Текст книги "Режим бога - 2 (СИ)"

Автор книги: Скс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

– Спасибо... я не хочу есть...

Она сегодня была в том же белом платье, что и в "Жемчужине", красивые плечи и руки открыты. Загар на всех ложиться по-разному, у нее он был коричнево-золотой.

Я открыл запотевшую бутылку "Боржоми" и разлил по бокалам. Пузырьки газа дружно устремились вверх, а дешевое стекло фужеров тут же запотело.

Стол я накрыл в гостиной, где раньше жил Димон. Диван был собран и накрыт покрывалом, на столе была темная скатерть.

"Обстановочка хоть и не романтичная, но вполне себе ничего... Ладно, послушаем, с чем пришла.. ".

От холодной минералки Вера отказаться не смогла и выпила бокал почти залпом. Я заметил, что ее тонкие пальцы нервно подрагивают и, чтобы это скрыть, она постоянно старается держать сжатые кулаки.

Я снова наполнил ее бокал и выжидательно уставился на девушку.

Она нервно откашлялась.

– Я слышала... вы записали песню...

Я пожал плечами:

– Ты же не хотела...

– Я хотела! – она возмущенно уставилась на меня.

Я опять безразлично пожал плечами:

– Хотела бы – записала. А ты искала в себе кучу причин, чтобы этого не получилось...

Она опустила голову и распущенные тяжелые черные волосы закрыли лицо девушки.

– Ты не понимаешь...

– Ну, почему не понимаю? Все я понимаю... Ты решила, что не можешь со мной работать... что ты, тонкая и ранимая натура, и то что между нами было... не позволяет тебе спокойно переносить мое присутствие. Поэтому ты была не в состоянии стоять там, где надо... делать, то, что сказали... и петь так, как оно требуется... Ты, фактически, сорвала репетицию и заодно угробила свою возможность петь в группе... со всеми отсюда вытекающими...

Вера закрыла, невидимое за волосами, лицо руками... ее плечи вздрагивали.

"Славная дилемма! Или мне её лечить, и тогда "ловить" с ней будет нечего... или окончательно ее ломать, и тогда я сегодня же уложу такую красавицу в постель".

На душе было муторно.

– Он жив?

Плечи девушки перестали вздрагивать.

– Эй, але?! Я спрашиваю: он – жив?

Вера подняла на меня заплаканные глаза, быстро пальцами смахнула слезы и непонимающим вздрагивающим голосом спросила:

– Кто жив?

– Ну, тот выбляdоk, который тебя избил и хотел трахнуть? – грубо уточнил я.

"Ой, дуууурак! Как же потом будешь жалеть...".

Она снова опустила лицо и глухо ответила из за занавеса волос:

– Жив, наверное... что ему сделается... а почему ты спрашиваешь?

– А почему он не в тюрьме?

– ...

– Эй, але?! Я спрашиваю, почему он не в тюрьме?!

Вера дернулась от моего окрика и выпрямилась в кресле, моментально высохшие глаза гневно засверкали зеленым.

– Ты по какому праву, так со мной разговариваешь?!

– По праву мужчины... – я уже говорил спокойно и абсолютно серьезно, – который сейчас наступил себе на яйца, в попытке тебе помочь.

Она смотрела широко раскрытыми глазами, ничего не понимая.

– После того случая, твоя жизнь разделилась на две половины: до и после... Ты себя потеряла, ты потеряла уверенность в себе, у тебя ничего не получается... Ты стала слабой... А до этого у тебя было все. Тобой восхищались, ты всегда хорошо училась, ты – красавица, внимания которой добивались мужчины. У тебя высокопоставленный папа и обеспеченная семья. Ты спортсменка и где нужно побеждала, раз стала КМС-ом. И, наконец, как и положено принцессе ты встретила принца. Ведь любая же сказка должна закончиться любовью!

Вера опять сидела с опущенной головой, но я видел по всей её позе, что она замерла и очень внимательно меня слушает.

Я отпил глоток холодного "Боржоми" и продолжил:

– А оказалось, что вместо любви, тебе, принцессе, можно просто дать в морду. А раз ты, считая себя спортсменкой, стала сопротивляться, то в морду надо дать несколько раз. Тогда тебе чудом повезло и ты убежала. Но больше не осталось ничего. Ни веры в сказку, ни веры в собственные силы, ни веры в любовь, ни веры в защиту папы.

