сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)
— Я расскажу, когда мы придём на Острова Эха, — она лукаво усмехнулась и искры пламенеющей надежды на новую жизнь проявились в её взгляде.
* * * * *
Вол’джин держал в руках обычный жреческий манускрипт, оформленный по всем традициям эльфов крови. Примечательным троллю показалась лишь необычайная поношенность всей книги — от украшений, до страниц. Тем временем Баталия не отводила взгляда от этой вещи; как она сказала — это самое ценное из всего, что она имеет.
Вождь Чёрного Копья открыл манускрипт, но внутри оказались магические тексты на талассийском языке. Не похоже было на то, чтобы Баталия так дорожила подобным. Тролль поднял взгляд и увидел в лице эльфийки вызов и озорной блеск глаз — значит, с манускриптом всё действительно обстояло не так просто. Он взял пальцами одну из страниц и посмотрел на просвет, но увидел лишь текст, написанный с другой стороны. Взглянул на разворот под разными углами, но очень старая бумага никак от этого не менялась. И вдруг Вол’джина осенило: ведь Баталия, как и он, владела заклинаниями школы Света и Тьмы. Его руки окутало сначала золотое, а после приглушённо-лиловое свечение, эльфийка даже напряглась, подумав, что загадка манускрипта была раскрыта троллем, но это оказалось не тем, о чём она подумала.
— Если бы кто-то в моих прежних краях узнал бы, что я всегда ношу в левой руке, то я бы сейчас здесь не сидела. Но я спокойно прошла с этим манускриптом всю жизнь, не боясь посторонних глаз. Тот, кто оставил его, доверил содержимое мне, и тогда, чтобы прочесть, мне тоже пришлось…показать книгу тому, кому я могла доверять. Теперь такая задача предстоит тебе.
— Я доверяю каждому в своём племени, я могу показать им? — Вол’джин был в смятении и его любопытство стало больше, чем горделивая амбиция найти разгадку самостоятельно.
— Ты можешь показать даже мне, — улыбнулась эльфийка.
И вдруг тролль всё понял: прочитать можно лишь глазами другого. Жрецам это действительно под силу, и Вол’джин применил к Баталии Внутреннее зрение. Он начал листать книгу, пока в середине не нашёл первые слова, написанные по-особому — хаотично, словно второпях.
«Баталия, моя дорогая сестра! Я была рада видеть тебя целой и невредимой! Уверена, тебе интересно, что со мной случилось. Если ты это видишь, значит, я не ошиблась — ты действительно очень умна и талантлива. Тебе надо сберечь себя, потому уничтожь эту книгу, когда дочитаешь…»
— Автор просит тебя уничтожить книгу, а она оказалась аж в моих руках, как так? Ты же говоришь, что её содержимое было для тебя смертельно опасным, но кому ты тогда могла доверить такие сокровенные тайны?
— Возле моего дома приблудился кот, я его досыта накормила и взяла на руки. Он смиренно просидел на моих коленях, пока я читала, и ни одной живой душе даже в голову не пришло, что содержится внутри. Меня проверяли множество раз, и «просили» посмотреть книгу — но каждый раз мимо.
— Умно, но как ты поняла, что ты сможешь прочитать её при помощи Внутреннего зрения?
— Именно сестра научила меня ему. К тому же, я иногда ощущала, как она смотрит на земли эльфов моими глазами. Я в такие моменты всегда оставляла свои дела и… отправлялась на прогулку.
Хоть Вол’джин и слушал о том, как Баталия помогала их общим с син’дорай врагам, эти рассказы его очень увлекали. Он продолжил читать.
«Саранатель и Кипранир разбудили меня среди ночи и сказали следовать за ними. После того, что произошло, я никому из отряда не доверяла, но мне ничего не оставалось, кроме как пойти. Они сказали, что ранен один из следопытов. Подгадали, ублюдки, такую ночь, что в небе ни звёзд, ни луны. Я попыталась применить заклинание, чтобы подсветить путь, но мне запретили. Мы долго шли, к самой границе с троллями, пока в один момент мою ногу не пронзила боль. Эти двое рассмеялись и сказали, как сейчас помню: «Когда дикари будут разделывать твою тушу, вспомни, как пошла против нас ради них». Меня охватила такая ярость, что я попыталась встать на ноги, но зубцы гигантского капкана мне этого не позволили. Я рухнула на землю и просто смотрела им вслед. Меня начал охватывать озноб, рана ужасно болела, залечивать её было бесполезно, бороться с ловушкой — тоже. Они хотели, чтобы со мной расправились тролли из Амани. Я приняла это как один из самых вероятных сценариев и просто расслабилась. Если они меня убьют, то эта смерть будет для меня более чем достойная.
