Текст книги "Ситтин (СИ)"

Автор книги: Pale Fire

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

========== 1 ==========

Туу-Тикки, стоя на крыльце, проводила последнюю машину, в которой уехали две ее приятельницы из клуба по вязанию. Услышала, как щелкнул замок в воротах. Кивнула духу и спустилась в сад, чтобы посмотреть, как распускаются первые весенние цветы. Если бы она сажала маргаритки, рябчики, пролески и примулы, все бы уже цвело. Но Туу-Тикки их не любила. Она обошла фруктовые деревья, разговаривая с каждым, кусты фуксий, розы, погладила безлистные еще виноградные лозы, посмотрела, как распускаются листочки клематисов. Мимоходом отметила, что пора бы уже открывать бассейн. Вокруг бассейна росли нарциссы – небольшими купами, между едва-едва начавшими проклевываться хризантемами и пионами. Нарциссы уже выкинули цветочные стрелки. Вот-вот зацветут, может быть, даже завтра.

Туу-Тикки забралась на садовые качели, поджав ноги. Кто-то из духов немедленно накинул ей на плечи плед, еще кто-то принес трубку, пепельницу и табак. Туу-Тикки знала, что если она просидит тут дольше, чем нужно, чтобы выкурить трубку, ей принесут горячий шоколад или чай – в зависимости от ее каприза. Она жила одна с прошлого года. Духи научились угадывать ее желания, а она – их настроения. Они ладили. Диковато было жить в доме, где, кроме Туу-Тикки, большую часть времени не было живых людей, но она привыкла. Заново перезнакомилась с частью старых друзей из России, выжидая время, чтобы пригласить их к себе в гости. Через Этси подружилась с кружком любящих вязать женщин из Сан-Франциско и после Рождества даже стала приглашать их к себе на еженедельные посиделки.

Приезжали обычно шесть или семь женщин разных возрастов, от пожилой, худой как щепка, маленькой и высохшей Пинь Лао, специализирующейся на ирландском кружеве, до совсем юной, еще не закончившей школу Джун Спенсер, которая пока вязала только шарфики и снуды. Анна Сноу, помешанная на шалях из секционки, держала свой магазинчик в Кастро. Туу-Тикки еще осенью договорилась с ней, что будет привозить вещи на продажу. Одна, без особых дел, почти без гостей, она вязала много. Крупные вещи, мелкие, простые, сложные, вручную, на машинке – ей было все равно. Спала Туу-Тикки по шесть часов в сутки, сад, особенно зимой, не требовал особых забот, дом не требовал забот вовсе, хватало бы дров камину и внимания домашним растениям и духам, подросшие коты, как любые коты, были вполне самодостаточны…

К весне Туу-Тикки обнаружила, что из положенного Первым Домом жалования использует едва ли пятую часть. Деньги копились на счету, а фантазии, на что бы их потратить, не хватало. У Туу-Тикки просто не было особых потребностей. Человеческие она удовлетворила в первые полгода, а то, что в ней было от ши, не нуждалось в том, что можно купить за деньги. Разве что в музыке – но это были такие смешные расходы…

На годовые праздники – Лито, Лугнасад, Джер, Самайн, Йоль, Имболк – приходили гости. Они были странные и не вполне люди. На Венец Лета явился – или явилась? – кто-то гномоподобный, с волосами цвета антрацита – с угольным блеском, хризолитовыми глазами, ногтями, похожими на кусочки пирита, с полупрозрачной кожей, в одежде из асбеста, босой. Попросился в самый глубокий из подвалов, отказался от постели, но потребовал, чтобы его засыпали землей или песком. Духи натаскали черного песка с гавайских пляжей, насыпали в самом темном углу нижнего подвала. Гость закопался в песок, и его не было ни видно, ни слышно до Самайна. На Самайн он поднялся в дом – под его шагами прогибались деревянные ступеньки, попросил перекусить углями из очага, поблагодарил за гостеприимство, оставил на каминной полке синий кристалл размером с пекановый орех и куда-то ушел, просто шагнув в огонь. Туу-Тикки носила кристалл к ювелиру – это оказался редкой чистоты и размера алмаз. Продавать камень Туу-Тикки не стала, не стала даже гранить. Так и оставила на каминной полке. Ее товарки по вязальному клубу считали, что это просто кусочек стекла – ювелиров среди них не было.

