Текст книги "Режим бога - 2 (СИ)"

Автор книги: Скс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Народ в классе, за лето, сильно изменился. Большинство парней заметно вытянулись, девчонки стали краситься и, либо выпячивать грудь, либо сутулиться, скрывая ее. У некоторых осанка осталась прежней. Как и отсутствие груди!

"Великому мне", державшему в руках грудь Веры, и "помнившему" множество сисек "из прошлого", смотреть на "проблемы" одноклассниц было смешно и грустно, а участвовать в перекрикиваниях на тему, "как я провел лето", и вовсе невозможно.

"Как?.. как?.. Дрался с одной красоткой, трахался с другой, палил из пистолета, хлестал водку и обнимался с министром МВД! И пусть сдохнет тот, кто не поверит... Мдя! Представляю их рожи...".

В классе я стал выше всех на полголовы, и в плечах тоже... никто рядом не стоял. Да, и на взгляд, выгляжу старше одноклассников... этак, на пару лет. Директриса уже заявила сегодня, когда я вручал ей букет:

– Селезнев?! Какой ты стал... здоровенный!

Значительно хуже, что это отметили и наши девки. Каждая считала своим долгом, что-нибудь мне сказать или о чем-то спросить.

"А раньше, сучки, не замечали..." – обиделся я на них, за себя прежнего!

Парни тоже группировались вокруг меня и выясняли "чо нового, Витяха?!".

Бывший "лидер класса" – Стас Лущинин, бессильно скрипел зубами в сторонке, а наша единственная симпатичная девчонка – Оля Белазар, так же со стороны, бросала на меня задумчивые взгляды.

"Господи! Как я это все переживу?!".

...Как, как... с трудом. Первый день в школе я пережил с ОЧЕНЬ большим трудом...

В памяти постоянно всплывали различные картинки ушедшего лета: посиделки в ресторанах, "разборка" с грузинами, выступление перед Щелоковым, выстрел "в" Альдону, Вера...

– Странно... – девушка неопределенно вздыхает и поудобнее устраивает черноволосую головку у меня на плече.

– Что "странно", Зайка? – я, расслабленный и умиротворенный, нежно кладу ладонь на обнаженную грудь, и чувствую биение её сердца.

– Да, так...

– Зая, ты обещала все мне рассказывать! – я приникаю губами к Вериному розовому ушку и девушка, улыбаясь, ежится от щекотки.

– Да... вот просто странно... еще вчера девственница... а сегодня мои губы на твоем... Я оказалась ужасно развратная, да? – она приподнимает голову и с тревогой смотрит мне в глаза.

– Да, – я предельно серьезен, и ее бедовая головушка никнет, под осознанием своей "низменной сущности", – хуже того, как говорят прокуроры, преступное деяние, совершенное в составе организованной группы, является отягчающим обстоятельством...

– И тебя втянула... – ее шепот еле слышен из под густоты волос.

"Неожиданная трактовка моих слов! Гы-гы! Господи, сколько же у тебя в голове тараканов! Ну-с, продолжим их выводить...".

– Вообще-то я не себя имел виду...

Она поднимает на меня зеленые глазищи, из который уже капают слезки и непонимающе переспрашивает:

– А кого?

– Женскую часть Человечества... Ту всемирную банду женщин, которая занимается сексом, и совращает несчастных безобидных мужчин. Ты несешь за это такую же ответственность, как и два миллиарда других твоих подельниц в юбках...

Секунд пять, не меньше, уходит на осмысление, сказанного мною, а потом НАСТУПАЕТ МЕСТЬ! Меня пинают, щекочут, тискают, щиплют... и все это под звуковое сопровождение: "ах, негодяй!", "какой, противный тип!", "иж ты, маленький мерзавец!"... ну, и тому подобное! Слава богу, очередной "тараканий" кризис миновал.

Когда Вера успокаивается, я подсовываю ладонь под колено девушки и та, закрыв глаза, послушно приподнимает согнутые ноги и разводит их, готовясь, очередной раз, гостеприимно принять в себя "маленького мерзавца"!..

...– Селезнев! – недовольная харя "руссички" маячит передо мной, – повтори, произведения каких писателей мы будем проходить в первой четверти?

