Текст книги "Всё в дыму...(СИ)"

Автор книги: Runa Aruna

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

А потом хрястнуло кухонное стекло, рамы, ломаясь, влетели в комнату вместе со скорчившейся в прыжке фигурой. Знакомый надрывный рев разорвал уши. Греи быстры, но оказалось, что овладевший человеческим телом бес умеет двигаться чуточку быстрее.

Федор охнул, когда лезвие топора с хрустом, так похожим на фарфоровый или стеклянный, прорубило ему грудную клетку. В белоснежных, покрытых розоватой пеной осколках Ди отчетливо видел алое – продолжающее сокращаться, заставляющее толчками выплескиваться ту самую кровь. Кровь, так и не ставшую окончательно… своей.

От удара Ди вторничная личность донны Лючии впечаталась в дальнюю стену. Мраморная крошка, выбитая отброшенным в другую сторону топором, смешалась с осколками стекла, деревянными щепками, немедленно окрасилась красным. Генная терапия перестроила человеческое тело, но у его хозяина не было времени научиться им пользоваться. И поэтому Убейконь перестал дышать еще до того, как поверхность кровавых луж на полу обзавелась характерной синеватой пленкой, напоминая Ди одновременно грозовую тучу и почему-то ртуть – какую закладывали в старинные градусники.

Никки однажды разбило такой и долго ахало, всплескивая руками, и тщательно подпиленные обломки ногтей переливались перламутровым маникюром… Сейчас ногти домработницы не были обломаны – в этот вторник бесу не пришлось царапать подоконники. Он беспрепятственно вышел из гостевого флигеля, подхватив по дороге любимый атрибут Настасьи Филипповны Барашковой, садовницы и дровосека.

А у Дровосека на картине возле станции “Сельбилляр” корпус так же переливался металлом под солнцем, как обнаженная серая кожа мертвого Федора – в свете электрических ламп.

Может, зря Ди впустил в себя тоску, позволил ей поселиться внутри, смирился, вернувшись к искусственному освещению? Может, стоило остаться при свечных огарках герра Линденманна и Фрумы-Дворы? Тогда выключатель сработал бы вхолостую, бес не увидел бы нужный силуэт, не посмел бы бить стекла в господском доме. Хотя нет, темнота этому существу не помеха.

Аметистовые листья колыхнулись.

А еще Дровосеку на картине пририсовали такое же алое сердце, и оно так же виднелось сквозь вмятину на корпусе, как вот сейчас – это, только что застывшее, переставшее трепетать.

Бес шевельнулся, и Ди попятился, машинально отмечая, как прилипают к полу подошвы отцовских берцев. Он ступает по крови практически грея. Покупая эти ботинки, папа вряд ли рассчитывал на такие для них приключения. А на что он вообще рассчитывал, бросая своего мало приспособленного к жизни ребенка одного на этом истерзанном ядерными распадами острове? Ясно же, что Ди вряд ли осмелился бы его покинуть, когда пришло бы время искать себе пару. Он совсем недавно всерьез верил, что остался последним греем на Земле.

И никто не способен предсказывать будущее, никто не мог бы заранее знать, что Федор Убейконь принесет ему ключ к легендарной загадке. Принесет и на блюдечке с голубой каемочкой отдаст. В картонной папочке, на которой теперь остывают брызги его видоизменившейся крови.

А у Чучела на картине кончик спицы ронял на дорогу похожие капли.

И, возможно, вот прямо сейчас неизвестный художник растушевывает по желтым кирпичам новую тень: у нее не будет ни бликов, ни отсветов, даже сердце потухнет, словно подернувшись золой. Выпадет из шарнирных металлических пальцев грозный топор.

Пепельный бутон слепо склонил острую головку – недоумевая, прислушиваясь.

Будто во сне, не сводя с возящейся на полу домработницы глаз, Ди сделал еще несколько шагов и подобрал орудие убийства. От удара – или от хватки вторничной личности донны Лючии – изогнутое топорище треснуло по всей длине. Не рубить больше Настасье Филипповне сучья. И, пожалуй, этим женским рукам ничего больше не рубить. Он об этом позаботится.

– Как твое имя, бес? – заняв собственные руки, Ди странным образом ощутил прилив уверенности в своих силах и правоте. В конце концов это его дом, он тут хозяин, а от человеческих трупов избавляться очень легко.

