Текст книги "Хозяин озера (СИ)"

Автор книги: Shelly Eclipse

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

– Решил не жалеть живота своего? – Ярый губы поджал, руки на груди скрестил, на Ивана смотрит, как на дите неразумное, назойливое. – Он на тебя только мельком глянет, станет на дне озерном одной статуей больше. Привязанность не спасет, не псина чай тебе. Он не выбирает, на кого смотреть, пока еще научится взглядом управлять, а без матери – навряд ли.

Нахмурился царевич, сообразил, что впросак попал. За пару дней всего освоился в миру колдовском, забыл – гость он тут, причем незваный. Колечко да воля добрая хозяина озерного ему защита. Но вида не подает, храбрится, плечи расправил, приосанился.

Ярый за стол сел, ноги в сапогах исцарапанных вытянул.

– Откуда ж ты такой, царевич Иоанн, взялся? Зачем пришел? Чего пытаешь? – спросил спокойно, только то спокойствие Ивана жгло хуже железа.

– Пришел из терема царского, – в тон Иоанн отвечает, позу ту же принимает, на лавке откинувшись. – Янисъярви гостем принял. Пошто спрашиваешь, как будто право имеешь?

Зарядил-изогнул бровь серебряную Ярый, дивится наглости человека, понять пытается, что с озером его связывает.

– Право имею, – страж руку протянул, сверкнуло меж пальцами, гулом, перекатами речными отдалось от стен. – Охраняю я места эти, от людей заказанные. Посему и спрашиваю – зачем ты здесь?

– Снова отвечаю – гостем пришел, покудова мил буду хозяину озерному, навещать буду, приходить.

– Мил, говоришь? – Ярый улыбнулся недобро, опасно. – Держись от него подальше, мой тебе совет. Не то водица – она коварная да ревнивая, булькнуть не успеешь, сгинешь.

– Это ты мне угрожаешь, что ли? – Иван смеется нахально, скалится. – Аль не вода, а ты ревнуешь, никак в толк не возьму. Не видел я тебя за эти дни ни разу, не слышал имени твоего от Янисъярви. Обида заела, теперь меня прогоняешь?

– Дурак ты, человек, – Ярый вспылил, поднялся порывисто. – Не лез бы, куда не просили тебя. Много ты понимаешь.

– Дак было б колдовство, – царевич плечами жмет, злость чужую видит, радуется, не так уж идеален воин речной, было б у них с озером все хорошо, ужо б по-другому вел себя, пустой ревностью не страдал, угроз пустых не творил, – а то любовь – она над всеми властна, не делится на миры запретные.

Ярый рот открыл ответить, да промолчал, кулаки сжал только. Стукнул каблуками подкованными, из горницы вышел. Царевич заулыбался довольно, соперника внезапного уев, настойки хлебнул, к Янису заглянуть решился.

Сидит озеро на постели не прибранной, обнажен, бледен, руки в темени стискивает, в окно смотрит. Волосы чернилами по покрывалу растеклись, зеленью играют.

– Утро доброе, Янисъярви, – Иван вполголоса молвил, порог не переступая.

Вздрогнул юноша водный, обернулся.

– Царевич? Ты тут зачем?

– Узнать хотел, как чувствуешь себя. Тревожился за тебя.

Озеро вдруг моргнул да в смехе истеричном зашелся, забился. Слезы по щекам размазывает, за бока хватается, остановиться не может.

– Благодарствую, царевич, – выдавил всхлипнул с перерывами. – Твоими молитвами.

Иван в затылке почесал, смутился, не знает, что делать. Дураком себя чувствует, но отвернуться не может. Завораживает его озеро, хоть в сознании, хоть без, обнаженный и подавно. Успокоился Янис, вздохнул глубоко. Ивана прогнал, велел в горнице подождать.

Ярый на воздух вышел, озеро осмотрел. Пусто, тихо, рыба не плещет, камыш не шумит. Ветер, пройдоха, на земле лежит, веток не раскачивает. У ивы конь его черный стоит, копытом землю выстукивает, грива до травы свесилась. А рядом бочком косится белая кобылица Янисова. Фыркнул река, копье позвал. Зазвенел хрусталь, вода вздыбилась. Голос стража над лесом потек, птиц распугал, зверя прочь отправил.

– Хранители законов явитесь, на зов мой отзовитесь. Я, страж-река, прошу вас.