Я опять отхлебнул "Боржоми".

"Не надо было пить коньяк по такой жаре, теперь дикий "сушняк".

– Кстати, мне вот интересно... А почему твой папа не засадил выбляdkа в тюрьму?

Вера подняла голову, лицо, несмотря на загар, было каким-то серо-бледным, но совершенно спокойным:

– Потому что у "выбляdkа" папа заместитель министра иностранных дел. И мой папа сам лишился бы работы, если не помог бы отец Альдоны. Он секретарь парткома МИДа и с ним побоялись связываться.

– Теперь понятно... Но это ничего не отменяет. Вера захотела взять у судьбы реванш и стать всемирно известной эстрадной звездой, раз подвернулся такой шанс... А чего бы нет?.. Голос шикарный, внешность шикарная, английский шикарный... Но опять неудача... ты не сумела даже спеть... У Веры не осталось веры... в себя. Выбили кулаками в тот вечер. Поэтому сегодня ты пришла "разговаривать", хотя догадываешься, что этот разговор закончится в постели. И с кем? С сопливым несовершеннолетним подростком. Приехали...

Я, наконец, заткнулся. Вера несколько секунд сидела неподвижно, затем уткнулась лицом себе в колени и заплакала, постепенно плач перешел в рыдания, а затем в полноценную истерику. Она сползла с кресла на пол, и подвывала, уже лежа на ковре.

Я дал ей, какое-то время, повыплескивать ту муть, которую поднял в ее душе, а затем залпом допил нагревшуюся минералку и встал.

"Да, не стоило, все-таки, пить коньяк в жару...".

Подошел к Вере и попытался ее поднять. Она стала активно брыкаться и выть "уйдииии".

Ну, уйди, так уйди... Я ушел на кухню, вынул из морозилки две оставшиеся бутылки "Боржоми", открыл их и опорожнил в какую-то кастрюлю. После чего вернулся в комнату и одним махом вылил ледяную воду на голову Вере. Она взвизгнула и затихла.

– Вставай... Слезами горю не поможешь. Будем искать другие пути. Иди в ванну и умойся...

Минут через десять Вера вернулась в комнату и уселась в кресло, уставившись взглядом в пол.

– Хватит прятать глаза, – жестко сказал я, – это удел слабых.

– А я что сильная? – горько усмехнулась Вера и подняла на меня свои красные и опухшие глазищи.

Я пожал плечами:

– Наверное, сильная, раз все еще пытаешься брыкаться...

Выбрался из кресла и подошел к Вере. Верх платья намок и теперь даже через толстую материю лифа было видно, что бюстгальтера на девушке нет.

"Ну, теперь-то что...".

Взял ее за подбородок и заставил подняться. Наши глаза оказались почти на одном уровне.

"Еще что ли подрос?.. Надо будет снова померять рост...".

В глазах девушки опять начала зарождаться паника.

– Перестань меня бояться, дура! – устало ругнулся я.

Мы постояли так с полминуты, уставившись друг другу в глаза.

– Хочешь я его убью?

– Да! – тут же последовал ответ.

***

«Не-еее... Куда-то не туда трамвай свернул! Сам ничего не получил, и на „мокруху“ подписался. А Верка – супер... Удивила, так удивила! Ни секунды не раздумывала: „Да!!! Замочи его! И по хеr, что он – сын замминистра, а ты – 14-летний подросток... Мочкани его, и станет мне счастье“... Мдя...».

Восхищение от собственного продуманного и расчетливого поведения переполняло меня хм... "законной гордостью"!

Взрослый пятидесятилетний мужик грамотно "поимел" 22-летнюю девчушку из далекого прошлого. Молодца...

Ах, да... нюанс!.. точнее, САМ СЕБЯ поимел... За язык-то никто не тянул... Редкий вид – "mydак редкостный"...

Последний удар Леха прочувствовал даже через "лапу".

– Кисти береги... – недовольно пробурчал он, – не бинтованные же...

Я остановился перевести дух после затяжной серии. Эмоции понемногу отпускали.

