Текст книги "Ситтин (СИ)"

Автор книги: Pale Fire

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Кошка уже собралась было посочувствовать подруге, обнадежить, на ум пришла ассоциация с женой моряка, но тут на столе появилась посуда. Сама. Кошка закрыла глаза. Потом снова открыла. Туу-Тикки по-прежнему сидела на стуле, голова Кая все также покоилась у нее на колене, на столе появились стаканы и миска салата. Кошка медленно отодвинула стул, медленно села, медленно повернула голову к хозяйке дома. На краю периферийного зрения мелькнула какая-то тень. В голове мелькнула какая-то мысль.

– Привидения, – Кошка не заметила, что сказала это вслух.

– А, нет, – Туу-Тикки собралась. – Просто домовые духи. Я не говорила… ну, теперь ты знаешь.

– Хочешь сказать, – Кошка старалась говорить спокойно, – что у тебя работают домовые? Как такое может быть?

– Угу. Прости, это правда шокирует поначалу. Ну как… Их привязали к этому дому, я, правда, не знаю точно, кто и уж точно не знаю – как. Мы их угощаем на годовые праздники, они следят за домом. При таких-то площадях, если б не духи, мы с Греном бы только и делали, что полы мыли и газоны стригли.

– Мечта домохозяйки, блин. В действии. Крышеснос на марше. Прости. Я… – Кошка тряхнула головой и улыбнулась. – Ну а чего еще ждать от ведьмы? А как вы с ними общаетесь?

– Голосом, – улыбнулась Туу-Тикки. – Мы их немного видим. Они знают, как работать по дому, я знаю, что надо сделать. Когда я уехала на две недели, Грену солоно пришлось: он-то не знал, что именно духам надо делать. Ничего, справился.

– То есть та тень, которую я краем глаза увидела – это был дух? Нда.. Я бы не отказалась от парочки таких, но кто ж мне дасть.

– Увы, это всего лишь, так сказать, инструменты для основной работы. Ты слышала про Дорогу? Кстати, за разговором вполне можно есть.

– Доктор, вы меня пугаете. Что еще за работа, для которой нужны духи? И о какой дороге ты говоришь? – Кошка наконец почувствовала в себе силы не расплескать стакан, отлепила руки от столешницы и потянулась к миске с салатом.

– Да духи нужны, потому что дом большой, вдвоем не справиться. Дорога – Дорога между мирами. Этот дом на перекрестке. И, честно говоря, он в первую очередь для дорожников, которым… не повезло. А мы с Греном – хозяева дома-у-дороги, работа у нас такая. Все остальное – это так, хобби.

Туу-Тикки налила себе вина и выпила полбокала. Аппетит у нее отшибло начисто.

– Концепцию Дороги между мирами я в общих чертах представляю, про дорожников тоже слышала. Дом-у-дороги, надо так понимать, что-то вроде гостиницы, – Кошка поковыряла вилкой салат, поняла, что есть ей не хочется, посмотрела на бокал в руках Туу-Тикки, подумала и плеснула в свою воду немного вина. – И что значит «не повезло»?

Спросить, как Туу и ее мужа угораздило найти такую работу, Кошка постеснялась.

– Ну… есть просто дома, для всех, кто придет. А этот – дом смерти и возрождения. Для тех, кто в шаге от гибели. Для которых этот дом – спасение. И, поверь, таких гостей у нас хватало. Причем не все из них были людьми. – Туу-Тикки допила вино. – Такая работа. Вот. Теперь ты знаешь мои тайны, – улыбнулась она.

– А я-то думала, ты просто домохозяйка, и поэтому не пишешь про работу.

Тему про возрождение и смерть Кошка решила не развивать, как и выяснять, что значит «не все из них были людьми». Услышать рассказ про каких-нибудь зомби и поверить в их существование она была не готова.

– А это ничего, что я здесь? Я ж не дорожник, и помирать вроде не собираюсь? У тебя из-за меня проблем не будет?

– Нет, что ты, – улыбнулась Туу-Тикки и пододвинула себе тарелку с маленькими жареными рыбкам. – Принимать личных гостей – под свою ответственность – это нормально, практикуется и не является чем-то особенным. Но ты первый гость, что да, то да.