Я встаю:

– Пушкин "Капитанская дочка"и "Метель", Лермонтов "Мцыри", "Ревизор" Гоголя, Толстой "После бала" и "Василий Тёркин" Твардовского... – думать о своем и слышать, что говорит докладчик, я научился еще на многочисленных совещаниях в министерствах.

– Не только! А чтобы узнать, что еще, то для этого надо слушать учителя, а не сидеть с отсутствующим видом и смотреть на часы! Давай-ка их сюда и отдам я их только родителям... Часы и звонки это ориентир только для учителей, а не для учеников... Снимай! – и тянет ко мне свою загребущую худую лапку с обкусанными ногтям.

"Хотя бы, по случаю праздника, маникюр сделала, грязнуля...".

– Извините, Ирина Михайловна... Я вас внимательно слушал и повторил все, что вы перечислили. Вид у меня такой, какой есть. А часы мне подарила мама и я их никому не отдам.

– Я сказала: часы снимай и давай их сюда! Мама твоя придет и заберет их, заодно я ей о твоем поведении расскажу. Вот тогда она и решит, стоит ли тебе еще что-нибудь дарить или нет! Снимай, сказала...

"Фееричная дура!..".

– Поведение мое абсолютно нормальное: сижу тихо, учителя слушаю, на вопросы отвечаю правильно, оценки хорошие. А про часы я уже все сказал. Хотите вызвать в школу маму, вон дневник лежит на парте... – я совершенно спокоен и логичен, что ее выводит из себя, кажется, еще больше.

Она поднимает голос и уже не говорит, а почти кричит:

– Я сказала: снимай часы, а в дневник я тебе запись и сама сделаю, без всяких советов!

– По поводу часов, я уже все ответил. В дневник пишите, что хотите. И позвольте обратить ваше внимание, что вместо того, чтобы "сеять разумное, доброе, вечное" вы орете на меня и пытаетесь отобрать МОИ часы... Какая-то неравноценная замена уроку... который, кстати, называется "Урок мира", а не урок литературы... – я осознанно иду на конфликт.

"Zaebaла, дура!.. Пора на место ставить, а то весь год житья не даст. Да еще и "классной" стала...".

Сейчас с учителями спорить не принято, в принципе... Поэтому, "дура" кажется, готова лопнуть от возмущения. Лицо побагровело так, что стали неразличимы многочисленные конопушки, маленькие глазки выпучились и сделали свою обладательницу похожей на Крупскую в молодости.

– Пошел вон из класса! И без родителей на мой урок больше не сметь являться!

– Насколько я знаю, выгонять учеников из класса во время урока, запрещено методическими инструкциями Министерства просвещения. Поэтому я останусь... А право на обучение, мне гарантирует наше родное Советское государство. Если вы имеете что-то против Советской власти, то обратитесь в компетентные органы, я выполнять ваши противозаконные требования не собираюсь... – демонстративно усаживаюсь на свое место.

Потеряв самообладание и дар речи, "руссичка" хватает меня за шиворот и пытается вытащит из-за парты!

"Сеалекс! А что?! А вдруг?!..." – я делаю вид, что ей удается стащить меня со стула, врезаюсь в нее плечом, сбивая с ног, и сам валюсь сверху!

Пока она что-то сумбурно выкрикивает и, брыкаясь, вылезает из-под меня, я продолжаю лежать, как мертвый...

В кабинете директора стоит мертвая тишина, слышно только как тикают настенные часы и пишет врач «Скорой».

Анна Константиновна – директор школы, стоит с потерянным лицом около стены и поочередно переводит взгляд с меня на "руссичку", а с нее на врачей.

Придурочная "руссичка", поняв в какую историю вляпалась, стоит с бледным лицом и дрожащими губами. Она вцепилась в спинку стула так, что похоже ногти потом придется обгрызать заново.

Ну, а лично у меня – "именины сердца"! С умирающим видом, я позволил одноклассникам довести себя до кабинета директора, поскольку медицинский оказался закрыт. Вдобавок ко всему, "выпал" из их рук на лестнице и "неуправляемо пролетел" целый пролет! А только что я удачно, при осмотре, сымитировал (да, бlя! "сЫмитировал" через "ы"... спасибо, сука, научила!) сотрясение мозга и обдумывал следующий шаг, чтобы забить последний гвоздь в "крышку гроба" мерзкой твари.