После стандартной тренировки, как обычно, мы с Лехой встали в спарринг. Моя задача, традиционно, заключалась в том, чтобы уворачиваться от многочисленных легких плюх "старшего брата" и, в свою очередь, лупить по нему максимально сильно, в максимально возможном темпе.

Пытаясь копировать манеру Роя Джонса, я выплясывал вокруг Лехи замысловатый краковяк, рвано двигался в разных направлениях, бил из любых положений, с любых дистанций и под любыми углами. Нет... ну, не то что б это реально делал! Пытался...

Если, поначалу, Леха, сбитый с толку моей "неправильной" манерой движения, частенько промахивался, то постепенно он приспособился. Однако, много его ударов, все равно, улетало в пустоту. Естественно, он понемногу входил в раж, и от тех ударов, которые я, все-таки, пропускал, меня, иногда, "болтало" не по-детски.

Первый раз Леха серьезно напугался, когда "достал" меня слева, но я на удивление хорошо держал удар, да и по-настоящему "братец", все-таки, и не думал бить. Поэтому, прилетающие мне плюхи, вскоре, уже не являлись причиной для остановки спарринга.

После тренировки и завтрака, мы, как и положено добропорядочным пациентам санатория, принимали солнечные и морские ванны. То есть играли на пляже в карты и перекидывались мячом в море, в промежутках между дальними заплывами.

После обеда я опять направился на "лехину" квартиру. Поскольку, по "официальной версии", мы проводили время вместе, то из санаторских ворот тоже вышли вдвоем.

– Ты это... – мучительно подбирая слова и глядя в сторону, попытался меня предостеречь "старший брат", – не увлекайся сильно... Бабы хороши в меру... и, чаще всего... совершенно одинаковы... Че у одной, то и другой... И все... почти... пытаются мужика использовать... Поверь мне...

Даже от такого косноязычного проявления заботы у меня потеплело на душе.

Шмыгнув носом, я ответил:

– Спасиб, Леш... Я знаю. Они приходят и уходят, а другом мужику, может быть только мужик...

"Вот, ведь, как время все меняет к худшему!", – поразился я про себя, – "Леха прекрасно понял сказанное мною, а я задумался, не прозвучало ли это двусмысленно и пошло. Что за хрень потом с нами случилась, если такое понятие из сказки, как "голубой принц", ассоциируется не с чистотой, а с пидорами... А детская светлая радость – РАДУГА, стала мировым символом грязи, моральной опущенности и разврата? Мдя...".

Такси сначала завезло нас в "родник блата" – ресторан "Кавказ", где я, сильно растерял, в глазах Ованеса Вагановича, заслуженный ранее авторитет.

Сегодня, за все выбранное, расплачивался Леха, и директор ресторана, видимо, решил, что в прошлый раз я просто выполнял функции "курьера". Наверное, поэтому сегодня ценник оказался заметно выше, чем "для меня".

Впрочем, остался Ованес Ваганович "в полных непонятках", когда Леха вручил мне один из двух пакетов, со словами:

– Держи СВОЙ пакет... Ромео!..

Потом Леха забросил меня на квартиру и уехал к своей новой пассии Наталье, очень милой девушке из ростовского городка Шахты, снимавшей комнату с подругой, где-то на окраине "Сочей".

Сегодня Вера пришла в легком голубом платьеце, по нынешней моде, выше колена. Волосы были убраны на затылок, в толстый «конский хвост», а в руках была... корзинка.

"Ей бы еще красную панамку на голову, и имел бы полное моральное право ее растерзать, со сладострастными подвываниями в духе Серого Волка!", – судорожно сглотнул я, переводя взгляд на корзинку.

Мой скептический взгляд на ее "аксессуар" Вера заметила:

– Я сказала, что пошла на рынок... Альдона терпеть не может ходить за покупками... Иначе было никак... не отвертеться... от ее компании...

– О, как! Наша блондинка уже оклемалась?!

– Да, все нормально. Даже опять начала заниматься, хотя врачи пока рекомендуют ограничить нагрузки.

– Ха! А чем таким она занимается? – округлил я глаза.

– Ее папа почти десять лет в нашем посольстве в Северной Корее работал. Она там начала изучать таквандэ... это местное карате...

