Текст книги "Верь мне (СИ)"

Автор книги: Октябрина Коллет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Два врача закатили носилки с лежащим на них человеком. Вика не решилась сделать ни шагу. Она поняла, что случилось. Подошла к старушке, мявшейся рядом. С третьей попытки смогла совладать с непослушным языком и немеющими конечностями: «Скажите, пожалуйста, что тут случилось?». «Милочка, знаешь, как опасно жить на этом свете. Я подошла дорогу спросить, а он – тут – в крови!» – охнув, словоохотливая старушка пустилась в рассуждения.

Из автомобиля милиции вышел Константин Леднёв – его-то Виктория узнала сразу.

– Прошу всем покинуть место преступления. Только что было совершено покушение на начальника «убойного» отдела ГУВД Санкт-Петербурга: Скрябина Станислава Александровича! – кричал он в толпу журналюг, слетевшихся сюда, как грифы на падаль. – Ничего решительного о его состоянии сказать не могу. На данный момент он находится между жизнью и смертью. Все вопросы потом.

Вика побледнела. Отступила назад. То, чего она боялась больше всего, случилось.

Комментарий к Глава 4. Осечка?

Ребят, вот и долгожданная глава. Я всё-таки это сделала!

========== Глава 5. Ведь это ещё не конец… ==========

Стук колёс метро. Равномерный. Спокойный. Как сама жизнь. Мерное покачивание из стороны в сторону. Толчки и давка у выходов. Механический голос. Темнота в окнах. Бесконечная темнота глубоких тоннелей…

Ручки чёрной кожаной сумки были измяты во все стороны красными заледеневшими пальцами настолько, что кое-где на ремешках появились неприличные безлико-серые потёртости. Вика качалась в такт мерному покачиванию вагона. Она не могла осознать, что только что произошло. Она просто мяла ручки сумки до невозможности, вымещая на них всю неугомонную силу её мыслей. Чем ярче и сильнее была мысль, чем она была больнее, тем сильнее, едва ли не до треска, сворачивались ручки. Чем беспристрастнее и спокойнее была мысль, тем быстрее успокаивались руки, а ручки плюхались на джинсы.

Виктория сбилась со счёту – сколько она уже сидела в этом душном вагоне, сколько раз уже объявляли станцию «Девяткино», сколько раз она, невзирая на это объявление, продолжала сидеть, сколько людей уже успело смениться, сколько времени прошло…

Женский беспристрастный механический голос объявил: «Станция Чернышевская» – пошёл уже неизвестно который круг её блуждания по метро. До конца оставалось немного. Каждый раз, когда объявляли последнюю станцию, Вика выходила, переходила на другую сторону, ждала следующего поезда, не прячась от сильного порыва ветра, создаваемого бешеной скоростью электропоезда. Одной из первых входила в вагон, умудряясь смешаться с толпой, одной из первых занимала места. И продолжала незатейливое занятие: мять ручки сумки, изредка покусывая губы, и глядеть в пустые безжизненные окна электрички. Вот до начала этих действий осталось какой-то десяток станций. Опять. В вагон ввалилась толпа людей. Один человек отделился от этой толпы и нагло плюхнулся рядом с Викой, обдав её волной сильного крепкого одеколона, от которого затуманило глаза. Но Вика не перестала мять ручки сумки. Она продолжила смотреть в темноту окна, не видя перед собой ничего. Сколько прошло остановок? Похоже, что ни одной, поскольку состав вагона не сменился.

– Девушка, – позвал вполголоса её кто-то, кажется, слева, со странным южнорусским или кавказским акцентом, – девушка…

– А? – ещё не до конца отойдя от собственных мыслей, Вика повернулась.

– Который час? – очаровательно блестящими белыми зубами улыбнулся то ли армянин, то ли азербайджанец, пожирая Викторию глубоким взглядом чёрных глаз.

– Сейчас, – Вика взглянула на наручные часы, – сейчас пятнадцать минут третьего.

Получается, она уже больше часа катается в метро? Больше часа прошло с того момента? Больше часа она уже мнёт несчастные ручки сумки? Но вопросы эти не сильно её волновали, поскольку уже через пару секунд она вернулась к своим мыслям, к покусыванию губ и к мучению ручек сумки.