Донна Лючия всхлипнула и наконец села, держась за разбитую голову. Стена украсилась клюквенного цвета пятном, запутавшимся в неряшливой сетке трещин.

“И штукатурить придется”, – подумал Ди с неудовольствием. Он ненавидел вносить изменения в дом. Каждый раз чувствовал себя так, словно предает память о родителях. Однако теперь выходило, что это они его предали. А память – всего лишь плод его неверного восприятия действительности. Ну что ж, впредь Дориан Грей будет умнее.

– Я с тобой разговариваю. – Держа топор, он подошел к домработнице почти вплотную. Легонько пнул вытянутую ногу в замшевом ботиночке на плоской каучуковой подошве – это вам не болотные сапоги, в которых удобно подкрадываться лишь по воде. – Как тебя зовут?

– Seelenzorn…

О как! Любовь герра Линденманна к древнему восточноверхегерманландскому заразна. Зиленцорн, “ярость души”, – чертовски пафосное имя. Впрочем, чего ожидать от черта. Имя прекрасно будет смотреться на могильном памятнике. Жаль, что памятника не случится. Кстати, как и могилы. Ди уже решил свалить оба трупа – Федора и донны Лючии – на дно утиного пруда.

– Зачем ты его убил? Отвечай.

Донна Лючия уселась ровнее, подтянула колени к груди. Перепачканные высохшей тиной охотничьи штаны герра Линденманна плохо впитывали кровь, и она цвела по камуфляжу жирными иссиня-багровыми пятнами. Похоже, Федору действительно оставалось совсем немного до того, чтобы считать себя греем вполне обоснованно.

– Geh zum Teufel! – пискнула вторничная личность донны Лючии лукавым голоском расшалившейся маленькой девочки.

– Aber Mensch!– автоматически среагировал Ди. Не то чтобы его часто посылали к черту, да еще на давно вымершем языке, но школьные привычки время от времени давали о себе знать.

– Leck mich am Arsch! [3]

А вот этот рык он слышал чуть ли не каждый вторник. Вдруг с бесом удастся договориться? Раз уж он назвал свое имя… Ди не верил в человеческие страшилки о потусторонних сущностях и мистических связях подчинения. То, что одна из личностей донны Лючии избрала быть “посланцем ада” и обладала невероятной физической силой, не делало домработницу чем-то сверхъестественным. Особенно в плане интеллекта.

– Зиленцорн, я выполнил твою просьбу и не стал тебя запирать. Почему ты убил моего гостя?

– Asche zu Asche und Staub zu Staub.

“Пепел к пеплу и прах к праху”. Очень объясняюще.

Бес хихикнул, утерся сползшим набок париком Феликса и отшвырнул его прочь. Вплетенные в африканские косички ракушки негодующе щелкнули. А еще у донны Лючии на шее красовался шелковый платочек всех цветов радуги, который Ди самолично покупал в Гале по просьбе Никки. И под штанами герра Линденманна наверняка прятались серые гетры Иры Эриха. Или кильтык. На красных и синих клетках кровь грея не была бы так заметна.

Кровь Федора. Если бы эта безумная баба его не зарубила, Ди мог бы стать не один. И, возможно, и вправду открыл бы крысовину. И они бы ушли с этой чужой опостылевшей земли, где родители с такой легкостью лгут беззаветно любящим их детям…

За мыслями Ди упустил момент, когда бес вскочил и во мгновение ока оказался рядом с Федором. Наклонился, облизываясь, к запрокинутому белому лицу. Отчего-то Ди подумал, что тот собирается пробовать кровь, но вторничная личность донны Лючии, раздвинув подкрашенные блеском морщинистые губы, с отвратительным хлюпаньем впилась в мертвый рот.

Кому-то могло показаться, что это страстный поцелуй, но Ди хорошо помнил о поцелуях, которые тот рот дарил умирающим художникам. “Кровь за кровь, – пришло ему в голову. – Кровь за кровь”.

Огибая лужи, Ди прошел к дивану и вынул из-под кожаной куртки Убейконя пистолет. Банальный “Глюк”. Хоть и заряжен разрывными. Неужели наивный Федор намеревался его этим убить? Смешно.

