Текст книги "Всё в дыму...(СИ)"

Автор книги: Runa Aruna

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

– Чтобы есть, нужно добывать пищу, – мягко сказал Ди. И протянул ей носовой платок.

Но субботняя личность донны Лючии не обратила внимания на идеально накрахмаленный батист.

– Я не успела. – Всхлип. – Не успела. – Всхлип. – Не успела зажечь све-ечи!

Ди опешил сильнее. Разумеется, он не так уж силен в человеческих эмоциях и мотивах, часто ошибается, попадая в молоко, однако…

– Да ведь сегодня не суб… – И осекся, вовремя сообразив, что, пожалуй, с Фрумой-Дворой справиться будет проще.

Ровно в полночь это расстроенное тело захватит вторничный бес, а еще нужно успеть добраться до дома и заколотить в гостевом флигеле все входы-выходы. Будь на ее месте сейчас Настасья Филипповна или кто-нибудь из мужчин, они, во-первых, принялись бы дотошно выспрашивать, почему плащ Ди испачкан в крови, а во-вторых – ни за что не оставили бы добытых уток.

– Идемте, – велел он, подавая Фруме-Дворе руку. – Я отведу вас домой.

– А как же мальчик? – воскликнула она, послушно поднимаясь и с изумлением оглядывая свои фиолетовые сапоги.

– Какой еще мальчик? – не понял Ди.

– Ну, мальчик же! Адом. Рыженький. Красный. Красный, как корова. – Фрума-Двора прикрыла глаза и закачалась туда-сюда, что-то бормоча. Как понял Ди – на евраите, языке древней Евраравии. И раздраженно отмел вставшую перед внутренним взором картинку из какой-то старой религиозной энциклопедии: “Элазар бен Аарон сжигает первую рыжую корову”. Адом, да. Там еще было что-то о прикосновении к мертвому.

– Фрума-Двора!

Качание остановилось. Глаза открылись.

– Мы идем домой. Постарайтесь держать себя в руках.

“И поживее шевелить ногами” – это Ди добавил мысленно. Бедная женщина и так не поспевала за его широким шагом.

Может быть, идея задержать ее в этом теле хотя бы до дома не так уж хороша… Раньше субботняя личность донны Лючии вела себя более адекватно. С другой стороны, раньше и Ди… и все остальные… кто населял это слабое человеческое тело… Все равно оно скоро окончательно испортится и придется тащить его в лес. Может быть… Ди снова отогнал лезущие в голову неприятные картины. Из-за пережитого потрясения сознание принялось играть с ним в нелогичные, подпитанные эмоциями, игры. Ничего, он и это переживет. Нужно упокоиться и как следует отдохнуть.

**26**

Прямо от ворот Ди отправил донну Лючию во флигель, велев никуда не выходить: близилась полночь, а еще необходимо было заколотить окна и двери, чтобы вторничная личность не сумела выбраться наружу.

Ди ворвался в дом, поспешно сдирая плащ. Наклонился расшнуровать отцовские берцы. И замер – ледяным холодом завилось по позвоночнику ощущение чужого присутствия, задевая, цепляя каждый мгновенно натянувшийся нерв. Отзываясь, вздрогнула нераскрытая пепельная роза.

Безостановочно шевеля кончиками пальцев по непромокаемым клапанам, скрывающим узлы шнуровки, Ди вспоминал, где находится ближайшее к входной двери оружие и предметы, которые годятся в качестве такового, прикидывал, что и как будет делать, когда обнаружит непрошеного гостя.

Не бывало еще, чтобы кто-то вторгся в дом грея. Как ему удалось проникнуть сквозь тень, как вообще сумел обнаружить он это место? Ди уже знал, где именно находится угроза – в кухне, прячется справа от деревянного косяка, украшенного затейливой резьбой. Родители любили такие вот образцы кустарного производства и народного промысла… Что бы они сделали на его месте, как поступили бы, с чего бы начали?

Разогнувшись – не будет он снимать обувь, ясно же, – Ди сделал шаг и услышал:

– Ты на прицеле.