– Девушка, – опять этот мужчина, – а сейчас который час?

У Вики дёрнулась губа, но она постаралась сохранить спокойствие и с ноткой металла в голосе произнесла: «Шестнадцать минут третьего». Она уже успела отвернуться от соседа, когда снова до ушей долетел его голос: «Как с вами быстро время летит…». Вика резко обернулась, задев головой поручень, к которому прислонялась. Кавказец улыбался своей широченной улыбищей и заигрывающе подмигивал ей. Виктория посмотрела на него и тоже улыбнулась. Но почему-то улыбка эта заставила мужчину встать и затеряться в вагоне. Не меняя выражения лица, Вика посмотрела в окно. Впервые она заметила там своё отражение. И ужаснулась.

Улыбка больше смахивала на оскал – криво обнажала верхние и нижние зубы. А глаза… Глаза могли испугать любого. Такие пустые, безжизненные хладнокровные глаза. Испугавшись себя, Вика подскочила и вылетела из вагона на первой же станции.

Белые колонны. Толпы людей, ожидающих электропоездов. Глухой стук низких каблуков о гранитный пол, который не слышит никто, кроме неё самой. Виктория блуждала по станции, не решаясь выйти наверх. Но и войти в вагон Вика не смогла, пропустив уже три поезда. Не могла Вика и достать зеркало – посмотреть на себя. Было страшно увидеть в нём оскал и пустые глаза, не выражающие абсолютно ничего… А самое страшное – осознать, что это не какой-то посторонний человек, а ты.

Когда же люди стали подозрительно поглядывать на девушку, которая ходила туда-сюда по станции уже в течение получаса, Вика решила сесть на первую попавшуюся электричку и поехать, куда глаза глядят.

Долго ехать не пришлось – в вагоне было тесно и многолюдно, поэтому дольше одной станции Вика не продержалась. Вышла на станции «Невский проспект», не переставая мять в руках ручки сумки – дурацкая привычка. Здесь народу было ещё больше, чем на предыдущей станции, поэтому Вика решилась-таки выйти на улицу.

Повесив многострадальную сумку на плечо, толкнула двери метро, стараясь отделиться от толпы. Свежий, острый, колючий декабрьский воздух ударил ей в лицо. Казалось, что после такого мысли должны были прекратить свои беспорядочные метания и остановиться. Но, увы… Мыслей стало больше и они ураганом кружились в голове Виктории, которая брела по Невскому проспекту.

Магазины. Кафе. Театры. Мосты. Яркие вывески. Люди. Машины. Жизнь ураганом кружила вокруг Виктории, которая медленно брела по улицам, изредка пиная ногой свежий снег. Он сыпался с неба, как конфетти из хлопушки, – стремительно и красиво. Застилал собой улицы, машины, фонарные столбы, яркие вывески. Оседал, как пепел, на непокрытые головы людей, на шапки, на куртки, на мех пуховиков. Он слепил глаза, заставляя прохожих щуриться от нестерпимой белизны.

Только Вика брела по улицам, как бы не вписываясь в этот мир. На её лице не было ничего – ни боли, ни счастья, ни печали, ни слёз, ни смеха. Пустота. Перешла на другую сторону улицы. Подошла к мосту. Облокотилась всем весом на чёрные чугунные перилла. Посмотрела вниз, на Неву, покрытую ледяной коркой. Почему? Почему она ничего не чувствует? Как будто ничего и не произошло?

«Стас на грани жизни и смерти!» – кричала в мыслях Вика, стараясь расшевелить в своей душе хоть какие-то эмоции. Ничего. Ни тревоги, ни слёз, ни комка в горле, ни боли, ни желания попасть в больницу. Одна пустота. Её душу как будто кто-то вынул. Виктория помотала головой, перебрасывая заиндевевший хвостик на грудь. Она привыкла к такому. Что бы ни случилось – катастрофа ли, землетрясение ли, смерть ли, болезнь ли – всё Вика воспринимала хладнокровно.

