Текст книги "Хозяин озера (СИ)"

Автор книги: Shelly Eclipse

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

– Здравствуй, – невпопад Ярый произнес, прокашлялся, не зная, как разговор завести, ссоры, упрека избежать.

– Здрав будь, – Янис ответил, взгляд отвел, смотрит, где одежду на берегу оставил.

Далеко отнесло его течением, горка шелка светлого среди бережных зарослей виднеется, да идти за ней надобно. Потянул Яр из реки плащ свой темный, ночной, на плечи белые набросил, складки тяжелые запахнул.

– Спасибо, – едва слышно отозвался Янисъярви, мимо побрел.

Не знает, какие слова подобрать. Рад бы сам нашею кинуться, поцелуй полусонный пробудил чувства и без того не исчезнувшие, всколыхнул в душе многое, взбаламутил, да только сразу вспоминает, как рука Яра смуглая поперек груди светлой в волосах зеленых пальцами запуталась, держит осторожно, как только он умеет.

Не поддавалась одежда, капризничала, Янис зубами скрипел, торопился. Навеяла река снов прошлого, вернула назад на шесть месяцев. Когда высоко вился костер синий, смех и песни ввысь улетали, плели колокольчиками серебристыми да огоньками сеть задорную, куполом озеро накрывавшую. Яр рядом сидел, глаз не сводил, за руку крепко держал, не пускал.

– Больше нападений не было? – спросил Ярый, стоя на отдалении – то ли подойти не решался, то ли стеснялся порыва. – Ты не пострадал?

Прижгло заботой показной Яниса, чисто плетью поперек спины обвилось, по позвонкам прошило.

– Я – нет, спасибо стене твоей крепкой, – колко, холодно сквозь зубы стиснутые поблагодарил ядовито озеро, запахнулся наглухо, рукава на ладони натянул. – Внимание твое охранило.

– Яни, не для того я…

– Да, не для того, – перебил Янисъярви. – Вели ручьям посмотреть дно еще раз, вчера упустили кого-то. Знаю наверняка. Не ведаю, как. Не за себя прошу, за духов водных. Не смогу за всеми сразу присмотреть, скоро полнолуние. В силу войдут цветы дурманные, обряды начнутся. Я буду не в состоянии.

Сжал челюсти Ярый, злится, знает, чем Янис будет занят. Духов своих лаской одаривать, силой делиться. Раньше не печалило это реку, мог сдержать себя, его Янисъярви был, лишь руку протяни. А теперь только наблюдать, жилы вытягивать да губы до крови обкусывать, зная, что право потерял.

– Хорошо, – среброглавый кивнул, обещание давая. – Присмотрим за берегом, стену не сниму, не обессудь, не для тебя она, для людей. Нечего им у озера твоего делать.

– А коли сам позову? – Янис из упрямства спросил, знает, что некого звать ему, а после Матвея и вовсе, не пробрался Иван, ноги людской на берегу б не было. – Понадобится мне человек?

Желваки на скулах реки проступили, ярость клокочет, водоворотом вспенивается.

– Если позовешь – пропущу, – Яр выдохнул, ноздри раздувая, гневу воли не давая. – Но сам вслух скажешь, что нужен тебе человек, необходим.

– Согласен, – скалится Янис. – Слово твое услышано.

Сказал, развернулся. Заколка от воды сползла, ослабла. Выпустила плеть-косу длинную, по воздуху хлестнуло, плечо Яра задело. Тот только и успел перехватить, сквозь ладонь пропустить.

– Яни? – в спину окликнул Ярый озеро.

Не обернулся юноша, свистнул звонко келпи подзывая, взлетел на спину, к лесу поворотил. Взбрыкнул ногами лошак водный, на дыбы встал, громко заржал, припустил с места в карьер. Только его и видели.

– Ну что, хозяин, никак? – Чаровник подошел поближе, Ирро пропустив, обвил-обнял реку крепко, виском в плечо уткнулся, впитывает злость хозяйскую.

Игривый с другой стороны прислонился, крепко за пояс взялся. Знают оба ручья-побратима, что страшен покровитель их в гневе, усмирить нрав тяжко ему. Себя не контролирует, а река беснуется, из берегов выходит, корабли, лодки топит, камни перекатывает.

– Может, в полнолуние с нами пойдешь, хозяин? – Ирро предлагает. – Сложно ему будет тебя отвергнуть в том состоянии.