На Ламмас пришел – примчался – рогатый, длинноногий и короткорукий, с огромными оленьими глазами. Кто-то гнался за ним, но Туу-Тикки успела захлопнуть калитку. Лил дождь, какого не должно быть в Сан-Франциско в августе, и наутро Туу-Тикки видела следы когтистых лап вокруг ограды и следы неподкованных лошадей. А рогатый, сторонясь камина и избегая лестниц, прожил в доме несколько дней. Он молчал, только хрупал все время овощами, разоряя холодильник. Спал, прислонившись к стене или опорному столбу. Пил только воду. У него была коричневая, цвета оленьей замши, кожа, белое пятно на груди, грубые толстые ногти, почти черная полоса вдоль позвоночника. Из одежды – только замшевый лоскут вокруг бедер и шнурок с бесформенными кусочками отполированной красной меди на запястье. Его имени Туу-Тикки так и не узнала. Он ушел в новолуние, сбросив на крыльце свои роскошные, в двадцать веточек, рога.

На Джер явилась смертельно усталая, ярко-рыжая, веснушчатая, с прозрачными светлыми глазами толстушка. От нее пахло яблоками и она уснула, едва переступив порог. Она представилась как Енка. Погадала Туу-Тикки на фруктовых косточках, помогла наварить варенья и джемов, рассказала, куда ездить за грибами и как ставить цукаты, попросила у Туу-Тикки пять ярдов зеленой шотландки и сшила себе платье, обновила подковки на сапожках, связала костяным крючком из клубочков-остаточков пестрый колпак, остригла волосы, сожгла их в камине, а одним пасмурным днем, когда небо думало, пролиться ему или нет, Енка вышла на крыльцо, свистнула так, что у Туу-Тикки зазвенело в ушах, села на подскочившего к крыльцу сивого козла размером с пони, ухватилась за рога – два из шести – и ускакала прочь.

На Самайн в дом постучались сразу двое: бритый налысо мужик со шрамом поперек лба, в куртке с потемневшими серебряными бляхами и шипами, с парой мечей за спиной, в сапогах с хлюпающими подметками, а с ним – худая до ломкости беловолосая черноглазая девушка явно эльфийских кровей, тоже с мечом, в новых голубых сапогах и посеченной косухе не по размеру. Мужик оказался молчалив и хмур. В первый же вечер, убедившись, что его спутница в порядке, он сел у камина с бутылкой водки и стаканом, и методично напился до стеклянных глаз. В комнату к себе, однако, он поднялся, не шатаясь, а утром, еще до завтрака, выбрался на задний двор разминаться с мечами. Девушка же весь вечер отмокала в ванне, изведя на себя полтора флакона пены и полфлакона шампуня, потом, закутавшись в халат, спустилась, нашла Туу-Тикки в кабинете и робким шепотом попросила какую-нибудь юбку и старых тряпок, каких не жалко. Вместо тряпок Туу-Тикки дала ей две пачки прокладок и упаковку черных хлопковых трусов самого маленького размера, вместо юбки подобрала безразмерный сарафан из клетчатой байки и водолазку под него. Назваться гости сообразили только на следующий день. Его звали Имрис, ее – Лада, в каких они отношениях, Туу-Тикки так и не поняла, да и не спрашивала. Имрис три раза в день готовил себе бифштексы с кровью, водки больше не пил – только пиво, не отказывался от пирогов, но категорически не ел ни фруктов, ни овощей. Лада предпочитала виноград и поздние персики, иногда ела свежую рыбу, пила белое вино, разведенное водой, и очень любила вместе с Туу-Тикки смотреть аниме, не понимая ни слова из того, что говорили персонажи. Имрис аниме не смотрел, от боевиков плевался, книг не читал. Тренировался, точил и чистил мечи, чинил куртку и сапоги. Просто отдыхал, как бродячий кот, допущенный в тепло. Ушли эти двое, когда в дождях случилась трехдневная передышка.

