Текст книги "Стану твоим дыханием (СИ)"

Автор книги: SashaXrom

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Тем не менее, спешить Харон не намерен. До всего того, что яркими и похабными картинками проносилось в его голове во время поцелуя, ещё очень рано. А сдерживать себя получается всё сложнее. Поэтому Харон вновь прерывает поцелуй и просто гладит Андрея по лицу пальцами. Виски, скулы, линия челюсти, подбородок. Пальцы спускаются к шее, скользят по плечам, проводят по ключицам, выглаживая выемку между ними. Андрей тяжело дышит, полуприкрыв глаза, растворившись в своих ощущениях. Харон с сожалением отводит руку и слышит тихий разочарованный стон. Хочется наплевать на всё и поддаться первобытному инстинкту, тем более, Андрей вовсе не против, но рано, рано…

Харон приподнимается на локте и с улыбкой смотрит на Андрея. Тот открывает глаза и тоже улыбается. От соприкосновения взглядов прошивает. И, наверное, обоих, потому что по телу Андрея тоже пробегает озноб, а волоски на руках вздыбливаются. Всё это Харон замечает боковым зрением, продолжая держать в плену своего взгляда взгляд Андрея.

– Оставайся со мной, – шёпотом, вкрадчиво, первый шаг по хрупкому льду.

Андрей сглатывает. Молчит. Слегка хмурится. И, наконец, решается:

– Остаться с тобой, чтобы что?

– Просто так, – Харон пожимает плечами. – Мне с тобой хорошо. Тебе – хорошо со мной. Да, у меня есть масса недостатков, я толком не умею готовить, забиваю на бардак и иногда совершаю не очень хорошие вещи, но я готов над собой работать, в чём-то меняться, – Харон выдерживает паузу, хренея с того, что только что сказал. Это он-то? Меняться?

Андрей фыркает:

– В сопливых фильмах и бульварном чтиве после такого заявления обычно следует предложение руки и… – тут Андрей замолкает, краснеет и отводит взгляд в сторону. – Ты эту речь сколько репетировал?

– Не репетировал – это то, что я чувствую рядом с тобой. А ещё я варю просто потрясающий кофе, – эта фраза была сказана, чтобы разрядить обстановку, и реакция Андрея стала для Харона неожиданностью.

– Что? Кофе? Серьёзно? – Андрей даже приподнимается в постели, в его глазах мелькает что-то странное, такая недоверчивая радость, словно внутри него зажглась неожиданно новогодняя гирлянда, случайно оставленная на стене.

– Ну да, – Харон удивлён – что странного в том, чтобы сварить кофе? – Серьёзно.

– Нет, подожди, – Андрей садится на кровати. – Я правильно понимаю, что ты именно варишь кофе? Настоящий кофе, из зёрен, не бурда с банки…

– Я же сказал – кофе, а не бурда, – прерывает Андрея Харон. – И если я говорю «кофе», то это действительно кофе, а не какие-то там суррогаты и эрзацы. И именно варю, а не тупо заливаю кипятком. Более того, я не признаю кофе даже из кофемашин. Всё по старинке, в турке, как и должно быть.

– Охренеть, – выдыхает Андрей. – Просто охренеть. Настоящий кофе. Утром. Это… Блин…

– Что такое? – Харон действительно не понимает, что же такого из ряда вон он этим сказал. Ну кофе и кофе, подумаешь. Чего пацана расколбасило-то так? – Тебе не нравится кофе? Ну без проблем, можно и чай…

– Нет, нет, – перебивает Андрей. – Нравится. Просто… настоящий, ну… с утра это самое то, а получается редко. То времени не хватает, то просыпаюсь не дома, и единомышленников не находится. Кофе с утра – это же мечта, – он нервно улыбается, пытаясь скрыть улыбкой смущение.

– Не с теми людьми, может, просыпаешься? Так, жди меня здесь, – Харон резко поднимается с постели и, не озаботившись ничем, чтобы прикрыться, идёт к выходу из спальни.

Андрей не сводит с него глаз, скользя взглядом по телу. Раньше Харон бы нашёл, что на это сказать, но сейчас желания ёрничать нет никакого.

– Дождись, не вскакивай, – улыбаясь от двери, просит Харон и взяв с полки на стене влажные салфетки, бросает упаковку Андрею. – Вместо душа пока, сойдёт?