И что характерно... ни жалости, ни сочувствия, ни... угрызений совести. Only business...

Я начинаю кашлять, сползаю со стула на колени и отворачиваюсь от присутствующих. Пальцы незаметно засунутые в горло заставляют меня извергнуть поток рвоты на директорский пол...

Voila'... За полгода я второй раз в больнице. Удачный получился День Знаний!

"Скорая" привезла меня в Городскую детскую больницу им. Раухфуса К.А. Название я прочитал на вывеске в приемном отделении. Врач передала меня и "мои" бумаги дежурной медсестре и ушла. А я остался скучать в ожидании "оформления моего поступления", как не без поэтических претензий, сформулировала та же медсестра!

Поскольку, временно я оказался никому не интересен, то встал и тихонько отдрейфовал к телефону-автомату, висевшему в больничном коридоре...

– Да, алло... – удивленный мамин голос.

– Привет, мам... Можешь меня СПОКОЙНО послушать? – четко выделяю интонацией "спокойно".

– Да, что случилось? – в мамином голосе уже слышно рождение "психоза".

– Я сказал "спокойно", а ты уже волнуешься...

– Я спокойна, говори, – мама старается взять себя в руки.

– У меня на уроке произошел конфликт с учительницей "русского". Она захотела меня выгнать из класса и толкнула, а я сделал вид, что упал и ударился головой. Со мной ВСЕ в порядке, но я имитирую сотрясение мозга. Директор вызвала "Скорую" и сейчас я в "Раухфуса". Еще раз повторяю, со мной все абсолютно в порядке! Ты поняла?

По ходу этого монолога, я постоянно озираюсь, опасаясь посторонних ушей.

– С тобой точно все в порядке? – все-таки, уточняет мама. Ирину Михайловну она уже однажды видела на родительском собрании и обозвала ее "физруком". Та приперлась на собрание в кроссовках и джинсовой юбке, вещала прокуренным голосом и текстом, далеким от высоких литературных образцов.

– Я сейчас отпрошусь с работы и приеду!

– Особо не торопись, меня еще и в палату не определили...

– А что они там тянут!

– Мам... Ты не забыла, что со мной все в порядке и я не тороплюсь к больным?!

– Да... да... – мамин голос теряет "боевой" напор, – но с тобой ТОЧНО все в порядке?!

"А-аааааааааа!"...

Через час приехала мама. А еще через полтора часа – Ретлуев!

– Здравствуйте! – опасливо здоровается он с мамой. В памяти, видимо, еще свежи воспоминания, как она его выгнала из палаты "Свердловки", при первом знакомстве. Тогда капитан неосторожно попытался успокоить маму фразой: "но ведь все же обошлось"...

Сегодня эмоций меньше...

"Скорая" настучала в милицию о нанесении "увечий" несовершеннолетнему в школе, Ильяс увидел знакомую фамилию в сводке и взял дело себе...

... – Как ты позволил себя "уронить" женщине? – неискренне удивлялся Ретлуев, который уже успел "взять объяснения" в школе.

– Она неуравновешенная, – заявил я, – и, как все психи, очень сильная в момент обострения!

– Откуда ты про психов знаешь? – бурчит капитан.

– Читал... после того случая... – я потупил глаза, делая тонкий намек на "толстые воспоминания".

Ретлуев сбивается с настроя. Затем откладывает свои бумаги на прикроватную тумбочку и, бросив косой взгляд на маму, спрашивает:

– Зачем тебе это?..

– Сука, потому что.

– Виктор! – одергивает меня мама.

– Она же может реальный срок получить, – Ретлуев сверлит меня взглядом.

– Я не настолько кровожаден, – безмятежно смотрю в глаза бывшему тренеру.

– А что ты хочешь? – он демонстрирует внимание.

– Мама заберет заявление, если мне дадут возможность не ходить к ней больше на уроки. А оба предмета я сдам экстерном... Но не ей.

Мама подозрительно рассматривает меня. Ретлуев тоже это замечает и, начинает догадываться, что мы не в сговоре.

– А проще нельзя было это решить? – спрашивает он мрачно.

