– Да и Таня с мужем ненадолго заедут, не хотят в первый день друзей оставлять...

– Так тем, с самолета, все равно ужинать надо! Позвоните им, пусть берут с собой друзей и приходят все вместе, – сразу предложил я, – больше народу – веселее танцы!

Клаймич чуть задумался, потом согласно кивнул головой и пошел звонить...

Ну, что сказать?! "Посиделки" удались на славу! Кавказская кухня ресторана оказалась выше всяких похвал. Директор ресторана, пожилой армянин, был старым знакомым отца Арсена – Михаила Аваковича, поэтому официанты – суетились, повара – старались, мы – наслаждались!

...Вторым сюрпризом стал приход Веры. "Вторым"... Потому что первым была "БЛАНДЫНКА", вах! "Знакомыми из Риги" оказались отец с дочерью.

– Веверс, – совершенно безэмоционально представился высокий худощавый мужчина и четко, как гестаповец из "17-ти мгновений", боднул головой. Его узкое, я бы сказал "аскетичное", лицо даже не дрогнуло в каком-либо подобии или намеке на улыбку. Сухой ровный, какой-то безжизненный голос, резкий прибалтийский акцент, светлые волосы с намечающимися залысинами. Странный и не очень приятный тип.

– Знакомьтесь, Имант Янович! Мой коллега... – представил всем нам этого "типа" Верин папа, – а эта красавица, его дочь – Альдона! Прошу любить и жаловать!

Опа!!! Буквально, в паре метров от меня, стояла... СНЕЖНАЯ КОРОЛЕВА! Как из старого советского мультфильма. Хотя сейчас-то он, наверное, еще не старый...

Высокая девушка, блондинка... Нет, не так! Высокая красавица с белоснежными волосами! Сходство со Снежной Королевой усугублялось еще и тем, что одета девушка была в белый льняной брючный костюм, а очень светлые, скорее всего, крашенные волосы, свободно падали на плечи.

Несмотря на то, что она была красавица, а этот Имант приятного впечатления не производил, с первого взгляда было ясно, что они отец и дочь.

Приезд новых людей придал дополнительный импульс нашему застолью! Хотя обе "прибалтийские персоны", поначалу, сидели истуканами, но Верины родители были приняты тепло и тут же включились в общий разговор.

Ха... Альдону Клаймич посадил рядом со мной. На самом деле он, видимо не без тайного умысла, попытался этот стул предложить Вере. Но "зеленоглазая вражина" быстро плюхнула свою спортивную попку на свободный стул подальше, таким образом, нас с ней разделила "Снежная Королева".

Клаймич пожал плечами, улыбнулся и заявил:

– Виктор оставляю на твое попечение этих двух очаровательных красавиц! Альдона, этот молодой человек очень талантлив и уверен, что скоро станет очень знаменит! Не обижайте его!

"Охренительно закончил представление!", – обалдел я от концовки. Надо было срочно выправлять положение.

– Альдона, что можно тебе предложить: водка, коньяк? Мы с Верой, наверное, как обычно, будем чачу? – я бросил ехидный взгляд на традиционную жертву моего "троллинга".

Прибалтка лениво оторвалась от рассматривания ресторана и нехотя перевела на меня взгляд ярко-голубых глаз. Лет двадцать пять, правильные, немного резкие черты лица, удивительно голубые глаза, тонкие, но четко очерченные губы – очень красивая... скульптурной красотой... И абсолютное спокойствие в лице и взгляде.

"Гитлерюгенд" – самопроизвольно всплыло из глубин подсознания. Точно! "Истинная арийка, характер нордический, беспощадна к врагам рейха"! И папаша еённый сразу вызвал ассоциацию с "гестаповцем".

"Эх, лажанул товарищ Сталин... не тех камрадов в Биробиджане надо было собирать."

– А папаа не выпорет попкуу за водкуу? – слегка растягивая гласные, насмешливо поинтересовалась, в рифму, "истинная арийка".

– Не, папа далеко, попке ничего не угрожает. Но мне приятно, что ты о ней подумала! – только и нашелся я.

Вера склонилась к уху Альдоны и что-то ей сказала. Легкая, почти незаметная тень, промелькнула на лице "гитлерюгенда":

– Извини-и...

Повисла неловкая пауза... Я судорожно складывал в уме ответную рифму...

– Моя душа страдает робко,

Обижены она и попка,

Ах, как обиду мне унять?

Сходи со мной потанцевать?!

