Текст книги "Режим бога - 2 (СИ)"

Автор книги: Скс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

– Виктор, спасибо за эти слова... Я ценю... Постараюсь достать, то что возможно, без особо риска... А дальше будем уже думать вместе. Но пришла пора готовить деньги... Большие...

Клаймич испытующе посмотрел на меня.

– Сколько и когда... – я был невозмутим.

– Если это рубли... – он дождался моего подтверждающего кивка, – то при курсе доллара на черном рынке один к четырем... Пределов совершенству нет и, к сожалению, более-менее приемлемый "звук" будет стоить тысяч пятьдесят.

Григорий Давыдович пытливо выискивал у меня на лице реакцию на эту, фантастическую для советского человека, сумму.

– "Более-менее" нас устроить не может... Нам нужен звук – "лучше всех", – я покачал головой.

– 100-150 тысяч рублей и выше, – сразу и сухо ответил Клаймич.

– Хорошо, – я спокойно кивнул, – а хорошая студия?

– Примерно столько же... и дороже... – Григорий Давыдович "держал лицо".

– А...

– А процессор эффектов, АКG, свет, всевозможные провода и кабели, хотя бы один Mellotron, а уж если и беспроводные микрофоны... то еще столько же. Короче, чтобы не забивать вам, Витя, голову техническими деталями и конфигурациями компоновок – если будет полмиллиона, то проблем не будет... а будет группа с лучшим оборудованием в стране, – Клаймич откинулся на спинку кресла и задумчиво уставился в невидимую даль.

Через некоторое время, видимо справившись с нахлынувшими эмоциями и фантазиями, будущий директор "The Red Stars", вернулся " с небес на землю":

– Но такого нет даже у Кобзона... и МВД нам таких денег, конечно, не даст... поэтому...

– Григорий Давыдович, – я перебил Клаймича, – наша основная проблема не где достать деньги, а как их преобразовать в музыкальное оборудование, не вызвав пристального внимания правоохранительных органов!

Опять повисло молчание. Я терпеливо ждал, а Клаймич задумчиво рассматривал свой бокал с коньяком. Григорий Давыдович поднял его до уровня глаз, немного покачал в бокале янтарную жидкость и с легкой рассеяностью наблюдал за остающимися на хрустале разводами.

– Я вот думаю... – его взгляд медленно перешел с коньяка на меня, – а зачем нам, вообще, что-либо покупать?

Я попытался вопросительно изогнуть бровь, как это виртуозно делал сам Клаймич. Не знаю, насколько получилось, но Григорий Давыдович мою гримасу понял правильно, и принялся мысль развивать:

– Полноценная финансовая помощь от Щелокова, скорее всего, последует только в следующем году. То есть примерно через четыре-пять месяцев. Что мы должны за это время сделать? Выступить на концерте по случаю 60-летия ВЛКСМ. Это еще под вопросом, но с такой песней, которую вы написали, я думаю, что так и будет.

– День милиции – две песни, – подсказал я.

– Да, – согласно кивнул Клаймич, – а, так же День снятия Блокады и, возможно... хотя и очень маловероятно, ваше персональное выступление на Песне года...

Григорий Давыдович опять покачал свой бокал, изучая его содержимое:

– На всех этих официальных мероприятиях вас и так обеспечат аппаратурой самого достойного класса и сами сделают все необходимые записи, если выступать придется под фонограмму.

– "Под фонограмму"? – мне даже не пришлось изображать удивление. Я-то, грешным делом, думал, что выступления под фонограмму это – изобретение "лихих 90-х".

– Да... В некоторых известных и престижных залах ужасная акустика, речи слушать еще нормально, а музыку... – Клаймич поморщился и отрицательно покачал головой, – таким образом, получается, что студия и аппаратура нам нужны только для того, чтобы переписать "Феличиту"?

Клаймич, наконец, допил коньяк, поставил бокал на сервировочный столик с бутылками разнообразного алкоголя и вопросительно уставился на меня.

К чему он клонит, я уже понимал, но этот вариант нам не подходит:

– Нам надо формировать группу, а как набирать музыкантов, если не на чем играть? Как репетировать с солистками, бэк-вокалом и кордебалетом? Кто пойдет в неизвестную группу, если у нее нет ничего своего?