– А-ааа... Понятно...

"Вот сучка!.. Да, и я везунок... нарвался же... ".

– Ладно, не будем тратить время... Проходи... – мы из коридора прошли в "гостиную", где вчера беседовали и принимали "водные процедуры", – я уже разложил диван, ложись...

Вера сбилась с шага, остановилась и развернулась ко мне. Её широко распахнутые глаза уставились на меня и начали поблескивать накатывающей влагой.

– Витя... ты же... Вить... – неверяще залепетала она.

– Мне напомнить твое вчерашнее обещание "делать то, что я скажу"? – неумолимо уставился я в ответ.

– Но... я же... ты же сказал... что... – глаза стремительно налились слезами.

– Лезь на диван, – рявкнул я, – и ложись на спину, дурища!

"Это тебе за твое "убийственное" ДА!".

Вера еще секунду стояла неподвижно, затем опустила веки и два резвых ручейка стремительно побежали по ее лицу. Не открывая глаз она сбросила с ног белые плетеные босоножки, неловко полезла на диван и, буквально, опрокинулась на спину. Подол платья задрался открыв левую ногу до самой белой материи... Она молча лежала на спине с закрытыми глазами, и только слезы безостановочно текли из уголков глаз к вискам, теряясь в густоте черных волос.

– Двигайся к стене... разлеглась, как-будто одна... – недовольно пробурчал я. Хорошо, что глаза у нее закрыты, а то листами бумаги, которые держал в руках, пришлось бы прикрывать э... реакцию подросткового организма на открывшееся зрелище.

Вера немного сдвинулась в сторону стенки, от этого движения подол платья уже полностью обнажил длинные спортивные ноги, покрытые ровным золотисто-коричневым загаром.

Усилием воли заставил себя отвести взгляд и плюхнулся на диван, рядом с Верой. Это мое движение, как будто прорвало плотину, Вера закрыла лицо руками и заревела.

– Хорош горло драть... пригодится еще, – деловито сообщил я, – бери текст и поехали с первого куплета.

Вера смолкла посредине очередного подвывания и, как маленькая девочка, чуть раздвинула пальцы левой руки, чтобы одним глазом глянуть, что творится в этом страшном мире.

"Не глядя" на нее, я одной рукой протягивал девушке текст с песней, а другой, держал такой же перед собой.

– Ты... ты... ты что... – заикаясь начала бормотать из под ладоней Вера, – ты просто издеваешься надо мной?! – ее голос окреп, она отняла ладони от лица и зеленые глазищи зло заблестели от гнева.

– Ага... – спокойно признал я очевидное, – давай бери лист и поехали... Неизвестно, сколько еще времени мне с тобой придеться мучаться...

Вера вскочила на колени и сжала кулаки:

– Ты... отвратительный... злой... мерзкий... испорченный мальчишка! Я... убью тебя... мерзавец!

Я снисходительно улыбнулся.

Вера задохнулась от переполнявших ее эмоций и, не найдя слов, принялась дубасить меня обеими руками, куда ни попадя...

Пару раз попала довольно болезненно!

Я вывернулся из под ударов, подмял брыкающуюся Веру под себя и угрожающе замахнулся...

– Не надо!!! – завизжала в совершеннейшем ужасе девушка.

"О! Черт! Дебил... Вот этим ее пугать совершенно не стоило!..".

– Тихи, тихо... тихо... Верунь, ну ты чего?! Я же пошутил... не собирался я тебя бить... Как можно тебя бить? ты же такая умничка и красавица... тихо, малышка... тихо... ты же знаешь... я тебя защитить могу... помочь хочу... а вот бить тебя точно не хочу и не буду... Ну, что ты... успокойся, маленькая, успокойся...

Пока я все это нес, судорожные рыдания постепенно стали затихать. Я взял лицо девушки в ладони и стал осторожно его целовать. Соленые глаза... соленые губы... соленые щеки...

Я не сразу сообразил, что Вера мне отвечает. Я больше не утыкался в плотно сжатые губы, они были мягкие и податливые, и язык мой уже проник между ее жемчужными зубками и встретил собрата...

Я чуть больше навалился на девушку и моя нога, не встречая противодействия, втиснулась между между её несопротивляющимися коленями.