В Йоль явились замерзшие до синих губ подростки – он и она, Мартин и Марта. Он – с соломенными, стриженными в кружок волосами, в льняной рубахе и штанах с вышивкой, в деревянных башмаках на толстые шерстяные носки, в слишком тесном кожушке, из швов которого выбивалась шерсть. Она – статная, с роскошной, перевитой бисерными нитями косой, в длинном синем шерстяном платье и короткой беличьей шубке, почему-то босая. Брат и сестра, только сестру выкупили богатые родичи и увезли в город, а брат остался на хуторе. Но нашли друг друга – детки волшебных кровей, близнецы от лесной девы. Они знали, кто они и куда и зачем идут. Просто немного заплутали в метели. Заканчивающие фразы друг за другом, меньше, чем двое, больше, чем один, волшебные близнецы пробыли в доме до конца Темного времени. Марта легко схватила искусство вязания на спицах, Мартину Дэн показал приемы резьбы по дереву. Ушли они, одетые в современную Туу-Тикки одежду и обувь, с рюкзачками, в которых, кроме припасов, лежали резцы по дереву у Мартина и набор разборных спиц для вязания у Марты.

На Имболк не пришел никто – это время Дома. Туу-Тикки и сама старалась никуда не выходить. Разве что на вязальные посиделки. Ей было… не то чтобы одиноко, но пусто. Грен ушел так внезапно, и так ничего не обещал… Туу-Тикки знала о его чувствах и знала о своих, но это не имело большого значения. Чтобы любить, надо уметь отдавать. Грену отдавать было нечего. Он и ушел искать это что-то – что-то только свое, самого себя. У него был дорожный телефон, но за десять месяцев он не прислал ни смски, не говоря уже о звонках. Туу-Тикки его номера не знала. Могла бы узнать, просто спросить у Дэна, но не стала. Не хотела. Грен ушел с эльфом, Грен ушел за собой-эльфом, и в это магическое путешествие совершенно не вписывались высокие технологии, пусть даже и дорожные. Может быть, он вернется. Йодзу вот уверен, что вернется. И Эшу уверен.

Эшу… Вроде бы той же масти и сложения, что и Грен, вроде бы те же синие глаза, но – совсем, совершенно другой. Бог, кот, трикстер. Он явился в Темное время, и явился не один. С ним был Дани. Они пришли с Дороги, промахнувшись то ли домом, то ли миром, но были настолько вымотаны путешествием под зимним дождем, что остались, хотя до дома Тами, где Дани жил постоянно, было – пройти сквозь зеркало. Правда, Туу-Тикки не хотелось, чтобы сквозь зеркало эти двое проводили еще и свои тяжелые байки, но кто б ее спросил? Однако не стали. Эшу напился чаю, принял душ и убрел спать, Дани загнал в гараж байки, вытер их, что-то проверил, подкрутил, а потом уснул прямо в гостиной на диване – не хватило сил подняться наверх. Когда утром Туу-Тикки спустилась, Дани так и спал, а рядом с ним на полу сидел Эшу и смотрел на Дани со странной смесью нежности и озадаченности.

После этого Дани и Эшу стали наведываться регулярно. Изучали город, сравнивали его с Сан-Франциско на Земле-Трайм, просто зависали в доме. Кажется, Эшу понравилась сама концепция дома в подобном стиле. Кажется, Дани был готов идти за Эшу не то что в ситтин, а хоть в Ифэренн. В жизнь Туу-Тикки Эшу вносил должную долю хаоса: то превратит дюжину клубков пряжи в коралловых змей, то поменяет местами соль и соду, то сделает пол липким для духов, а потом хохочет, глядя, как духи пытаются взлететь и не могут, то вытащит Туу-Тикки и Дани на какой-нибудь скучный концерт и заставит классический оркестр сыграть фоновую музыку из «Марио» или «Соника», то превратит в бабочек шелковые шарфы и в ласточек – мужские галстуки в каком-нибудь дорогом бутике, где Туу-Тикки решит купить шейный платочек…

Скучно с Эшу не было. Впрочем, не было и близости – ни с кем. Туу-Тикки не скучала. Просто ждала. Что ей еще оставалось?

Она выбила трубку, взяла в озябшие руки чашку с чаем. Крепкий, черный, с чабером. Остался с посиделок. Так сложилось, что все женщины их клуба пили только чай – черный, зеленый, матэ, ройбуш. Не кофе. Почему-то никто из них не пил кофе.

Темнело. Солнце упало в океан, задул ветер. Туу-Тикки посмотрела на россыпи крупных звезд. Подумала о луне, которая выползет из-за гор под утро.