Виктория достала телефон и посмотрела на дату – семнадцатое декабря. Ровно две недели до нового года. Почему-то в голове всплыли события десятилетней давности. Когда ей было четырнадцать-пятнадцать, а отец уже лет пять как отошёл от дел (а, впрочем, может, и не отошёл, а просто умело их скрывал от семьи), в такой же снежный морозный декабрьский день отцу позвонили из другого города и сказали, что его двоюродный брат в больнице.

Вика не очень ясно помнила дядю Пашу. Но почему-то сейчас, по прошествии стольких лет, он казался ей смутно похожим на Джексона. Но только лишь казался… На самом деле. А что Вика могла сказать «на самом деле»? Если и видела его от силы раз пять, если не меньше. Когда узнали, что дядя умер, отец долго ходил, как в воду опущенный. Мама тоже металась, хоть и старалась этого не показывать дочери. Одна Вика сидела в своей комнате, глядя в одну точку и стараясь отыскать в душе хоть немного печали. Пусто. Как сейчас…

Достала зеркало, посмотрела на своё отражение. Бледная, замёрзшая, с пустотой в карих глазах и искусанными в кровь губами. Захлопнула складное зеркальце, с отвращением зашвырнув его поглубже в сумку. Ну и чего? Чего она этим добилась? Она просто больше убедила себя в том, что совсем не умеет чувствовать.

«До Нового года две недели, а настроения совсем нет!» – нахмурившись, подумала Вика. Отпрянула от чугунных перилл, отряхнула белое пальто и направилась в сторону метро.

***

Темнота. Полная, пугающая темнота. Тени, вырастающие и дыма, который окутал всё тесное пространство. Жарко. Душно. Вика делает шаг вперёд, но ноги её не слушаются. Они подкашиваются при каждой попытке шагнуть от стены. Лоб и виски покрылись испариной, которую Вика регулярно оттирала. Тени кружились вокруг неё, застилая глаза. Неожиданно тени стали принимать более яркие и точные очертания, менять цвета, составляя ясную картину.

Белый снег. Скамья. Магазин. На скамье сидит человек. Вика не хочет, не хочет этого видеть. Но ноги сами несут её к этой роковой скамье. Стас… Именно он сидит, лениво покуривая сигарету. Стас! Хочется окликнуть его, обнять крепко-крепко.

Но вот тени снова кружат вокруг неё. И теперь белый снег окропился красными пятнами. Красный на белом. Гармония. Красная кровь на белом снегу. Скорая. Милиция. Журналисты. Вика знает, чья это кровь… И от этого где-то в душе становится нехорошо. Она цепляется за стену, чтобы не упасть, чтобы не увидеть случившегося. Но ноги снова сами несут её туда. Она успевает лишь ухватить край его лица и залитую кровью грудь, когда вдруг всё пропадает.

Вика снова вокруг теней. Они всё ближе и ближе плотным коконом стремятся окружить её. Сил сопротивляться нет. Вика закрывает глаза и чувствует, как стремительно проваливается куда-то.

Снова жарко. Снова душно. Она летит. Дышать тяжело. Словно чья-то костлявая рука сжимает её горло, не давая сделать ни вдоха.

Вдох. Вдох. Кто-то упрямо душит её. Какая-то невидимая сила. Дышать становится тяжелее. Усилием воли Вика распахивает глаза, резко подскакивает на кровати и, держась за горло, усиленно кашляет. Сердце бьётся бешено, неугомонно.

Вика сделала пару глубоких вдохов, больше похожих на сдавленный хрип умирающего зверя. Потом упала на кровать. В комнате было душно. Поднялась. Открыла дверь и вышла на небольшой балкон. На чёрном-чёрном небе светил тонкий желтоватый месяц. Виктория жадно вдохнула свежий морозный воздух и присела на край коробки, которыми был завален весь балкон.