Шепот, исходящий из человеческого рта. Каменный пол, шуршащий под человеческими ногами. Ноги обуты в тяжелые солдатские ботинки. А сверху – конечно, обмотки. И кожаную куртку Ди тоже узнал. И перчатку с обрезанными пальцами. Вспомнил некстати, что такие называются митенками. Но сейчас в этой руке не коллекционный “Хохлов-энд-Москальофф”, а нечто менее пафосное. Менее эффектное и менее эффективное.

Можно ли серьезно ранить грея выстрелом из пистолета? Вряд ли. А вот человеческая шея весьма хрупка и с готовностью ломается под пальцами. Ди тяжелым взглядом уставился на исцарапанный кадык. Шрамы у него там, что ли?

Федор щурился – значит, в темноте видит не так уж хорошо. Но Ди не намерен зажигать сегодня свет. Пусть Убейконю помогает луна. Или не помогает. Какая разница. Ди все равно победит: это его дом, его земля, его правила.

– Мой “ХаиМ”, – обозначил Убейконь свою цель. – Быстро.

Ди легонько пожал плечами, с удовлетворением замечая, как тут же напряглась рука Федора, держащая пистолет. Боится. Правильно делает.

– Ну?

– Во-первых, здравствуй. – Ди постарался, чтобы его голос звучал абсолютно невозмутимо. Он бы даже зевнул, но не был уверен, как на это среагирует оппонент.

– Привет. – Федор, кажется, не удивился. Не сработало. Жаль.

– Во-вторых, как ты сюда попал? Впрочем, неважно. Может быть, хочешь чаю?

– Думаешь, я идиот?

– Думаю, ты сегодня не очень вежлив. Плохое настроение?

В ответ щелкнул предохранитель. А говорил, на прицеле. Нервничает. Как бы и вправду не выстрелил. Хотя вдруг пистолет и не заряжен… Ладно, это ерунда. Ди успеет и набросить тень, и отклониться от пули.

– Шучу, успокойся. Разумеется, я отдам тебе “ХаиМ”, он у меня в машине. Он же твой, и я брал его на временное хранение. Правда, мы не успели договориться о возврате. Федор, я немного удивлен… тем, что ты нашел мой дом. Тут же не осталось никаких указателей.

– Мне не нужны указатели.

– Конечно, – легко согласился Ди. – А как ты прошел через тень?

– Есть способ. – Убейконь попытался улыбнуться: ощерился, быстро облизав бледные губы.

– Да-да. – Ди все-таки зевнул.

– Не веришь?

– Не верю.

– Но я же тут.

Ди промолчал, зная, что тот все равно расскажет – не удержит в себе, похвастается.

Маячки в Резервации не работали. Из всех личностей донны Лючии в городе бывало только Никки; для этой цели Ди специально отремонтировал вишневый “Тяпнирог”.

Пожилая женщина в шикарном платиновом парике и экзотичной дорогой одежде, изображающая мальчика, изображающего девочку, могла бы привлечь внимание где угодно – кроме антикварных лавок Гали: там лишь такие полоумные собиратели древностей и тусили. А больше Никки никуда и не ездило; все остальное из необходимого закупал Ди.

Рухляди вроде “Тяпнирога”, что папа когда-то подарил любимому сыну в качестве первого автомобиля, по Тавропылю каталось полным-полно; несмотря на бомбежки, город латал разбитые дороги и пытался жить независимой жизнью.

Да, у Федора были возможности и за Ди последить, и “Тяпнирог” с Никки вычислить, и незаметно пробраться за ним, ротозеем платиновым, до самого дома… где в тени специально для донны Лючии оставлена щель… Но все это чересчур сложно. Скорее всего, Убейконь изучил старинные карты, определил Резервацию и просто шатался по ней, пока не почувствовал рядом его, Дориана. Как один грей всегда, всегда чувствует другого. Особенно если ищет. И если тот, кого ищут, забывает осматриваться.

– Ладно. – Убейконь опустил пистолет. – Я не собирался стрелять, не обижайся, Дориан.

– Я не обижаюсь. – Интересно, он в курсе, что из этой пукалки нельзя застрелить такого, как Ди? – Федор. Сколько в тебе крови греев?

– Хочешь знать, да? – Тот усмехнулся и, не спуская напряженного взора с Ди, присел на краешек дивана. – Не так много, как хотелось бы… У тебя тупая домработница. – Пистолет скользнул за пояс, сверху опустилась кожаная пола куртки. – И парик у нее уродский.