– Фраза «тренируйтесь на кошках» приобретает для меня новый смысл, – рассмеялась Кошка.

– Что ты! – всплеснула руками Туу-Тикки. – Разве дело в тренировке? Просто… очень уж я хотела встретиться с тобой, показать город, океан. Садом похвастаться понимающему человеку.

– Прости. Неудачная получилась шутка. Я не хотела тебя обидеть.

– Да и я не обиделась, – улыбнулась Туу-Тикки. – Главное, чтобы не обиделась ты. Так вот, духи. Стирают, моют, убирают, гладят, готовят и так далее. Гусениц с растений тоже они обирают. А тля тут не заводится, потому что очень сухо для нее.

– Тут не на что обижаться. Я ж понимаю звать в «дом с привидениями» простых людей, объяснять им про духов… А если еще и гости…Но теперь понятно, кто привел мои вещи в порядок.

– Да, это духи. Кстати, забыла тебе сказать… Угости камин. Просто поленьев в него подбрось, чтобы огонь узнал тебя и запомнил.

Кошка вышла в гостиную и положила в огонь пару поленьев. Если духи умеют стирать, почему бы огню не обладать памятью?

========== 24 ==========

Грен вернулся, когда Туу-Тикки уже была в постели. Она еще не спала – читала и курила, обсыпая покрывало крошками табака. Она слышала, как приехал «раптор», как Грен, довольный и возбужденный, ходит по дому. Наконец он пришел к ней – в халате, с влажными волосами, рассыпавшимися по спине и плечам. Постучался в дверь, вошел и сел на кровать. Улыбнулся.

– Вот и я, – сказал он. – Я думал, ты уже спишь. Второй час ночи.

– Как бы я уснула, когда ты не вернулся? – резонно возразила она. – Я волновалась.

– Мы просто долго убирали полигон, темно уже было. Закончили поздно.

– Я так и поняла.

– Ты могла бы мне позвонить.

Туу-Тикки задумалась и сказала:

– Могла бы. Только мы с тобой почему-то никогда не звоним друг другу. Это как-то с твоего большого путешествия пошло.

– Моя ошибка, – кивнул Грен. – Я сам должен был тебе отзвониться, что выезжаю. Так и буду делать.

– А у тебя телефон не сел за три дня игры?

– Так в машине есть зарядное устройство.

– Рассказывай, как сыграли, – предложила она.

– О, сыграли чудесно, – мечтательно протянул Грен. – В меня влюбилась – по игре – дочка поселенца, такая валькирия. И все поселенцы были приняты в племя. Странный поворот сюжета, мастера не ожидали, но все остались довольны. Под конец мы устроили большой праздник в честь новых членов племени и обменялись подарками.

– А что валькирия?

Грен развел руками.

– Доиграть эту линию не хватило времени. И потом, мало ли что она там думает. У моего персонажа было свое мнение на этот счет.

– Какое?

– Что ей до хорошей индейской жены еще учиться и учиться.

Туу-Тикки и Грен вместе рассмеялись. Грен снял халат, под которым ничего не было, и скользнул под одеяло. Туу-Тикки отложила книгу и трубку, и Грен обнял ее. Туу-Тикки довольно вздохнула. Ее всегда успокаивала близость его тела. Грен поцеловал ее в макушку и спросил:

– А что твоя гостья?

– Хорошо. Немного скована, но это и неудивительно – чужая страна, странный дом. Да я еще вчера сдуру велела духам на стол накрыть при ней. Ну и поговорили…

– Как она приняла наш волшебный дом?

– Она сама волшебная девочка. Хорошо приняла. Только ей тревожно почти все время, а я не понимаю, почему. Мы на берег ездили, она там с океаном говорила. Ей понравилось.

– Именно с океаном? К бухте вы решили не ездить? К бухте ближе.

– Да ладно, разницы минут пять, а берег бухты около нас я не люблю, ты же знаешь.

– Но в целом – ты довольна?

– Да. Мне ее не хватало.

– Меняется не все?

– Видимо, не все.

– Я думал, сестер тебе для общения хватает.

– Сестры – это не то. Мы одновременно слишком похожи и слишком разные. Все время тянет сравнивать, а это ни к чему. Тави меня понимает лучше, но у нее совсем другой дом и совсем другие дела. Более земные, что ли.