От камней Колокольчик выглянул, с ужасом на Ярого смотрит. Рядом и Ждан с Чаровником заспанным головы показали растрепанные. Ручей к хозяину спешно подошел. Как спалось, не спрашивает, видит зол река да в отчаянье, напряжен, натянут. Значит, устоял, не тронул Яниса, не сумели вновь договориться. Ни в ночи, ни утром. Вздохнул Чаро украдкой, упрямцев помянул.

– Уведи всех под воду, – хмуро Яр приказал. – Сам рядом будь. По слову – покажешь им Милого.

– Ты совет собрал? – Чаро бесстрашный плечами зябко передернул.

– Выбора нет. Иди.

Яр сам не рад, что средств других не осталось. Совета справедливость… она только природе угодна. На жизни не размениваются, свои игры ведут. Опасаться их стоит, вот Ярый и опасался. Но перечить не смел, законы чтил. Может, мудростью обличенные, те, кто знал больше, подскажут, что за напасть с озером приключилась и как дети навьины в мир живой верхний прошли.

Озеро споро облачился в хламиду домашнюю, следом по ступенькам поднялся, близко не подошел, встал поодаль, в спину стражу глядит, глазами сверлит, в плащ зябко кутаясь, будто зима на дворе, не лето теплое, ласковое. Ярый искоса взглянул, вздохнул. Не заметили оба, как Иван, по обыкновению, не усидев в горнице домашней, татем проскочил да в знакомые кусты схоронился.

Зазвенел воздух, маревом замерцал, всполохами цветными разошелся. Шагнули на поляну гости званные. Четыре стихии мир держат, про то сказано в книгах древних, на камнях высечено. Они тайнами непреложными ведают, как солнце греет, как зима лето меняет. Вода текучая, жизнь рождающая: от нее высокий, худой да бледный Водник. Волосы седые в косу убраны, на плечо перекинуты, сверкают росой, чисто алмазами. Одеяние синее, тяжелое, нитью серебряной вышито, переливается. Второй хозяйка воздуха пожаловала, платье полупрозрачное поддернула, кромку берега переступила, ног босых не замочив. Льнет к ней ветер, на плечи покрывалом ложится, волосами белесыми играет, кудри вьет, растрепывает. Следом господин земли шагнул тяжко, только берег закачался. Доспех каменный с ног до шеи покрывает тело приземистое, крупное. Топор за спиной висит, у бедра пес каменный щетинится, глазами красными сверкает. Затрещала ветка горящая, дымом вкусным лиственным запахло – последний гость пришел, кивнул собравшимся весело. Волосы цвета костра алого с желтыми переливами, кафтан карминовый, кушаком шафрановым перехвачен. Ухмыляется Огневик, лепесток пламени в ладони баюкает. У всех четверых лица маски звериные закрывают, только глаза разноцветные одни и видны.

Поклонился страж-река поясно каждому, вздохнул глубоко и решился.

========== Светлая вода ==========

– Человеческим духом как пахнет, – недовольно земной хранитель пробасил, поворачиваясь, пса за шкирку придерживая. – Пошто звал, страж? С людьми справиться не можешь?

Без насмешки спросил, с участием, да только не легче от того ни реке, ни озеру, нервно плечами передернувшему. Знает, про человека разговор зайдет непременно, свернет на тропку эту. Опасается Янис, что про Матвея вспомнят. А там и до зеркала недалече. Вспомнил сам и замер, застыл, уже не слушает, что Яр отвечает. Мысль схватилась за подозрение, в миг единый корни дала, проросла страхом ледяным.

– Навьиным духом запахло, – меж тем мрачно река молвил, шагнув вперед, озеро закрыв спиной широкой. – Не до людей покудова. Вчера в ночь пламени синего порталом раздалась вода студеная. Один из ключей был поражен теменью. Я считаю, он заклятье темное сплел, обернул силу пламени и открыл ход. Янисъярви едва спасли. Хочу спросить вас, мудрые, отчего здесь, сейчас и с чем связано. Как исправить и к чему готовиться.

– Скор ты, страж, – воздушная дева смеется, маска орлиная, белыми перьями украшенная, переливается, – исповеди требуешь. Не буду спрашивать, отчего и почему, вижу, но спешить не будем. Рассказывай.