Уснуть так и не удалось. На рассвете они действительно меня нашли. Сначала меня увидел один из них, а потом вокруг меня их было столько, что за их плечами ничего не было видно. Тролли радовались, думая, что это очередной следопыт, попавшийся в их путы. Меня поволокли за руки, не снимая капкана. Если к той боли я могла привыкнуть, то ощущения, когда капкан бился об камни, были совсем новыми и невыносимыми.
«Снимите капкан» — я попросила на их языке. Мне повезло, что они не согласились.
Зул’джину успели доложить о том, что меня нашли. Меня бросили к его ногам, и тот рассмотрел, что на моей ноге была не их, а эльфийская ловушка. Вождь сообщил об этом. Я помню, как они все расхохотались, решив, что я попала в неё по неосторожности. Все кроме него. Он понял, но ещё долго не мог поверить в то, почему со мной так поступили. Моё спокойствие и умиротворение в тот момент, когда Амани обнаружили меня, видимо, заставило их думать, что я сама — ловушка эльфов. Но ты и сама понимаешь, что нет такого эльфа, кто был бы так же глуп, как и дерзок, чтобы задумать подобный обман.
Первая ночь в плену была тяжёлой. Меня посадили в клетку и связали руки за спиной. Сама клетка была на улице и всю ночь я не могла сомкнуть глаз: на запах крови слетались насекомые, а я ничего не могла с этим поделать.
К полудню я поняла, для чего мне создали такие условия: Зул’джин пришёл побеседовать со мной, а мой разум был ужасно помутнён от двух бессонных ночей. Лгать в таком состоянии было бы почти невозможно, но мне это и не было нужно — за мной была правда. Я знала, что он мне не поверит, и была готова к любому его решению. Вождь дал мне воды, но с такой брезгливой осторожностью и презрением, с которым мы с тобой смотрели бы на каких-нибудь насекомых. Я его прекрасно понимаю в тот момент: в моих венах кровь тех, кто убивал его предков и соратников.
Я говорила всё так, как и было: как меня перевели на границы и приказали помогать следопытам, а после того, как узнали мою позицию и мнение об этом приказе, решили заставить меня залечивать раны пленных троллей из Амани во время допросов, чтобы им наносили в эти же места новые удары. Я рассказала Зул’джину, кто и где удерживал его воинов. Рассказала о тех, кто завёл меня в ловушку и бросил на потеху Амани.
— А какова была твоя позиция? — спросил меня он.
— Это не эльфийские земли. Эльфы пришли в эти леса и принялись убивать тех, кто жил здесь задолго до нас. Земли хватило бы всем, но син’дорайская гордыня и кровожадность не позволит им жить в мире с Амани.
— Как только не заговоришь, когда захочешь жить, — он расхохотался, делая вид, что вывел меня на чистую воду.
— Если ты убьёшь меня прямо сейчас, эта смерть будет для меня достойнее существования среди моего народа.
— Если бы Зул’джин верил эльфам, тем более пленным, то он бы не дожил до этого дня.
Он ушёл, и с тех пор я долго видела его лишь краем глаза из-за угла постройки, куда переставили мою клетку. В один день я проснулась от того, что лагерь наполнился громкими возгласами и смехом — в него возвращались тролли, а Зул’джин стоял ко мне спиной, встречая их. На руках у них были другие соплеменники, те самые, кого меня принуждали истязать. Я впервые за долгое время испытала большое счастье — им удалось убедиться в том, что я не лгу, более того, сам вождь поверил мне и решился отправить туда своих бойцов, а ещё, конечно же, я была рада, что они спасли своих.
— Думаешь, изменой ты купишь мою милость? — Зул’джин вернулся к моей клетке.
— Я рада, что вы не только никого не потеряли, но ещё и вернулись с пополнением. По ним, я думаю, видно, что им там приходилось нелегко. Намного хуже, чем мне здесь.