Андрей, ещё больше смущаясь, кивает и ловит салфетки. Харон скрывается за дверью и через некоторое время Андрей чувствует аромат кофе. Настоящего кофе, который никогда, ни с чем не спутаешь. Улыбается – ну, кто бы мог подумать – идеальное утро. Вытягивается на кровати – такое утро обязательно надо занести в свою память с пометкой «важно», и помнить его всю жизнь.

Возможно, именно так и надо? Если просыпаешься с нужным человеком, то всё в твоей жизни начинает складываться правильно. И настоящий кофе, и ощущение спокойного счастья, и ожидание чего-то ещё, чего не было никогда, но вот-вот случится…

Несколькими минутами спустя появляется и Харон, держа в руках поднос с чашкой кофе на нём.

– Кофе в постель, – улыбается он какой-то слишком уж хитрой улыбкой.

Андрей приподнимается, хочет сесть, но Харон качает головой:

– Нет, не так, – и приближается к постели.

Он уже успел надеть джинсы, но торс без одежды. Обуви тоже нет, и босые ноги ступают неслышно, бесшумной поступью.

«Как хищник», – проносится в голове Андрея, и он всё же садится на кровати.

– А как ещё? – Андрей в непонятках. – Ты же это для меня?..

– Для тебя, – улыбка Харона становится ещё хитрее. – Но ты ляг.

– Зачем?

– Увидишь, – Харон присаживается на край кровати, держа перед собой поднос. – Ложись, хороший мой. Кипяток нельзя так сразу пить, тем более, кофе должен немного отстояться, обогатиться вкусом. Ну? Давай, ляг, я же не требую от тебя на голову стать, в самом деле.

– Ладно, – ворчит Андрей, укладываясь на подушку. – Мне нравится горячий.

– Мне тоже, – Харон прищуривает глаза. – Очень нравится. Горячий. Такой горячий…

Недоговорив, он ставит поднос на грудь Андрея. Тот сначала инстинктивно дёргается, но, понимая, что может пролить напиток, замирает.

– Ты… Ты что творишь?

– Тс-с-с, спокойно, – Харон невесомо гладит Андрея по животу, стаскивая вниз одеяло. – Поднос с бамбуковой прослойкой, которая не даёт ему нагреваться от горячего. Но если ты разольёшь кипяток на себя, никакая прослойка здесь не поможет.

– Зачем? – повторяет Андрей, теряясь в ощущениях.

– Просто подождём, пока кофе немного остынет, – Харон стаскивает одеяло полностью и гладит Андрея по бёдрам. – А чтобы аромат лучше чувствовался, поэтому я его и определил в ближайшей доступности.

Рука Харона ложится на член Андрея и несильно сжимает его вместе с мошонкой, слегка растирая ладонью.

По телу Андрея пробегает дрожь, он смотрит на Харона, а тот, отпустив член, кладёт обе руки на живот Андрея и медленно протягивает их к паху, плотно прижимая ладони к коже.

– Ах-х-х, – Андрея чуть выгибает, а Харон пальцами одной руки уже снова гладит ствол, а второй перебирает яйца. – М-м-мх, – Андрей тонет в ощущениях. – Может, его… на кровать? Ох-м-м-м… поставить…

– Нет, – улыбается Харон, забираясь на постель полностью. Кладёт горячие ладони на колени Андрея и слегка разводит их в стороны. – Раздвинь ноги шире.

– Я… – Андрей задыхается, его пальцы касаются краёв подноса, чтобы снять с себя опасную конструкцию, но замирают под взглядом Харона.

– Оставь на месте, – Харон смотрит в упор. – И раздвинь ноги.

Непонятно почему, Андрей слушается и слегка раздвигает ноги. Пальцы Харона тут же пробегаются по внутренней стороне бёдер, выглаживая кожу и нажимая, разводят колени Андрея ещё шире. После он устраивается между раздвинутых и согнутых в коленях ног Андрея, не прекращая поглаживаний.

– Я не понимаю… – начинает Андрей.

– И не нужно, – обрывает Харон. – Просто постарайся не уронить поднос, – а затем наклоняется и всасывает член Андрея в свой рот.

– Бля-я-я-я-дь, – задыхается Андрей, стараясь не делать резких движений. – Бля, это пиздец какой-то что ты творишь… ох-х-х, бля-я-я-я…

Харон очень медленно, протягивая плотно прижатый к стволу язык, выпускает член Андрея изо рта и поднимает голову.