Альдона вздернула бровь и повернулась ко мне уже всем корпусом, льняная блузка натянулась на груди.

"Трешка, хорошая такая трешка", – я сглотнул.

– Неплоохо... Быстро. А что еще можешь?

– Ну, в десять часов тут ансамбль начнет играть. Споют несколько моих песен. Под ту, которая называется "Карусель", ты и сможешь со мной потанцевать, – я попытался изобразить свою самую милую улыбку!

В ресторане и за нашим столом было шумно, в колонках звучал магнитофон, несколько человек одновременно что-то вещали. Поэтому, чтобы услышать о чем мы говорим, Вере пришлось тоже развернуться ко мне.

"Тут трешка, там трешка, еще чуть-чуть и двинусь я немножко", – эту рифму я озвучивать уже не стал!

Встретив мой взгляд, Вера тут же отвернулась.

– Посмотрел косо на девушку – обидел. Посмотрел прямо – оскорбил. Вообще не заметил – обидел и оскорбил. И где тут логика?! – пожаловался я Альдоне.

– С чего ты такое решил? – тут же дернулась Вера.

– Мы по утрам бегаем на стадионе, а я сегодня проспал и не пришел. Вот теперь Вера со мной не хочет разговаривать, в отместку, – выдал я свою версию для "мисс Веверс", если правильно запомнил фамилию ее отца.

– Не придти на свидание к девушке – совершить смертельный грех... в ее глазах, – насмешливо чуть скривила губы прибалтка.

– А мне говорили, что если хочешь произвести впечатление на девушку – не приди на первое свидание, она так обалдеет, что запомнит тебя на всю жизнь! – сострил я.

Хмыкнули обе, правда с разными эмоциями.

– Запомнить запомнит, но на второе свидание парень уже может не расчитывать ... – соизволила принять участие в разговоре Вера, – к тому же и свидания, в нашем случае, быть не могло, – добавила "вражина".

– Не известно кому повезет, – не остался я в долгу, – это как в том анекдоте:

– Девушка, а можно с вами познакомиться?

– Нет.

– А почему?

– Ты-хороший, жизнь тебе ломать не хочу.

Анекдотец – так себе, тем более, что девушки традиционно не любят анекдоты про себя, но "Снежная Королева" неожиданно рассмеялась. Видимо, что-то личное! А смеется, ничего так... зубки ровные и белые, голосок звонкий и моська сразу стала... ути-пути! Впрочем, ненадолго. Через секунду – снова красивая бесстрастная маска. Вера только криво улыбнулась.

Смех Альдоны не остался незамеченным остальными присутствующими за нашим столом. Тем более, что "мамонты" и их дружбан Арсен, уже давно бессильно пялились на красоток с другого края длинного стола.

– Витя, ты никак смешишь девушек очередным анекдотом? – доброжелательно улыбаясь, поинтересовался Александр Павлович – Верин папа.

– Ну, Вера равнодушна к моим чарам, пытаюсь очаровать Альдону! – важно надувшись, ответил я под смех всех собравшихся.

– Я бы, на месте девушек, был бы к Виктору более внимательным, – смеясь, подыграл Клаймич, – он скоро будет знаменит и окружен толпами поклонниц – предсказываю!

Его поддержал наш главврач – Михаил Афанасьевич:

– Музыканты санаторского ансамбля тоже говорят, что наш Витя скоро станет "ого-го"!..

– Вераа, так может и правда его окрутить? Покаа конкуренток не набежало? – оценивающе разглядывая меня, демонстративно поинтересовалась Альдона.

Стол притих, с улыбками ожидая ответа. "Вражина" дернулась от неожиданности и мучительно стала подбирать ответ.

"Мдя. А Альдона-то побойчее будет...".

– Можно и "окрутить", но я с ним раньше познакомилась. Имей виду! – кривясь в улыбке, наконец, "родила" Вера.

"Упс! Нежданчик! "Вражине" хватило соображалки отшутиться, а то я уже и не ждал".

Все весело засмеялись. А я уловил жутко ревнивый взгляд "няши" Оленьки.

– Не ссорьтесь девочки... Хотя, что я говорю?! Ссорьтесь, красавицы! Деритесь из-за меня! Ревнуйте! Я чувствую себя богом!!! – я откинулся на спинку стула, запрокинул голову к "небесам" и раскинул руки в стороны.

Смех за столом перешел в хохот. Улыбнулся даже Альдонин замороженный папашка.