Молчит Ярый, думает, сам собою борется.

Остановил келпи Янис, только деревья за спиной сомкнулись, скрыли реку с опушкою, за шелестом неслышно стало реки разговора, плеска. Запах ее сменился листвы ароматом, влажный, густым, с ноткой горечи острой, с пряным вкусом травы сочной. Сполз неуклюже по боку белоснежному озеро, вздохнул тяжко и поплелся по тропинке узенькой, кусты, ветки сшибая, ни о чем не думая. Так и плелся, нога за ногу, келпи в спину подталкивал, торопить пытался.

У озера все тихо стояло, камыши шуршали, кувшинки цвели. Даже жабы нестройным хором из тенечка вещали, как привольно хорошо им в водице холодной. Малиновка распевалась, вдалеке кукушка куковала, горлинку перекликивала. У ивовых ветвей, там, где камни-валуны крупные из земли да из воды торчали, где мавки сиживать любили, песни тоскливые напевать, сидел Иван-царевич. Босой, встрепанный, вовсе не царского вида, рубаха другая на нем, незнакомая, сапоги добротные да сумка объемная рядом лежат. Колени обнял, по воде лягушек пускает, улыбается. Из-под полога зеленого два келпи косят, подходить не решаются, не понимают только, что тут человек забыл, почему не уходит, к ним равнодушен. Разглядывает Янис человека, недоумевает.

– Эй! – позвал, не выдержал.

Вздрогнул приметно Иван, обернулся. Осветилось лицо царевича радостью великой.

– Ты почему не ушел, как я велел? – сурово спрашивает озеро.

– Я ушел, – царевич усмешку спрятал, на ноги поднялся. – Проверил батюшку, дела царские и вернулся.

– За часа четыре? – хмуро Янис уточнил. – За дурака меня держишь, человек?

Иван покачал головой, зачем-то руку пряча за спину.

– Меня дорога твоя запомнила, пропустила коротким путем. Не сердись, но коли принял меня колдовской мир ваш, в гости сызнова пришел, подарки принес. Прими благодарность мою, хозяин озерный.

Янисъярви растерялся.

========== Озерные жители ==========

Смотрел царевич вслед келпи, белым пятном мелькавшего недолго среди деревьев высоких, и размышлял. Обижен озерный юноша, замкнут, но… никогда доселе он не встречал такой красоты. Не внешней, прав был тот охотничий, кто озеро опасным назвал. Не беззащитен, нет, раним, одинок и несчастен. Ивану первый раз в жизни захотелось обогреть, приголубить не просто ради забавы молодецкой. По сердцу ему пришелся Янисъярви. Недобрым словом батюшку помянул цесаревич, как мог обмануть-обидеть красу такую. Не купеческая дочка чай, не юноша молодой, кому внимание царское, будь оно хоть минутным, славы, веса придает. Коли такой привечать по своей воле станет, не опоенный, не одурманенный, что еще для счастья надо? Подумал Иван, подумал, решил вернуться в терем отцовский, посмотреть, ушла ли вода, а потом ничто и никто не помешает ему снова на берег озерный возвратиться, поухаживать за хозяином здешним. Сказано – сделано.

Споро собрался царевич, осмотрел раны оставшиеся. Саднили, болели, но на удивление чистыми стали. Ни воспаления обычного, ни корки уродливой. Порезы от вазона разбившегося и вовсе затянулись, чисто заговорил кто. Только розовые полоски бледнеют. Стоило берег покинуть, на тропку ступить, потеплел перстень дареный на пальце. Не обратил поначалу внимания Иван, идет себе и идет, а потом и спохватился. Времени минуло немного, пыль не успела к сапогам пристать, а впереди уже опушка показалась. А там, за подлеском негустым, у куста орехового стоит конь царевича, голову опустил, траву под ногами щиплет, ушами прядает. Повод свободно свисает, на седле плащ наброшен. Свистнул Иван коротко, подзывая друга верного. Заржал жеребец приветственно, подбежал безбоязненно, хозяина обнюхал, теплым дыханием обдавая.

Дворец встретил гомоном, во дворе суетой странной. Спешился царевич, повод служке бросил. Гавр выскочил с лестницы, прыжком одним через перила сиганув с высоты пролета.

– Царевич, где ты пропадал? – Ивана привечает, а у самого глаза красные, воспаленные, не спал будто ночей не одну, не две. – Искать тебя велено!