Ярый перед женщиной склонился, скупо историю повторил. Янис слушал внимательно, все никак не мог понять, что гложет его, что не улавливается в спокойном голосе речном. А как понял, щеками заалел. Выгораживает его Ярый, про человека молчит. С лучами первыми тела кокатрисов растворились, жижей темной под землю ушли, вновь в царство мертвое вернулись, к хозяину в услужение, не узнать, что стрелою были поражены. Да и мало ли кто из духов озерных да речных луком владеет. Огневик будто и не слушает, берег осматривает. Щурятся в прорезях глаза алые, переменчивые. То вспыхнут, то рябью угольной подернутся. Прошелся туда-сюда, на пятна на траве посмотрел, на корточки присел, огонек малый с ладони стряхнул. Зашипел недовольно лепесток костра, дымком сизым истаял, в руку хозяйскую вернулся. Каменный только кивает незаметно, не переспрашивает.

Как закончил Ярый, Водник в ладоши хлопнул.

– Как интересно, что делается, – голосом равнодушным молвил, как отрезал.

К нему маски оборотились, ждут.

– Уверен, что навьины дети были? Кокатрисы в Межмирье часто живут, промышляют по городам да селам человеческим. Где горе, печаль появляются, где обида голову поднимает – там их сыскать можно. Портал чай и случайно мог открыться, полнолуние никак было. Навье путь на землю заказан давным-давно, мертвыми повелевает. Где мальчик-ключ? Покажите.

Янис рот открыл возразить, что Милый не виновен, не мог он по воле своей такое сотворить, темень злая им овладела, но Ярый знак подал, просил молчать. Хмурится река, недоволен, под сомнение слово его поставили, как канавку малую пытаются камнями-вопросами засыпать. Водник к озеру отступил, поманил водицу прозрачную. Та рада услужить – плеснула негромко, показала Милого, все еще без сознания на дне лежащего. Подхватила волной, вынесла на берег. Свернулся ключик калачиком малым, голову обнимает, глаза закрыты, ресницы длинные подрагивают. В волосы свои длинные, словно в водоросли, укутан. Лежит, не шевелится. Темень как гарь его обнимает, бока пачкает, по ребрам проступающим ползет. Не похоже на узоры Янисовы, не так густо, не так темно, словно испачкался юноша водный в иле густом, да пристала та грязь накрепко.

– Не видывала никогда такого, – Ветреница на колени опустилась, тронула белое плечико, изгиб талии тонкой. – Водник, знаком ты с Навьей, что это?

Маска чешуйчатая, водная равнодушно покачалась.

– Межмирье открылось, говорю вам. Навьины узоры копьями чернеными на коже проступают, острыми шипами топорщатся. Али не помните?

– Помним, как же, – Огневик в разговор вступил – к ручью не приближается, лепесток на ладони подрастил, тот хищно потрескивает.

Янис за Милого испугался, шагнул было вперед. Но в спину Ярого уперся, перекрыл ему доступ река-страж, за руку крепко взял, запястье сжал сквозь плащ плотный.Оскалился Янисъярви, дернулся, но только крепче пальцы горячие сдавили, не пускают. Шипит Яр в полголоса, к разуму озера расстроенного взывает. Уверен, что Совет не тронет ключика, вины ему не отмерив. Старается Водник отчего-то след от Навьи отвести, не доказывает связь Милого с его теменью Межмирье – ткань меж пространствами, не там и не здесь, как завеса плотная. Закрывает мир живых от мира ушедших, где тени мертвых живут, почивают. Да только как ни прочна – рвется, худится подчас, пропускает тварей разных, голодных, любопытных. Потому и приставлены стражи колдовские. Охраняют озера да реки, поляны особые, остролистом проросшие. Янис – он, как не крути, озеро особое.

– У тебя копья были, а у меня узоры морозные, черные.

Ярый с Янисом переглянулись, Иван в камышах крякнул беззвучно, рот успел себе зажать.

– Да будет вам прошлое поминать, – Ветреница мужчин журит, меж ними встает, одеяньем белым, газовым трепещет. – Коль уверен ты, что не Навьины дети припожаловали, так и нечего спор вести. Межмирье дыханием мальчика опалило, али сам обиду великую не смог удержать – теменью проступило, – про то уже не наша правда. Пусть страж разбирается, да ты сам присмотри. Совет не нужен.