Где-то внизу, в районе живота, где обычно у влюблённых просыпаются «бабочки», Вика почувствовала неприятное шевеление. Непонятное чувство тревоги проснулось вдруг в ней. Стало страшно. Захотелось заплакать. Вика закрыла руками лицо. Несколько минут она плакала. И в этих слезах не было ничего неискреннего, ничего наигранного. Просто она не умела рыдать, если с кем-то случалась беда. Она тихо и молчаливо плакала, скрывая свои чувства и эмоции ото всех. Вика догадывалась, что так будет. Догадывалась, что ночью её поднимет какая-то невидимая сила и заставит плакать. Так случалось всегда накануне тревожных событий или же после них. Она, как и отец, раскрывала себя только под покровом ночи. Но если папа никогда не позволял себе обнажать свои чувства – даже по ночам – а раскрывал лишь своё бандитское «я», то у Вики не было второго «я», которое бы имелась потребность раскрывать, зато были чувства, надежно скрываемые в душе. Не хотелось быть слабой. Не хотелось рыдать при всех. Но стоило остаться наедине с собой, как слёзы сами стремились вырваться на волю.

«Стас… – Вика растерла по щекам слёзы. – Стас! Я же тебя предупреждала! Я же говорила: „Береги себя“. Но ты… Ты – мент, поэтому думал, что с тобой ничего не случится? Дурак…». И хотя Виктория умом понимала, что говорить эти слова уже бесполезно, но на душе становилось легче. Она стирала со щёк слёзы, которые не желали останавливаться. Почему-то Вика вдруг вспомнила странного кавказца, сидевшего рядом с ней в метро, и засмеялась. Засмеялась диким, неживым, неискренним, истерическим хохотом. Она смеялась и рыдала. Ей было плохо.

Вика не могла представить, что когда-нибудь окажется в такой ситуации. Что вдруг полюбит опера, на которого совершат покушение в первые же дни. Что вдруг станет единственной свидетельницей по этому делу. Что вдруг будет сидеть на балконе за полмесяца до Нового года и мешать слёзы с истерическим хохотом.

Вдруг резко Виктория оторвала голову от ладоней и посмотрела, прищурившись, на небо. Она. Единственная. Свидетельница. А это может значить лишь одно – её будут убивать…

***

Безусловно, в пять утра, когда Вика отоспалась, а ночные кошмары больше не мучили её, поведение и мысли в полночь на балконе казались бредом. Или нет? Если её, действительно, захотят убить?

Виктория села на кровати, взъерошив и без того взлохмаченные волосы и простонала, после чего со всех сил бухнулась на подушку, умудрившись затылком удариться о металлическую спинку кровати. Схватившись за загудевшую голову, Вика тихо чертыхнулась: почему она ничего не могла сделать по-человечески?

«Даже влюбиться…» – при воспоминании о таком, казалось бы, светлом чувстве, сердце Вики неприятно сжалось. Вот что-что, а любовь, что первую, что последнюю счастливой назвать было нельзя… «Не везёт мне в смерти, повезет в любви… – тихонько промычала Вика. – Лучше так, чем наоборот».

Первая любовь, как правило, оставляет за собой только светлые воспоминания. Но Виктория не помнила первой любви. Просто потому, что она, на самом деле, придумала её. Она нашла в классе симпатичного мальчика и практически насильно впихнула в него все идеальные качества. После это нехитрой процедуры она, как истинная леди, начала тайно восхищаться им. Нет, не то чтобы поводов к восхищению совсем не было. Он был сильным, спортивным, симпатичным. Но не её любимым. Вика поняла это только спустя много лет. Слава Богу, в момент «влюблённости» она не успела совершить никаких ошибок.

Вторая любовь – более серьёзная. Хотя, куда серьёзнее, если накануне предложения, твой «жених» объявляет о наркозависимости и предлагает тебе стать поставщицей «крупной» партии героина? Естественно, папа выпнул, в прямом смысле этого слова, горе-жениха из дома. Впрочем, последний недолго грустил, поскольку, по Викиным сведениям, его взяли на следующей неделе с какой-то блондинкой на передаче этой самой «крупной» партии.

И почему все мысли Вики неумолимо, рано или поздно, сводились к размышлениям о криминале? Или у неё просто на роду было написано быть связанной с криминалом? Если так, то она вполне готова принять эту долю.

«Интересно, а журналюги уже трещать о покушении на Стаса?» – почему-то при воспоминании о Стасе где-то в душе шевельнулось неприятное чувство. В голове чётко всплыло улыбающееся лицо блондинки-менеджера и блондинки-фотографа. Если с них стереть макияж, то, на самом деле, это окажется один и тот же человек. Из руки грохнулся на пол пульт от телевизора. Теперь-то у Вики не оставалось сомнений, что мысли о грядущем убийстве не бред на фоне истерики, а вполне здравые мысли. Потёрла шею, как будто почувствовав, как её душат.

