Текст книги "Путь за семь городов (СИ)"

Автор книги: RavenTores

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Каталин же задумалась, что Летинайту угрожают два темных мага сразу. И Тимони окажется большей опасностью, ведь ему хорошо знаком Летинайт. Хрупкая надежда, что он не станет уничтожать мир, в котором родился, иногда совсем меркла. Каталин постаралась вычеркнуть из памяти, что и на Летинайте когда-то появился Мрачный Дорг. Способный и одаренный большой магической силой, он, едва город Лаберей открыл ему достаточно тайн, избрал иной путь, отбросив ценности, которые делили с ним наставники.

Лаберей пал, а Дорг начал перекраивать мир. Убивал ли он тогда? Каталин не была точно уверена, тогда на службе у Дорга был народ, лишенный душ еще Тэрриором. Поднял ли он сам на кого-то руку?

Он отдавал приказы, но сам по большей части обращал тех, с кем сражался, в животных, лишая возможности говорить. Стоило ли рассчитывать, что и Тимони не станет доходить до крайности только потому, что родился на Летинайте?

И если с Императором все было ясно – во всей полноте, во всем ужасе, то Тимони оставался загадкой и тревожил Каталин все больше.

Сила, вложенная в заклинание, может повернуться к Свету, а может принадлежать Тьме. Который путь верный и можно ли найти однозначный ответ?

***

Тимони поднял голову к небу, заставив коня остановиться. Они ехали почти сутки, не сделав ни одного привала. Вслед за рассветом пришел закат, а Тимони все подгонял их. Айкен дважды едва не свалилась с коня, но тот вовремя заботливо будил ее. Тимони только усмехался в ответ, продолжая вести их вперед.

Почти сутки они ничего не ели. Марафел теперь все больше молчал, под глазами у него залегли тени. Он не позволял себе уснуть ни на мгновение. Из опасений? Тимони и это забавляло.

Его самого поддерживало заклинание, которое пришло в голову будто само собой. Раньше он бы задумался, откуда оно берет силу, чтобы вливать в его тело, но сейчас эти вопросы Тимони не интересовали. Не вспоминал он и о возможной расплате. Ему было хорошо, а спутники мучились, и последнее доставляло необъяснимое удовольствие. Тимони словно забыл обо всем, растворяясь в этом ощущении.

Наверное, никогда прежде он не осознавал с такой ясностью, что действительно принадлежит иному миру теперь. Новое заклинание переполняло его восторгом, и взгляд стал еще темнее.

Лесная чаща поредела, а дорога стала намного шире – видимо, до города было уже недалеко. Солнечный свет все чаще расцвечивал все вокруг яркими пятнами, словно обещая отдых.

Марафел почти решился задать Тимони вопрос об этом, но взглянув на него и едва смог дышать – его оплетала тонкая ажурная настолько, что едва виднелась, черная сеть. Тимони будто попал в паутину, но смеялся – беззвучно и зловеще. Марафел лишь вздохнул. Пусть он знал о магии немногое, но еще на первых уроках наставник говорил, что светлые заклинания и видятся каждому прекрасными. Уж точно они не внушали ужас.

Покосившись на Айкен, Марафел понял, что она дремлет, а значит, не видит ничего впереди. И как бы ему ни хотелось поделиться своими страхами, он сдержался, решив сохранить тайну, словно это помогло бы потом вернуть Тимони из темноты.

========== Часть 18 ==========

Когда перед путниками встал Ландоэн, закат еще не угас, и алые солнечные блики окрашивали здания и играли в стеклах. Город отличался от тех селений, которые Тимони и Марафел уже удалось повидать в этом мире. Он был больше, в чем-то – даже красивее, а в центре площади, куда путники попали, едва миновали ворота, находился фонтан, в котором за тинг поили лошадей.

Городская ратуша, как гордо именовалось трехэтажное каменное здание, стоящее прямо за площадью, была украшена полинявшим флагом.

Тимони огляделся и поморщился, брезгливо заметив:

– Все же ваши города удивительно уродливы.