"Это она с испугу, что ли... Или в благодарность, что не ударил... А не все ли равно?! Увы... не все равно... ну, и дурак...".

Я остановился:

– Давай, зайка, пойдем в ванну... помоем зайкину моську, попьем водички и займемся делом. Нам надо научиться вместе петь... ведь, зайка, хочет петь и стать известной певицей?

"Зайка" кивнула зареванной моськой, которую мы и отправились умывать в ванну...

Ну, может именно такая встряска и была необходима. Хрен знает...

В квартире жилого дома громко петь не будешь, поэтому, все что можно было спеть вместе, мы пели вполголоса... Все и с первого раза. И "Карусель", и "Городские цветы", и "Маленькую страну" и даже "Веру". Пели и лежа на диване, прижавшись друг к другу. Пели и сидя в кресле, причем Вера сидела у меня на коленях и ничуть по этому поводу не напрягалась. Пели и стоя, обнявшись и танцуя, под собственные голоса...

Потом минут десять стоя целовались, и когда я понял, что сейчас не выдержу и завалю девчонку на диван, рванул в коридор, вызывать такси.

Мы заехали на рынок, чтобы заполнить корзину, а потом я повез девушку в ее санаторий.

– Завтра приходи в "Салют" к четырем часам, на репетицию. Маму с собой не приводи. Альдону тоже! – сказал я Вере в маленькое аккуратное розовое ушко, когда машина подъезжала к Центральным воротам "Санатория им. В.И.Ленина". Туда же, в это ушко ее легонько и поцеловал. Щека девушки заалела, она легонько кивнула и, не прощаясь, выпорхнула из такси.

– ...Резюмируя все сказанное... мы решили еще раз попробовать. Последний... Поэтому, убедительно просим вас, друзья, сделать вид, что все в порядке и быть к девушке максимально доброжелательными! – закончил свою проникновенную речь Клаймич.

"Друзья" – музыканты "Аэлиты", согласно закивали и согласились быть "максимально доброжелательными"! Вряд ли кто из них верил, что из этого "последнего раза" выйдет хоть какой-нибудь толк, слишком живы были воспоминания о прошлом провале, но возражать никто не стал.

Как Клаймич с Завадским, немало удивленные моей просьбой о новом "эксперименте", так и "аэлитовцы", все, видимо, посчитали, что "попытка – не пытка", а вдруг...

Я самолично встретил бледную и напряженную Веру на проходной "Салюта". Одного взгляда на нее хватило понять, что я не ошибся в своих предположениях и предпринятых мерах.

Суть мер заключалась в том, что я одолжил у Лехи ключ от его номера, а его самого прогнал в актовый зал, к остальным "экспериментаторам".

"Братан" безропотно, не задавая вопросов, отдал ключ, только демонстративно закатил глаза и изумленно покачал головой.

Я привел Веру в Лехин номер и, ни слова ни говоря, притиснул ее всем телом к стене...

...Когда, минут через двадцать, мы вошли в актовый зал, преувеличенно радостные возгласы музыкантов, объятия с Валентиной и Клаймичем, привели Веру в совершенно умиротворенное состояние.

И "02" мы спели ничуть не хуже, чем вчера, когда пели ее на квартире, лежа!

Вера хорошо меня слышала, полностью подстраивалась под мои вокальные способности, достаточно свободно держалась на сцене, а когда дошло до слов: "И не гаснет окно, где любимая ждёт, Обнимая детей, материнской рукой", вообще положила мне руку на плечо. Чем вызвала одобрительный кивок Клаймича, улыбку Завадского и "кашель" Лехи.

После первой песни все пошло как "по накатанной". Вера, уже одна, спела "Маленькую страну", "Семейный альбом" и "Городские цветы", "Теплоход" исполняли всем ансамблем, а "Карусель" наша плакса "изобразила" так, что аплодировала даже Валентина!

– ...Витя, признавайтесь, как вам это удалось?

Мы, вчетвером, сидели в "Жемчужине" и отмечали "возвращение блудной солистки".

Я бросил быстрый взгляд на Леху, но "Старший брат" тоже изображал неподдельный интерес!

– Вера сама позвонила и попросила дать последний шанс, – начинаю "чистосердечно" рассказывать, – я только поставил условие, чтобы она пришла без мамы.