Виктория понимала, что сама она ничего не сможет сделать. У неё не те силы. Не те ресурсы. Не те связи. Да и, вообще, она девушка. Она даже пистолет в руках держать не умеет! А идти в милицию к коллегам Станислава нет смысла. Они не поверят. Кроме того, Константин может начать подозревать её. Тогда-то точно покоя не будет. Единственный, к кому Вика могла бы обратиться – Шилов.

«Шилов!» – воскликнула Вика, подрываясь с постели. Кинулась в ванную – благо, ещё не успела отправить в стирку партию грязной одежды. В кармане домашних брюк обнаружился скомканный листок с поспешно нацарапанным на нём телефонным номером.

– Блин, – Вика набрала номер, осталось нажать «вызов». – И что я ему скажу? Здравствуйте, Роман Георгиевич, тут Вашего старого друга ранили, а Ваш номер я узнала из его телефонной книжки. Нет, глупо. Да и поверит ли он мне? Я же никто. Он даже не знает о моём существовании. – Озадаченная, Вика присела на край дивана. – Так, я говорю сама с собой. Это уже диагноз… Но как быть? Как доказать правдивость своих слов?

Взгляд Виктории упал на пульт, из которого вылетели батарейки. Решение пришло само собой. Оставалось, скрестив пальцы, молиться, чтобы Шилов поверил. Да и чтобы он вообще снял трубку.

– Алло! – встревоженно, неприлично-поспешно воскликнула в трубку Вика, едва закончились длинные гудки. – Роман Георгиевич, у меня для Вас очень важное сообщение.

– Вы кто? – к такому Виктория не была готова: сонный женский голос.

– Эм, – Вика замялась, – а где Шилов Роман Георгиевич?

В трубке послышалось шевеление. Кто-то прикрыл динамик рукой, но это не мешало Вике услышать фрагменты речи: «Лиза! Отдай!». «Тебе звонит какая-то девушка!» – ответила ему женщина. Потом шевеление. Хохот, грохот. Вика, закусив губу, лихорадочно щёлкала каналы в поисках нужного. Главное – успеть до того, как Шилов возьмёт трубку. Есть! Вика включила НТВ. Уж там-то просто обязаны сообщить о резонансном покушении на убийство!

– Алло, – сонный мужской голос, Вика отчётливо помнила, что разговаривала с этим мужчиной полгода назад, – Шилов моя фамилия. Что Вам нужно? И кто Вы?

– Роман Георгиевич, меня зовут Маргарита Клевер, я просила полгода назад о встрече с Вами! – Вика покачала головой: нет, всё-таки она несёт откровенную чушь, при чём здесь упоминание встречи?

– И? – кажется, Шилов не совсем понимал причину звонка. – Что Вам нужно от меня сейчас? Я больше не крутой мент. В Питере есть мой заместитель: Скрябин Станислав Александрович, если нужно…

– Нет! Ничего не нужно! – прервала Шиловскую речь Вика, краем уха слушая телевизор. – То есть, я хотела сказать, что я уже встречалась с Вашим заместителем.

– Тогда какие ко мне вопросы?

Вика включила на телевизоре полную громкость и поднесла динамик к телевизору. Женщина с телеэкрана вещала: «Резонансное покушение на убийство произошло в Петербурге. Напротив книжного магазина „Буквоед“ с огнестрельным ранением был обнаружен начальник „убойного“ отдела Скрябин Станислав Александрович. Что могло послужить причиной нападения – органы внутренних дел не знают. Заместитель начальника „убойного“ отдела отказывается от комментариев. Напомним, что „убойный“ отдел занимался разработкой террористической группировки, совершивших несколько актов протеста. Акты протеста был совершены в виде убийств или покушений на убийства высокопоставленных лиц… Константин Сергеевич Леднёв – ныне действующий начальник „убойного“ отдела дал журналистам комментарии по поводу случившегося». Картинка сменилась кадром, где Константин Леднёв, активно размахивая руками, начал говорить что-то о крайней степени беззакония и стремлении искоренить всё зло. Но Вика слышать этого не хотела. Она молилась, чтобы Роман Георгиевич правильно её понял. Молилась, чтобы не сбросил трубку.