В гостиной вспыхнул электрический свет, желтым квадратом лег на траву и цветы. Кто-то пришел? Прямо в дом? Зеркалом? С качелей ей не было видно окна, но духи не шумели, значит, это кто-то свой. Надо бы пойти в дом, посмотреть. Но она сидела в пледе с чашкой чаю и совсем не торопилась.

========== 2 ==========

Она была прекрасна. Изящные обводы, невероятной красоты резьба, мерцающие струны, серебряные колокольчики, и сама древесина – перламутрово-белая с лиловыми прожилками, словно на ее изготовление пустили старую, доросшую до размеров дерева сирень. Туу-Тикки мысленно поздоровалась с ней. Арфа отозвалась тихим гулом, словно шмель задел басовую струну. Она стояла посреди гостиной, а рядом лежала большая собака какого-то сиамского окраса – шкура цвета топленых сливок, а морда, уши, лапы, хвост и полоса вдоль выступающего хребта – цвета темного шоколада. Глаза у собаки были зеленые, как у кота, но зрачки обычные, круглые. Волнистая шерсть на хвосте, груди и лапах, гладкая морда, острые лисьи уши. Собака тяжело дышала, высунув язык. Ошейника Туу-Тикки не заметила.

Кто-то из эльфов? Явно эльфийская арфа, собака – не дорожная и не человеческая. Но – электрический свет? Или это духи включили? Хотя эльфы достаточно хорошо видят в сумерках, а от камина достаточно света. Туу-Тикки огляделась в поисках гостя. Заметила побитый рюкзак с эмблемой местного магазина туристических товаров и прикусила губу. Ненадолго закрыла глаза – и тут ее обняли. Запах был знакомым и в то же время чужим, эмоциональный фон – тоже. Она уткнулась в пахнущую травами и древесным соком куртку и совсем по-детски зажмурилась, тоже обнимая и чувствуя под пальцами замшу куртки, жесткую кожу и металл пояса, быстрый стук сердца у щеки.

– Я вернулся, – тихо сказал Грен. – А тебя нет. Я так испугался, но потом почуял твой табак.

– Я была во дворе, – пробормотала Туу-Тикки, не открывая глаз. – Как зовут собаку?

– Кай. Года три назад он решил, что я в нем нуждаюсь. Странная прихоть для эльфийской борзой, но с ними не спорят.

У него изменился голос. Стал глубже и выразительнее. Изменился запах – теперь от него почти не пахло человеком. Но нервничал он совершенно отчаянно.

– Если ты выставишь меня за порог, – начал он, – то будешь в своем праве. Я потерял счет времени. Почти обо всем забыл.

Она тихо засмеялась.

– Насколько я знаю, это нормально для того, кто ушел в Волшебную Страну. Ты нашел, что искал?

– Да, – сказал он и уже увереннее добавил: – Да, нашел.

– Собаку и арфу?

– Не только. Я все тебе расскажу.

Она немного отстранилась, подняла голову, оценивая изменения. По две пары косичек уходят к затылку от висков. Золотистый загар, очень слабый. Кажется, радужка стала больше и еще синее. Изменилось выражение глаз. На рубахе под распахнутой курткой какие-то украшения, металл и камни. Уши проколоты – по три-четыре сережки в каждом. На шее часто-часто бьется жилка.

– Устал? – спросила Туу-Тикки. – Ты с дороги, да еще с арфой. Верхом?

Грен покачал головой и засмеялся.

– Я не решился выйти на Дорогу с большой арфой. Зеркало. Я научился открывать зеркала. Оказывается, достаточно желания.

– Сильного желания, – уточнила Туу-Тикки.

– Да, – согласился он. – Если бы ты знала, как хорошо почувствовать себя дома!

Она вопросительно подняла левую бровь.

– Да, – подтвердил Грен. – В Ллимаэсе я не чувствовал себя дома ни разу за все эти годы – пять, семь… не знаю.

– А тут десять месяцев прошло, – зачем-то сказала она и поймала волну его радости и облегчения. – Хочешь чаю?

Грен помотал головой и она заметила, насколько длиннее стали его волосы.

– Я принес вина из трав Ллимаэса, – объяснил он. – Выпьем за встречу?

И щелкнул пальцами, приказывая духам принести бокалы.