– Вот про маму это разумно! – горячо поддержал Леха и скривился, видимо, я удачно попал ногой ему под столом.

– Да... А может это все и объясняет... – задумчиво согласился с Лехой Клаймич, – исчезла давящая ответственность, Вера почувствовала себя свободно и раскрылась.

– Ну, остались пустяки... – вздохнул Завадский, и поднял бокал, – за то, чтобы поскорее найти еще парочку таких же "Вер"...

– И их мам не пускать на репетиции! – подхватил лыбящийся Леха.

Второй раз я ему по ноге попасть не сумел...

***

На следующее утро, когда мы с мамой собирались на завтрак, неожиданно и громко в номере затрезвонил телефон. Я, не то что предположил, а просто почувствовал... НАЧАЛОСЬ!..

В свете моих последних "амурных-вокальных" похождений, звонок в приемную Чурбанова, как-то случайно, отошел на второй план.

Вот и сегодня с утра, несмотря на интенсивную тренировку с Лехой, голова была забита лишь мыслями про Веру – "сегодня или завтра?!". Организм, буквально, требовал женского тела!

Господи! Как я этот период в первом-то детстве пережил?! Наверное, было просто, потому что не знал, что ЭТО такое и КАК оно бывает. А тут, прям, зависимость от первожизненного знания и нынешних возможностей подросткового "гипер"...

Требовательный звон телефона я прекратил снятием трубки:

– Алле?!

– Витя?!

– Юрий Михайлович! Здравствуйте!!

– Здравствуй!.. здравствуй, дружок!.. Узнал?! Ну, как отдыхается?

– Спасибо, большое! Хорошо! Только уже устал отдыхать! Хочется что-нибудь полезное начать делать!

– А в школу не хочется?! – с насмешливой иронией интересуется зять Генсека.

– Нет! Вот в школу не хочется точно!

Чурбанов смеется. Буквально, по телефону слышно, что у него хорошее настроение!

– Мне тут доложили, что ты песню про милицию закончил писать?

– Не только закончил, мы уже записали ее на пленку и разучили с санаторским ансамблем!

– Ну, и как получилось?.. – с неопределенной интонацией поинтересовался Чурбанов.

– Очень хорошая песня получилась, – я сразу сделал тон абсолютно серьезным. Мама, стоявшая рядом, жестами показывала, что песня отличная и её надо более активно хвалить. Впрочем, я и сам это прекрасно понимал.

– Она станет новым гимном милиции! – весомо заявил я, мысленно наплевав на ненужную сейчас скромность.

– Так уж и гимном... – недоверчиво хмыкнул Чурбанов.

– Юрий Михайлович! – надавил я голосом, – она ТОЧНО станет гимном! И ею нужно будет завершать Праздничный концерт ко Дню милиции, потому что она будет лучшей песней концерта.

Наступила пауза.

Мама руками прикрыла рот, от моего нахальства, и с тревогой ждала продолжения.

– ...Прям, настолько хорошо получилось? – задумчиво спросил Чурбанов.

– Прям, настолько!– твердо подтвердил я.

– Мы с министром сегодня в Краснодаре. Завтра будем в Сочи. Точно не стыдно будет показать Николаю Анисимовичу?!

– Юрий Михайлович! Я вас когда-нибудь подводил?! Головой ручаюсь! – пошел я ва-банк.

– Хорошо, – решился Чурбанов, – завтра, к 17 часам будь готов, за тобой придет машина.

– Юрий Михайлович... Может, нет смысла и вам, и министру магнитофон слушать?! Мы ведь можем и вживую сыграть, только тогда одной машины будет мало, у ансамбля музыкальная аппаратура и людей будет... э... человек десять. Как лучше поступить?! – хитроzопо закончил я вопросом, чтобы сделать решение его собственным. И не прогадал...

– Да, "вживую" будет точно лучше... Тогда к 17 часам будьте готовы все!

– Понял! В 17 часов будем на воротах санатория!

– Добре... Ну, давай... до завтра... "композитор"! – насмешливо выделил последнее слово Чурбанов.

– До свидания, Юрий Михайлович! – с энтузиазмом отозвался я и облегченно вздохнул, повесив трубку. Рядом, также тяжело, выдохнула мама...