– Тихонько, – громким шёпотом, улыбаясь. – Спокойно. Всё хорошо. Тебе же хорошо? – и длинно лижет от мошонки, слегка приподнимая её кончиком напряжённого языка, до верхушки головки члена Андрея.

– Да-а-а, хорошо-о, – запрокинув голову, стонет тот.

– Ну вот и отлично, – Харон обхватывает ладонью мошонку Андрея, приподнимает, будто взвешивая и слегка сжимает. – Не думай ни о чём, просто чувствуй, – и снова всасывает член до самого основания, упиваясь следующим рваным и протяжным стоном.

Крепче сжимает губы вокруг напряжённого ствола, втягивает щёки, создавая вакуум, расслабляет горло. Сосёт с удовольствием, заглатывая на всю длину, натягиваясь ртом до основания члена и время от времени сглатывая. Пальцы одной руки перебирают яйца Андрея, оглаживая кончиками бархатистую кожу мошонки. Вторая рука гладит внутреннюю часть бёдер раздвинутых в стороны ног и продвигается к промежности. Сосательные движения становятся интенсивнее, часть слюны стекает. Стоны Андрея звучат практически беспрерывно, переходя иногда в подобие некоего скулежа. Продолжая сосать, Харон отпускает мошонку и кладёт свою ладонь на живот Андрея. Прижимает к коже и протягивает вниз к паху, чувствуя каждую напряжённую мышцу пресса. А пальцы второй руки, осмелев, уже гладят промежность, не исключая и плотно сжатые мышцы сфинктера. С пошлым чмоканьем Харон выпускает изо рта член и облизывает свои пальцы. Снова берёт в рот, на этот раз не очень глубоко, облизывая языком под головкой, а свои мокрые пальцы прижимает к анусу Андрея. Чувствует, как напрягается тело под его руками, как Андрей тонет в ощущениях и ёрзает в желании то ли отодвинуться от настойчивых пальцев, то ли насадиться на них. Харон не спешит. Пальцы скользят вокруг сфинктера, слегка нажимая снаружи. Поглаживают промежность, цепляют мошонку. Вторая рука почти приклеилась к нижнему прессу, настолько плотно прижата. А язык постукивает по уздечке члена Андрея, вырисовывает абстракции, облизывает головку и упругим кончиком будто пытается проникнуть в отверстие уретры. Чуть сильнее нажатие пальцев на сфинктер – глубокое всасывание – длинный горловой стон – мелкая дрожь тела Андрея и хрипло-срывающиеся стоны в ответ. Снижение давления пальцев, ласковое поглаживание – член почти выпущен изо рта, губы вокруг головки едва касаясь – разочарованный всхлип – пальцы на животе впиваются в кожу – «Ещё-ё-ё-ё», – умоляющее от Андрея – быстрое облизывание языком под головкой, лизание по уздечке, желаемое глубокое всасывание – крышесносный стон Андрея – и снова усиливающееся давление пальцев на сфинктер.

– Я… я больше не могу… я сейчас… сейча-а-а-ас… – захлёбываясь в эмоциях и ощущениях, изгибаясь и расплёскивая кофе на поднос, выстанывает Андрей.

– Мой мальчик сла-а-адкий, – тянет Харон, ненадолго выпуская член изо рта и прижав пальцы к анусу, смотрит в лицо Андрея, пытаясь поймать затянутый похотью и уплывающий взгляд. – Мой?

– Тво-о-о-о-ой, – совсем слетев с катушек, воет Андрей.

– Мой, – кивает Харон, целуя пах, бёдра и живот Андрея. – Ве-ес-сь мо-о-ой, – шепчет, ещё плотнее прижимая пальцы и водя языком по стволу. – Жаркий мой, отзывчивый мой. Кончай, мой мальчик. Давай, кончай, – и снова всасывает в рот одним движением, ощущая дрожание члена по ходу уретры.

– Да, да-а-а, да-а-а-а-а-а, – кричит, содрогаясь, Андрей, и Харон чувствует вкус выплёскивающейся ему в рот спермы.

Андрей затихает, а Харон, на краю сознания отчаянно борющийся с захлёстывающим возбуждением, осторожно выпускает изо рта его член и неспеша, со вкусом целует влажное тело, медленно поднимаясь снизу вверх. Берёт поднос, снимает его и ставит у кровати. Нависает над тяжело дышащим Андреем, улыбается и касается его губ своими.

