Текст книги "Так и знал, что трахнут все-таки меня (СИ)"

Автор книги: sengetsu_no_yuki

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

Видимо, наш читатель знаком с еще одним достаточно популярным утверждением, что ниндзюцу – совершенно оригинальное, сугубо японское явление. Здесь тоже все не так просто. Дело в том, что на становление ниндзюцу как системы не могли не повлиять китайские образцы организации шпионажа, так же как японская культура в целом не могла не испытать сильнейшего китайского влияния, впрочем, оставаясь достаточно оригинальной и самобытной. Это, кстати, понимали и сами средневековые японцы, ничуть не страдая по поводу наличия самого факта заимствования. В одном из поздних трактатов по воинским искусствам можно встретить утверждение, что шпионов, в чем-то похожих на японских, в стране Кара(т. е. Китае) и в Голландии используют похожим образом.

Этими элементами были прежде всего китайские военные трактаты (такие как «Сунь-цзы», «У-цзы» и «Лю тао»), которые были привезены в Японию еще в VIII веке. Авторы этих сочинений в качестве непременного компонента успеха на войне рассматривали деятельность шпионов, лазутчиков и диверсантов. Активное использование шпионов, создание шпионских сетей прекрасно согласовывается с основным принципом древнекитайской военной мысли – экономией сил и просчета наперед многих ситуаций. Особое значение в данной ситуации приобретает учение о стратагемах. Стратагема (кит. чжимоу) – это такой стратегический план, многоходовая комбинация, алгоритм, в котором скрыта некая изюминка, ловушка для противника. Естественно, стратагемы могут применяться не только в военном деле, но и в мирной жизни, на самых разнообразных макро– и микроуровнях – от дипломатии до межличностных отношений. Умелое применение стратагемы может свести на нет явное преимущество противника и привести к победе. Японцы издавна называли ту самую хитрость, скрытую в стратагемах, термином боряку –уловка, хитрость, интрига. Именно продумыванием и применением «янских» стратагем занимались ниндзя высокого уровня – дзёнин и тюнин, а «иньские», так сказать, тактические, стратагемы были успешно применяемы ниндзя-исполнителями – гэнин.

Посмотрим, что же написал мудрый китайский полководец и философ Сунь о шпионах: «Знание наперед нельзя получить от богов и демонов, нельзя получить путем умозаключений по сходству, нельзя получить путем всяких вычислений. Знание положения противника можно получить только от людей. Шпионы работают, и нельзя знать их путей. Это называется непостижимой тайной. Они – сокровище для государя. Поэтому для армии нет ничего более близкого, чем шпионы; нет больших наград, чем для шпионов; нет дел более секретных, чем шпионские. Не обладая совершенным знанием, не сможешь пользоваться шпионами; не обладая гуманностью и справедливостью, не сможешь применять шпионов; не обладая тонкостью и проницательностью, не сможешь получить от шпионов действительный результат. Тонкость! Тонкость! Нет ничего, в чем нельзя было бы пользоваться шпионами». Как тут не вспомнить замечательный «Марш шпионов» Киплинга:

Что он готовит и где?

Когда наступать решил?

На земле, в небесах, на воде?

Как обойти его тыл?

Если сжечь запасы еды,

Умрет ли от голода он?

Проникни в его ряды —

Вот твое дело, шпион.

Подпруга с подпругой скачи,

Где Конь Блед летит без дорог,

Землю слушай в ночи,

Расскажи, что знает песок.

Дым нашей муки бел,

Где сожженный лег легион:

Что нам за дело до душ и тел?

Дай нам спасенье, шпион!