Они устроились на полу возле камина, друг напротив друга. Туу-Тикки расстелила по полу юбку, Грен скинул куртку, оставшись в темно-голубой рубашке странного кроя, но не стал снимать сапог. Бутылка из матового узорчатого стекла была запечатана воском. Грен аккуратно снял его и налил прозрачно-зеленое, чуть пенящееся вино в два бокала. Протянул один Туу-Тикки, второй взял сам. Посмотрел сквозь вино на огонь, плеснул несколько капель в пламя и сказал:

– Я хочу выпить за тебя. За верность, и постоянство, и… – он замялся, но они не слишком нуждались в словах. Она поняла и так.

Туу-Тикки пригубила вино, облизала губы, а потом начала пить медленными глотками. Вино из Ллимаэса было легким, горьковатым, в нем совершенно не чувствовался алкоголь, зато травы… она не бралась определить, что это за травы и сколько их. Однако предчувствовала, что послевкусие останется с ней надолго.

Грен пил и смотрел на нее, как жаждущий на воду.

– Я не понимал, как соскучился по тебе, пока не вернулся, – признался он.

– Не до того было?

Он опустил ресницы.

– Не до того. Год в Дороге, а потом – острова. Ученичество. Вчера закончился срок.

– Как-то быстро для долгоживущей расы.

– Я же полукровка, – объяснил он. – Что-то можно воспринять, только если с рождения там воспитываться. Многим вещам меня и не пытались учить.

Кай подошел к ним, лег мордой к огню, положил морду Туу-Тикки на колени. Она погладила собаку по невесомой шелковой шерсти.

– Надо будет придумать легенду о породе, – сказала она. – А то нас вопросами замучают.

– Кай может не покидать большого ситтина.

– А ветеринар?

Грен задумался, вертя в пальцах бокал.

– Об этом я забыл, – сказал он. – Самая обычная эльфийская борзая, насколько они могут быть обычными.

– Это мир людей, – мягко напомнила Туу-Тикки. – Большой ситтин велик, но нельзя же в нем замкнуться. Ладно, Кай, будешь салюки-бридом. То бишь аборигенной арабской салюки. Тебе в самый раз.

– Они вроде кареглазые? – уточнил Грен. – Не бывает же собак с зелеными глазами?

– Не бывает. Но бридам не обязательно быть образцами экстерьера. Я сделаю документы. Эндрю мне не откажет. Он вообще не умеет отказывать, сколько я заметила. Так кто ты теперь? Эльфийский менестрель?

– И лучник, – кивнул Грен. – Там это как вождение автомобиля в США. Обязательный навык. Ну и по мелочи – немного ювелирного дела, немного травничества, пение, разговор с растениями и водой… Понимаешь, на островах почти нет смены времен года и все время что-то цветет. Не то чтобы вечная весна, но на первый взгляд похоже. Время пролетает совершенно незаметно.

– А как ты нашел себе учителя? В Ллимаэсе так легко берут в учебу полукровок?

– У деда взыграло чувство чести, – улыбнулся Грен. – У деда по отцу, я имею в виду.

– То есть тебе удалось найти кровную родню? – изумилась Туу-Тикки.

– Повезло, – Грен кивнул. – Лин еще в начале нашего пути говорил, что видел кого-то на меня похожего. Оказалось – дед. А прадеда нет, поэтому отец и стал бродягой.

– Ты его видел?

– Нет. Он не возвращается в Ллимаэс. Понимаешь, учит ребенка не отец, а дед, и…

– Я поняла. Это разумно, наверное, при настолько долгой жизни. Кстати, насколько?

Грен пожал плечами.

– Они не считают лет. Лэи – арфист, не музыкант, то есть не только музыкант. В первую очередь мастер. Так что учителя для меня он нашел. А сам учил всему остальному. Правда, не доверил мне изготовить лук, но стрелы для себя я делаю сам.

Туу-Тикки оглянулась в поисках лука.

– В кабинете, – объяснил Грен. – А ты? Ты пошла учиться?

– Нет, – покачала головой Туу-Тикки. – Я нашла клинику, где принимают без страховки и берут наличные. Какой-то минимум первой помощи я умею, но в остальном лучше обратиться к специалистам. Сменила машину, вступила в клуб вязальщиц, гостей принимаю понемногу. Если придет совсем уж не человек, которому нужна врачебная помощь, через камин можно позвать лекаря с Дороги. Правда, не случалось пока. Мало было гостей. Тами и Тави делятся опытом, это тоже кстати. Эшу и Дани зачастили в гости, может, завтра придут. Эшу – хулиганье страшное.