– Ты шикарен, – тихо произносит Харон в губы Андрею.

– Я… – Андрей растерян, слегка смущён и, похоже, сейчас просто не может собраться с мыслями. – Ты… я…

Харон улыбается и углубляет поцелуй, раздвигая губы Андрея языком. Чувствует ответ, и внутри – где-то в районе солнечного сплетения – разливается тепло и солнечный свет. Целует недолго, потому что всё сложнее справляться с рвущим возбуждением. Отстраняется. Ложится рядом, приподнявшись на локте.

– Кофе теперь осталось только вылить, – Андрей кивает на чашку. – Остыл безбожно. Жаль.

– Он и не был горячим, – замечает Харон.

– Что? В смысле, не был горячим? – Андрей в недоумении.

– В прямом смысле, – Харон улыбается. – Я же не мог допустить, чтобы ты обжегся. Даже случайно.

– Но тогда… весь этот театр… я не совсем понимаю, зачем тогда? – Андрей пытается сформулировать мысли яснее, но Харон прерывает.

– Зачем? – тихое хмыканье. – Ну тебе же было хорошо? Ну вот. А такие моменты, хм, театра, как ты выразился, могут ещё больше усилить ощущения.

– А ты у нас, я смотрю, мастер по усилению ощущений? – смеется Андрей.

– Ага, Мастер, – кивает Харон. – И тут же уводит тему со скользкой дорожки. – Мега-профи просто. В душ хочешь? Иди. Пока будешь мыться, я тебе новый кофе сварю, такой как нужно, как ты и мечтал. Мечты должны сбываться.

Харон поднимается и уходит на кухню. Ему сейчас просто необходимо находиться подальше от Андрея, потому что до грани «наброситься и отыметь, наплевав на всё» остаётся совсем немного – шаг, выдох, взгляд, случайное касание, секунда.

На кухне Харон варит кофе, прислушиваясь к шуму воды в ванной. Кофе поднимается пеной над туркой, до закипания считанные секунды. Харон выключает горелку и снова прислушивается. Воду уже не слышно, но Андрей из ванной выходить не спешит. Харон ждёт какое-то время. Тишина. Не выдерживая, он подходит к двери ванной:

– Андрей, – с лёгким беспокойством в голосе, – у тебя всё нормально?

– Да, – отзывается Андрей, – всё в порядке. Только вот…

– Что? – Харона внезапно накрывает, и он вламывается в ванную. – Что случилось?

– Полотенца, – улыбается Андрей, смущаясь и немного краснея, – их нет. Вчера мы их…

Он стоит перед Хароном совершенно обнажённый, а капли воды поблёскивают на его теле. Харона мгновенно накрывает и скручивает все внутренности в тугой, вибрирующий узел желания.

– Да… Сейчас принесу, – хрипло произносит Харон и выходит.

Толком ничего перед собой не видя, на автомате идёт в спальню, где в шкафу лежат чистые полотенца. Выбирает, приносит обратно. А всё это время перед глазами тело Андрея и его смущённый взгляд. И каждый шаг отдаётся мучительно-сладким ощущением в трущемся о джинсы стояке. Невыносимо.

Вдох – выдох.

Харон кладёт сложенное полотенце на край умывальника.

Вдох – выдох.

Желание звенит в голове и стучит бешеным пульсом в виски.

Вдох – выдох.

Внутри позвоночника словно раскалённый штырь. Вращается, накручивая на себя нервные окончания, и спускается вниз, к паху, концентрируясь в члене – настойчиво, жарко, вязко, болезненно.

Вдох – выдох.

Несколько шагов к застывшему посреди ванной Андрею. Так близко, только руку протяни…

Вдох – выдох.

Подрагивающими пальцами Харон смазывает капли воды на груди Андрея, скользнув по соскам и ниже. И, чувствуя прерывистый вздох, не выдерживает.