Айкен не нашлась с ответом, а Марафел с любопытством взглянул на него. Сейчас темная сеть заклинания померкла, но он все еще мог угадать ее очертания. Из-за этого ему подумалось, что, может, город не так уж плох, но черная сеть мешает его рассмотреть.

Айкен тихо сказала:

– Истинная красота Ландоэн спрятана дальше. Вряд ли удастся побывать там так просто. Это – бедные кварталы, а там живет цвет города, и дома там прекрасны, и вокруг них цветут сады.

– Бедные кварталы? – Тимони оглянулся, в недоумении вскинув брови. – Что такое бедные?

Айкен пожала плечами, объяснить то, к чему она привыкла с детства, оказалось непростой задачей.

– Бедный – тот, у кого мало тингов, – пояснила она, вовсе не уверенная в том, что так станет понятнее. – У богатых, у знатных, тингов всегда много, – она совсем растерялась и опустила голову. Нечеловеческая усталость мешала как следует задуматься, а раньше она никогда не пыталась осмыслить это.

– Почему у всех разное количество тингов? – поинтересовался Марафел. Он мог понять, почему кто-то владеет магией, а кому-то она не дана, но отчего у всех разное количество чего-то, казалось ему странным. Почему те, у кого тингов больше, не желают поделиться с другими? Почему и зачем здесь вообще появились тинги? На Летинайте ничего похожего никому не понадобилось, но в самом маленьком поселении дома были много красивее.

И снова Айкен пришлось пожимать плечами.

– Тинги получают те, кто работает.

Марафел указал на пару мужчин, одежда которых была испачкана, а местами и прохудилась. Они копали ров у дороги.

– Эти богаты?

Айкен лишь покачала головой. Тимони повернулся к ней и отметил:

– Труд их так тяжел, что требует соответствующей оплаты, почему же они не живут в тех прекрасных кварталах, в домах, окруженных садами?

На это Айкен нечего было возразить. Некоторое время путники ехали в тишине – Айкен подавленно молчала, а Марафел старался найти логическую связь между всем, что узнал. Пауза затянулась бы еще сильнее, если бы Тимони не заявил:

– У этой системы богатства и бедности на редкость глупое устройство.

– Она несправедлива, – добавил Марафел, ожидая, что Тимони ответит ему резко, но тот лишь кивнул.

Вряд ли его на самом деле волновала несправедливость, но загадка, кажется, показалась ему достаточно занимательной.

– Богиня вознаградит всех по заслугам, в высшей степени справедливо, – прошептала Айкен, только тут Марафел не выдержал:

– Как насчет обычной справедливости? Такой у вас не существует?

– Кто позволил богине судить? У нас обходятся без божественного суда, но нет ни богатых, ни бедных, – хмыкнул Тимони. – Кажется, что и здесь подобный порядок многие приняли бы с радостью. Что бы тогда сделала богиня?

Айкен не стала прислушиваться к ереси, углубившись в молитвы. Тимони провоцировал ее, и самое время было вспомнить, что он идет против воли богини каждый раз, когда взывает к магической силе. Марафел же вспомнил Летинайт, и Ландоэн словно поблек – сравнения он не выдерживал.

Тимони, убедившись, что продолжения разговора не будет, принялся выглядывать по сторонам какие-то знаки, которые были ведомы ему одному. Он все еще не сумел уложить в голове все знания, которые успел получить, так что на самом деле ему приходилось непросто.

Немного успокоившись, Айкен вспомнила, что хотела покинуть Марафела и Тимони, сбежать в Ландоэн. Несмотря на то, что от одной мысли сердце тревожно заныло, она была готова вырвать все появившиеся чувства с корнем, остаться здесь и жить по-новому, забыв о прошлом.

Когда-то Ландоэн был пределом ее мечтаний, а теперь за ним чудились залитые солнцем поля, принадлежащие совсем другому миру. Она закрывала глаза, и ей виделись летние грозы и осенние туманы. Она верила, что там прекрасен каждый миг, а оттого заранее тосковала.

И все же, какой бы сладкой ни была новая мечта, Айкен успела представить, как на следующее утро Марафел и Тимони покидают Ландоэн без нее.