– Приземленные, – заметил Грен.

– Ну да. А у Тами ее мужчины все время рядом, и иногда я ей завидую.

– Прости, – искренне сказал Грен. – Но…

– Да я все понимаю, – Туу-Тикки повернулась и поцеловала его куда пришлось. – Просто одиноко бывает.

– Я думал, ты дружишь со своим клубом вязания.

– Они слишком люди, – покачала она головой. – Так что близкой дружбы не получается, да и они меня немного сторонятся. Слишком разный жизненный опыт. У меня есть все, что почитается в этой стране за успех, и нет истории этого успеха. Все досталось за так.

– Как же! – возмутился Грен. – Ты жизнью заплатила за то, чтобы было это «за так». К тому же, ты прекрасно понимаешь, что все наше благополучие – это только обертка. Внутри – страх, и смерть, и кровь, и возрождение.

– Я понимаю, – кивнула Туу-Тикки. – Я просто никому не могу этого рассказать.

– А Плюшевой Кошке можешь?

– А вот ей – да, могу. Кажется. Я не пускалась в подробности.

– Еще пустишься. А теперь… – его руки скользнули по ее плечам к груди, – я бы прекратил разговоры.

Остаток вечера Плюшевая кошка провела в своей комнате. Сна ни в одном глазу. Усталости тоже не было. Шок, адреналин, куча новой информации, которую надо как-то переварить и встроить в концепцию восприятия мира. Нет, она, конечно же, знала о существовании магии в этом мире, даже пробовала собственные силы на этом поприще, но такое… Такое всегда казалось ей «где-то там», «не со мной» и «не здесь». И столкновение с «настоящей» магией Кошка ощущала как испытание сродни инициации. С такой «колыбельной» на сладкие сны рассчитывать не приходилось. Она лежала на кровати, укутав ноги покрывалом, и листала «Край ветров», надеясь, что он сойдет за учебник по магии в быту.

Подъехала машина. Шаги по дому, тихий разговор с собакой. Да, Туу же говорила, что сегодня вернется ее муж. Кошка начала продумывать стратегию поведения с незнакомым человеком и сама не заметила, как внезапно успокоилась и уснула.

Проснулась она довольно рано. Неспешно совершила утренний моцион. Заправила кровать и села поверх покрывала, собираясь с мыслями. В качестве эксперимента попросила грушу. Тут же получила желаемое. Значит, не сон.

От размышлений ее отвлекла музыка. Она звала, «выманивала из норы». Сопротивляться зову не получилось бы, даже если захотеть, а Кошке не хотелось. Она остановилась у верхней ступени лестницы. В гостиной сидел рослый молодой мужчина. Концы черных до синевы – что за странный цвет? – волос спускались почти до полу. На первый взгляд лицо мужчины – высокие скулы, чуть раскосые глаза, широкий лоб, узкий подбородок, брови вразлет – не было ни красивым, ни даже симпатичным, но на второй… Эх. И почему она не умеет рисовать? Обилие сережек в ушах, косички на висках, костюм «привет от Робин Гуда» уводили мысли в сторону сюрреализма. И музыка. Чувствуя себя змеей перед дудочкой заклинателя, Кошка спустилась вниз, села в свободное кресло, машинально положила руку на спину подошедшей собаке и замерла. Грена с ютубных видеороликов в музыканте она так и не опознала.

Грен продолжал играть. Ему не надо было смотреть на гостью, чтобы чувствовать, что она пришла. Возилась на кухне Туу-Тикки, командуя духам завтрак, а Грен все играл для чуткой души и понимающих ушей. Наконец он закончил мелодию, опустил руки, улыбнулся и сказал:

– Доброе утро. Я – Грен. А ты, верно, Плюшевая Кошка?

Только тут она поняла, кто перед ней. Но против обыкновения не смутилась, а улыбнулась.

– Доброе. Да, это я. Вживую твоя музыка воспринимается совсем не так, как в записи. Завораживает.

– Так и должно быть, – кивнул Грен. – Сыграть тебе еще?

Кошка кивнула, забралась в кресло с ногами и приготовилась слушать.

Грен принялся играть дом и его историю – неспешно, с самого начала, на басовых струнах. Постепенно он увлекся и сыграл кусочек своего путешествия, потом еще увлекся и сыграл Ллимаэс. Спохватился и принялся играть ту мелодию, которую придумал для Туу-Тикки.