Прижимает к себе. Вплотную, порывисто, резко. Оглаживает жадными руками по спине и ягодицам. Что-то хрипло шепчет, уткнувшись в шею, прихватывая кожу зубами. Перед глазами темнеет. Ладони ложатся на плечи Андрея. Мягкое надавливание вниз. Всё почти как тогда, на берегу моря, в шторм. Учащённое дыхание. Гул в ушах – Кровь? Ветер? Прибой? Сильнее нажатие на плечи. Требовательнее. Ну же, ну…

И Андрей медленно, как под гипнозом, опускается на колени. Харон запрокидывает назад голову и стонет куда-то вверх, ощущая почти максимальное напряжение в члене. Инстинктивно дёргает бёдрами вперед.

– Расстегни, – шепчет срывающимся голосом.

Андрей прикасается к пуговице на джинсах. Его руки ходят ходуном, пальцы долго не могут справиться, но наконец-то ему удаётся расстегнуть джинсы Харона. Молнию ширинки вниз, и вот уже Харон чуть ли не взрывается от живого прикосновения тёплых пальцев к своей плоти. Он держится из последних сил, мелко дрожа всем телом. Сейчас нельзя настойчиво ворваться в такой желанный рот, который совсем рядом, такой доступный. Нельзя, но как же хочется…

Андрей облизывает губы, и Харон умоляюще стонет, всё же подаваясь вперёд и касаясь головкой влажного от слюны рта. Пальцы Харона впиваются в плечи Андрея, немного притягивая того к себе. Андрей несмело касается языком головки члена Харона, которого от этого неумелого, слабого касания протрясывает, будто у него только что с проглотом засосали.

– Да, да-а, ещё, – Харон снова немного подаётся вперёд. – Смелее, хороший мой. Ох же бля-я-я-я, ка-а-ак же…

И Андрей, словно ободрённый приглашением, вбирает головку члена в рот. Неуверенно посасывает, обжимая губами и старательно убирая зубы. Выпускает изо рта, облизывает языком. Лижет снизу вверх, подняв взгляд на Харона. Харон думает только о том, чтобы не двинуть резко вперёд тазом, врываясь на всю длину, и не спустить раньше времени. Андрей опускает глаза и облизывает головку языком по кругу. Харон хрипло дышит, его пальцы гладят шею и затылок Андрея, который снова поднимает вверх глаза.

– Бля-я-я, ты так это делаешь, что у меня просто крышу сносит, – Харон почти на пределе.

Андрей почти выпускает член изо рта, касаясь только сомкнутыми губами. Затем приоткрывает рот, языком слизывает каплю выступившей секреторки, вбирает чуть глубже, лижет по уздечке. Харон очень осторожно, совсем немного подаётся вперёд, толкаясь в приоткрытые губы.

– Да-а-а-а, мой мальчик, сделай это, – хрипит Харон, ещё немного толкаясь вглубь.

Андрей делает несколько сосательных движений и берёт член до половины. Обжимает губами. Сосёт на этой длине. Медленно, осторожно, будто прислушиваясь к своим ощущениям. Харон уже за пределом. Мышцы напрягаются, яйца становятся каменными, ещё несколько движений…

Всосав чуть глубже, Андрей отстраняется, будто испугавшись своей смелости. Выпускает стояк Харона изо рта. Облизывает губы, вытирает слюну с подбородка. Гладит ладонями бёдра Харона, который сейчас способен только на то, чтобы рвано дышать, хотя бы через раз.

– Ещё-ё-ё, – Харон касается потемневшей от дикого возбуждения головкой своего члена лица Андрея, ловит контакт, слегка потираясь.

Андрей снова втягивает член в рот. Уже более решительно. Харон чувствует, как его ствол ложится на язык и плавно двигается внутри жаркой влажности. Андрей втягивает щёки, всасывает интенсивнее, глубже.

– Бля-я-я-я-ядь, – голос прерывается. – Открой рот шире. Просто открой его. Ненадолго. Держись за мои ноги. Если что-то пойдёт не так, просто сильнее сожми, я сразу же прекращу.

Андрей подчиняется. Вцепляется руками в ноги Харона, широко открывает рот, высунув язык и тяжело дышит, глядя на Харона. Тот кладёт свои пальцы на виски Андрея и ласково гладит, массирует, продвигаясь с двух сторон к затылку. Медленно движется во рту Андрея, скользя по языку и жёстко контролируя глубину проникновения. Вперёд – назад. Вперёд – назад.

– Мой мальчик сладкий, – чуть глубже, сразу же назад. – Какой у тебя рот охерительный. Какой же ты весь… – ещё немного глубже.