– Афро?

– Платиновый.

Значит, через тень его невольно провело Никки. Нужно будет закрыть брешь. Запретить донне Лючии покидать Резервацию. А герру Линденманну – учитывая все события сегодняшнего дня – охотиться. Придется обойтись без утиных грудок. И заменить сало магазинным эрзацем. Ди протяжно вздохнул.

Федор истолковал его вздох по-своему.

– Дориан, ну, извини. Трошки глупая шутка вышла. Ты на меня мой же “ХаиМ” в метро наставлял, я и то не обиделся. Хочешь, кстати, подарю его тебе?

Ди мог бы побиться об заклад, что никакая это не шутка: не зная, как встретит грей незваного гостя, Убейконь действительно хотел стрелять. То ли не догадывался о том, что огнестрельное оружие не сможет причинить Ди вреда, то ли попугать решил.

– Ну так что? Берешь подарок? У тебя день народження когда? Вот, пусть будет. Сколько тебе стукнет-то?

“Неуклюжая попытка выяснить возраст, – отметил про себя Ди. – Хотя… может, он и вправду до наглости прям, а я цепляюсь за каждое необдуманное слово. И вот как понять?”

– Я не отмечаю дни рождения.

– Что, совсем? – удивился Убейконь. Вроде бы искренне удивился.

Ди пожал плечами. Он более-менее расслабился и считал, что вполне контролирует и ситуацию, и себя. Пересек комнату, взялся за спинку массивного кресла, одним рывком переместил его к дивану, установив ровно напротив собеседника. Тот уважительно качнул головой. Да-да, это кресло именно такое тяжелое, каким выглядит. Имей в виду. Так что не вздумай… учудить чего-нибудь.

– Я, вообще-то, не собирался… – У Федора дернулась щека. – Ну, приходить вот так… Короче, не хотел потихоньку влезать, пока тебя нет. Думал, ты дома. Бомбежка же была. Комендантский час, опять же.

– Он на Резервацию не распространяется, – напомнил Ди.

Убейконь кивнул и полез вдруг за пазуху. У Ди ни единый мускул не дрогнул: что бы там сейчас ни показалось на свет, человеку ни за что не справиться с греем. Федор вытащил из-под одежды мягко шуршащую старинную папку. Ломкий коричневый картон защищался полупрозрачной пластиковой обложкой голубоватого оттенка, едва уловимого в темноте.

– Включи свет, – хрипло попросил Убейконь.

– Зачем? – Ди позволил левому уголку своего рта насмешливо изогнуться. – Мне он не нужен.

– Как знаешь.

Протягивая Ди папку, Федор не удержался и нервно облизал губы. Волнуется. Это потому что мы добрались до истинной цели твоего визита, да? Давай, давай поглядим.

Немногочисленные страницы едва не рассыпались в руках. Действительно, очень старая бумага, древесная. Отпечатана на электрических принтерах, а несколько запаянных в допотопный ламинат листков написаны от руки. Вернее, нарисованы. Графики, таблицы, формулы… Пробежав глазами пяток страниц, Ди захлопнул папку, глубоко вздохнул, снова открыл и принялся читать с самого начала.

Через пару минут он позабыл о присутствии гостя. Еще через пару – обо всем на свете. В голове воцарилась непривычная четкость, и Ди казалось, он ясно слышит тихие, сухие щелчки, с которыми недостающие детали встают на свои места – надежно и безупречно, так, что складывающаяся картина будет непоколебимой и прочной.

Дольше всего Ди задержался на “спектрально-временном анализе волновых полей и пространственных искажений”. Это была, по сути, докладная записка, краткая выжимка из отчета, но Ди умел заглядывать за слова. Трехстраничный набор букв внес в картину недостающие штрихи, придал ей глубины и объема, раскрасил детали в необходимые цвета. И – главное – наконец-то определил его, Ди, место в этом чужом и чуждом мире, мире, который никак не хотел становиться своим.

По мнению населявших его людей, при совокупности некоего ряда условий “половозрелая особь грея предпочтительно мужского пола”, находясь на “поверхности преломления гравитационных волн” у границы “сред с существенно разной плотностью”, выступает в роли своеобразного магнита, притягивая на себя определенное явление и открывая в “пространственно-временном континууме решение типа проходимой крысовины”.