– И? – по голосу, показалось, что он уже для себя всё решил.

– Я свидетель, – сглотнув, сказал Вика и, во избежание лишних вопросов, добавила: – И номер Ваш я переписала из телефонной книги Стаса после того, как он вчера закончил с Вами говорить.

– Адрес, – коротко бросил Шилов, а в трубке послышалось какое-то шуршание.

– Записывайте…

***

Вика сидела на кухне, освещённой красным светом восходящего солнца, и нервно громко размешивала ложечкой несладкий кофе. Когда Вика нервничала, ей просто необходимо было вертеть что-либо в руках. Вчера жертвой стали ручки сумочки, сейчас – фарфоровая кофейная кружка. Вика не знала, зачем брала ложечку, если привыкла пить кофе несладким. Ей казалось, что так напиток бодрит быстрее. Да и сам привкус сладкого её раздражал. Она не любила много сладкого, как в продуктах, так и в людях. Лучше пусть ей скажут прямо, чем будут поливать сладкой лестью.

Уже улетучился весь аромат кофе. Растаял в воздухе весь дым. А Вика продолжала задумчиво мешать, пока взгляд ей не упал на папку с её делом, заброшенную на холодильник.

– Неведомский… – Виктория закусила губу: её начальник с удовольствием поделится любой информацией о ней, а её будут искать. – Ну, это мы ещё посмотрим, кто кого…

Залпом выпив кофе и даже не поморщившись, Вика кинулась сбираться. Пальто и берет закинула подальше – такое носит Маргарита Клевер. А Виктория Ветрова носит джинсы, полусапожки, куртку и обычную шапку. Необходимо было предупредить все возможные варианты развития событий. И пока наибольшая угроза исходила как раз из места работы.

Во время поисков шапки со шкафа на Викину голову свалилась коробка из-под обуви, в которой обнаружились преинтереснейшие бумаги. В частности, здесь нашёлся Викин паспорт на имя Клевер Маргариты Максимовны – когда-то ради шутки выклянчила у отца его, чтобы окончательно раствориться под псевдонимом. Не задумываясь о дальнейшем его применении, Вика всё-таки запихнула паспорт в сумочку.

После недолгих сборов пулей полетела на метро в редакцию.

Разговор с Неведомским отнял у Вики все силы, что остались у неё после ночи. Сначала Алексей не хотел отправлять её в отпуск. Потом интересовался, почему никто не должен знать настоящее имя Маргариты Клевер. Потом предлагал обменяться информацией, но был послан к чёрту. Пока наконец хитростью и обманом Вике не удалось уйти в отпуск за свой счёт после двух дней работы, пока наконец она не покинула здание «Бюро…», в ней кипела работа. Но стоило ей закрыть дверь «Бюро журналистских расследований», как нестерпимо захотелось упасть в сугроб и лежать в нём, глядя на то, как причудливо ложится снег. Подавив в себе это детское желание, Вика начала быстро-быстро спускаться по скользким ступенькам, размахивая папкой с документами. Забыв, что полусапожки довольно скользкие, поскользнулась на ступеньках, едва не полетела носом вниз, если бы не врезалась во входящего в «Бюро журналистских расследований» парня.

– Помочь? – улыбнулся он, помогая девушке удержаться на ногах.

– Нет, спасибо! – быстро протараторила Вика и поспешила скрыться, не дожидаясь, когда парень начнёт знакомство.

С трудом дождалась электрички – пятнадцать минут показались ей вечностью. Кидала озлобленные взгляды на людей, что лезли в битком набитый вагон. Задержав дыхание, дожидалась своей станции. Когда же механический голос объявил: «Станция „Девяткино“», – вылетела вон.

По дороге до дома зашла в «Магнит» – купила продуктов на ужин. Посмотрела на наручные часы – и точно, время уже клонилось к шести, притом, что поднялась она в пять утра. О Стасе старалась не думать, но он почему-то то и дело врывался в её мысли бешеным вихрем. С его мягкой снисходительной улыбкой, добрыми серо-голубыми глазами, чёрными кудрями, которые хотелось потрепать. Проводя рукой по лбу, взъерошивая чёлку, Вика отгоняла мысли о Стасе. Хотелось верить, что с ним всё будет хорошо.