Каменный гость стоит, не шевелится, все так же головой качает. То ли не верит словам, то ли согласен – кто ж его, каменюку, поймет. Не вмешивается – и то славно.

– Были еще случаи странные? – маска орлиная к Ярому повернулась. – Что еще случалось, виделось? Спать кто плохо стал?

Ярый головой качает, про Аглаю не вспоминает. Огневик подошел близко, глазами полыхает. Смотрит, будто душу пытается увидеть. Насквозь просветить. Янис прижался к спине реки, дышит горячо меж лопаток, вздрагивает. Набычился, насупился Ярый, готов отпор стихии огненной дать, коли задумал что недоброе.

– Ссорились? – строго спрашивает Огневик, руки за спину пряча, будто учитель суровый.

Молчит река, щурится.

– Значит, ссорились, – смешок сквозь маску алую пробился. – Значит, сами разберетесь. Не след воину с подопечными ругаться, тешиться. Запретить бы связь любую, да только все равно глупо это.

– Не тебе поучать молодых, – вдруг каменный засмеялся, заухал. – Сам вспыхиваешь, только повод дай. Идемте, раз не Навья пришел, здесь делать больше нечего. Водника то забота, боль головная, мигренная. А мне своих дел хватает. Давеча гнездо василисков мертвое нашел, людьми разоренное. Вот это – беда. А милые как поссорились, так и помирятся. Стражи тварей не пропустят.

– Согласна с братом моим, – Ветреница вспорхнула, над Милым зависла, только ветер пряди длинные ворошит, сушит да белую косу заплетает. – Коли заново что случится – зовите, не мешкайте, дважды мир не рвется так коротко, скоро. А покудова прощайте. Ярый, присматривай лучше за тем, кто тебе доверен. Янисъярви, зеркало на месте?

Озеро с трудом руки разжал, отступил от стража. Кивает меленько, глаза прячет. Иоанн палец себе до крови прокусил, за юношу водного тревожась, отца ругая. Хорошо еще, что успел вовремя, вернул артефакт озеру. А ну как сейчас бы проверяли, а комнатка потайная у озера в спальне пустая оказалась бы. У людей головы бы страж непутевый лишился, что в мире колдовском наказанием значится – представить страшно.

Закружилась Ветреница, дымком-туманом истаяла. Перышки белые запорхали, на воде остались кружком малым, чисто облачко с небес упало. Следом Огневик костром взметнулся, искрами малыми рассеялся. Камень попросту в землю ушел. Расступилась сырая, мягкая, в себя приняла, укрыла.

Водник по голове Милого погладил, сам вдруг рябью водной подернулся. Поплыл силуэт, потускнел. Мутнеет одеяние синее, болотной зеленью затягивается. Маска изошла туманом сизым, оставив лицо открытым. Костистые скулы, глаза глубокие, потемневшие, губы тонкие, бескровные, в полосу узкую сжатые. В косе веточки взялись, чисто продирался сквозь подлесок густой. Иван выругался, не сдержался. Видел он этого «путника», колечко от него получил.

Ярый вздохнул глубоко, руку свободную с кинжала снял, сам не заметил, как взялся. Янисъярви к ключику подошел, рядом сел, на колени притянул, баюкать начал. Совета озеро опасался, Водника одного – не так. Своя стихия, родная, она защитит, поймет.

– Ну что, дети, доигрались, – журит обоих Водник, на реку искоса поглядывая. – Что сумели справиться – хвалю, про человека не рассказали – молодцы. Не след Совету такое знать, рассердятся.

– А ты откуда проведал? – Ярый нахмурился заново, ладонь на плечо озера положил в жесте защитном, неосознанном.

Дернулся в сторону Янис, зашипел.

– Нечего штаны мочить, царевич, вылезай, – крикнул Водник громко, рукой поманил.

Послушный Иван, не перечит, самому интересно. Вон оно, как дело повернулось: считал, что случай свел, ан если сам мир колдовской его позвал, так и оставаться можно дольше.

– Все я ведаю, Ярый, что в воде творится, аль забыл? – Водник усмехается, губы кривит, не размыкает. – А что, царевич, цело ли мое колечко? Дочка не зря просила тебе подарить?

Иван показал духу палец с ободком витым, камешком многоцветным. Средний бы показал, да совесть не позволяет, неволит.