Губы его дрогнули в едва заметной улыбке. “Крысовина”. Все-таки люди мало отличаются от крыс. То же умение приспосабливаться – не до такой степени отточенное, как у греев, но все же, – та же жажда плодиться и размножаться, та же смекалка, те же стаи, та же склонность к жесткой внутривидовой иерархии. И это стремление в случае опасности прятаться под землей… Вот и возможность прикоснуться к чужому миру, пусть и теоретическая, для них – всего лишь способ влезть в новую дыру, расширить ареал обитания, понагрызть больше лабиринтов и нор.

Ди перечел докладную записку, смакуя каждый образ, в который привычно перекладывал для себя человеческие слова.

Резонанс – о да, он приводит не только к обрушению мостов под пятками идиотов, прыгающих со свинцовыми грузилами в руках и животным куражом в звенящих пустотой головах. Интерференция объединяет вселенные и миры, а правильно ухваченная резонансная частота раскрывает проходы именно туда, куда неосознанно рвется душа… И сердце… И все еще помнящая кровь…

Волны – не обязательно черная вода Понтового моря, с готовностью смыкающаяся над потными макушками вдоволь наскакавшихся патриотов умирающего полуострова. Превратив его в остров, славные герои-Прыгуны обеспечили последнего из Греев идеальной точкой на поверхности преломления волн. Волн не водных – гравитационных.

Греи – вовсе не наивные до глуповатости чужаки, вывалившиеся к людям из случайного “межмирового проходимого тоннеля”. Нет никаких таких “случайностей”, попросту не бывает. Зато бывает квантовая когерентность. И добротность собственно того, что местные жители называют Вселенной. Как колебательной системы.

Без разницы, сколь далеко разнесены в пространстве и времени источники колебаний: при квантовой взаимозависимости дальнодействие не имеет границ. Так же, как не имеет границ сила грея, направленная на созидание не тени, а, например, выхода…

Будучи той самой “особью”, Ди вполне обладал способностью замкнуть на себя приемный контур – при условии правильной настройки всего остального. И, в отличие от своих сородичей, оказался в нужном месте в нужное время. Теперь дело за нужным художником.

Ученые авторы разномастных, разноязыких анализов и отчетов совершенно верно определили часть параметров настройки, качественно описали характер деформации структуры пространства, вычислили необходимость присутствия грея. И даже догадались о том, что не имеет значения, где именно на Земле должно состояться это присутствие: был бы окруженный соленой водой участок суши или, на худой конец, горная вершина, вознесшаяся достаточно высоко.

Однако им неоткуда было узнать, что ничего не будет без картины. Блекло-желтый цвет кирпича, зелень сумрачной хвои, прозрачная голубизна небес. А еще – обломанные шпили: янтарь, аметист, изумруд. Вот теперь Ди стало ясно: таким набором цветов закодирована спектральная картина того самого резонанса.

Неподвижная для глаза человека разноцветная плоскость в восприятии грея обретает объем, масштабируется до гравитационных частот, оживает в приемном контуре. И остается его замкнуть, выпустить наружу энергию тени, откупорить картину взглядом и шагнуть в образовавшийся проем.

Крысовина. Лишь те, кто подобны крысам, и могли его так назвать.

Ди фыркнул. И услышал какой-то шорох. Он совсем забыл о владельце этих в высшей степени познавательных документов. Федор сидел, наклонившись вперед, свесив перевитые венами кисти с острых коленей.

– Где ты это взял?

Убейконь поднял голову, глянул устало.

– Купил.

– У кого? Где?

– В разных местах. Долго собирал.

– Это все, что есть?

Прочитанного хватало, но дотошность Ди не раз служила ему хорошую службу.

– Ну, в лабораториях еще было. Но разбомбили, до того как вывезли оборудование и архивы. Там все сгорело. – И добавил, подумав: – Не веришь мне, спроси у Стерха. Мы туда вместе ходили.

– Стерх видел эти бумаги?

– Конечно. Он же учился и вообще рубит в этих делах. Я, прежде чем платить, каждую бумажонку ему показывал.