– Что отец? – коротко сокольничего обняв, Иван спрашивает, плащ запахивает плотнее, чтобы не видел никто ненароком царапины да раны в вороте рубахи распущенном.

– Не знаю,– Гавр плечами пожал. – Не выходит государь, приказы Роман передает. Бояре дюже недовольные, что цыган безродный ими командует, да возражать не смеют покудова. Тебя ищут по всем селам пристоличным.

– Одну ночь только и не был, – улыбается натянуто царевич, следы воды высматривая.

Чист двор царский. Всюду травка свежая да цветы внезапные. Тиной не пахнет, солнышко светит. Как и не бывало озерного проклятия. Не обманул, не соврал Янисъярви. Стены родные медом пахнут, яблоками спелыми, как всегда бывало.

– Ну что, царевич, приказы будут? – из-за телеги груженой Никол показался, неразлучны приятели, по всему видать, не пропадут парой. – Мы готовы, только скажи.

– Передайте боярам, что больше нет проклятия. Сняли его. Пускай не боятся, бородами сивыми не трясут.

– Что-то темнишь ты, царевич, – Гавр глаз острый щурит, голову в бок, как его кречет любимый, склоняет. – Почему сам не скажешь им? Роду мы знатного, да только ты всяко выше будешь. Тебе и указы раздавать.

– Мне надо уехать, – Иван отвечает, за челядью, его узнавшей, наблюдая.

Кому кивнул, кому наказ дал, что делать, куда бежать. Сам думает к Роману подняться, к батюшке заглянуть да назад к озеру поспешать. Спасибо сказать, гостинцы принести.

– Куда опять? – Никол брови вздернул, с приятелем переглянулся. – Бросаешь нас, царевич, аль не милы стали?

Иван и его обнял, к себе привлек, по спине провел.

– Милы, на вас надежда. Будете здесь присматривать. Указ испрошу у батюшки письменный али сам грамоту подпишу. Ступайте пока. Мне нужно к государю. Встретимся на конюшне через час с малым.

Снова переглянулись молодцы, не понимают, но и перечить не смеют. Поклонились коротко да отошли, Ивана к лестнице пропуская.

Перила витые под руку льнут, ложатся, ступени просохшие не скрипят, не выгибаются. Спешит царевич, через одну шагает. Пусто перед палатами царскими, денника не видать, слуги сторонкой обходят. Дверь щепку отколола, сломался узор резной, нутро обнажив светлое, нитчатое. Постучал Иоанн уверенно, кулаком, да за кольцо литое потянул. Легко поддалась створка тяжелая.

В опочивальне царской лугом цветущим веяло, следов нет затхлости. Роман у окна приоткрытого сидел, книгу читал, простую не колдовскую. Про города далекие, про страны заморские. Услышал шаги, голову поднял, вздохнул облегченно. Вскочил порывисто, книга на пол упала. Кинулся к нему Иван, обнял крепче крепкого, в плечо лбом уткнулся.

Роман шепчет что-то, обнимает ответно, вздрагивает странно.

– Напугал ты меня, царевич, – проворчал цыган, руки разжимая, за плечи Иоанна на шаг отстраняя. – Почто не послушался? Зачем сам зеркало взял?

– А то ты не знаешь, – Иван вздыхает счастливо, в глазах Романа одобрение и облегчение видя. – Как батюшка?

– Лучше, спит много, в буйство не впадает.

Шею вытянул царевич, на постель взгляд бросил. Спит царь, по пояс одеялом укрыт. Постарел, не вернуть былой мощи, волосы совсем побелели, пара нитей темных осталась. Но лицо спокойное, расслабленное, красками, румянцем играет.

Повернулся Роман книгу поднять, рубаха задралась немного. Ахнул Иван, темные рубцы увидав.

– Что случилось? – спросил, тронуть не решается – по спине хлопал, цеплялся, больно поди было. – Откуда?

Усмехнулся Роман, отмахнулся.

– Неважно, царевич, все заживет.

– Это… государь приказал сделать?

– Нет, – цыган снова улыбается. – Сам справился. Но когда очнулся. Ругался, что тебя упустил я. Теперь все хорошо будет. Пойдем, ему настоя сонного дал, до вечера спать будет. Но безумие отступило.

