Текст книги "Стану твоим дыханием (СИ)"

Автор книги: SashaXrom

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

«А это ведь из-за тебя ему сейчас кошмары снятся. По твоей милости. Тебе развлечение, а человеку – реальный стресс. Вот правильно тебя все сукой считают».

Парень снова жалобно стонет, запрокинув назад голову. Его подушка почти полностью съехала и норовит упасть на пол. Харон тянется к подушке и пытается вернуть её на место. Не получается. Рассудив, что если и беспокойно, но всё же спящий сейчас проснётся, то ещё больше усугублять его стресс демонстрацией своего тела не стоит, Харон быстро одевается. Парень продолжает что-то бормотать во сне, мечась по сбитой простыне.

«Навернётся ещё», – думает Харон и, ведомый какой-то неясной силой, пересаживается на край полки соседа. Тот снова стонет, заворачивая рефлексы Харона в тугую пружину. Харон поправляет подушку, сдвигает тело парня ближе к стене. Слегка прижимает его, пытаясь успокоить.

– Тс-с-с-с, – тихим шёпотом, – это сон, всего лишь сон…

Замыкает. Взрывается белой вспышкой в голове, высоковольтной дугой по нейронам. Горячее тело так близко, запах одуряющий и эти его стоны… Харон, прижимая парня к постели, склоняется над ним и впивается засосом в шею, дурея от нахлынувших ощущений. Тело выгибается под ним. Снова стон, и Харон чувствует, как руки парня скользят по его плечам, пытаясь уцепиться слабыми пальцами.

– Да-а-а-а-а, – хрипло выдыхает попутчик, не размыкая глаз.

«Что я делаю, блядь? – внезапно осознаёт Харон и невероятным усилием воли отрывается от шеи парня. – Что я, блядь, делаю?»

Поезд качает, и Харон, отодвинувшись, в поисках опоры случайно отводит руку назад, стараясь ухватиться за полку. Но его рука натыкается на колено под одеялом. Он отдёргивает руку и скользит ладонью по бедру, упираясь в затвердевшую плоть.

«У него что, стоит что ли?» – мелькает в мыслях.

Не в силах больше сопротивляться самому себе, Харон убирает одеяло и гладит через одежду стояк парня, явно выпирающий через не особо ограничивающую ткань спортивных штанов. Смещается немного ниже и, подцепляя пальцами резинку, стаскивает штаны вместе с бельём, выпуская на свободу возбуждённый член с блестящей от выступившей смазки головкой.

Пальцы сами тянутся погладить, и Харон кладёт руку на живот парня, плотно прижимая ладонь, и тянет её к паху до основания члена. От прикосновения к гладкой, абсолютно лишённой волос коже в паху, в голове становится мутно. Возбуждение обрушивается тяжёлой волной, сметая всё на своём пути. Второй рукой Харон сжимает ствол члена несопротивляющегося соседа и движением руки вниз максимально обнажает гладкую головку. Наклоняется и проводит языком снизу вверх. Рисует языком на уздечке символы бесконечности и слизывает с головки секреторку.

Парень стонет ещё громче, его дыхание тяжелеет, учащается, срываясь хрипами. Харон поднимает голову и смотрит на него – раскрасневшееся лицо с плотно сомкнутыми веками, слегка приоткрытый рот. Харон гладит сотрясающееся крупной дрожью тело, задирая вверх так мешающую сейчас одежду. Парень неожиданно поднимает свои руки, и Харон стаскивает с него футболку, снова припадая губами и несильно прижимая зубами разгорячённую кожу. Упивается вкусом, стонами и сокрушительной ответкой незнакомого тела. Максимальная отдача, невозможная чувственность.

«Какой же ты горячий, мой мальчик, – тихо шепчет Харон, выглаживая и касаясь губами стонущего парня, из последних сил сдерживая себя от того, чтобы не вломиться прямо сейчас между его раскинутых в стороны ног, чтобы не натянуть на себя до упора, вбиваясь в послушное тело, – какой жаркий, податливый, чувствительный. Какой же ты…»

Снова обхватывает подрагивающий от возбуждения член соседа и ритмично двигает кистью. Вторая рука путешествует от шеи до паха, отслеживая реакции.