***

Когда на глаза Тимони попался трактир, он не сразу решил повернуть к нему. Сначала он присмотрелся к вывеске, но яркая когда-то надпись превратилась в размытое пятно, затем он заметил, что во дворе стоит конюшня. Ослабив путы заклинания, отчего окружившая его коконом энергия рассеялась, Тимони направил коня туда.

С каждым мгновением его собственные силы утекали, да так быстро, что потемнело в глазах, вот только он уже не сумел бы подновить заклинание. Оказалось, что магический запас он почти истощил.

Сжав зубы от усилия, он медленно спешился, а когда подбежал мальчишка, кинул ему тинг и велел присмотреть за лошадьми.

– Пойдем, – кивнул он спутникам. Каждый шаг давался с трудом, но он не подал вида и даже сумел договориться о ночлеге.

Что ж, это хороший урок на будущее, и Тимони накрепко запомнил его.

***

Ночь плескалась за окнами, и Марафел тщетно пытался рассмотреть в опустившейся на город тьме хоть что-то. Окно отражала его бледное лицо и только. Конечно, можно было погасить свечи – три огарка в маленьком медном подсвечнике на столе, чтобы ночь отступила, открылась ему, но на трепещущие огоньки неотрывно смотрел Тимони.

Он выглядел странно. Порой Марафелу казалось, что еще немного – и он впадет в беспамятство. Тогда хотелось подойти ближе, предложить помощь, но не успевал Марафел сказать даже слова, как Тимони резко вскидывал голову, находил его взглядом и произносил тихим страшным голосом:

– Нет.

Марафел не взялся разгадывать, с чем он боролся внутри себя.

Айкен так устала за время в пути, что уснула на старой лежанке, едва коснулась мятого коричневого покрывала. Темные волосы растрепались, упали почти до самого пола, и свечи дарили им блики – живые и отчего-то яростно рыжие. Заметив это в отражении, Марафел повернулся, и лицо спящей показалось ему еще печальнее, чем в тот день, когда в чертоги богини ушла ее бабушка.

Невольно он даже залюбовался этой картиной – стройной фигуркой, неудобно лежавшей на потертом покрывале, волосами и бликами от света свечей, тонкими руками – кончики пальцев одной из них почти коснулись пола, а вторая лежала вдоль тела.

Марафел представил, что, вернувшись на Летинайт, создаст две скульптуры – спящую Айкен и Лайли, прекрасную и недостижимую, окруженную языками пламени, которые не могут подступить к ней.

Сердце привычно сжалось от боли. Вновь и вновь Марафел придумывал оправдания тому, что жив, но сегодняшняя ночь, такая тихая после долгого пути, подточила его силы, отодвинула все отговорки, показав, что он один, Лайли не вернуть. Что ему не стоит жить без нее.

Марафел задохнулся от этой мысли. Иногда он представлял, как расскажет обо всем, что произошло, Лайли, как будто она все еще была жива. Но чаще ему становилось больно – вот так, как сейчас, потому что он вспоминал, что никогда не сможет этого сделать. Только разве сердце хотело это принять?

Айкен пошевелилась во сне, повернулась лицом к стене, обнимая себя. Ей снилось что-то мрачное и тревожное. Услышав шорох, Тимони открыл глаза и слегка качнул головой, отгоняя темные круги, не дававшие ему рассмотреть комнату. Боковым зрением он заметил Марафела, опустившего голову на ладони – вечная скорбь во всей позе.

Отчего-то Тимони тоже ощутил боль. Немного подумав, он заключил, все это из-за тоски – он был уверен, что некому так сильно переживать из-за его собственной смерти. Отсутствие секретов от самого себя неожиданно принесло ему покой.

Тут Айкен чуть слышно застонала во сне, и Марафел встрепенулся, подошел к ней и легонько пригладил волосы. Он совсем тихо прошептал:

– Ты не одна, я здесь, все будет хорошо.

Это как будто помогло, отогнав мрачный кошмар в ночь за окном, потому что Айкен вздохнула, и лицо ее осветила полуулыбка. Сон изменился и принес ей радость и покой.

Еще немного посидев рядом, Марафел вернулся на скамью у окна. Ему тоже хотелось спать, а тревожные мысли развеялись под гнетом усталости. Скоро он задремал.