– Ну это же Эшу, – улыбнулся Грен. – Я их видел?

– Кажется, нет. Дани – это брат Дэна. Из параллельной реальности.

– Тоже киборг?

– Да. А Эшу – кузен Йодзу, тоже из Народа Зверя. Первый Дом и все такое. Кстати, Эшу говорит, что этот дом создан для того, чтобы в него могли умирать.

– И возрождаться. Я знаю. По Дороге уже прошел слух.

– Угу, Эшу и Хаору изрядно постарались, чтобы ситтин работал именно так.

– И что, приходят?

– Знаешь, да. Редко, но метко. А ты теперь еще и дорожник?

Грен задумался. Разлил по бокалам еще вина, подождал, пока Туу-Тикки отопьет.

– За нас, – сказала она, салютуя бокалом.

Грен улыбнулся и повторил:

– За нас. Пожалуй, да. Не как Лин, но так мне и не надо. И знаешь, если сюда приходят умирать, то моя арфа будет очень кстати.

– А о чем она? О смерти или о возрождении?

– О чем я захочу, – пожал плечами Грен. – Зависит от ситуации, – он задумался. – Знаешь, так странно: в Ллимаэсе я полгода отвыкал от человеческих речевых оборотов, и вот – они снова на языке.

– Потому что мы говорим по-русски, – объяснила Туу-Тикки. – Какой язык, такие и слова. Уж в Ллимаэсе, я думаю, ты не по-русски говорил.

Грен покачал головой.

– Я выучил язык, пока был на Дороге с Лином. Так что ты права. Все дело в языке. Я люблю тебя.

– Я знаю, – кивнула Туу-Тикки.

– Ты не винишь меня в том, что я тебя оставил?

Некоторое время она молчала.

– Нет, – наконец сказала она. – Пока ты был сидхе-подростком, ты бы все равно не мог быть со мной. Такой возраст. Тебе надо было уйти, чтобы повзрослеть. – Она вскинула руку, останавливая готовые вырваться у него слова. – Женщины-сидхе взрослеют совершенно иначе. К тому же я старше тебя, и намного. Это сгладится через пару десятков лет, но пока еще имеет значение. Моя обезьяна умерла намного раньше, и я научилась жить без ее истеричного визга в собственной голове. И потом, Грен… мы истинная пара. Я достаточно насмотрелась на своих сестер и твоих братьев. Что бы мы ни сделали, мы не сможем не принять друг друга. Никакие различия на это не повлияют.

– Нам понадобится время, чтобы снова привыкнуть друг к другу, – вздохнул Грен. – Ты переменилась, и я переменился. Все сначала.

– Не все. Но многое. Например, у нас теперь есть собака. Кай, тебя надо выгуливать?

Кай поднял голову, шевельнул хвостом и снова устроил морду у Туу-Тикки на коленях.

– Надо, но без поводка, – перевел Грен. – В границах большого ситтина, разумеется. А где коты?

– Ушли промышлять бабочек, – сказала Туу-Тикки. – Киану где-то раз в неделю притаскивает нетопырей. У тебя сейчас утро, день или вечер?

– Ранний вечер. А который час здесь?

Туу-Тикки указала на часы. Стрелки замерли на половине девятого.

– Совсем отвык от точного времени, – признался Грен. – Интересно, я еще не разучился водить машину?

– Завтра проверишь. И почту завтра проверишь. Все завтра.

– Устала?

– Хочу лечь. – Туу-Тикки допила вино, спихнула собачью голову с коленей и скользнула к Грену. Села рядом с ним, уютно устроившись под рукой и сказала: – Вместе с тобой. Остара сегодня. Самое время кормить духов.

В нее ударило волной такого желания, что голова закружилась. Она погладила Грена по колену.

– Ты имеешь в виду то, о чем я подумал? – покрепче обнимая Туу-Тикки, спросил Грен.

Она улыбнулась. Он рассмеялся.

– Два эмпата, да, – сказал Грен. – Я помню.

Он легко поднялся, подхватил ее на руки и, бесшумно ступая в мягких сапогах, пересек гостиную и поднялся по лестнице.

Кай некоторое время смотрел на огонь, потом подлизал последние капли вина из бокалов, нашел на кухне кошачью миску с водой и долго лакал из нее. А после вернулся в гостиную, вальяжно раскинулся на диване и принялся смотреть на танец ликующих духов.