Перевод А. Оношкевич-Яцыной

«Сунь-цзы» выделяет пять категорий шпионов: шпионы «местные» (из числа местных жителей вражеской территории), «внутренние» (из числа людей противника), «обратные» (перевербованные вражеские агенты), «шпионы жизни» (те, что обязательно должны вернуться с донесением) и «шпионы смерти» (те, кого засылают для распространения ложной информации, намеренно допуская, что их поймают, а также диверсанты). Отметим, что японские ниндзя часто выполняли функции всех пяти видов шпионов. Для работы «под прикрытием легенды» более поздние китайские комментаторы «Сунь-цзы» советовали выбирать «людей внутренне просвещенных и умных, но по внешности глупых; по наружности – низменных, сердцем же – отважных; надлежит выбирать людей, умеющих хорошо ходить, здоровых, выносливых, храбрых, сведущих в простых искусствах [имеется в виду чтение, письмо, счет, рисование. – Д. Ж.], умеющих переносить голод и холод, оскорбления и позор». Японский же комментатор великого трактата Сорай утверждает, исходя из чисто японского опыта: «Таких людей следует посылать под видом шаманов, ямабуси, монахов, горожан, врачей, гейш». К нанимателю шпионов «Сунь-цзы» предъявляет такие требования: быть гуманным, справедливым и проницательным, уметь быстро схватывать и анализировать ситуацию.

Знание же и применение на практике различных стратагем, в том числе связанных со шпионами, было неотъемлемой чертой всех великих военачальников в японской истории – Минамото Ёсицунэ, Кусуноки Масасигэ, Такэда Сингэн, Ямамото Кансукэ, Уэсуги Кэнсин, Ода Нобунага, Тоётоми Хидэёси, Токугава Иэясу. Все они были знакомы с китайскими воинскими трактатами, в том числе с самым известным из них – «Сунь-цзы». Об этой книге (как и о «Лю тао») среди японцев ходили самые разнообразные слухи, мол, тот, кто прочтет и усвоит ее уроки, сможет побеждать, даже не видя врага воочию (что, в общем, недалеко от истины), летать, становиться невидимым и т. д.

Китайское влияние не ограничивалось исключительно «янскими» трактатами. Оно дополнялось «иньскими», в основном даосскими и буддийскими практиками – различными ритуалами, мантрами (заклинаниями) и сакральными позами и жестами (кит. мудра). Среди наиболее распространенных исследователи ниндзюцу выделяют молитвы бодхисаттве Маричи (яп. Мариси-тэн), знаменитую мудру «онгё-ин» – мудру невидимости, и мудру заклятия невидимости – «онгёно мандзинаи», которые ниндзя читали в то время, когда они скрывались от врага в каком-нибудь укромном месте. Многие ниндзя были знакомы с физическими и психологическими тренировками системы цигун, различных школ эзотерического буддизма (Тэндай и Сингон). Любопытно, что следов китайского влияния на формирование ниндзюцу совсем немного, если не принимать во внимание совершенно фантастические сведения о создании ниндзюцу китайским мудрецом времен императора Цинь Шихуанди по имени Сюй Фу (III век до н. э.). Некоторые малоправдоподобные легенды приписывают создание ниндзюцу Абэ-но Сэймэю, который стал первым японским последователем учения об Инь и Ян и гадателем по этим двум первоначалам Вселенной ( онмё-дзюцу).

Что же конкретно могли дать китайские практики будущим ниндзя? Немало, включая магические приемы, глубокие знания в области человеческой анатомии (в том числе уязвимых точек тела, а также методов лечения ран и болезней), искусство гипноза и создания иллюзий (в чем некоторые ниндзя явно достигли немалых высот).