– Да-а, да-а-а, – хрипло стонет невольный партнёр Харона, изгибаясь практически от каждого прикосновения. – А-а-а-ах-ххмммм, да-а-а-а-а-а-а, – протяжный, низкий стон при сжатии пальцев вокруг соска, и Харон чувствует, как член парня напрягается, выплескивая сперму.

Кончив, парень ещё тихо постанывает, но быстро успокаивается и глубоко, ровно дышит. Боясь спугнуть его сон, Харон прикрывает попутчика одеялом и возвращается на своё место. Яйца ломит, от рвущего сознание возбуждения немного побаливает в паху, отдаваясь в член. Нужна, просто необходима немедленная разрядка. Сжав в ладони ствол и глядя на уже спокойно спящего парня напротив, он несколько раз резко дёргает рукой, чувствуя, как молниеносно приближается долгожданный оргазм. Кончает буквально за секунды себе в кулак и вытягивается на полке, переводя дыхание и слушая гулкие частые удары колотящегося сердца. В голове пусто до звона. Через какое-то время, вытерев ладонь о простыню, Харон погружается в расслабленную дрёму.

До прибытия остаются считанные часы, скоро начнёт светать. На рассвете по коридору поезда пробегает проводница, стуча по покрытию каблуками. Слышатся шаги пассажиров, которым скоро пора выходить. Харон спит очень чутко, поэтому при малейшем шуме сразу просыпается. Открыв глаза, бросает взгляд на своё наваждение. Тот спит на боку, обняв подушку и высунув из-под одеяла колено. Харон сглатывает, пытаясь смочить сразу же пересохшее горло. Воспоминания ночи снова возвращают возбуждение, но Харон понимает, что сейчас ничего не получится. Да и не нужно ничего именно сейчас. Скоро последняя остановка – крупная узловая станция – перед конечной, куда держит путь Харон. До станции осталось минут двадцать, если верить внутреннему хронометру. Движение в коридоре становится интенсивнее. Где-то хлопают двери, доносятся обрывки разговоров. При закрытых дверях купе из коридора, скорее всего, тоже что-то слышно. Если кто-то проходил ночью мимо их двери… Харон хмыкает и, услышав мелодию будильника соседа, закрывает глаза, не отказывая себе в удовольствии понаблюдать за просыпающимся парнем.

Андрей просыпается медленно и тяжело – будильник уже пропиликал какое-то время назад, а глаза всё не желают открываться. В голове туман, как будто с глубокого похмелья – обычная реакция после сонников. Андрей осторожно потягивается, разминая скованность тела, с трудом разлепляет сопротивляющиеся веки – взгляд цепляется за голое колено, выглядывающее из-под одеяла.

Что за…?

Андрей рывком садится на полке – на столе перед ним его одежда. Та самая, в которой он засыпал, а сам он неправдоподобно голый, как младенец в час рождения.

Какого…?

Сосед на противоположной полке сладко посапывает, улыбаясь своим снам, а Андрею хочется одного – броситься на него и задушить к чертям.

Кожу живота стягивает засохшая плёнка, и Андрею не надо даже задумываться о природе её происхождения.

Чьё это? Его или… нет…

Андрей морщится, прислушиваясь к общим ощущениям своего тела. Что ещё было, пока он спал? Никакого особого дискомфорта он не чувствует, но обрывки ночного сновидения напоминают об ощущении полного удовлетворения, тело дышит истомой и словно помнит чужие горячие ладони на своей коже.

Андрей бросает взгляд на время:

– Блядь, – матерится сквозь зубы и начинает быстро одеваться.

Осторожный стук в дверь заставляет его поднять голову:

– Вы Зорин? – вполголоса спрашивает проводница.

Андрей кивает.

– Ваша станция.

«Сука ты, – мысленно обращается Андрей к спящему соседу, вскидывая на плечо сумку, – а рожу я тебе в следующий раз набью».

========== Харон ==========

Харон из-под ресниц наблюдает за своим спутником. Вот он выключает будильник, не открывая глаз. Вот потягивается, разминая мышцы. Расслабленный со сна, притягательный ещё даже больше, чем ночью. Харон стискивает зубы и неслышно выдыхает. Утренняя эрекция получает дополнительный стимул, а Харону мучительно сильно хочется получить разрядку. Но на данном этапе можно получить разве что в челюсть. Уж больно дикий экземпляр ему попался.