========== 3 ==========

Туу-Тикки сидела, опираясь плечами на грудь Грена и разнеженно гладила его по руке.

– Бурная ночь накануне Остары, – сказал он, потянулся и обнял ее. – До сих пор эхо на весь дом. Ты как? Я бы не прочь еще, только, кажется, уже не смогу.

– Я прекрасно, – улыбнулась она. – Совершенно прекрасно. И, думаю, с нас хватит. Тем более что это не эхо на весь дом, а… Ну прислушайся же.

Грен кивнул и спросил:

– Такой эмоциональный разброс – это кто? Второй ровнее, но глубже.

– Разброс – это Эшу, я думаю. А второй, разумеется, Дани.

– Интересно, давно они пришли?

– Достаточно давно, чтобы их как следует зацепило.

– Резонанс?

– Он самый. По крайней мере, до сих пор они уходили в другое место, чтобы заняться любовью. Я бы почувствовала.

Грен рассмеялся.

– Мне даже слегка неловко.

– Это моя мелкая месть Эшу за его озорство. И я не думаю, что он в претензии. Пойдем позавтракаем? Или спать?

– Не хочу спать. А ты?

– Тоже не очень.

Туу-Тикки повернулась, притянула Грена к себе и поцеловала его.

– Люблю тебя, – сказала она, выбралась из постели и ушла в душ.

Грен смотрел ей вслед. Он знал, что она чувствует, но сказанное вслух все же было важно, правда, он не мог сообразить, почему. Он вообще плохо соображал сейчас. Они занимались любовью всю ночь – Грен и не знал за собой такой изобретательности. Болтали, курили, пили вино, снова любили друг друга, пока небо не начало светлеть. Если бы Грен знал, как Туу-Тикки его ждет, он бы вернулся раньше. Или не вернулся. Сейчас он не мог понять – переполняли эмоции, да еще накладывался чужой фон: Эшу и Дани, ликующие духи, довольный дом, Кай и коты, знакомящиеся друг с другом, тихий, но мощный фон города, от которого Грен успел отвыкнуть, далекое дыхание Тихого океана.

Двойной всплеск чужого оргазма вызвал короткий приступ острого желания, но быстро стих. Грен растянулся на кровати, раскинув руки и слушал, как шумит в ванной вода. Потом вода перестала течь, но Туу-Тикки не спешила. Ну да, подумал Грен, ей же надо причесаться, одеться, привести себя в порядок. Ему бы тоже не помешало.

Он поднялся, чувствуя блаженную ломоту в мышцах, и вышел за дверь. За годы на островах он привык не стесняться собственной наготы. Да и кто бы его увидел?

Его спальня была оставлена словно вчера. Ни пыли, ни затхлости, только прибавилось цветов на окне да в углу стоял горшок с чем-то светло-зеленым и перистым. А вот мыло в ванной подсохло и растрескалось. И было странно стоять под душем, а не под прохладным водопадом. Грен мимолетно пожалел, что в Сан-Франциско нет теплых источников, а водопады холодны. Пропущенная через железные трубы вода отдавала металлом – ощущение, от которого он успел отвыкнуть.

Кто-то из духов, похихикивая, словно был навеселе, расчесал Грену влажные волосы, отросшие до бедер – по обычаю островов, Грен не стригся. Вот только большинство его сородичей щеголяли гривами от силы до пояса, а у него волосы росли и росли. Грен знал, что такое бывает и у людей – редко, но бывает. Вон и Туу-Тикки ходит с косой ниже ягодиц, а если распустит волосы, они будут еще длиннее. Грен велел заплести себе височные косички, подумав, вспомнил, где оставил зажим для волос. Дух закончил с его прической и исчез, хихикая. Грен оделся и спустился вниз. Из кухни пахло свежим чаем и булочками, в животе заурчало, но прежде всего Грен подошел к арфе. Сел в кресло, придвинул ее к себе, пробежался пальцами по струнам.

Он очнулся, только когда солнце хлынуло в комнату сквозь прозрачные стекла. Час прошел, два? Он не знал. Совершенно отвык следить за временем. Туу-Тикки сидела в кресле напротив и слушала. Слева на диване устроились, обнявшись, двое худощавых мужчин – брюнет с тонкими резкими чертами и рыжий парень со слишком правильным лицом.