– Как? Дать ей в рожу? Я посчитал, что так – оптимальный вариант. Тем более, что объективно – она на меня напала. При куче свидетелей. Так что пусть пока помочится кипятком...

– Виктор! – опять мамин окрик.

Ретлуев морщится:

– Эти условия МНЕ нужно передать директору?

– Ну, что вы, Ильяс Муталимович, вы просто скажите им, что есть единственный выход – если моя мама заберет заявление из милиции...

– А если они не согласятся?

– Бегом согласятся, – я "осторожно" качаю головой и морщусь "от боли".

Мама встревоженно привстает со стула, а Ретлуев усмехается:

– Шалва, конечно, мерзавец, но он прав, тебе лучше не на ринг, а в театр!

Под влиянием неожиданно порыва, я кривлюсь в улыбке в ответ:

– Когда буду получать Оскар, упомяну вас в благодарственной речи!

– Ладно, упоминай... Директору я позвоню. Сегодня... Заявление писать будете?

– Да! – мама.

– Нет... – я, – таким, как она, учителями работать нельзя, но... черт с ней...

– А наказать за такие вещи ее стоило бы, – "кровожадно" заявляет мама.

– Тюрьмой? – уточняет Ретлуев и мама тушуется.

– Ладно. Может не вовремя, у тебя же сейчас "серьезная травма" – мент снова усмехается, – ты на Всесоюзном финале "Перчаток" выступишь?

Теперь уже я пристально смотрю на Ретлуева:

– Я так понимаю, что не я один тут с "актерскими способностями"?

Ретлуев отводит взгляд:

– Ладно, сам решай... Но там 21 сентября, в Москве начнется... Надо заранее подтверждать.

– Вы что, про бокс?! – начинает "закипать" мама, – тебя мало сотряс... – и она неожиданно смолкла.

Мы переглядываемся и сперва тихонько, а затем в полный голос, начинаем, все трое, смеяться!

– Мам!.. меня Леша все лето тренировал... Мне самому интересно... – выдавливаю я, отдышавшись.

"Еще как интересно! На тренировках с Альдоной я кое-что обнаружил... надо проверить. Впрочем, об этом позднее.. ".

– Кстати о Коростылеве... Где он? Телефон не берет никто... – интересуется Ретлуев.

– Леха на работе. У него сутки сегодня... А что случилось?

– Плохого ничего... – Ретлуев пожимает плечами, – из Москвы решение Верховного Суда поступило. Дело пересмотрели, приговор отменен, судимость с него снята... – под конец фразы, Ильяс не выдерживает и улыбается...

...Клаймич улетал в Ленинград через день, после нашего отъезда. Альдона и Вера, с родителями, на поезде уезжали в Москву завтра. «Аэлитовцы» оставались в Сочи еще на месяц. Все они, а так же Арсен с папой, главный врач с супругой, Степан Захарович с Ириной Петровной и Лешина Наташа с подругой, пришли нас проводить на вокзал.

Обратные билеты тоже были в СВ, а Леха, так и вообще, ехал один на двух местах! Со сдачей Диминого билета мы решили не заморачиваться.

Сейчас он увел Наташу "показывать мягкий вагон", а "зачем-то" опустил шторку на окне. А что?! Стоянка поезда 10 минут и если постараться... гы-гы-гы!

Завадские уже закинули вещи в соседний вагон и мы стоим небольшой толпой на перроне. Михаил Авакович с Арсеном горячо зазывают всех в Сочи следующим летом: "мой дом – твой дом, дай я тебя обныыму, напоследок!".

Степан Захарович зовет всех в Сибирь, на охоту и пельмени. Можно с гастролями!

Михаил Афанасьевич еще утром сообщил, что примет нас в санатории без всяких путевок и в любое время, поэтому сейчас только напоминающе подмигивает.

Клаймич обещает Вере с Альдоной, что мы приедем в Москву в самые ближайшие дни, а Верина мама дает слово, что будет активно искать третью солистку и обзвонит знакомых преподавателей в других консерваториях.

Короче, все одновременно говорят, обещают, приглашают и обнимаются...

Ну, а мы с Верой "попрощались" еще вчера... раз пять... или шесть... поэтому сейчас только изредка встречаемся глазами. Неожиданно перехватываю взгляд Альдоны и совершенно четко понимаю, что она все ЗНАЕТ.