Вышли они из опочивальни, Матвея оставили. Иван все старается в глаза цыгану заглянуть, совестью мучимый. Из-за него получил Роман плетью, по всему видать, на спине живого места не осталось. Тот словно и не замечает, не морщится, шагает широко, свободно. Бояре навстречу попались, глянули неприязненно, но поклонились цесаревичу. При Романе слова не сказали, прошли дальше. Челядь радуется, что потерявшийся наследник вернулся, без него как-то боязно. А ну как помрет царь от безумия, кто править будет? Дочки царские кто на воспитании, кто замужем уже. Да не женского ума дело – государством управлять.

По лестнице спустились, в другую башню поднялись. Царевич в свои покои прошел, плащ скинул. Охнул Роман.

– Это кто тебя так? – спросил, потом знаком велел подождать с ответом, за дверь высунулся.

Кликнул Мару, у дверей дежурившую, велел принести бинты и мази, водой горячей ванну наполнить. Про себя подумал царевич, что второй раз уже так происходит. Врачует его Роман, переживает.

– Немного не сошлись с Янисъярви во взглядах на встречу, – смеется царевич, в кресло падая, шипя сквозь зубы.

И рассказал цыгану все по словечку, события в точности повторяя, описывая. Как встретился, как духов водных видел, как паника у озера случилась. Как потом к спящему хозяину приблизился, как убеждал, что не со злом пришел. Умолчал лишь о странном путнике с девочкой, колечке дареном, что тропинку укорачивало, не давало водить кругами.

Слуги пока суетились, они шептались негромко, а как принесли все, водицу колодезную ополоснуться в бадью налили, отослал всех Роман. Мара у порога мялась, на Ивана умоляюще поглядывала. По всему видать, переживала девка дюже за царевича своего. Но не замечал Иоанн того взгляда, не кивнул ей даже, снова с цыганом оставшись. Разделся, в ванну большую медную опустился. Роман раны изучил, головой покачал, насупился.

– Все бы тебе, царевич, приключения искать. Как дите неугомонное.

– Не дите, Роман, не дите, – морщится Иван, терпит. – Ты сам видел, что творилось. Не мог я поступить по-другому. А это все заживет, память оставит. Не более. Тебе тоже досталось, но не жалуешься же.

Расхохотался цыган, на колени возле ванны опустился, глаза прикрыл устало.

– Ну хорошо, царевич, молодец ты, гордился отец тобой, если б знал все. И я горжусь. Теперь все кончено. Мы своей жизнью заживем, а духи колдовские пусть в лесу остаются.

Потупился Иван, взгляд отвел. Как сказать Роману, что он вернется к озеру? Что раз жив батюшка и Роман в добром здравии, царевич мог себе позволить пойти туда, куда сердце звало. Осматривает царапины на плечах от ногтей озера цыган, молчит, слушает сопение царевича. Недоброе подозревает.

До последнего Роман верил, что придет Иван живым. На удачу наследную, на незлобивый нрав не вспыльчивый сына Матвея надеялся. Вернулся, но странный, очарованный, увлеченный. Чувствовал в молодом человеке цыган страсть, тягу проснувшуюся. Страшился ее.

Мочалка пену дала обильную, моет цыган Иоанна, молчит. И царевич молчит, не рассказывает больше ничего. Под руками знакомыми расслабился Иван, глаза прикрыл, вздыхает негромко. Хорошо дома, спокойно.

Гам во дворе прервал их молчание. Ссора шумная, громкая. Кто-то гонит кого-то, проклятьями понукая, собаки лают истошно, надрываются, люди не отстают. Выглянул Роман в окошко приоткрытое, смотрит, не понимает. Сенные кричат друг на друга, пальцами тыкают, а неясно, отчего да зачем. Свора охотничья, даром что всегда запертая была, кругами бегает, клыки скалит, будто почуяли зверя какого. Боярин высокий в шапке собольей на крыльцо вышел, ругается, бородой седой трясет. Гавр толпу пытается разнять, рукав от куртки охотничьей оторван уже, лохмотьями висит. Никол с другого края помогает, да выходит плохо.

Иван шею вывернул, прислушивается, потом встал и подошел. Смотрит, не понимает. Ворота распахнуты, но пустота в них. На кого лают, на кого ругаются? Перстень на пальце потеплел, налился тяжестью. Пыль взвилась столбом, а на дороге стоит путник давешний, в хламиде темной, неприметной. Один, без девочки. Стоит, на посох кривой опирается, ничего не делает. Лица под капюшоном не разобрать, а только кажется царевичу, что смотрит на его окно пристально. Вдруг руку костистую худую вытянул, куда-то указал.