Тем временем Зиленцорн оторвался от трупа и, снова облизнувшись, начал приближаться, медленно разводя руки. Хочет обнять?

– Что? – Ди подобрался, готовясь дать отпор. Не скрываясь, клацнул предохранителем. – Heraus damit!

Бес причмокнул, сыто щуря глаза:

– Эта кровь хорош-ша. А твоя? Du riechst so gut…

– Geh zum Teufel! [4] – огрызнулся Ди. У него заломило в висках. Усталость снова давала о себе знать. На дворе глубокая ночь, а он еще не ложился. И не ужинал. А еще придется избавляться от трупов и проводить в доме генеральную уборку. Черт бы побрал все на свете!

Желудок скрутило голодным спазмом. Бес визгливо хохотнул и сплюнул, поймав кровавый комок ладошкой:

– На!

Ди смотрел на что-то крошечное, плоское, полупрозрачное… вымазанное синеющей на воздухе кровью грея… что-то ужасно знакомое… Радиомаячок!

Федор и те, кто намеревался получать отсюда сигнал, не знали, что в Резервации такие штуки не работают: папа с мамой понатыкали по всей территории уйму глушителей.

Федор мертв, а те, кто намеревался получать отсюда сигнал, ждут за границей Резервации… до сих пор ждут… или нет?

Ди подавил в себе желание заметаться по дому, в отчаянии заламывая руки. Затем – желание побросать самое необходимое в рюкзак и кинуться в лес. И после этого – желание выйти из Резервации с базукой наперевес. Спокойнее. Вдох-выдох. Его никто не нашел, и существует возможность оставить, как говаривал папа, данную ситуацию без изменений. Кроме того, не факт, что маячок включен и уже должен передавать сигнал. Писка не слышно.

А ведь Стерх предупреждал, что Убейконь непременно донесет. Тогда эта папка – фальшивка? Нет, документы настоящие. Значит, приманка… И откуда только донна Лючия узнала? Такой радиомаячок не виден человеческому глазу, да и Федор прятал его во рту. И был прав: слизистая такая мягкая, так легко поддается, в нее так просто что-нибудь вогнать.

– Откуда… – начал было Ди, протягивая руку, и осекся: бес сжал маячок в кулаке. Что он собирается делать?

– Стена-а… – стонала донна Лючия. – Ис-стина-а… – Лицо ее исказилось, голова запрокинулась, из горла вырвался вой, перешедший в животное рычание.

Ди отступил на несколько шагов, разглядывая вытянувшуюся струной домработницу. Та резким кивком опустила голову, встала на цыпочки, завела выпрямленные руки за спину и начала сгибаться, будто кто-то медленно вздергивал ее вверх за запястья. Жидкий пучок волос, залитый то ли контрабандным лаком, то ли сахарной водой и неровно примятый париком, развалился, часть прядей свесилась, окончательно закрывая лицо. По телу донны Лючии пробежала крупная дрожь. Раздался придушенный писк. Короткий натужный кашель. И наконец – невнятный всхлип. И шепот:

– Nimm mir das Licht… Nimm mir das Licht…

Забрать у тебя свет? Да пожалуйста! Ди легонько тюкнул обухом топора по висящей над головой люстре и отскочил от водопадом брызнувших стекол. Все равно она заляпана кровью, не отмывать же. Проще купить новую.

Полная луна глядела в обнаженный провал окна, и усыпанные стеклянной пылью лужи на полу отливали тусклым серебром. Глаза выпрямившейся во весь рост донны Лючии непривычно светились зеленоватым светом. Ди вздохнул и прислушался к ворчащему желудку. Что за дурацкая ночь, ни поспать, ни поесть. Но кто ему мешает-то? Хуже все равно уже не будет. По крайней мере до утра в Резервацию точно никто не сунется. А он здесь хозяин.

Ди плотнее закрутил вокруг дома тень, помассировал ноющие от усталости плечи. Пора уже расставить все по местам. С этой мыслью он, обогнув застывшего соляным столбом беса, прошагал в кухню, пристроил топор на стол и дернул на себя дверцу плазменной печи. Внутри обнаружилась кастрюлька борща, в котором плавали разваренные крысиные лапки. Стало быть, до того как герр Линденманн отправился на охоту, приходила Настасья Филипповна. Вот и отлично.