Кроме китайского влияния, которое во многом способствовало формированию ниндзюцу, можно, хоть это и несколько неожиданно, говорить и о влиянии европейском. Но если китайские учения более или менее органично сочетались с японскими реалиями (общественным устройством, военным делом, бытом, моральными установками), культурные контакты были достаточно глубокими и длительными, то эффект встречи «воинов-призраков» и «южных варваров» проявился в гораздо более узкой области – в сфере военных заимствований. Но именно этот момент может показаться современному читателю несколько странным, ведь в массовом сознании ниндзя (кстати, как и самураи) – это некие блюстители традиций старины, отказывающиеся от презренного новомодного оружия в пользу проверенных и любимых сюрикэнов, ножей и мечей, а также черных костюмов, в которых киношные ниндзя бегают по современным мегаполисам. Но по данным источников, для настоящих ниндзя XVI–XVII веков было вовсе не зазорно использовать полезные европейские новинки, вроде различных образцов огнестрельного оружия (от маленьких, замаскированных под посох, флейту, курительную трубку или короткий меч фитильных пистолетов, до небольших пушек-тэппо, с помощью которых ниндзя из Ига чуть было не прикончили своего лютого врага Ода Нобунага). Именно в эпоху наибольших контактов Японии с европейскими странами арсенал ниндзя пополнился многими новыми каки –«огненными средствами», в том числе оружием и различными взрывающимися приспособлениями, представлявшими собой усовершенствованные китайские и европейские образцы «противопехотных», дымовых, осветительных гранат, ракет и петард. Так что ниндзя активно заимствовали наиболее передовые технологии своего времени, считая их вполне совместимыми с принципами своего ремесла.

А был ли тогда собственно японский компонент в ниндзюцу? Конечно же, был. Любые влияния при всей важной роли, которую они сыграли в становлении и развитии ниндзюцу, накладывались на собственно японские реалии – многолетнюю раздробленность страны, географические условия, идеальные для ведения партизанской войны малыми группами хорошо подготовленных бойцов, наличие слоя мелких земледельцев-самураев ( госи), не имеющих господина, в отдельных регионах страны.

Как относились к ниндзя сами средневековые японцы? Само собой разумеется, прекрасно натренированные профессионалы-диверсанты и шпионы вызывали целую гамму противоречивых чувств у представителей различных социальных слоев японского общества. Но прежде всего для японца XIV–XVII веков ниндзя были вполне осязаемой реальностью – темой бесконечных красочных рассказов для крестьян (за которыми в эпоху Сэнгоку дзидай не было особого смысла шпионить и у которых вряд ли что-то можно было украсть), поводом для беспокойства для зажиточных горожан и самураев, и заманчивой возможностью и одновременно серьезной головной болью, а подчас и смертельной угрозой для князей и полководцев. Именно последние нередко нанимали ниндзя для выполнения самых разнообразных миссий, относясь к самим синоби как к смертельно опасному, хоть и эффективному оружию. Это отношение иллюстрирует судьба одного из наиболее известных ниндзя-гэнина XVI века Като Дандзо («Летающего Като»), мастера магии, иллюзий и фокусов, а также непревзойденного прыгуна и специалиста по восхождениям. Его сначала попытался нанять владыка провинции Этиго Уэсуги Кэнсин, которому Дандзо продемонстрировал свои выдающиеся шпионские таланты. Однако опасения, что Като подослан врагами, перевесили, и Кэнсин приказал убить лазутчика, который, почуяв угрозу, сбежал к основному противнику Уэсуги – не менее талантливому полководцу Такэда Сингэну (двух этих заклятых недругов современники называли «Небо и Земля» – такое же название носит японский художественный фильм, несколько раз демонстрировавшийся на наших отечественных телеэкранах). На службе у Такэда Като Дандзо совершил несколько выдающихся подвигов – например, захватил прекрасно укрепленный замок Сува. Но и у него Като прослужил недолго – оклеветанный придворными князя, он был объявлен вражеским шпионом и убит. Впрочем, многие ниндзя оседали на службе у одного князя надолго, нередко на всю жизнь, делали успешную карьеру, пользовались немалым авторитетом, получали солидное жалованье в сотни и тысячи коку(около 150 кг) риса наравне с обычными самураями и умирали обеспеченными уважаемыми людьми. Яркий пример – начальник разведки и контрразведки сёгуна Токугава Иэясу по имени Хаттори Хандзо Первый (по прозвищу Дьявол), родоначальник целой династии синоби на службе у сёгуната Токугава (Первый он потому, что его сын и внук также носили имя Хандзо).