– Так вот почему его стражи не видели, – Ярый морщится недовольно, не одобряет. – Что ж, царевич, молчал о том?

– Не твоего ума дело, – огрызнулся Иван зло. – Коли меня пригласили, пропустили, то смирись и не цепляйся. А то как колючка репейная. Я тебе под ногами не мешаюсь, подсобить чутка тоже сумел. Что теперь обиды упреками закрываешь?

– Тихо, тихо, дети, – Водник расхохотался. – Надобно ключика вашего умыть водицей светлой. Чай знаешь, где ее добыть, Яр?

Янис слушает, Милого по голове гладит, плащ сдвинулся, край узора на чешуе показал.

Ярый складку поправил незаметно, от глаз разводы морозные, черные укрыл. Кивает хмуро, знает, где искать нужное, да только без радости ему то знание.

– Потому и человек вам нужен, – Водник продолжил, на Ивана пальцем тонким показал, ногтем острым ткнул. – Светлая-то водица дюже любит смертность человеческую, сама в руки пойдет. Только покажи ему.

– На дно озера пропустить человека? – Ярый переспрашивает, недоволен больно.

– Приказы мои оспариваешь? – Водник лукаво бровь приподнял, на духов водных, обнявшихся, глянул. – Без водицы светлой долго ключик не протянет. Съедает его досада изнутри горькая… обидел ты его, Янис, крепко обидел. Полюбовнику запретил приходить, а сам человека привечаешь.

Понурился хозяин озерный, голову повесил, молчит виновато. Лес зашумел, оживая, водица заплескала. Ключики старшие вынырнуть осмелились, ближе подступать не решаются.

– Ну-ну, не бери в головушку. Пройдет все, образуется. Ярый покажет, где воду взять. Умоешь, вылечишь ключика своего. Отпоишь по капле. А там и вернется все на круги своя. К полнолунию следующему образуется.

Сказал и исчез внезапно, только круги по воде пошли.

– Где воду брать? – Иван быка за рога схватить попытался, на Ярого напирает, про штаны свои мокрые не вспоминает.

– Уймись, человек, покудова, – страж-река отмахивается, Янисов взгляд поймать пытается. – Успеется.

– Почему? – озеро спрашивает, упорно голову наклоняя. – Почему не сказал про меня? Узоры навьины…

Притих царевич, сам задумался.

– Развоплотят, – сквозь зубы Ярый цедит. – Коли Навью так боятся, то не задумаются, вмиг уничтожат следы его. Хорошо, Водник отговорил, отвел. Попробуем Милого отпоить, вернусь. Глядишь, и с тебя сойдет темнота проступившая. Носи пока заколку лунную, в человеческом облике не разглядят авось.

Молчит Янис, не знает, говорить что. Вина омывает, изнутри подтачивает. Выходит, как не поворачивай, не рассматривай, его вина, что ключик Милый с теменью связался. Его обида на неверность Ярову бедой для притоков обернулась. Отпустить, забыть надобно. Жить дальше продолжать, соседями простыми стать, коль под дланью реки сторожевой им существовать.

– А где вода, о которой Водник ваш говорил? – Иван комара жирного прихлопнул, сам встрепенулся. – Чем я могу помочь, сказывайте? Сидеть невмоготу уже.

Хотел ответить Ярый, да не успел. Вскинулось озеро ревниво, зазвенело водой в чаше земляной, заволновало кувшинки, попрятало бутоны. Камыш хищно зашипел, зашелестел.

– Здравы будьте, – гость нежданный-негаданный из леса вышел, к озеру подходить не торопится, оглядывается удивленно.

Хрусталь с Колокольчиком вмиг за хозяина встали, прижались. Чуют своего, да чужого одновременно. Янисъярви глазами зло сверкнул, взглядом, чисто плетью, Ярого ожег. Иван таким хозяина озерного лишь однажды видел, когда тот на него бросился. Гостя рассматривает, не поймет причины. Стоит перед ними юноша, коса зеленая, до пояса, на плече лежит. Тонкий, бледный, как все водные духи царевичем виденные, в тунику легкую, серебром расшитую одет. За плечом Баловник мнется, на хозяина не смотреть старается. Келпи у опушки принюхиваются, переступают бесшумно.

– Ты что, Ари, здесь делаешь? Зачем пришел? – Ярый на ноги поднялся, брови на переносице сошлись, лицо потемнело.