Тимони тоже как будто успокоился, сомкнул веки, прислушиваясь к магии внутри себя. Ему нужно было восстановиться.

***

Утренний свет, все еще неяркий, рассеянный, неспешно пробрался в окно. Солнце поднялось невысоко, часть комнаты таила в себе полумрак уходящей ночи. Бледные ладони лучей легли на лицо спящей Айкен и заставили ее поморщиться, а после и открыть глаза. Она осторожно села на лежанке. На скамье у окна, в неудобной позе, полусидя-полулежа, замер Марафел, лицо спящего казалось бледным и скорбным. Тимони в комнате не было, но Айкен и не желала знать, где он.

Айкен осторожно собрала свои вещи, ведь их было немного, постояла на пороге комнаты, а потом тихонько выскользнула за дверь. Сердце сжалось от боли – лишь когда уходишь, понимаешь, насколько важны и нужны тебе были те, кого собираешься покинуть. Но боль не сумела одолеть решимость.

Айкен медленно спустилась по скрипучей лестнице, перекинула ремень сумки через плечо. Трактир еще спал, прямо под лестницей мерцало зеркало, где отражались последние блики умирающего в большом камине огня. Айкен на мгновение остановилась перед мутным стеклом, посмотрела на свое бледное лицо и неловко пригладила растрепанные волосы.

– Пора начинать новую жизнь, – сказала она себе Айкен. – Они оба слишком странные, чтобы я могла оставаться рядом, – добавила она, глядя прямо в глаза отражению и не видя в них согласия. – Мне не следует думать о них! Не стоит позволять этим мыслям…

Отражение шевелило губами, но в этом не было нужного ответа. Ничуть не успокоенная подобным самовнушением, Айкен отвернулась от зеркала и вышла на крыльцо.

Солнечные лучи красили небо в розовато-золотой, город, словно парящий в утренней дымке, показался чище и прекраснее, чем вчера. Пожалуй, она сможет жить тут, сможет забыть мечты о призрачных и далеких иных мирах.

Уже спустившись во двор, Айкен на миг обернулась, нашла глазами окно комнаты, где они провели ночь, мысленно попрощалась и ушла.

Когда уходишь, есть миг, во время которого до боли и крика желаешь, чтобы кто-то положил ладонь на плечо и попросил остаться. К сожалению, именно тогда чаще всего остаешься в абсолютном одиночестве.

Никто не окликнул, когда Айкен покинула двор трактира.

***

Тимони вышел из комнаты до рассвета. Пляска темных кругов перед глазами прекратилась, но магия и не думала возвращаться. Нужно было отыскать ее источник, хоть где-нибудь, чтобы с его помощь восстановить силы.

Тимони вспомнил, что теперь, похоже, может забирать энергию из смерти другого существа, но от одной этой мысли стало не по себе. Пусть он и темный маг, но прошлая жизнь и светлый путь не оставили его до конца. В тайне Тимони признался, что желает вернуть утраченное светлое могущество, из-за чего не может использовать часть темного наследия.

Ему предстояло примирить эти противоречия, но в тихий предрассветный час он вовсе не хотел задумываться о чем-то подобном. Он все еще не до конца понимал, кем стал.

Город встретил его тишиной и туманом. В призрачной мгле он показался Тимони даже прекрасным. Этот мир по-прежнему не нравился ему, но в нем была красота, очень странная, выступавшая из теней, когда приходила ночь. Печальное очарование, как будто всего лишь отражение иной и бесконечно далекой реальности.

Побродив около получаса по улицам, Тимони нашел средоточие спокойной силы, не принадлежавшей ни Тьме, ни Свету, и медленно зашагал к источнику.

Идти было тяжело, вновь появились расплывчатые багровые пятна, застилающие зрение, но сила вела и звала, она была мудрой и надежной. Тимони поддался ей и неожиданно вышел к храму, но совсем не похожему на тот, в котором они побывали еще все вместе.

Высокий и хрупкий, тянущийся ввысь, но небольшой, этот храм уркашали статуи печальных женщин вместо колонн, а остроконечная крыша, протыкающая уже начавшее светлеть небо, едва угадывалась в тумане. Дымка стирала со старых стен следы разрушения, придавал картине, открывшейся перед Тимони, завершенность.