Народ был, откровенно, «на взводе»!

Складированные футляры и сумки с инструментами. Валентина зубрящая тексты, который она исполняла уже больше сотни раз. Музыканты и Завадский в светлых рубашках и галстуках. Клаймич в белом, а главврач в черном(!) костюмах.

Я категорически уперся и никаких рубашек с галстуками одевать, разумеется, не стал. Поэтому в голубых джинсах и светлом английском поло выглядел и аккуратно, и... адекватнее всех.

Поначалу, десятым членом нашей группы я предполагал взять маму. А потом соизволил подумать... И передумал.

Брежневу жить еще больше четырех лет, а как Чурбанов улыбался маме, я видел. Хуже того, ей тоже понравился симпатичный и представительный генерал... На фиг, такие непредсказуемые расклады! Это Галине Брежневой можно открыто гулять с мужиками, при живом муже, а его самого, если и не тронут, то по полной прилетит тем, с кем "гульнет" он. Поэтому мама сегодня просто нервничала и провожала.

Брать Леху я тоже побоялся. Здоровенный парняга, хотевший, до судимости, служить в милиции, теперь запросто может услышать от министра или его зама предложение пойти в "органы". На фиг... Он мне самому нужен! И сейчас Леха стоял рядом и сурово присматривал за неприкосновенностью "музыкального" барахла.

Вера... Конечно бы, круто "пустить пыль в глаза" девахе, демонстрируя, близость в небожителям, но... Рано. И реальной "близости" пока нет и нервы её подвести могут. Поэтому пусть поет Валентина, а едет с нами Михаил Афанасьевич.

Главврачу я так и сказал:

– Есть одно свободное место, предлагаю поехать с нами. Расскажу министру, что не сумели бы ничего отрепетировать и записать, если бы не ваша драгоценная помощь. Ну, и всякое такое, типа, санаторий отличный и главврач замечательный. Может вам и пригодится...

Надо отдать должное Киселеву, делать вид, что предложение в порядке вещей или, тем более ломаться, он не стал. Вместо этого встал из-за своего стола, подошел, пожал руку и проникновенно сказал "спасибо".

Взамен, я попросил его захватить с собой хороший фотоаппарат, и сейчас он держал в руках отечественный "Зенит" в кожаном коричневом футляре, заряженный импортной цветной пленкой.

Весь вчерашний день и сегодняшнее утро мы репетировали. Вечерние санаторские танцы были неумолимо отменены главврачом, чтобы нас ничего не отвлекало. Когда "02" двадцатый раз петь мне показалось глупым, я предложил "откатать" более разнообразную программу...

А что?! А вдруг?! Гы...

Упс! Едрит мадрид... Из– за поворота выруливает целый кортеж! Впереди желто-синяя милицейская "Волга" с мигалками и раструбом большого "матюгальника" на крыше, а за ней два, так же раскрашенных, милицейских "РАФика".

"Ну, это точно за нами... С богом!". Я поднялся со скамейки...

Ехали мы... от силы минут семь! Наш «кортеж» по небольшому мосту преодолел хилую речушку и, на противоположном берегу, почти сразу свернул к глухому железобетонному забору, у кованных ворот которого стояла будка стационарного милицейского поста.

– Не знаете, как эта речка называется? – спросил я, сидящего спереди, серьезного капитана. Так-то мне, откровенно говоря, по фиг... ну... просто, чтобы развеять напряженную атмосферу в машине! А то молодой офицерик, представившийся "помощником начальника УВД Сочинского горисполкома капитаном Паршиным" слишком серьезно отнесся к своей функции – "сопроводить".

Сначала им и лейтенантом, который сейчас сидел за рулем "Волги", были тщательно осмотрены все музыкальные инструменты группы, а затем они затеяли проверку документов у самих музыкантов! Я уже собирался было разинуть пасть и высказать все, что думаю по этому поводу, но вовремя заметил, что ни Клаймич с Завадским, ни тем более сами музыканты никакого возмущения или удивления не испытывают. Более того, все они имели при себе паспорта и, с полным пониманием момента, их предъявляли!