Зул’джин изо всех сил пытался вывести меня на чистую воду, поймать на ошибке. Как-то раз, по пробуждению я обнаружила ключ возле своей клетки. Раньше его там не было. Он навязчиво блестел в лучах рассветного солнца, и я, разумеется, воспользовалась им — ненавижу заточение, даже аманийское. Я вышла, размялась, потому что моё тело, казалось, успело обратиться в камень, и легла на траву возле своей тюрьмы. Моё ослабленное от голода и жажды тело почти всё время требовало спать. И ты даже не представляешь, какой роскошью может быть сон на спине. Сон на свободе. Но долго отдыхать мне не дали. Надо мной стоял Зул’джин. Он очень плохо изобразил удивление и спросил, как мне удалось выбраться. Я ответила, что кто-то же положил для меня ключ. Тогда он поинтересовался, почему я не сбежала. Я ответила, что то, что я готова принять смерть от его топора вовсе не значит, что я желаю погибать от рук син’дорай, или подвергнуться их пыткам. Очевидно, что мне бы и не дали сбежать — это очередная проверка.
Из тесной клетки меня переселили в заброшенную хижину в другой части их лагеря. И там я однажды услышала разговор Зул’джина и Малакрасса. Они говорили, что близится праздник, который бывает раз в столетие, когда один из племени, атал’амани, славя Хаккара, должен добровольно отдать всю свою кровь и задобрить этим лоа, как бы обменивая её на кровь будущих врагов, коих поможет повергнуть Хаккар. Они оба рассуждали, что добровольцев будет немало, только вот терять любого из бойцов в такие сложные времена не хочется, а оставаться без поддержки лоа — это совсем безумно.
Я заколотила в стену, прервав их беседу, и Зул’джин, раздражённо вздыхая, пришёл выяснить, что я себе позволяю. Тогда я предложила принести в жертву меня, мол, они в любом случае рано или поздно меня убьют. Он опешил, но разрешил. Видимо, только тогда Зул’джин окончательно убедился, что я ни на толику не разделяю интересов эльфийских следопытов.
Я слышала, как Зул’джин объявлял племени о том, что это буду я. Я ожидала каких-то споров или хотя бы обсуждений, но ответом на слова вождя была тишина. Ни осуждения, ни одобрения его решения. Все приняли это как данность.
В день праздника меня отпустили к реке. Окунуться в неё с головой, умыть лицо, охладить разгорячённую кожу — я была так счастлива сделать это, что и погибать было уже не так жаль. Я не видела, но уверена, что купалась на глазах у всего племени: я часто оказывалась в ситуациях, которыми могла бы воспользоваться для побега, но вряд ли они представляли мне их без подстраховки. Я вновь надела обрывки своей следопытской брони и меня встретили двое метателей топоров. Они не говорили со мной и в тишине мы побрели к месту проведения обряда. На собравшихся были маски, а в руках жрецов и Малакрасса — короткие ритуальные ножи. Зул’джин повелел мне лечь на каменный алтарь, в котором были вырезаны тонкие каналы — для крови. Я послушалась, легла и расслабилась, глядя в глаза вождю, который пристально за мной наблюдал, и вдыхая до этого неведанные ароматы благовоний. Заиграла музыка. Жрецы принялись делать надрезы в разных частях моего тела. Было больно, но я старалась держаться достойно. Моя кровь уже окрасила в красный каменные каналы, а боль сменилась слабостью. Я закрыла глаза, а когда открыла вновь, увидела, что Зул’джин поднял руку вверх. Он сжал ладонями мои порезанные запястья и залечил на них раны, а после — все остальные. Я смутно помню, что было в этот момент, но он дал мне кубок и приказал пить. Это было моджо, но тогда я этого не понимала; просто пила, а силы наполняли меня вновь.
— Ритуал нельзя прерывать, — Зул’джин обратился к племени, замершему в оцепенении, а после его приближённые вывели из хижины Саранателя и Кипранира. Во мне было мало сил, но я была счастлива вновь увидеть своих бывших соратников при таких условиях. — Узнаёшь ребят?
— Не верю, что эти живодёры добровольно пошли на жертвоприношение во славу Хаккара.
— А мы заставим их захотеть.
— Если я подчиню разум одного из них, это будет считаться за добрую волю? — я сидела на земле возле Зул’джина, и меня переполняла радость, удивление, что я вообще жива, и эйфория от выпитого моджо, да настолько, что я решила вмешаться в ход такого важного ритуала. — Может, пока жрецы будут надрезать им руки и ноги, Саранатель и Кипранир вырежут сами себе сердце?