Тимони охватило чувство, схожее с благоговением. Храм перед ним был живым, хрупкий камень нес в себе силу. Кто и когда изваял это чудное творение?

Завороженный, он шагнул под каменные своды.

Внутри было темно и тихо, лишь статуя, что стояла у противоположной стены, неярко освещалась – маленькая лампадка с дрожащим язычком пламени бросала золотистые блики на печальное мраморное лицо. Тимони медленно двинулся к статуе, чувствуя, как потоки силы, живущей здесь так давно, окутывают его, возвращая то, что принадлежало ему по праву рождения.

Магия наполнила его, хлынула сквозь, заставляя ликовать сердце. Старый храм одарил его щедро, и вряд ли кто-то другой сумел бы так спокойно принять подобный подарок.

Тимони улыбнулся, протянул руку и коснулся гладкого камня, из которого была создана таинственная статуя.

– Благодарю вас, – прошептал он, а затем вспомнил язык древних, и он – певучий и ясный – показался более уместным. – Мор онизаири, – древние не знали слова «богиня», поэтому Тимони пришлось подобрать другое, и он решил, что подойдет «сильная», – Андреас Сени, – последнее слово он произнес мягко, с чуть заметным ударением на «и», чуть дольше растянув гласную в воздухе. Так говорили древние, если верить тем, кто обучал его языку.

Затем Тимони почтительно встал на колени перед чуть склонившей голову и неподвижной статуей и закрыл глаза – он принимал магию, свободно скользя сознанием по прекрасным древним потокам. Сила, не имевшая принадлежности, уплотнялась, сплеталась и становилась его частью.

Тимони не откуда было узнать, что храм и дал название всему городу. Древние легенды рассказывали, что богиня сама изваяла его и нарекла Ландоэн – небо, опрокинувшееся над головами.

========== Часть 19 ==========

Незнакомый прекрасный сад был пропитан ароматом ранней осени и пронизан солнечным светом. Ветер шаловливо клонил к земле косматые колоски травы, тревожил золотые паутинки, гонял по усыпанной камушками дорожке два-три алых листа необычной формы. Марафел не знал ни этого сада, ни деревьев, что здесь растут, ни крупных цветов, покачивающих тяжелыми бутонами.

Он шел по шуршащим камешкам, отчего-то совершенно не ощущая ни холода, ни жары. Дорожка повернула, кольцом обегая пруд, но Марафел не последовал причудливому изгибу, остановившись у кромки зеленоватой воды. В центре водоема пара белоснежных лебедей охорашивалась друг перед другом, не обращая внимания на немого свидетеля их естественной прелести. Птицы взмахивали крыльями, гордо выгибали длинные шеи.

– Привет… – тихий голос музыкой разнесся по саду. Лебеди повернули головы к берегу, будто только обнаружив, что не одни в этом зачарованном месте, они шумно забили крыльями по воде и взлетели.

Марафел же боялся обернуться, сердце защемило то ли от боли, то ли от внезапного счастья. Он узнал голос, и душа его взликовала, но разум охватили сомнения – что-то было не так.

Марафел никак не мог вспомнить, что именно.

После тягучей паузы он, затаив дыхание, повернул голову.

Она стояла в двух шагах, простое синее платье струилось до самой земли, легкая накидка окутывала плечи призрачным синеватым туманом. Каштановые волосы были уложены в высокую прическу, венчавшую голову наподобие короны. В карих глазах дрожали зеленые искорки, как потаенное пламя.

Она улыбалась, ласково и нежно.

– Отчего ты так удивлен? – спросила она, поведя плечами, и накидка заструилась по ветру, как живая.

– Откуда ты здесь? – прошептал Марафел, чувствуя, что едва может произнести вопрос. – Я так… рад снова увидеть тебя, Лайли… – имя далось ему с трудом, сердце пропустило два удара.

Ветер расшалился и плеснул волной ему на ноги, а Лайли легко рассмеялась.