Ди наскоро сполоснул руки и, не заботясь о грязной одежде, слипшихся волосах или чистой тарелке, принялся черпать ложкой прямо из кастрюли. Через дверной проем домработница, не двигаясь, следила за ним из комнаты настороженным взглядом. Ди хмыкнул и сосредоточился на борще. Пусть делает что хочет, а лично он сейчас доест и отправится спать. Может быть, без обязательного вечернего душа. Кухонные часы показывали четверть четвертого.

Ровно в три тридцать Ди поднялся по лестнице, направляясь в спальню. На верхней ступеньке помедлил, вздохнул, оборачиваясь. Донна Лючия так и стояла, пялясь в сторону кухни. Лунный свет обрисовывал ее профиль каким-то потусторонним сиянием.

– Прибери здесь, Зиленцорн. Или уступи кому-нибудь, если сам не умеешь или не хочешь. Рекомендую Эриха. Тело завернешь во что-нибудь, чтобы удобно было нести. Не забудь починить окно. И потом можешь тоже отдохнуть. Меня ни в коем случае не будить. Спокойной ночи.

Прежде чем бухнуться в постель, Ди заставил себя сходить в душ, где ожесточенно растер мочалкой все тело, трижды промыл волосы и отскоблил руки одним из скребков Феликса. Грязную одежду и отцовские берцы он безжалостно затолкал в мусорный мешок. Топор положил на тумбочку возле кровати. Напоследок прислушался: внизу гудел пылесос, прерываемый топотом и руганью Эриха. Кажется, ему кто-то отвечал, но Ди, не желающий больше ни во что вникать, завернулся в покрывало и накрыл голову подушкой. Без него разберутся.

**27**

Федор Убейконь, лишившийся почти-греевой крови, стал предсказуемо легким. Ира Эрих туго завернул его в биоразлагаемую пленку и обмотал экологичными веревками, приделав даже удобную ручку сбоку. Ди нес тело, а сменивший Эриха герр Линденманн вышагивал следом – к утиному пруду, доставившему ему столько приятных минут.

– Это ваша последняя охота, – сообщил Ди на выходе из калитки. – Нужно переждать, не выходить из дома какое-то время.

Герр Линденманн хмуро кивнул и поправил висящую на плече авоську с теннисными мячиками. Он не догадывался о том, что это еще и его последний день на земле: труп донны Лючии Ди намеревался упокоить в той же воде.

Затем он возьмет радиомаячок, который домработница положила на кухонный стол – в черное блюдце из сервиза с иероглифами Атлантиды Восходящего Солнца, – выйдет за границу Резервации и посмотрит, кого или что притянет сигнал.

На всякий случай Ди вооружится “Глюком”: судя по состоянию ствола, из него много стреляли, так что все наверняка спишется на Федора.

– Хорошо бы это тоже убрать, – заметил Ди, когда они приблизились к месту взрыва “Куйбиды-Дещицы”. Герр Линденманн сморщил нос: люди не любят запах тухлого человеческого мяса.

– Можно просто сжечь кустарник, – пожалел его Ди.

– Мистер Грей, это он ставил тут мины? – спросил герр Линденманн, указывая на труп Федора.

– Не думаю. Но мы должны узнать, кто это делает. И принять меры, чтобы такого больше не повторилось.

– Узнаем. Примем, – заверил герр Линденманн.

Ди покосился на него с подозрением. Как-то чересчур гладко все идет, учитывая, что бес практически читал его мысли этой ночью. Но Ди все равно быстрее. И справится. Жил же он раньше без домработницы.

Остановились они недалеко от пруда. Ди вытряхивал сосновые иголки из мокасин, обещая себе купить новые берцы, а герр Линденманн расправлял резиновый жгут на рогатке. Разделенные на пробор и густо смазанные гелем волосы блестели на солнце, полуседой хвостик, который герр Линденманн, как обычно, прятал под воротом, украшала затейливая махровая резинка – выбор Никки, не иначе.

От уток, над которыми в прошлый раз рыдала Фрума-Двора и которых пришлось так и бросить на берегу, не осталось и следа. Ни единого перышка. Впрочем, герр Линденманн не успел их разделать. Значит, сожрали Зеленые Человечки. Ди не раз замечал, что они не гнушаются падалью, – видимо, считают дохлятину дарами природы.