— Малакрасс так и сделает, — он присел передо мной и положил руку на плечо, — а ты отдыхай, Атал’Амани, — так у них назывались те самые добровольцы, и после этого дня если кто в племени обращался ко мне, то именно так. Моего прежнего имени никто так и не узнал, да и к чёрту его.
В итоге Зул’джин смог мне поверить. Моя магия служила ему в боях, мне удалось унести множество жизней своих прежних «союзников», я бывала не раз ранена ими, но вождь понимал, что то, что видел он, не видели его соплеменники, потому он приказал изготовить для меня нити с бусами, которые я могла носить на местах ранений. После удачной охоты, я проводила руками, испачканными в крови эльфов, по волосам, делая их красными, как у Амани, и я так же, как и они, украшала себя костями поверженных врагов, и мне даже разрешили нанести на лицо краску, добавляя по элементу за каждое сражение бок о бок с ними. Я выбрала зелёную, и со временем знаков стало так много, что моя кожа едва ли отличалась от кожи троллей. Видела бы ты меня сейчас, возможно, не узнала бы».
Вол’джин оторвался от чтения и обратил задумчивый взгляд на сидевшую напротив Баталию.
— Что с ней было, когда пленили Зул’джина? На ней, наверное, Амани выместили гнев и начали считать предательницей.
Эльфийка знала, что ответить, но колебалась. Она собиралась поведать Вол’джину то, за что её могли бы бросить в тюрьму на многие века, окажись он не тем, кому можно доверить подобную информацию.
— В день, когда его пленили, весть разнеслась молниеносно, в том числе и до моей деревни Лёгкий Ветерок. И стоило мне об этом услышать, как Атал’Амани в очередной раз использовала на мне Внутреннее зрение. Я вышла из дома и побрела в сторону Рассветного Дозора, пока не почувствовала, что она больше не смотрит моими глазами. Мне и самой стало интересно, что она пыталась высмотреть, и я выбирала те же цели, что и она, пока не увидела за спинами эльфов его, вождя Амани. Он был прикован к земле, а из его пустой глазницы по лицу рекой лилась кровь. Я слышала от Атал’Амани про то, как пытали троллей, но до этого я никогда ничего подобного не видела. Так или иначе, в тот же день до нас дошла новая весть — Зул’джин отрезал себе руку, за которую его приковали, и сбежал, когда за ним пришла подмога. Очевидно, что она сделала немалый вклад, чтобы он спасся.
— И ты тоже. Это довольно серьёзное признание, — Вол’джин был ошеломлён услышанным.
— Не скажу, что я жалею о содеянном. Война войной, но зачем издеваться над пленниками? Эльфам нравилось унижать и калечить поверженных троллей, а потом уже от Амани сбегали син’дораи без глаз и ушей, и череда жестокости не прекращалась. Потом следопыты дополнили уничтожение врагов поиском тех, кто им сочувствует, среди своих. И я молчала, пока меня не привели к вратам Зул’Амана. Одно дело не задумываться над войной, живя в деревне Лёгкий Ветерок, и совсем другое — самостоятельно исцелять тех, кто убил мою Атал’Амани.
— Убил? Что с ней в итоге произошло? — Вол’джин проникся рассказом Баталии и ему стало жаль слышать о таком исходе этой храброй эльфийки.
— Одним ужасным утром объявили, что Джустин Антиль нашли мёртвой, что предательницу убили свои же, тролли из племени Амани. А меня как её сестру привели в Рассветный Дозор, чтобы я это лично увидела. На ней не было ни украшений, ни рисунков на коже, она была бледна, по всему телу была россыпь гематом, а в грудь был вонзён тролльский кинжал. Мне, конечно, было не так значимо, кто её убил, но я точно знала, что это сделали не Амани. На полу я заметила бусины и кости с отверстиями. Видимо, это уже сами следопыты разорвали нити на ней, а убирать всё они поленились. Зато я их все собрала. Собирала до самой ночи, а потом за ней пришли тролли. С ними был и вождь. Он приказал своей группе не трогать меня. Зул’джин поднял её одной рукой и собрался уходить, а я остановила его и насыпала в ладонь те самые бусы. Вождь поблагодарил меня и велел как можно скорее уходить. В тот день Рассветный Дозор был стёрт с лица Азерот.
— И ты, когда вернулась в Лёгкий Ветерок, сказала, что просто смогла спрятаться?