– А ты? – зачем-то спросил Ди. – Ты учился?

– А я в санаториях и больницах жил, там особо не поучишься. Порок сердца у меня, врожденный. Был.

Ди сочувственно хмыкнул. Люди не умели самостоятельно выправлять в себе дефекты внутренних органов. Только в других людях, хирургическим путем. И то – далеко не все.

– Мой отец пошел в Вежливые Люди, – продолжал Федор, разглядывая ведущий в кухню дверной проем, – чтобы заработать на операцию. Теперь я здоров. Даже больше, чем здоров: он дал согласие на генную терапию. Ты ведь не думаешь, что я родился таким?

– Каким? – на всякий случай уточнил Ди.

– Немножечко греем, – пропищал Убейконь, явно кого-то пародируя. – Немножечко негодным, негодненьким. К строевой службе, работе в госконторах, донорству, воспроизведению потомства без спецразрешения и прочее ми-ми-ми. – И уже нормальным голосом: – Ты ж не зарегистрирован, поэтому не знаешь, небось.

– С чего ты взял, что я не зарегистрирован?

– Да брось, Дориан… Я думал, я один такой остался… Из наших.

– Генотерапия не делает тебя греем, – высокомерно заметил Ди. Он до сих пор не понимал, зачем Федор влез к нему в дом и с какой целью делился информацией.

– Она сделала меня нечеловеком. И до сих пор делает. Я… в общем, продолжаю меняться. И поэтому пришел к тебе. Ты… ну… мог бы мне помочь…

– Я? – удивился Ди. – Чем? Вернее, в чем?

– Ты же читал бумаги. Это подлинники.

– Я понял. И что?

– Ну, Стерх говорит, там не все. Есть еще какие-то условия, их не успели изучить. Ты наверняка знаешь, что нужно, чтобы открыть крысовину. Расскажи мне.

– Федор. – Ди вылез из кресла и осторожно потянулся, стараясь не показывать собственную усталость: мало ли что у этого психа на уме на самом-то деле. – Ты ставишь вокруг моего дома мины, после чего влезаешь в окно, угрожаешь мне оружием и просишь тебе помочь. И почему мне кажется это нелогичным?

– Какие мины? И я не угрожал, это была шутка. Согласен, неудачная. Но я ведь уже извинился. И “ХаиМ” я тебе действительно дарю… Э-э… так что за мины? Я ничего нигде не ставил.

– “Куйбида-Дещица”. – Ди внимательно следил за лицом собеседника. – На ней подорвались Зеленые Человечки.

У Федора загорелись глаза, он дернулся, почти вскочил с дивана. И тут же повел плечами, заставляя себя расслабиться, опустил веки, пытаясь спрятать интерес. Ди усмехнулся – про себя, разумеется.

– Брешешь! Настоящая “Куйбида-Дещица”? Ты сам видел? Погоди… У вас тут Зеленые Человечки живут?

Стало быть, Стерх ему не рассказывал.

– Живут, куда им деться.

– Я думал, их давно съели! – ляпнул Убейконь.

– Мы не едим людей, вообще-то. Только в самых крайних случаях. И только кровь. А ты?

– Что – я?

– Ты откусил художнику язык. Зачем?

– А, это. – Федор запахнул полы куртки, преувеличенно небрежно откинулся на спинку дивана, распростер по ней руки. Полы опять разошлись, показалась заткнутая за пояс связка фломастеров. – Да я случайно, если честно. Кровь пробовал.

– В смысле?

– В прямом. Искал таких, как я. Или ты.

– Кусая художников за языки?

– Та не кусаю я их! Так, слизистую чуть-чуть царапаю. Она такая мяконькая, под зубы легко лягает.

– После ядовитого дротика?

– Ну и что? На греев помаранчевый ющ не действует.

– Так и подождал бы, пока подействует или нет. – Ди еле удержался, чтобы не фыркнуть презрительно. Более дурацкого способа проверять кровь художников на чужую ДНК он не мог себе вообразить.

Зато Федор фыркнул: не презрительно, а как-то весело:

– А может, мне целоваться с ними нравится! И вообще, я нетерпеливый. Зачем ждать, ежли можно сразу все узнать?