– За тобой, – гость руками разводит, на солнце указывает. – На утро же сговаривались, ан не появился, я забеспокоился.

Усмехнулся презрительно Янис на речь эту, на Ярого со злорадством да яростью смотрит.

– Что, потерял тебя суженый очередной, а, Яр?

Ари моргнул удивленно, река только вздохнул тяжко. Царевич примолк, на ус мотает. Видит, как на пришлого озеро косится, как Ярый мигом браваду свою растерял, только досада уставшая на лбу складками глубокими проступила. Неужто просто все так?

Баловник кашлянул виновато, понял уже, что сделал лишнее, теперь исправлять поздно.

– Ари, вовремя ты, – с голосом справившись, Ярый молвил, удивил всех. – Нам водица светлая, живая нужна. Пустишь ли к себе?

– Тебя? – зеленоволосый улыбнулся солнечно, влюбленно. – Конечно, пущу, только, сам знаешь, не властен я над той водой.

– Не меня, царевича, – река на человека указал.

Заморгал удивленно гость незваный, будто только и разглядел человека с духами. А может, и так оно было, кольцо-то вновь потеплело.

– Смертный? Дело другое. К нему сама придет. Но ты проводи, мало ли что. Мое озеро капризное, неугодливое.

Кивнул Ярый, соглашаясь. Улыбнулся победно озеро пришлое, на Яниса взглянул, что рублем одарил.

– На закате приходите, ждать буду, – сказал, поворотился, на Баловня глянул.

Тому деваться некуда, подхватил ладонь изящную, сжал, увел водой проточной подземной.

Тишина на берег свалилась, в траве запуталась. Молчали все напряженно. Янис на Ярого зло, Иван на реку так же, а ключи помалкивали, боясь даже слово вставить.

– Голову оторву, – Яр под нос пробурчал.

– Тяжело обещаться многим, – Янис шипит змеей подколодной.– Ты запретил мне к людям ходить, я отныне запрещаю любовнику твоему на берег мой ступать. Слышишь меня, река полноводная? Хватит с меня разрыва да Милого. Расхлебать бы эту кашу.

– Яни… – страж укоризненно тянет, на Ивана косит – меньше всего человеку хочется показывать ссору.

И так тот жадно слово каждое ловит, с лицом странным стоит, понимающим.

– Нет больше Яни, – злится озеро, Мила крепче к себе прижимая. – Не зови меня так. За воду спасибо, а больше не будет ничего между нами.

Ярый только рукой махнул.

– Мы потом поговорим, без свидетелей нежеланных. Давай Мила в дом отнесу, пусть побудет под твоим приглядом. Стражи еще раз дно посмотрят, притоки. Я открою слияние с течением моим. Тебе нужны силы.

Промолчал озеро, сам Мила на руки взял. Хрупкий ключик, маленький, ан Янис не крупнее оного. Ярый только бровью повел, Хрусталю кивнул. Отобрали ношу у хозяина, вперед его пропустили. С Иваном на бережку стража серебряного оставили. Оба друг на друга смотрят, чисто петухи бойцовые, хмурятся, к ссоре готовые.

Чаро за плечом реки возник, туманом лучистым соткался. Отвлек шепотом легким, касанием осторожным.

– На закате ждать тебя тут буду, – Ярый сказал, не обернулся. – Не бери крестов нательных, серебра не бери.

Промолвил – исчез. Чаро подмигнул царевичу, следом растворился. Осталась пара келпи удивленных, из веток выглядывающих. Конь речной мимо прошел, фыркнул, в воду нырнул с плеском. Озеро довольное зарокотало. Вмиг водица поднялась, на пядь выше стала, траву пожрала на два шага. Ряска засуетилась, отплывать начала, в камышах прятаться пытаться. У дальнего берега булькнуло, пузырями взорвалось, полопалось. Рыбки серебристые на поверхность всплыли, играют удивленно. Стоит Иван в штанах мокрых, комаров гоняет, головой трясет, знания-догадки укладывает. По всему видать, шанс царевичу показался в миру колдовском закрепиться, своим остаться. Покудова батюшка на троне, наследник может гулять. А после – разберемся как-нибудь.

Тихий смех в ветвях не расслышался ухом человеческим, не поймал взгляд платьишка белого кусочек меж завесы лиственной густой. Девочка разноглазая ножками босыми поболтала, за озером пробуждающимся, силы от притоков пьющим понаблюдала, а там и сгинула, будто не было ее.