А живые птицы прятались от послеполуденного зноя под ветвями раскидистых ив, обрамляющих пруд. Герр Линденманн хотел задействовать охотничий рожок, однако Ди ему не позволил: мало ли кто тут сейчас бродит. С “Куйбидой-Дещицей” наперевес. Он тщательно принюхивался и держал наготове тень, но вокруг было пустынно и тихо.

До тех пор, конечно, пока утки не учуяли приманку – мелко рубленное крысиное мясо вперемешку с вареными утиными же яйцами. Азартно перекрякиваясь и хлопая крыльями, птицы слетелись к рассыпанному по берегу корму. Герр Линденманн не менее азартно пулял из рогатки теннисными мячами. Утки вспархивали на каждое попадание, но тут же опускались обратно, не в силах отказаться от лакомства.

Наконец они наелись так, что не могли больше взлетать, и заковыляли к деревьям, оставив на истоптанной траве несколько десятков своих товарок.

– В бочке засолим, – отозвался герр Линденманн на вопросительный взгляд Ди. – И подушек пуховых наделаем. Я как раз на-аволочку вышива-аю.

На последней фразе голос его изменился, разом став высоким и томным.

– Никки? – Ди испытующе уставился герру Линденманну в глаза. – Это ты?

– Мистер Грей, с вашего позволения я не дам своей девочке пачкать руки.

Баритон вернулся. Ди пожал плечами и отступил. Пусть развлекается напоследок. Некоторое время он наблюдал, как герр Линденманн сортирует трупики, по какому-то одному ему известному принципу отбирая те, что пойдут на засолку. Быстро заскучав, Ди решил еще раз обойти пруд по периметру – за охотой они могли не заметить чужого, а воздух так густо пропах крысиным мясом и вареными утиными яйцами, что человеческая кровь – тем более под неповрежденной кожей – в нем могла запросто потеряться.

Воскресная личность донны Лючии мурлыкала себе под нос, ощипывая и разделывая уток, укладывая тушки, пух и перья в лыковые корзинки, которые вытащила из близлежащих кустов. Пока Ди проверял окрестности, герр Линденманн нашел здоровенный дрын и соорудил нечто вроде коромысла. Потом он повесит на него корзинки аккуратным рядком, чтобы удобнее было нести. Хотя… не успеет, пожалуй.

Verschmolzen so zu einer Masse…

So ist es mir nur allzurecht…

Ich bin ein schones Zweigeschlecht…

Zwei Seelen unter meiner Brust…

Zwei Geschlechter eine Lust…

“Мы слились в единое целое… Меня это вполне устраивает… Я прекрасное двуполое создание… Две души в моей груди … Два пола, одно желание…”

Ди поперхнулся слюной – на другой стороне пруда он набрал малины и теперь отправлял в рот по ягодке, дожидаясь, когда герр Линденманн закончит работать. Проще всего будет сломать ему шею, а потом утопить оба тела, привязав к ним что-нибудь тяжелое. Он уже присмотрел пару подходящих валунов – их веса должно хватить, чтобы трупы не всплыли. А если и всплывут – невелика беда, заодно уток накормят. Что-то подсказывало Ди, что он не станет ходить сюда на охоту.

Не фонтан, конечно, снова оставаться в одиночестве, да и по донне Лючии и ее личностям он, несомненно, будет скучать. Однако это не смертельно: Ди удалось в общем без особых потерь пережить мнимую гибель родителей. И даже их предательство. И конец дружбы со Стерхом. И то, что каратарин посчитал предательством спасение своей жизни. Плевать. Ди неприхотлив и имеет терпение. А запасов в доме хватит на много лет. И пусть хоть кто-нибудь попробует сунуться – он сам понаставит в округе мин. В папиных коллекциях не только “Куйбида-Дещица” найдется…

Zwitter, Zwitter…

– напевал меж тем герр Линденманн. -

Ich bin so verliebt…

“Гермафродит, гермафродит… Я так влюблен…”

Ну и чушь! Ди зашвырнул в рот последние ягодки и, поплевав на ладони, обтер руки о траву. Пора. Однако далеко же у герра Линденманна с Никки зашла любовь, коль они избрали слиться в одно существо. Хотя, учитывая обстоятельства, может, это и было самым разумным выходом. Вот если бы все личности донны Лючии объединились в единое целое, неплохой получился бы результат. Кроме беса, разумеется.