"Черт!.. Верка проболталась или сама догадалась?.. а... по хрен...".

Отвечаю прибалтке пристальным взглядом. Она неожиданно кивает в ответ и подходит попрощаться персонально. Желает счастливого пути и уступает место Вере. "Зая", запинаясь и с трудом подбирая слова, тоже желает "легкой дороги".

"Надо с этим делать что-то кардинальное... В корне менять "модель поведения"...".

Наконец, проводница загоняет отъезжающих в вагон. Мы еще с минуту машем руками в окна и поезд плавно, без малейшего толчка, начинает "плыть" вдоль перрона...

...Одну ночь, приличий ради, я переночевал в больнице и уже утром мама забрала меня домой «под расписку». Больничный она брать не стала и Леша сначала отвез маму на работу, а потом мы поехали в гости к Клаймичу.

Дражайший "Григорий ибн Давыдович" нам обрадовался и был, как всегда доброжелателен и гостеприимен, но, как мне показалось, пребывал сильно не в духе. Впрочем все быстро разъяснилось.

Когда "музыкальный руководитель" сообщил "руководимой Пьехе" о своем уходе, разразился грандиозный скандал...

– Все нормально, но нервы потрепал вчера... изрядно... – и Клаймич пригубил коньяка из малюсенькой рюмочки, запив его черным кофе из тонкой фарфоровой чашки, с каким-то красивым клеймом на донышке.

"Как бы их приучить и мне коньячку предлагать?!"...

Минут через двадцать приехал Коля Завадский, и мы приступаем к составлению ближайших планов. А поскольку "планов громадье", то это мероприятие неожиданно занимает у нас больше четырех часов. Зато все задачи обретают конкретные очертания и сроки, а мы вычленяем основные проблемы.

По сути, их, для начала, "всего" три! Первое, это переезд в Москву. Второе, музыкальная "крыша", под которой нам позволят создать свой "творческий коллектив". Третье, нам, как воздух, нужна СВОЯ звукозаписывающая студия. Ну, или можно ставить их в произвольном порядке... любая, из этих проблем, первостепенно важна...

Когда закончили определять "фронт работ", во весь рост встало желание что-нибудь перекусить, поскольку, как говаривала моя покойная бабушка, "кишка кишке уже фигу кажет"!

Все стали собираться, а Клаймич принялся перечислять достоинства кухни ближайшего ресторана, в котором он уже познакомился с шеф-поваром.

Телефонный звонок остановил нас, практически, у дверей. Клаймич снял трубку, стилизованного под "ретро", телефона:

– Да, добрый день еще раз! Конечно, конечно... Даже так?.. Хм... Что ж... Ну, дай бог... Это славное известие! Я определюсь с датой и перезвоню. Большое спасибо. Не прощаюсь...

Григорий Давыдович задумчиво повесил трубку и развернулся к нам:

– Это Татьяна Геннадьевна звонила – Верина мама... Она утверждает, что нашла нам ТРЕТЬЮ солистку...

***

...Большие серые глаза, тонкие черты лица и припухлые губы... Осиная талия, еле заметная грудь и узкие плечи... Высокий сильный голос, взгляд пугливой лани и пепельные волосы пониже попы... Ничего себе, такая девка...

– Машенька приехала в Москву из Владимира, учится у нас на втором курсе... – Татьяна Геннадьевна продолжает знакомить нас со своей протеже.

Девушка стоит неподвижно и с каменным выражением лица.

Клаймич доброжелательно улыбается и начинает расспрашивать "кандидатку" о ее опыте публичных выступлений, любимом репертуаре и предпочтениях в музыке.

Мне скучно. Эта "Машенька" петь в группе не будет. Без вариантов...

...Директор школы готова была согласиться на любые мамины условия, лишь бы замять происшедшее. Но решить вопрос с экстернатом самостоятельно, она была бессильна. Для этого требовалось решение РайОНО.

Недовольно посмотрев на меня, мама добавила:

– Я сказала директору о подготовке твоих песен для правительственных концертов, и что экстернат тебе потребуется из-за большой загруженности в репетициях. Но надо чтобы согласие дали сверху.