Увидев удостоверение главврача капитан Паршин четко козырнул: "здравжлаю, таврищ подплковник!", а затем вопросительно уставился на меня.

– А у меня, как у кота, из всех документов только усы вот и хвост! – "несовременно" пошутил я.

"Капитан Паршин" недоуменно на меня уставился, нахмурил брови еще сильнее, чем было до этого, и переспросил:

– Какой хвост??

– Я могу подтвердить личность Виктора, – встрял Михаил Афанасьевич, – я сам их с мамой оформлял при поступлении в санаторий.

– Без документов не положено, – твердо отчеканил капитан. Стоявший за его спиной лейтенант, убежденно кивнул головой.

– Ой, совсем не подумала! – всплеснула руками мама, – я сейчас сбегаю в номер за свидетельством о рождении сына!

– Мам... подожди... не надо никуда бегать... Если товарищ капитан не верит товарищу подполковнику, то может вы тогда поедете без меня?!

– Как без тебя?! – удивился главврач. Музыканты негромко зашумели.

– А на этот вопрос генерала Чурбанова товарищ капитан просто объяснит, что у меня не было с собой документов, – ехидно ответил я.

Все притихли, с интересом ожидая реакции бдительного капитана. Тот надулся, покраснел и... "завис".

– Капитан, я готов поручиться, что этот молодой человек – Виктор Селезнев. В конце концов, заместитель министра знает его в лицо... Лично... – пришел на выручку "помощнику начальника УВД" главврач.

– Ну... хорошо... раз вы... и лично... – "выдавил" из себя Паршин, – прошу по машинам...

...И вот теперь, мы с главврачом сидели на заднем диване "Волги" и имели возможность наблюдать недовольный затылок капитана и слушать его обиженное сопение.

– А это даже не речка, – ответил, вместо Паршина, оставшийся для меня безымянным лейтенант, – это – ручей, а называется Бочаров. Тут раньше помещик с такой фамилией жил...

"Ха... Бочаров ручей... Резиденция! Мог бы и догадаться, хотя ни разу тут в прошлой жизни, не был".

Встречал нас подполковник, которого я знал еще по визиту в Кремль. Ну, это когда Чурбанов меня еще чаем поил, а я его и двух его помощников развлекал анекдотами.

Встретил очень дружелюбно, почти обнял! Чем, видимо, совсем успокоил бдительность капитана Паршина. А затем мы стали выгружать инструменты и заносить все в небольшой кинозал в основном здании.

Следует сказать, что будущая резиденция Президента Российской Федерации впечатления не производила никакого. Три двухэтажных здания, одно побольше – основное, два поменьше – гостевые. Бледно-желтая штукатурка, несколько балкончиков, у основного здания скромная колоннада, два других вообще без архитектурных изысков. На "Южный дворец" всесильного властелина одной шестой части суши... правительственная "дачка" не походила вообще. То есть, совсем.

"Тут ведь, видимо, как, или для всех бесплатное образование и медицина, или для избранных – "мечты сбываются". Короче говоря, "мерзкие коммуняки"... как любила говаривать сумасшедшая "баба Лера". Мдя...".

Алик, под бдительным присмотром пары людей в штатском, руководил установкой аппаратуры, а уходивший куда-то подполковник, вернулся и позвал меня за собой.

Мы прошли по пустому коридору, застеленному красной ковровой дорожкой и по мраморной лестнице поднялись на второй этаж. А там, почти сразу, зашли в большую столовую заполненную людьми.

Я не успел даже осмотреться...

– О! Ты посмотри, Юрий Михалыч, какой это здоровый лоб стал! Как вырос-то мальчишка!.. – сидевший во главе стола, Щелоков поднялся и, с бокалом в руках, двинулся ко мне. Галстука на форменной рубашке нет, ворот расстегнут и вид... неофициальный и расслабленный. Я увидел краем глаза, поднимающегося из-за стола Чурбанова, но уже, лыбясь от уха до уха, спешил навстречу министру.

– Здравствуйте, Николай Анисимович!

– Здравствуй, здравствуй!.. Дай-ка я на тебя посмотрю... Время совсем немного прошло, а ты смотри, как он вымахал-то!! – говорил Щелоков, рассматривая меня и одновременно обращаясь к улыбающемуся Чурбанову.