Клаймич немного поразмышлял и досадливо кивнул:

– Да, вы правы... но на студию сейчас тратить деньги, точно, не разумно. Лучше заплатим за аренду, а когда пойдет министерское финансирование, мы и купим все что нужно, и сэкономить сможем... И, самое главное, не будем привлекать недоброго внимания. Завистников и недоброжелателей у нас и так появится немерено, как только будет первый успех.

– Хорошо, – согласился я, найдя доводы Клаймича, вполне, убедительными, – а как быть с аппаратурой, музыкантами и репетициями?

Григорий Давыдович пожал плечами:

– Если вы, Витя, не хотите переждать эти полгода, то тогда аппаратуру придется покупать... Возможно временно, чтобы потом поменять на более достойную. Перепродать ее мы сможем без особых потерь. Может даже и заработаем...

Я отрицательно замотал головой:

– За полгода можно многое успеть... и многое потерять... И солистки могут разбрестись, и подбор коллектива – дело хлопотное, и репетиции требуют немалого времени.

– Хорошо... – Клаймич прихлопнул ладонью по подлокотнику кресла, – 75-80 тысяч и у нас будут хорошие инструменты и приличный звук. Но я не учитываю здесь свет, а хороший свет это – дорого.

– Зачем нам свет?! – "изумился" я.

– Как "зачем", – не понял Клаймич, – для оформления сцены... для гастролей...

– Для каких "гастролей"? – продолжил я "валять ваньку".

Григорий Давыдович понял, он подался из кресла вперед и настороженно поинтересовался:

– Мы не собираемся выступать с гастролями?

– Нет, – я обаятельно улыбнулся, – мы будем готовить отдельные песни и шоу к ним. И этими отдельными песнями будем "выстреливать" на телевидении, по радио и за границей... А по стране, вместо нас, пока будут "гастролировать" пластинк, "катушки" и кассеты.

Клаймич откинулся обратно в кресло и улыбнулся мне не менее обаятельно:

– И как же мы тогда будем зарабатывать ДЕНЬГИ?!

– Деньги нам принесут... очень скоро... и намного больше, чем мы сможем потратить... А пока поработаем на имя.

Я встал и прошелся по гостиной:

– Наша популярность – на телевидении. И за границей.

– За границей? – эхом откликнулся Клаймич.

– Да, – я остановился около окна и стал рассматривать залитый дождем Невский, – за границей... И первым делом, я хотел бы с "Феличитой" выиграть конкурс в Сан-Ремо.

– Это невозможно, – тут же возразил Клаймич, – я уже хм... узнавал. По правилам конкурса, композитором песни должен быть итальянец. К тому же песня должна звучать впервые!

Я обернулся.

– Да мне все равно, кто формально победит на конкурсе. Я хочу в нем УЧАСТВОВАТЬ хоть гостем... хоть "вне конкурса"... хоть дрессированной обезьяной из Дикой России, которая выучила "великий итальянский язык"... Я хочу, чтобы нас там УЗНАЛИ и ЗАПОМНИЛИ!

Я подошел к столику с алкоголем ("можно?") и, не дожидаясь ответа, плеснул себе в бокал коньяк, под растерянным взглядом хозяина квартиры.

– Я хочу, чтобы все запомнили, что русская "Феличита", была на порядок лучше ИХ песни-победительницы! Я хочу, чтобы три русские красавицы снились итальянцам по ночам! Ну, а я снился итальянкам!.. – я засмеялся.

Клаймич даже не улыбнулся:

– Вы думаете, что "фашист" сможет организовать приглашение на конкурс?

Я пожал плечами:

– Я – надеюсь. Он отдал мне свой "Ролекс" – для итальянца это невообразимый поступок! Почему то, он был ЧРЕЗВЫЧАЙНО благодарен... И поэтому, скорее всего, свое слово сдержит и песня в Италии начнет звучать. Если она станет популярной, а ОНА СТАНЕТ, то намек из СССР на Сан-Ремо, будет принят очень благожелательно. Надеюсь...

Я залпом опрокинул коньяк и взял с блюдца дольку лимона.

– В конце концов, я сделал все, что мог... Теперь только остается зарегистрировать песню в ВААПе, записать ее группой и надеяться, что все просчитано правильно.

– Даже не знаю, что сказать... – как-то растерянно произнес Клаймич, после минутного молчания, – Витя, а вы играете в шахматы?