"Правительственных.. о как! Помнится в третьем классе мы писали "правительственную" контрольную. Я тогда очень старался, ведь сам Брежнев ее сочинял! О-хо-хо... ".

А вообще, конечно, все это херня. Это ж сколько над учебниками сидеть. Но все же лучше, чем каждый день за партой!

Ну, и поскольку, я официально числился еще больным и в школу не ходил, то мама, скрипя сердце, все-таки, отпустила меня в Москву. Решающую роль сыграло то обстоятельство, что мы ехали вчетвером: Клаймич, я, Завадский и Леха.

Чувствовалось, что маме очень хотелось поехать с нами, но отпрашиваться с работы, только выйдя из "двойного" отпуска, было бы, как она сама сформулировала, "откровенным свинством".

В Москву мы добирались самолетом. В аэропортах Пулково и Шереметьево народу, вроде и много, но все какие-то неторопливые, не строгие меры безопасности, шумный самолет с компоновкой мест по два кресла и отсутствие бизнес-класса... как класса! Впечатлений много... Мило и ностальгично.

В аэропорту нас встречала черная "Волга"...

– Эдик зарабатывает этим себе на жизнь, – рассказывал мне еще в самолете Клаймич, – он, как бы, персональный водитель напрокат. Клиентов не сильно много, но все щедрые. Мы, например, его нанимали, когда приезжали в Москву на гастроли. Не поедет же Эдита в автобусе с... аппаратурой и костюмами...

"Характерная заминочка...".

–...а так же с обычными музыкантами и подтанцовкой, – закончил я за Клаймича.

Тот только неопределенно улыбнулся и перевел разговор на другую тему:

– Подтанцовку никто постоянно не содержит. Просто разово привлекают танцевальные коллективы, иначе артистов будет не прокормить!

– Ну, а нам нужно будет иметь постоянную танцевальную группу, Григорий Давыдович. Наш коллектив должен принести на эстраду не только песню, но и зрительный ряд! Очень тоскливо смотреть на статично стоящего певца в костюме, иногда делающего пару жестов руками.

– Это зависит от таланта... – не согласился со мной Клаймич, – Магомаев еще и в бабочке выходит на сцену, а какая внутрення экспрессия, сила голоса и облика! И на концертах народу битком...

– Да, – я не стал отрицать очевидного, – но чтобы там ни было, это вчерашний день... и если мы первыми совместим талантливых исполнителей с их незаурядными внешними данными, а так же дополним динамикой подтанцовки на сцене, то мы станем банально ВЕЛИКИМИ. Не в стране... в мире...

Клаймич неопределенно покачал головой и погрузился в раздумья.

Когда «Машенька» вышла из аудитории, повисло молчание.

– Татьяна Геннадьевна, вы свою дочь за что так не любите?! – с "обезоруживающей" улыбкой поинтересовался я.

– Почему не люблю?.. – растерялась Верина мама.

– А что общего у красавицы Веры и красавицы Альдоны с этой симпатичной деревенской курицей? – убрав улыбку с лица, жестко спросил я.

Клаймич встал с кресла, положил мне руку на плечо, заставляя замолчать, и мягко сказал:

– Танечка, Виктор просто хочет сказать, что Маша, безусловно, очень привлекательная девушка, с прекрасным голосом, но... другого плана, нежели Вера и Альдона. Это будет всем бросаться в глаза...

– У нее прекрасное колоратурное сопрано, хорошая внешность и очень приличное знание английского языка, – непонимающе развела руками Татьяна Геннадьевна.

"Нет сисек, деревенская зажатость и вид ботана-заучки".

– А еще она закончила школу с золотой медалью... – добавил я, намереваясь продолжить "по крайней мере внешне", но...

– Да, и золотая медаль в школе... Витя, а вы откуда знаете? Вы знакомы с Машей? – удивилась Верина мама.

– Нет. По ее внешнему виду догадался, – буркнул я.

Все слегка посмеялись.

– Витя, Гриша тогда сформулируйте точно, какая девушка вам нужна, а то получается, что я вытащила вас четверых из Ленинграда впустую. И не ближний свет, и время, и деньги, и... все без толку... – досадливо пожала плечами Татьяна Геннадьевна.