Андрей закрывает глаза. Харон продвигается ещё глубже. По позвоночнику простреливает предоргазменной дрожью. Придерживая руками голову Андрея, Харон погружается ещё глубже в его рот. Больше амплитуда движений. Почти наружу. И обратно в глубину. Ещё.

– Да-а-а-а, вот так, отлично, – Харон немного ускоряется. – Хорошо. Очень хорошо. Ка-а-а-к же мне с тобой хорошо-о-о-о-о.

Глубокий толчок, удерживая шею. Рефлекторное сжатие стенок глотки. Харон чувствует, как головка его члена трётся и скользит по нёбу Андрея, проталкиваясь, продвигаясь…

Андрей давится, но его руки не подают сигнала о прекращении, не сжимают, он даже не отстраняется. Харон сам делает это, ласково гладит шею, плечи и затылок своего мальчика, пока тот откашляется и продышится, как мантру повторяя «Всё хорошо».

Андрей сам подаётся к Харону и снова открывает рот, пропускает вовнутрь член. Харон плавным движением погружается всё глубже и глубже. Медленно, неспеша, по сантиметру. Глубже. Ещё глубже. У Харона темнеет перед глазами, когда Андрей упирается носом в пах, а его губы касаются основания члена. Харон уже не может себя сдерживать, ощущая расслабление горла Андрея, глубокое всасывающее движение и сглатывание. Мир взрывается разноцветным фейерверком, разлетаясь на мишуру и вспышки.

Где-то на периферии сознания отстранившийся откашливающийся и вытирающий стекающие из уголков рта остатки спермы Андрей. И Харон понимает, что летать долго нельзя, никак нельзя. И снова, как и там – на берегу, он опускается рядом с Андреем и прижимает его к себе, крепко обнимая, чувствуя, как потрясывает его тело. И снова, как тогда, Андрей кладёт ему голову на плечо, а Харона затапливает нежностью. Да, нежностью. Теперь-то он понимает, что это за тёплое, переворачивающее душу чувство.

– Спасибо, – шепчет он, прижимая к себе Андрея, словно драгоценность и гладя его плечи и спину. – Спасибо, родной мой. Ты был просто шикарен. Это было каким-то космическим удовольствием. Ты меня куда-то выше неба…

Андрей расслабляется, доверчиво прижимаясь к Харону, а тот парит где-то в нирване, ощущая всем телом тепло полностью принадлежащего ему человека. Слушая его сердцебиение рядом со своим сердцем. Его дыхание на своём плече. Его руки, невесомо касающиеся спины. И его беспокойство, нарастающее странным чувством.

Харон целует Андрея короткими поцелуями, куда может достать. Тот поднимает голову и заглядывает Харону в глаза. Харон пытается вложить в свой взгляд всю нежность и благодарность, переполняющие его. Целует лицо, касается губами уголков рта и припухших губ Андрея.

– Потрясающий мой, – улыбаясь, отстраняется.

– Безумие какое-то, – будто сам себе, бормочет Андрей.

– Всё хорошо, – Харон снова прижимает его к себе. – Идём кофе пить?

И Андрей улыбается в ответ.

Харон устраивается на подоконнике у открытого окна и закуривает, отхлёбывая горячий кофе из чашки. Внимательно смотрит на расположившегося за столом Андрея, который всё же обернул бёдра полотенцем. Но сейчас, когда он сидит, края полотенца разъехались, и Андрей кажется ещё более обнажённым, чем если бы был полностью голым. Харон ловит себя на мысли, что хотя физиология ещё спит после недавнего оргазма, но мозгами хочется ещё. Постоянно. Непрерывно. Действительно, безумие.

– Ты так на меня смотришь, будто сожрать хочешь, – усмехается Андрей, а его скулы чуть розовеют.

Харона просто втащивает от этой способности Андрея смущаться и краснеть по любому поводу.

– Я бы мог, – улыбается Харон. – Но тогда что потом? А вот насчёт еды нужно подумать. С продуктами беда, так что остаётся доставка.

– Нормально, – кивает Андрей. – Шмотки мои там не высохли ещё случайно?

– Не-а, – хитро качает головой Харон. Ещё бы, как им высохнуть, если они с самого утра усиленно подверглись обработке парогенератором. – Но тебе не обязательно встречать курьера доставки, – смеётся.