Уже на подходе к своему подъезду Вика заметила у машины такси, из которого с небольшой спортивной сумкой вышел мужчина лет тридцати-тридцати пяти в чёрной кожаной куртке, которая почему—то вызвала у Вики недоверие. А когда мужчина зашёл в её подъезд, признаться, Вика порядком струхнула. Но, сильнее сжав ручки пакета, вошла вслед за мужчиной.

Земля едва не ушла из-под ног, когда Виктория увидела на домофоне номер её квартиры. Подавив в себе желание удрать, не глядя на мужчину, лицо которого было прикрыто капюшоном, видимо, из-за снегопада, она подошла к домофону и спокойно открыла дверь.

– Даже не поинтересуетесь, зачем мне нужна эта квартира? – голос показался несколько знакомым, но мысли, метавшиеся в панике, не давали ухватиться за ключик к разгадке.

– А зачем… – несколько беспечно просипела Вика, но тут же откашлялась. – Это ж Ваше дело.

Мужчина подошёл к лифту, Вика попыталась ретироваться, но лифт, как назло, даже ждать не пришлось.

– Знаете, – поспешно начала оправдываться Вика, – я, пожалуй, пешком. Мне невысоко.

И стала часто-часто подниматься по лестнице. Мужчина растерянно посмотрел ей вслед. Вика так торопилась, что не заметила, как из дырки, образовавшейся в пакете, вылетел паспорт на имя Маргариты Клевер (настоящий документ на имя Виктории Ветровой лежал в сумочке, болтавшейся сбоку). Когда же заметила, то увидела, как мужчина посмотрел его, поднял глаза на Вику, и… Та рванула на всех парах.

Пакет мешался под ногами, но желание удрать было сильнее. Мужчина бросил свою сумку на первом этаже и принялся догонять удиравшую Вику, крича ей вслед: «Постойте!».

Сообразив, что с пакетом далеко не убежишь, Вика юркнула за мусоропровод и затаила дыхание. На площадку влетел мужчина. Виктория слышала, как тяжело он дышал – конечно, пятый этаж. «Вот ведьма!» – выругался он, сплюнул и побежал выше.

Вика колебалась: оставить пакет или взять с собой. Но, в конце концов, внутренний Плюшкин победил, и Вика помчалась вниз, шелестя пакетом. Сверху послышалась реплика, выражающая досаду: мужчина сообразил, что его перехитрили. Но Вика уже пробежала два этажа.

Почему-то она не хотела остановиться. Не хотела спросить: «Куда я бегу? От кого?». Неведомая паника влекла её вперёд, от этого странного мужчины. Хотя логика твердила: «Стой!».

– Стой! – крикнул мужчина, когда Вика подбежала к двери домофона.

Домофон не реагировал, как бы Виктория ни нажимала на него. Тогда Вика обернулась и с испугом следила за движениями мужчины в кожаной куртке и капюшоне.

– Стоп-стоп, – мужчина поднял руки, – стойте на месте.

– Стою, – пискнула Вика.

– И что это за Форд-Боярд? – откидывая капюшон и обнажая лицо с серо-голубыми весёлыми глазами, улыбнулся мужчина.

– Роман Георгиевич?..

Комментарий к Глава 5. Ведь это ещё не конец…

Вот и я, и с новой главой. Догадайтесь, когда начнётся детектив? Правильно, уже со следующей главы. А пока – вот глава, в которой я попыталась приоткрыть Вику

========== Глава 6. Явление начальства подчинённым ==========

Вика прошипела, одёрнула руку от накалившейся поварёшки и подула на обожжённые пальцы. Потом, вытерев руку о фартук, снова взяла поварёшку и налила борщ.

– Вы меня уж извините, – уже раз в пятый, наверное, повторяла Вика, – заставила Вас побегать. Я совсем забыла, что Вы приезжаете. Извините.

– Ничего, – махнул рукой Шилов, приступая к борщу, – мне нужно было осознать, с чем я столкнусь здесь.