– Отчего ты так говоришь? Почему думал, что не встретишь меня? – каштановые волосы переливались на солнце, и Марафел завороженно смотрел, как они сияют. Блеск и искры – у него начала кружиться голова.

– Разве не странно – я подумал о тебе, и ты появилась. Как чудесный сон! – пояснил он.

Лайли ничего не ответила, лишь приблизилась к растревоженному ветром пруду и присела на берегу, ничуть не обращая внимания, что волны намочили подол платья, а накидка открыла правое плечо. Она казалась прекрасной, даже слишком прекрасной, и Марафел не сумел удержать своих чувств.

Сердце снова пропустило удар, а потом забилось быстрее.

– Лайли, – начал он неловко, – я люблю тебя. Всей душой! Люблю больше собственной жизни!

Она обернулась. В глазах ее загорелось странное чувство – то ли сожаление, то ли печаль. Быстро поднявшись, Лайли сделала медленный вдох, точно пытаясь успокоиться. Налетевший ветер сорвал накидку, и Лайли позволила ему унести легчайшую ткань прочь.

Марафел не знал, что делать теперь, и склонил голову, понимая только, что произошло что-то ужасное.

– И ты? – спросила Лайли, будто отдышавшись. Слова звучали очень странно. – Почему – и ты?

– Что ты имеешь в виду? – Марафел робко поднял глаза. Лайли больше не казалась растерянной, она смотрела с холодом во взгляде.

– И ты испорчен, – голос стал похож на ледяной дождь. – В твоем сердце поселилась Тьма. Я не могла даже предположить, что ты станешь ее жертвой, – тут Лайли не справилась с собой, лед растаял, покатившись слезами. Она позволила солнцу играть с каплями на щеках. – Я люблю Ларо. Через месяц наш Аитаналон. А ты… Ты говоришь мне о любви, когда мое сердце принадлежит другому.

– Аитаналон? – волна боли окатила Марафела, в сердце будто вонзили раскаленную иглу. Ларо и Лайли будут связаны до самой смерти узами любви. Они предначертаны друг другу. Аитаналон! Марафел был уничтожен этой новостью.

– Он влюблен в тебя? – какой холодный и насмешливый голос! Ларо! Он подошел незаметно. – Погребенный во Тьме. Мы постараемся помочь ему.

Марафел не верил ему. Боль окружила, потемнело в глазах. Золотой от солнца сад медленно тонул в темноте.

Когда Лайли закричала, и алые языки пламени охватили ее, обвили тело, потянулись к волосам, Марафел рванулся на помощь, но не сумел высвободиться из чужих рук. Заполыхал и сад, как вспыхивает единственный пучок сухой травы, брошенный в костер, пламя взревело, кинулось к нему, языки опалили ладони и…

Марафел проснулся. Сон уступил нехотя, откатился тяжелой волной. Марафел почувствовал, что плачет, и прохлада слез помогла утолить жар боли, продолжавшей терзать его изнутри.

Лайли нет, он никогда не сможет сказать ей о своей любви.

Марафел вытер слезы тыльной стороной ладони и оглядел комнату. Никого. Тоска обрушилась на него, и он отдался слезам, будто так мог выпустить боль, свившую в сердце гнездо.

Лишь когда солнечный свет стал ярким, золотыми квадратами разлегся на полу, знаменуя полдень, слезы кончились.

И тут Марафел осознал в полной мере, что ни Айкен, ни Тимони так и не появились. Пусть он и не хотел показывать им собственную слабость, но все же душу затронуло сомнение. Куда они могли подеваться?

Ждать деликатности от Тимони не приходилось и раньше, Айкен бы попыталась успокоить его, а не оставила бы в одиночестве. Марафел оглядел комнату, чувствуя, что в ней со вчерашнего вечера что-то изменилось.

Вещи Айкен исчезли!

Теперь Марафел забыл о собственной боли. Не задумываясь, что вряд ли сумеет понять лошадей, он поспешил именно к ним. Вдруг им что-то известно? Хотя, быть может, вело его лишь желание не оставаться больше в одиночестве.

***

Айкен вошла в очередной трактир. Здесь было многолюдно, голоса посетителей сливались в единый шум, похожий на грохот водяных струй, когда река преодолевает пороги. Поправив волосы, Айкен шагнула к стойке. Хозяин встретил ее неласковым взглядом. Похоже, он легко определил, что не видать ему от нее ни одного тинга.