Но такие ниндзя редко становились темой для рассказов у очагов в крестьянских домах. Неизмеримо большей популярностью пользовались героические одиночки-неудачники (недаром в японском языке существует специальный термин хоганбиики), бывшие на службе у проигравших в ходе междоусобицы князей, а затем оставшиеся «без работы». Больше всех других под это описание подходит знаменитый японский «Робин Гуд» Исикава Гоэмон, который действовал в последние десятилетия XVI века. Кроме своего мастерства в обращении с огнестрельным оружием и прыжках, Гоэмон заслужил добрую славу тем, что нередко раздавал часть награбленного или украденного простым крестьянам. Впрочем, как и подобает японскому трагическому герою, наибольшую славу Гоэмону принесли не успешные проникновения в замки и дома зажиточных самураев и горожан, а неудачные попытки убить Ода Нобунага и Тоётоми Хидэёси (последнего, по легенде, Гоэмону «заказал» родной племянник второго объединителя Японии – Хидэцугу). Судьба Гоэмона печальна – в конце концов его схватили агенты Хидэёси. Знаменитого ниндзя-разбойника сварили живьем в котле на площади в Осака. Кстати, до сих пор особый вид цельнометаллического котла для традиционной японской ванны ( о-фуро) в некоторых селах страны Ямато называют гоэмон-буро.

Примечательно, что и второй знаменитейший ниндзя, живший в одно время с Исикава Гоэмоном, Сарутоби Сасукэ находился на службе у той стороны, которая в конце концов потерпела поражение на последнем этапе великой японской междоусобицы. Сарутоби («Прыгучая обезьяна») – наполовину легендарная личность, и вполне возможно, что он имел несколько прототипов, а некоторые японские исследователи вообще считают его вымышленным персонажем. Но в данном случае нам это не столь важно. Главное, что о нем существуют десятки преданий и легенд, в которых знаменитый ниндзя, прошедший невероятно суровую подготовку под руководством своего отца, путешествует по всей стране во время осады замка в Осака в 1615 году, выведывая планы сёгунского правительства и карая тех князей, которые предали Тоётоми Хидэёри, перебежав к Токугава Иэясу (среди убитых Сарутоби Сасукэ даймё нередко фигурирует Укида Сю). По легенде, погиб Сарутоби при попытке проникнуть в замок Токугава, угодив в медвежий капкан и покончив с собой, чтобы не попасть в руки к беспощадным врагам. Делу Хидэёри служил также Киригакурэ Сайдзо и некоторые другие ниндзя, подвиги которых стали фольклорными сюжетами. Чаще всего японский фольклор рассказывает о ниндзя со смешанными чувствами – восхищения, опаски, нередко симпатии к отчаянно смелым, хотя и смертельно опасным лазутчикам. Интересно, что если в некоторых сюжетах деяния ниндзя описываются как совершенные с помощью магии и колдовства, то в других – наоборот, видна тенденция объяснять все более прозаическими причинами. В плане отношения простых японцев к ниндзя и их ремеслу интересна народная сказка «Сабуро из Кога – битая миска» («Кога Сабуро моногатари») (ее, в частности, приводит в своей работе о ниндзюцу А. Горбылев), коротким пересказом которой мы окончим эту часть нашего очерка.