– Мистер Грей. – Герр Линденманн обернулся, не вставая с корточек. Перед ним лежала распоротая утка, с армейского ножа быстро капала кровь.

– Что? – Ди прицеливался, с какой стороны лучше напасть, чтобы поменьше возиться. Вдруг бес успеет вернуться в это тело, а он довольно силен и быстр.

– Лишь истина освобождает, мистер Грей. Вы же сами сказали: Wahrheit macht frei. – Глаза его хитро блеснули, утратив привычное для герра Линденманна сосредоточенное выражение. Черты лица на секунду заострились, а затем словно потекли, оформляясь во что-то новое. – Du kannst es horen… [5]

Он лизнул окровавленное лезвие и выпрямился во весь рост, медленно проводя языком по губам. Они вдруг стали непривычно тонкими – совсем не как у донны Лючии, да и все лицо изменилось, превратившись в хищную похотливую маску неопределенного пола. Глаза пожелтели и приобрели миндалевидный разрез, выстреливая уголками к вискам. Брови переломились ровно посередине, подбородок закруглился, а кожа туго натянулась, лишившись неровностей и морщин. Перед Ди стоял совершенно незнакомый человек. С армейским ножом в руке.

– Ich werde immer bei dir sein… – И голос был незнакомый, низкий и гулкий, как будто говоривший вещал из колодца, и слова он растягивал, смакуя каждый звук грубого древнего языка – так, что вместо ожидаемого лая выходило утробное рычание.

“Я всегда буду с тобой”. Какое, однако, самонадеянное заявление! Ди ни на секунду не сомневался, что способен одолеть любое человеческое тело. Пусть и такое… странное. Донна Лючия раздалась в плечах и казалась существенно выше. Радужный платочек на мощной шее смотрелся дико, а мешковатые брезентовые штаны теперь туго облегали мускулистые бедра – явно не женские.

– Кто ты?

– Зиленцорн, – рыкнула донна Лючия.

– Ты выглядишь по-другому.

– Ist kein Licht am Horizont…

“На горизонте нет света”. Как мелодично – наверное, тоже из репертуара герра Линденманна. Но совсем некстати. Ди задрал голову к небу.

– Часов пять пополудни, вообще-то. Солнце еще на небе.

– Die Wahrheit ist wie ein Gewitter, es kommt zu dir, du kannst es horen… [6]

– Это я уже слышал, – отмахнулся Ди. – От герра Линденманна. Кстати, где он? И где все остальные? Что ты с ними сделал? И говори уже нормально.

– Ira fulva leonis, – прохрипел Зиленцорн, и Ди, автоматически перекладывая его рык в понятные образы, удивился. Во-первых, это был другой язык – древнепатрицианский, совсем уж древний. Во-вторых, “ярость рыжая льва” – это что еще такое, что должно означать?

Он открыл рот, чтобы переспросить, но тут же его захлопнул: справа в кустах зашебуршало. Пригнувшись, Ди бесшумно переступил по траве, выждал и метнулся на звук. Из зарослей ломанулась темная фигура, норовя ускользнуть в противоположную сторону, однако донна Лючия, проявив недюжинную сноровку, цапнула фигуру за шкирку и выставила перед собой, ухитряясь держать на весу.

Ди, ожидавший увидеть в худшем случае Зеленого Человечка, опешил. В воздухе, схваченный крепкой рукой Зиленцорна, болтался рыжеволосый охотник Лев.

– Так, – пробормотал Ди. – Так… Придержи его, я сейчас.

И нырнул в кусты.

И сразу вынырнул: в них ничего не оказалось. Будем надеяться, что единственная единица боеприпаса поблизости – круглая мина, которую судорожно сжимает незадачливый соратник Стерха. Хорошо бы он ее и дальше не ронял: отсюда не видать, в каком состоянии накольник у этой штуки.

– Поставь его.

Зиленцорн послушно опустил руку, продолжая держать Льва за шиворот грязнющего бежевого свитера. Не по сезону наряд. И явно мал… Пара секунд недоуменного разглядывания, и Ди опознал вещицу. Он и предположить не мог, из каких побуждений охотник напялил на себя одежду покойной Элли.