Кошка воспринимала музыку не как набор красиво сложенных звуков. Сперва ей показалось, что ее, Кошки, нет, а потом, что она есть. И вот она уже идет по дороге. И вот уже над ее головой шелестят кроны каких-то фантастических, но прекрасных деревьев. А потом музыка превратилась в признание. Слишком личное, и адресованное не ей. Кошка встала, стараясь быть бесшумной, и вышла на улицу.

Туу-Тикки нашла ее, бродящую по саду и беседующую с молодыми деревьями. Подошла поближе, спросила:

– Грен сыграл что-то не то?

– Такие яркие образы! Я словно любительское видео посмотрела. Знаешь, когда чужими глазами видишь кусочек чужой жизни. А под конец мне показалось, что Грен признается тебе в любви. И это было настолько интимным… – Кошка наконец взглянула на подругу и улыбнулась. – Кажется, я немного увлеклась.

– Ну, Грен считает, что любая музыка нуждается в слушателях. Ему правда очень не хватает сцены. Не знаю, правда, что его удерживает от того, чтобы давать концерты. Когда ему удается сыграть перед большой аудиторией, он прямо светится весь. Ну как, посмотрим город после завтрака?

– Да, было бы здорово.

– Значит, город, – кивнула Туу-Тикки. – Походим по всяким вязальным магазинчикам? В них попадается интересное.

– И мы сможем зайти в тот магазинчик, где торгуют пряжей ламы и всякой этникой, про который ты рассказывала в сети? – Обрадовалась Кошка.

– Обязательно! – кивнула Туу-Тикки. – Там даже пряжа из шерсти бизонов есть, хотя я представить не могу, как их стригут. Разве что собирают то, что бизоны налиняли по весне.

В кухне за накрытым столом их ждал Грен. Туу-Тикки объявила ему:

– Сегодня ты на хозяйстве.

Грен кивнул.

– А ты не забудь как следует позавтракать, – сказал он.

Туу-Тикки сделала бровки домиком. Грен улыбнулся.

– Я не голодная, – сказала Туу-Тикки.

Грен покачал головой.

– Иногда мне кажется, что ты когда-то в раннем детстве так капризничала над едой.

– Разве что совсем в раннем, – Туу-Тикки села за стол перед тарелкой с пятью крупными креветками. – Приятного всем аппетита.

Плюшевая Кошка с чуть заметной улыбкой наблюдала за хозяевами дома. Подобные сцены ей всегда казались очень личными. И то, что она оказалась свидетелем маленького кусочка чужой жизни, ее смущало, но и дарило совершенно особую радость и покой.

Из города вернулись в сумерках. Туу-Тикки оставила Кошку разбирать покупки, извинилась и ушла поливать сад. Грен сидел в гостиной и делал пометки в каких-то партитурах. Когда Кошка устроилась на диване с мотками, пасмами и упаковками спиц и крючков, он спросил:

– Как тебе город?

– Он такой маленький. Не по территории, по ощущениям. И такой зеленый! И солнечный, – Кошка перебирала покупки, не в силах выбрать, что отложить до возвращения домой, а что попробовать прямо сейчас. – Туу показала мне котиков, на пирсе. Я про них слышала, но это так странно – дикие звери в городе. И не какие-нибудь бродячие собаки и кошки, а котики!

– Мне кажется, – сказал Грен, – среди них есть шелки, но они не признаются. А вообще тут кого только нет. Тут рядом есть парк, в парке ручей, а на ручье – выдры. Про кроликов и сурков я вообще молчу, Кай только ими и питается. А что, в Москве все не так? Там же есть большие зеленые массивы, Туу-Тикки рассказывала. Кабаны, лоси…

Разве Туу москвичка? Кошка удивленно посмотрела на Грена, но спросить постеснялась.

– Внутри города немного, да и то, что есть, потихоньку вырубается и застраивается. На окраине – да. Лоси, лисы, бобры, зайцы. Но и там город постепенно вытесняет лес.

– Печально. Впрочем, это везде так, где русские живут сколько-нибудь тесно. Приходилось сталкиваться. Извини, если я тебя обидел.