Хотя Харон и остудил чрезмерный пыл ершистого парня кидаться в драку по поводу и без, дополнительные спарринги в его вишлист не входят. Да и пацана покалечить неохота. Он Харону ещё пригодится – живым и здоровым.

Тем временем сосед резко подскакивает на своей полке, и Харон с удовольствием наслаждается занимательным зрелищем под названием «Где я? Что со мной? Как такое могло произойти?»

Харон кайфует – лицо парня отражает с десяток пронёсшихся за секунду эмоций. В итоге, насупившись, попутчик тянется к своей одежде и одевается, не вылезая из-под одеяла, время от времени косясь на противоположную полку.

«Надо же, какие мы стеснительные, – вязко текут мысли Харона, – да сплю я, сплю, не видно, что ли? Крепко сплю, сладко… Тебя в своих снах вижу, чтоб ты провалился. И чего в такую рань подрываться? До конечной ещё полтора часа, спал бы себе».

– Вы Зорин? – открывшаяся дверь и громкий шепот проводницы прерывают мыслепоток Харона.

Парень кивает, а тётка сообщает, что поезд прибывает к его станции.

«Зорин, значит, – у Харона в памяти намертво закрепляется фамилия парня, – хм, красиво. Интересно, а зовут его как? Надо было спросить, а то, как весь вечер цирк устраивать, так это запросто, а как имя спросить, так хрен. Да он, может, и не сказал бы ещё… Сейчас спросить? Нет, не стоит…»

Сосед тем временем поднимается, сворачивает постель и, забросив сумку на плечо, покидает купе. А Харон внезапно чувствует себя брошенным.

«Как так-то? С какого? Почему он выходит раньше? Ну понятно почему – основная тусовка отдыхающих, как и вереница отелей, именно здесь. И добираться отсюда удобнее и ближе, чем от конечной. И почему я подумал, что… Да хрень я подумал. Всё, забыли. Веселая поездочка, увлекательное приключение, глупости, недосекс… всё заебись. Синдром попутчика, как говорится. Только при этом синдроме люди свои проблемы выплёскивают незнакомцам, а мы вот… – Харон хохотнул и открыл глаза. – Ага, как же, «недосекс». Только что-то тебя от этого «недосекса» так завернуло, что до сих пор слюни пускаешь. Всё, сука, соберись. Где циничный и жёсткий Харон? Ау, блядь? Всё, нет никаких «нас». Морок, наваждение, притяжение, разрядка и всё, ариведерчи.

С-с-сука. Что в этом пацане такого, что мне все инстинкты узлами скручивает? Что в нём, блядь, такого? Да таких как он, у меня столько было, что я уже и имён их не вспомню. Этот чем отличается? Тем, что не вешается с первого взгляда? Тем, что не готов на всё и сразу? Сопротивляется… Этим отличается? Потому что мне поохотиться хочется? А сопротивление это заводит… Как же заводит.

Но по краю же, по самому краю хожу. И сорваться во тьму первобытных порывов так легко. Это заводит? Или реакция его тела… Чуть крышу не снесло к ебеням. И что там было-то? Да ничего ровным счётом, но блядь, когда от одного только прикосновения так вштыривает обраткой, что уносит к херам – это единичный случай. Уникальный, такого не бывает вообще. Так это меня в нём привлекает? Вот эта отдача? Эта подсознательная готовность принадлежать? И то, что я сам чувствую, что мой? При всех его выбрыках и сопротивлении – мой. И пометить хочется. Клеймо, сука, выжечь, чтоб все видели, чтоб ни одна падла не посмела… Или то, что мне впервые в жизни настолько снесло башку, что я думать больше ни о ком не могу? Или что? Что? Да всё, блядь. Хватит».

Харон поднимается, тщательно складывает постельные принадлежности и, прихватив из сумки пакет с мыльно-рыльными принадлежностями, идёт в санузел, пока там не образовалась очередь. Чистит зубы, умывается и рассматривает себя в мутном зеркале туалета поезда. Решив не бриться – и так сойдёт, вечером уже по месту – ухмыляется своему отражению:

– Что, блядь, любой ценой, да? Вёл себя, как долбоёб последний. И что? Добился своего? Выдрочил пацана в полубессознанке – доволен? А толку? – отвернувшись, Харон выходит из туалета и, тормознув по пути проводницу, просит ту сделать кофе. Возвращается в своё купе и до самой остановки тупо смотрит в окно, сидя на противоположной полке и привалившись плечом к подушке, на которой спал его попутчик.