Пока Клаймич распинался, что ничего страшного не произошло и никто не рассчитывал сразу найти нужную девушку, и мы очень ценим помощь и т.п., я пытался сформулировать задачу.

– Смотрите, – я встал, – внешность: девушка должна быть в диапозоне "от Веры до Альдоны". Рост, внешность, вес, формы... Цвет волос не должны быть ни белым, ни черным. Я предпочитаю шатенку, но могу согласиться и на рыжую! Ха-ха... Или на необычный цвет, такой как у Маши – пепельный. Но лучше что-то более распространенное, поскольку в случае ухода солистки, другую, с пепельными волосами, найти будет почти невозможно.

Я мерно вышагивал вдоль небольшой сцены и, погруженный в себя, перечислял "требования к товару":

– Английский язык или, на худой конец, хорошее знание какого-либо другого иностранного языка, это само собой. Лучше москвичка, чтобы не смотрела на мир раскрыв рот и вытаращив глаза. Голос... Голос должен быть такой же, как и все остальное: в диапазоне "от Альдоны до Веры". Они втроем должны смотреться абсолютно органично... совершенно разные, но похожие, как сестры!

Я остановился и посмотрел Татьяну Геннадьевну. Та выглядела... несколько ошеломленной:

– Я вижу ты этот вопрос продумывал тщательно...

– И это еще не все, – хмуро сообщил я. – Самое главное образ... У нас есть мягкая романтичная красавица Вера, у нас есть неприступно высокомерная красавица Альдона, нам не хватает в группе энергично-веселой красивой "Зажигалки", как бы ее не звали!

– Короче: луну с неба и звезды с небес, – невесело пошутил Клаймич.

– Таня, постой... – раздался откуда-то из угла негромкий женский голос.

Я даже вздрогнул, совершенно забыл про ту невзрачную тетку, которую Верина мама представила, при встрече, как свою "коллегу".

– Да, Полина?.. – сразу же откликнулась Татьяна Геннадьевна.

"Тетка" встала со стула и подошла из своего угла ближе к нам. Вытянутая розовая кофта, серая бесформенная юбка, невзрачная внешность – типичная "серая мышка", но, видимо, тоже преподаватель "консервы".

– На первом курсе есть одна... из новеньких... Ты еще не видела. Меццо... скорее эстрадное... – в голосе послышалось легкое пренебрежение, – к нам по национальному набору, но русская. Точно знает английский, переводила девочке из Ливана... и такая... "зажигалка", как ОН и сказал, – с ничего не выражающим лицом, Полина слегка кивает в мою сторону...

– Зачем наживать себе случайных врагов? – явно, стараясь меня не задеть, добродушно вещал Клаймич, когда мы обедали в знаменитой на весь Союз «Праге», – Ведь у вас же, Витя, прекрасно получалось общаться с Николаем Анисимовичем и его, очень непростой супругой. А здесь вы, на ровном месте, обидели лучшую подругу Татьяны Геннадьевны.

– Ну, с одной стороны, кто же знал... – вяло отбрехивался я, больше поглощенный мясом по-французски, чем разговором, – а с другой, она сама разве не видела, что девочка "не формат"?

– Человеческие отношения – сложная и многогранная субстанция, – нравоучительно покрутил вилкой Клаймич, – Полина – лучшая подруга Татьяны, а Машенька – дальняя родственница совершенно одинокой Полины. Тем более, что, объективно, Маша – красива, английский знает и обладает хорошим голосом. А то что вы видите третью солистку другой, так на то ВЫ и создаете группу, а не Татьяна или Полина.

Григорий Давыдович сложил вилку с ножом на опустевшую тарелку и продолжил:

– Нам еще повезло, что Полина сумела поставить интересы подруги выше собственной обиды за троюродную племянницу, и упомянула про студентку с первого курса. Скорее всего, та завтра нам тоже не подойдет, как и Маша, но оцените сам поступок...

Я тоже сложил нож с вилкой и поднял руки:

– Ладно, признаю... был неправ. Каюсь. Постараюсь загладить... А что у нас с МОСКОВСКИМИ музыкантами? Мы ведь, вроде, решили, что ленинградских в Москву перевозить слишком накладно.

– Найдем... Тут на хороших музыкантов выбор богаче, чем у нас, – вступил в разговор Завадский, – я сегодня с парочкой уже договорился встретиться, но все сразу спросят про аппаратуру и зарплату.

