Текст книги "Хозяин озера (СИ)"

Автор книги: Shelly Eclipse

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

– Кто? – Яр спросил, как копьем ударил.

Навья клыки показал, улыбнулся широко.

– Разберусь с ним чуть позже, сам все узнаешь. Не за тем пришел. С меня спрос за ручьев твоих, с меня же и за…

– Яниса верни, – перебил река, руки на груди скрещивая, глядя исподлобья.

– Не могу, – Навь Ладушку приголубил, с колен ссадил. – Не в моей власти. Темень из меня вся вышла, прочь утекла. Которая в землю вернулась, которая в мире рассеялась. Сам, по воле своей Янис развоплотился, силы отдал озеру своему. Потому и ключи уже проклюнулись, к полнолунию вновь духами станут. Ручьев твоих я верну, кровь только дай. По капле на каждого, на последнего павшего – две.

– Постойте, стойте! – Иван вскочил, про недомогание забыл, за поручень ухватился. – Как Яниса вернуть не можешь? Мертв Янис? Он же дух! Вы же можете Советом своим его обратно вернуть, очеловечить?

Водник головой качает, глаза опустил.

– Можно озеро заново одушевить, – ответил отстраненно, будто размышляет, сам с собой советуется. – Боле того, скажу вам, Совет озеро с зеркалом объединил, арку проходную поставил. Там теперь мост будет вечный, между нижним миром и теми, кто с душами разговаривает. Так что озеро получит хранителя одушевленного, кто будет о нем заботиться. Внешности будет той же, ты, Иван, не расстраивайся. Но ни памяти, ни характера прежнего. Возможность начать заново, такой шанс…

– Нет! – царевич мимо ступеньки шагнул, оступился, на колени осел. – Не нужно мне милости вашей…

Навья лицо прикрыл, смех не сдерживает. Хитринки лукавые в глазах темных прыгают. Знает больше душ хозяин, не говорит, нарочно умалчивает. До чего-то сам человек дойти должен, а что Яру сказано, чтоб услышал, принял.

– Люди, – шепчет под нос себе, – вы никогда не изменитесь. И так им не эдак, и эдак не так.

Пока царевича усаживали, пока в себя приводили, компресс меняли, настой вливали, Лада к Ярому подошла, поманила, ручонку протянула. Лежит, сияет на ладошке детской лунная заколка серебряная, камнями зелеными подмигивает, будто живым огоньком.

– Спасибо, славница, – река украшение спрятал, девочку в макушку поцеловал.

– Не грусти, Яр, – Ладушка улыбается, за плеть схватилась безбоязненно, к себе потянула, любопытная. – Никто Яни не вернет, только если сам он захочет. Позови его в полнолуние, к костру приведу тебя. Тятя сказал, что коли дух привязан крепко был, услышит, вернется. А он же к тебе привязан, правда?

Кивнул Ярый согласно, вздохнул глубоко. Злость, отчаянье ненужное прочь отогнал, выпрямился.

– Когда ручьев вернешь? – спросил у Навьи подошедшего.

– Коли сил у тебя хватит – на заре приду. К перекату первому, где камни шумящие. Славные стражи твои, давно таких не видывал. И тебя берегут, да и ты им не просто так приказы отдаешь. Только табун попридержи, больно ретивые кони.

Промолчал Ярый. До зари сил ему накопить. Значит в реку уходить надобно, людей одних оставить. Василиск к Ладе потянулся, цветок взял, кругом потрусил. Девочка за ним поспешила.

Роман с Иваном негромко переговариваются, Навь с Визом молчат, рядом сидят, едва касаются. Только видно связь между ними, что тянется от руки к руке браслетами незримыми, цепью крепкой. По всему видать, не просто обиды ради, воспоминаний приятных, Водник рисковал, играл вслепую. Рассчитал все правильно, от зеркала проклятого избавился, проход возможный, неподвластный, что мир должен был, плоть земную, расколоть, управляемым сделал, сам рядом остался. Пару нареченную вернул, от темени избавил.