Покинув вагон в числе последних пассажиров, Харон движется по направлению к стоянке такси. Таксисты – уникальные люди. Они всегда и всё знают. И уж кто, как не они, смогут подсказать, где можно снять нормальное жильё с комфортными условиями. В принципе, Харон может перекантоваться в любых условиях, но он однозначно намерен предаться мега-блуду, чтоб забыть единственное желаемое тело, имея этих тел столько, на сколько сил хватит. И трахаться в каком-нибудь сарае на скрипучей койке с продавленной сеткой как-то не улыбается. По пути Харона на разные голоса окликают ушлые местные, сдающие жильё и усиленно пытающиеся впарить кота в мешке. Каждый заверяет, что его жилплощадь наилучшая и ломит соответственную цену. А по факту имеем халупу, и хорошо ещё, если с «удобствами» не на улице.

Взгляд Харона невольно притягивает стоящий немного в стороне от этой «ярмарки услуг» пожилой грузин. Он выделяется среди крикливой толпы своим спокойным выражением лица и держится с достоинством. Около него сложенная вдвое картонка, на которой чёрным маркером написано просто «Жильё». Неясно, каким образом, но ноги Харона сами сворачивают к этому мужчине.

– Сдаёте? – поздоровавшись, Харон задаёт интересующий его вопрос.

– За городом, – подтвердив, кивает грузин. – Вода – слеза. Но вот развлечения далеко, молодежь не признает, – слегка усмехается в усы. – Вахтанг знает, как гостей принимать, но молодежь хочет… как это? – он делает небольшую паузу. – Движение? Бары-дискотеки…

– Тусовку, – подсказывает Харон.

– Хо*, – кивает грузин, – могу посоветовать, надо?

– Я бы у вас остановился, если можно, – принимает молниеносное решение Харон, хотя буквально минуту назад, в основном, именно тусовки и были его приоритетом.

– А ты молодец, парень, – грузин говорит почти без акцента. – Понимаешь толк. Или ты бывал уже у Вахтанга, м? Кто бывал – все возвращаются. А до тусовки, если вдоль берега, не так и далеко, – он снова усмехается. – Но как честный человек, должен предупредить, что у меня недёшево. Но в стоимость входит полный пансион, а моя Манана такой хачапури готовит. Ты ел когда-нибудь настоящий грузинский хачапури?

– Нет, – Харон улыбается, отрицательно качая головой. – И у вас не был, и хачапури не ел. Но очень хочу попробовать. Вы Вахтанг?

– Вахтанг, – протягивает руку мужчина.

– Харон, очень приятно, – они обмениваются крепким рукопожатием. – А Манана – это ваша жена?

– Калишвили*, – смеясь, качает головой Вахтанг, – дочь. Цоли* схоронил год назад. Не говори ничего, всё сам знаю. Пойдём, дорогой, – Вахтанг кивает на припаркованную неподалёку чёрную «девять-девять». – Вон моя «ласточка», доставлю в целости и сохранности. Отдохнёшь с дороги, потом расскажу, где здесь что посмотреть стоит.

Дорога занимает минут сорок. Пока едут, Вахтанг всё нахваливает свою дочь и её стряпню, обещая Харону, что тот не пожалеет и отдых будет вспоминать ещё долго. Когда паркуются у посыпанной гравием дорожки, навстречу машине выбегает молодая девчонка с длинной косой. Та самая Манана, как понимает Харон. Лет восемнадцати-двадцати, шустрая, весёлая. Она постоянно улыбается, то и дело заливаясь хохотом. А ещё успевает между делом заболтать и отца, и гостя всего лишь за тот небольшой промежуток времени, пока все идут к номеру.