– Да ну тебя, – незлобно отмахивается Андрей. – Вот что, мне так и ходить в полотенце? Может, какие-то твои вещи?..

– Зачем в полотенце? – игнорируя вторую часть вопроса о своих вещах, отвечает Харон. – Не нужно в полотенце, оно влажное, а в квартире прохладно. Так что, лучше его убрать и лезть под одеяло греться. Давай, двигай в спальню, а я что-нибудь закажу и приду.

После, когда уже поели – кстати, тоже в постели, потому что Харон был категорически против вылезания из тепла, да и Андрей особо не горел желанием таскаться раздетым по квартире, оба как-то не сговариваясь, потянулись друг к другу. Но в этом движении главенствовала не страсть, а что-то иное. Хотелось просто чувствовать друг друга. Хотелось так много сказать друг другу. И так долго молчать друг с другом.

Андрей переплетает свои пальцы с пальцами Харона и, усмехнувшись, говорит:

– Знаешь, я всё вспоминаю нашу первую встречу в книжном.

– Да, я тоже помню, – Харон улыбается. – Ты тогда читал книгу с каким-то упоротым названием.

– О, автор этой книги и сам не менее упорот, – Андрей тихо смеётся. – У него все книги из серии «охуеть – не встать». Знаешь, у него есть повесть, где у одной героини была болезнь. У неё были очень хрупкие кости – любое её неловкое движение приводило к серьёзным травмам – переломам, повреждениям внутренних органов. Хрустальная такая девушка.

Андрей замолкает на некоторое время, а затем продолжает:

– И главный герой, как только увидел её, тут же влюбился без памяти. Жить не мог, дышать не мог без неё.

Харон не перебивает, слушая очень внимательно и пытаясь понять, что же именно хочет донести до него Андрей.

– Так вот, он, значит, в неё влюбился. И как ты думаешь, осознание того, к чему это может привести, остановило его от того, чтобы заняться с ней сексом? – Андрей вопросительно смотрит на Харона в ожидании ответа.

– Не остановило? – хмыкает Харон.

– Нет, – Андрей качает головой. – Он трахал её, как в последний раз. Короче, тот раз и был первым и последним. До смерти залюбил, в общем.

– Ну, понятное дело. Значит, то такая любовь была, – сухо констатирует Харон.

– Она была, кстати, не против. Тоже его любила, так сильно, что сама хотела этого. А потом он её оставил там, где любил и прочь ушёл… страдать…

– Я б на его месте там же и сдох бы, – выдаёт неожиданно для самого себя Харон, не глядя в удивлённые глаза Андрея. – Как жить вообще с осознанием того, что ты собственными руками убил дорогого тебе человека? Не любил он её. Это не любовь. Это эгоизм чистой воды.

Андрей молчит, ещё крепче сжимая пальцы Харона в своих, а тот продолжает:

– Для художественного произведения, бесспорно, сюжет имбовый. Но не для жизни. У меня свои понятия. И свой моральный кодекс. Не для всех, да. Но если я люблю человека, то никогда не причиню ему вреда умышленно.

Харон говорит тихо, размеренно, но вместе с тем с такой уверенностью в своих словах, что Андрей чувствует, что сейчас происходит что-то очень важное.

– Когда любишь по-настоящему, то сможешь даже отпустить человека, если ему будет так лучше. Если твоё присутствие рядом с ним напрягает его, убивает его или угрожает ему. Даже зная, что ему будет больно от этого. Но боль со временем притупится, а он зато будет жить. Отпустить, потому что он выживет. А с тобой – умрет. Вот как у этого Липскерова твоего в этом сюжете с этой девушкой. Отпустить, даже если ты сам не можешь дышать без этого человека. Даже если абсолютно точно знаешь, что сдохнешь без него. Вот это вот – любить по-настоящему. Очень сильно. А вот так как в сюжете – это со стороны героя не более, чем потребительское отношение. Полная безответственность и эгоизм.

Только что сказанное, облачённое в слова, обретя форму, повисает в воздухе. Андрей смотрит на Харона, словно до этого и не знал его, а сам Харон пытается вспомнить, когда его жизненная философия успела так кардинально поменяться.

– Я и сам так относился к людям, – заканчивает свою речь он. – Да и сейчас. Мне похер, по сути. Я тоже эгоист. И с ответственностью беда. И всё остальное очень нелестно. И это правда, по отношению ко всем… с единственным исключением… – тут Харон, наконец, поднимает взгляд и в упор смотрит на Андрея.