– Глупо было бы обижаться на простую констатацию факта, – пожала плечами Кошка.

Грен улыбнулся. Киану подошел к нему, запрыгнул на стол и попробовал улечься на партитуры. Грен некоторое время гладил кота, а потом взял за бока и опустил на пол.

– Здоровеный вырос кот, – заметил Грен. – Мы его взяли в три месяца, он уже тогда был ростом с нормального взрослого кота. А вырос вообще в гиганта.

Киану тем временем утащил у Грена ручку и принялся гонять ее по полу.

– Я живого мейнкуна только тут увидела. Была у меня подруга, все мечтала завести такого кота. Но не судьба, – последнюю фразу Кошка произнесла чуть резче, чем ей этого бы хотелось. Вот только воспоминаний о Жабе ей сейчас не хватало! И эффекта случайного попутчика в придачу.

– У вас они редкость? – спросил Грен. – Или просто очень дорогие?

– Да не то чтобы редкость… Просто она умерла. Ушла. И не вернулась.

Вообще-то Кошка собиралась сказать, что такому большому коту в маленькой квартире Жабы было бы тесно, да и стоят они недешево. Но сказалось совсем другое. Кошка будто со стороны слышала, как дрогнул ее голос, как боль, страх и обида потерявшегося ребенка прорвались наружу. Она сжимала пару длинных деревянных спиц так, словно это была та самая волшебная соломинка, которая не даст утонуть и сгинуть в темной пугающей глубине. Но спицы – это всего лишь спицы. Кошка взглянула на Грена, в надежде сама не зная на что.

– Прости. Сама не понимаю, зачем все это говорю. Просто Жаба была моей подругой. Единственной подругой. А потом она исчезла. И… Два года почти прошло, а я все на что-то надеюсь. Ну… что она не умерла, а просто уехала… что у нее все хорошо… что я ее снова встречу… и мы снова будем дружить, как раньше… и даже лучше. А потом я приезжаю сюда. В город, о котором она мечтала. В дом, о каком она мечтала. И тут фарфор, какой ей нравился. И книги словно из ее библиотеки взяты. И коты, каких она хотела. И борзая. Жаба всегда говорила, что, будь у нее возможность, завела бы борзую. И Туу-Тикки… Они ведь совершенно разные с Жабой, но мне все время кажется, что они похожи. Она ведь тоже трубку курит. И они землячки. И… Мы ведь когда с Туу в сети сблизились, я даже первое время надеялась, что она и есть Жаба.

Кошка отвернулась и до боли стиснула зубы, чтобы не расплакаться.

Грен отложил партируры, пересел на диван рядом с Кошкой и легко обнял ее.

– А ты бы обиделась, если бы это и вправду оказалась она?

Прикосновение Грена успокаивало. Кошка глубоко вздохнула, выравнивая дыхание и расслабляясь, и тихо сказала:

– Нет. Обрадовалась бы. Но ведь так не бывает.

– Жаба и правда умерла, – сказал Грен. – Как и я. Мы оба самоубийцы. Просто кое-кому мы оказались нужны, оба, и нас остановили в шаге, нет, в полушаге от смерти. Починили, почистили и… усилили в нас то, что в нас было не от людей. Мы то ли полукровки, то ли квартероны, словом, не чистокровные люди. Туу-Тикки – это прозвище, которым она назвалась, когда пришла пора выбирать имена. В паспорте – другое. Так что… не обижайся на нее.

Кошка смотрела на Грена не в силах произнести ни слова. Она боялась, что вот сейчас она моргнет, и все исчезнет, и окажется, что нет ни Грена, ни Туу-Жабы, ни этого дома. Ни-че-го. Но прошла минута, вторая, и ничего не исчезло. Грен все так же сидел рядом, наблюдал за ней, ждал ответа.

– Дом смерти и возрождения? – наконец спросила Кошка. – Так вот как это работает. – И она расплакалась.

Грен легкими движениями гладил ее по волосам. Духи принесли коробку бумажных носовых платков и стакан воды.

– Да. Так это и работает, – через некоторое время сказал Грен. – Я об этом как-то не задумывался, но ты права – первыми оказались мы с Туу-Тикки.

Он достал и протянул Кошке платок.

– Ты, – еще через некоторое время сообщил он, – первый полностью живой наш гость. Хорошо, что ты приехала.