Бросив сумку и приняв с дороги душ, Харон растягивается на широкой кровати, рассматривая свои апартаменты на ближайшее пять дней. И ни секунды не жалеет, что подсознательно выбрал именно это жильё. Крыло большого бревенчатого сруба с отдельным входом, высокие потолки, минимализм с удобствами. Отдельный санузел с горячей водой и белоснежными пушистыми полотенцами. Широкая терраса, уставленная цветами в горшках. И весь дом, казалось, пропитан ароматами леса – спокойная, умиротворяющая, расслабляющая атмосфера. Отдохнув, Харон выходит в ухоженный двор и замечает Манану, сноровисто вырывающую сорняки между кустами с розами. Заметив его, девушка улыбается:

– Проголодались? У нас вообще-то питание по времени, но вы же с дороги…

– Нет, я не голоден, спасибо, – прерывает девушку Харон. – К морю схожу. Как здесь выйти лучше?

– А здесь идти нечего, – смеётся Манана. – Выходите из калитки за домом, чтобы не обходить весь посёлок, дорогу перешли, там и море сразу. Это вам не с города пилить. Только там осторожно, тропка крутая, и глубоко у нас.

Поблагодарив девушку, Харон идёт по указанному маршруту. И действительно, дорога к морю занимает каких-то пять минут. Единственное неудобство – скалистая местность, но Харона это не напрягает. Спустившись к пологому склону, он подходит к воде. Действительно, как и говорил Вахтанг, море – чистейшее. На мелководье видны стайки мелких рыбёшек, песчаное дно ребрится под ногами. Немного отойдя от берега, Харон ныряет, отдаваясь укачивающей невесомости.

Вдоволь наплававшись, он возвращается – уставший, но довольный. И во дворе его встречает уже сам Вахтанг.

– Как водичка? – улыбается он.

– Как слеза, – ответной улыбкой отвечает Харон. – Красота.

– Манана спрашивала насчет обеда, – Вахтанг смотрит в сторону моря и клубящихся на горизонте облаков. – В номер подать или в беседке на улице накрыть? Пятый час почти, волнуется девчонка.

– Сколько? – Харон удивлён – ничего себе, время летит как. – Давайте в беседке, – решает он, – воздух такой, грех в номере сидеть. Хотя у вас и в доме, как в лесу.

– Вахтанг плохого не посоветует, – усмехается в усы хозяин апартаментов. – Правильно, на воздухе и аппетит лучше. Тем более, ветер меняется. Ещё несколько дней солнечных, а потом шторм.

– После карнавала, как обычно, – вмешивается Манана, споро накрывая на стол в увитой каким-то растением беседке. – Ты вспомни, всегда после праздника открытия сезона налетает.

– Раньше будет, – Вахтанг задумчиво глядит на горизонт. – Штормить раньше начнёт. Ты, дорогой, осторожнее, далеко не заплывай в шторм. Море коварное, течение здесь сильное.

– Да может ещё не будет никакого шторма, – смеётся Харон. – На небе же ни облачка.

Вахтанг, покачав головой, куда-то отходит по своим делам.

– Отец лучше знает, – строго замечает Манана, выкладывая на широкое плоское блюдо одуряюще пахнущую выпечку округлой формы. Щедро посыпав её зеленью, упирает руку в бок. – Он никогда не ошибается, вот увидите.

– Ладно, – Харон соглашается. Ему не хочется спорить с этими людьми, ему здесь как-то уютно и спокойно. Как будто бы он после долгого отсутствия вернулся домой, где его ждали и были ему рады. – А кто-то ещё есть из отдыхающих? – спрашивает он, окинув взглядом стол.

– Нет, – смеётся Манана. – Не доезжают они к нам – далеко. Так что, вы единственный, ну, я надеюсь, пока. Завтра отец снова к вокзалу поедет, может и найдёт кого.

– Это на одного? – Харон удивлён. Глубокая тарелка густого супа, три тарелки с разного вида салатами, отварной картофель с зеленью в широкой миске, несколько видов соусов. Две шикарные отбивные и выпечка. – Это же двоим до отвала, ещё и останется.

– Это обед, – девушка вздёргивает подбородок. – А обедать нужно плотно. Тем более, мужчине. Отец всегда так говорит.

– Ладно, ладно, – шутливо поднимает руки Харон. – Сдался.

Еда, действительно, настолько вкусная, что Харон и не замечает, как сметает почти всё. Манана приходит собрать посуду и недовольно нахмурившись, осматривает на столе недоеденную лепёшку, несколько картофелин и какой-то из салатов.