– Нет ли у вас какой-то работы для меня? – робко спросила Айкен, стушевавшись под тяжелым взглядом.

– А что ты умеешь? Разносить подносы помогает Мирка. Дарина хорошо готовит, Лискан и Гернэ отлично успевают с уборкой, – отозвался хозяин, опираясь на стойку и подаваясь вперед. – Нет нужды платить еще одной девке.

Айкен опустила голову. Ей снова отказали. Пока она брела по узким улочкам города, потерявшим утреннее очарование под безжалостными солнечными лучами, ей захотелось есть и пить, но уже в четвертом трактире ей показывали на дверь.

– Даже согревать постель уважаемым людям ты здесь не сможешь, – усмехнувшись недобро, продолжал хозяин. – Во-первых, здесь такие и не останавливаются, во-вторых, слишком ты бледна и худа. Нет ли у тебя какой дурной болезни?

– Нет, – твердо ответила Айкен, и взгляд ее сверкнул. Согревающая постель?! Это не работа для приличной девушки. Хозяин слишком перегнул палку.

Вдруг Айкен рассердилась – ее бабушка жила при дворе Императора, а этот… посмел предложить ей такое!

– Смотри-ка, – улыбка хозяина походила на оскал. – А в тебе есть огонь, вон как сверкаешь глазенками!

Женский визг прервал его на полуслове: кто-то из посетителей, изрядно опьянев, ущипнул Мирку. Дородная девица с копной каштановых кудрей, выбившихся из-под платка, не была так уж недовольна этим, но отреагировала именно так, как от нее ожидали. Кто-то тут же захохотал, кто-то потянул руки к пышным телесам Мирки… И Айкен поняла, что вовсе не хочет оставаться здесь.

Перед глазами возникли двое мужчин, тонких и ловких, с такими странными взглядами. Двое, понимающие красоту. Айкен впервые осознала, что скрывалось за их задумчивостью. Они любовались тем, что прекрасно, а ей даже в голову не приходило, чем именно.

– Раз для меня работы здесь нет, поищу в другом месте, – поспешно сказала она. Растрепавшаяся коса больно хлестнула по плечам, когда она развернулась к двери.

Скорее отсюда! Почему, почему она ушла?! Ведь рядом ними осталось ее сердце. Они научили бы видеть красоту!

– Может, ты танцевать умеешь? – окликнул ее хозяин, когда она уже взялась за дверную ручку.

– Танцевать? – Айкен замерла на пороге, вполоборота к стойке. Она умела.

Сердце забилось быстрее – остаться или уйти?

***

Тимони остановился на пороге храма. Солнце било в глаза, а внутри царил приятный сумрак – лампадка догорела, впитав все масло, а высокие, но узкие окна не пропускали достаточно света. Покидать это место не хотелось. Здесь Тимони пил магическую силу, как путник пьет из прохладного родника.

Здесь он был спокоен и счастлив.

Тимони вспомнил, на что походило пребывание в храме – так он чувствовал себя, когда сидел в городском парке у фонтана, а Лайли шла к нему, и кустарник шевелил ветвями от того, что она быстротой движений будила ветерки.

Так он чувствовал себя, когда Редрин выслушивал ответы и кивал, соглашаясь, а его мудрые глаза лучились радостью за ученика.

У Тимони подкосились ноги, и он прислонился к стене, глядя в сумрак храма. Вместо каменных стен он видел, как Каталин раздает указания помощницам, аккуратные девушки кивают ей и расходятся по аллеям, а одна из них поднимает глаза, встречаясь с ним взглядом, и улыбается.

Он видел городской праздник, когда сотворил фейерверк и огненные звезды посыпались на землю. Дети смеялись вокруг, стараясь хотя бы одну поймать на ладонь.

Он видел, как Лайли играла со струями фонтана, заставляя их танцевать, обращаться в дивных животных.

Он видел скульптура в глубине парка – единорога, распростершего крылья. Мрамор переливался розовым в лучах заката, мерцал, будто единорог ожил, янтарные глаза его сияли.