Итак, давным-давно в уезде Кога провинции Оми жили-были трое братьев: Таро, Дзиро и Сабуро. Дальше сюжет развивается почти как в русских сказках про троих братьев – двух старших «умных» и «общественно полезных», и младшего – «дурака», который действует, скажем так, нестандартно. Вот и в японской сказке подросший Таро обучился почтенному ремеслу изготовления головных уборов, Дзиро стал превосходным стрелком из лука, а Сабуро, уйдя из дома, попал в услужение к старушке, которая делала миски. Прослужив ей три года, Сабуро потребовал награду – и ему предложили на выбор любую из мисок. Со злости герой сказки выбрал самую скромную, да еще и треснувшую посудину, которая, естественно, оказалась волшебной и… обучила Сабуро искусству синоби-но дзюцу (ниндзюцу)». Интересно, что отец нашего героя, узнав о профессии вернувшегося домой сына, в особый восторг не пришел, заявив, что Сабуро научился воровскому малопочтенному ремеслу, о котором стоит помалкивать в приличном обществе. Однако Сабуро возразил, что его искусство – особое и может пригодиться для защиты родного края от врагов. Когда о способностях Сабуро прослышал местный князь, он захотел испытать, чего стоят таланты крестьянского сына. Сабуро должен был пробраться в дом к одному жадному богачу и выкрасть у него все его сокровища (сказка сказкой, но похожие задания на профессиональную пригодность нередко фигурируют в японских сказаниях о ниндзя – о том же Като Дандзо, например). Задача усложнялась тем, что богач был предупрежден о предстоящем визите ниндзя. Не вдаваясь в подробности, скажем, что Сабуро отвлек внимание хозяина дома и его слуг большим зонтом, установленным перед воротами, затем незаметно пробрался в дом, подмешал в пищу богачу сонного зелья из своей знаменитой миски, поднял в доме переполох и, пользуясь моментом, увел лошадей, на которые растерянные слуги богача навьючили его сокровища. Интересно, что вначале Сабуро отказывался совершить такой поступок, мотивируя это тем, что ниндзюцу – не забава или воровские навыки, а военное ремесло. Не правда ли, знакомая ситуация – навыки малопочтенные, когда они направлены против «своих», становятся вполне оправданными, если их применяют против «чужих».

Естественно, как только ниндзюцу перешло из области реалий в область мифов и легенд (а это начало происходить уже в XVIII веке), ниндзя все больше стали восприниматься как полумифические персонажи, близкие чертям ( óни), таинственным горным монахам ямабуси или барсукам-оборотням ( тануки). При этом наибольшей романтизации и мифологизации подверглись великие герои прошлого, ибо их потомки, служившие сёгунской администрации до середины XIX века в качестве полицейских агентов ( мэцукэ), осведомителей и т. д., уже давно утратили свой романтический ореол.

Между прочим, по глубокому убеждению автора этой книги, послевоенный бум «ниндзямании» в Японии связан с двумя совершенно разными процессами в общественном сознании японцев – оскорбленной гордостью после попыток оккупационных американских властей запретить все традиционные боевые искусства и усилением национальных чувств, с одновременным же с усилением левых настроений, поиском кумиров из числа тех, кто боролся против государства, системы угнетения. Ниндзя (особенно такие как Исикава Гоэмон) годились на эту роль почти идеально, так же, как и всяческие повстанцы, разбойники, любые «маргиналы» и «девианты», предпочитавшие свободу покорности. Видимо, именно здесь следует искать корни образа ниндзя как представителя «касты отверженных», борца против режима, антипода благопристойного самурая. Впрочем, читатель сам будет иметь возможность убедиться, стоит ли считать ниндзя идейными предшественниками печально известной «Японской красной армии» и прочих анархистских и левацких группировок.