Вика улыбнулась, подошла к раковине, опёрлась на неё спиной. В комнате повисло напряжённое молчание. Вика следила за тем, как молча уплетал борщ, сваренный ею с утра, Шилов, и просто не знала, куда себя деть. Потом сняла фартук, повесила его на крючок. Села напротив Романа, закинув ногу на ногу и подперев щеку рукой. Снова тишина. Вика внимательно изучала того, с кем, возможно, ей придётся жить бок о бок несколько дней. И кто, наверняка, раскроет ей все тайны Бандитского Петербурга. Чёрные коротко стриженые волосы с едва заметной кое-где сединой – конечно, а как иначе, Шилов же многое повидал. Едва заметная складка на лбу, обветренное лицо. Колючий серьёзный взгляд серо-голубых глаз. Грубые руки. Примерно такой, каким Виктория себе его и представляла. Да и дрожь изредка пробегала по телу. Сообразив, что слишком долго изучает Романа Георгиевича, Вика резко переметнула взгляд в окно, за которым стремительно начинало темнеть. Тоскливо вздохнула: до конца зимы ещё ого-го времени. Да ещё и Новый год…

Виктория нарочито громко вздохнула, не зная, как начать разговор. Роман поднял на неё глаза.

– И всё-таки, – Вика вздохнула ещё раз, поёрзала на стуле, переменила ноги, – я чего не понимаю…

– М? – Роман отставил опустевшую тарелку в сторону.

– Не понимаю, как Вы могли приехать сюда по первому моему зову, даже не зная, кто я. Стас говорил, что Вы осторожный.

– Он мне льстит, – Шилов вернулся из коридора с двумя паспортами, которые внимательно изучал, – Маргарита и Виктория… – Роман задумался о чём-то своём, потом захлопнул паспорта, вернул хозяйке, внимательно посмотрел на Вику и не без хитринки в голосе сказал: – А почему Вы решили, что я о Вас ничего не знаю? Да, кстати, привет от папы.

Как Виктория открыла рот, чтобы ответить на риторический вопрос Шилова, так после второй фразы и осталась с открытым ртом. Получается, Шилов Роман Георгиевич знаком с её отцом? Хотя, чему она удивляется. Чего она ожидала от встречи с опером с такими связями? Вернее, она ожидала другого от опера с такими связями и таким именем? Поспешно закрыв рот, продолжая хлопать глазами, Вика формулировала ответ. Решение пришло само собой, когда Роман щёлкнул пальцами перед её носом и сказал: «Вы где?». «Здесь, – немедленно отозвалась Виктория, заправила за ухо прядь, помялась, добавила: – Папе тоже привет», – осознав, какую только что сморозила глупость, обречённо вздохнула.

– Ну, так что? Будем вводить меня в курс дела или как?

– Будем… – кивнула Вика.

– Хорошо, тогда Вы не возражаете против экскурсии по ночному Петербургу? На свежем воздухе думается лучше, – при этом Роман так улыбнулся, что отказать ему было ну никак нельзя.

Вика вдыхала свежий холодный ночной питерский воздух, глядя на то, как под жёлтым светом фонарей, причудливо ложится на землю снег. Душу больше не рвало на части от страха, от неизвестности. Сейчас Виктория чувствовала себя под защитой. Под защитой настоящего мужчины, который стоял, облокотившись на перила моста и задумчиво курил. Шилов сосредоточенно смотрел вниз, как будто старался что-то рассмотреть. Вика стояла спиной к периллам и, улыбаясь, смотрела на небо. Красиво, что сказать?

– Роман, – за время недолгой прогулки Роману удалось убедить Викторию, что не стоит обращаться к нему по имени-отчеству, – может, пойдём уже? Холодно…

Шилов встрепенулся, посмотрел какими-то мутными глазами на Вику. Как будто проснулся. Бросил сигарету за перилла.

– Пожалуй, пойдём.

***

– Не надо! – кричал на Викторию, рывшуюся в коробках, Роман. – Я говорю: не надо. Я сам всё найду.

Вика лишь повела плечом и отмахнулась от ринувшегося ей на помощь Шилова. Провела по волосам рукой, убирая излишне длинные пряди, и продолжила поиски.

– Вика. Не надо, – настойчиво говорил Роман.