Хрусталь Мила на перину уложил, покрывалом легким укрыл. Спит ключик, словно и не живой вовсе, только грудь слабо трепещет.

– Янис, не волнуйся, все хорошо будет, – успокаивает хозяина озерного ключ старший, у самого сердце не на месте, переживает, губы до крови накусал. – Вода прибывает, чувствуешь? Сил наберешься, со всем справишься. Мы поможем.

– Спасибо, – Янисъярви молвил глухо, за шею Хрусталя обнял, прижался крепко. – Вы сами напивайтесь, притоки расширьте. Кто знает, сколько милость Ярого продержится. Не перекрыл бы все вдругорядь. Болотом станем… не хочу вас потерять, лучше самому сгинуть.

Испугался Хрусталь пуще прежнего. Всегда Янис веселым был, всегда поддерживал, приободрял. Прорезалась тоска глухая, обреченность стылая в голосе озера печального, от нее холодом мертвенным потянуло, безысходностью темной. Целует ключ озеро жарко, к себе прижимает, пытается уверенностью поделиться, да только слезы крупные по щекам Яниса катятся. Разрыдался озеро, расплакался. Без сил на пол осел, соскользнул, лбом в мрамор уткнулся, сотрясается. Хрусталь и вовсе растерялся. Не видывал он никогда таким Яниса, не смекает, что делать-то теперь. За Ярым не побежишь, не покличешь, самому как унять, успокоить?

– Янисъярви? – на пороге царевич показался, смотрит глазами круглыми, удивленными. – Что случилось?

Ключ руками развел. Сам, мол, видишь. Нервы не железные у озера, не выдержал. Страх, переживания слезами выходят. Сообразил споро Иван, что разговорами тут не поможешь. Подхватил Яниса на руки, сам на кровать, перину пуховую уселся, его на груди пристроил, обнял, укачивает, приговаривает. Что все сладится, сдюжится, что вода светлая всем поможет. Сопротивляется озеро слабо, отталкивать пытается, но не выходит, не удается. Держит крепко человек, не пускает, надежной опорой стал, не оторвать. Хрусталь рядом мнется, не знает, куда деть себя. Тихонько вышел, дверь за собой прикрыл, в воду вернулся.

Баюкает Иван озеро, шепчет ласково, про время забыл, а как в сон Янис провалился, так и сам царевич придремал. Снится ему метель да вьюга ледяные, снег только серый, на пепел похож. Куда идти, не знает царевич, стоит, мнется на месте одном, слушает ветра завывание пустое. Вдруг мелькнуло что-то, коса длинная среди пурги завитков показалась. Отливают волосы синим, зеленым играют. Заколка белая, знакомая у корня косу перехватывает. Бросился Иван вслед Янису, да поскользнулся неловко, упал, оземь грянулся, до крови руки рассадил, нос расквасил. Обернулся озеро, глазами черными, провалами пустыми глянул, рассмеялся. От смеха жуткого и проснулся Иван, будто пером мокрым вдоль хребта провели.

Спит Янис у него на груди, сопит негромко, волосы спутались, в лицо лезут. Отвел царевич пряди мягкие, вздохнул неглубоко, разбудить боится. Пошто теперь ему жизнь прошлая, зачем забавы молодецкие, если такое чудо в руках держит, а то льнет к нему доверчиво. Авось справятся с теменью, заразой странной, сумеет выпросить Иоанн шанс единый для себя и Яниса.

Ногу тронуло, чешуями зашуршало – Васенька под боком свернулся, голову рогатую на колени Ивану уложил, глаза щурит, сон охраняет. Цепочка на шее слабо мерцает, от того взгляд василиска тусклый, не горящий. Пленочка больше не прикрывает зрачок пищалью взведенный, ан не чувствует ничего Иван, не каменеет. Милый отогрелся под покрывалом, развернулся. С другого бока к Янису подкатился, спрятал лицо, в плечо уткнулся. Кабы не руки темные, беспросветные, так и не сказать, что худое с ключиком приключилось. Спит сладко, да и только. Шевельнулся озеро, напрягся, луком тугим выгнулся, застонал глухо. Приподнялся Иван, смотрит. Темень узорчатая выше ползет, страдает Янис, брови хмурит, мечется. За стеной гул нарастать начал, будто камни кто перекатывает, валуны скидывает. Заволновалась вода, в окно заплескала. Затрещало стекло натужно, застонало, боится не удержать напора, растрескаться слезами-осколками.