Теперь несколько слов об организациях ниндзя. Не будет преувеличением утверждение, что занятие ниндзюцу довольно быстро превратилось в семейное дело для многих семейств мелких самураев-госи и крестьян во многих районах Хонсю, но особенно – в провинции Ига и уезде Кога соседней провинции Оми. Отцы учили своему занятию сыновей (как именно – об этом немного позже), а иногда и дочерей. Дзёнины занимались разработкой планов, они же через посредников заключали договоры с князьями. Ниндзя среднего уровня ( тюнин) нередко осуществляли тактическое руководство отрядами ниндзя при выполнении операций, налаживании шпионских сетей, явок, строительстве укреплений и укрытий. Гэнин были исполнителями, действовавшими в одиночку или группой. Впрочем, учитывая специфику их деятельности, у них также была достаточная свобода действий. Кроме того, к концу эпохи Сэнгоку дзидай появилось немало ниндзя-одиночек, не входивших в вышеописанную структуру вследствие разгрома их ячеек и шпионских сетей и действовавших на свой страх и риск за плату или из личных побуждений. Залогом успешной деятельности конспиративных организаций ниндзя (которые охватывали как горные районы Ига и Кога, так и большие города) была строгая секретность и лучший до сего дня принцип конспирации – незнание членами одной ячейки имен и примет руководителей (особенно уровня дзёнин) и членов других ячеек (данная структура получила широкое распространение в XX веке, она лежит в основе многих современных террористических организаций) и, следовательно, невозможность раскрыть всю организацию, схватив членов одной группы-ячейки.

В Ига среди десятков семей к середине XVI века основную силу представляли собой знаменитые кланы Хаттори, Момоти, Фудзибаяси, Цугэ, из которых происходили многие знаменитые дзёнины. Как правило, дзёнины не афишировали рода своих занятий – их имена были строго засекречены. Но имено они около ста лет фактически держали под контролем провинцию Ига вплоть до знаменитого Тэнсё Ига-но ран –мятежа в Ига 1580 года, когда Ода Нобунага расправился с коалицией госи из Ига, подчинив своей власти провинцию, но так и не уничтожив здешних ниндзя. Интересно, что некоторые дзёнины в целях конспирации жили в соответствии с принципом «один человек – несколько жизней», часто перемещаясь, имея по несколько домов в разных (максимально удаленных друг от друга) местностях провинции или даже в разных провинциях, несколько семей и профессий для прикрытия и т. д. Известными тюнинами (командирами среднего звена) из Ига были Татэока Митидзюн и Отова Кидо. Среди гэнинов Ига исследователи выделяют знаменитого Исикаву Гоэмона (с этим доблестным ниндзя-разбойником читатель уже знаком), Симоцугэ Кидзару (именно его некоторые авторы считают прототипом упоминавшегося нами Сарутоби Сасукэ), Симоцугэ Кодзару, Синдо Котаро, Ямада Хатиэмон, Такаяма Таросиро и т. д. Всего под руководством великих дзёнинов Ига в разные времена было от нескольких сот до более тысячи ниндзя, действовавших поодиночке или малыми группами.

Ниндзя из Ига были настоящими профессионалами-наемниками, поступавшими на службу ради денег и чести своего клана. Впрочем, в этом они мало отличались от многих современных им самураев или пехотинцев-асигару. Многие дзёнины неплохо разбирались в современной им политической ситуации – так, они нередко нанимались на службу к тем князьям, которые могли быть так или иначе выгодными коалиции госи из Ига. Между семьями Ига всегда существовала конкуренция, нередко вспыхивали конфликты, подчас очень кровавые, но перед лицом внешней угрозы ниндзя умели сплотиться, как это случилось, к примеру, в черном для них 1580 году, когда весь недюжинный героизм, хитрости и таланты не уберегли замки и святыни Ига от вторгнувшейся в край огромной армии Ода Нобунага. Нобунага, обозленный попытками ниндзя убить его, устроил в провинции настоящий террор, уничтожая сотни и тысячи крестьян, госи, монахов. Но многие ниндзя уцелели, бежав из провинции. Часть позднее вернулась в родные края, продолжив заниматься ниндзюцу, а некоторые разбрелись по стране, продавая свое мастерство всем желающим, которых было хоть отбавляй до самого установления в стране режима сёгуната Токугава. В эпоху Токугава многие ниндзя из Ига вошли в Ига-моно («спецназ» Токугава Иэясу); под командованием дзёнинов из рода Хаттори они принимали участие во всех последних битвах между самураями (при Сэкигахара, в осадах замка в Осака и т. д.), получая за службу очень солидный паек – по 100 коку риса для рядовых, несколько тысяч – для командиров. Отряд Ига-гуми(или Ига-моно –«люди из Ига») в несколько видоизмененной форме просуществовал на службе сёгуната вплоть до революции Мэйдзи, когда многие из потомков ниндзя нашли себя в заново создаваемых японских спецслужбах.