– Так, ладно. Теперь ты. Что ты здесь делаешь? Хотя и так ясно что. Тогда другой вопрос: как попал в Резервацию? Хотя нет, это тоже ясно… Какого хрена?!

От его крика проснулись осоловевшие от еды утки, закрякали суматошно и возмущенно.

– Gusch! [7] – рявкнул Зиленцорн.

Все смолкло.

– Итак, – медленно сказал Ди, – Лев… За что ты хочешь меня убить?

Тот бросил за Зиленцорна затравленный взгляд, помотал головой:

– Не тебя. Федьку.

– Вон твой Федька, – Ди кивнул на запеленутый в пленку труп. – Без тебя обошлись. А это, – он указал на мину в руках Льва, – ты для меня приготовил?

– Нет! – Голова снова затряслась, рыжие взлохмаченные кудри запрыгали вокруг исхудавшего лица. – Я Федьку… Федьку. – Губы мальчишки дергались, по щекам горохом катились слезы. Стекла очков перепачканы… Интересно, насколько хорошо он без них видит… И почему они в какой-то детской оправе?

Ди внутренне скривился. Взрослый же парень, а раскис, как пойманный за кражей мела школьник.

– С чего ты взял, что он здесь? Зиленцорн, отпусти его.

– Я… шел… шел за ним… следил, потом… потом потерял.

Вот, значит, как. Ну, это хорошо, что потерял. А то бы жахнула “Куйбида-Дещица” прямо во дворе, костей бы не собрали.

– А здесь что делал?

– Ис… искал. Тут… тропки.

– Идиот. По-твоему, их Убейконь твой протоптал, что ли? Давно тут шляешься?

– Д… нет.

– Где еще минировал?

Лев пожал плечами и уставился в землю.

– Я тебя на части разложу сейчас, без всяких мин, сука. Где ставил, говори, ну!

– У воронки, – прошептал тот. – Где метро брошенное.

Какой прыткий. Сволочь.

Ди это и вслух повторил. На что Лев вскинулся весь, очками и веснушками засверкал:

– Ты ничего не знаешь! Ты вообще не человек!

– Я ваших детей в школе учу, если что. – Ди обидно засмеялся, дразня мальчишку.

Охотник закусил губу, прижал мину к груди покрепче. Кстати, это не “Куйбида-Дещица”, а что-то сильно на нее похожее.

– Полегче с этой штукой, колпачок сорвешь.

Лев испуганно передвинул пальцы. Показался характерный рисунок: силуэт древней Евраравии, перечеркнутый загогулиной с двумя палками. В народе эту противопехотку называли “Европотрошок” – за фугасную силу, с которой она разрывала человека, практически выворачивая его наизнанку. И еще потому что, согласно учебникам истории, именно эти мины использовала ЗАД в последней Евраравийской войне.

– Где оружие взял? – строго спросил Ди. Его тошнило от изобретательности, с которой люди уничтожали себе подобных.

Поглядывая на замершего со скучающим видом Зиленцорна, поправляя одной рукой очки и часто сглатывая слюну, Лев принялся рассказывать. Оружие он украл со склада. Да-да, у охотников теперь был собственный склад, на станции метро “Коккозы”. Зал перегородили специальными стенами, вдоль которых расставили ящики с наклейками “гуманитарная помощь”.

Гетман Стерх закрепил за каждым отрядом отдельную секцию, а в ночной караул ставил парами – двух человек хватало, потому что все тоннели охранялись многолюдно и круглосуточно. Лев дождался своего наряда, договорился с напарником спать по очереди и перерезал ему горло во сне.

На этом месте Ди вскинул руку, приказывая ему заткнуться. Он поверить не мог, что этот интеллигентного вида задохлик в забавных очочках хладнокровно зарезал одного из своих друзей только для того, чтобы украсть парочку мин. Кстати, сколько? И все-таки – зачем?

Оказалось, всего шесть: больше унести не мог. Пять сложил в старенький школьный рюкзачок, одну – тяжеленную “Куйбиду-Дещицу” – нес в руках. Она и разорвалась на тропинке возле утиного пруда. Ну как зачем? Федору отомстить хотел.

– И за что же? – Ди все не мог понять, как могло это тщедушное убожество даже помыслить справиться с Убейконем, и что вообще их связывало.