– Там, Роман, смотри! – царевич высунулся, чуть из окна не выпал.

Под телегой груженой хвост торчит белый чешуйчатый. Пытается спрятаться, да не пускает его что-то.

– Змея? – удивленно брови цыган вскидывает. – Отродясь тут таких крупных не водилось. Откуда?

Царевич уже не слушал, накинул халат парчовый шитый, что подле на стульчике малом лежал, босой и растрепанный по лестнице устремился. Люди шарахаются, вслед смотрят. Шутка ли, полуголый сын царский посереди дня белого куда-то спешит. Случилось поди опять что страшное. Только одну напасть пережили. Перепрыгнул царевич перильца, поморщился – камешки в ступни впиваются, идти колко – до телеги добрался, заглянул.

Из-под обода на него смотрело существо странное. Вроде ящерица, а нос клювом роговым. Глаза пленкой затянуты, белесыми кажутся. Зрачок узкий. Корона на голове из рожек малых причудливая, а прорези ушные подрагивают – больно от шума, видать, животинке. Лапы когтистые, мощные, по хребту выпуклости, у основания хвоста шипы.

– Василиск? – Роман рядом опустился на колени. – Да мелкий еще. Детеныш. Такой каменить еще не умеет.

– Кто? – Иван переспросил, тварюшку напугал.

Она пасть раззявила, беззвучно заверещала. Собаки на пену изошли, лаем захлебываясь. Цыган за хвост половчее ухватился одной рукой, второй за лапу заднюю да дернул на себя посильнее. Василиск от неожиданности сжался, да как пробка из бочки винной и вылетел. Извивается ящерица крупная, норовит Романа укусить. Да не так просто с опытным охотничьим справиться. Пережал клюв, подмышкой устроил. Иван подошел поближе, тронул корону роговую, чешуя теплая на проверку оказалась. Смотрит на него тварюшка жалобно, пленку с глаза не поднимает.

– Куда ее девать? – Роман оглядывается, прикидывает.

– Озеру отдать, – выпалил вдруг царевич неожиданно, шум во дворе словно по команде смолк, тихо стало.

Драка прекратилась, боярин, подумал, похмурил брови кустистые, в терем воротился. Гавр с Николом разняли-таки дерущихся, подзатыльников вдоволь отвесили да на конюшню провинившихся прогнали. Постояли, глядя на царевича, но подойти при Романе не решались, знали, не потерпит цыган рядом их присутствия.

Василиск покрутивши хвостом, из хватки крепкой выдираться начал. Лапами дрыгал, головой мотал, всячески пытаясь выскочить, обратно под телегу юркнуть. Иван руки протянул, погладить вознамерился. Замер зверек робко, моргнул веком двойным и затих.

– Смотри-ка, – Роман улыбается. – Нравишься ты ему. Накось, подержи попробуй. Царевич осторожно взял василиска, неловко рукой дернул. Не подумал кусаться зверек, прижался, как к маме родной своей чешуйчатой, заворковал нежно. У Романа глаза округлились, рот приоткрылся. Смотрит на чудо чудное, диво дивное. Ластится к царевичу зверь, мурлыкает, что кошка твоя обычная.

– Роман, а ты про них что знаешь? – спросил Иван негромко, меж рогов светлые чешуйки почесывая.

– Да ничего почти, царевич, – цыган плечами пожал, на молодцев, от любопытства изнемогающих, покосился.– Только что взрослый василиск человека насмерть окаменить способен. Живут семьями, детеныши редкость большая. Я и узнал-то его, потому что книг государевых начитался, а там в каждое второе зелье рекомендовано каплю крови ящера добавлять.

Запнулся Роман на слове, с царевичем понимающе перемигнулся. Ясно откуда василиск во дворе взялся. Видать Матвей его держал где-то, кровь занимая для экспериментов своих. Василиск закурлыкал жалобно, под халат Ивана попытался голову засунуть, едва рогами не оцарапал.

– Заберу к Янисъярви, – повторил царевич решительно. – Будет у него питомец. А коль себе не оставит, так хоть подскажет, к кому его отнести.

– Ты никак повод нашел, чтобы к озеру вернуться? – обреченно вздыхая, спросил, уточнил Роман.