По лицу Тимони текли слезы, но он не замечал их. Как много прекрасных воспоминаний хранило его сердце! Как много осталось только в воспоминаниях – и улыбка Лайли, и строгий голос Каталин, и блики солнца в их волосах, и ветер, шуршащий складками их плащей.

За воспоминаниями, за тоской и прелестью, за счастьем, что они несли, рождалось новое чувство – холодная ярость подавляла стремление к прекрасному.

Тимони последний раз взглянул туда, где дремала статуя богини. Он должен очистить этот мир от того, кто принес сюда тьму! Он должен, потому что никто кроме него не сможет.

Он должен, потому что некому больше мстить, ведь Марафел слишком чист, слишком светел для подобного.

Мысли причиняли боль, Тимони понимал – потеря светлого пути действительно что-то уничтожила в нем. Чтобы вновь ощутить себя целым, он должен был убить Императора. Ради того, чтобы этот мальчик остался светлым, он должен уничтожить саму Тьму.

Тимони сам не заметил, когда вытер слезы и вышел из храма. Он замер на ступенях, оглядывая город, и спустя минуту почти забыл о светлом мире. Только ярость осталась. Она горела, обжигая душу, толкала вперед, нашептывала, что пора покидать Ландоэн…

***

Лаон печально выслушивала Марафела, но как она могла утешить? Долинг, понимая, как ей тяжело, только пофыркивал. Хоть Марафел понял, что лошадям ничего неизвестно, ему хотелось выговориться, потому он сбивчиво пересказывал им сон громким шепотом, пока Лаон терлась щекой о его ладонь.

– Неужели сон правдив, и Тьма затронула меня? – спросил Марафел.

Лаон мотнула головой, переступив с ноги на ногу. Это мало успокоило Марафела. Он прислонился спиной к стене.

– Я испорчен, мне нельзя возвращаться на Летинайт! Я не хочу возвращаться таким, я не смогу видеть его красоту! И все станут сочувствовать мне, будут искать возможности излечить от Тьмы, но разве это поможет? Я всегда буду один!

Он замолчал, опустив голову. Один! Он не посмеет любить, ни с кем не свяжет свою судьбу. Потому что испорчен Тьмой.

– Я мечтал показать Летинайт Айкен, а она исчезла, ушла. Или ей тоже нельзя? В ее душе тоже живет Тьма?! Я запутался. Почему вчера все было понятно, я знал, что мне делать, как жить дальше, хоть боль сжимала сердце. Почему сейчас я стою один во мраке. Почему один?!

Он откинул волосы со лба, вздохнул. Сердце болело нестерпимо, душа разрывалась от боли, словно истекала кровью.

– Один. Во мраке этого мира. Я должен оставаться с Тимони, чтобы удостовериться, что вы вернулись домой. Но мне больше нет туда пути.

Кони с грустью смотрели на него.

***

Солнечный свет померк, сильный ветер блуждал по узким улицам, гоня перед собой пыль. Серые громады туч скрыли небо. Айкен зябко передернула плечами, оглянулась на собственную одежду, аккуратно сложенную на укрытой залатанным одеялом койке. Поднявшись, она сделала пару шагов, отчего тонко зазвенели браслеты.

Она согласилась танцевать. Вряд ли ее ждал тот мир, откуда пришли бывшие спутники. Да и их самих она уже не увидит, так нечего и вспоминать. Реальность подсказывала, что мечты не помогут.

Айкен присела на подоконник, вглядываясь в серую стену стоящего напротив здания. У стены был свален мусор, где с видимым удовольствием ковырялась пара собак. Распустив волосы, Айкен стала расчесываться, бесцельно наблюдая за скучной картиной.

Порыв ветра распушил собакам шерсть, и они огрызнулись друг на друга. На пыльных камнях появилось несколько темных пятен. Начинался дождь.

Тут в дверь постучали.

– Готова? – голос Мирки заставил Айкен вздрогнуть.

– Да. Пора?

– Посетителей маловато, посиди пока, – Мирка заглянула в дверь. – Ишь, на подоконник влезла! Что, с горя вниз хочешь броситься?