Лев долго молчал и отворачивался, перебирая пальцами по металлическому боку “Европотрошка”, но шевельнулся Зиленцорн – угрожающе, и мальчишка не выдержал:

– А если скажу, отпустите?

– Говори, – уронил Ди, дивясь его наивности.

– Из-за него Элли умерла, Тотошка свихнулся. А этот гад с пуэсторианцами ушел. Стерх сказал, он к художникам переметнулся.

– Чего-о? К художникам?

– Да он это так сказал – ну, чтобы обратно его не принимать. Я за Федькой следил, а он в город вышел, и за какой-то теткой стремной ходил, и в ЦЦ ее пас. Там народу много, я маячок на него навесил. Приехал потом сюда, а тут сигнала нет… Я заблудился. И Федьку потерял.

– А ходил за ним зачем? Не проще подстрелить было?

– Я стреляю плохо, – признался Лев, – из-за зрения. Я и учился на минера. А ющ на Убейконя не действует. Стерх сказал, из-за таблеток, у него со здоровьем что-то… Федька вон художников целовал, подстреленных, и хоть бы хны. Отморозок.

Он поежился.

– Ладно. Остальные мины где?

Охотник неопределенно дернул угловатым плечом.

– Ну? – прикрикнул Ди. И брови сдвинул, изображая гнев.

Лев в очередной раз стрельнул глазами в сторону сверлящего его взглядом Зиленцорна и нехотя ответил:

– Одну тут ставил, одну – на дороге, у въезда. А про одну говорил уже – где станция, “Сельбилляр” называется. Две в рюкзаке вон там, за деревом.

– Эта последняя? Давай сюда.

– Не дам, – насупился тот.

– Давай быстро, кому сказал!

– Не подходи! – Лев перехватил мину поудобнее, и что-то тихо щелкнуло.

– Стоять! – заорал Ди, видя, как метнулся к охотнику Зиленцорн. Мальчишка в ужасе взвизгнул и разжал пальцы, отшатываясь от протянутой руки, оскальзываясь на истоптанной траве.

Прежде чем бес схватил Льва за шиворот, Ди, выпустив тень, вцепился Зиленцорну в предплечье и резко дернул на себя. Хруст человеческих костей совпал с шипением газа. Густо запахло шоколадом. Ди уплотнил тень и неодобрительно цокнул языком, мельком подумав о том, как ненавидит модификации фугасов, заправленных горючей фосфорорганикой. Какой смысл в газе при такой силе взрыва?

Бес упрямо и молча выдирался из его хватки. За границей окутавшей их греевой тени охотник вскинул руки над головой, изогнулся, словно танцуя. Рыжие кудри разметаны невидимым ветром, а очки, криво сидящие на покрытом конопушками носу, больше не кажутся забавными. Лев горел, горел заживо, но не успел этого осознать, потому что в следующую секунду взрыв разнес его в клочья.

**28**

– Я думал, после “Европотрошка” что-то остается. – Ди оглядывал остатки почерневшей травы вокруг. В Резервации не все вело себя правильно. Да и вообще: это ж ЗАДовская гуманитарная помощь, большая часть боеприпасов в таких ящиках либо сто лет назад списана, либо изначально сделана в Псевдокорейке.

Донна Лючия, вернув себе привычные черты, сидела на земле, с отрешенным видом баюкая сломанную правую руку. Подивившись собственному безрассудству, с которым он кинулся спасать приговоренного уже к смерти беса, Ди решил оставить пока все как есть. Прикончить домработницу несложно и всегда успеется. А пока – пусть поживет, раз так получилось.

Он уже оттащил труп Федора к реке, привязал к нему камень и с удовлетворением понаблюдал, как, булькая, погружается обернутое биоразлагаемой пленкой тело. Воздух тревожил водную гладь еще некоторое время, и любопытная утка плюхнулась в пруд, подплыла ближе, разглядывая пузырьки. Но, покосившись на Ди, изменила траекторию. А после и вовсе скрылась под ивовыми ветками.

После Льва собирать было нечего, да и солнце клонилось к закату. Ди проголодался и немного устал.

– Завтра придется и тут жечь кусты. Зиленцорн?

Донна Лючия не отозвалась. Она вся как-то потухла и сникла, потеряла веселую резинку для волос, полуседые неровные пряди окончательно распались и безжизненно легли по лопаткам.