– Не понравилось? – огорчённо спрашивает она.

– Всё шикарно, – чуть ли не стонет от удовольствия Харон, – но я в себя столько просто не вмещу. Вы меня здесь как на убой.

– Тоже мне, убой, – фыркает девушка. – Вы вон какой худой, вас нужно хорошо кормить.

– Нет, в самом деле, – Харон недоумевает. Если посчитать деньги, угроханные хозяевами на этот обед, то живёт он тут вообще даром. – Может быть, поменьше? Ну жаль же, что остаётся.

– Я вам в холодильник в номере сложу, – Манана собирает тарелки. – Проголодаетесь ночью, мало ли, – она хитро улыбается. – И будет чем подкрепиться. В микроволновке только подогреть. Гулять пойдёте?

– Да ваш отец обещал рассказать, что здесь посмотреть можно, только его самого не видно что-то, – Харон осоловевшим от сытной еды взглядом осматривается. – Но я бы для начала просто по берегу побродил. Природой проникнуться хочется.

– Он вам расскажет, – девушка снова смеётся, – на что посмотреть, как же. На керамические горшки к дяде Давиду, в винный погреб к дяде Вано, в охотничью слободку, – она фыркает. – Вот у нас карнавал скоро будет, вот это где зрелище. Такого даже в Рио-де-Жанейро нет. О нашем карнавале даже в прессе писали, и не только в местной, но и в серьёзных журналах. Да я вам сейчас покажу.

Она вихрем уносится, Харон даже возразить не успевает. Ожидая, он закуривает, а в мыслях снова появляется его слегка подзабытое под натиском новых впечатлений наваждение.

«Интересно, как он к таким развлечениям? Мне бы тот карнавал триста лет не упал никуда бы, но вдруг наш начитанный парень захочет именно таких впечатлений? Может, стоило бы туда съездить? Ну даже и увижу его если, и что? Здесь, бесспорно, душа отдыхает, но я же хотел забыться. А тут если и встретится кто-то, кто подойдёт для приглашения на вечернее чаепитие плавно переходящее в ночную оргию, то явно окажется не из того лагеря. Это тебе не Ситжес, где каждый второй, а то и первый… Эх, бля, вот как тут забудешься. Даже пляж, и тот не особо людьми переполнен. Оно, конечно, хорошо, толкучек я не люблю, но… да, попал. Что ж сразу-то не подумал. А с другой стороны, ради разнообразия можно и с природой пообщаться. Всяко лучше, чем с пустоголовыми мальчиками на одну ночь. Вот с моим любителем книг стопроцентно есть о чём поговорить… А может, найти его? Фамилию я знаю, где вышел – тоже. Сколько здесь тех отелей? Ну убью день… за бабло они мне всё как миленькие расскажут. Так, так, так, интересно…»

– Вот, любуйтесь, – Манана, появившись из ниоткуда, выкладывает на стол перед Хароном стопку толстых журналов и ещё какой-то периодики. – А мне нужно ещё стиркой заняться.

Харон от нечего делать берёт в руки верхний журнал и лениво пролистывает его. Ничего интересного для себя там не находит и уже собирается его отложить, как взгляд цепляется за фото на первой странице. Наверху броский заголовок о том, что издание празднует своё пятилетие. В хаотичном порядке разбросаны фотопортреты главного редактора и ещё каких-то журнальных «шишек» в смешных колпаках. Но Харон смотрит на небольшое фото со скромной надписью «наш коллектив». Смотрит и медленно охуевает. Его попутчик, его мальчик, его наваждение рядом с какой-то кобылицей, которая мёртвой хваткой вцепилась в его руку своими наманикюренными граблями. А он улыбается прямо в объектив фотокамеры, обнимая за талию ту самую кобылу.

«Ах ты ж, блядь», – взрывается в голове алым и осыпается тлеющими углями в самое сердце.

Харон скрипит зубами и внимательно читает мелкий текст под фото, где перечислены сотрудники. Находит «А. Зорин», снова бросает взгляд на фотографию и закрывает журнал, свернув его в тубус и крепко сжав пальцами.

«А, значит. Какие у нас есть имена на «А»? Алексей? Александр? Анатолий? Антон? Аполлон, блядь… Андрей? Ну нет, только не это. Артур? Артём? Чёрт, да какая разница, как его зовут. Хоть Акакий, блядь. Что ж ты у меня из головы не идёшь?»