Молчал сызнова царевич в ответ, отворачивался. На приближенных своих косился.

– Ты, Роман, упроси батюшку указ издать, Гавра да Никола старшими поставить. Они ребята не глупые, на решения скорые. А мне надо… вернуться.

Опустил Роман голову, молчал долго, исподтишка босого растрепанного царевича разглядывая. И хотел бы заказать в лес соваться да знает, что не удержишь запорами, заветами. Матвей таким же в молодости был. Коль чего втемяшится в буйну голову, никаким топором не вырубишь.

– Что ж, если справятся с молвой, за что им такая честь оказана, будет по-твоему, Иван. А пока пойдем, тебя домыть и перевязать надо. Пойдешь к озеру, только слово дай мне, что вернешься.

Иван крепко руку цыгана сжал, василиска потеснил.

– Обещаю, Роман, обещаю.

Скоро обернулся царевич. Василиска в мешок темный большой посадили, у окна раскрытого оставили, в тени, где прохладнее. Роман запястье перебинтовал, мазью густой помазав, на груди царапины обработал, над теми, что на спине красовались, хмыкнул негромко. Яблоню и яблоки помянул.

Пронесся ураганом по комнатам своим царевич, из сундуков все повыкинул, подарки изыскивая. Переоделся, обулся, кольцо об отворот куртки отполировал, полюбовался. Путника странного добрым словом помянул. Мешок с василиском на седло закинул, шарахнулся конь верный, едва удержал его Иван.

Роман напоследок обнял крепко, что-то на ухо буркнул, напутствием добрым в дорогу одарил.

– И где твой василиск? – Янисъярви выслушал внимательно, присевши рядышком.

Царевич улыбнулся лукаво, видя заинтересованность юноши озерного, свистнул коротко. Из ветвей вышла ящерица белая, языком потрепетала, приблизилась.

Янис руку ему протянул, подманил словом ласковым. Василиск к траве брюхом припал, испугал царевича возможной атакой. Ящерица подползла к ногам озера, потерлась, замурлыкала и на руки полезла, без стеснения, без сомнений.

– Оставляй, – озеро улыбнулся, зверюшку приласкав. – Без семьи он погибнет скоро, а у меня ему будет с кем поиграть. На духов не действует взгляд его, потому не страшен будет ни мавкам, ни ключам моим. Глядишь, от гостей незваных охранит.

По чешуйкам ласково ладонью Янис проходится, делает вид, что не замечает, как царевич за ним жадно наблюдает. Колеблется озеро, хоть история с перстнем сильно уверенность пошатнула. Не просто так путник неведомый колечко хитрое подарил. Разом развеялись сомнения, почему ручьи охранные, Яром обученные, не почуяли человека близко. Хранило, видать, кольцо не только от путаницы дорожной. Нельзя спорить духам с такими подарками.

– Янисъярви, могу я у тебя погостить? – царевич спрашивает.

– А что ты тут еще не видел? – Янис улыбку прячет, по законам теперь не может прогнать он человека, за василиска спасенного да за тайну хранимую, обязан он Ивану.

Хоть и непривычно, неприятно хозяину озерному в долгу перед простым смертным быть. Но любопытство потихоньку снова голову приподнимало, поспрашивать, как люди живут.

– Ничего не видел, мне интересно. Дозволь, хозяин озерный. Я подарков принес, тебе и духам твоим.

– Всем, что ль? – рассмеялся Янис. – Не хватит на всех. Но скажу, кому отдать, чтоб не утопили в первый день. Оставайся, царевич, но с условием одним.

– На все согласен, – кивает головой отчаянной Иван.

– Клятву на крови дашь, что не расскажешь никому о том, что тут увидишь. Не возьмешь ничего без спроса, не приведешь никого без разрешения. Коли не согласен, ступай сейчас. Подумай.

Янис встал, василиска к груди прижимая. Обвил тот хвост длинный, мощный вокруг талии тонкой юноши, когтями за одежду цепляется.

– Что тут думать, Янисъярви, – плечами жмет Иван. – Согласен.

Хмыкнул озеро негромко, глаза темные сощурил. И хотел бы верить он царевичу, да слишком хорошо помнит встречу с его отцом недавнюю, зеркало пропавшее, отчаянье страшное.

– Тогда ступай в дом, в комнату прежнюю, устраивайся. Вечером костер загорится, клятву принесешь.