– Янисъярви? – Иван озеро встряхнул легонько, разбудить попытался. – Яни?

– Не зови меня так, – пробурчал озеро недовольно, натужно, через силу глаза открывая, подняться пытаясь. – Не посмотрю, что Водник тебя одарил, прогоню.

Иван смеется, ворчанию не верит, за языком впредь следить обещает. Про себя радуется, что не спешит из рук уходить озеро, лежит, дышит тяжело, жарко.

– Кошмар приснился? – шепотом Иван спросил, рискнул – погладил Яниса по спине, косу в руке взвесил, по ладони пропустил.

– Приснился, – вздыхает юноша водный, с трудом отгоняя виденье.

В нем он в воде по пояс стоял, льдом скованный, застывший. Холод вверх карабкался, вымораживал. И тянулись по льду жилы черные, кровь по ним бежала алая, быстрая. Яниса сторонилась, шарахалась, не давала к теплу ее подобраться, напитаться. И вроде не делали с ним ничего ужасного, да только ощущение, что выжигает его изнутри холодом пугало до дрожи в коленях. Благодарен был озеро Ивану, но не сказал того вслух.

Лежали они вчетвером тихонько. Двое молчали, третий спал. Василиск вздыхал да ерзал, норовил ладонь Яниса носом подпихнуть, гладить себя заставить, будто кошка домашняя.

– Позволь рядом остаться? – Иван попросил и осекся тут же.

Отстранился, отпрянул Янис, руки царевича разжал, сел.

– Комната твоя недалече, оставайся, – хмыкнул криво и ушел в горницу.

Пока суд да дело, день на убыль перевалил. Солнышко яростно лес кусало, в воде отражалось, парило. Жители озерные, кроме ключей придонных, лучам не радовались, прятались. Пожжет солнце лютое кожу нежную, останется от мавок да огоньков одно воспоминание. Даже келпи к свету дневному привычные затаились в тине густой, носов на сушу не кажут, не бегают по поляне густотравной.

Иван покликал Колокольчика, спросил про лук давешний. Ключик принес, отдал, просил только Янису не показывать, не расстраивать. А почему – объяснить отказался. Пробовал царевич выспросить, что озеро с рекой объединяет, отмолчался и в этот раз Колокольчик, только прямо сказал не лезть в ту историю. Не затянулись, видно, раны душевные. Иван кивнул понятливо, сделал вид, что со скуки спрашивал, не важно оно ему, то знание. Ключ хмыкнул в сторону. Не слепые, чай, духи водные, чтоб человек их за нос водить пытался. Хотел было Иван в терем наведаться, да на завтра сие занятие отложил – не поспеет до заката обещанного, за водицей некого будет отправить. Потому остался на берегу сидючи, вечера поджидаючи. Ждан вынырнул, чуть лучи силой ослабли, тени длиннее стали. Василиска гладил, рыбой свежей кормил, сюсюкался. У него все царевич потихоньку и выспросил. Про Яниса да Ярого, про ссору их острую, перечную, про противостояние после. А как узнал, кто виноват, так и вовсе возмутился, воспылал негодованием. За всю жизнь свою царевич никому не обещался, свободен был во взглядах своих и поведении, потому как ни к кому сердце не тянуло, слова заветные на язык не просились. Не давал обещаний, держать не приходилось, но считал царевич, что ежели своим кого назовет, верность хранить ему или ей будет до гробовой доски. Ждан плечиками пожимает на слова Ивановы, кудрями встряхивает. Ему и без обещаний с Чаро хорошо, а нет Чаро, так еще кто найдется.

Янис из комнаты не выходил, лежал рядом с Милым, наблюдал за лицом спокойным, косу ему заплетал, отводил пряди мешающие. Напевал колыбельную, что давным-давно подслушал где-то, прощения просил, обещал никогда не обижать больше. Тьма на чешуе как живая свивалась, меняла завитки и лианы, переползала с чешуйки на чешуйку. Не смотрел на руки Янис, страшился. Решение принял, коль не оправится Милый – уйдет юноша с берега, навсегда в воде растворится, единым с озером станет.