– Ну и что ты узнал? – Ди легким изгибом брови обозначил недоверчивость.

– Ты видел подземные граффити, Дориан? Ты их… чувствуешь?

– В каком смысле?

Ди еще не решил, стоит ли хоть немного открываться Федору. Ясно, что выпускать его из Резервации нельзя: он знает, где находится дом, и в любой момент растреплет кому угодно… С другой стороны, насколько безопасно оставлять его в живых? И насколько долго будет длиться это самое безопасно? Вроде бы Убейконю и вправду незачем ставить мины на тропинках… А если у него есть еще какая-нибудь информация… полезная… или просто к сведенью…

– В том самом, Дориан, в том самом смысле. Про это я Стерху не говорил, но вот, говорю тебе. Когда смотришь на картины под землей, они как будто выпрыгивают прямо на тебя и всасывают внутрь. Раньше я не замечал, а потом вдруг начал. Как включилось что-то. Это все оно… последствия терапии. Я превращаюсь в грея. И хочу отсюда уйти.

– Федор, ты… пьян? – со слабой надеждой поинтересовался Ди. – Во-первых, человек не может превратиться в грея, даже переводок. Наши ДНК встраиваются друг в друга, и больше ничего не происходит.

– Я не переводок! – с жаром возразил Убейконь. – Это была экспериментальная терапия, они и сами не знали, что так будет. Я реально в грея превращаюсь. Если хочешь знать, я до войны раз в три дня обследование проходил и анализы сдавал. У меня уже тогда все менялось, просто медленно. А сейчас стало быстрее. Наверное, радиация подземная влияет.

– Во-вторых… – Ди гнул свое, как делал, выговаривая провинившимся или не приготовившим домашнее задание ученикам: внешне не обращая внимания на возражения, но на самом деле фиксируя каждое слово, полученное в ответ, каждый взмах ресниц, каждое движение зрачка, каждый вдох и выдох. – Во-вторых, для того чтобы отсюда, как ты выражаешься, уйти, ты мог добыть золотой билет. Полагаю, сыну Восьмеричного Ликтора достаточно озвучить свое желание, а затем купить шоколадку “Чарли”. Паромы ходили вплоть до недавнего времени. Почему ты остался, если хочешь уйти?

– Да я не про это! Мне не на Большую землю надо!

Не в силах усидеть на месте, Федор все-таки встал и принялся ходить по комнате, тряся дредами и размахивая бледными кистями. Ди отодвинул с его пути ненужное кресло, отошел к стене, заложил руки за спину.

– Слушай, Дориан. Если б я с самого начала знал, что ты грей, я бы пришел к тебе еще тогда. У меня есть знакомые… с доступами. Я видел списки греев Крайма – и тех, кто не зарегистрирован – и там нет никакого Дориана. И не было никогда. Последними уехали Джулия и Юури. Они вышли из Резервации, и в их показаниях написано, что там никого не осталось. Это твои родители?

– Нет, – ровно отозвался Ди. – Мои родители погибли.

Остановившись, Федор резко развернулся к нему всем корпусом. На лице его читалось такое удивление, что Ди насторожился. Впрочем, удивление тут же сменилось непонятным… как будто… он что, злится?

– Ну и какого майдана ты меня псаками кормишь? Я же вижу, что ты здесь давно и один, а греи всегда живут семьями или парами. Может, расскажешь, почему остался ты, а, Дориан? И на кого охотишься под землей?

– Это не псаки. Если ты ехал сюда за донной Лючией, значит, видел воронку на северной трассе? Как от пятитонки Батона-Януковского, но более вытянутой формы? Мои родители попали под обстрел.

– И где они? – Убейконь смотрел исподлобья. – У вас тут лаборатория?

– Что? О чем ты вообще?

– О том, что я говорю с тобой всерьез, а ты мне голову морочишь. Не хочешь о родителях рассказывать, не надо. Только я в курсе, что грея нельзя убить какой-то там пятитонкой. Или их сверху напалмом полили?