Мы уставились на Клаймича.

– Вопрос денег, – бывший "музрук Пьехи" философски пожал плечами, – и музыкальную и звукозаписывающую аппаратуру проще достать у нас, в Ленинграде. По крайней мере, мне проще... Музыкантов лучше, конечно, подбирать в Москве, это бесспорно... По зарплате надо определяться параллельно с тем, от какой организации будем работать.

– Я, все-таки, предлагаю на ударника рассмотреть Роберта... он настоящий талант, я другого такого не знаю... – упрямо наклонил голову Николай, – семьи у него нет, переехать в Москву ему ничего не мешает и на деньгах он человек не зацикленный.

Я хорошо помнил, какое впечатление на меня произвело мастерство барабанщика из группы Завадского, и ничего против не имел. Леха тоже согласно закивал головой, не переставая поглощать свежайшую осетринку, украшенную свежей зеленью.

– Я его не слышал, но доверяю вашему мнению, Николай, – спокойно согласился Клаймич.

– Профессиональных музыкантов у нас тут только двое, – посчитал нужным встрять я, – вы и Николай, так что лучше принимать решения по факту, а не по "доверию". Вы, Григорий Давыдович, сначала игру Роберта "посмотрите", а потом и решайте, на пару с Николаем. Так будет правильней...

Обоих это решение удовлетворило и мы перешли к следующему вопросу – квартирному. Поскольку в Москву ездить теперь придется часто, то съем квартиры представлялся вариантом оптимальным.

К счастью у Клаймича в Москве был знакомый маклер, который, по уверению Григория Давыдовича, "найдет и снимет, все что угодно... разве что, кроме Кремля... да, и то не факт!".

Зависшим остается вопрос, от какой организации будет работать "наша группа", но тут, я лично, был бессилен. А чтобы обратиться за поддержкой к паре Чурбанов-Щелоков, нужно сначала "прозвучать" на весь Союз.

Что ж, песни для "правительственных" концертов готовы, а для записи новых "хитов" мы и организовываем группу и студию.

Жаль, что я так плохо разбираюсь в компьютерах, уверен, что в интернете есть множество программ, которые могли бы меня сделать, в этом времени, "ГУРУ ЗВУКА". Ну, да еще не вечер... помучаю айфон, может чего и вымучаю!

Остановились мы в гостинице «Россия», через «Ленконцерт» Григорий Давыдович заказал нам два двухместных номера.

"Категорически неудобно... Всегда предпочитал спать один. В крайнем случае, с женщиной... Гы!".

Вечером в гостиницу к Клаймичу приехал, тот самый, "Великий маклер". Звали "фокусника жилплощадью" – Яков Ефимович Эдель.

"Ну, кто бы сомневался, азохн вей!".

Леха с Николаем пошли немного прогуляться по вечерней Москве, а я решил поучаствовать в "жилищной" беседе, проходившей в гостиничном буфете, на нашем этаже.

– ...Нэ будем тянуть кота за все подробности, так шо я вас понял за квартиру, – небольшой седовласый колобок, с большим крючковатым носом и пухлыми румяными щечками, уже минут десять разыгрывал для меня комедию под названием "Беня Крик московского уезда".

Для меня, поскольку Кламич хоть и сдерживал улыбку, но почему то этот балаган сам не пресекал. В этой встрече у меня был большой "личный" интерес, так что надо было его реализовывать, и лучше до возвращения Завадского и Лехи.

"Ну, держись, сионская грусть!".

– Яков Ефимович, шоб ви здохли, так ви мне нравитесь! Но давайте ужо поговорим за деньги...

"Колобок" поперхнулся посреди очередного "фольклора", а Клаймич сначала сдавленно хрюкнул... но не сдержался и захохотал в голос.

...Когда "высокие договаривающиеся стороны", перешли на нормальный язык, то наши потребности были сформулированы предельно четко: для проживания артистов требовалась нормальная трехкомнатная квартира, а для "деловых встреч" – очень хорошая(!) "где-нибудь в Центре".

– Туда должно быть не стыдно пригласить высокопоставленных гостей и различных товарищей из творческих Союзов – с умным видом, сформулировал я.