А Яру только надежда осталась, что кто-то, при жизни характером вспыльчивым обладая, уйдя за грань, все же услышит.

И вернется.

– Яни?..

========== Вместо эпилога ==========

Комментарий к Вместо эпилога

Маленькое хи-хи, все с тем же результатом)

Просто снять напряжение.

– Вася, так тебя растак через мотыгу заморскую! Побойся солнышка, совесть где у тебя? Аль сжевал давно вместе с хлебом последним?

Чаровник наглого василиска отпихнул, отобрал у него плетенку камышовую, что тарелкой служила, в морду обиженную глянул, в глаза умоляющие. Взял за цепочку ошейника, за собой к выходу потащил, ругаясь сурово.

– Никакого сладу с тобой, обжора малолетняя! Куда в тебя влезает? Все, что не прибито к полу, не приколочено, все в пасти твоей бездонной оказывается.

Ждан засмеялся, ладонью прикрываясь, на крылечке сидя, ноги босые под рубаху длинную просторную поджимая. Милый косу только переплел, лентой синей перевил, подхватился.

– Чаро, ну что ты его ругаешь, обвиняешь, – за тварюшку ключик вступился, шею стража обвил, прижался телом стройным. – Маленький еще, растет. Потому и голодный.

– Да не растет он уже, – Ждан со смехом брата перебивает, сам к ручью тянется, к боку прижимается, ноги обнимает. – Просто проглот, и все тут.

Чаро не выдержал нападения массового, расхохотался, на ступеньки присаживаясь, ключей ближе привлекая, целуя по очереди.

– Чаро, так тебя растак, – на тропке, к дому речному ведущей, Игривый появился, доспех на ходу снимая, эхо звонкое в ладони ловя, впитывая. – Солнца побойся ясного, совесть где у тебя? Все тебе мало, двоих отхватил, когда угомонишься?

Василиск клюв открыл, засвистел тонко, на спину повалился, лапы растопырив. Чаровник с ключами так в обнимку от смеха и упал на спину, отдышаться не может. Ирро и сам смеется, шуткой довольный. Слышал ведь разговор, эхо принесло все.

Ключи каждый день приходили, когда с зорькой первой, когда с закатом лучистым. С ручьями играли, миловались, Колокольчик да Хрусталь все больше над младшими посмеивались, с Ирро в клетку играли, за табуном ходили, келпи речных привечали, выгуливали. Баловень со Студенцом спали под течениями тяжелыми, выходили изредка, сил набирались.

Клином утки пролетели, горько на судьбу жалуясь перелетную. Лес заволновался, зашумел. Река отозвалась, всплеснула да сызнова успокоилась, легла ровно, руслом извернулась. Василиск рогами камень узорчатый поскреб, забарахтался притворно беспомощно. Ирро в пузо чешуйчатое, бежевое, пальцем ткнул, за лапу потянул.

– А что Роман с Иваном? – Милый затих у Чаро на плече, косу затеребил смущенно. – Придут сегодня?

– Дак кто ж царевича удержит, – Игривый хмыкает, – коли полнолуние на носу. Вперед Яра поди добежит.

Чаровник брата пнул небрежно ногой босой, вздохнул.

– Опять разборки будут, кто кому вперед должен.

– Да хоть бы и так, – Ирро на Ждана кивает, за кудри длинные тянет осторожно. – Пусть лучше живого делят, чем мертвого вспоминают. Да и не до споров собственнических наследнику царскому теперь. Сам-то сомневаешься, кого Янис выберет?

– Нет. Ивану нонче с короной проблем хватает. Забегать будет иногда, да и только. За ним Роман присмотрит, чаще не отпустит.

Переглянулись ручьи да ключи, снова захохотали звонко. Солнышко за середину давно перевалило, к закату торопилось.