– Федор. – Ди прислонился к стене, напряженно скрещивая руки. Что он несет, этот придурковатый переводок? Но осознание правоты собеседника уже разливалось холодом в груди, вымораживало сердце предчувствием. – Я не понимаю, о чем ты говоришь. Да, я раньше жил с родителями. Но они погибли, когда в их машину попал фугас. Джулия и Юури – мои дальние родственники, они купили золотые билеты на черном рынке и эвакуировались на Большую землю. Говорят, их паром затонул. Возможно, они добрались до берега, я не знаю. И, сказать по правде, мне это не очень интересно. Они мне не семья, а собственную пару мне искать рано. Я остался, потому что… просто остался, и все. Ваша война когда-нибудь кончится. Я могу подождать.

– Ты идиот? – процедил Убейконь, щурясь. – Или считаешь идиотом меня? Грея нельзя убить фугасом. Он восстановится, даже если в живых останется одна клетка, даже половинка клетки. Ты был на месте взрыва? Тела своих родителей видел? Хоть что-нибудь видел там, кроме ямы? Ты вообще много знаешь о своих?

Ди потер лоб. Ему нужно остаться в одиночестве и все обдумать. Но разговор, похоже, лишь начинается. Ладно, о родителях он поразмыслит позже. Сейчас нужно выяснить про мины. И настоящую цель визита Убейконя. Который, кстати, не затыкается ни на секунду.

– …и боятся вернуться на свет. Солнце их, видите ли, ослепляет, вот и ползут обратно в метро. Нет чтобы подождать, это же временная слепота. Да что там, нет, ты бы видел этих уродов, они не хотят ничего менять и при этом вечно стонут о глобальных гонениях и выходе на поверхность! А тут эти, ничуть не лучше, все рвались на Большую землю, но ни хрена не сделали для того, чтобы туда попасть. А я хочу оказаться подальше отсюда и ничего этого больше не видеть. Неужели вам тут не надоело? Ваш эксперимент все равно провалился, можно спокойно уничтожить результат; я так и не врубился, зачем вам все эти игры. Надеюсь врубиться, когда полностью стану греем. Или ты расскажешь? Дориан?

– Да-да… Какой эксперимент?

– Люди, Дориан, люди, которых вы так опрометчиво понаделали. И чего вам спокойно здесь не жилось?

– Мы понаделали людей? – растерялся Ди. Он уже уяснил, что Федор не лжет или, по крайней мере, искренне верит в свои слова.

Но тогда получалось, что лгали родители. Или, скажем так: о многом умалчивали. Недоговаривали. Почему? Считали, что рано? Воспитывали сына для каких-то особых целей? И… они живы? Они его просто бросили? А память услужливо подсовывала разрозненные картинки, и те связывались между собой, образуя вполне себе правдоподобную панораму. И такую… многоговорящую, что ли. Как этот переводок, что пришел к нему за какой-то помощью. Когда помощь нужна самому Ди, хоть и непонятно пока, какая.

Надо же, он всегда считал греев образцом благожелательности и, читая про эксперименты по скрещиванию, изумлялся и завидовал их доброте и терпению. А оказывается, это всего лишь чьи-то очередные игры. Вот как его родители развлекались, строя новые государства, другие греи… понаделали когда-то людей, смешав свой генетический материал с… чем-то, и снова забавлялись, участвуя в человеческих “исследованиях” с ГП. А теперь один из потомков Годного Потомства утверждает, что превращается в чистого грея.

“Не сейчас, это тоже не сейчас”, – решил Ди, чувствуя, как его мозг буквально вскипает. И бесцеремонно оборвал Убейконя, повествующего, кажется, о быте и нравах пуэсторианцев… да, точно. Предсказуемо, они все еще мечтают о былой славе. И возвели последних апостилей – Сошко и Ляжко – в ранг “святых страстнотерпивцев”. И ожидают теперь не более не менее чем мессию Оона – какого-то всадника на белой шестипалой крысе.

– Шестилапой? – зачем-то переспросил он.

– Да, щас, – ухмыльнулся Федор. – Шестипалой, крысе-прародителе человечества. А у Оона этого – желтые глаза и серебряная голова. Так вот, на “Сельбилляр” счетчиков Гегеля нет, потому что там недострой, и они туда ножками ходят.

– Минуточку. Разве люди не считают, что произошли от обезьян?

– Люди еще считают, что их боги создали их из грязи. Ты вроде учитель? Не знаешь, что грызуны генетически к людям ближе всего?