Встал Иван ближе, наклонился медленно, отступить давая. Легко мазнул губами по щеке бледной, скуле острой.

– Спасибо, Янисъярви. Я не буду тебе обузой, плечом верным стану. Только прикажи.

Фыркнул в ответ озеро, свистнул громко. Расступилась вода, ступеньки показав. Расступилась и дальше, камни дна обнажив, тиной покрытые. Два больших валуна. На них, свернувшись, ключик Ждан почивал. Веселый озорной мальчишка, зеленая коса кудрявая в вечном беспорядке струилась.

Встрепенулся ключик, зевнул сладко, потягиваясь.

– Утра доброго, Янис, – улыбнулся, заморгал часто. – Что случилось? Опять кто пожаловал голодный?

– День на дворе, соня, – ласково пожурил хозяин озерный. – Мне помощь твоя нужна. Смотри.

– Ой, васенька, – ключ с места подорвался, руки вперед протягивая.

Василиск фыркнул недоверчиво, крепче петлю хвоста стягивая, нос у Яниса на плече пряча.

– Дикий совсем, пугливый, – ключик языком цокнул, осторожно зверюшку погладил. – Янис, он тебя мамой, кажется, признал, ишь как обнимает.

Иван засмеялся, рукой прикрываясь. Ждан ойкнул удивленно.

– Не бойся, – хозяин озерный на царевича кивает, – это Иван, он гость у нас.

Ждан глазами зелеными повел, на царевича оценивающе глянул, с хитринкой.

– Какой интересный нынче гость пошел. Лицо знакомое, но не видел тебя ни разу. Почему так?

Посмурнел Янис, но молчит.

– Батюшка мой останавливался не так давно у озера вашего, – Иван улыбнулся широко. – Похожи мы лицом, да духом разные. Он с охотой был, я с василиском пришел.

– И впрямь, разные интересы, – засмеялся ключик, кокетливо ресницы опуская, длинные, густые, темным изумрудом отливающие.

– Только упрямый такой же, – тихонько сам себе озеро сказал, – велел же в дом идти.

Оторвали вдвоем зверюшку от Яниса, Ждану на поруки оставили. Повел хозяин царевича поберегу, видит, в дом не загнать его, не уймется любопытство человеческое. А оно, может, и к лучшему.

Озеро красивое, чистое, в короне зеленой. С виду простое: водица холодная, трава-камыши шелестящие. Кувшинки веночком, ивовые заросли лоскутком. А приглядишься: ива слишком густая, искорками нет-нет да и блеснет, кувшинки как одна розовые, белые, лепестки внутренние сомкнутые держат, будто прячут кого.

– Вот сюда не ходи, – Янис напутствует. – Здесь глубоко и ключ холодный. А дальше…

Иван заслушался, ступил неловко. Поехала нога по откосу травяному, равновесие пошатнулось. Упал Иван прямиком в объятия студеные. Вынырнул, отфыркивается, руками загребает, не поймет, то ли стоит, то ли ногами просто в водоросли густые угодил. Янис расхохотался, слезы выступили. Голову запрокидывает, закатывается. Посмотрел на него царевич, сам рассмеялся, любуется украдкой. Улыбка у озера солнечная, не портят ее ни зубки острые, ни кожа бледная. Волосы из косы растрепались немного, пряди на лицо ложатся. Протянул руку убрать, каплями обдал. Янис фыркнул, вода к нему сама льнула.

– Вылезай, царевич, пока рыбы на корм не растащили, – хихикает хозяин озерный. – Испортишь мне воду, что делать после?

– Не испорчу, – Иван в грудь себя ткнул. – Крепкий я для рыбок покудова. Не по карасю добыча.

– Да уж, крепкий, пахать на тебе надо, – Янис отступил, подождал, пока выберется на берег царевич. – Пойдем, переоденешься. Заодно с домом познакомлю.

– А он живой? – рубашку Иван стащил, хоть и холодно не было, голым по пояс пошел, шрамами-царапинами красуется.

– Почти, – озеро туманно ответил, на Ивана глазом кося.

Весь день оставшийся, пока вечереть-туманить не начало, Янис рассказывал, показывал. Куда не стоит заходить, почему по дому просто так не надо разгуливать. Иван вопросы задавал, осторожно интересовался, а как Янис живет, а какие привычки у него. На ус мотал, смешные истории рассказывал, про детство свое, про охоту соколиную. Старательно тему Матвея обходил, видел уже – только словом обмолвишься про государя, мрачнеет озеро, глаза темным наливаются, губы ниткой напряженной становятся.