– Невероятно, – тихо сказал рыжий. – Я слышал арфу, но это… Просто невероятно.

– Импровизация? – спросил брюнет.

– Не совсем, – ответил Грен.

Эти двое транслировали достаточно эмоций, чтобы Грен смог различить их и понять: брюнет – Эшу, рыжий – Дани. Интересно, насколько полно сущность Эшу соответствует его имени?

Туу-Тикки подошла к Грену, поцеловала и позвала:

– Идемте завтракать. Скоро полдень. Надо будет жертвы принести.

Привычка утолять голод музыкой появилась у Грена еще на Каллисто и только развилась на островах. Но здесь, в человеческом мире, забывать о телесной пище не стоило. Может быть опасно.

За завтраком – камбала в винном соусе, цветная капуста, салат из зелени, ореховые булочки, мед и чай – Дани сказал:

– Я играю на ханге. Знаешь, что это?

Грен ненадолго задумался, вспомнил, кивнул.

– Эшу клавишник, – продолжил Дани.

Эшу небрежно отмахнулся.

– Это другое, – сказал он. – Ты же не хочешь…

– Хочу, – улыбнулся Дани. – Хочу попробовать, как будут сочетаться арфа, ханг и клавиши.

– Боюсь, мой рояль требует настройки, – покачал головой Грен. – Он слишком долго простоял.

– Он электронный, – напомнила Туу-Тикки. – Прогонишь тестировочную и настроечную программы, они шли с ним в комплекте. Вот с саксофонами вряд ли будет так просто.

– Вряд ли я когда-нибудь еще буду играть на саксе, – Грен пожал плечами.

– Эльфы джаза не играют? – взгляд Эшу выблеснул зеленью.

– Эльфы даже фолка не играют, – улыбнулся Грен. – Мы можем попробовать репетировать, но не сегодня.

– Потому что Остара? – уточнил Дани.

– В том числе. Мне понадобится время, чтобы снова вжиться в мир людей, – объяснил Грен. – Туу-Тикки по мне соскучилась. Какой сегодня день недели?

– Вторник, – сказала Туу-Тикки. Она пила шоколад и курила трубку. – Кстати, я ждала тебя, чтобы ты помог мне выбрать гитару.

– Почему не Дэн? – удивился Дани.

– Потому что.

Грен кивнул.

– Ты поёшь? – спросил он.

– Да, бывает. Дыхание я поставила, диапазон восстановила. Практика нужна. Основы игры на гитаре Дэн мне дал, но та, что я себе купила, годится только для учебы. Не то чтобы совсем дрова, но близко. Дани, Эшу, а вы будете жертвовать здешним духам и очагу?

– Если я буду жертвовать духам, они обожрутся и сорвутся с привязи, – медленно и веско произнес Эшу. – Ты, кажется, склонна забывать, кто я.

– А я буду, – довольно сказал Дани. – Я привез вино. Ну а волосы отрастут. Много ведь не надо?

– Прядка с затылка, – кивнула Туу-Тикки. – Даже заметно не будет.

Тем не менее, жертву огню Эшу принес – несколько волосков. Пламя загудело, взметнулось, позеленело. Стало алым, приняв жертву Дани, серебряным, когда Туу-Тикки проколола палец и капнула на поленья кровью. Грен подумал и взял у нее иглу. И тоже принес очагу кровавую жертву. Синие языки огня облизали его ладонь, как ласковый кот.

Алтарем как-то сама собой стала каминная полка. Цветы и табак, вино и мед, немного молока. Духи слетелись к ней, как пчелы. Грен смотрел на их пляску и посасывал проколотый палец.

– Я рад, что ты нашла себе музыку, – сказал он Туу-Тикки. – Поехали за гитарой?

– Поехали, – согласилась она. – Заодно и проверишь, не разучился ли водить машину.

– И мы поедем, – встряхнулся Эшу. – Будем дней через несколько.

– Порепетируем? – оживился Дани.

– Пока без меня.

– У меня будет время, чтобы тебя переубедить.

Грен заметил, как Эшу отвел взгляд. Кажется, он слегка смутился. Похоже, методы убеждения Дани были очень доходчивы.

– Ты хочешь акустику или электроакустику? – спросил Грен, аккуратно выруливая за ворота. Кай лежал на крыльце и смотрел на машину, Грен видел его в боковом зеркале. – Я забыл, мы покормили собаку?