"Понятно... Перегнул я сегодня со своей "подростковой гениальностью". Даже для Клаймича это было уже чересчур."

– Нет. Умею, но не люблю – не интересно. Зачем двигать неживые фигурки по правилам, если можно двигать живыми людьми, как хочешь? Григорий Давыдович, если я стал вас раздражать своими комбинациям, вы скажите мне... Я пойму.

Клаймич, от изумления, даже руками всплеснул:

– Виктор! Вы с ума сошли? Что значит "раздражать"?! Да, мне все это безумно интересно! Мне НИКОГДА не было так ИНТЕРЕСНО! – почти по слогам произнес он.

Клаймич вскочил из кресла и тоже налил себе коньяк:

– Да, я, подчас, поражаюсь тому, как, ПО-ВЗРОСЛОМУ, вы мыслите, как манипулируете людьми и даже тому, как вы... извините, Витя... врете... НО! Мне безумно интересно, чем все это закончится. И если все закончится успешно, то... ТАКОГО мне не сможет предложить никто иной.

Он замолчал и вопросительно смотрел на меня.

Что тут скажешь? И надо ли говорить... Я подошел к столику и снова налил в бокал, затем развернулся к "своему директору":

– Закончиться все должно нашей ПОБЕДОЙ. Другой вариант для меня неприемлем. Да, вы правы... ТАКОГО больше никто предложить не сможет.

Я поднял бокал и улыбнулся:

– За победу!... за НАШУ победу!

Клаймич узнал цитату и немного нервно засмеялся.

Хрустального звона не получилось, наполненные бокалы стукнули глухо.

"Не беда... Главное, я чувствую – ДЕЛО СДВИНУЛОСЬ С "МЕРТВОЙ ТОЧКИ".

***

Этой ночью я долго не мог уснуть.

Мысли... Много мыслей...

Но они не путаются. Мозг функционирует холодно и ясно... Пропали эмоции и чувства... Глаза открыты, но темнота не помеха. Я вижу счеты...

СЧЕТЫ ЖИЗНИ.

Костяшки судеб и событий, поступков и смертей, подвигов и мерзостей... Они равнодушно скользят перед моим внутренним взором. Они просто отмеряют меру. Костяшка туда, костяшка сюда...

И снова ничего не предопределено. Костяшки могут лечь, как уже легли, а могут и в новой конфигурации. Им все равно.

Мой мозг, с пистолетными щелчками, перебрасывает костяшки слева направо: СССР – щелк, ПОБЕДА – щелк, БАМ – щелк, СЧАСТЬЕ – щелк...

А теперь костяшки пошли в обратном направлении. Только сейчас их щелчки больше похожи на стук молотка в гробовую крышку. Афганистан – тук, Предательство – тук, Перестройка – тук, Ненависть – тук...

И снова слева направо: Брежнев – щелк, Щелоков – щелк, Романов – щелк...

И обратно: Андропов – тук, Горбачев – тук, иуды – тук...

Мама – щелк, Дедушка – щелк, "Red Stars" – щелк, Леха – щелк...

Соблазн – тук, эгоизм – тук, слабость – тук, уныние – тук...

Костяшки гуляют влево и вправо... Я решаю и приговариваю, я – судья и палач, я горд собой и презираю себя, я – сын своей Страны и своего Народа...

Да, я догадываюсь о ЦЕНЕ. Я догадываюсь, что мне придется СОВЕРШАТЬ. Я понимаю, кем мне придется СТАТЬ.

Я считаю... пересчитываю... примеряюсь...

Я не могу ошибиться. Не имею права. Мы все уже один раз ОШИБЛИСЬ...

Или на "той стороне" трудились более опытные и знающие СЧЕТОВОДЫ. Какая теперь разница... Все в моих руках. Теперь на "этой стороне" Я.

Я – последний солдат погибшей Империи.

Солдат, который волей НЕВЕДОМОГО, видел к чему привела победа ЗЛА. Солдат, который желает победы ДОБРА. Но не нашел другого способа его достижения, кроме еще БОЛЬШЕГО ЗЛА.

Чувства вернулись.

МНЕ СТАЛО, ПО-НАСТОЯЩЕМУ, СТРАШНО.

(Конец второй книги)