Харон не хочет уже ни к морю, никуда. Его тянет в город, он прямо сейчас готов начать свои поиски, и его абсолютно не волнует, что он даже понятия не имеет, что сказать этому парню. Им нужно поговорить, нормально поговорить. Нужно определиться. Нужно решить. Невозможно вот так вот, и бред все эти прятки и игры в кошки-мышки. Конкретно нужно. Да – да, нет – разбежались. Да сейчас. Разбежались. Да хрен там. Разбежались, блядь. Да с какого? Ну если «нет»? А почему, собственно, нет?

– Вахтанг, – Харон окликает хозяина жилья, когда тот в очередной раз обходит «владенья свои». – А как мне в город попасть?

– Сейчас никак, – остановившись, Вахтанг глянул на часы. – Последняя маршрутка десять минут как ушла.

– Чёрт, – рычит Харон. – Мне нужно в город. Отец, подкинь машиной, я заплачу. Или такси где здесь найти?

– Сильно надо? – Вахтанг улыбаясь смотрит на Харона. – Невеста ждёт?

– Невеста, – кивает Харон. – И надо очень сильно. А то уведут.

– То такая невеста, если увести себя позволит, – Вахтанг поднимает вверх указательный палец. – Ты бы не гнал лошадей на ночь глядя, утро вечера мудренее. Но если сильно надо, я подвезу, не вопрос. И денег мне не нужно никаких. Просто так. Так что, надо?

– Надо, отец, надо, – торопит Харон, решив хотя бы заправить машину Вахтанга за свои. – Поехали?

Но, к сожалению, добраться до города у Харона не получается. Отъехав от посёлка километров двадцать, «девяносто девятая» задёргалась, захлёбываясь оборотами. А через несколько метров и вовсе стала, пару раз нездорово чихнув двигателем. Пока нашли буксир, пока оттащили «ласточку» в местный сервис, посёлок накрыло сумерками. Вахтанг предлагал Харону остаться на трассе и ловить попутку до города, но Харон отказался. Всё-таки пожилой человек, ещё и за свою машину переживает, мало ли, вдруг плохо станет. Отчасти, по Хароновой милости они выехали, хотя сломаться машина могла в любой момент. Тем не менее, Харон от Вахтанга видел только хорошее, так что помочь старику и поддержать того в трудную минуту – не облезет. А наваждение… никуда он от Харона не денется. Какая-то внутренняя уверенность странным образом позволяла Харону думать именно так.

Вернувшись в номер, Харон почти всю ночь проводит на террасе, вдыхая морской бриз и пытаясь отогнать роем клубящиеся мысли. Сон не идёт, расслабиться не удаётся.

А. Зорин невынимаемой занозой крепко сидит в сердце Харона и убираться оттуда не собирается.

Харон забывается тревожным сном только под утро. И совершенно бессовестно спит почти до обеда. После позднего завтрака идёт на море и нарезав пару кругов, возвращается. Принимает душ, переодевается и собирается на остановку маршруток, однозначно решив добраться до города сегодня.

Но по закону подлости, стоило Харону только выйти во двор, как случается очередная неприятность – Манана, взобравшаяся на лестницу и протирающая снаружи окна дома, приветственно машет ему рукой, а после пошатывается и, вскрикнув, падает на клумбу с розами. Харон молниеносно оказывается рядом. К счастью, девушка упала на разрыхлённую землю и повредила только ногу. Но перелом открытый и непростой. Малоберцовая кость, пропоровшая кожу острым отломком, неестественно вывернута.

Манана бледная и тяжело, часто дышит, а Харон понимает, что без больницы не обойтись. Оказав девушке первую помощь, он быстро набирает номер скорой. Пока принимают вызов и обещают прислать машину, Манана теряет сознание. Чертыхаясь, Харон обшаривает карманы девушки и находит её телефон. Звонит Вахтангу, тот прибегает буквально за минуту – взволнованный и испуганный. Притаскивает аптечку. Харон находит нашатырный спирт, перекись и стерильный бинт. Обработав рану по-человечески, Харон туже приматывает шину, сделанную из подручных материалов и суёт девушке под нос кусок бинта, смоченного в «нашатыре». Манана вздрагивает, открывает глаза, и тут же начинает плакать.