Как солнце за елки дальние упало, сумерками укрылось, туманом тропки лесные подернулись, проснулись духи озерные, из воды на берег вышли, игры затевать начали. Иван на камнях сидел, с Янисом разговаривал, когда вода перед ним вспенилась пузырями. Вынырнула Верена, улыбнулась ласково, руки белые, нежные протянула.

– Не трогать, – Янисъярви строго сказал, наклоняясь, мавку целуя. – Гость это, другим передай.

Нахмурилась девушка водная, бровки соболиные свела, губки недовольно поджала.

– Зато со мной играть можно, – вступил царевич ловко, косу мокрую мавкину поймал, на другую сторону перекинул, только брызги поднялись.

– Приходи к костру. Посмотрим, какие игры знаешь, человек. С нами весело. Выдюжишь – вдвойне веселее будет, – Верена глазки состроила, на камень выбралась.

Рубашка прозрачная, коротенькая, ноги длинные открывает, груди белой не прячет.

– Коль хозяин ваш позволит, с ним и приду, – отвечает царевич, улыбается широко.

Верена бровки вскинула, на Яниса покосилась, засмеялась негромко.

Следом подошел Колокольчик с Хрусталем, подивились, но гостя приняли проще. Ждан с василиском на берегу возился, смеялся. Животинка, Яниса с царевичем почуяв, через ключика перепрыгнула со всех лап к ним кинулась, Янисъярви в воду опрокинула. Прыснули в разные стороны огонечки, озеро руки раскинул, с плеском спиной вперед упал. Взвился на ноги Иван, стоит рот открывши. Выгнулся озерный хозяин в темной воде белым росчерком, скользит легко. Василиск за ним котенышем слепым плавает, лапами больше мешает, чем гребет.

Ключи смеются, Ивана за собой тянут, на берег, где костер стали складывать. Синее пламя новорожденное, не трещит, не дымит, не греет. Малыми язычками за ряску цепляется, разрастается неохотно.

Аглая на берег последней выбралась. Платье на мавке порвано, в глазах ужас застывший. Янис, как девушку увидел, сразу к себе потянул, обнял, заворковал на ухо. Успокаивает, ключам незаметно кивает. Принесли рубашку новую, цветами шитую, переодели, косу заплели. Царевич кстати со своими подарками случился, преподнес воднице нитку жемчуга розового, какие в теплых краях дальних водились. Расцвела девица, про слабость забыла. Подарок надела, глаза засверкали, голубкой из воробья встрепанного обернулась. Очами ведет, плечиками пожимает, на Ивана смотрит, заглядывается. Царевич рассказывает, общается, приятное говорит. Усмехается Янис, рядом стоит, слушает. Ловок царевич в обращении, сладки речи его, взгляд восторженный. Но только нет-нет да и оглянется на хозяина озерного. Приятно Янису, бальзам на самолюбие изорванное. Что не увлекся водницами, к ручьям спокойно относится, как к младшим. С Хрусталем шутит, с Колокольчиком мавок обсуждает. А василиск лежит у него на коленях животом, головой на бедре Янисовом пристроился. Нежится.

Горит костер синий, пламя плещется, с луной кособокой не спорит. Через день в силу войдет красавица небесная, затопит, зальет лес густым серебром. Тогда костер синий, водный встанет выше елей, вровень с небом поднимется. Ждан кудрявый подле Яниса трется, на василиска с завистью посматривает. Признает его зверюшка, но сама не идет. Пытался ручеек верткий Ивана оттеснить. То ногой голой пихнет, то между вклинится, кудрями нарочно распущенными в лицо царевичу лезет. Затрепетало веко василиска, пленкой полупрозрачной глаз прикрывающее, поднялось, показав ярко-рыжую точку зрачка. Отразилась луна в нем, вспыхнула. Обиженно поджал Ждан губки, насупился. Иван зверюшку с колен снял, Янису переложил, ненароком по ноге хозяина озерного пальцами мазнув. Ждану что-то на ухо прошептал, до сумки своей дотянулся. Осчастливил ключика подвеской хрустальной – в центре малахита кусочек хитроумно вставлен, поблескивает.