С заднего хода в гостиную вошла Туу-Тикки, быстро прошлепала в нижнюю ванную, чтобы отмыть ноги. Когда она вышла, Грен посмотрел на нее и спросил:

– Почему Жаба? Совсем тебе не подходит.

– Ну ква, – растерянно ответила Туу-Тикки. – Так получилось. Кошенька, прости, пожалуйста.

Кошка посмотрела на подругу так, словно увидела ее впервые. Потом подошла, обняла, уткнулась лицом куда-то в шею и долго так стояла.

– Ты все-таки смогла. Ты жива. Это действительно ты.

Туу-Тикки в глубокой растерянности гладила ее по спине.

– Да что смогла-то… – пробормотала она. – Умереть и то не получилось.

– Не надо… умирать, – попросила Кошка. Она снова всхлипнула. – Без тебя пусто.

– От меня к концу истории Жабы мало что осталось, – попыталась объяснить Туу-Тикки. – Депрессия убивает по кусочку.

– О да, – согласился Грен. – И отсутствие солнца. Девушки, давайте что ли отпразднуем воссоединение? От вас такой фон сейчас идет… я про него музыку напишу.

Кошка все-таки отпустила Туу-Тикки и улыбнулась Грену:

– Сыграешь нам?

Грен послушно сел за арфу и коснулся чутких струн.

========== 25 ==========

Въехав во двор, Грен некоторое время посидел за рулем, запустив пальцы в волосы. Он устал. Короткая, в общем-то, поездка обернулась почти суточным загулом, к которому он не был готов. Обычно шелковистые, сейчас волосы были какими-то одновременно жесткими и липкими. Дико хотелось в душ. Однако прежде всего Грен собирался достать и поставить на место арфу.

Они с Дани и Эшу в первый раз выехали на Дорогу, чтобы играть. Место выбирал Эшу – какой-то незамысловатый, не очень мощный перекресток на границе нескольких слаботехногенных миров. По прикидкам Грена, место, в котором они оказались, примерно соответствовало сороковым-пятидесятым годам двадцатого века на веере Земли – уже есть радио и электричество, уже нормальны для обычного обывателя автомобили и мотоциклы, но еще не появилось тонкой электроники, еще не торчит на каждой крыше телевизионная антенна, а велосипедов больше, чем автомобилей, и кое-где попадаются конные повозки.

Они приехали в то ли городок, то ли поселок как раз в канун праздника. Эшу договорился с хозяином местного трактира, что они будут играть – за еду и ночлег. Деньги никого особенно не интересовали. Грен не думал, что слушателей будет много – трактир был не очень велик. Но он ошибся. Народу набилось столько, что некуда было яблоку упасть. Репертуар был согласован и отрепетирован заранее, а местные настолько соскучились по живой музыке, что не очень замечали, что мелодии незнакомые. Кто-то даже ухитрялся петь, почти попадая в такт. И почти все танцевали, так топая об пол, что все здание трактира содрогалось.

Музыкантам наливали местный темный эль, кто-то поставил на край низенькой сцены миску, куда сыпались монетки. Табачный дым, запахи пива и пота слоями заполняли воздух, мигали электрические гирлянды, веселье то и дело выплескивалось на улицу перед трактиром, то и дело вспыхивали и гасли короткие драки. Местные красотки строили музыкантам глазки, Эшу, кажется, даже подмигивал им. Если б не эль, Грен бы уехал сразу после выступления, но ехать нетрезвым по малознакомой и почти незаасфальтированной трассе ему не хотелось.

Спору нет, аудитория оказалась потрясающе живой и отзывчивой, Грен давно не играл перед такими людьми. И музыкальной. Хорошо еще, что фронтменом у них был Эшу – ему заказывали местные песни, правда, их не знал никто из них троих, но люди ухитрялись напеть то, что хотели услышать, и Эшу пускался в импровизации, а Грен и Дани подхватывали волну. Было здорово, и пока трактир был открыт, Грен почти не чувствовал усталости, хотя к ночи кончики пальцев начали неметь.