Успокаивают вдвоём с отцом, которого и самого было впору успокаивать – так дрожат его руки.

Харон звонит в скорую ещё раз, ругаясь с диспетчером, но понимает, что таким образом помощь быстрее не приедет. В итоге, дождавшись докторов, помогает погрузить рыдающую девушку в машину. Вахтанг едет с ней, а Харон оказывается заложником дома – перепуганный отец забыл оставить ключи, и бросать всё незапертым Харон не рискует. Возвращается Вахтанг уже поздним вечером на такси – Манане помогли, но какое-то время ей придётся остаться в больнице. Сокрушаясь, что же теперь будет, Вахтанг долго сидит на террасе и беседует с Хароном, рассказывая тому о своей жизни, но больше рассыпаясь в благодарностях.

– Вовек не забуду, – в очередной раз говорит он, крепко пожимая руку Харона. – По гроб тебе за дочь должен. Если бы не ты, – он качает головой. – Неизвестно, что было бы. Я с тебя ни копейки не возьму. Ни сейчас, ни в любое другое время. Приезжай, когда хочешь. Хоть сам, хоть с друзьями, хоть с невестой. Здесь тебе всегда рады. И Мананка поправится, тоже рада будет. Спасибо тебе, спасибо, дорогой.

– Да ладно вам, – Харон начинает даже неловко себя чувствовать. – На моём месте так бы каждый поступил.

– Не каждый, дорогой, далеко не каждый, – возражает Вахтанг. – Люди такие, знаешь, злые стали. Недобрые. Завистливые. – он тяжело вздыхает. – Нехорошие люди. Тебя нам само небо послало. А невеста твоя, если тебя потеряет, дура она, вот так ей и передай.

– Передам, – смеётся Харон. – Обязательно.

– Дуры же молодые, – Вахтанг ведёт разговор дальше. – Как есть, дуры. Манана та же… ты знаешь, чего она рыдала?

– Ну больно же, – резонно замечает Харон.

– Ну больно – само собой, – кивает Вахтанг. – Но самая страшная боль не в этом. Самая страшная, что она теперь на карнавал этот дурацкий не попадает. Ну вот скажи, не дура ли?

Харон снова смеётся.

– Вот что там делать, ты мне скажи, – кипятится Вахтанг, уже значительно подогретый «чачей», которую они распивают на пару с Хароном, чтоб снять стресс. – Стыдоба одна. Нечего там приличной девушке делать. Это для отдыхающих шоу. А люди всякие бывают, нечего ей там делать.

– Ну что вы уж так строго, – пытается смягчить старика Харон. – Не может же она безвылазно дома сидеть.

– Вот теперь хочешь – не хочешь, а сидеть будет, – машет рукой Вахтанг. – Эх, сколько раз я её просил быть осторожнее, всё бестолку. Ну ничего, готовить и я умею, ты у меня голодным не останешься.

– Да ну что вы, в самом деле, – возмущается Харон. – Я и в кафе поесть могу, главное, чтоб дочка ваша в порядке была.

– Будет, куда денется. Поставят на ноги, доктора у нас в городе хорошие. Поставят. Бегать будет. Ещё на свадьбе своей станцует. А может… – он испытующе смотрит на Харона, но тот качает головой, улыбаясь.

– Нет, отец, такой как я, вашей дочери не подходит, да и… – замолчав, он одним махом выпивает свою порцию спиртного.

– Ну тебе виднее, – на удивление спокойно соглашается Вахтанг. – Хотя зря ты о себе так… Но и у Мананки ещё ветер в голове. Рано ей ещё. Да и у тебя же невеста есть.

Они сидят до глубокой ночи, а когда расходятся, Харон снова не может уснуть, ворочаясь и всё вспоминая «невесту».

«Завтра, – даёт себе зарок Харон, – завтра я его обязательно найду. И поговорим по-человечески. Я постараюсь объяснить. Это шанс, который просто нельзя проебать».

С этими мыслями он, наконец-то, засыпает. А с утра, уже по традиции искупавшись в море и наскоро позавтракав фирменными хачапури, которые Вахтанг делает не хуже своей дочери, едет в город.