– Извини, я потерял нить. – Ди снова потер лоб, уже не тая усталости. Крысы. Ну да. Тут нечему удивляться. – У меня был тяжелый день. Так зачем пуэсторианцы ходят на “Сельбилляр”?

– Ну, договор-то надо исполнять. Если б они за счетчиками не следили, их бы армейские кормить перестали, из-под земли выкурили бы и перебили. А если б позволили художниками обнаглеть – пожаловались бы охотники, тем же армейским. У армейских старые планы, а не нормальные карты, поэтому они думают, что счетчики есть везде. Ну, пуэсторианцы и делают вид, что везде проверяют. На самом деле счетчики успели поставить только на самых глубоких станциях, а остальное так в планах и осталось. Врубаешься?

Ди не очень врубался, но сообразил, что вот сейчас Убейконь, помимо прочего, подтверждает и слова Стерха о том, что пуэсторианцы контролируются Прокуратором Наталко, и собственные подозрения Ди о связях охотников с военными.

– А охотники? – Что может быть логичнее вопроса в лоб? – Охотники тоже работают на правительство?

– Та не. – Федор поскучнел. – Это так, самодеятельность. До последнего указа Няши, конечно. Сейчас-то – опять заработали. Про “новый долг каждого свидомого гражданина” слышал? Ну вот. У художников второй закон Тиамата сработал, расплодились немеряно, от красок ихних счетчики глючат, а охотников щас – с гулькин нос. Поэтому указом провели набор и призывников Стерху, кстати, отдали. Он у них теперича за начальника, называется – GetMan [2], шестерка, поди-подай-принеси. Ну да по-нашему все равно гетман, то бишь главный.

– А ты? У пуэсторианцев?

– А я нынче сам по себе, Дориан. Вернее, я с тобой. Колеса-то блокирующие я перестал хавать, толку от них ноль, только крыша ехала. Я ведь почему к тебе и пришел: помогу тебе крысовину открыть, а ты возьмешь меня с собой.

– Куда? – Поворот разговора показался Ди неожиданным, но истинную цель Убейконя он опознать сумел. Все предыдущее было об этом, о “возьмешь меня с собой”, просто Федор подводил собеседника к сути с разных сторон – вероятно, в попытках не быть слишком уж явным.

– Ну к себе, туда, откуда вы пришли. Ты ведь к Стерху за этим и прибился? Тебе что-то нужно от художников. Я тебе помогу это найти, а ты поможешь мне отсюда убраться. Лады?

– Ты не грей, – отчеканил Ди. – Даже если все, что ты говоришь, правда, я не знаю, как открывать эту твою крысовину. И ты не можешь мне помочь ничего найти, потому что я ничего не ищу.

Федор с шумом выдохнул и что-то пробормотал себе под нос.

– Не хочешь, значит, по-хорошему? Ладно. Включи-ка свет.

– Зачем? – Ди следил, как Убейконь стаскивает с плеч кожаную куртку; как швыряет ее на диван, поверх пистолета, скомкав и раздраженно; как шагает к выходу из гостиной, в сторону выключателя, на ходу расстегивая сиреневую в мелкую желтоватую крапинку рубашку, одновременно выдирая ее полы из-под ремня, не обращая внимания на стукнувшую о мрамор связку фломастеров.

– Я тебе покажу.

Рубашка полетела вслед за курткой, рукава мазнули по полу, один свесился с края дивана, собираясь по мраморной плите томной гармошкой. Стальная гнутая пуговка на манжете коротко блеснула в свете луны. Луны? Луны?! Ди с ужасом вспомнил о незапертой донне Лючии.

– Федор! Федор, погоди.

Убейконь нашарил выключатель, ударил пальцами, электрический свет облил его голый торс.

– Смотри. Я всего девять дней таблетки не ел.

Его кожа – молочно-белая, стремительно серела, темнея прямо на глазах. Ди, бросившийся вперед, успел подумать, что она наверняка еще и уплотняется, становясь холодной на ощупь, – совсем как у настоящего грея. И, как у настоящего грея, отступали, вглубь уходили чересчур выпуклые для человека синие вены. И запах – тот самый, что тогда, под землей, Ди принял за гель для душа – запах очистившейся от химикатов греевой крови.