Ярый у кромки берега сидел, на воду зеркальную уставившись. Моргать не спешил, дышал глубоко. Навья рядом лежал, на спине раскинулся, коса длинная в воду ушла до половины, кувшинки озерные за себя украшениями диковинными цепляя. На груди обнаженной камень алый покоился, блики раскидывал. Клепсидра водная меж ними пристроилась, мерно отсчитывала секунды, минуты, бежала, тянулась стайка капелек серебристых.

– Сомневаешься, страж? – лукаво спросил хозяин душ.

– Нет, – Яр огрызнулся, висок потер.

За четыре седмицы все в колею вошло прежнюю. Водник иногда приходил, помогал. Ничего не рассказывал. Навья у озера ночи коротал, на арку каменную настраивался, колдовал понемногу, силу чистую свою пробуя, с огоньками играя. Род людской неисправимый поминая. Уже и первая мавка в озере завелась. Марта рыжеволосая. Бойкая девка, Ивану да Роману глазки строила, перед Визом робела, пряталась, ключей стороной обходила, Колокольчику венки плела, подбрасывала.

– Так почему?

– Не знаю, разговор бессмысленный, пустой. Просто проведи меня к костру и все. Верну.

– Лада проведет. Не люблю я пламени, и оно ко мне холодно, неотзывчиво.

– И где дочь твоя?

Навья плечами пожал беззаботно. Кто знает, где жизни хозяйка бегает, за какими цветами-травами в чащу нырнула, ан и вовсе пошла в город людской, посмотреть поближе.

– Вернется, Виз присмотрит. Терпения наберись. Недолго осталось. Что скажешь ему?

Впервые Ярый улыбнулся, точный ответ зная.

Ан не сказал ничего. Да и не ждал Навья.

========== И еще раз полнолуние ==========

Спешил Иван, как мог спешил, поторапливался. Коня загнанного у опушки с мальчонкой оставил, настрого велел выходить, обтереть и только потом в путь обратный собираться. Мальчонка тот всю дорогу за царевичем на крупе трясся, только глаза зажмуривал. Теперь вздохнул облегченно. Пока сердечко успокоится, о ребра перестанет колошматиться, конь и высохнет, и остынет, еще и застоится.

Иван кольцо на пальце покрутил, к лесу подступился. Потеплел ободок серебряный, искру выдавил единственную, насмехается. Виза перстень так у Романа и остался. Признал цыгана артефакт, а опосля, как они с водником два вечера подряд шептались, договаривались о чем-то, и вовсе послушным стал, чуть не от ворот царских, от порога терема дорожку раскатывает, к озеру ведет, а то прямо к реке Серебряной, к дому Яра.

Ивану же приходится до леса своим ходом аль верхом добираться, а потом еще ждать, пока подарочек стража снизойдет. Посмеивался цыган над тем, но не лез. Иван же на гордость наступить не мог, попросить ситуацию исправить не подходил. Так и мучался месяц уже.

А как занемог государь старостью, слабостью, так и вовсе царевич счет дням потерял. С утра ему Гавр напомнил, что полнолуние нонче, Никол в ночи удивился, что Иван в опочивальню свою пришел к полуночи ближе. Спросил, почему не у озера обретается. Царевича перекосило на месте. Вниз по ступеням бросился, едва шею не свернул, конюших напугал, коня из стойла выволок, заседлал кое-как, денников сонных ждать не стал, мальчонку прихватил да и вдарил пятками.

Диск лунный уже за середину перевалил прилично, бледнеть начал, к кронам проситься на ветках покачаться, когда царевич забывчивый у леса оказался заповедного. Кольцо провело тропкой знакомой, только не самой короткой, подлиннее, мимо поляны с папоротником, мимо бревна замшелого, на котором духи лесные в шляпки грибные на клюкву да пуговицы играли. Промчался Иван мимо оленем резвым, напугал.

Вот уже и подлесок поредел, песня стройная до слуха доносится. Остановился Иван, в колени руками уперся, отдышался немного. Дальше двинулся.

Над озером огоньки зеленые да синие летают, в узоры чудные складываются, гудят, словно пчелы-труженицы. Следом Марта ходит, веточкой ивовой рисует, дирижирует. Волосы рыжие распустила, кувшинку у виска пристроила. Что взять с мавки – одни игры на уме.