Спать пришлось в машине. Куда убрели ночевать Эшу и Дани, Грен не знал. Наверное, договорились с кем-нибудь из местных или нашли подходящий сеновал. В трактире свободных комнат не было ни за какие деньги. Грен откинул спинку пассажирского сиденья и кое-как устроился. Ночи здесь были холодные – Лугнасад в этом мире вообще не баловал жарой – и к утру Грен продрог. В следующий раз надо будет взять с собой спальник. И зубную щетку. Он умылся под колонкой где-то на окраине, где стояла его машина, и пошел в трактир завтракать. Вчера Эшу честно разделил заработанные деньги на троих, и их стоило потратить.

Утро было туманным и росистым. Где-то орал петух, вдалеке мычала корова, ближе к центру Грена обогнал грузовичок с деревянными бортами. Трактир только-только открылся. Грен подсчитал свои капиталы, заказал чаю – кофе здесь не подавали – и яичницу с тостами. Яичница была пережаренной, к ней полагалось три кусочка бекона и какие-то бобы в красном соусе. О здоровой пище здесь, видимо, еще и не подозревали.

Когда Грен допивал вторую чашку чая, явились Дани и Эшу, выспавшиеся и свежие. Грен сообразил, что Эшу как маг для ночного сна мог создать хоть дворец в чистом поле и немного позавидовал. Дани с утра был немногословен. Он заказал себе то же, что и Грен, добавив к заказу кусок черничного пирога. Эшу захотел мяса. За завтраком они договорились, что домой возвращаюся каждый своей дорогой – Эшу вздумалось еще побродить по этому перекрестку, Дани не возражал, а вот Грен хотел домой. Эшу и Дани были на байках, так что все инструменты еще с вечера загрузили в машину Грена. Все равно репетировали у него.

Расплатившись, Грен вывел машину на трассу и не спеша – на местных дорогах и пятьдесят миль в час были запредельной скоростью – двинулся домой. Как ни странно, до Сан-Франциско он добрался быстрее, чем добирался до того перекрестка – то ли удалось срезать, то ли Эшу был не слишком опытным дорожником. Во дворе все было как обычно – аромат роз, ветер колышет оплетший первый этаж цветущий клематис, пахнет цветами и морем.

Грен глубоко вздохнул, вышел из машины и принялся отстегивать тент на кузове – в нем лежал футляр с большой арфой. Может, и не стоило брать большую, раз есть дорожная, но ее звучание нравилось Грену больше.

Несколько креплений тента оказались незастегнутыми. Странно, что он не хлопал при езде. Определенно, эля вчера было больше, чем нужно. Грен откинул тент – и на него уставились напуганные карие глаза на замурзанном веснушчатом лице. В кузове, свернувшись клубочком между футляром с арфой и хангом, забился в угол ребенок. Мальчик, похоже, судя по разбитым коленкам, коротким штанам из грубой коричневой ткани и такой же куртке. Примерно так же одевались все мальчишки на том перекрестке.

– Привет, – сказал Грен. – Решил прокатиться? А родители знают, где ты? Думаю, они беспокоятся.

Мальчик фонил усталостью, печалью и какой-то горькой решимостью. Еще не закончив говорить, Грен понял, что дело не просто в том, что мальчишка решил прокатиться. Мелковат он был для подобных приключений. Грен еще прикидывал, отвезти ли беглеца обратно сразу или сначала вымыться и поесть, и не спустят ли на него всех собак за похищение ребенка, когда мальчишка выпрямился и блеснул глазами:

– У меня нет родителей, – с сильным акцентом сказал он. – А бабка дерется. Больно. Ты меня в полицию сдашь?

– А надо? – спросил Грен, обходя машину и вытаскивая мальчика из кузова. – Пойдем в дом. Ты голодный, наверное.

Мальчик сглотнул слюну так громко, что у него что-то щелкнуло в горле.

Туу-Тикки совершенно не удивилась тому, что Грен привел в дом замарашку неведомо откуда. Она умыла ребенка, а пока он жадно ел, сжимая вилку в кулаке, разговорила его.