Андрей нервно сглатывает и снова краснеет, понимая, что это он стал для Харона единственным исключением, что только с ним тот становится другим, не таким, какой он со всем остальным миром.

А Харон сжимает крепко, почти до боли пальцы Андрея и тянет его к себе, обнимает, прижимаясь горячим лбом к его лбу, и это молчаливое объятие говорит больше, чем все слова, которые можно было ещё сказать. Порой в молчании содержится так много смысла… если молчать правильно… если молчать с нужным человеком, чьё сердце бьётся в один такт с твоим.

День пролетает одним вздохом, вот уже и вечер осторожно подкрадывается на мягких кошачьих лапах… тихо, незаметно, почти не дыша, чтобы ненароком не вспугнуть такое хрупкое счастье, поселившееся случайно там, где для него и места было не предусмотрено.

– Мне пора, – с неохотой говорит Андрей, виновато улыбаясь, словно извиняясь за то, что уходит.

– Я не хочу, чтобы ты уходил, – так честно, просто – Харон не хочет прятать с ним своих настоящих эмоций – пусть знает.

– И я не хочу, – ответ тоже честный, что уж теперь скрывать – тайное стало явным – хватит прятать себя. – Надо.

– Ты вернёшься? – не вопрос, утверждение – вера ещё не крепка, но надежда распирает грудную клетку, скрашивая тянущее ощущение преждевременной тоски.

– Я вернусь, – Андрей чуть улыбается, стискивает руку Харона в своей ладони, тут же, словно боясь передумать, отстраняется от него и выходит за дверь квартиры, в которой его жизнь, его интересы, его желания прочно встали на новые рельсы – это новая книга, которую они теперь будут писать вместе.

========== Эпилог ==========

Бывают такие дни, когда кажется, что обязательно должно произойти что-то необыкновенное. И ты веришь, ты ждёшь, потому что иначе и быть не может. И когда это необыкновенное происходит, ты удовлетворённо улыбаешься – головоломка, что так долго не складывалась, вдруг оказывается простой в своём решении. Просто нужен был другой подход, просто надо было не торопиться – искать, пробовать новые пути.

Этот день. Ты ждал его, и вот, он наступил. Ты не знал, а как это, когда твоё сердце замирает в ожидании. Теперь знаешь.

Андрей выходит из подъезда дома, где остался человек, ворвавшийся в его жизнь ураганом, перевернувший весь его мир, для того, чтобы отстроить новый, ещё совсем непонятный, неизученный, но от этого такой волнующий и зовущий окунуться в его создание.

Новый мир. Протяни руку – и ты дотронешься до него.

Андрей прислушивается к ощущениям внутри себя, чувствуя себя младенцем, который только что открыл глаза и посмотрел вокруг. Страшно – это незнакомый мир. Хватит ли тебе смелости, чтобы вернуться сюда?

Он закрывает глаза – и перед ним Харон. Смотрит вопросительно, ждёт ответа.

– Я вернусь, – Андрей поднимает голову вверх, чтобы бросить взгляд на окна уже знакомой квартиры и его замыкает на глубокой зелени зовущих его глаз. Да, высоко. Да, и цвет глаз, казалось бы, не может быть виден. Но Андрей видит этот цвет, а губы сами собой растягиваются в улыбке.

Так он и стоит, задрав голову, не обращая внимания на мелкий моросящий дождь, пока водитель подъехавшего такси не окликает его. И уже сев в машину, уже выехав со двора, Андрей всё ещё чувствует взгляд Харона, согревающий его, независимо от расстояния, разделяющего их.

Бывают такие дни, когда кажется, что обязательно должно произойти что-то необыкновенное. И ты, неожиданно для себя, каким бы ты ни был циником и реалистом, веришь. И ждёшь. Потому что иначе быть не может. А потом, в один момент – щёлк, – и ты понимаешь, что оно уже произошло. То самое необыкновенное, что так круто изменило твоё мировоззрение. То, что дало тебе целый спектр новых ощущений, чувств. Иных, не таких, какими они были всегда. Ты не знал, что так бывает. Но теперь ты знаешь. И ты понимаешь, что вот это и есть твоё, настоящее. То, что ты так долго ждал и искал, не признаваясь в этом даже самому себе.