Колокольчик на камне сидит, свирель губами ласкает, мелодию звонкую, печальную выводит. У ног его Хрусталь пристроился обнаженный, глаза прикрыл болезненно. В ветках ивовых, еще наново не обросших, Чаровник со Жданом и Милом укрылись, видны лишь силуэты. Не смеются, не балуются, друг за дружкой на глубину не прыгают, не целуются жарко.

На глади водной дорожка лунная едва просвечивает, костерок малый, синий трещит-воркует, колдовского тумана, томленья не напускает, выдохся, все силы отдав. Виз тут же, болот и рек хранитель, на траве-мураве густой раскинулся, без хламиды привычной, в одних брюках, босой да растрепанный. На запястьях браслеты теменные горят, белыми лентами оплетенные, послушные. На плече Навь прикорнул, совсем простой с виду, усталый. Лишь волосы черные искрами сверкают, от ветра невидимого движутся, шелковым покрывалом по рукам да плечам скользят. Склонил голову на плечо избранного хозяин душ ушедших, говорит что-то, шепчет, едва губы двигаются. Виз переспрашивает, бровь вздергивает, головой качает, не улыбается.

Захлопал ресницами царевич, поворачивается, понимает, что опоздал уже. И дело неладно. Неужто не получилось?!

Поспешил вниз Иван, на траве мокрой, росяной оскальзываясь, сапоги не жалея. За аркой каменной, тускло мерцающей, Ирро сидит, голову едва держит. В сон клонит ручья неминуемо, на копье только и опирается. По руке царапина длинная змеится, волосы светлые всклокочены. Увидел царевича – брови свел домиком сочувственным. Рукой указал, махнул.

Навья привстал, за Иваном наблюдая. Да только водник за прядь дернул обратно, велел не вмешиваться.

За изгибом камышовый заводь новорожденная, малая, сиянием забрана прозрачным, серебристым. Лада хмурая, губки поджавшая, на камушке малом сидела, лягушку на ладони держала, разглядывала:

– Явился, царевич, – девочка вздохнула незлобливо, глазенки разноцветные сощурила. – Опоздал, не с кем здороваться.

Иван как стоял, так и сел, на душе кошки заскребли, замяукали, холод по спине пополз.

– Неужто не дозвался? – спрашивает. – Не откликнулся Янис? Не вернулся? Как же теперь… Яр без него?..

Лада бровки вскинула, моргнула, да как захохочет.

– Да как же не дозвался, – девочка отвечает, посмеивается. – И в пламень мы с тятей провели, и Яр все правильно сделал. Услышал его Яни, вернулся. Спит он сейчас, не поговорить. Сам посмотри, не разбуди только.

Иван черта помянул хвостатого, мать его, чертиху лысую, да отца однорогого. Вот недалече от яблоньки-то родительской, от двух, чтоб против правды не идти, это яблочко разноглазое откатилось. Вся в отцов характером, что ни говори.

Иван дальше прошел, из-за камыша выглянул. Лежат у кромки воды самой Яр да Янис. Река-страж крепко в объятьях озеро свое держит, обвил собой, опутал, не отберешь. А хозяин озерный за шею его оплел руками тонкими, прижался крепко, лицо в изгибе шеи спрятал. Серебрит их свет лунный, ласкает. В волосах светлых Яровых играет, бликами на темные кудри Яниса переползает, в заколке дареной отражается.

Заулыбался Иван, вздохнул облегченно. Ревность кольнула неглубоко, не остро, радостью смылась. Пусть спят. Утром поздоровается, с ручьями вдоволь наговорившись. Дела подождут царские денек…

Из кустов василиск вынырнул, встряхнулся. К парочке подобрался бесшумно, у бока Яниса вытянулся, хвост на ноги ему положил. Ярый глаз один приоткрыл, шикнул на ящера строго. Клюв лапой Вася накрыл, вид сделал, что не слышит ничего.