Мальчику было восемь лет – «восемь лет и восемь месяцев, вот!», звали его Оуэн О’Лири и был он сиротой. Насколько Грен понял из его сбивчивого рассказа, Оуэн жил с бабкой, которая регулярно его колотила, особенно в последнее время, потому что мать Оуэна внезапно перестала присылать деньги. Мать жила в Ливерпуле и была «беспутной девкой», по словам бабки. Об отце Оуэн ничего не знал. Грен не понимал, как Туу-Тикки это сделала, но она вытянула из ребенка все, что он знал о матери, и картина представлялась печальной: судя по всему, Джилл О’Лири занималась проституцией. Впрочем, Оуэн родился, еще когда она жила с матерью на окраине Баллибея. Мать сбежала сначала в Триперери, потом в Дублин, а после и вовсе уехала в Англию. Бежала она, как сказал Оуэн явно со слов бабки, «чтобы ее в магдалинский приют не засунули». Однако Джилл присылала матери деньги и письма, иногда даже приезжала сама – очень давно, по словам Оуэна. Впрочем, в восемь лет «очень давно» – это и полтора года назад.

Год назад деньги и письма приходить перестали. Потом пришло какое-то казенное письмо, и бабка долго ругалась и велела Оуэну никому про это письмо не говорить. Он как раз только начал ходить в школу и ему было не до того, чтобы обсуждать там семейные проблемы. На него ругался учитель, его дразнили ублюдком одноклассники, бабка била его за испачканную и продранную одежду, и просто так била, ругая пащенком, отбросом и обузой. К лету она совсем распоясалась, без побоев не проходило ни дня. Так что Оуэн не выдержал, взял школьную сумку, сунул в нее кусок сыра и полбуханки хлеба, книжку про путешествие в Килкенни, маленький кухонный ножик, крохотную машинку, которую мать привезла ему в последний раз, и отправился из дому куда глаза глядят. Он хотел дойти до Ливерпуля и найти там мать, чтобы жить с ней. Она же обещала, что заберет его к себе. Как добраться до Ливерпуля, Оуэн не знал, но знал направление – на восток.

Машину Грена он увидел случайно, к концу первого дня пути. Очаровался толстыми колесами и блестящей полировкой и ночью залез в кузов, решив, что такая большая машина наверняка едет далеко.

Туу-Тикки налила ему какао и спросила:

– А что было в том казенном письме, ты знаешь?

– Неа. Я тогда не умел читать. А бабка не сказала. Только сказала, что от этой дряни Джилл всегда была куча хлопот и благодарение святому Патрику, что она не будет больше позорить семью. Но она и не позорила, она же не напивалась никогда, и платья у нее были такие красивые. И она была красивая.

Грен и Туу-Тикки переглянулись. Картина складывалась простая и незамысловатая. Джилл O’Лири, похоже, умерла. И Оуэн, дитя позора, никому не был нужен. Он вышел на Дорогу в поисках лучшей участи – рыжий кудрявый ирландский мальчишка, евший мясо только по праздникам и пивший какао с восторгом ребенка, которому очень редко достаются сладости.

– Хочешь выкупаться? – спросила Туу-Тикки.

– Ну-у-у… – протянул Оуэн. – А мыло не будет щипать глаза?

– А мы возьмем шампунь.

Настоящая ванна и вода из крана вызвали у Оуэна прилив восторга.

– А у нас корыто, – пожаловался он, раздеваясь без смущения и без смущения показывая синяки. – И за водой надо ходить на колонку.

Кто-то из духов принес желтую резиновую уточку. Туу-Тикки налила в ванну пены, и Оуэн со щербатой улыбкой полез в белые хлопья. Пока Туу-Тикки мыла его, она размышляла, во что бы ей одеть мальчика – и не завтра, когда привезут еще даже не заказанную одежду из интернет-магазина, а прямо сейчас. Они с Греном как-то не ожидали, что в доме окажется ребенок, и одежды маленьких размеров у них просто не было. А в любой из греновых футболок мелкорослый Оуэн просто утонет. Его собственную одежду, много раз зашитую и испачканную, Туу-Тикки отдала духам для стирки, но видеть Оуэна в ней снова она не хотела.

После ванны Оуэн начал зевать и тереть глаза руками. Туу-Тикки закутала его в полотенце, переодела в одну из своих футболок и уложила спать в гостевой спальне. Он уснул сразу, сжав в кулаке машинку, а Туу-Тикки спустилась в гостиную.

Грен, с распущенными влажными волосами, ждал ее. Туу-Тикки включила ноутбук и большой экран. Надо было заказать мальчику одежду. Или съездить за ней, пока он спит?