Ниндзя из Кога несколько отличались от своих соседей. Во-первых, уезд контролировало значительно большее количество кланов (дошедшие до нас реестры часто упоминают «53 рода Кога»), во-вторых, большинство из них были по своей сути как раз мелкими самураями-госи, а не крестьянами, как в Ига (где часто даже тюнины происходили из крестьян). Большинство этих родов считали себя вассалами рода Сасаки – владельцев провинции Оми. В XV веке они умудрились разгромить большое войско сёгуната Асикага, посланное против Сасаки. Вплоть до разгрома войска князя Сасаки армиями Ода Нобунага в 1570 году они, как правило, служили этому княжескому роду, а впоследствии различные отряды Кога-моно («людей из Кога») нанимались на службу к разным хозяевам, включая Такэда Сингэна, Уэсуги Кэнсина, Тоётоми Хидэёси и Токугава Иэясу. Знаменитыми родами из Кога были собственно Кога, Мотидзуки, Утики, Угаи, Акутагава, Кино, Тоно, Нагано. Ниндзя из Кога нередко формировали целые ударные отряды (склонность действовать группами отличала их от соседей из Ига, начавших практиковать подобные действия гораздо позже, и не в таких масштабах), имевшие громкие названия – «Отряд летучий дракон», «Отряд белый дракон», «Отряд Фудзивара», «Отряд Тайра». Отряды «людей из Кога» состояли на службе у сёгуната также очень долго, вплоть до Мэйдзи – в качестве соглядатаев, полицейских агентов и т. д. В частности, именно ниндзя из Кога проникли в замок Хара во время Симабарского восстания (см. главу о христианстве в Японии).

Почему же именно в Ига и Кога, возникли самые мощные группировки ниндзя, и были ли центры ниндзюцу где-либо еще в Японии? Возможные ответы приводит в своей работе А. Горбылев: с одной стороны, эти местности провинции находятся рядом с историческим центром японской государственности, на перекрестье дорог, ведущих в Киото, Осака и Нагоя, и в то же время, в отличие от многих соседних провинций (таких как Ямато, Ямасиро, Овари), Ига и Кога не слишком плодородны, гористы, они были не слишком густо и очень неравномерно заселены и не представляли собой особо лакомого куска для крупных феодалов в эпоху Сэнгоку дзидай. То есть относительная экономическая отсталость Ига и Кога уравновешивалась близостью к важнейшим культурным центрам (отсюда возможность проникновения в среду местных ниндзя китайских военных трактатов, европейских технологий и т. д.). Неподалеку же часто селились корейские и китайские иммигранты, которых японские императоры и сёгуны селили поближе к столице. В окрестных горах и горных долинах Ямато, Ёсино, Кумано находились десятки обителей приверженцев различных школ эзотерического буддизма и особого учения сюгэндо –монахов-ямабуси (напоминавших китайских сяней –просветленных даосов). Монахи-сохэи славились как непревзойденные мастера боя копьем, секирой, японской алебардой– нагината. В Ига и Кога нередко бежали проигравшие свою войну соседям князья и самураи из других провинций, принося с собой не только умение обращаться с мечом, но и вкус к «большой политике». Но, как нам кажется, именно географический фактор обусловил появление десятков мелких кланов, практиковавших ниндзюцу, – как правило, один род проживал в одной (или нескольких соседних) деревнях, имея вокруг себя, в уединенных маленьких долинах, непростых соседей. В таких условиях дефицит людских ресурсов неизбежно приводил к попыткам организовать наблюдение и сбор информации, наладить работу шпионских сетей. По мере усиления давления извне, достигшего апогея в середине XVI века, кланы стали все активнее сотрудничать, прекрасно осознавая, что их ремесло способно принести значительно больший доход, чем сельское хозяйство. Отсюда – быстро оформившаяся профессионализация ниндзюцу. Прикрытием, связанным с возможностью свободно перемещаться по стране, а иногда и дополнительным заработком был целый ряд других профессий (не связанных с земледелием), которыми занимались многие ниндзя – и дзёнины, и гэнины.

Вообще, как писал А. Горбылев, в самом факте существования семей, бережно хранивших традиции шпионажа, для Японии ничего особенно странного нет, ведь недаром у японцев существовала пословица: «Сын кузнеца становится кузнецом, а сын самурая – самураем». Взять, к примеру, древнейшее и мощнейшее семейство ниндзя из Ига – семью Хаттори. Иероглифы, которыми записывается фамилия Хаттори, могут быть прочитаны также как «Фуку-бэ»,что означает «Платяная корпорация». Элемент бэсвидетельствует об иностранном, видимо китайском, происхождении этого рода, а все слово означает, что этот род, поселившись в Японии, занимался ткацким ремеслом. Известно также, что кроме ткачества Хаттори обладали неплохими познаниями в области театральных представлений саругаку,включавшими в себя пение, танцы, акробатику, фокусы и т. д. Именно под исполнителей саругаку нередко маскировались ниндзя. Пришельцев из Китая в Японии ценили очень высоко, поскольку они обладали обширными знаниями в науках и ремеслах. Поэтому предки Хаттори исстари занимали привилегированное положение. Глава этой семьи уже к X веку превратился в мурадзи –нечто вроде губернатора провинции Ига, а члены его семьи стали служить в охране самого императора.

Но во второй половине XII века в период войны Гэмпэй между родами Тайра и Минамото семейство Хаттори сделало серьезную ошибку, поддержав Тайра, которые потерпели сокрушительное поражение в войне с Минамото (1185 год, битва при Данноура). В результате Хаттори потеряли весьма престижное и доходное положение губернаторов провинции, удержав за собой небольшие территории в горах Судзука в провинции Ига. Судя по всему, именно потребность защиты своих владений от посягательств врагов и вынудила Хаттори заняться партизанской войной, оживить в памяти наставления китайских классиков по военному делу. Пригодились тут и знания в области саругаку, и опыт службы в охране дворца.

Однако госи из Ига и Кога были озабочены не только проблемами обеспечения безопасности от внешнего врага. С конца XII века окрепшие госи повели ожесточенные войны друг против друга в целях захвата новых земель и богатств. В этот период были построены десятки крепостей и замков, окруженных рвами, накоплены большие запасы оружия, созданы мощные дружины. До наших дней во многих поселках уезда Кога и в Ига сохранились развалины крепостей, которые свидетельствуют о битвах тех дней. В огне этих сражений рождалось и совершенствовалось тайное искусство партизанской войны и шпионажа, которое позже получило название ниндзюцу.

Во второй половине XV века Япония вступила в период феодальной раздробленности и беспрерывных войн. В условиях постоянной войны всех против всех важнейшим условием успеха стала хорошая осведомленность о положении в стане врага и его замыслах. Все военные феодалы-даймё испытывали острейшую нужду в профессионально подготовленных шпионах и разведчиках, а, как известно, спрос рождает предложение. Госи из Ига и Кога, обладавшие богатым опытом ведения партизанских боев в сложных горных условиях, имевшие «под ружьем» сильные, прекрасно натренированные в методах диверсий и убийств дружины, решили сделать свой бизнес путем «сдачи в аренду» профессиональных убийц и шпионов. Подобные услуги весьма хорошо оплачивались, о чем свидетельствует, например, гонорар знаменитого дзёнина Хаттори Хандзо, полученный им за обеспечение безопасности князя Токугавы Иэясу во время путешествия последнего по провинции Ига – 300 коку, т. е. около 45 тонн риса!